Страница:
– Как на катере? – Сергей снял пиджак, повесил его на гвоздь у двери и, оставшись в одной линялой матросской тельняшке, мельком оглядел избу. – Вижу, вижу: полный порядок. И команда вся в сборе. Тогда свистать на обед. Корми, Костя!.. А ты, Микола, полей мне. Не в службу, а в дружбу.
Скрепя сердце Кольке пришлось покориться.
Захватив ведро с водой, Сергей вышел в проулок, снял тельняшку.
Колька лил брату на шею студеную воду и обдумывал, как бы это половчее пожаловаться на Костино самоуправство. Но на руках Сергея, опушенных золотистыми волосами, так молодо и легко играли и перекатывались желваки мускулов, что мальчик невольно засмотрелся.
«Сильный он у нас… морячок! – с уважением подумал Колька. – Кого хочешь поборет и морским узлом завяжет».
Он потрогал тугой бицепс на правой руке Сергея и вздохнул. Когда же у него будут такие мускулы?
Да и вообще, старший брат у них деловой, серьезный, таким можно только гордиться. Во время войны Сергей был бравым старшиной первой статьи на торпедном катере «Удалой», заслужил три боевых ордена и пять медалей, а сейчас он работает председателем правления колхоза.
Только брат почему-то редко вспоминает о своей матросской службе, а все больше рассказывает Косте и Кольке о том, что у них в колхозе к Новому году будет пущена в ход электростанция, начнет работать свой радиоузел, появятся три грузовые машины…
Спору нет-это, конечно, хорошо, но нельзя же забывать и про боевые дела на фронте!
Что до Кольки и Кости, то они могли часами рассказывать приятелям о наградах Сергея, о его матросской службе, о подвигах торпедного катера «Удалой» и просто о море. В их представлении оно было картинно-синим при солнце, фиолетовым – вечером, свинцовым – в бурю. Опасной, тяжелой, но вечно солнечной, вольной казалась им жизнь на море.
Не желая, чтобы матросская слава брата так скоро забылась, Костя с Колькой поддерживали ее, как могли, – старую бревенчатую избу с резными наличниками на окнах называли «катер» и по всякому поводу старались объясняться на морском языке: по утрам не будили друг друга, а «свистали побудку»; пол не мыли, а «драили палубу»…
Умывшись, Сергей с братьями сел обедать. Он достал книжку, положил ее на край стола и зачитался. Щи он ел, не глядя в тарелку.
Колька решил созорничать – отодвинул тарелку в сторону, и Сергей, точно слепой, долго шарил ложкой по столу. Братишка прыснул в кулак.
– Не балуйся, Микола! – погрозил ему пальцем Сергей, обнаружив проделку.
Обедать Кольке стало скучно. Он наспех поел щей и покосился на дверь. Но Костя сегодня был на удивление хлебосолен-то и дело подкладывал Кольке хлеб, под ливал густых дымящихся щей.
– Кушай, Микола, поправляйся! Смотри, щи-то какие – в звездочках, с мясом…
– Сережа, – не выдержал Колька, – чего он меня, как гуся на убой, откармливает! Это он нарочно… я знаю. Из-за проса все!
Но Костя и глазом не повел, а только деловито заметил Сергею, что Кольке надо поправляться.
Сергей на минуту вскинул голову:
– Правда, Микола, отощал ты у нас за лето. Ешь больше! – и опять опустил глаза в книжку.
А обеду, казалось, не будет конца. После щей Костя подал картошку с грибами, потом молоко.
Когда наконец отяжелевший Колька выбрался из-за стола, его потянуло подремать. Но он стойко преодолел этот соблазн и, тяжело передвигая ноги, вышел из избы.
На свежем ветерке он быстро взбодрился, заглянул с улицы в окно, показал Косте кукиш и весело пропел:
А вы просо сеяли, сеяли…
А мы его выполем, выполем!..
– Что это он? – удивился Сергей.
– Пообедал крепко, вот и веселится! – хмыкнул Костя.
После обеда Сергей мельком взглянул на часы: «Ага, минут сорок можно!», достал тетрадь, пузырек с чернилами и принялся что-то писать.
Он учился на первом курсе заочного сельскохозяйственного института и использовал для занятий каждую свободную минуту.
Костя, на цыпочках передвигаясь по избе и обходя наиболее скрипучие половицы, бесшумно убрал со стола посуду, подмел пол.
На полочке, между окнами, он заметил стопку ученических тетрадей. Мальчик заглянул в одну, в другую. Это были тетради Сергея по химии, математике, ботанике.
Писал Сергей крупными кособокими буквами, строчки загибались книзу. Встречались и кляксы, тщательно затертые резинкой. Тетради были аккуратно обернуты в газету, в каждой лежал листок промокашки.
«Как у Кати Праховой», – подумал Костя о своей однокласснице, аккуратные тетради которой учителя всегда ставили ребятам в пример.
Просмотрев тетради, Костя стал спиной к печке, скрестил руки и принялся наблюдать за Сергеем.
А любопытно, когда здоровый, плечистый парень сидит над тетрадями и книжками, пыхтит, ерошит волосы, дергает себя то за кончик носа, то за губы, поминутно клюет пером в пузырек с чернилами!..
Неожиданно Сергей поднял голову и встретился глазами с братом.
– А знаешь… – Он отложил в сторону ручку. – Ты сейчас, как наша мать… Она вот так же, бывало, станет у печки, руки на груди сложит и смотрит, смотрит… Потом обязательно про учение заговорит, про школу…
Костя не нашелся, что ответить. Как подбитая птица, он вдруг закружился по избе, переставил зачем-то с места на место крынки и чугунки на лавке, потом схватил тяжелый черный косарь и принялся скоблить и без того уже чистый, шероховатый кухонный столик.
Ему вспомнилось, как война все смешала в доме Ручьевых. Ушли на фронт отец Кости – Григорий Ручьев – и старший брат Сергей. Вскоре отец погиб, а вслед за ним умерла давно болевшая мать. Осиротевших Костю и Кольку взял к себе Федор Семенович. Но потом и учителя призвали в армию. Ребята остались с его женой. Клавдией Львовной.
Избу Ручьевых заперли на замок, окна закрыли ставнями.
Костя частенько прибегал к родному дому: летом вырывал траву около крыльца, зимой разгребал снегпусть люди не думают, что Ручьевы совсем покинули свое родное гнездо.
Колхоз не забывал сирот Ручьевых. «В нашем Высокове ни одна душа не потеряется», – говорили люди и помогали братьям чем могли. Правление снабжало их продуктами, обувью, одеждой.
Костя до глубины души был благодарен людям за их заботу, постоянно рвался по-серьезному помочь колхозникам, но взрослые сдерживали его пыл и зорко следили, чтобы мальчик не отбился от школы.
