Мусатов Алексей Иванович. Дом на горе

   – Эх ты, голова, два уха! Выпустил! – с досадой крикнул он лежащему на траве приятелю и, раззадорившись, тоже пустился за белкой.
   Костя, обнаружив свой непростительный промах, поднялся, чертыхнулся и снова бросился в погоню.
   Белка выскочила на дорогу, заметила подводу и резко изменила направление. Теперь она как бы оказалась меж двух огней: с одной стороны, улюлюкая и размахивая мешком, бежал Паша, с другой – нажимал на нее Костя.
   Белка бестолково заметалась. Мальчишки то и дело падали на землю, стараясь накрыть ее пиджаком или мешком. Со стороны казалось, что они ловили какуюто редкую бабочку, которая никак не давалась им в руки.
   Так бы, наверное, и ушла рыжая белка восвояси и потом в кругу бельчат, в уютном дупле, не раз бы хвалилась, как она ловко провела своих преследователей, если бы в охоту не вмешался еще один человек. Это была девушка лет двадцати пяти, среднего роста, с тугими русыми косами, уложенными вокруг головы. Через ее правое плечо был перекинут красный плащ, похожий на свернутый флаг, а в левой руке она держала букет полевых цветов.
   Увлеченные охотой за белкой, Костя с Пашей не заметили, откуда появилась девушка, но, судя по тому, как блестели ее туфли, словно щеткой высветленные сухими травами, можно было угадать, что девушка прошла немалый путь полями и перелесками.
   Она давно уже стояла около кустов и с улыбкой наблюдала, как мальчики азартно гонялись за белкой.
   Белка, наконец сообразив, в чем ее спасение, помчалась к перелеску.
   Какое бы, казалось, девушке дело до мальчишек и до резвой белки! Но она вдруг положила на землю цветы, распахнула красный плащ, бросилась вперед и, как сачком, накрыла белку. Зверек забился, но, почувствовав сильные руки девушки, вскоре успокоился, притих. Девушка закутала белку в плащ, оставив маленькое отверстие для мордочки, и взяла на руки.
   Белка смотрела сиротливо, жалостливо.
   Подбежали запыхавшиеся, красные Костя с Пашей. Увидев белку на руках у незнакомой девушки, они растерянно переглянулись.
   – Послушайте, – осторожно начал Костя, – это наша белка… Мы ее сколько гоняли!
   – Ваша? – удивилась девушка. – А может быть, общая? Вы гоняли, а я поймала.
   – Ловкие вы очень! – нахмурился Паша. – Мы семь потов спустили, а вы тут как тут. Из-под самого носа выхватили!
   – Если так – не спорю. Возьмите, пожалуйста! – Девушка протянула Паше закутанную в плащ белку. – Только жалко мне ее. Убьете, а шкурку – на шапку. А какой хороший зверек, мог бы пригодиться.
   – Что вы! – обиделся Костя. – У нас так не водится, чтобы убивать. Что ни поймаем, все в школу несем… для живого уголка.
   – В школу? – переспросила девушка, и лицо ее осветилось улыбкой, словно она встретила добрых старых друзей. – Тогда, мальчики, молчите, я сейчас угадаю, из какой вы школы.
   – Так уж и угадаете! –не поверил Паша. – Мы же не меченые.
   – А вот увидите…
   Девушка прикрыла глаза, потерла лоб, словно что вспоминала, потом лукаво оглядела ребят:
   – Ну вот и отгадала!.. Вы из высоковской школы.
   Ребята оторопело переглянулись.
   – Может, вы и директора нашего знаете? – удивленно спросил Паша. – И учителей?
   – Знаю. Директор – Федор Семенович Хворостов, преподаватель русского языка – Клавдия Львовна, географ – Илья Васильевич Звягинцев, историк – Матвей Иванович Полозов…
   – Вот и не угадали! – тихо, не скрывая печали, сказал Костя. – Историк у нас теперь другой. Матвей Иванович на войне погиб.
