Надеждина Ирина Николаевна. Смотри на вещи проще

   – Мама, не надо… Это Дима Амерханов…
   – Что «не надо»?! Дурочка ты, боишься его, да?!
   – У него отец директор завода… он сам чемпион по боксу…
   – Не бойся, найдем мы на него управу! Плевать мне, кто он! И на папашу его плевать! Говори, подонок, где ты живешь?!
   – Не кричите… – у Димы звенело в ушах. – Дайте я приду в себя и что-нибудь вспомню…
   – Ах, не кричать! Сейчас ты всё вспомнишь! Оденься, дочечка, не бойся его… справимся мы с ним и с папашей его…
   Мать Лолиты подала дочери халат, взяла вещи Димы и вышла из комнаты. Происходящее всё больше и больше напоминало бред. В какой-то момент Дима решил, что болен и ему всё это кажется. С головой творилось что-то невероятное. Он мучительно пытался вспомнить, что было накануне, но всё обрывалось, почти сразу после того, как отчим Лолиты ушел на работу. Был ли с Лолитой, Дима вообще не мог вспомнить. Но ведь каким-то образом оказался он с Лолитой в одной постели. Ещё и разорванное платье…
   Голова болела и мутило Диму так, что соображал он с большим трудом. Сидеть голому в чужой постели, а попросту «арестованному» таким способом какой-то крикливой теткой, было унизительно. Из-за закрытой двери слышались тихие голоса Лолиты и её матери. Теперь Лолита не плакала. Диме голоса показались даже довольными. «Господи! Ну, зачем я только пришел сюда?!» – крутилась в мозгу одна мысль. В какой-то момент он разобрал произнесенную Лолитой фразу:
   – Представляешь, он даже не говорил ничего, только улыбался. Если б не Жорка, так и выпил бы он вряд ли, – а потом она что-то ещё сказала шепотом и обе захихикали.
   – А, вот, паспорт нашла, – уже громче сказала мать Лолиты. – Дай-ка справочник, мы сейчас телефон посмотрим.
   – Жорка уехал? Вот справочник.
   – Да, сказал, что его неделю не будет.
   По всей видимости, она нашла то, что искала и пошла звонить. Из другой комнаты слышался её взвинченный голос. Судя по интонациям, она кому-то угрожала.
   «Зачем Лолита упоминала, что отец директор завода?» – думал Дима. Сейчас он вспомнил, что вчера никого не предупредил, куда пойдет. Никого, кроме Леси. Если что-то всё-таки было между ним и Лолитой, это было вдвойне ужасно! Ведь в последнее время он даже не пытался представить себя с кем-то кроме Леси. Дверь комнаты открылась, на пороге, плотоядно улыбаясь, появилась мать Лолиты.
   – Ну, сейчас твой папаша приедет и поговорим, что ты здесь ночью творил. Лолиточка мне всё рассказала, как ты над ней издевался и что делал! Под-донок! – в последнем слове она произнесла букву «д», как удвоенную. – А ещё спортсмен! А ещё чемпион! Теперь понятно, чему вас там по заграницах учат! Развратник!
   – Одежду отдайте, – попросил Дима.
   – Сейчас! Жди! Чтобы ты нас избил, а сам сбежал!
   – Никого я бить не буду. Отдайте одежду.
   – Так посидишь. Знаю я ваше нутро гнилое! Много вас умников таких, жизнь девочкам портить!
   – Я ничего не делал с вашей дочерью.
   – Да?! А что ж ты платье на ней порвал?! А что ж ты без трусов с ней в кровати делал?! А она ещё, между прочим, девочкой была! Пойдешь ты у меня под суд, как миленький! – пообещала она. – Не посмотрю я на вас, кто ты с твоим папашей! Под суд или женись!
   С этими словами она хлопнула дверью. Дима закрыл лицо ладонями. Это был не страшный сон, не бред и он был здоров. Он попал в какую-то ужасную нелепую ситуацию, из которой не видел выхода.
   Через некоторое время в дверь позвонили. Мать Лолиты пошла открывать. Послышались голоса её и отца. Снова она говорила на повышенных тонах, пронзительно, почти визжала. Отец отвечал, но голоса не повышал. Постепенно голоса приблизились к двери той комнаты, где сидел Дима. Временами стал слышен голос Лолиты. Голос был грустным, но она не плакала, говорила тихо, чуть слышно, что именно, разобрать было невозможно.
   – Сколько вы хотите? – спросил отец. В его голосе было сплошное презрение.