Втайне Костя дал себе клятву, что рано или поздно он сторицей отблагодарит родной колхоз.
Но вот война кончилась.
Вернулись с фронта Федор Семенович и Сергей Ручьев. В первые же дни старший брат привел Костю и Кольку в родной дом.
– Нас, Ручьевых, теперь мало на свете осталось, – сказал он учителю. – Нельзя так. Кучно жить надо.
– Это правильно! – согласился Федор Семенович. – Только ведь ребятам такой человек нужен… чтобы и за мать и за отца… Сможешь ли, Сережа?
– Попробую, Федор Семенович, – со вздохом ответил Сергей.
Колхозники помогли ему починить избу, и с тех пор крыльцо у дома Ручьевых уже больше не зарастало сорной травой…
– Ну-ну, Константин, чего ты? – спохватился Сергей, заметив смятение в лице брата. – Я ведь это так… вспомнилось. Иди-ка сюда… Ты в математике силен? Костя подошел к столу, заглянул к Сергею в тетрадь.
– Мы этого еще не проходили, – признался он.
– Жалко!.. Засел я тут с контрольной. Крепкий орешек попался.
– Что, студент, достается тебе?
– Есть немного… С последним зачетом задержался. Время меня подпирает. – Сергей потер ладонью коротко остриженную голову. – Ну да ничего… Ночку-другую не посплю – наверстаю. Тут, братец, другое… Вы же с Колькой у меня и завхозы, и шеф-повары, и бытовой сектор. С ног сбились. Меня даже люди попрекать стали: мол, не жалею я вас. Я сегодня с бабкой Аленой договорился. Она теперь у нас домовничать будет.
Костя насупил брови. Этого еще недоставало! Неужели они с Колькой такие бездельники и белоручки? Хотя, если сказать по правде, живется братьям Ручьевым неплохо. Сергей целый день проводит в правлении или в поле, а все заботы по дому ложатся на плечи Кости и Кольки. Вернее же, одного Кости, потому что с младшего братишки какой же спрос… И Костя за последнее время многое постиг: научился готовить отменные щи, жарить картошку, топить печь, молниеносно заметать пол и мыть посуду.
Слава о кулинарных способностях Кости Ручьева разнеслась по всему колхозу.
Ребята, посмеиваясь, то и дело набивались к Косте на обед и прочили его на дни уборки поваром в полевой стан.
Костя даже пытался стирать белье, но делал это так неумело, что соседка, сжалившись над рубахами и руками мальчика, взяла стирку белья на себя.
И еще одно терзало Костю: он не успевал пришивать пуговицы и ставить заплаты на Колькины штаны и рубашки, которые у того рвались с удивительной быстротой. Тогда Колька, не дожидаясь брата, действовал самостоятельно и ставил на очередную дыру такую яркую латку, что все на него обращали внимание…
Все же Костя считал, что хозяйство у них в доме налажено не так уж плохо. И теперь вдруг пустить в дом какую-то бабку Алену!..
– Дело твое, – с обидой сказал Костя. – Не по вкусу мои щи – зови хоть двух бабок… только мы с Колькой все равно их признавать не будем.
Сергей нахмурился:
– Ну-ну, придержи свой характер! Вам же с Колькой легче будет. – И, взглянув на брата, с усмешкой добавил: – А нрав у тебя вылитый батькин! Копия!
Скрепя сердце Кольке пришлось покориться.
Захватив ведро с водой, Сергей вышел в проулок, снял тельняшку.
Колька лил брату на шею студеную воду и обдумывал, как бы это половчее пожаловаться на Костино самоуправство. Но на руках Сергея, опушенных золотистыми волосами, так молодо и легко играли и перекатывались желваки мускулов, что мальчик невольно засмотрелся.
«Сильный он у нас… морячок! – с уважением подумал Колька. – Кого хочешь поборет и морским узлом завяжет».
Он потрогал тугой бицепс на правой руке Сергея и вздохнул. Когда же у него будут такие мускулы?
Да и вообще, старший брат у них деловой, серьезный, таким можно только гордиться. Во время войны Сергей был бравым старшиной первой статьи на торпедном катере «Удалой», заслужил три боевых ордена и пять медалей, а сейчас он работает председателем правления колхоза.
Только брат почему-то редко вспоминает о своей матросской службе, а все больше рассказывает Косте и Кольке о том, что у них в колхозе к Новому году будет пущена в ход электростанция, начнет работать свой радиоузел, появятся три грузовые машины…
Спору нет-это, конечно, хорошо, но нельзя же забывать и про боевые дела на фронте!
Что до Кольки и Кости, то они могли часами рассказывать приятелям о наградах Сергея, о его матросской службе, о подвигах торпедного катера «Удалой» и просто о море. В их представлении оно было картинно-синим при солнце, фиолетовым – вечером, свинцовым – в бурю. Опасной, тяжелой, но вечно солнечной, вольной казалась им жизнь на море.
Не желая, чтобы матросская слава брата так скоро забылась, Костя с Колькой поддерживали ее, как могли, – старую бревенчатую избу с резными наличниками на окнах называли «катер» и по всякому поводу старались объясняться на морском языке: по утрам не будили друг друга, а «свистали побудку»; пол не мыли, а «драили палубу»…
Умывшись, Сергей с братьями сел обедать. Он достал книжку, положил ее на край стола и зачитался. Щи он ел, не глядя в тарелку.
Колька решил созорничать – отодвинул тарелку в сторону, и Сергей, точно слепой, долго шарил ложкой по столу. Братишка прыснул в кулак.
– Не балуйся, Микола! – погрозил ему пальцем Сергей, обнаружив проделку.
Обедать Кольке стало скучно. Он наспех поел щей и покосился на дверь. Но Костя сегодня был на удивление хлебосолен-то и дело подкладывал Кольке хлеб, под ливал густых дымящихся щей.
– Кушай, Микола, поправляйся! Смотри, щи-то какие – в звездочках, с мясом…
– Сережа, – не выдержал Колька, – чего он меня, как гуся на убой, откармливает! Это он нарочно… я знаю. Из-за проса все!
Но Костя и глазом не повел, а только деловито заметил Сергею, что Кольке надо поправляться.
Сергей на минуту вскинул голову:
– Правда, Микола, отощал ты у нас за лето. Ешь больше! – и опять опустил глаза в книжку.
А обеду, казалось, не будет конца. После щей Костя подал картошку с грибами, потом молоко.
Когда наконец отяжелевший Колька выбрался из-за стола, его потянуло подремать. Но он стойко преодолел этот соблазн и, тяжело передвигая ноги, вышел из избы.
На свежем ветерке он быстро взбодрился, заглянул с улицы в окно, показал Косте кукиш и весело пропел:
А вы просо сеяли, сеяли…
А мы его выполем, выполем!..
– Что это он? – удивился Сергей.
– Пообедал крепко, вот и веселится! – хмыкнул Костя.