   – Вот что… А я этого не знала, – так же опечаленно призналась девушка. – Я ведь давно школу закончила… в сороковом году. – Она вдруг пристально оглядела мальчиков: – Расскажите мне про школу… про все расскажите.
   – Садитесь с нами, подвезем, – предложил Костя, показывая на подводу. – Вы, наверное, к Федору Семеновичу?
   – Теперь вы угадали! – кивнула девушка.
   Забрав свои цветы, она села на телегу. Паша осторожно вытащил из плаща белку и сунул ее в мешок.
   Подвода тронулась. Костя сидел рядом с девушкой и искоса посматривал на нее. Интересно, откуда она родом:
   из Почаева, из Соколовки или из Липатовки? Но спросить никак не удавалось – девушка засыпала их вопросами.
   И ребячьи языки развязались. Да и как могло быть иначе, если в школе прожито семь лет, полных труда, радостей и открытий, если известен каждый школьный закоулок, изучен каждый шаг учителей!
   Паша в своих рассказах больше напирал на хозяйственную сторону школьной жизни. Школа теперь не чета старой: просторная, двухэтажная, под железной крышей. Строили ее все восемь колхозов; одних бревен пошло на стены, может быть, не меньше тысячи. А какой у них физический кабинет, школьный музей!
   – А сад? – нетерпеливо спросила девушка. – Я ведь помню, как мы его закладывали.
   – Живет, здравствует… От морозов все сады в районе погибли, а наш школьный выжил. Потому как из семечек выращивали!
   Костю больше занимала судьба учителей. Он рассказал про Федора Семеновича. Учитель прошел всю войну рядовым солдатом. Домой он вернулся по ранению: правая рука его висела, как плеть, – мертвая, безжизненная. Это было большое горе для Федора Семеновича. Деятельный, живой человек, он любил физический труд, движение. Надо ли привить яблоньку в школьном саду. взрыхлить грядку на огороде, установить плуг в борозде или отрегулировать сеялку – он всегда учил наглядным примером. «Делай, как я!» – казалось, говорили его ловкие, отточенные движения. А теперь он мог рассчитывать только на слово. И ребята видели, как страдал их учитель. Левой рукой он пытался писать или рисовать на доске, брался за лопату, садовый нож, но все получалось не так, как прежде.
   Костя уже не помнит, с чего это началось, но все школьники, точно по сговору, принялись помогать Федору Семеновичу. На уроке, едва только учитель, по привычке, подходил к классной доске, как около него вырастал кто-нибудь из учеников: «Федор Семенович, что нужно нарисовать? Скажите, я сделаю».
   Когда учитель появлялся на пришкольном участке, за ним следили десятки ребят и по первому его знаку хватались за лопаты, мотыги, грабли. Особенно отличался Митя Епифанцев. Он отдал по кружку юных мичуринцев строжайший приказ: «Научиться прививать яблони так, как Федор Семенович».
   Началось повальное увлечение прививками. Чтобы набить руку, школьники упражнялись на чем только можно. Щадя пока яблони, они делали надрезы в форме буквы «Т» на молодых березках и осинах, вставляли в надрезы черенки с глазками, забинтовывали деревца тряпками и мочалой.
   Потом Митя привел юннатов к Федору Семеновичу, и те «держали экзамен» – показывали учителю свое умение владеть садовым ножом.
   И в зависимости от того, одобрительно ли учитель кивал головой и замечал: «Хорошо», «Умеет», «Молодец», или хмурился и говорил: «Пусть на березе поучится», – Митя выставлял юннатам оценки: одних зачислял в «перворазрядники по прививке», других – в «резерв».
   Весной Федор Семенович пришел с «перворазрядниками» в колхозный сад.
   – Желаем помочь вам, Василий Кириллыч! – сказал он садовнику.
   – Дело доброе… У вас рука счастливая: все ваши прививки всегда хорошо приживались. А вот теперь… – Садовник покосился на правую руку учителя.
   – Дот они – моя правая рука… – кивнул Федор Семенович на учеников. – Не беспокойтесь: привьем не хуже прежнего.
