Страница:
подернутых легкой пеленой грусти, царь прочел и легкий укор и вместе с
тем прощенье.
- Не повинен ты, государь. - Палий шагнул навстречу.- Мазепа в
моих сединах повинен. О, если б только в моих сединах! Государь, не
держи гнева за мазепину измену на народ украинский, не гетманом он
людям был, а катом.
Петр подошел к Палию, усадил его в кресло.
- Я гнева на народ не держу. Каждый день из всех городов
челобитчики идут, в своих хатах люди шведов сжигают. А полтавчане как
держатся! Вылазки делают, ни днем, ни ночью не дают покоя врагу. Почти
весь порох вышел у них, свинца давно нет, - одними саблями отбиваются.
Женщины и дети на стенах стоят. Вот только запорожцы подвели.
- Разве все?
- Не все. А сечевая старшина - у Мазепы.
- Надо послать людей туда, пусть слово правды молвят.
Царь закурил коротенькую трубку, заходил по комнате:
- Верно. Послать надо таких людей, кому все верят, за кем
сечевики пойдут. От твоего имени надо послать, полковник.
- Я пошлю. Сам напишу. Можно мне находиться при войске?
Петр подал знак. В комнату внесли на серебряном, устланном
полотенцем подносе полковничий пернач. Царь взял пернач в руки:
- Вот пернач и грамота на командование полками Фастовоким и
Белоцерковским. Хочешь, господин полковник, оставайся при мне, хочешь,
езжай к Скоропадокому, а хочешь - к Долгорукому.
Царь наклонился к стулу, стоявшему за столом, взял в руки
серебряный пояс, на котором висела сабля, пистоль и кинжал.
- А это от меня небольшой подарок. Пусть он будет не столько
ценой богат, сколько чистотой помыслов моих. Я дарю его от всего
сердца.
Далеко за лесом заходило солнце. Небо было чистое, только там, на
западе, сгрудились тучи, будто стараясь в последние минуты не пустить
к земле солнечные лучи. Тучи расцветали оранжевыми, синими,
светло-голубыми красками, иногда краски мешались, тучи закрывали друг
друга, угасали, но через мгновение вновь вспыхивали, охваченные
красным пламенем. Казалось, будто бушующее море хочет утопить в своих
волнах вечернее солнце, но оно вновь выплывало из-под пенившихся
гребней, разрывало лучами тучи, разбрасывало их далеко по всему небу.
Вот оно на какое-то мгновение освободилось вовсе и залило ясным светом
широкую, разрезанную Ворсклой долину.
На левом берегу Ворсклы на много верст раскинулся военный лагерь.
От леса к лагерю группами и поодиночке спешили с вязанками хвороста
казаки и солдаты. Через некоторое время вся долина на левом берегу
покрылась кострами. Издали казалось, будто в долине расцвели большие
красные георгины, раскрыв свои дрожащие лепестки навстречу заходящему
солнцу. Белый дым от костров относило вправо, он стлался по земле,
покрывая лес прозрачной вуалью.
На берегу реки, возле небольшого костра, под низеньким ветвистым
вязом расположились казаки. Несколько человек лежало в траве, подложив
под головы седла, другие сидели возле огня, ожидая, когда закипит
кулеш. Возле самого костра, подобрав по-турецки ноги, сидел
широкоплечий, коротко, по-донски подстриженный казак и время от
времени помешивал длинным черпаком в казане. Потом набирал в черпак
кулеш и пробовал.
- Эх, хлопцы, я вам сегодня такой ужин сварю, что вы и в Сечи не
ели, - говорил он, дуя в черпак.
- Ты, Дмитрий, пока сваришь, так и в казане ничего не останется.
Ну и товарищество у нас подобралось, хоть не доверяй никому варить, -
сказал Максим.
Казаки засмеялись.
- У тебя, Митя, на Дону... - вновь начал Максим, но его слова
покрыл далекий гул. Все повернули головы в сторону Ворсклы, где за
синей лентой леса подымались стены Полтавской крепости. На несколько
минут наступила тишина. Только было слышно, как стонет над Ворсклой
чайка да в широкой заводи плещется рыба, разгоняя по воде широкие
круги. Затем из-за леса опять долетел приглушенный грохот.
- Снова швед на Полтаву наседает, - положив черпак на казан,
сказал Дмитрий. - Уже больше месяца осада идет. Говорят, будто
позавчера сам Карла на приступ ходил. Вначале шведы город подожгли, а
когда наши бросились гасить, на приступ пошли. Брешь в палисаде
сделали и уже было на самый вал выбрались. Тогда женщины остались
пожар гасить, а мужчины на помощь гарнизону бросились с топорами,
вилами. И отбили шведа. А ночью еще и вылазку сделали.
- Чем только город держится! - сказал молодой казак, обращаясь к
Максиму. - Вал там земляной, палисад невысокий.
Максим ответил не сразу. Он поднялся и, ломая о колено хворост,
подкладывал его в костер.
- Людьми держится, - заговорил он. - Полтавчане клятву дали
умереть, но не сдать города.
- И чего это Карла именно за Полтаву взялся? - снова спросил
молодой казак.
- Почему за Полтаву? - переспросил Максим. - Через Полтаву
главные пути идут. Вот, примерно, двинул бы Карл на Москву, а Полтава
позади осталась. Ни единый обоз не дошел бы к шведу. В Полтаве же
гарнизон стоит. Здесь и без гарнизона посполитые не дают шведам отойти
в сторону от своего войска. Не напрасно говорят, что в чужой избе и
рогачи бьют. В нашем селе этой зимой был случай, тогда метель две
недели бушевала. Зашло в село шведов человек сто, отбились от своих.
Разошлись по избам. А ночью в церкви колокола ударили: еще раньше люди
так сговорились. Убежала из села только половина шведов, да и те
погибли на дорогах. Птица же тогда на лету мерзла.
- Ну, хлопцы, кулеш готов, - прервал рассказ Дмитрий, снимая с
треноги казан. - Можно б и ужинать, только почему так долго сотника
нет?
- И впрямь, - отозвался Яков Мазан, - где это Андрущенко?
- С полковником куда-то уехал. Мы ему оставим, давайте ужинать.
Дмитрий, там у нас ничего не осталось? - кивнул головой в сторону
шатра Максим.
Дмитрий пошел в шатер и через минуту возвратился с небольшим
бочонком. Он потряс его возле уха и поставил на землю.
- С полведра осталось. А разве нам много нужно: Мазан не пьет,
Цыганчук не пьет, Тимко тоже, - говорил Дмитрий под общий хохот,
называя заведомых любителей рюмки.
С шутками и смехом сели в круг казаки. В это время от леса к
костру, с трубкой в зубах, подошел солдат. Он был среднего роста,
широкоплечий, шел медленно, вразвалку, и от этого казался
неповоротливым, мешковатым. Но стоило бросить взгляд на его
энергичное, с правильными чертами лицо, как это впечатление исчезало.
- Здравствуйте, соседи, прикурить у вас можно? - сказал он
приветливо.
