Страница:
взглянув на участников пира, широким шагом вошел Кочубей. Он подал
Мазепе письмо с царской печатью.
- От царя, спешное, - сказал он садясь. - Пан гетман...
Мазепа сломал печать и стал читать. Кочубей следил за его лицом.
Он хорошо изучил гетмана. По мере чтения губы Мазепы все сильнее
сжимались и в конце концов образовали жесткую тонкую складку. Дочитав,
гетман положил письмо на стол и слегка ударил по нему ладонью:
- Вот это да... Тут и своих бед не оберешься, так на тебе еще.
- Своих бед стало поменьше: Петрика уже нет.
- А куда ж он девался, обратно ушел?
- В пекло ушел... Закололи его под Кишенкою.
- Кто?
- Какой-то казак из полка Палия. Не перевелись еще добрые молодцы
у нас.
- Наградить его надо при всем народе.
- Его уж господь на небе наградит. На куски порубали: татары того
казака, едва собрали, когда хоронили... А в письме опять какой-нибудь
поклеп?
- Где там! Государь приказывает выйти под Азов с пятнадцатью
тысячами конных и пятью тысячами пеших. Да еще суда послать вниз по
Днепру, татар встречать, что на подмогу к Азову будут итти.
- Запорожцы уже поплыли. Чалый пятьсот чаек снарядил, денег
просит, говорит, что еще тысячу может послать.
- Денег дадим, - царь пишет, что на поход вышлет, а вот как с
войском быть? Нам и так трудно. Где столько взять? Людей еще наберем
кое-как, а коней? Теперь не только сердюков и компанейцев, а и
городовых казаков на свой кошт снаряжать придется. Так и отпиши царю.
Зайдешь перед тем, как гонца отправлять будешь. У меня есть еще письмо
к царю да послание Палия с письмами татар и поляков. Возьми ключ, я,
верно, долго спать буду...
Кочубей дернул гетмана за руку, потому что они проходили мимо
ворот, откуда послышались чьи-то быстрые шаги. Их разговор, очевидно,
подслушивали. Гетман тихо выругался.
Кочубей хотел сразу ехать.
- Погоди, надо послать за Яковом Лизогубом, - сказал Мазепа.
- Он может не приехать.
- Напиши ему, я подпишу. Зайдем-ка в комнату.
Через минуту Кочубей шел с письмом Мазепы.
- Пан Васыль, - подошел к нему с двумя чарками Орлик, - давай по
одной.
- Некогда мне, тороплюсь! - отмахнулся Кочубей.
- Не хочешь? Со мной не хочешь? Ты ж один целое ведро можешь
выпить, а тут от чарки отказываешься. Боишься разум пропить?
- Ты уже пропил его.
Кочубей хотел обойти Орлика, но тот загородил ему дорогу:
- Я пропил, говоришь? Это еще как сказать... А вот у тебя его
никогда и не было; в писарях одиннадцать лет ходишь, а писать толком
не умеешь. У тебя, как у бабы: волос долгий, а ум короткий, - ткнул он
пальцем в пышный чуб Кочубея, красиво обрамлявший дородное лицо
генерального писаря.
Кочубей молча ударил Орлика по руке, серебряный, на тонкой ножке
кубок покатился по полу до самой двери. Кочубей быстро вышел.
- Погоди, - прохрипел Орлик, - ты у меня заскачешь, не теперь,
так в четверг.
Он одним духом осушил второй кубок.
Хотя эта стычка произошла под пьяную руку, Орлик все же запомнил
ее. Огонек небольшой размолвки разгорелся с этого дня в пламя вражды.
Приехав во дворец Мазепы, Кочубей нашел в кабинете гетмана четыре
письма. Читая их, он опасался: не хочет ли гетман испытать его,
оставив незапечатанные письма на виду? Возможно, он даже сделал
какую-нибудь отметку. Пусть даже так, но ведь не зря Украинцев намекал
на то, чтобы Кочубей приватно доносил ему обо всем в Москву.
Первое письмо было от Палия. Правобережный полковник извещал о
новом наступлении на поляков, а также о том, что еще много сел
пустует, и просил, чтобы гетман не возражал против заселения их
левобережцами. А коль нельзя присоединить, то пусть хоть дозволит,
если круто придется, итти в Триполье или в Васильков.
Кочубей быстро дочитал письмо, затем пробежал глазами еще два:
одно от султана турецкого с предложением Палию переходить на службу к
Турции, другое от короля польского, который упрекал полковника за
непокорность, укорял в измене королевской присяге. Последним было
письмо Мазепы, его Кочубей читал медленно, беззвучно шевеля губами,
останавливаясь и как бы проверяя написанное:
"По сих моих донесениях, которые после наступления войск польских
и полков тамошних на Семена Палия я получил, Вам, великому государю,
Вашему царскому Пресветлому Величеству доношу, что любо с тех времен
ко мне от людей приезжих приходили сведения, что те польские полки
отступили, однако Семен Палий сразу об этом не уведомил, то я старался
в совершенстве обо всем поведении тамошнем выведать. Для чего
умышленно знатного казака Батуринското, который давно знает Палия и
нам и гетману человек надежный, послал в Фастов. Тот сейчас вернулся,
и тогда же Палий прислал мне и письма от короля и султана, которые я
посылаю в приказ Малой России в донесение Вам, Великому Государю. По
отступлении хоругвей польских Палий умышленно своего посланца по
прозвищу Папуга (беглого с той стороны из полка Полтавского) послал
бить челом королю. И еще раз доношу, что много казаков Палий
переманивает с этого берега, о чем доношу, как самый покорный слуга
Вашего царского величества. Гетман малороссийский Мазепа из Батурина
декабря 7, года 94".
"Если б знал, не стал бы в читать", - разочарованно подумал
Кочубей.
Как всегда, корреспонденцию гетмана повез в Москву посол
Трощинский. На другой день он вернулся перепуганный насмерть и заявил,
что ночью при переправе на него и охрану напали разбойники, отобрали
письма, его, посла, связали, а сами ушли в лодке. Один из них,
достоверно, поляк, а кто другие - того он не разобрал.
Разгневанный гетман хотел было отдать Трощинского под суд, но
передумал, боясь предать огласке тайное дело. Он написал новое письмо,
в котором уведомлял о засылке к Палию лазутчика и о поручении
киевскому полковнику учинить со своей стороны наблюдение за Палием,
ибо последний, дескать, имеет тайную корреспонденцию с польским
королем и литовским гетманом Сапегой. Под конец добавил, что Палий не
шлет ему больше писем от гетмана коронного и литовского.
...В середине декабря Мазепа, проклиная всех и вся, отсчитал из
казны деньги на войско.
Войско и обоз с двухмесячным запасом харчей повел под Азов
черниговский полковник Яков Лизогуб. Сам гетман с остальным войском,
какое удалось собрать, двинулся к границе, где соединился с
Шереметевым; они вместе пошли на Берестовую. Под Берестовой стояли до
весны. Татары не трогали их, а они - татар. Только и дела сделали, что
усмирили бунт в полку Миклошича.