   – Что?!!! Сколько хотим?! – снова завизжала мать Лолиты. – Пойдет в тюрьму на сколько отправят!
   – Это недоказуемо, – отрезал отец.
   – Ещё как доказуемо! А платье?! А постель?! Да я прямо сейчас в милицию её поведу! Поездит твой сынок по заграницах! Обесчестил девочку, теперь пускай женится!
   – Женится, на ком захочет! Давайте его вещи!
   – Ах, так! Забирай! Вот закроют его в камеру, посмотрим, как вы заговорите оба!
   Дверь комнаты открылась. На пороге появился отец. Он был бледен, как полотно, брови его были сдвинуты.
   – Ну, сынок, доброе утро! – он бросил Диме вещи. – Одевайся и едем домой. Там поговорим.
   Дима оделся, насколько мог быстро. Голова всё так же болела и кружилась, казалось, что пол под ногами слегка покачивается. Он вышел из комнаты. Ему стыдно было поднять глаза и взглянуть на отца.
   – Дима, теперь быстро и честно, ты был с этой девушкой? – спросил отец.
   – Ты ещё спрашиваешь?! – взвизгнула мать Лолиты и, чуть не оттолкнув Диму, бросилась в комнату. – Да ты на это посмотри!
   – Не надо, мама! – у Лолиты снова стало плачущее лицо.
   – Что ж «не надо»?! Это как же ж?! – она выскочила из комнаты сжимая скомканную простыню.
   – Дима, ты был с ней? – голос отца прозвучал очень требовательно.
   – Не знаю… – больше всего на свете Диме хотелось умереть.
   – Спускайся вниз, подожди меня возле машины, – отец бросил Диме ключи.
   Дима, как побитая собака, вышел из квартиры и медленно спустился по лестнице. Окончания разборок отца и матери Лолиты он не слышал. По всей видимости, разговор был коротким, отец догнал его у двери подъезда. Сегодня отец был не на служебной машине, а на своей. Он сел за руль, Дима сел рядом. Некоторое время они ехали молча.
   – Почему ты не работе? – выдавил Дима.
   – На работе?! Сынок, ты что, издеваешься?! Да мы с матерью за ночь чуть с ума не сошли! Все больницы обзвонили, все морги, я уже и Королеву звонил, – Королев был начальником УВД города. – Ты же вчера, как после обеда ушел, как в воду канул! Хорошо, что Леся вспомнила, что ты куда-то в гости собирался.
   – Как мама?
   – Всю ночь плакала. Сейчас валерьянку пьет. Димка, скажи честно, ты с этой бабенкой действительно был?
   – Я действительно не знаю… – после паузы сказал Дима.
   – А какого черта ты напился? Ты же никогда не пил!
   – Понимаешь… всё так глупо получилось… Можно я дома расскажу? Мутит сильно…
   – Что хоть пили?
   – Самогон.
   – О, Боже! Ну, ты, сынок, попал в историю!

Глава 9

   Весь день, как впрочем, и последовавшие за ним, превратились для Димы в настоящую пытку. Так плохо он себя, кажется, ещё в жизни не чувствовал. Первым делом, приехав домой, он пошел в ванную. Когда он вышел оттуда лицо его было бледным до зелени. Увидев его, мать только руками всплеснула и снова заплакала, а отец мрачно поинтересовался:
   – После того, как проблевался, легче стало?
   – Легче…
   Дима взял халат и снова ушел в ванную. Ему казалось, что он вымазан весь липкой грязью, от которой никогда в жизни не сможет отмыться. Стоило вспомнить Лолиту и её мать, как его начинало снова мутить. Когда он вышел из ванной, уже приехал его тренер – Михаил Андреевич.
   – Верочка, дай этому герою крепкого чайку без сахара, да мы поговорить с ним попробуем, – попросил отец.
   Мать принесла чай. Дима, склонив голову и сгорбившись, как старик, сидел в кресле. Голова всё так же сильно болела и, вообще, он чувствовал себя больным. Отец и Михаил Андреевич хмуро смотрели на него, а он не мог от стыда взглянуть ни на одного из них.
   – Как дела, Димуля? – поинтересовался Михаил Андреевич.
   – Вы же знаете, – не поднимая головы, ответил Дима. – Зачем спрашивать?
   – Самогончик хлестать понравилось?
   – Михаил Андреевич, кажется, я не настолько часто влипаю в истории! – он метнул на тренера взгляд полный гнева и обиды.