После обеда Сергей мельком взглянул на часы: «Ага, минут сорок можно!», достал тетрадь, пузырек с чернилами и принялся что-то писать.
Он учился на первом курсе заочного сельскохозяйственного института и использовал для занятий каждую свободную минуту.
Костя, на цыпочках передвигаясь по избе и обходя наиболее скрипучие половицы, бесшумно убрал со стола посуду, подмел пол.
На полочке, между окнами, он заметил стопку ученических тетрадей. Мальчик заглянул в одну, в другую. Это были тетради Сергея по химии, математике, ботанике.
Писал Сергей крупными кособокими буквами, строчки загибались книзу. Встречались и кляксы, тщательно затертые резинкой. Тетради были аккуратно обернуты в газету, в каждой лежал листок промокашки.
«Как у Кати Праховой», – подумал Костя о своей однокласснице, аккуратные тетради которой учителя всегда ставили ребятам в пример.
Просмотрев тетради, Костя стал спиной к печке, скрестил руки и принялся наблюдать за Сергеем.
А любопытно, когда здоровый, плечистый парень сидит над тетрадями и книжками, пыхтит, ерошит волосы, дергает себя то за кончик носа, то за губы, поминутно клюет пером в пузырек с чернилами!..
Неожиданно Сергей поднял голову и встретился глазами с братом.
– А знаешь… – Он отложил в сторону ручку. – Ты сейчас, как наша мать… Она вот так же, бывало, станет у печки, руки на груди сложит и смотрит, смотрит… Потом обязательно про учение заговорит, про школу…
Костя не нашелся, что ответить. Как подбитая птица, он вдруг закружился по избе, переставил зачем-то с места на место крынки и чугунки на лавке, потом схватил тяжелый черный косарь и принялся скоблить и без того уже чистый, шероховатый кухонный столик.
Ему вспомнилось, как война все смешала в доме Ручьевых. Ушли на фронт отец Кости – Григорий Ручьев – и старший брат Сергей. Вскоре отец погиб, а вслед за ним умерла давно болевшая мать. Осиротевших Костю и Кольку взял к себе Федор Семенович. Но потом и учителя призвали в армию. Ребята остались с его женой. Клавдией Львовной.
Избу Ручьевых заперли на замок, окна закрыли ставнями.
Костя частенько прибегал к родному дому: летом вырывал траву около крыльца, зимой разгребал снегпусть люди не думают, что Ручьевы совсем покинули свое родное гнездо.
Колхоз не забывал сирот Ручьевых. «В нашем Высокове ни одна душа не потеряется», – говорили люди и помогали братьям чем могли. Правление снабжало их продуктами, обувью, одеждой.
Костя до глубины души был благодарен людям за их заботу, постоянно рвался по-серьезному помочь колхозникам, но взрослые сдерживали его пыл и зорко следили, чтобы мальчик не отбился от школы.
Втайне Костя дал себе клятву, что рано или поздно он сторицей отблагодарит родной колхоз.
Но вот война кончилась.
Вернулись с фронта Федор Семенович и Сергей Ручьев. В первые же дни старший брат привел Костю и Кольку в родной дом.
– Нас, Ручьевых, теперь мало на свете осталось, – сказал он учителю. – Нельзя так. Кучно жить надо.
– Это правильно! – согласился Федор Семенович. – Только ведь ребятам такой человек нужен… чтобы и за мать и за отца… Сможешь ли, Сережа?
– Попробую, Федор Семенович, – со вздохом ответил Сергей.
Колхозники помогли ему починить избу, и с тех пор крыльцо у дома Ручьевых уже больше не зарастало сорной травой…
– Ну-ну, Константин, чего ты? – спохватился Сергей, заметив смятение в лице брата. – Я ведь это так… вспомнилось. Иди-ка сюда… Ты в математике силен? Костя подошел к столу, заглянул к Сергею в тетрадь.
– Мы этого еще не проходили, – признался он.
– Жалко!.. Засел я тут с контрольной. Крепкий орешек попался.
– Что, студент, достается тебе?
– Есть немного… С последним зачетом задержался. Время меня подпирает. – Сергей потер ладонью коротко остриженную голову. – Ну да ничего… Ночку-другую не посплю – наверстаю. Тут, братец, другое… Вы же с Колькой у меня и завхозы, и шеф-повары, и бытовой сектор. С ног сбились. Меня даже люди попрекать стали: мол, не жалею я вас. Я сегодня с бабкой Аленой договорился. Она теперь у нас домовничать будет.
Костя насупил брови. Этого еще недоставало! Неужели они с Колькой такие бездельники и белоручки? Хотя, если сказать по правде, живется братьям Ручьевым неплохо. Сергей целый день проводит в правлении или в поле, а все заботы по дому ложатся на плечи Кости и Кольки. Вернее же, одного Кости, потому что с младшего братишки какой же спрос… И Костя за последнее время многое постиг: научился готовить отменные щи, жарить картошку, топить печь, молниеносно заметать пол и мыть посуду.
Слава о кулинарных способностях Кости Ручьева разнеслась по всему колхозу.
Ребята, посмеиваясь, то и дело набивались к Косте на обед и прочили его на дни уборки поваром в полевой стан.
Костя даже пытался стирать белье, но делал это так неумело, что соседка, сжалившись над рубахами и руками мальчика, взяла стирку белья на себя.
И еще одно терзало Костю: он не успевал пришивать пуговицы и ставить заплаты на Колькины штаны и рубашки, которые у того рвались с удивительной быстротой. Тогда Колька, не дожидаясь брата, действовал самостоятельно и ставил на очередную дыру такую яркую латку, что все на него обращали внимание…
Все же Костя считал, что хозяйство у них в доме налажено не так уж плохо. И теперь вдруг пустить в дом какую-то бабку Алену!..
– Дело твое, – с обидой сказал Костя. – Не по вкусу мои щи – зови хоть двух бабок… только мы с Колькой все равно их признавать не будем.
Сергей нахмурился:
– Ну-ну, придержи свой характер! Вам же с Колькой легче будет. – И, взглянув на брата, с усмешкой добавил: – А нрав у тебя вылитый батькин! Копия!
Глава 8
«Бригадир-два»
За окнами послышалась песня про зеленый лужок, про коня на воле.
Сергей и Костя выглянули в окно. По улице, мимо палисадника, шли девчата второй бригады с граблями и вилами на плечах. Они любили чуть свет выходить с задорной песней в поле и с песней приходить обратно.
Вместе с девчатами шагала Марина Балашова – «бригадир-два», как звали ее в колхозе.
Сергей убрал тетради в шкаф, быстро надел пиджак. застегнулся на все пуговицы.
– Крикнуть бригадира? – понимающе спросил Костя.
– Да-да, позови. Сообщить кое-что надо.