   И ребята под присмотром учителя привили саженцы мичуринскими сортами.
   Но Федор Семенович все же не мог смириться с тем, что одна рука его беспомощна. Он начал заниматься лечебной гимнастикой: захватывал здоровой, левой рукой кисть правой и, преодолевая острую боль, часами поднимал и опускал ее. Учителю казалось, что он занимается гимнастикой втайне от всех, но ребята еб этом хорошо знали.
   На уроках они зорко следили за больной рукой учителя, в перемены азартно спорили, сколько еще нужно времени, чтобы рука совсем ожила, а горячие головы даже уверяли, что видели, как Федор Семенович держал в правой руке топор и рубил дрова.
   Мало-помалу рука учителя заметно окрепла, обросла мускулами, и только из-за неправильно сросшейся кости рука не сгибалась. По совету местного врача, Федор Семенович решил этим летом поехать в Москву, на операцию к известному хирургу…
   – Так его нет в школе? – озадаченно переспросила девушка.
   – Скоро должен приехать. Его все ждут… – ответил Костя и невольно посмотрел вдоль дороги: а вдруг изза поворота покажется Федор Семенович, высокий, худощавый, а в руке – обязательно в правой – тяжелый тюк с книгами или учебными пособиями?.. Учитель, откуда бы ни возвращался, всегда привозил что-нибудь для школы.
   За разговорами не заметили, как подъехали к Высокову. Девушка увидела дом на горе и спрыгнула с телеги:
   – Хорошо, ребята, рассказали!.. Спасибо вам. Я, пожалуй, пройду прямо к школе, сад посмотрю…
   Взяв с телеги плащ и цветы, девушка помахала мальчикам рукой и легко пошла по белой тропинке. Костя проводил ее взглядом, потом вдруг схватил мешок с белкой, догнал и сунул мешок ей в руки:
   – Возьмите!
   – Так это же ваша белка. Сами передадите Федору Семеновичу.
   – Возьмите, возьмите! Раз в школу идете, без подарка нельзя… Вы затем и ловили белку. Я знаю!
   – Опять угадал! – засмеялась девушка, принимая мешок. – Тогда пусть это будет наш общий подарок – от троих.
   – Пусть общий! – облегченно согласился Костя.

Глава 10


Родной дом

   С волнением приближалась девушка к школе. Это чувство не покидало ее с той минуты, когда она сошла на маленьком полустанке с поезда. Добраться до Высокова оказалось нетрудно: у коновязи стояли попутные подводы, и возчики охотно соглашались подвезти девушку. Но она попросила высокого старика захватить ее чемоданчик, а сама налегке направилась к родному селу, но не большаком, а кратчайшим путем, который знала с детства.
   Узенькая тропинка сначала тянулась лесом. То ее пересекали узловатые обнаженные корни деревьев, то укрывали темно-зеленые мшистые коврики, то она круто сбегала в лесные овражки, где пахло сыростью, прелым листом, дикой смородиной.
   И кратчайший путь оказался самым долгим. Девушка собирала цветы, забиралась в заросли малинника или черничника и лакомилась ягодами.
   Потом, когда лес поредел, на полянках стали попадаться грибы. Они словно сбегались на звук ее легких шагов, и девушка не могла равнодушно пройти мимо них.
   Красная плащ-накидка превратилась в кошелку. Вскоре она стала тяжелой, и девушка спохватилась: к лицу ли ей появиться с такой необычной ношей в родных местах? К счастью, повстречались на пути трое ребят, и девушка пересыпала все грибы им в кузовки…
   Слева невдалеке лежало Высоково: памятный порядок изб, широкая прямая улица, высокие тополя и могучие березы с черными шапками грачиных гнезд.
   Девушка на минуту приостановилась. Может быть, все же сначала зайти домой, где она так давно не была?.. Нет, сперва в школу. Ведь это тоже дом, родной и близкий!