Весной татары сами оставили Украину. Харчей не было, а
непривычные к грязным балкам и болотам кони тощали, падали. Янычары
стали требовать возвращения домой, угрожая, что уйдут сами, если их не
поведут. Беки и хан были вынуждены согласиться.
Гетман не стал их преследовать. Разоренное Поднепровье тоже мало
тревожило Мазепу, - ведь татары изгнаны, а это было для него
оправданием перед царем. Можно было праздновать победу.
В Берестовой Мазепу застало известие о том, что Азов взят и
войско возвращается домой, что украинские полки и сам наказной гетман
Яков Лизогуб щедро одарены, а его самого царь хочет видеть.
Мазепа поспешил к Воронежу, навстречу царю, и стал лагерем у
самого Воронежского шляха. Шатер разбили большой, о двух половинах, да
еще и с венецианскими окнами. Пол устлали коврами, поставили дубовые
скамьи с резными спинками, столы и даже бархатные кресла. Все это
везли из самого Батурина.
Через три дня по приезде Мазепа проснулся от громкого "ура".
Мгновенно натянул шаровары и сапоги, сам стал выбирать кафтан. Когда
джуры собрались затянуть на гетмане пояс, за шатром опять взвилось
"ура", потом кто-то крикнул в шатер: "Царь!" - и вслед за тем быстро
вошел Петр. Растерявшийся Мазепа так и остался стоять, зажав в одной
руке конец пояса, а другой придерживая полу кафтана. Лицо гетмана
выражало отчаяние. Он хотел было опуститься перед царем на колени, но
Петр схватил его за плечи и, смеясь, сказал:
- Что, не ожидал, Иван Степанович? Ну что ж, угощай, я и впрямь
есть захотел, с утра скачу.
Петр бросил на стол треугольную шляпу и, улыбаясь, смотрел на все
еще стоящего в растерянности Мазепу. Наконец гетман как бы пришел в
себя и засуетился, но Петр попросил принести только чарку водки и
что-нибудь перекусить, сказав, что остальное они наверстают вечером.
Петр позавтракал очень быстро. Мазепа кинулся собственноручно подать
ему рушник, но царь уже вытер руки о полу поношенного зеленого
преображенского мундира и застучал сапогами, направляясь к выходу; он
шлепнул Мазепу по плечу и пригласил вечером обязательно явиться на
ассамблею.
На ассамблее Мазепа торжественно преподнес Петру турецкую саблю,
оправленную в золото и украшенную драгоценными каменьями, и щит на
золотой цепи, а Петр подарил Мазепе город Ямполь. Ценным даром были
для гетмана и ласковые шутки, которыми Петр бессчетно осыпал его на
балу.
Поздно ночью расходились гости. Последним к царю подошел
проститься Мазепа, но Петр взял его за руку:
- Побудь со мной, Иван Степанович, поговорим немного. Я завтра
рано уезжаю. Пойдем во двор, душно здесь.
Петр пропустил Мазепу вперед, захватил с собой два стула,
отстранив кивком головы прислужника, который хотел их взять у царя, и
вышел. На один уселся сам, другой предложил гетману. Увидев царя со
стульями, Мазепа мысленно выругал себя за то, что не додумался сделать
это.
Петр расстегнул верхние пуговицы белого летнего кафтана, набил
табаком трубку. Теплый ветер качнул полог шатра, приятно защекотал
потную грудь. В голубой высоте сияли редкие крупные звезды. Небо было
чистое, только возле полной луны, словно притянутые ее ярким светом,
собрались небольшие белые облачка.
- Иван Степанович, - выпуская густую струю дыма, заговорил Петр,
- расскажи мне про Палия. Как у него сейчас дела?
- Опять с поляками грызется, недавно региментарию Дружкевичу
такую западню устроил, что тот еле живой вырвался.
- Войска много у него?
- Трудно сказать; пишется один полк, а в нем столько людей, что и
в три не уберешь. Посполитые к нему все идут и идут, я уже несколько
универсалов послал, чтоб тяглых людей не записывали в реестр казацкий.
Да Палий на это внимания не обращает. Из-за него и запорожцев трудно
удержать от своеволия и с поляками ладу нет. Боюсь, как бы не
поднялась чернь хуже, чем при Хмельницком.
- Нет, Иван Степанович, я про Палия не по этой причине спросил.
Нам ненадобно, да и не можно его от себя отталкивать, тем паче, если
он сам к нам просится. Я, насколько могу, слежу за тем, что он делает.
И чем больше размышляю, тем больше вижу, что это человек не малого
ума. Думаешь, случайно он в Фастове осел? Оттуда поляки хотели начать
проводить унию по всему Правобережью. И не, только унию, собирались
они сделать правый берег и вовсе своим. На нем они никогда крепко не
сидели, а зело хотят этого. Не дал им там укрепиться Палий. Ты сам мне
когда-то писал, что Палий грозился до самого Случа шляхту прогнать,
как об этом еще Хмельницкий мечтал. Придет время, поставим на Случе
пограничный столб. А пока... Что ж, если Палию так трудно держаться,
пусть идет со своим полком за пороги. И против татар у нас тогда
заслон будет крепкий. Он ведь какой поход на татар учинил!
- Да, добрый поход был. Везет этому Палию, удачливый он, -
промолвил гетман.
- Удачливый? Не то, Иван Степанович, - возразил Петр, сухой
травинкой выковыривая пепел из трубки. - Не верь ты в удачу. В разум
верь, в опыт воинский, в казаков своих. А что у Палия войско все
увеличивается, так это к лучшему. По-моему, и стражу не следует
ставить по Днепру, не надо отгораживаться от правобережцев. Разве они
не наши люди? Коль понадобится им помощь, так ты подавай, только чтоб
никто про это не ведал.
Петр поднялся.
- Вот и все, о чем я хотел поговорить с тобой.
Он застегнул кафтан и зевнул, прикрывая ладонью рот.
- А ночь-то какая хорошая! Люблю я в степи ночевать. Да и самую
степь люблю, хоть и не степняк я... Ну, Иван Степанович, прощай, время
отдыхать.
Петр кивнул в ответ на поклон Мазепы и пошел к шатру.
НОВОЕ ПОПОЛНЕНИЕ
Сотник Зеленский смахнул веником грязь с сапог и толкнул дверь.
Палий, Семашко и Федосья обернулись к двери, только глухой дед
продолжал есть.
- Хлеб-соль, - сказал Зеленский и остановился у порога, посмотрев
на чисто вымытый пол, застеленный ковром, и на свои сапоги, с которых
уже натекла лужица.
- Проходи, проходи, жинка вытрет. Что, очень плохая дорога?
- Развезло так, что ни дорогой, ни полем не проехать. Столько
снегу враз стаяло, - где лужа была, там теперь целое озеро. А
посмотрели бы, что на Днепре делается!
- Садись обедать, - полковник чуть подвинулся, освобождая место
рядом.