Сергей окинул взглядом избу: кажется, на «катере» все в порядке.
Костя выбежал на крыльцо. Но Марину звать ему не пришлось: она без его приглашения отделилась от дев» чат и направилась к дому Ручьевых.
Марина была темноволосая и почти коричневая от солнца. Выцветшая голубая майка плотно обтягивала ее плечи, рукава были закатаны выше локтя.
Рядом с Мариной, прилаживаясь к ее размашистому шагу, шел Пашка Кивачев и что-то оживленно говорил.
«О чем это он?» – ревниво подумал Костя и побежал им навстречу.
Домой с работы Марина никогда не возвращалась с пустыми руками: то принесет пучок спелой земляники, то пригоршню звездчатых гроздьев лесных орехов, то букетик серебристого ковыля или просто ветки молодой березы с клейкими, пахучими листочками.
Сейчас Марина держала в руках огромный букет влажных, душистых водяных лилий и желтых кувшинок с длинными шнурами потемневших стеблей.
– Сергей дома? – спросила Марина у Кости.
Тот кивнул головой, и они втроем вошли в избу.
– Здравствуй, председатель! – сказала от порога Марина. – Мы ведь с тобой сегодня не виделись?
– Здравствуй, бригадир-два! – в тон ей ответил Сергей. – По-моему, не виделись.
– Я вам цветов принесла. Не запрещается? – Девушка отделила половину букета и сунула Косте в руки: – В воду поставь! Не то совсем завянут.
– Откуда это? – удивился Сергей, зная, что лилии и кувшинки можно достать только в глубоком Черном омуте. – Сама нарвала?
– В мои-то годы в омут прыгать! – засмеялась Ма» рина и покосилась на Пашу: – Тут помоложе, меня нашлись. Вот он, молодец-удалец, целую охапку приволок.
Паша не выдержал пристального взгляда Кости и отвел глаза в сторону:
– А что ж такого… Купался и нарвал…
Марина подошла к лавке, зачерпнула из ведра кружку воды, жадно напилась. Потом присела к столу:
– Докладываю, председатель. С сенокосом моя бригада покончила. Завтра начинаю подготовку к уборке хлебов.
– Хорошо! По плану идешь! – похвалил Сергей и сообщил бригадиру новость: завтра в Высоково прибывает делегация из Соколовского колхоза «Заря» по проверке соцсоревнования; возглавляет делегацию бригадир Никита Воробьев.
– Ой, Сережа! – вскрикнула Марина. – И глазастый же этот старик! Ничего не пропустит. Все в акт запишет.
– А ты что, робеешь?
– Да нет… – помолчав, сказала Марина. – За пшеницу я спокойна – наверняка соколовским не уступим. И рожь, у нас неплохая, и овсы… А вот просо не радует… чахлое, редкое, трудов жалко.
– У соколовских, я знаю, просо тоже не лучше, – заметил Сергей.
– Все равно обидно. Над пшеницей или рожью мы вроде полные хозяева, а вот просо нам еще не подчиняется. Хоть не сей его больше! И в чем тут беда, разгадать не могу.
Марина вновь подошла к ведру, зачерпнула воды,
– Может, тебя обедом накормить? – предложил Сергей. – Костя сегодня щи готовил… Приняты с высшей оценкой.
– Можем на постоянное довольствие зачислить, – шутливо сказал Костя.
– Еще чего! Будто у меня и дома нет, – отмахнулась Марина.
Но тут Сергей напомнил ей, что сегодня звонили по телефону из почаевского колхоза и просили вернуть сортировку, которую «бригадир-два» взяла у них еще весной.
– Отвезу завтра, – пообещала Марина. – Вот кого послать только?
– А меня! И Костю еще, – поднялся от порога молчавший до сих пор Паша. – Мы быстро управимся.
Марина согласилась – пусть ребята прокатятся. Потом она оглядела избу, и взгляд ее задержался на бревенчатой стене, увешанной портретами прославленных на всю страну хлеборобов, льноводов, хлопкоробов – Героев Социалистического Труда.
Костя уже давно вырезал эти портреты из газет и журналов и по вечерам любил рассказывать старшему брату, кто из мастеров земледелия где живет, чем прославился, и все это с такими подробностями, что Сергей невольно удивлялся: «Ты, случайно, не в гостях ли у них побывал?»
А в прошлом году осенью, когда высоковского бригадира Марину Балашову за высокий урожай пшеницы наградили орденом Ленина, Костя снял со стены карточку Сергея и Марины, закрыл картонкой лицо брата и пополнил портретом Марины галерею знатных людей.
Сейчас Марина нахмурилась и попросила Костю снять со стены ее карточку:
– Сделай мне одолжение, сколько раз тебя просила! Никакой я не герой, и незачем меня тут пристраивать…
– А может, будешь в этом году… – вырвалось у Кости, и он переглянулся с Пашей.
Сергей улыбнулся:
– Видала, Марина! Надеются на тебя хлопцы, ждут…
– Да ну вас, Ручьевых! Разве с вами договоришься! – Девушка с досадой махнула рукой и хлопнула дверью.
Сергей вышел за ней следом. Костя и Паша посмотрели в окно.
Сергей и Марина молча и быстро спустились с крыльца, потом шаг их замедлился, и они остановились у палисадника. Буйно разросшиеся кусты акации и сирени лезли через изгородь. Сергей сломал ветку сирени и, щелкая ею по голенищу сапога, принялся в чем-то убеждать Марину. Посмеиваясь, девушка отобрала у него ветку и что-то ответила. Сергей заговорил еще горячее.
– Костя, это они все о колхозных делах беседуют? – спросил Паша.
Костя нахмурился. Этот простак Паша ни о чем, верно, не догадывается, в то время как весь колхоз знает, что Сергей ухаживает за Мариной Балашовой.
– О чем надо, о том и беседуют! – буркнул Костя и подозрительно оглядел Пашу:-А ты чего для Марины стараешься? И цветы ей, и «в Почаево могу съездить»!
– Понимаешь, какое дело… – мечтательно заговорил Паша. – Хорошая бригада у Марины, дружная. У них даже правило есть: работай не как-нибудь, а с отличием, с красотой. Вроде как марку ставь: наша работа, балашовской бригады.
– Поздненько же ты разобрался! – усмехнулся Костя. – Да кто же об этом не знает?
Паша, на редкость словоохотливый сегодня, продолжал говорить. Если уж работать летом в колхозе, так лучше всего им примкнуть к бригаде Марины Балашовой. Для начала они, пожалуй, поработают ездовыми.
– Что там ездовыми! – Костя махнул рукой, всем видом говоря, что у него на этот счет имеется свое особое мнение.
Утром Костя все же отправился в конюшню. Паша Кивачев был уже здесь и запрягал в телегу Командировочную.
Костя с неудовольствием покосился на пегую коротконогую кобылу.