   Тропка бежала среди хлебов. На межниках и углах делянок девушка заметила высокие шесты с перекладинами. На них то и дело садились птицы и, как зоркие часовые, всматривались в поле.
   «А ведь это школьники о птицах позаботились, – догадалась девушка. – Когда я училась, мы тоже такие шесты в поле ставили».
   И чем ближе девушка подходила к школе, тем вес больше и больше видела она примет и знаков того, что к светлом доме на горе живут люди с отзывчивым сердцем и трудолюбивыми руками.
   Изреженная аллея белоствольных берез и лип, ведущая к школе, была пополнена молодыми посадками, а старые, видавшие виды деревья окружены почтительной заботой: мертвые ветки спилены, срезы и дупла тщательно обмазаны смолой.
   Через глубокую, обрывистую канаву был перекинут легкий мостик из жердочек. Он казался зыбким, обманчивым, ненадежным, и девушка на минуту задержалась: не обойти ли мостик стороной? Но тут в глаза ей бросилась дощечка с надписью: «Сделано школой».
   И девушка, устыдившись своего недоверия, смело вступила на мостик и на самой середине даже слегка подпрыгнула.
   Там, где «школьная гора» круто спадала к речке Чернушке и курчавилась кустами, из земли пробивался родничок. Был он маленький, неприметный, но такой живой и неугомонный, что только самые лютые морозы могли смирить его, да и то ненадолго. Весна еще только подавала первую весточку о своем приближении, а родничок, точно храбрый подснежник, уже пробивался на волю, и, не умолкая, звенела его серебряная песенка.
   Вода в роднике была такой обжигающе студеной, что от двух глотков у ребят начинало ломить зубы. Казалось, пробуравив толщу земли, родничок прибежал к школе с самого Северного полюса. Но школьников это не страшило. Они с удовольствием пили родниковую воду в жару и холод. Мальчишки пили на спор, на выдержку – кто из них дольше не застучит зубами, а девочки даже немного верили, что если перед экзаменами выпить родниковой воды, то непременно достанется счастливый билет.
   Трудно сказать, за что именно, но все школьники очень любили свой родничок. Они обнесли его деревянным срубом, обложили булыжником, рядом поставили деревянную скамеечку и привязали к колышку искусно сделанный берестяной черпачок.
   И, хотя сейчас девушка совсем не испытывала жажды. она все же завернула к родничку и выпила глоток воды. Потом по крутой тропинке поднялась к плодовому саду. Это был добрый сад, гордость школы, в котором оставил следы своего труда не один выпуск учащихся. Были тут плодовые деревья с толстыми стволами и крепкими сучьями, полные сил и здоровья, густо обсыпанные плодами; были и маленькие саженцы-первогодки, трепетно вздрагивавшие на ветру.
   За садом раскинулся просторный участок, аккуратно разграфленный на грядки, делянки, клетки, – место увлекательных юннатских опытов.
   Но мало ли на земле хороших садов и огородов! И, пожалуй, не это изумило сейчас девушку, а то, что ни сад, ни опытный участок не были ограждены ни колючей проволокой, ни частым тыном, ни дощатым забором. Вместо этого весь пришкольный участок был обнесен зеленой изгородью, да с задней стороны тянулась глубокая канава, которую ребята именовали «противокоровьим рвом».
   «А ведь когда я училась, наш школьный сад имел прочную ограду, и сторожа с берданкой, и злую собаку. Где же теперь все это?» – подумала девушка.
   Но, как ни вглядывалась девушка в глубину сада, она не заметила ни поломанных сучьев, ни ободранной коры, ни помятой травы. И опять, как у мостика, взгляд ее упал на дощатый щит, прибитый к шесту. «Здесь все выращено детьми!» – было крупно написано на щите.
   Так вот она, чудесная сила, что охраняет сад надежнее, чем самые прочные заборы и неподкупные сторожа! И девушка вспомнила, как Федор Семенович любил мечтать о том времени, когда все сады будут без оград и заборов, а проселочные дороги украсятся плодо^ выми деревьями. Так неужели это время настало?