- Потом поем. Тут, батько, три сотни со мной с Левобережья. Мы их
уже под самым городом догнали. Ты выйди к ним, они на улице ждут. Люди
устали - дорога трудная, а тут еще через Днепр в такую погоду пришлось
переправляться.
Палий надел шапку, накинул на плечи кожух и вышел из хаты. На
улице стояли три конные сотни.
Часть казаков оставалась в седлах, другие сошли с облепленных
грязью коней и, держа в руках поводья, негромко беседовали. У ворот
стояли три сотника. Один из них, увидев Палия, по привычке поднял было
руку к шапке, но тут же смущенно опустил ее. Казаки замолчали, все
взоры обратились к Палию.
- С чем бог послал? - здороваясь с сотниками за руку, спросил
полковник.
- Мы из Прилуцкого полка, вот, значит... - начал было один
сотник.
- Да что там долго говорить, - перебил другой, - пришли к тебе,
пан полковник. Говори сразу: примешь или нет?
- Отчего ж не принять? Коли с добрыми намерениями - примем.
- Мы тебе скажем всю правду. Пришли мы, как есть, вот разве
только ложка у иных за голенищем. Сейчас весна, голод у нас...
- Ничего, харч у нас найдется. Да и вы, я думаю, не захотите
сидеть без дела.
- А чего ж, мы своему полковнику все делали, всю землю
обрабатывали, - послышался голос из ближней сотни.
Палий подошел к казакам.
- Нет, мне делать ничего не нужно, - сказал он улыбаясь, - у меня
и земли своей нет. Земля у нас общая. На себя, хлопцы, работать
будете. Мы урожай в одну камору ссыпаем. Только то не моя камора, а
полковая, Андрей, пошли кого-нибудь за Корнеем.
Поговорив еще с несколькими казаками, Палий возвратился к
воротам, где уже стоял Кодацкий.
- Размести их, Корней, на эту ночь. Проследи, чтоб покормили
людей и коней. А завтра, - обратился он к сотникам, - приходите,
посоветуемся, где вам осесть, в какую волость лучше поехать. - И
обернувшись к Зеленскому: - Ну, пойдем обедать.
После обеда Палий ввел Зеленского во вторую комнату и плотно
прикрыл за собой дверь.
- Где они? Давай. Я эти дни куска спокойно не мог проглотить, с
тех пор как узнал от Тимка, что письма Мазепы в Москву перехвачены
ляхами.
- Нет писем.
- Как нет? Удрали ляхи с ними?
- Удрать не удрали, а писем нет. В Днепре плавают вместе с
ляхами. Они в лодке переправлялись, и не утром, как мы думали, а
вечером. Засели мы в корчагах, видим, плывут; только за середину
перевалили, ни с того ни с сего лодку пониже повернули и к голому
берегу правят. Ладно, думаем, ну их к лешему, на берегу схватим.
Смотрим: из гая человек пять выехало и прямо к ним. Тут я
забеспокоился: те уже к берегу подплывают, а эти из лесу - им
навстречу. Видать, хорошо у них все было налажено. Тогда мы стрелять
стали по лодке, после второго залпа в ней никого не осталось и сама
она перевернулась. Вот и все.
- Все утонули?
- Все. Хоть и выплывут через несколько дней, все равно от писем
одна каша останется.
- А как же те, что из лесу выехали?
- На нас бросились, да пока через корчаги продирались, мы уже
мушкеты успели зарядить. Только один удрал.
Зеленский умолк. Молчал и Палий, постукивая ногтем по
подоконнику. Глубокие морщины пролегли на его высоком лбу.
- Ты уверен, что это были они и что письма при них? Упаси бог,
если дойдут они до королевского двора и там дознаются про нашу
корреспонденцию с Москвою. Не миновать нам тогда посполитого рушения.
Сейчас им не до того, - сильно между собой грызутся. А если письма к
ним попадут, тогда все забудут и двинутся на нас. Да и самому царю
придется против нас войско посылать. Ведь у Москвы договор с
королем...
- Точно знаю, что они. Я их в Батурине хорошо заприметил. Один из
них мне даже милостыню подал. Он там купцом прикидывался, а я -
калекой. Да мне и прикидываться не надо, - горько улыбнулся Зеленский,
проведя рукой по своему шраму.
- На Левобережье что нового?
- Ничего. Только неурожай там был. Селяне хлеб с половой и
листьями едят. Если какая-нибудь осьмушка жита на базаре появится, так
чуть не до драки доходит. Богатей цену нагоняют, - придерживают,
черти, хлебушко. Грабежи почти на всех дорогах. На Черниговщине
какой-то Кураковский целый полк собрал и повел на Полесье.
- Шляхтич?
- Волк, а овцой прикидывается. Не на службу ли к королю повел их?
- Завернем? Сотни хватит, чтоб их к нам привести?
- Думаю, хватит. Ведь посполитым только слово скажи. Давай я со
своей сотней поеду?
- Пусть Часнык едет или Танский.
- Гляди, и он здесь? Когда же успел?
- Пришел с сотней неделю назад. Добрых хлопцев привел.
- Что-то не больно он по душе мне, хоть и зять твой.
- Чего так?
- Какой-то он такой... как бы тебе сказать: шляхтовитый очень.
Недаром говорят: пока бедует, дотоль и о правде толкует, а как сам в
паны попал, все с казаков содрал. Не очень он любит простого казака. В
сотне порядок завел, как в польских войсках: чуть что - в морду.
- Ты зря про него так думаешь. А у меня сейчас одна забота:
порядок навести среди тех, кто идет с левого берега. Напади сейчас
ляхи, - с таким войском, пожалуй, не отобьешься. Надо всем оружие
дать, расписать по сотням - пусть тогда сунутся ляхи... Ах ты, увидел
уже, думаешь, дам что-нибудь? Дудки, - вдруг ласково заговорил
полковник, выглянул в окно и, перегнувшись, потрепал рукой
потянувшуюся к нему конскую морду. Конь терся о руку хозяина. Палий
ущипнул его легонько за ухо. - Ишь, хитрющий, ты смотри, как
подлизывается. Ну, да на уж тебе, возьми.
Зеленский улыбнулся своей суровой улыбкой, увидев, что полковник
дает коню ломоть хлеба, намазанного медом.
Палий отошел от окна.
- А почему про сотника Папугу не спрашиваешь? - сказал он.
- Почему ты думаешь, что я о нем спросить собираюсь?
- По глазам вижу. Уже не один мимоходом намекал. А послушал бы,
что промеж себя говорят!
- Знаю, говорят разное. Не верит никто, что ты с ляхами
договариваешься. Все мы, Семен, тебе верим, ты знаешь это.
- Вчера выборные из сотен приходили.
- Слыхал и про это краем уха, говорят даже, что Цвиль с пьяных
глаз грозил тебе.
- Да, грозил. При всем народе оказал: "Нехорошо поступаешь,
Палий: на две стороны служить думаешь. Знаешь, какой конец таким
службам бывает?"
- Он верно говорил. Знаю, что ты хитришь. Однако так и до беды
дохитриться можно.