- А почему же нет, - ответил Максим, вынимая из бочонка затычку.
- Можно и прикурить. А то садись с нами ужинать.
- У нас свой варится, - кивнул в сторону солдат, выгребая
хворостиной жаринку.
- Когда еще он сварится! К тому же у нас с чаркой, - сказал Яков
Мазан.
- Садись, садись, - поддержал Дмитрий, подвигаясь в сторону: -
Дают - бери, бьют - беги.
Услышав русский выговор, солдат удивленно посмотрел на Дмитрия.
- Ты где по-русски говорить научился? Разве ты не казак? -
спросил он.
- Потом скажу, - ответил Дмитрий, протягивая миску солдату. Тот
немного подумал и, пригасив трубку и подвернув полы зеленого с
красными обшлагами и петлями кафтана, сел возле Дмитрия.
Максим подал кружку с водкой. Солдат выпил, крякнул и передал
кружку, которая пошла по кругу. Вначале ели молча.
- Так ты спрашивал, казак ли я? Настоящий казак и есть, донской
казак Пушкарев. Здесь меня Пушкарем в реестр записали. Твоя как
фамилия?
- Савенков.
- Вот и был бы Савенко.
- Никогда не сказал бы, что ты с Дона, - пристально посмотрел на
Дмитрия Савенков. - Ты как же в днепровские казаки попал?
- Давно уже, я лет двенадцать с ними. - Дмитрий показал глазами
на казаков. - Это все палиевцы, Палиевого компукта* казаки. Слышал про
таких? - И, получив утвердительный ответ, продолжал: - Мы на правом
берегу жили, нас около десяти тысяч было. А как забрали батьку,
разбрелись хлопцы. Друг мой на Дон ушел. А я свыкся здесь. Да и батьку
хотелось увидеть. Полк наш и сейчас зовется Палиевым. И я, надо
думать, так и умру палиевцем. (* Компукт - полк.)
- А что, жив он? - спросил Савенков.
Казаки молчали. От Палия не было никаких вестей. Но ни у кого не
угасала надежда увидеть полковника. Эту надежду они берегли пять лет,
она переросла в веру. Сможет ли понять это солдат, которому Палий был
далеким и незнакомым! Однако, встретив вопросительный умный взгляд
голубых глаз Савенкова, Максим ответил:
- Думаем - живой. Понимаешь, верим в это. Особенно сейчас. Эх,
был бы он с нами!..
- Это его Мазепа схватил? - снова спросил Савенков.
Максим утвердительно кивнул головой.
- Попадись нам этот христопродавец, с живого кожу снимем! -
блеснул глазами Дмитрий. - Его уже и так чуть было не схватил в Ромнах
князь Терентьев. Убежал. Но будет и на нашей улице праздник, скоро
будет!
Поужинали. Часть казаков ушла к речке мыть казан и ложки, другие,
а с ними и Савенков, закурили люльки, сели в круг. Наступило долгое
молчание. Солнце уже спряталось за лесом, и на землю легли длинные
тени. Легкий ветер пролетел над рекой, подняв на воде небольшие волны,
пронесся между ветвями вяза, и тот, вздрогнув, радостно зашептал своей
шершавой листвой. Возле соседнего костра кто-то сильным голосом
затянул песню:
Ой, високо сонце сходить
Та низько заходить.
Ой, десь-то наш Семен Палiй
По Сибiру бродить.
Песня звенела, рвалась вверх, летела далеко над Ворсклой. Не
успели замереть над широкими плесами последние слова, как на дороге
послышался дробный конский топот.
- Здорово кто-то коня шпорит, - посмотрел Максим на дорогу,
которая уже терялась в вечернем сумраке. - Нет, не сворачивает. К нам
едет. Не Андрущенко ли? Будто он, только почему так коня гонит?
Хлопцы, что-то случилось, - вскочил он с земли. За ним поднялись все.
Еще минута - и к ним подскакал на взмыленной лошади Андрущенко. Сотник
был без шапки, на высоком лбу выступили капельки пота. Не тронув
руками седла, он спрыгнул прямо в толпу казаков.
- Хлопцы! - закричал он. - Батько едет!!!
Все молчали.
- Чего же вы как столбы стоите? - кричал Андрущенко. - Не верите?
Я с полковником ездил к гетману. Там уже все знают.
- Палий, значит, живой! - вскрикнул Дмитрий, тиская в объятиях
Андрущенко.
- Пусти, задавишь! - старался вырваться сотник.
Он вырвался, но его вновь окружили, жали руки, обнимали, будто
это был не Андрущенко, а сам Палий. Казаки кричали, кидали вверх
шапки, кто-то пошел даже вприсядку вокруг сотника. Услыхав шум, бежали
казаки от соседних костров. Узнав, в чем дело, некоторые возвращались
назад, чтобы поделиться радостью с товарищами. Весть о прибытии Палия
быстро летела от костра к костру, от полка к полку. Казаки побежали к
солдатам в соседние полки. Солдаты, начавшие уже укладываться спать,
собирались группами и обсуждали это событие. Казаки рассказывали о
Палие, о его походах, о предательстве Мазепы. Иногда правда мешалась с
вымыслами и рассказы походили на сказки - страшные и захватывающие.
Сидят замечтавшиеся солдаты и казаки, слушают рассказчика, смотрят в
бездонное небо, на мерцающие далекие звезды...
Петр тепло проводил старого полковника.
Палий ехал к войску гетмана Скоропадского. Дни стояли ясные,
светлые. Сытые кони легко мчали карету по наезженной дороге. Полковник
посматривал в окна, слушал песни, что пел всю дорогу молодой ямщик. На
четвертый день в полдень ямщик наклонился с облучка и крикнул в
приотворенные дверцы кареты:
- Украина начинается! Мы уже на Черниговской земле. Вон столб
пограничный проехали.
- Стой, останови лошадей...
Полковник выскочил из кареты и сделал несколько шагов по густой
траве. Долго мечтал он об этом времени в занесенной снегом избушке на
берегу Томи, когда за дверью плакали метели и под сильными порывами
ветра стонали кедры, будто стараясь выгнать из избушки неугасимую
надежду. Палий сорвал кустик полыни и поднес к лицу, с наслаждением
вдыхая горький запах.
- Такая же, как и на Томи, - сказал он ямщику, чтобы скрыть
волнение, - но пахнет по-иному.
Полковник снова сел в карету, продолжая держать кустик полыни.
Долго сидел он, вглядываясь в полуденное небо. Оно было чистое, лишь
одно, подобное сказочной птице, облачко легко плыло по нему.
А еще через некоторое время встретились и первые жители; два
пастушка, завидев карету, бросились за ней. Палий приказал придержать
лошадей. Подозвав ребятишек, дал им по нескольку серебряных монет и
пригласил прокатиться. Один стал на подножку, другой, чуть
поколебавшись, сел рядом с Палием на мягкую подушку. Большая теплая
рука доброго деда гладила вихрастую голову мальчика. Только почему она
так дрожала?