– Попросил бы Гордого для выезда, – заметил он. – Как-никак, в Почаево едем! Засмеют нас с такой красавицей.
– Ничего… Лошадь справная, – заступился Паша.
Он неторопливо, но обстоятельно, как и всегда, завязал чересседельник, поправил шлею, проверил, прочно ли держатся подковы на копытах лошади. Потом положил в передок телеги охапку свежего сена, сунул банку с колесной мазью.
– Сборы такие, будто мы за сто верст едем! – засмеялся Костя.
– Это не мешает. В дороге всякое может случиться…
Мальчики подъехали к машинному сараю, погрузили на телегу сортировку и тронулись в Почаево.
Дорога шла полем, среди хлебов.
Костя и Паша Кивачев сидели на краю телеги, и граненые, никнущие к земле колосья пшеницы ударяли их по ногам.
Колхозники второй бригады немало потрудились над тем, чтобы вырастить добрые хлеба. Сейчас колосья были тяжелы и полновесны, словно отлиты из бронзы, и ветер, казалось, уже был не в силах пошевельнуть их.
Скоро уборка!.. Как чудесно преобразится тихое поле! Застрекочут жатки, на токах вырастут горы зерна, по дорогам побегут машины, полные пшеницы…
Костя вытянул руку и коснулся усатых, шершавых колосьев. Вид хлебов всегда приводил его в волнение… Потом он спрыгнул с телеги и шагнул в прохладную, густую пшеницу – было приятно ощущать, как колосья щекочут руки, бьются о грудь, тянутся к лицу.
– Паша, хлеба-то какие! Как река в половодье. Море.. До самого горизонта разлилось. Так бы вот и шел и шел!
– Тебе везде море видится… Ты брось пшеницу топтать! – охладил его порыв Паша. – Еще сторож увидит. – Паша оглядел поле, потом сорвал один колосок, вышелушил из него зерна, попробовал их на зуб и с досадой сказал:
– Эх, переспеет хлеб! Что это Марина с уборкой тянет?..
Они долго ехали молча.
Неожиданно среди хлебов замелькали головы людей,
Костя догадался, что это делегация Соколовских колхозников проверяет высоковские поля.
– Давай немного послушаем, – предложил он и, спрыгнул с телеги.
Паша нехотя остановил лошадь.
Делегация по узкой меже выбралась на дорогу. Впереди шел высокий белобородый старик с орденом Ленина и тремя медалями на новеньком пиджаке. Он еще раз зорко вгляделся в посевы, бережно провел рукой по тяжелым колосьям, потом обернулся к Марине:
– Твои труды, молодая?
– Наши… второй бригады, – сказала девушка.
– Да… Ничего не скажешь! – И старик кивнул стриженному под бобрик подростку с карандашом и блок^ потом в руках: – Пиши, Иван… Хлеба отменные, первой категории.
Костя вгляделся в подростка, на груди которого на полосатой ленточке сияла медаль «За трудовую доблесть».
– Паша! – шепнул он. – А ведь это Ваня Воробьев! Он когда-то в нашей школе учился… Узнаешь?
– Как не узнать!.. Ох, и надраил он медальку!
Делегаты сели отдохнуть. Ваня Воробьев, увидев ребят, подошел к ним, поздоровался.
Костя с завистью поглядел на медаль:
– За высокий урожай получил?
– Да, за пшеницу, – ответил Ваня. – С дедом на семенном участке работал. Ему орден Ленина дали, а мне вот это…
– По-большому, значит, живешь?
– Это как? – не понял Ваня.
– Ну, как… считаются с тобой… уважают.
– Это есть… Вот с делегацией от колхоза приехал. Договор проверять. Меня от комсомола назначили.
– Ну и как? – ревниво спросил Костя. – Кто в победителях будет?
– Пока сказать трудно. До конца уборки ждать надо! Но недоделок у вас еще много: с сенокосом запоздали, хлеба в первой бригаде засорены…
– У вас все очень чисто, гладко! – недовольно перебил его Костя.
– Ты погоди! – усмехнулся Ваня. – Мы и достижения замечаем. Здорово у вас вторая бригада работает!.. На большой площади – и такой урожай! Мой дедушка говорит: теперь ваша Марина Балашова на всю область прогремит. На Героя вытянет.
– Ага, признаешь, – обрадовался Костя.
– А вы что, тоже у Балашовой в бригаде работаете?
– Нет… мы пока где придется, – сознался Костя.
– Зря! – пожалел Ваня. – У вашего бригадира есть чему поучиться.
– Наша Марина свое дело понимает, – сказал Костя с достоинством.
– Еще как! Я тут всю ее агротехнику записал! – Ваня открыл испещренный записями блокнот. – Только вот не пойму: в чем она наш колхоз опередила? Та-ак… Глубокая зяблевая вспашка, весеннее боронование… Но это и у нас было…
Ваня листал блокнот, щипал себя за нижнюю пелную губу и, забыв, казалось, про Костю и Пашку, задумчиво рассуждал:
– Яровизация семян, двукратная прополка, три подкормки… Ага! А у нас всего две. Интересно, чем Марина третий раз посевы подкармливала: суперфосфатом или калийной солью? Вы, ребята, не помните?
Костя с Пашей с недоумением переглянулись – откуда им знать?
– «Внесены гранулированные удобрения», – прочел Ваня и вдруг сердито ткнул в блокнот пальцем: – Вот оно! Я ж говорил дедушке: «Давай испытаем, дело верное». А он все выжидал, опасался. А Марина ваша не побоялась, внесла гранулированные удобрения. Вот и прибавка к урожаю!
– А какие это гра…гранулированные? – часто моргая глазами, спросил Паша.
– Вы что, не знаете? –удивился Ваня и охотно принялся объяснять: – Они вроде зернышек, вносятся в почву через сеялку вместе с семенами…
– Слышали мы, – покраснев, сказал Костя и отвернулся в сторону.
– Ну, пока! – спохватился Ваня. – Зовут меня. Сейчас пойдем третью бригаду проверять.
Он сунул ребятам руку и убежал.
Костя с Пашкой сели на телегу и тронули лошадь.
Черные когцы осей наклоняли стебли трав, росших около дорожной колеи, и пачкали их колесной мазью. Нагретый воздух струился над хлебами.
Через час ребята были в Почаеве. Сдали сортировку в машинный сарай, напоили у колодца лошадь и тронулись в обратный путь.
Костя лежал на телеге и, подперев щеку рукой, задумчиво жевал соломинку.
Паша никогда толком не понимал своего приятеля: то он оживлен и весел, строит несбыточные планы, всех будоражит и подзадоривает; то вдруг задумается, часами смотрит в пустое небо, словно видит там невесть что примечательное.
Левое заднее колесо надсадно поскрипывало, и Паша опасливо прислушивался – как бы не застрять в дороге.