Зеленский поднялся со скамьи. Палий легонько взял его за плечи:
- Сядь, выслушай все по порядку. Неужто я совсем разум потерял,
что к королю в ярмо лезу? Думаешь, я от своего замысла отказался? Нет.
В Москву наши пути стелются. Да что делать? Полесская и волынская
шляхта подали прошение королю, чтобы он сейм созвал. Полки все с
запада снимут, посполитое рушение объявят. Тогда нам никак не
удержаться.
- Откуда это все известно?
- Сорока на хвосте принесла.
- Знаю: это Тимко доносит, он и сейчас при Вишневецком доезжачим
служит.
- А знаешь, так держи язык за зубами. Кроме тебя, Саввы и Цвиля,
никто про то не ведает. И ведать пока не должен. Я судью отправил -
рассказать на словах послу московскому. Он в Киев приехал по торговым
делам, указ привез: царь приказал пропускать к нам обозы с товарами
без мыта. Эпистолию тоже написал от всех людей: не желаем под ляхом
больше оставаться, и - квит. Хоть бы в Васильков или в Триполье
перейти разрешили. А пока татар пленных Папуга к королю повел. На кой
чорт они нам нужны? Станут сейм собирать, а тут - наши подарки королю.
Папуга сегодня одного из своих людей прислал. Может случиться так, что
и пленные не помогут. Король на ладан дышит, шляхта распоясалась.
Однако, как ни говори, а король и коронный гетман пока не решаются
посылать войско. Шляхте свои деньги давать на поход тоже неохота.
- Да, это верно, кричать они все молодцы, а как дело до кошеля
доходит, так сразу на попятный... Ну, пойду отдыхать. А все-таки, что
казакам говорить?
- Некоторые и сами обо всем догадываются. Говори то, что есть.
Только от своего имени. А как придут вести от Папуга, я дам тебе
знать. Он должен там все хорошо разведать.
Папуга в это утро добивался аудиенции у литовского гетмана
Сапега. Хотя было уже одиннадцать часов, однако слуга сказал, что их
светлость еще почивают и не велели будить. Папуга сидел в высоком, с
изогнутыми ножками кресле и терпеливо ждал.
Ждать пришлось долго.
Наконец Сапега проснулся, зевнул и, скинув с себя одеяло,
подбитое с одной стороны лебяжьим пухом, а с другой тигровыми шкурами,
хлопнул в ладоши. Слуга появился в опочивальне и доложил про посланца.
Папугу ввели в высокий, продолговатый мрачный зал, который больше
походил на костел, чем на приемную гетмана. Папугу это не удивило, он
уже знал все, что касалось гетмана. Знал и то, что нынешняя резиденция
Сапеги недавно еще была замком епископа Бржестовского; тот не ладил с
гетманом, и Сапега силой занял епископское поместье.
Папуга поклонился гетману, поздравил его от имени правобережного
казачества и просил принять подарки, присланные Палием. Сапега
милостиво улыбался. Ему, стороннику войны с турками, нравился
"хлопский полководец", как иногда в шутку называл он Палия, - никто не
мог похвалиться такими успешными промыслами над татарами, "как
правобережный полковник. Поляки не смогли татар от Львова отогнать, а
он едва не стер с лица земли Бендеры.
Гетман долго расспрашивал Папугу о недавних походах. Папуга
рассказывал подробно, стараясь постепенно подойти ближе к своей
главной цели. Но беседу прервал есаул, доложивший, что литовского
гетмана хочет срочно видеть приехавший к нему коронный гетман
Станислав Яблуновский.
Беседу пришлось прервать. Отпуская Папугу, Сапега пригласил его
прийти вечером на банкет. Папуга подумал и согласился.
На банкете были только шляхтичи, близкие к Сапеге, поэтому все
держались свободно. Вольный разговор, не смолкавший за столами,
уставленными едой, вскоре сменился пьяными криками. Под столами и по
всему залу ходили огромные косматые волкодавы, подбирая объедки.
Заиграли музыканты. Завертелись в танце пары. Два шляхтича, не найдя
женщин, схватили за передние лапы собак и тоже повели их в танце.
Кто-то под общий смех поил пса медом. Сапега, менее пьяный, чем
другие, подошел к Папуге и уселся рядом:
- Что, умеют наши повеселиться? - И, не ожидая ответа, добавил: -
Э, да ты, я вижу, и не пил ничего. Хлопец, принеси водки.
Слуга принес старку, настоенную на шафране и лимонной корке.
Сапега налил и себе, выпил и бросил бокал под ноги.
- В этом году полковник опять пойдет на татар?
- Конечно, если все ладно будет.
- А что может быть неладно? Войска мало?
- Мало и взять неоткуда. Коронный гетман не дозволяет нам
вооружаться.
- Так то гетман... Король, я думаю, ничего не будет иметь против.
Татары очень распустились. А у нас кто - разве Яблуновский воевать
будет?
- И на какой кошт войну вести? Подати не платятся, войска у вас
десять тысяч, да и те постоями людей вконец разорили.
Сапега с любопытством посмотрел на гостя.
- Ты, видать, все хорошо успел пронюхать.
- Я знаю, ваша милость, и то, что король одной ногой в могиле
стоит, а всем Вота и лекарь королевский заправляют.
Сапега отшвырнул ногой осколки бокала.
- Про это уж дозволь нам думать. А войско, если нам понадобится,
Речь Посполитая сумеет найти.
Папуга спокойно пригладил рукой густые, коротко подстриженные
усы.
- Против кого же вы воевать будете, ваша светлость? Не против
турок во всяком разе, - ведь сейм собирается для того, чтобы отдать
туркам Каменец и с султаном мириться.
- Ты откуда знаешь?
- Случайно проведал от шляхтичей из Львова.
Сапега задумался: если произойдет замирение с турками, для чего и
собирался сейм, то литовскому гетману нечего и думать о
самостоятельной державе литовской, рухнет его извечная мечта: при
случае король все войско сможет повернуть на него, Сапегу.
Гетман молча поднялся и, даже не кивнув Папуге, пошел через весь
зал к выходу. Танцующие расступились перед гетманом. Папуга
ухмыльнулся и стал пробираться к двери.
На высоком, пристроенном к старому замку деревянном крыльце он
столкнулся с двумя драгунскими ротмистрами из войск Сапеги, которые
азартно спорили. Один из них, увидев Папугу, схватил его за руку и
потянул к себе.
- Скажите, вы знаете моего Бутурлака? Правда же, во всем
герцогстве лучшего коня не найти? Я хочу, чтобы вы подтвердили, потому
что пан Ян не признает этого.
Он дышал водочным перегаром прямо в лицо Папуге. Тот с омерзением
выдернул руку и отстранил драгуна. Ротмистр покачнулся и решил, что
ему нанесли жестокую обиду.
- Не позволим! - Его глаза широко раскрылись, он потянул из ножен
саблю. - Схизмат! Вот тебе, лайдак!
Папуга вовремя отскочил: драгун с размаху вогнал саблю в
деревянную колоду, не удержался на ногах и повалился на него. Быстрым
Мазепе письмо с царской печатью.