Казачьи полки стояли возле села Багачка, в двух верстах от
Полтавы. Скоропадский ждал Палия.
Подъезжая к лагерю, Палий приказал пустить лошадей шагом.
Встречные с любопытством поглядывали на седобородого казака, стоящего
на подножке кареты. Из толпы раздался голос:
- Братцы! А ведь это Палий!
Казак снял шапку, подбросил в воздух и громко выкрикнул:
- Полковнику Палию слава!
- Слава! Слава! - подхватили десятки голосов.
Заслышав возгласы, к дороге бежали казаки. Палий с непокрытой
головой медленно проезжал сквозь толпу.
Скоропадский устроил торжественную встречу в присутствии всей
генеральной старшины, а потом позвал всех к столу, накрытому в двух
поставленных рядом палатках. Когда пир был в разгаре, гетманский джура
шепнул Палию:
- Пан полковник, вас ждут возле шатра.
Палий вышел. Не прошел он и десяти шагов, как очутился в чьих-то
крепких объятиях.
- Савва, живой! И ты здесь?
- Где же мне еще быть? И хлопцы здесь. Идем к ним. Ждут не
дождутся. Мы под особой хоругвью ходим, вместе с полками Захария Искры
и Самуся.
В Саввином курене Палия окружили бывшие однополчане; они обнимали
батька, жали ему руки.
- Яков!.. Дмитрий!.. Максим!.. О, Андрущенко!
- Мазан не выдержал, отвернулся, вытер слезы.
- А почему ты, батько, один? Где Семашко, Федосья? - спросил
Дмитрий.
- За ними уже курьер поехал. Скоро и они тут будут.
Однополчане не расставались в этот день со своим полковником. А
прощаясь, Палий им сказал:
- Я от вас ненадолго съезжу к князю Долгорукому, там тоже
казацкие полки есть. Поехал бы и на Сечь, да уж годы не те и здоровье
не то. Поедешь ты, Яков, отвезешь туда мое письмо. Говорите, Зеленский
там? То добре. Сам выйдешь, сечевикам слово скажешь и Зеленского
попросишь. Кого-нибудь к Гордиенко пошлем. Не к нему, а к запорожцам,
которые за ним пошли. Только осторожно, чтоб деды сечевые не увидали.
А еще казаки пусть поедут по селам, повезут царские и мои универсалы,
людей созовут...
Гонцы Палия рассыпались по Украине. За отворотами кунтушей, в
шапках, в переметных сумах везли полковничьи письма. Долгорукий не
ошибся, когда говорил Петру:
- Палия бы сюда... Народ его любит, все за ним пойдут. Даже те,
кто за Мазепой пошел было.
Сам Палий с войсками Долгорукова и со своим полком быстрыми
маршами проходил по Украине, громя встречные шведские отряды,
направлявшиеся к Полтаве.
И ГРЯНУЛ БОЙ...
Но близ московского царя
Кто воин сей под сединами?
Двумя поддержан казаками,
Сердечной ревностью горя,
Он оком опытным героя
Взирает на волненье боя.
А. С. Пушкин
Поднимая тучи пыли, широкими степными дорогами к Полтаве опешили
полки. Царь, прибывший туда в середине июня, каждый день слал во все
концы гонцов, торопя войска. Дальше медлить было нельзя: Полтава
держалась из последних сил. Туда попробовал было пробиться по мосту
Меншиков с дивизией, но шведы заметили движение русских войск и
поставили перед мостом заслон. А с полтавских стен каждый день
прилетали в русский стан ядра с записками, в которых говорилось, что
пороха нет, гарнизона и жителей осталось не больше половины.
Вечером под воскресенье Петр собрал генералов на совет.
Высказывали много различных мнений, некоторые, особенно Меншиков,
советовали подождать калмыков, находившихся в пяти-шести переходах от
Полтавы. Петр слушал молча, уставившись немигающим взглядом на
канделябр.
Легкий ветер колыхал полы шатра, пламя свечей дрожало, -
казалось, они вот-вот погаснут, но огненные язычки не гасли,
поднимаясь колеблющимися ленточками.
Петр ткнул мизинцем в янтарную трубку и сунул в рот искусанный
мундштук. Князь Волконский встал, чтоб поднести Петру подсвечник, но
царь перегнулся через руку Меншикова и прикурил от люльки Палия.
Несколькими сильными затяжками раскурил трубку. На лбу сбежались
морщины. Он заговорил спокойно, раздельно, поглядывая по очереди на
генералов, как бы ища в их глазах протеста и в то же время не допуская
его:
- Полтаву вызволить зело надобно. Возьмет ее швед - тогда
потопчемся здесь. Карл от своего замысла не отступает. Снова в траншеи
войско послал. Они к Крестовоздвиженскому монастырю арматы* стянули и
город жгут, а мы на ассамблеях плясать будем? Так, по-твоему? -
повернулся он к Меншикову, - Не будем ждать. Пленный сказал, что шведы
хотят первые баталию начать. Но мы должны опередить их. Надо перейти
реку и ударить всеми полками. Войска хватит. Да и знать надо, что
больше разум, уменье одолевают, чем количество. Переправить надо
войско тихо. (* Арматы - пушки.)
- По одному броду сразу всех не переправишь, - сказал Шереметев.
Петр на мгновение задумался, взял со стола свернутую в трубку
карту и развернул на коленях.
- Артиллерию можно по мосту перевезти вот тут, возле сельца
Петровки, - ткнул он пальцем.
Палий наклонился вперед:
- Ваше величество, тут, кроме Семенова брода, есть еще два.
- Еще два? От Семенова далеко?
- Почти рядом. И не глубже, чем Семенов, воды по колено. Дно
песчаное. Хоть наш берег и болотистый, но зато выходить будем на
твердый.
- Где? Показать можешь? - переложил Петр карту на колени
Меншикова. Генерал Рен пододвинул канделябр.
- Вот они оба, - показал Палий.
Петр поставил ногтем крестики и передал генералам карту. Налил из
графина воды и припал к ней потрескавшимися, обветренными губами.
- Когда переправляться будем? - спросил Шереметев, потирая
занемевшую ногу.
Петр допил воду и, вытирая платком рот, ответил:
- Сейчас начнем. Сниматься шумно, с огнями, итти назад. Там тайно
повернем влево и к бродам подойдем. Переходить реку тихо, никому не
болтать, огня не светить. Часть конницы следует послать в тыл шведам.
Пусть станет где-то возле Будищ. Кого пошлем?
- Снова послать Скоропадского, - подсказал генерал Рен.
Петр взвесил, сколько у него остается конницы.
- Быть по сему, - сказал он. - Ну, господа генералы, нечего
сидеть. С богом!
Генералы стали выходить из шатра. Петр на минуту задержал Палия,
отвел его в сторону.
- Ты, господин полковник, не езжай к Будищам, оставайся со мной.
- И, выпустив большой клуб дыма, продолжал: - Большая баталия
предстоит, от нее зависит, быть России и Украине вместе или нет.