Но Костя, казалось, ничего не замечал. Перед глазами его стоял Ваня Воробьев с медалью на белой рубашке. Вот он ходит сейчас вместе с делегацией по полям и усадьбам высоковского колхоза и все видит, все примечает. Вот эти хлеба хороши, а эти запущены, заросли сорняками. Эти жатки исправны, завинчены на все гайки – хоть завтра выезжай на косовицу, а у этих тупые ножи и худое полотно. А чьи это нерадивые руки ладили телеги для перевозки зерна? Только посмотрите, какие крупные щели в ящиках!.. А потом на собрании Ваня достанет блокнот, попросит слова и расскажет обо всем, что видел. И все будут слушать его, смотреть на его медаль и думать: «Какие боевые ребята есть в колхозе „Заря“!
– Вот как в колхозе жить надо, – наконец со вздохом проговорил Костя: – чтобы считались с тобой, уважали… А мы куда годимся? «Гранулированные удобрения»! – вдруг передразнил он самого себя. – А что это такое?
– Ты же сказал, что знаешь, – заметил Паша.
– Слышал с пятого на десятое. – Костя сорвал с досадой колос пшеницы. – Да и вообще! Живем рядом с Мариной, крутимся около нее, а толком ничего не знаем. Как она работает? Какие у нее секреты?.. Видал, как Воробьев нас в лужу посадил?
– Это верно, – согласился Паша. – Мало еще, очень мало мы в колхозном деле понимаем. Мне вот на днях дед Новоселов показывает сорняки и спрашивает: «Объясни по науке, как этих кровососов из поля изгнать?» А я глазами хлопаю. «Мы, говорю, в школе этого не проходили».
– Вот то-то!.. – Костя подумал и искоса посмотрел на приятеля:-А знаешь, Паша, чего я хочу?
– Мало ли ты чего хочешь.
– Нет, ты послушай… Вот если бы что-нибудь такое сделать… чтобы и в районе узнали, и в области, а может быть, и в Москве! Как вот о Воробьеве…
– Куда нам до него!…
Костя не успел ничего больше сказать, как Паша привстал на телеге и закричал:
– Смотри, смотри… белка бежит!
Сергей и Костя выглянули в окно. По улице, мимо палисадника, шли девчата второй бригады с граблями и вилами на плечах. Они любили чуть свет выходить с задорной песней в поле и с песней приходить обратно.
Вместе с девчатами шагала Марина Балашова – «бригадир-два», как звали ее в колхозе.
Сергей убрал тетради в шкаф, быстро надел пиджак. застегнулся на все пуговицы.
– Крикнуть бригадира? – понимающе спросил Костя.
– Да-да, позови. Сообщить кое-что надо.
Сергей окинул взглядом избу: кажется, на «катере» все в порядке.
Костя выбежал на крыльцо. Но Марину звать ему не пришлось: она без его приглашения отделилась от дев» чат и направилась к дому Ручьевых.
Марина была темноволосая и почти коричневая от солнца. Выцветшая голубая майка плотно обтягивала ее плечи, рукава были закатаны выше локтя.
Рядом с Мариной, прилаживаясь к ее размашистому шагу, шел Пашка Кивачев и что-то оживленно говорил.
«О чем это он?» – ревниво подумал Костя и побежал им навстречу.
Домой с работы Марина никогда не возвращалась с пустыми руками: то принесет пучок спелой земляники, то пригоршню звездчатых гроздьев лесных орехов, то букетик серебристого ковыля или просто ветки молодой березы с клейкими, пахучими листочками.
Сейчас Марина держала в руках огромный букет влажных, душистых водяных лилий и желтых кувшинок с длинными шнурами потемневших стеблей.
– Сергей дома? – спросила Марина у Кости.
Тот кивнул головой, и они втроем вошли в избу.
– Здравствуй, председатель! – сказала от порога Марина. – Мы ведь с тобой сегодня не виделись?
– Здравствуй, бригадир-два! – в тон ей ответил Сергей. – По-моему, не виделись.
– Я вам цветов принесла. Не запрещается? – Девушка отделила половину букета и сунула Косте в руки: – В воду поставь! Не то совсем завянут.
– Откуда это? – удивился Сергей, зная, что лилии и кувшинки можно достать только в глубоком Черном омуте. – Сама нарвала?
– В мои-то годы в омут прыгать! – засмеялась Ма» рина и покосилась на Пашу: – Тут помоложе, меня нашлись. Вот он, молодец-удалец, целую охапку приволок.
Паша не выдержал пристального взгляда Кости и отвел глаза в сторону:
– А что ж такого… Купался и нарвал…
Марина подошла к лавке, зачерпнула из ведра кружку воды, жадно напилась. Потом присела к столу:
– Докладываю, председатель. С сенокосом моя бригада покончила. Завтра начинаю подготовку к уборке хлебов.
– Хорошо! По плану идешь! – похвалил Сергей и сообщил бригадиру новость: завтра в Высоково прибывает делегация из Соколовского колхоза «Заря» по проверке соцсоревнования; возглавляет делегацию бригадир Никита Воробьев.
– Ой, Сережа! – вскрикнула Марина. – И глазастый же этот старик! Ничего не пропустит. Все в акт запишет.
– А ты что, робеешь?
– Да нет… – помолчав, сказала Марина. – За пшеницу я спокойна – наверняка соколовским не уступим. И рожь, у нас неплохая, и овсы… А вот просо не радует… чахлое, редкое, трудов жалко.
– У соколовских, я знаю, просо тоже не лучше, – заметил Сергей.
– Все равно обидно. Над пшеницей или рожью мы вроде полные хозяева, а вот просо нам еще не подчиняется. Хоть не сей его больше! И в чем тут беда, разгадать не могу.
Марина вновь подошла к ведру, зачерпнула воды,
– Может, тебя обедом накормить? – предложил Сергей. – Костя сегодня щи готовил… Приняты с высшей оценкой.
– Можем на постоянное довольствие зачислить, – шутливо сказал Костя.
– Еще чего! Будто у меня и дома нет, – отмахнулась Марина.
Но тут Сергей напомнил ей, что сегодня звонили по телефону из почаевского колхоза и просили вернуть сортировку, которую «бригадир-два» взяла у них еще весной.
– Отвезу завтра, – пообещала Марина. – Вот кого послать только?
– А меня! И Костю еще, – поднялся от порога молчавший до сих пор Паша. – Мы быстро управимся.
Марина согласилась – пусть ребята прокатятся. Потом она оглядела избу, и взгляд ее задержался на бревенчатой стене, увешанной портретами прославленных на всю страну хлеборобов, льноводов, хлопкоробов – Героев Социалистического Труда.
Костя уже давно вырезал эти портреты из газет и журналов и по вечерам любил рассказывать старшему брату, кто из мастеров земледелия где живет, чем прославился, и все это с такими подробностями, что Сергей невольно удивлялся: «Ты, случайно, не в гостях ли у них побывал?»