- От царя, спешное, - сказал он садясь. - Пан гетман...
Мазепа сломал печать и стал читать. Кочубей следил за его лицом.
Он хорошо изучил гетмана. По мере чтения губы Мазепы все сильнее
сжимались и в конце концов образовали жесткую тонкую складку. Дочитав,
гетман положил письмо на стол и слегка ударил по нему ладонью:
- Вот это да... Тут и своих бед не оберешься, так на тебе еще.
- Своих бед стало поменьше: Петрика уже нет.
- А куда ж он девался, обратно ушел?
- В пекло ушел... Закололи его под Кишенкою.
- Кто?
- Какой-то казак из полка Палия. Не перевелись еще добрые молодцы
у нас.
- Наградить его надо при всем народе.
- Его уж господь на небе наградит. На куски порубали: татары того
казака, едва собрали, когда хоронили... А в письме опять какой-нибудь
поклеп?
- Где там! Государь приказывает выйти под Азов с пятнадцатью
тысячами конных и пятью тысячами пеших. Да еще суда послать вниз по
Днепру, татар встречать, что на подмогу к Азову будут итти.
- Запорожцы уже поплыли. Чалый пятьсот чаек снарядил, денег
просит, говорит, что еще тысячу может послать.
- Денег дадим, - царь пишет, что на поход вышлет, а вот как с
войском быть? Нам и так трудно. Где столько взять? Людей еще наберем
кое-как, а коней? Теперь не только сердюков и компанейцев, а и
городовых казаков на свой кошт снаряжать придется. Так и отпиши царю.
Зайдешь перед тем, как гонца отправлять будешь. У меня есть еще письмо
к царю да послание Палия с письмами татар и поляков. Возьми ключ, я,
верно, долго спать буду...
Кочубей дернул гетмана за руку, потому что они проходили мимо
ворот, откуда послышались чьи-то быстрые шаги. Их разговор, очевидно,
подслушивали. Гетман тихо выругался.
Кочубей хотел сразу ехать.
- Погоди, надо послать за Яковом Лизогубом, - сказал Мазепа.
- Он может не приехать.
- Напиши ему, я подпишу. Зайдем-ка в комнату.
Через минуту Кочубей шел с письмом Мазепы.
- Пан Васыль, - подошел к нему с двумя чарками Орлик, - давай по
одной.
- Некогда мне, тороплюсь! - отмахнулся Кочубей.
- Не хочешь? Со мной не хочешь? Ты ж один целое ведро можешь
выпить, а тут от чарки отказываешься. Боишься разум пропить?
- Ты уже пропил его.
Кочубей хотел обойти Орлика, но тот загородил ему дорогу:
- Я пропил, говоришь? Это еще как сказать... А вот у тебя его
никогда и не было; в писарях одиннадцать лет ходишь, а писать толком
не умеешь. У тебя, как у бабы: волос долгий, а ум короткий, - ткнул он
пальцем в пышный чуб Кочубея, красиво обрамлявший дородное лицо
генерального писаря.
Кочубей молча ударил Орлика по руке, серебряный, на тонкой ножке
кубок покатился по полу до самой двери. Кочубей быстро вышел.
- Погоди, - прохрипел Орлик, - ты у меня заскачешь, не теперь,
так в четверг.
Он одним духом осушил второй кубок.
Хотя эта стычка произошла под пьяную руку, Орлик все же запомнил
ее. Огонек небольшой размолвки разгорелся с этого дня в пламя вражды.
Приехав во дворец Мазепы, Кочубей нашел в кабинете гетмана четыре
письма. Читая их, он опасался: не хочет ли гетман испытать его,
оставив незапечатанные письма на виду? Возможно, он даже сделал
какую-нибудь отметку. Пусть даже так, но ведь не зря Украинцев намекал
на то, чтобы Кочубей приватно доносил ему обо всем в Москву.
Первое письмо было от Палия. Правобережный полковник извещал о
новом наступлении на поляков, а также о том, что еще много сел
пустует, и просил, чтобы гетман не возражал против заселения их
левобережцами. А коль нельзя присоединить, то пусть хоть дозволит,
если круто придется, итти в Триполье или в Васильков.
Кочубей быстро дочитал письмо, затем пробежал глазами еще два:
одно от султана турецкого с предложением Палию переходить на службу к
Турции, другое от короля польского, который упрекал полковника за
непокорность, укорял в измене королевской присяге. Последним было
письмо Мазепы, его Кочубей читал медленно, беззвучно шевеля губами,
останавливаясь и как бы проверяя написанное:
"По сих моих донесениях, которые после наступления войск польских
и полков тамошних на Семена Палия я получил, Вам, великому государю,
Вашему царскому Пресветлому Величеству доношу, что любо с тех времен
ко мне от людей приезжих приходили сведения, что те польские полки
отступили, однако Семен Палий сразу об этом не уведомил, то я старался
в совершенстве обо всем поведении тамошнем выведать. Для чего
умышленно знатного казака Батуринското, который давно знает Палия и
нам и гетману человек надежный, послал в Фастов. Тот сейчас вернулся,
и тогда же Палий прислал мне и письма от короля и султана, которые я
посылаю в приказ Малой России в донесение Вам, Великому Государю. По
отступлении хоругвей польских Палий умышленно своего посланца по
прозвищу Папуга (беглого с той стороны из полка Полтавского) послал
бить челом королю. И еще раз доношу, что много казаков Палий
переманивает с этого берега, о чем доношу, как самый покорный слуга
Вашего царского величества. Гетман малороссийский Мазепа из Батурина
декабря 7, года 94".
"Если б знал, не стал бы в читать", - разочарованно подумал
Кочубей.
Как всегда, корреспонденцию гетмана повез в Москву посол
Трощинский. На другой день он вернулся перепуганный насмерть и заявил,
что ночью при переправе на него и охрану напали разбойники, отобрали
письма, его, посла, связали, а сами ушли в лодке. Один из них,
достоверно, поляк, а кто другие - того он не разобрал.
Разгневанный гетман хотел было отдать Трощинского под суд, но
передумал, боясь предать огласке тайное дело. Он написал новое письмо,
в котором уведомлял о засылке к Палию лазутчика и о поручении
киевскому полковнику учинить со своей стороны наблюдение за Палием,
ибо последний, дескать, имеет тайную корреспонденцию с польским
королем и литовским гетманом Сапегой. Под конец добавил, что Палий не
шлет ему больше писем от гетмана коронного и литовского.
...В середине декабря Мазепа, проклиная всех и вся, отсчитал из
казны деньги на войско.
Войско и обоз с двухмесячным запасом харчей повел под Азов
черниговский полковник Яков Лизогуб. Сам гетман с остальным войском,
какое удалось собрать, двинулся к границе, где соединился с
Шереметевым; они вместе пошли на Берестовую. Под Берестовой стояли до
весны. Татары не трогали их, а они - татар. Только и дела сделали, что
усмирили бунт в полку Миклошича.