Пошли, посмотрим, как собираются войска.
Они вышли. Ночь была теплая, спокойная. Затих до утра, заснул,
кутаясь в густые тени, на другой стороне Ворсклы лес. В темной воде
поблескивали большие редкие звезды - казалось, будто кто-то щедро
набросал в реку золотых червонцев, они попадали на дно и заиграли в
темной глубине белым светом.
Лагерь, уже затихавший на ночь, снова зашевелился. Ржали во тьме
лошади, перекликались пушкари, громко ругались капралы, выстраивая
солдат.
На противоположном берегу скакали дозорные, стараясь понять, в
чем дело. Генерал Реншильд, которому, раненый Карл передал
командование, тоже терялся в догадках. Он доложил королю, и они
решили, что русские отступают. А на рассвете их разбудил капитан и
сообщил, что русские в трех местах переправляются через Ворсклу.
Реншильд хотел помешать, но Карл остановил его:
- Не успеешь. Пока поднимешь полки, русские на этой стороне
будут. Только генеральный бой фортуну в нашу сторону повернет.
Опередить их надо, первыми атаковать. Готовь войско к баталии, завтра
с рассветом ударим.
Русское войско переправилось через Ворсклу и остановилось на
берегу. Когда последний батальон перешел реку, Петр в сопровождении
генералов поднялся на высокий холм, окруженный глубокими оврагами.
Глазам открылась широкая равнина, напоминающая подкову и по краям
обрамленная лесом. Вдали виднелись села Яковцы, Тахтаулово, Малые
Будища.
Все глядели вперед.
- Место мы выбрали подходящее, - сказал Меншиков.
- Для Карла оно тоже не плохое.
Шереметев оторвал от подслеповатых глаз подзорную трубу.
- Редуты надо строить, хотя бы с полдесятка. Гляди, твое
величество, вон там, возле деревеньки, - указал он левой рукой,
передавая Петру трубку.
- Я и так вижу. Только надо их еще немного вперед подвинуть...
Бригадир Августов, будешь ночью строить редуты! За редутами поставить
кавалерию Рена и Бауэра, а также Волконского.
Шереметев отрицательно покачал головой:
- Всю кавалерию там ставить нельзя. Волконский пусть разместится
в лесу, за деревенькой...
- За Малыми Будищами, - подсказал Меншиков.
- Со Скоропадским они нам в нужное время много помогут.
Петр не возразил главнокомандующему. Он стал что-то отмечать на
карте. Сзади кто-то тихонько вздохнул и зевнул в кулак. Царь свернул
карту, обернулся:
- Кто там в обоз просится? Подайте коней, объедем полки. Дух
воина перед боем крепок быть должен.
Он взял Шереметева под руку и стал спускаться с холма.
- Страшновато, Борис Петрович. Не за себя опасаюсь. Ведь если
баталию сию проиграем - оторвет Станислав от нас Украину.
- Не бойся, все ладно будет. Побьем Карла, истинный бог, побьем!
Петр сел на тонконогого, огненной масти коня и поехал вдоль
полков. Солдаты брали на караул, далеко по полю катились
приветственные клики. Возле Семеновского полка царь осадил коня. За
семеновцами были еще два казачьих полка, а дальше - артиллерия.
- Товарищество! Король польский и самозванец Лещинский привели к
своей воле изменника Мазепу, - говорил царь нарочито громко, чтобы
слышали казаки. - Уповал изменник собрать под свои знамена двадцать
тысяч войска, подкупил Порту, орду. Но волею божьей казаки и
малороссийский народ остались нам верны, шведские войска уже
наполовину разбиты, султан с нами мирный трактат подписал, войска
Лещинского разогнаны. Остается нам докончить викторию. Вера и отчизна
к этому нас призывают!
Громким "ура" проводили Петра семеновцы и казаки. Издали царь еще
раз взглянул на ровные четырехугольники, они вселяли в него веру.
На Диканьку опустилась ночь. Большие белые звезды, беспорядочно
разбросанные по небу, заливали бледным светом спящее село. Широкой
улицей, прячась в тени, крались три человека. Это были Максим, Дмитрий
и Мазан. Не доходя до перекрестка, они остановились под яблоней, что
склонилась над плетнем, и начали советоваться.
- Вон там повесим последний - и делу конец, - показал рукой на
ворота Мазан. - Дидько его знает, что делать! Нужно бы хоть с
кем-нибудь из казаков поговорить. Только как ты поговоришь? Зайдешь в
хату, а там сердюки. Те сразу шум поднимут.
- Нет, лучше не на ворота, а прямо на двери повесим, - сказал
Максим, вынимая из-за пазухи свернутую в трубку бумагу. Он перепрыгнул
через плетень, перебежал двор и поднялся на крыльцо. Максим еще не
успел как следует приклеить бумагу, как в хате послышалось
покашливание, вслед за ним разговор, а еще через мгновение скрипнула
дверь. Максим отскочил в сторону, за куст сирени. На крыльце показался
в нижнем белье казак. Потягиваясь, он прошел к сараю, где стояли
лошади. Потом вышел из сарая, зевнул, перекрестил рот и пошел в хату.
Возле двери остановился. Только теперь он заметил на дверях что-то
белое. Испуганно оглядываясь, казак сорвал бумагу и, не прикрыв дверь,
скрылся в хате. Дмитрий и Мазан видели с улицы, как блеснул в избе
огонек, как поднялся из-за куста Максим и прокрался в сени.
- Вот чорт, - прошептал Дмитрий, снимая с плеча ружье, - еще
попадется.
А Максим, спрятавшись в углу, слушал, что делается в хате.
Медленно, по складам, кто-то читал глухим басом:
- "...И мне, как царю и оборонцу малороссийского края, надлежит
отцовскую заботу иметь о вас, чтоб в рабство и разорение Малую Россию
не отдать. Мазепа хочет народ продать шведу, церкви православные
отдать в унию..."
- И то правда, ей-богу, - прервал кто-то, - разве не ставят шведы
в церквах лошадей?
- Ш-шш, читай, Микола, дальше, - послышалось со всех сторон.
- "При этом объявляю, что нам стало известно, что бывший гетман
хитростью, без нашего на то разрешения, аренды и прочие всякие великие
поборы положил на малорусский народ, будто бы для платы войску, а на
самом деле для своего обогащения. Эти тяготы повелеваю с народа снять.
Мазепа, забыв страх божий и креста целование, без всякой причины
перешел на сторону врага. Не верьте ему, идите в наш обоз под Полтаву.
Мы не имеем зла на вас, понимаем вашу невиновность. Мы, русские,
одноверцы и братья по крови, никогда не оставим в беде малорусский
народ, будем вместе драться против врага. Станем же дружно на
супостата. Пусть сгинет враг.
Царь Петр, дано в обозе под Ромоданом", - закончил казак.
Некоторое время в хате было тихо. Потом послышался голос казака,
читавшего универсал:
- Кто ж его разберет... Если бы знал, где упал, то соломы
подостлал. Я про то говорю, не будет ли нам чего.