   Девушка вступила в сад, шумящий широкими кронами. Его можно было читать, переходя от дерева к дереву, как живую школьную летопись.
   Вот эту раскидистую, крепко вцепившуюся корнями в землю яблоньку-антоновку посадил Андрюша Новоселов. А эти деревья, помоложе, вырастили Сережа Ручьев, Миша Печерников, Марин*а Балашова… Хорошие они были ребята, верные и отзывчивые друзья!
   А вот дело и ее рук – три вишневых деревца. Девушка посадила их в тот год, когда вступала в комсомол. Как они разрослись, окрепли, как широко и привольно раскинули свои ветви! До самого последнего класса девушке так и не удалось попробовать сладких вишен, зато сейчас деревца были густо унизаны ягодами.
   Шустрые, вездесущие воробьи не зевали и, прыгая с ветки на ветку, беззастенчиво клевали спелую вишню. Девушка спугнула воробьев и потянулась за ягодами, И то ли потому, что вишни давно созрели и подсохли на солнце, или потому, что это были ягоды с ее родного деревца, – они показались ей необыкновенно вкусными.
   – Та-ак! – раздался вдруг негромкий голос. – Что это за лакомка в саду объявилась?
   Девушка обернулась. По садовой дорожке, осторожно отводя ветки яблонь, шла учительница Клавдия Львовна, невысокая, полная женщина с гладко зачесанными назад седеющими волосами. Девушка, опустив мешок с белкой на землю, бросилась к учительнице, схватила ее за руки, потом обняла и крепко поцеловала.
   – Галя!.. Кораблева? – Клавдия Львовна отступила назад, чтобы лучше рассмотреть девушку. – Да нет… Какая там Галя! Галина Никитична. Вот нежданно-негаданно!
   А девушка что-то быстро говорила, смеялась, совала в руки учительнице букет увядших цветов, потом насылала ей в ладонь горсть спелых ягод:
   – Вы только попробуйте! Это с моего дерева…
   – Нашла? Узнала?
   – Как не узнать!.. Мне здесь все памятно. Только вот… – девушка покосилась в сторону, – без изгороди как-то странно. Неужели вы ее нарочно сняли?
   – Да, вполне обдуманно. С согласия детей и родителей. Устроили как бы открытый сад – заходи, любуйся, пробуй!
   – И неужели никто у вас яблоки не обрывает?
   – Как тебе сказать… – усмехнулась Клавдия Львовна. – Бывает, конечно, что кто-нибудь из молодежи и созорует. Но школьники тут во все глаза смотрят. Чуть что – шум поднимут на весь белый свет: и через правление колхоза и через стенгазету. Так что, если и пропадет какая толика яблок, – не жалко. Главное, люди честнее становятся, детский труд начинают уважать… Да что мы все про сад толкуем, – спохватилась учительница. – Ты о себе, Галенька, расскажи! Знаем мы с Федором Семеновичем, что ты на фронте была, потом институт заканчивала. Ну, и как?
   – Успешно, Клавдия Львовна. Госэкзамены выдержала. Диплом на руках – преподаватель биологии средней школы. Как приворожил Федор Семенович меня тогда к жукам да травкам, так и пошла по этой дорожке.
   – Жалеешь? – Учительница пытливо посмотрела в глаза девушки.
   – Нет… довольна! – Галина встряхнула головой. – По душе мне это дело.
   – Рада за тебя!.. И от души поздравляю! – Учительница пожала ей руку. – Где работать думаешь?
   – Направили в наш район. Сдала документы, школу еще не получила. Пока там суд да дело, я дома решила побывать… Да, Клавдия Львовна, мы белку для живого уголка поймали! – Галина шагнула к мешку.
   – Какую белку? И кто это «мы»? – не поняла учительница.
   Галина передала учительнице мешок с белкой и рассказала про встречу с ребятами.