А в прошлом году осенью, когда высоковского бригадира Марину Балашову за высокий урожай пшеницы наградили орденом Ленина, Костя снял со стены карточку Сергея и Марины, закрыл картонкой лицо брата и пополнил портретом Марины галерею знатных людей.
Сейчас Марина нахмурилась и попросила Костю снять со стены ее карточку:
– Сделай мне одолжение, сколько раз тебя просила! Никакой я не герой, и незачем меня тут пристраивать…
– А может, будешь в этом году… – вырвалось у Кости, и он переглянулся с Пашей.
Сергей улыбнулся:
– Видала, Марина! Надеются на тебя хлопцы, ждут…
– Да ну вас, Ручьевых! Разве с вами договоришься! – Девушка с досадой махнула рукой и хлопнула дверью.
Сергей вышел за ней следом. Костя и Паша посмотрели в окно.
Сергей и Марина молча и быстро спустились с крыльца, потом шаг их замедлился, и они остановились у палисадника. Буйно разросшиеся кусты акации и сирени лезли через изгородь. Сергей сломал ветку сирени и, щелкая ею по голенищу сапога, принялся в чем-то убеждать Марину. Посмеиваясь, девушка отобрала у него ветку и что-то ответила. Сергей заговорил еще горячее.
– Костя, это они все о колхозных делах беседуют? – спросил Паша.
Костя нахмурился. Этот простак Паша ни о чем, верно, не догадывается, в то время как весь колхоз знает, что Сергей ухаживает за Мариной Балашовой.
– О чем надо, о том и беседуют! – буркнул Костя и подозрительно оглядел Пашу:-А ты чего для Марины стараешься? И цветы ей, и «в Почаево могу съездить»!
– Понимаешь, какое дело… – мечтательно заговорил Паша. – Хорошая бригада у Марины, дружная. У них даже правило есть: работай не как-нибудь, а с отличием, с красотой. Вроде как марку ставь: наша работа, балашовской бригады.
– Поздненько же ты разобрался! – усмехнулся Костя. – Да кто же об этом не знает?
Паша, на редкость словоохотливый сегодня, продолжал говорить. Если уж работать летом в колхозе, так лучше всего им примкнуть к бригаде Марины Балашовой. Для начала они, пожалуй, поработают ездовыми.
– Что там ездовыми! – Костя махнул рукой, всем видом говоря, что у него на этот счет имеется свое особое мнение.
Утром Костя все же отправился в конюшню. Паша Кивачев был уже здесь и запрягал в телегу Командировочную.
Костя с неудовольствием покосился на пегую коротконогую кобылу.
– Попросил бы Гордого для выезда, – заметил он. – Как-никак, в Почаево едем! Засмеют нас с такой красавицей.
– Ничего… Лошадь справная, – заступился Паша.
Он неторопливо, но обстоятельно, как и всегда, завязал чересседельник, поправил шлею, проверил, прочно ли держатся подковы на копытах лошади. Потом положил в передок телеги охапку свежего сена, сунул банку с колесной мазью.
– Сборы такие, будто мы за сто верст едем! – засмеялся Костя.
– Это не мешает. В дороге всякое может случиться…
Мальчики подъехали к машинному сараю, погрузили на телегу сортировку и тронулись в Почаево.
Дорога шла полем, среди хлебов.
Костя и Паша Кивачев сидели на краю телеги, и граненые, никнущие к земле колосья пшеницы ударяли их по ногам.
Колхозники второй бригады немало потрудились над тем, чтобы вырастить добрые хлеба. Сейчас колосья были тяжелы и полновесны, словно отлиты из бронзы, и ветер, казалось, уже был не в силах пошевельнуть их.
Скоро уборка!.. Как чудесно преобразится тихое поле! Застрекочут жатки, на токах вырастут горы зерна, по дорогам побегут машины, полные пшеницы…
Костя вытянул руку и коснулся усатых, шершавых колосьев. Вид хлебов всегда приводил его в волнение… Потом он спрыгнул с телеги и шагнул в прохладную, густую пшеницу – было приятно ощущать, как колосья щекочут руки, бьются о грудь, тянутся к лицу.
– Паша, хлеба-то какие! Как река в половодье. Море.. До самого горизонта разлилось. Так бы вот и шел и шел!
– Тебе везде море видится… Ты брось пшеницу топтать! – охладил его порыв Паша. – Еще сторож увидит. – Паша оглядел поле, потом сорвал один колосок, вышелушил из него зерна, попробовал их на зуб и с досадой сказал:
– Эх, переспеет хлеб! Что это Марина с уборкой тянет?..
Они долго ехали молча.
Неожиданно среди хлебов замелькали головы людей,
Костя догадался, что это делегация Соколовских колхозников проверяет высоковские поля.
– Давай немного послушаем, – предложил он и, спрыгнул с телеги.
Паша нехотя остановил лошадь.
Делегация по узкой меже выбралась на дорогу. Впереди шел высокий белобородый старик с орденом Ленина и тремя медалями на новеньком пиджаке. Он еще раз зорко вгляделся в посевы, бережно провел рукой по тяжелым колосьям, потом обернулся к Марине:
– Твои труды, молодая?
– Наши… второй бригады, – сказала девушка.
– Да… Ничего не скажешь! – И старик кивнул стриженному под бобрик подростку с карандашом и блок^ потом в руках: – Пиши, Иван… Хлеба отменные, первой категории.
Костя вгляделся в подростка, на груди которого на полосатой ленточке сияла медаль «За трудовую доблесть».
– Паша! – шепнул он. – А ведь это Ваня Воробьев! Он когда-то в нашей школе учился… Узнаешь?
– Как не узнать!.. Ох, и надраил он медальку!
Делегаты сели отдохнуть. Ваня Воробьев, увидев ребят, подошел к ним, поздоровался.
Костя с завистью поглядел на медаль:
– За высокий урожай получил?
– Да, за пшеницу, – ответил Ваня. – С дедом на семенном участке работал. Ему орден Ленина дали, а мне вот это…
– По-большому, значит, живешь?
– Это как? – не понял Ваня.
– Ну, как… считаются с тобой… уважают.
– Это есть… Вот с делегацией от колхоза приехал. Договор проверять. Меня от комсомола назначили.
– Ну и как? – ревниво спросил Костя. – Кто в победителях будет?
– Пока сказать трудно. До конца уборки ждать надо! Но недоделок у вас еще много: с сенокосом запоздали, хлеба в первой бригаде засорены…
– У вас все очень чисто, гладко! – недовольно перебил его Костя.
– Ты погоди! – усмехнулся Ваня. – Мы и достижения замечаем. Здорово у вас вторая бригада работает!.. На большой площади – и такой урожай! Мой дедушка говорит: теперь ваша Марина Балашова на всю область прогремит. На Героя вытянет.