тем прощенье.
- Не повинен ты, государь. - Палий шагнул навстречу.- Мазепа в
моих сединах повинен. О, если б только в моих сединах! Государь, не
держи гнева за мазепину измену на народ украинский, не гетманом он
людям был, а катом.
Петр подошел к Палию, усадил его в кресло.
- Я гнева на народ не держу. Каждый день из всех городов
челобитчики идут, в своих хатах люди шведов сжигают. А полтавчане как
держатся! Вылазки делают, ни днем, ни ночью не дают покоя врагу. Почти
весь порох вышел у них, свинца давно нет, - одними саблями отбиваются.
Женщины и дети на стенах стоят. Вот только запорожцы подвели.
- Разве все?
- Не все. А сечевая старшина - у Мазепы.
- Надо послать людей туда, пусть слово правды молвят.
Царь закурил коротенькую трубку, заходил по комнате:
- Верно. Послать надо таких людей, кому все верят, за кем
сечевики пойдут. От твоего имени надо послать, полковник.
- Я пошлю. Сам напишу. Можно мне находиться при войске?
Петр подал знак. В комнату внесли на серебряном, устланном
полотенцем подносе полковничий пернач. Царь взял пернач в руки:
- Вот пернач и грамота на командование полками Фастовоким и
Белоцерковским. Хочешь, господин полковник, оставайся при мне, хочешь,
езжай к Скоропадокому, а хочешь - к Долгорукому.
Царь наклонился к стулу, стоявшему за столом, взял в руки
серебряный пояс, на котором висела сабля, пистоль и кинжал.
- А это от меня небольшой подарок. Пусть он будет не столько
ценой богат, сколько чистотой помыслов моих. Я дарю его от всего
сердца.
Далеко за лесом заходило солнце. Небо было чистое, только там, на
западе, сгрудились тучи, будто стараясь в последние минуты не пустить
к земле солнечные лучи. Тучи расцветали оранжевыми, синими,
светло-голубыми красками, иногда краски мешались, тучи закрывали друг
друга, угасали, но через мгновение вновь вспыхивали, охваченные
красным пламенем. Казалось, будто бушующее море хочет утопить в своих
волнах вечернее солнце, но оно вновь выплывало из-под пенившихся
гребней, разрывало лучами тучи, разбрасывало их далеко по всему небу.
Вот оно на какое-то мгновение освободилось вовсе и залило ясным светом
широкую, разрезанную Ворсклой долину.
На левом берегу Ворсклы на много верст раскинулся военный лагерь.
От леса к лагерю группами и поодиночке спешили с вязанками хвороста
казаки и солдаты. Через некоторое время вся долина на левом берегу
покрылась кострами. Издали казалось, будто в долине расцвели большие
красные георгины, раскрыв свои дрожащие лепестки навстречу заходящему
солнцу. Белый дым от костров относило вправо, он стлался по земле,
покрывая лес прозрачной вуалью.
На берегу реки, возле небольшого костра, под низеньким ветвистым
вязом расположились казаки. Несколько человек лежало в траве, подложив
под головы седла, другие сидели возле огня, ожидая, когда закипит
кулеш. Возле самого костра, подобрав по-турецки ноги, сидел
широкоплечий, коротко, по-донски подстриженный казак и время от
времени помешивал длинным черпаком в казане. Потом набирал в черпак
кулеш и пробовал.
- Эх, хлопцы, я вам сегодня такой ужин сварю, что вы и в Сечи не
ели, - говорил он, дуя в черпак.
- Ты, Дмитрий, пока сваришь, так и в казане ничего не останется.
Ну и товарищество у нас подобралось, хоть не доверяй никому варить, -
сказал Максим.
Казаки засмеялись.
- У тебя, Митя, на Дону... - вновь начал Максим, но его слова
покрыл далекий гул. Все повернули головы в сторону Ворсклы, где за
синей лентой леса подымались стены Полтавской крепости. На несколько
минут наступила тишина. Только было слышно, как стонет над Ворсклой
чайка да в широкой заводи плещется рыба, разгоняя по воде широкие
круги. Затем из-за леса опять долетел приглушенный грохот.
- Снова швед на Полтаву наседает, - положив черпак на казан,
сказал Дмитрий. - Уже больше месяца осада идет. Говорят, будто
позавчера сам Карла на приступ ходил. Вначале шведы город подожгли, а
когда наши бросились гасить, на приступ пошли. Брешь в палисаде
сделали и уже было на самый вал выбрались. Тогда женщины остались
пожар гасить, а мужчины на помощь гарнизону бросились с топорами,
вилами. И отбили шведа. А ночью еще и вылазку сделали.
- Чем только город держится! - сказал молодой казак, обращаясь к
Максиму. - Вал там земляной, палисад невысокий.
Максим ответил не сразу. Он поднялся и, ломая о колено хворост,
подкладывал его в костер.
- Людьми держится, - заговорил он. - Полтавчане клятву дали
умереть, но не сдать города.
- И чего это Карла именно за Полтаву взялся? - снова спросил
молодой казак.
- Почему за Полтаву? - переспросил Максим. - Через Полтаву
главные пути идут. Вот, примерно, двинул бы Карл на Москву, а Полтава
позади осталась. Ни единый обоз не дошел бы к шведу. В Полтаве же
гарнизон стоит. Здесь и без гарнизона посполитые не дают шведам отойти
в сторону от своего войска. Не напрасно говорят, что в чужой избе и
рогачи бьют. В нашем селе этой зимой был случай, тогда метель две
недели бушевала. Зашло в село шведов человек сто, отбились от своих.
Разошлись по избам. А ночью в церкви колокола ударили: еще раньше люди
так сговорились. Убежала из села только половина шведов, да и те
погибли на дорогах. Птица же тогда на лету мерзла.
- Ну, хлопцы, кулеш готов, - прервал рассказ Дмитрий, снимая с
треноги казан. - Можно б и ужинать, только почему так долго сотника
нет?
- И впрямь, - отозвался Яков Мазан, - где это Андрущенко?
- С полковником куда-то уехал. Мы ему оставим, давайте ужинать.
Дмитрий, там у нас ничего не осталось? - кивнул головой в сторону
шатра Максим.
Дмитрий пошел в шатер и через минуту возвратился с небольшим
бочонком. Он потряс его возле уха и поставил на землю.
- С полведра осталось. А разве нам много нужно: Мазан не пьет,
Цыганчук не пьет, Тимко тоже, - говорил Дмитрий под общий хохот,
называя заведомых любителей рюмки.
С шутками и смехом сели в круг казаки. В это время от леса к
костру, с трубкой в зубах, подошел солдат. Он был среднего роста,
широкоплечий, шел медленно, вразвалку, и от этого казался
неповоротливым, мешковатым. Но стоило бросить взгляд на его
энергичное, с правильными чертами лицо, как это впечатление исчезало.
- Здравствуйте, соседи, прикурить у вас можно? - сказал он
приветливо.