   – Узнаю Галю Кораблеву! – засмеялась Клавдия Львовна. – Ни одной живой твари, бывало, не пропустит, все в школу тащит…
   – Помню, помню… Я раз Федору Семеновичу яички какой-то бабочки принесла, целую щепотку. Он ссыпал их в пустую чернильницу и забыл. А из яичек потом гусеницы вывелись, расползлись по всей комнате. Уж мы их собирали, собирали…
   – А помнишь, Галенька…
   И воспоминания, как полноводная река, закружили обеих, понесли…
   В саду послышались тяжелые шаги, и кто-то многозначительно кашлянул:
   – Мир доброй беседе!
   Галина оглянулась, вспыхнула и бросилась к отцу:
   – Здравствуй, отец!
   – Здравствуй, дочка! – Никита Кузьмич Кораблев, обтерев рот ладонью, степенно расцеловался с Галиной. потом покачал головой: – Чудеса на белом свете! Чемодан твой дома давно, а тебя нет и нет. Уж не беда ли какая приключилась, думаю, в дороге? А теперь смекаю, что за беда… – Никита Кузьмич покосился на Клавдию Львовну: – Дочка еще с дороги передохнуть не успела, а вы ее уже в полон захватили!
   – Неповинна, Никита Кузьмич, прошу поверить! – Учительница развела руками. – Я думала, что Галина Никитична уже побывала дома и пришла проведать школу.
   – Вы с Федором Семеновичем никогда не виноваты, – с легким укором сказал Никита Кузьмич.
   – Ничего, отец, ничего… – перебила его Галина. – Я по дороге, на минутку всего и забежала… сад посмотреть.
   И, кивнув учительнице, она потянула отца к дому.

Глава 11


На «школьной горе»

   Дома Галину Кораблеву не знали, куда посадить, чем угостить. Мать вдруг вспомнила, что дочке недавно исполнилось двадцать пять лет, и решила задним числом отметить день рождения. Поставила тесто на пироги, принялась прикидывать, кого из родных позвать в гости.
   – Обожди, мать, с гостями, – остановил ее Никита Кузьмич. – Прежде своей семьей посидим… поговорим тишком да ладком. Давно ведь мы дочку не видели…
   – Гости как-нибудь потом, – согласилась с отцом Галина. – Мне ведь скоро в район нужно – назначение в школу получать.
   Но Анна Денисовна все же не утерпела: на другой день напекла пирогов, ватрушек и созвала самых близких родственников – своего двоюродного брата Тимофея Новоселова и двух сестер мужа. Чай устроили в саду, в беседке, обвитой хмелем.
   Никита Кузьмич, обычно словоохотливый и гостеприимный, на этот раз был неразговорчив, хмуро тянул с блюдечка чай и искоса поглядывал на дочь.
   Зато гости интересовались всем: как Галина сдала экзамены, куда ее направляют на работу, долго ли она пробудет дома.
   – Значит, судьбу свою твердо определила? Учительница теперь? Вроде нашего Федора Семеновича? – Новоселов внимательно оглядел племянницу: – А вспять не пойдешь? Не отступишься?
   – Что вы, Тимофей Иванович! – вспыхнула Галина. – Да теперь уж поздно.
   – И думать об этом не смей! Выбор твой верный. Великое это дело – ребятишек растить! Одно имя чего стоит: учитель!..
   – А ты вот походи с годок в учительской шкуре, тогда скажешь, какое это дело, – перебил его Никита Кузьмич. – Стожильная работенка!..
   – Я не говорю, что легкая работа! Учитель, он кто? Садовник. Сад растит. И если ты любишь хорошие плоды, так, будь добр, потрудись в саду: вскопай, полей, подвяжи, сухую веточку обрежь… – Дед Новоселов вновь посмотрел на Галю: – Ты, племянница, в нашу школу просись… под крылышко к Федору Семеновичу. И знают тебя здесь все, и к дому близко…
   – Какая же у дочки учительская солидность может быть, если ее все здесь с пеленок помнят? – недовольно сказал Никита Кузьмич. – И как с мальчишками дралась, и как телят пасла… Так и останется Галкой да Галинкой. по отчеству никто не назовет. Ты, Тимофей, дочку мне не сбивай, пусть подальше от дома устраивается – в районном центре, скажем, а еще лучше в городе.