Весной татары сами оставили Украину. Харчей не было, а
непривычные к грязным балкам и болотам кони тощали, падали. Янычары
стали требовать возвращения домой, угрожая, что уйдут сами, если их не
поведут. Беки и хан были вынуждены согласиться.
Гетман не стал их преследовать. Разоренное Поднепровье тоже мало
тревожило Мазепу, - ведь татары изгнаны, а это было для него
оправданием перед царем. Можно было праздновать победу.
В Берестовой Мазепу застало известие о том, что Азов взят и
войско возвращается домой, что украинские полки и сам наказной гетман
Яков Лизогуб щедро одарены, а его самого царь хочет видеть.
Мазепа поспешил к Воронежу, навстречу царю, и стал лагерем у
самого Воронежского шляха. Шатер разбили большой, о двух половинах, да
еще и с венецианскими окнами. Пол устлали коврами, поставили дубовые
скамьи с резными спинками, столы и даже бархатные кресла. Все это
везли из самого Батурина.
Через три дня по приезде Мазепа проснулся от громкого "ура".
Мгновенно натянул шаровары и сапоги, сам стал выбирать кафтан. Когда
джуры собрались затянуть на гетмане пояс, за шатром опять взвилось
"ура", потом кто-то крикнул в шатер: "Царь!" - и вслед за тем быстро
вошел Петр. Растерявшийся Мазепа так и остался стоять, зажав в одной
руке конец пояса, а другой придерживая полу кафтана. Лицо гетмана
выражало отчаяние. Он хотел было опуститься перед царем на колени, но
Петр схватил его за плечи и, смеясь, сказал:
- Что, не ожидал, Иван Степанович? Ну что ж, угощай, я и впрямь
есть захотел, с утра скачу.
Петр бросил на стол треугольную шляпу и, улыбаясь, смотрел на все
еще стоящего в растерянности Мазепу. Наконец гетман как бы пришел в
себя и засуетился, но Петр попросил принести только чарку водки и
что-нибудь перекусить, сказав, что остальное они наверстают вечером.
Петр позавтракал очень быстро. Мазепа кинулся собственноручно подать
ему рушник, но царь уже вытер руки о полу поношенного зеленого
преображенского мундира и застучал сапогами, направляясь к выходу; он
шлепнул Мазепу по плечу и пригласил вечером обязательно явиться на
ассамблею.
На ассамблее Мазепа торжественно преподнес Петру турецкую саблю,
оправленную в золото и украшенную драгоценными каменьями, и щит на
золотой цепи, а Петр подарил Мазепе город Ямполь. Ценным даром были
для гетмана и ласковые шутки, которыми Петр бессчетно осыпал его на
балу.
Поздно ночью расходились гости. Последним к царю подошел
проститься Мазепа, но Петр взял его за руку:
- Побудь со мной, Иван Степанович, поговорим немного. Я завтра
рано уезжаю. Пойдем во двор, душно здесь.
Петр пропустил Мазепу вперед, захватил с собой два стула,
отстранив кивком головы прислужника, который хотел их взять у царя, и
вышел. На один уселся сам, другой предложил гетману. Увидев царя со
стульями, Мазепа мысленно выругал себя за то, что не додумался сделать
это.
Петр расстегнул верхние пуговицы белого летнего кафтана, набил
табаком трубку. Теплый ветер качнул полог шатра, приятно защекотал
потную грудь. В голубой высоте сияли редкие крупные звезды. Небо было
чистое, только возле полной луны, словно притянутые ее ярким светом,
собрались небольшие белые облачка.
- Иван Степанович, - выпуская густую струю дыма, заговорил Петр,
- расскажи мне про Палия. Как у него сейчас дела?
- Опять с поляками грызется, недавно региментарию Дружкевичу
такую западню устроил, что тот еле живой вырвался.
- Войска много у него?
- Трудно сказать; пишется один полк, а в нем столько людей, что и
в три не уберешь. Посполитые к нему все идут и идут, я уже несколько
универсалов послал, чтоб тяглых людей не записывали в реестр казацкий.
Да Палий на это внимания не обращает. Из-за него и запорожцев трудно
удержать от своеволия и с поляками ладу нет. Боюсь, как бы не
поднялась чернь хуже, чем при Хмельницком.
- Нет, Иван Степанович, я про Палия не по этой причине спросил.
Нам ненадобно, да и не можно его от себя отталкивать, тем паче, если
он сам к нам просится. Я, насколько могу, слежу за тем, что он делает.
И чем больше размышляю, тем больше вижу, что это человек не малого
ума. Думаешь, случайно он в Фастове осел? Оттуда поляки хотели начать
проводить унию по всему Правобережью. И не, только унию, собирались
они сделать правый берег и вовсе своим. На нем они никогда крепко не
сидели, а зело хотят этого. Не дал им там укрепиться Палий. Ты сам мне
когда-то писал, что Палий грозился до самого Случа шляхту прогнать,
как об этом еще Хмельницкий мечтал. Придет время, поставим на Случе
пограничный столб. А пока... Что ж, если Палию так трудно держаться,
пусть идет со своим полком за пороги. И против татар у нас тогда
заслон будет крепкий. Он ведь какой поход на татар учинил!
- Да, добрый поход был. Везет этому Палию, удачливый он, -
промолвил гетман.
- Удачливый? Не то, Иван Степанович, - возразил Петр, сухой
травинкой выковыривая пепел из трубки. - Не верь ты в удачу. В разум
верь, в опыт воинский, в казаков своих. А что у Палия войско все
увеличивается, так это к лучшему. По-моему, и стражу не следует
ставить по Днепру, не надо отгораживаться от правобережцев. Разве они
не наши люди? Коль понадобится им помощь, так ты подавай, только чтоб
никто про это не ведал.
Петр поднялся.
- Вот и все, о чем я хотел поговорить с тобой.
Он застегнул кафтан и зевнул, прикрывая ладонью рот.
- А ночь-то какая хорошая! Люблю я в степи ночевать. Да и самую
степь люблю, хоть и не степняк я... Ну, Иван Степанович, прощай, время
отдыхать.
Петр кивнул в ответ на поклон Мазепы и пошел к шатру.
НОВОЕ ПОПОЛНЕНИЕ
Сотник Зеленский смахнул веником грязь с сапог и толкнул дверь.
Палий, Семашко и Федосья обернулись к двери, только глухой дед
продолжал есть.
- Хлеб-соль, - сказал Зеленский и остановился у порога, посмотрев
на чисто вымытый пол, застеленный ковром, и на свои сапоги, с которых
уже натекла лужица.
- Проходи, проходи, жинка вытрет. Что, очень плохая дорога?
- Развезло так, что ни дорогой, ни полем не проехать. Столько
снегу враз стаяло, - где лужа была, там теперь целое озеро. А
посмотрели бы, что на Днепре делается!
- Садись обедать, - полковник чуть подвинулся, освобождая место
рядом.