- А почему же нет, - ответил Максим, вынимая из бочонка затычку.
- Можно и прикурить. А то садись с нами ужинать.
- У нас свой варится, - кивнул в сторону солдат, выгребая
хворостиной жаринку.
- Когда еще он сварится! К тому же у нас с чаркой, - сказал Яков
Мазан.
- Садись, садись, - поддержал Дмитрий, подвигаясь в сторону: -
Дают - бери, бьют - беги.
Услышав русский выговор, солдат удивленно посмотрел на Дмитрия.
- Ты где по-русски говорить научился? Разве ты не казак? -
спросил он.
- Потом скажу, - ответил Дмитрий, протягивая миску солдату. Тот
немного подумал и, пригасив трубку и подвернув полы зеленого с
красными обшлагами и петлями кафтана, сел возле Дмитрия.
Максим подал кружку с водкой. Солдат выпил, крякнул и передал
кружку, которая пошла по кругу. Вначале ели молча.
- Так ты спрашивал, казак ли я? Настоящий казак и есть, донской
казак Пушкарев. Здесь меня Пушкарем в реестр записали. Твоя как
фамилия?
- Савенков.
- Вот и был бы Савенко.
- Никогда не сказал бы, что ты с Дона, - пристально посмотрел на
Дмитрия Савенков. - Ты как же в днепровские казаки попал?
- Давно уже, я лет двенадцать с ними. - Дмитрий показал глазами
на казаков. - Это все палиевцы, Палиевого компукта* казаки. Слышал про
таких? - И, получив утвердительный ответ, продолжал: - Мы на правом
берегу жили, нас около десяти тысяч было. А как забрали батьку,
разбрелись хлопцы. Друг мой на Дон ушел. А я свыкся здесь. Да и батьку
хотелось увидеть. Полк наш и сейчас зовется Палиевым. И я, надо
думать, так и умру палиевцем. (* Компукт - полк.)
- А что, жив он? - спросил Савенков.
Казаки молчали. От Палия не было никаких вестей. Но ни у кого не
угасала надежда увидеть полковника. Эту надежду они берегли пять лет,
она переросла в веру. Сможет ли понять это солдат, которому Палий был
далеким и незнакомым! Однако, встретив вопросительный умный взгляд
голубых глаз Савенкова, Максим ответил:
- Думаем - живой. Понимаешь, верим в это. Особенно сейчас. Эх,
был бы он с нами!..
- Это его Мазепа схватил? - снова спросил Савенков.
Максим утвердительно кивнул головой.
- Попадись нам этот христопродавец, с живого кожу снимем! -
блеснул глазами Дмитрий. - Его уже и так чуть было не схватил в Ромнах
князь Терентьев. Убежал. Но будет и на нашей улице праздник, скоро
будет!
Поужинали. Часть казаков ушла к речке мыть казан и ложки, другие,
а с ними и Савенков, закурили люльки, сели в круг. Наступило долгое
молчание. Солнце уже спряталось за лесом, и на землю легли длинные
тени. Легкий ветер пролетел над рекой, подняв на воде небольшие волны,
пронесся между ветвями вяза, и тот, вздрогнув, радостно зашептал своей
шершавой листвой. Возле соседнего костра кто-то сильным голосом
затянул песню:
Ой, високо сонце сходить
Та низько заходить.
Ой, десь-то наш Семен Палiй
По Сибiру бродить.
Песня звенела, рвалась вверх, летела далеко над Ворсклой. Не
успели замереть над широкими плесами последние слова, как на дороге
послышался дробный конский топот.
- Здорово кто-то коня шпорит, - посмотрел Максим на дорогу,
которая уже терялась в вечернем сумраке. - Нет, не сворачивает. К нам
едет. Не Андрущенко ли? Будто он, только почему так коня гонит?
Хлопцы, что-то случилось, - вскочил он с земли. За ним поднялись все.
Еще минута - и к ним подскакал на взмыленной лошади Андрущенко. Сотник
был без шапки, на высоком лбу выступили капельки пота. Не тронув
руками седла, он спрыгнул прямо в толпу казаков.
- Хлопцы! - закричал он. - Батько едет!!!
Все молчали.
- Чего же вы как столбы стоите? - кричал Андрущенко. - Не верите?
Я с полковником ездил к гетману. Там уже все знают.
- Палий, значит, живой! - вскрикнул Дмитрий, тиская в объятиях
Андрущенко.
- Пусти, задавишь! - старался вырваться сотник.
Он вырвался, но его вновь окружили, жали руки, обнимали, будто
это был не Андрущенко, а сам Палий. Казаки кричали, кидали вверх
шапки, кто-то пошел даже вприсядку вокруг сотника. Услыхав шум, бежали
казаки от соседних костров. Узнав, в чем дело, некоторые возвращались
назад, чтобы поделиться радостью с товарищами. Весть о прибытии Палия
быстро летела от костра к костру, от полка к полку. Казаки побежали к
солдатам в соседние полки. Солдаты, начавшие уже укладываться спать,
собирались группами и обсуждали это событие. Казаки рассказывали о
Палие, о его походах, о предательстве Мазепы. Иногда правда мешалась с
вымыслами и рассказы походили на сказки - страшные и захватывающие.
Сидят замечтавшиеся солдаты и казаки, слушают рассказчика, смотрят в
бездонное небо, на мерцающие далекие звезды...
Петр тепло проводил старого полковника.
Палий ехал к войску гетмана Скоропадского. Дни стояли ясные,
светлые. Сытые кони легко мчали карету по наезженной дороге. Полковник
посматривал в окна, слушал песни, что пел всю дорогу молодой ямщик. На
четвертый день в полдень ямщик наклонился с облучка и крикнул в
приотворенные дверцы кареты:
- Украина начинается! Мы уже на Черниговской земле. Вон столб
пограничный проехали.
- Стой, останови лошадей...
Полковник выскочил из кареты и сделал несколько шагов по густой
траве. Долго мечтал он об этом времени в занесенной снегом избушке на
берегу Томи, когда за дверью плакали метели и под сильными порывами
ветра стонали кедры, будто стараясь выгнать из избушки неугасимую
надежду. Палий сорвал кустик полыни и поднес к лицу, с наслаждением
вдыхая горький запах.
- Такая же, как и на Томи, - сказал он ямщику, чтобы скрыть
волнение, - но пахнет по-иному.
Полковник снова сел в карету, продолжая держать кустик полыни.
Долго сидел он, вглядываясь в полуденное небо. Оно было чистое, лишь
одно, подобное сказочной птице, облачко легко плыло по нему.
А еще через некоторое время встретились и первые жители; два
пастушка, завидев карету, бросились за ней. Палий приказал придержать
лошадей. Подозвав ребятишек, дал им по нескольку серебряных монет и
пригласил прокатиться. Один стал на подножку, другой, чуть
поколебавшись, сел рядом с Палием на мягкую подушку. Большая теплая
рука доброго деда гладила вихрастую голову мальчика. Только почему она
так дрожала?