– Ага, признаешь, – обрадовался Костя.
– А вы что, тоже у Балашовой в бригаде работаете?
– Нет… мы пока где придется, – сознался Костя.
– Зря! – пожалел Ваня. – У вашего бригадира есть чему поучиться.
– Наша Марина свое дело понимает, – сказал Костя с достоинством.
– Еще как! Я тут всю ее агротехнику записал! – Ваня открыл испещренный записями блокнот. – Только вот не пойму: в чем она наш колхоз опередила? Та-ак… Глубокая зяблевая вспашка, весеннее боронование… Но это и у нас было…
Ваня листал блокнот, щипал себя за нижнюю пелную губу и, забыв, казалось, про Костю и Пашку, задумчиво рассуждал:
– Яровизация семян, двукратная прополка, три подкормки… Ага! А у нас всего две. Интересно, чем Марина третий раз посевы подкармливала: суперфосфатом или калийной солью? Вы, ребята, не помните?
Костя с Пашей с недоумением переглянулись – откуда им знать?
– «Внесены гранулированные удобрения», – прочел Ваня и вдруг сердито ткнул в блокнот пальцем: – Вот оно! Я ж говорил дедушке: «Давай испытаем, дело верное». А он все выжидал, опасался. А Марина ваша не побоялась, внесла гранулированные удобрения. Вот и прибавка к урожаю!
– А какие это гра…гранулированные? – часто моргая глазами, спросил Паша.
– Вы что, не знаете? –удивился Ваня и охотно принялся объяснять: – Они вроде зернышек, вносятся в почву через сеялку вместе с семенами…
– Слышали мы, – покраснев, сказал Костя и отвернулся в сторону.
– Ну, пока! – спохватился Ваня. – Зовут меня. Сейчас пойдем третью бригаду проверять.
Он сунул ребятам руку и убежал.
Костя с Пашкой сели на телегу и тронули лошадь.
Черные когцы осей наклоняли стебли трав, росших около дорожной колеи, и пачкали их колесной мазью. Нагретый воздух струился над хлебами.
Через час ребята были в Почаеве. Сдали сортировку в машинный сарай, напоили у колодца лошадь и тронулись в обратный путь.
Костя лежал на телеге и, подперев щеку рукой, задумчиво жевал соломинку.
Паша никогда толком не понимал своего приятеля: то он оживлен и весел, строит несбыточные планы, всех будоражит и подзадоривает; то вдруг задумается, часами смотрит в пустое небо, словно видит там невесть что примечательное.
Левое заднее колесо надсадно поскрипывало, и Паша опасливо прислушивался – как бы не застрять в дороге.
Но Костя, казалось, ничего не замечал. Перед глазами его стоял Ваня Воробьев с медалью на белой рубашке. Вот он ходит сейчас вместе с делегацией по полям и усадьбам высоковского колхоза и все видит, все примечает. Вот эти хлеба хороши, а эти запущены, заросли сорняками. Эти жатки исправны, завинчены на все гайки – хоть завтра выезжай на косовицу, а у этих тупые ножи и худое полотно. А чьи это нерадивые руки ладили телеги для перевозки зерна? Только посмотрите, какие крупные щели в ящиках!.. А потом на собрании Ваня достанет блокнот, попросит слова и расскажет обо всем, что видел. И все будут слушать его, смотреть на его медаль и думать: «Какие боевые ребята есть в колхозе „Заря“!
– Вот как в колхозе жить надо, – наконец со вздохом проговорил Костя: – чтобы считались с тобой, уважали… А мы куда годимся? «Гранулированные удобрения»! – вдруг передразнил он самого себя. – А что это такое?
– Ты же сказал, что знаешь, – заметил Паша.
– Слышал с пятого на десятое. – Костя сорвал с досадой колос пшеницы. – Да и вообще! Живем рядом с Мариной, крутимся около нее, а толком ничего не знаем. Как она работает? Какие у нее секреты?.. Видал, как Воробьев нас в лужу посадил?
– Это верно, – согласился Паша. – Мало еще, очень мало мы в колхозном деле понимаем. Мне вот на днях дед Новоселов показывает сорняки и спрашивает: «Объясни по науке, как этих кровососов из поля изгнать?» А я глазами хлопаю. «Мы, говорю, в школе этого не проходили».
– Вот то-то!.. – Костя подумал и искоса посмотрел на приятеля:-А знаешь, Паша, чего я хочу?
– Мало ли ты чего хочешь.
– Нет, ты послушай… Вот если бы что-нибудь такое сделать… чтобы и в районе узнали, и в области, а может быть, и в Москве! Как вот о Воробьеве…
– Куда нам до него!…
Костя не успел ничего больше сказать, как Паша привстал на телеге и закричал:
– Смотри, смотри… белка бежит!
Глава 9
Белка
Неизвестно кем перепуганная белка как оглашенная мчалась через поляну, наискось к дороге.
– Ружье бы теперь! – с сожалением воскликнул Паша и погрозил белке кнутом.
Костя, в душе которого никогда не умирал заядлый охотник, спрыгнул с телеги и кинулся навстречу белке. Ружье, конечно, было бы очень кстати, а вот попробуй, если ты настоящий охотник, взять зверька голыми руками!..
Остановившись на минуту, Костя сорвал с плеча пиджак. Белка, ничего не видя и не слыша, летела прямо на мальчика. Когда она была уже совсем близко, Костя вытянул вперед руки с пиджаком и упал на землю. Чтото упругое и сильное ударилось в пиджак.
– Ага, векша, попалась! – восторженно заорал Костя, крепко прижимая под пиджаком драгоценную добычу. – Паша, тащи мешок! Есть трофей!
Паша остановил подводу, схватил пустой мешок и только было собрался бежать к Косте на выручку, как увидел, что белка как ни в чем не бывало скачет по траве.
– Ружье бы теперь! – с сожалением воскликнул Паша и погрозил белке кнутом.
Костя, в душе которого никогда не умирал заядлый охотник, спрыгнул с телеги и кинулся навстречу белке. Ружье, конечно, было бы очень кстати, а вот попробуй, если ты настоящий охотник, взять зверька голыми руками!..
Остановившись на минуту, Костя сорвал с плеча пиджак. Белка, ничего не видя и не слыша, летела прямо на мальчика. Когда она была уже совсем близко, Костя вытянул вперед руки с пиджаком и упал на землю. Чтото упругое и сильное ударилось в пиджак.
– Ага, векша, попалась! – восторженно заорал Костя, крепко прижимая под пиджаком драгоценную добычу. – Паша, тащи мешок! Есть трофей!
Паша остановил подводу, схватил пустой мешок и только было собрался бежать к Косте на выручку, как увидел, что белка как ни в чем не бывало скачет по траве.