- Потом поем. Тут, батько, три сотни со мной с Левобережья. Мы их
уже под самым городом догнали. Ты выйди к ним, они на улице ждут. Люди
устали - дорога трудная, а тут еще через Днепр в такую погоду пришлось
переправляться.
Палий надел шапку, накинул на плечи кожух и вышел из хаты. На
улице стояли три конные сотни.
Часть казаков оставалась в седлах, другие сошли с облепленных
грязью коней и, держа в руках поводья, негромко беседовали. У ворот
стояли три сотника. Один из них, увидев Палия, по привычке поднял было
руку к шапке, но тут же смущенно опустил ее. Казаки замолчали, все
взоры обратились к Палию.
- С чем бог послал? - здороваясь с сотниками за руку, спросил
полковник.
- Мы из Прилуцкого полка, вот, значит... - начал было один
сотник.
- Да что там долго говорить, - перебил другой, - пришли к тебе,
пан полковник. Говори сразу: примешь или нет?
- Отчего ж не принять? Коли с добрыми намерениями - примем.
- Мы тебе скажем всю правду. Пришли мы, как есть, вот разве
только ложка у иных за голенищем. Сейчас весна, голод у нас...
- Ничего, харч у нас найдется. Да и вы, я думаю, не захотите
сидеть без дела.
- А чего ж, мы своему полковнику все делали, всю землю
обрабатывали, - послышался голос из ближней сотни.
Палий подошел к казакам.
- Нет, мне делать ничего не нужно, - сказал он улыбаясь, - у меня
и земли своей нет. Земля у нас общая. На себя, хлопцы, работать
будете. Мы урожай в одну камору ссыпаем. Только то не моя камора, а
полковая, Андрей, пошли кого-нибудь за Корнеем.
Поговорив еще с несколькими казаками, Палий возвратился к
воротам, где уже стоял Кодацкий.
- Размести их, Корней, на эту ночь. Проследи, чтоб покормили
людей и коней. А завтра, - обратился он к сотникам, - приходите,
посоветуемся, где вам осесть, в какую волость лучше поехать. - И
обернувшись к Зеленскому: - Ну, пойдем обедать.
После обеда Палий ввел Зеленского во вторую комнату и плотно
прикрыл за собой дверь.
- Где они? Давай. Я эти дни куска спокойно не мог проглотить, с
тех пор как узнал от Тимка, что письма Мазепы в Москву перехвачены
ляхами.
- Нет писем.
- Как нет? Удрали ляхи с ними?
- Удрать не удрали, а писем нет. В Днепре плавают вместе с
ляхами. Они в лодке переправлялись, и не утром, как мы думали, а
вечером. Засели мы в корчагах, видим, плывут; только за середину
перевалили, ни с того ни с сего лодку пониже повернули и к голому
берегу правят. Ладно, думаем, ну их к лешему, на берегу схватим.
Смотрим: из гая человек пять выехало и прямо к ним. Тут я
забеспокоился: те уже к берегу подплывают, а эти из лесу - им
навстречу. Видать, хорошо у них все было налажено. Тогда мы стрелять
стали по лодке, после второго залпа в ней никого не осталось и сама
она перевернулась. Вот и все.
- Все утонули?
- Все. Хоть и выплывут через несколько дней, все равно от писем
одна каша останется.
- А как же те, что из лесу выехали?
- На нас бросились, да пока через корчаги продирались, мы уже
мушкеты успели зарядить. Только один удрал.
Зеленский умолк. Молчал и Палий, постукивая ногтем по
подоконнику. Глубокие морщины пролегли на его высоком лбу.
- Ты уверен, что это были они и что письма при них? Упаси бог,
если дойдут они до королевского двора и там дознаются про нашу
корреспонденцию с Москвою. Не миновать нам тогда посполитого рушения.
Сейчас им не до того, - сильно между собой грызутся. А если письма к
ним попадут, тогда все забудут и двинутся на нас. Да и самому царю
придется против нас войско посылать. Ведь у Москвы договор с
королем...
- Точно знаю, что они. Я их в Батурине хорошо заприметил. Один из
них мне даже милостыню подал. Он там купцом прикидывался, а я -
калекой. Да мне и прикидываться не надо, - горько улыбнулся Зеленский,
проведя рукой по своему шраму.
- На Левобережье что нового?
- Ничего. Только неурожай там был. Селяне хлеб с половой и
листьями едят. Если какая-нибудь осьмушка жита на базаре появится, так
чуть не до драки доходит. Богатей цену нагоняют, - придерживают,
черти, хлебушко. Грабежи почти на всех дорогах. На Черниговщине
какой-то Кураковский целый полк собрал и повел на Полесье.
- Шляхтич?
- Волк, а овцой прикидывается. Не на службу ли к королю повел их?
- Завернем? Сотни хватит, чтоб их к нам привести?
- Думаю, хватит. Ведь посполитым только слово скажи. Давай я со
своей сотней поеду?
- Пусть Часнык едет или Танский.
- Гляди, и он здесь? Когда же успел?
- Пришел с сотней неделю назад. Добрых хлопцев привел.
- Что-то не больно он по душе мне, хоть и зять твой.
- Чего так?
- Какой-то он такой... как бы тебе сказать: шляхтовитый очень.
Недаром говорят: пока бедует, дотоль и о правде толкует, а как сам в
паны попал, все с казаков содрал. Не очень он любит простого казака. В
сотне порядок завел, как в польских войсках: чуть что - в морду.
- Ты зря про него так думаешь. А у меня сейчас одна забота:
порядок навести среди тех, кто идет с левого берега. Напади сейчас
ляхи, - с таким войском, пожалуй, не отобьешься. Надо всем оружие
дать, расписать по сотням - пусть тогда сунутся ляхи... Ах ты, увидел
уже, думаешь, дам что-нибудь? Дудки, - вдруг ласково заговорил
полковник, выглянул в окно и, перегнувшись, потрепал рукой
потянувшуюся к нему конскую морду. Конь терся о руку хозяина. Палий
ущипнул его легонько за ухо. - Ишь, хитрющий, ты смотри, как
подлизывается. Ну, да на уж тебе, возьми.
Зеленский улыбнулся своей суровой улыбкой, увидев, что полковник
дает коню ломоть хлеба, намазанного медом.
Палий отошел от окна.
- А почему про сотника Папугу не спрашиваешь? - сказал он.
- Почему ты думаешь, что я о нем спросить собираюсь?
- По глазам вижу. Уже не один мимоходом намекал. А послушал бы,
что промеж себя говорят!
- Знаю, говорят разное. Не верит никто, что ты с ляхами
договариваешься. Все мы, Семен, тебе верим, ты знаешь это.
- Вчера выборные из сотен приходили.
- Слыхал и про это краем уха, говорят даже, что Цвиль с пьяных
глаз грозил тебе.
- Да, грозил. При всем народе оказал: "Нехорошо поступаешь,
Палий: на две стороны служить думаешь. Знаешь, какой конец таким
службам бывает?"
- Он верно говорил. Знаю, что ты хитришь. Однако так и до беды
дохитриться можно.