Казачьи полки стояли возле села Багачка, в двух верстах от
Полтавы. Скоропадский ждал Палия.
Подъезжая к лагерю, Палий приказал пустить лошадей шагом.
Встречные с любопытством поглядывали на седобородого казака, стоящего
на подножке кареты. Из толпы раздался голос:
- Братцы! А ведь это Палий!
Казак снял шапку, подбросил в воздух и громко выкрикнул:
- Полковнику Палию слава!
- Слава! Слава! - подхватили десятки голосов.
Заслышав возгласы, к дороге бежали казаки. Палий с непокрытой
головой медленно проезжал сквозь толпу.
Скоропадский устроил торжественную встречу в присутствии всей
генеральной старшины, а потом позвал всех к столу, накрытому в двух
поставленных рядом палатках. Когда пир был в разгаре, гетманский джура
шепнул Палию:
- Пан полковник, вас ждут возле шатра.
Палий вышел. Не прошел он и десяти шагов, как очутился в чьих-то
крепких объятиях.
- Савва, живой! И ты здесь?
- Где же мне еще быть? И хлопцы здесь. Идем к ним. Ждут не
дождутся. Мы под особой хоругвью ходим, вместе с полками Захария Искры
и Самуся.
В Саввином курене Палия окружили бывшие однополчане; они обнимали
батька, жали ему руки.
- Яков!.. Дмитрий!.. Максим!.. О, Андрущенко!
- Мазан не выдержал, отвернулся, вытер слезы.
- А почему ты, батько, один? Где Семашко, Федосья? - спросил
Дмитрий.
- За ними уже курьер поехал. Скоро и они тут будут.
Однополчане не расставались в этот день со своим полковником. А
прощаясь, Палий им сказал:
- Я от вас ненадолго съезжу к князю Долгорукому, там тоже
казацкие полки есть. Поехал бы и на Сечь, да уж годы не те и здоровье
не то. Поедешь ты, Яков, отвезешь туда мое письмо. Говорите, Зеленский
там? То добре. Сам выйдешь, сечевикам слово скажешь и Зеленского
попросишь. Кого-нибудь к Гордиенко пошлем. Не к нему, а к запорожцам,
которые за ним пошли. Только осторожно, чтоб деды сечевые не увидали.
А еще казаки пусть поедут по селам, повезут царские и мои универсалы,
людей созовут...
Гонцы Палия рассыпались по Украине. За отворотами кунтушей, в
шапках, в переметных сумах везли полковничьи письма. Долгорукий не
ошибся, когда говорил Петру:
- Палия бы сюда... Народ его любит, все за ним пойдут. Даже те,
кто за Мазепой пошел было.
Сам Палий с войсками Долгорукова и со своим полком быстрыми
маршами проходил по Украине, громя встречные шведские отряды,
направлявшиеся к Полтаве.
И ГРЯНУЛ БОЙ...
Но близ московского царя
Кто воин сей под сединами?
Двумя поддержан казаками,
Сердечной ревностью горя,
Он оком опытным героя
Взирает на волненье боя.
А. С. Пушкин
Поднимая тучи пыли, широкими степными дорогами к Полтаве опешили
полки. Царь, прибывший туда в середине июня, каждый день слал во все
концы гонцов, торопя войска. Дальше медлить было нельзя: Полтава
держалась из последних сил. Туда попробовал было пробиться по мосту
Меншиков с дивизией, но шведы заметили движение русских войск и
поставили перед мостом заслон. А с полтавских стен каждый день
прилетали в русский стан ядра с записками, в которых говорилось, что
пороха нет, гарнизона и жителей осталось не больше половины.
Вечером под воскресенье Петр собрал генералов на совет.
Высказывали много различных мнений, некоторые, особенно Меншиков,
советовали подождать калмыков, находившихся в пяти-шести переходах от
Полтавы. Петр слушал молча, уставившись немигающим взглядом на
канделябр.
Легкий ветер колыхал полы шатра, пламя свечей дрожало, -
казалось, они вот-вот погаснут, но огненные язычки не гасли,
поднимаясь колеблющимися ленточками.
Петр ткнул мизинцем в янтарную трубку и сунул в рот искусанный
мундштук. Князь Волконский встал, чтоб поднести Петру подсвечник, но
царь перегнулся через руку Меншикова и прикурил от люльки Палия.
Несколькими сильными затяжками раскурил трубку. На лбу сбежались
морщины. Он заговорил спокойно, раздельно, поглядывая по очереди на
генералов, как бы ища в их глазах протеста и в то же время не допуская
его:
- Полтаву вызволить зело надобно. Возьмет ее швед - тогда
потопчемся здесь. Карл от своего замысла не отступает. Снова в траншеи
войско послал. Они к Крестовоздвиженскому монастырю арматы* стянули и
город жгут, а мы на ассамблеях плясать будем? Так, по-твоему? -
повернулся он к Меншикову, - Не будем ждать. Пленный сказал, что шведы
хотят первые баталию начать. Но мы должны опередить их. Надо перейти
реку и ударить всеми полками. Войска хватит. Да и знать надо, что
больше разум, уменье одолевают, чем количество. Переправить надо
войско тихо. (* Арматы - пушки.)
- По одному броду сразу всех не переправишь, - сказал Шереметев.
Петр на мгновение задумался, взял со стола свернутую в трубку
карту и развернул на коленях.
- Артиллерию можно по мосту перевезти вот тут, возле сельца
Петровки, - ткнул он пальцем.
Палий наклонился вперед:
- Ваше величество, тут, кроме Семенова брода, есть еще два.
- Еще два? От Семенова далеко?
- Почти рядом. И не глубже, чем Семенов, воды по колено. Дно
песчаное. Хоть наш берег и болотистый, но зато выходить будем на
твердый.
- Где? Показать можешь? - переложил Петр карту на колени
Меншикова. Генерал Рен пододвинул канделябр.
- Вот они оба, - показал Палий.
Петр поставил ногтем крестики и передал генералам карту. Налил из
графина воды и припал к ней потрескавшимися, обветренными губами.
- Когда переправляться будем? - спросил Шереметев, потирая
занемевшую ногу.
Петр допил воду и, вытирая платком рот, ответил:
- Сейчас начнем. Сниматься шумно, с огнями, итти назад. Там тайно
повернем влево и к бродам подойдем. Переходить реку тихо, никому не
болтать, огня не светить. Часть конницы следует послать в тыл шведам.
Пусть станет где-то возле Будищ. Кого пошлем?
- Снова послать Скоропадского, - подсказал генерал Рен.
Петр взвесил, сколько у него остается конницы.
- Быть по сему, - сказал он. - Ну, господа генералы, нечего
сидеть. С богом!
Генералы стали выходить из шатра. Петр на минуту задержал Палия,
отвел его в сторону.
- Ты, господин полковник, не езжай к Будищам, оставайся со мной.
- И, выпустив большой клуб дыма, продолжал: - Большая баталия
предстоит, от нее зависит, быть России и Украине вместе или нет.
Пошли, посмотрим, как собираются войска.