   – Устраиваться в городе и жить, как Мария Антоновна, – усмехнулась Галина, вспомнив преподавательницу химии, которую отец ей всегда ставил в пример.
   Мария Антоновна жила тихо, спокойно, имела свой домик на околице деревни, огород, небольшую пасеку и все свободное время отдавала хозяйству.
   – А хотя бы и так, – подтвердил Никита Кузьмич. – Мария Антоновна – человек достойный… живет в свое удовольствие…
   За кустами послышались приглушенные голоса. Анна Денисовна вышла из-за стола и вскоре подвела к беседке Варю и Митю Епифанцева. Они поздоровались со всеми, кто сидел за столом.
   – Здравствуйте! – кивнула им Галина и, к стыду своему, обнаружила, что не помнит ни девочки, ни мальчика.
   – Это кузнеца Балашова дочка, парторга нашего, – подсказала мать. – А это сынок Егора Епифанцева.
   – Мы к вам, Галина Никитична! – выступила вперед Варя. – Посмотрите наше просо на участке… Может, что посоветуете.
   Галина с интересом посмотрела на школьников:
   – А почему вы ко мне обращаетесь? Ведь у вас есть свои учителя!
   Варя переглянулась с Митей и пояснила: Федор Семенович в отъезде, посоветоваться ребятам не с кем. А Галина Никитична – преподавательница биологии и недавно была на практике в колхозной школе, так сказала им Клавдия Львовна.
   – Это верно, была, – призналась Галина. – Но, не видя вашего проса, трудно что-нибудь сказать.
   – Так пойдемте, Галина Никитична! – воскликнул Митя. – Сейчас все наши юннаты в сборе!
   – Это как так «пойдемте»! – Никита Кузьмич строго посмотрел на школьников. – Видите: гости собрались, чай пьем, беседуем… Повежливее надо быть, молодые люди!
   Митя покраснел:
   – Если не вовремя, мы подождем…
   – Нет, нет… Пожалуй, я посмотрю. – Галина вышла из-за стола и кивнула отцу и матери: – Я скоро вернусь!..
   – Вот и правильно! – одобрительно ухмыльнулся дед Новоселов. – Раз ребятишки зовут – иди! От них не закроешься, не упрячешься… Если ты, конечно, с живинкой учитель, а не душа чернильная…
   – Ох, и дипломат эта Клавдия Львовна! – покачал головой Никита Кузьмич. – Дочка, видишь ли, ребятам нужна, опыт проверить…
   – Да уж Хворостовы теперь из школы ее не отпустят… Не такие они люди! – Новоселов весело подморгнул и налил браги: – Чокнемся, Кузьмич! За дочку, за новую учительницу!
   Пришкольный опытный участок находился за школой, на южном покатом склоне холма.
   Здесь было что посмотреть!
   На земле, опутанные шершавыми плетями, лежали полосатые арбузы. Желтели небольшие дыни, выросшие на одном стебле с могучими, тяжелыми тыквами.
   Далее шли делянки с пшеницей, овсом, рожью, кормовыми травами, овощами. Некоторые делянки были уже убраны, и только по углам торчали колышки с этикетками, поясняющими, что и кем здесь выращивалось.
   Шагая рядом с Галиной Никитичной, Митя охотно рассказывал ей о юннатах высоковской школы: они размножили новый сорт картофеля с большим содержанием крахмала, вырастили семена ранней капусты, сочной, крупной моркови и все это передали колхозу.
   – Ой, Митя, – перебила его Варя, – чего ты расхвастался? Галина Никитична и без нас, наверное, все знает.
   – Кое-что помню… – улыбнулась учительница. – В свое время тоже была юннаткой.
   – А знаете, как колхозники зовут пришкольный участок? – не унимался Митя. – «Наша агрономическая лаборатория».