Зеленский поднялся со скамьи. Палий легонько взял его за плечи:
- Сядь, выслушай все по порядку. Неужто я совсем разум потерял,
что к королю в ярмо лезу? Думаешь, я от своего замысла отказался? Нет.
В Москву наши пути стелются. Да что делать? Полесская и волынская
шляхта подали прошение королю, чтобы он сейм созвал. Полки все с
запада снимут, посполитое рушение объявят. Тогда нам никак не
удержаться.
- Откуда это все известно?
- Сорока на хвосте принесла.
- Знаю: это Тимко доносит, он и сейчас при Вишневецком доезжачим
служит.
- А знаешь, так держи язык за зубами. Кроме тебя, Саввы и Цвиля,
никто про то не ведает. И ведать пока не должен. Я судью отправил -
рассказать на словах послу московскому. Он в Киев приехал по торговым
делам, указ привез: царь приказал пропускать к нам обозы с товарами
без мыта. Эпистолию тоже написал от всех людей: не желаем под ляхом
больше оставаться, и - квит. Хоть бы в Васильков или в Триполье
перейти разрешили. А пока татар пленных Папуга к королю повел. На кой
чорт они нам нужны? Станут сейм собирать, а тут - наши подарки королю.
Папуга сегодня одного из своих людей прислал. Может случиться так, что
и пленные не помогут. Король на ладан дышит, шляхта распоясалась.
Однако, как ни говори, а король и коронный гетман пока не решаются
посылать войско. Шляхте свои деньги давать на поход тоже неохота.
- Да, это верно, кричать они все молодцы, а как дело до кошеля
доходит, так сразу на попятный... Ну, пойду отдыхать. А все-таки, что
казакам говорить?
- Некоторые и сами обо всем догадываются. Говори то, что есть.
Только от своего имени. А как придут вести от Папуга, я дам тебе
знать. Он должен там все хорошо разведать.
Папуга в это утро добивался аудиенции у литовского гетмана
Сапега. Хотя было уже одиннадцать часов, однако слуга сказал, что их
светлость еще почивают и не велели будить. Папуга сидел в высоком, с
изогнутыми ножками кресле и терпеливо ждал.
Ждать пришлось долго.
Наконец Сапега проснулся, зевнул и, скинув с себя одеяло,
подбитое с одной стороны лебяжьим пухом, а с другой тигровыми шкурами,
хлопнул в ладоши. Слуга появился в опочивальне и доложил про посланца.
Папугу ввели в высокий, продолговатый мрачный зал, который больше
походил на костел, чем на приемную гетмана. Папугу это не удивило, он
уже знал все, что касалось гетмана. Знал и то, что нынешняя резиденция
Сапеги недавно еще была замком епископа Бржестовского; тот не ладил с
гетманом, и Сапега силой занял епископское поместье.
Папуга поклонился гетману, поздравил его от имени правобережного
казачества и просил принять подарки, присланные Палием. Сапега
милостиво улыбался. Ему, стороннику войны с турками, нравился
"хлопский полководец", как иногда в шутку называл он Палия, - никто не
мог похвалиться такими успешными промыслами над татарами, "как
правобережный полковник. Поляки не смогли татар от Львова отогнать, а
он едва не стер с лица земли Бендеры.
Гетман долго расспрашивал Папугу о недавних походах. Папуга
рассказывал подробно, стараясь постепенно подойти ближе к своей
главной цели. Но беседу прервал есаул, доложивший, что литовского
гетмана хочет срочно видеть приехавший к нему коронный гетман
Станислав Яблуновский.
Беседу пришлось прервать. Отпуская Папугу, Сапега пригласил его
прийти вечером на банкет. Папуга подумал и согласился.
На банкете были только шляхтичи, близкие к Сапеге, поэтому все
держались свободно. Вольный разговор, не смолкавший за столами,
уставленными едой, вскоре сменился пьяными криками. Под столами и по
всему залу ходили огромные косматые волкодавы, подбирая объедки.
Заиграли музыканты. Завертелись в танце пары. Два шляхтича, не найдя
женщин, схватили за передние лапы собак и тоже повели их в танце.
Кто-то под общий смех поил пса медом. Сапега, менее пьяный, чем
другие, подошел к Папуге и уселся рядом:
- Что, умеют наши повеселиться? - И, не ожидая ответа, добавил: -
Э, да ты, я вижу, и не пил ничего. Хлопец, принеси водки.
Слуга принес старку, настоенную на шафране и лимонной корке.
Сапега налил и себе, выпил и бросил бокал под ноги.
- В этом году полковник опять пойдет на татар?
- Конечно, если все ладно будет.
- А что может быть неладно? Войска мало?
- Мало и взять неоткуда. Коронный гетман не дозволяет нам
вооружаться.
- Так то гетман... Король, я думаю, ничего не будет иметь против.
Татары очень распустились. А у нас кто - разве Яблуновский воевать
будет?
- И на какой кошт войну вести? Подати не платятся, войска у вас
десять тысяч, да и те постоями людей вконец разорили.
Сапега с любопытством посмотрел на гостя.
- Ты, видать, все хорошо успел пронюхать.
- Я знаю, ваша милость, и то, что король одной ногой в могиле
стоит, а всем Вота и лекарь королевский заправляют.
Сапега отшвырнул ногой осколки бокала.
- Про это уж дозволь нам думать. А войско, если нам понадобится,
Речь Посполитая сумеет найти.
Папуга спокойно пригладил рукой густые, коротко подстриженные
усы.
- Против кого же вы воевать будете, ваша светлость? Не против
турок во всяком разе, - ведь сейм собирается для того, чтобы отдать
туркам Каменец и с султаном мириться.
- Ты откуда знаешь?
- Случайно проведал от шляхтичей из Львова.
Сапега задумался: если произойдет замирение с турками, для чего и
собирался сейм, то литовскому гетману нечего и думать о
самостоятельной державе литовской, рухнет его извечная мечта: при
случае король все войско сможет повернуть на него, Сапегу.
Гетман молча поднялся и, даже не кивнув Папуге, пошел через весь
зал к выходу. Танцующие расступились перед гетманом. Папуга
ухмыльнулся и стал пробираться к двери.
На высоком, пристроенном к старому замку деревянном крыльце он
столкнулся с двумя драгунскими ротмистрами из войск Сапеги, которые
азартно спорили. Один из них, увидев Папугу, схватил его за руку и
потянул к себе.
- Скажите, вы знаете моего Бутурлака? Правда же, во всем
герцогстве лучшего коня не найти? Я хочу, чтобы вы подтвердили, потому
что пан Ян не признает этого.
Он дышал водочным перегаром прямо в лицо Папуге. Тот с омерзением
выдернул руку и отстранил драгуна. Ротмистр покачнулся и решил, что
ему нанесли жестокую обиду.
- Не позволим! - Его глаза широко раскрылись, он потянул из ножен
саблю. - Схизмат! Вот тебе, лайдак!
Папуга вовремя отскочил: драгун с размаху вогнал саблю в
деревянную колоду, не удержался на ногах и повалился на него. Быстрым