Они вышли. Ночь была теплая, спокойная. Затих до утра, заснул,
кутаясь в густые тени, на другой стороне Ворсклы лес. В темной воде
поблескивали большие редкие звезды - казалось, будто кто-то щедро
набросал в реку золотых червонцев, они попадали на дно и заиграли в
темной глубине белым светом.
Лагерь, уже затихавший на ночь, снова зашевелился. Ржали во тьме
лошади, перекликались пушкари, громко ругались капралы, выстраивая
солдат.
На противоположном берегу скакали дозорные, стараясь понять, в
чем дело. Генерал Реншильд, которому, раненый Карл передал
командование, тоже терялся в догадках. Он доложил королю, и они
решили, что русские отступают. А на рассвете их разбудил капитан и
сообщил, что русские в трех местах переправляются через Ворсклу.
Реншильд хотел помешать, но Карл остановил его:
- Не успеешь. Пока поднимешь полки, русские на этой стороне
будут. Только генеральный бой фортуну в нашу сторону повернет.
Опередить их надо, первыми атаковать. Готовь войско к баталии, завтра
с рассветом ударим.
Русское войско переправилось через Ворсклу и остановилось на
берегу. Когда последний батальон перешел реку, Петр в сопровождении
генералов поднялся на высокий холм, окруженный глубокими оврагами.
Глазам открылась широкая равнина, напоминающая подкову и по краям
обрамленная лесом. Вдали виднелись села Яковцы, Тахтаулово, Малые
Будища.
Все глядели вперед.
- Место мы выбрали подходящее, - сказал Меншиков.
- Для Карла оно тоже не плохое.
Шереметев оторвал от подслеповатых глаз подзорную трубу.
- Редуты надо строить, хотя бы с полдесятка. Гляди, твое
величество, вон там, возле деревеньки, - указал он левой рукой,
передавая Петру трубку.
- Я и так вижу. Только надо их еще немного вперед подвинуть...
Бригадир Августов, будешь ночью строить редуты! За редутами поставить
кавалерию Рена и Бауэра, а также Волконского.
Шереметев отрицательно покачал головой:
- Всю кавалерию там ставить нельзя. Волконский пусть разместится
в лесу, за деревенькой...
- За Малыми Будищами, - подсказал Меншиков.
- Со Скоропадским они нам в нужное время много помогут.
Петр не возразил главнокомандующему. Он стал что-то отмечать на
карте. Сзади кто-то тихонько вздохнул и зевнул в кулак. Царь свернул
карту, обернулся:
- Кто там в обоз просится? Подайте коней, объедем полки. Дух
воина перед боем крепок быть должен.
Он взял Шереметева под руку и стал спускаться с холма.
- Страшновато, Борис Петрович. Не за себя опасаюсь. Ведь если
баталию сию проиграем - оторвет Станислав от нас Украину.
- Не бойся, все ладно будет. Побьем Карла, истинный бог, побьем!
Петр сел на тонконогого, огненной масти коня и поехал вдоль
полков. Солдаты брали на караул, далеко по полю катились
приветственные клики. Возле Семеновского полка царь осадил коня. За
семеновцами были еще два казачьих полка, а дальше - артиллерия.
- Товарищество! Король польский и самозванец Лещинский привели к
своей воле изменника Мазепу, - говорил царь нарочито громко, чтобы
слышали казаки. - Уповал изменник собрать под свои знамена двадцать
тысяч войска, подкупил Порту, орду. Но волею божьей казаки и
малороссийский народ остались нам верны, шведские войска уже
наполовину разбиты, султан с нами мирный трактат подписал, войска
Лещинского разогнаны. Остается нам докончить викторию. Вера и отчизна
к этому нас призывают!
Громким "ура" проводили Петра семеновцы и казаки. Издали царь еще
раз взглянул на ровные четырехугольники, они вселяли в него веру.
На Диканьку опустилась ночь. Большие белые звезды, беспорядочно
разбросанные по небу, заливали бледным светом спящее село. Широкой
улицей, прячась в тени, крались три человека. Это были Максим, Дмитрий
и Мазан. Не доходя до перекрестка, они остановились под яблоней, что
склонилась над плетнем, и начали советоваться.
- Вон там повесим последний - и делу конец, - показал рукой на
ворота Мазан. - Дидько его знает, что делать! Нужно бы хоть с
кем-нибудь из казаков поговорить. Только как ты поговоришь? Зайдешь в
хату, а там сердюки. Те сразу шум поднимут.
- Нет, лучше не на ворота, а прямо на двери повесим, - сказал
Максим, вынимая из-за пазухи свернутую в трубку бумагу. Он перепрыгнул
через плетень, перебежал двор и поднялся на крыльцо. Максим еще не
успел как следует приклеить бумагу, как в хате послышалось
покашливание, вслед за ним разговор, а еще через мгновение скрипнула
дверь. Максим отскочил в сторону, за куст сирени. На крыльце показался
в нижнем белье казак. Потягиваясь, он прошел к сараю, где стояли
лошади. Потом вышел из сарая, зевнул, перекрестил рот и пошел в хату.
Возле двери остановился. Только теперь он заметил на дверях что-то
белое. Испуганно оглядываясь, казак сорвал бумагу и, не прикрыв дверь,
скрылся в хате. Дмитрий и Мазан видели с улицы, как блеснул в избе
огонек, как поднялся из-за куста Максим и прокрался в сени.
- Вот чорт, - прошептал Дмитрий, снимая с плеча ружье, - еще
попадется.
А Максим, спрятавшись в углу, слушал, что делается в хате.
Медленно, по складам, кто-то читал глухим басом:
- "...И мне, как царю и оборонцу малороссийского края, надлежит
отцовскую заботу иметь о вас, чтоб в рабство и разорение Малую Россию
не отдать. Мазепа хочет народ продать шведу, церкви православные
отдать в унию..."
- И то правда, ей-богу, - прервал кто-то, - разве не ставят шведы
в церквах лошадей?
- Ш-шш, читай, Микола, дальше, - послышалось со всех сторон.
- "При этом объявляю, что нам стало известно, что бывший гетман
хитростью, без нашего на то разрешения, аренды и прочие всякие великие
поборы положил на малорусский народ, будто бы для платы войску, а на
самом деле для своего обогащения. Эти тяготы повелеваю с народа снять.
Мазепа, забыв страх божий и креста целование, без всякой причины
перешел на сторону врага. Не верьте ему, идите в наш обоз под Полтаву.
Мы не имеем зла на вас, понимаем вашу невиновность. Мы, русские,
одноверцы и братья по крови, никогда не оставим в беде малорусский
народ, будем вместе драться против врага. Станем же дружно на
супостата. Пусть сгинет враг.
Царь Петр, дано в обозе под Ромоданом", - закончил казак.
Некоторое время в хате было тихо. Потом послышался голос казака,
читавшего универсал:
- Кто ж его разберет... Если бы знал, где упал, то соломы
подостлал. Я про то говорю, не будет ли нам чего.