   – О, раз голову поднял, значит, говорить будем, – констатировал тренер.
   – Димка, теперь по порядку, что и как было. Не нервничай, не спеши. Никто тебя сейчас не ругает. Похоже, история грязная, – попросил отец, и, повернувшись к матери, добавил. – Верочка, а ты постарайся не плакать. Пусть сосредоточится. Никуда он не денется. Вот, видишь, здесь сидит.
   Дима, стараясь вспомнить, как можно больше подробностей, рассказал, что с ним произошло. Все молча слушали. Мать изредка вытирала слезы. Михаил Андреевич только морщился. Когда Дима закончил, он сказал:
   – Из какой она группы?
   – Не знаю. Сказала, что учится на последнем курсе. Зовут Лолитой.
   – Боже, как я терпеть не могу это имя! – у Михаила Андреевича по лицу пробежала тень брезгливости. – Ещё, когда Набокова читал. Так, что это за птичка, я узнаю. Остается выяснить одно, был ты с ней, или нет? Максим Исмаилович, что она вам показывала?
   – То-то и оно, что, если был… – отец тяжело вздохнул. – Вспоминай, Димка! От этого сейчас слишком многое зависит.
   – Не помню… не знаю… – после нескольких минут мучительных раздумий ответил Дима. – Только одно скажу, вряд ли я стал бы на ком-то одежду рвать.
   – Если ты был таким пьяным, что не помнишь, вообще ничего, рассказать можно что угодно.
   – Ты помнишь, сколько выпил?
   – После третьей рюмки я уже ничего не помню.
   – Рюмки большие были? – поинтересовался Михаил Андреевич.
   – Маленькие. Чуть побольше коньячных.
   – Да, тебе много и не нужно. Рост и вес, если ты никогда не пил, значения не имеют. Хорошо, что хоть не после первой растаскало.
   – Что делать будем? – спросил отец.
   – Не знаю… – Дима снова опустил голову.
   – Димка, ты понимаешь, что тебя хотят женить?
   – А, если я, действительно, с ней был?
   – Для того, чтобы это узнать, придется поставить на карту всё, что у тебя есть, ты это понимаешь? За аморалку, дай Бог, чтобы тебя из института не выперли, на соревнования, дальше села Пятихатки ты никуда больше не поедешь. Даже, если окажется, что всё клевета, назад дороги не будет. Чемпион не должен быть ничем запятнан, тем более, чемпион, который представляет державу. Ты это понимаешь? – Михаил Андреевич пристально посмотрел на Диму. – Стольких трудов не жалко? Я знаю, что ты твердишь, что уйдешь когда-то без сожаления. Но уйти красиво, или быть вывалянным в грязи и вышвырнутым за борт, есть разница? Кстати, Дима, не забывай, что и для кого-то ещё эта разница есть. Ты не только сам влипаешь, ты и отцу, и матери, и мне репутацию подмачиваешь. Что тебе ещё сказать?
   – Вся жизнь коту под хвост, – Дима откинулся в кресле и прикрыл глаза. – Зачем я вчера туда пошел…
   – Это теперь уже значения не имеет, зачем ты туда пошел, – отец посмотрел исподлобья. – Главное, что пошел, и что из этого вышло. Нужно решать, что теперь делать. Михаил Андреевич прав, слишком многое ставится под удар. Мамаша этой девицы слишком хорошо всё рассчитала.
   – Или девица, – подала голос мать.
   – Или девица. Факт тот, что они это хорошо рассчитали. Что будем делать?
   – Не знаю…
   – Хотите, скажу, что? – в комнату вошел Коля.
   – А ты что здесь делаешь?! Почему не в университете?! – отец строго посмотрел на Колю. – Лавры брата покоя не дают?
   – Дают. Пока вы с мамой обзванивали всё, я сказал, что иду в универ, а сам спокойно хлопнул дверью и вернулся в свою комнату. Как, по-твоему, па, мог я уйти в такой момент? – невозмутимо поинтересовался Коля. – Не мог. А потом я просто стоял за дверью и слушал, что вы решите.
   – Коленька, мы, наверное, сами решим, что делать, – мягко сказала мать. – Это взрослое дело.
   – Ну, конечно, я ещё маленький! – обиженно фыркнул Коля. – А я хороший выход придумал. Ну, не хотите, как хотите! Лучше пусть Димку из института выгонят, посадят, папу с работы снимут, Махал Андреичу тоже всё испортим…
   – Колян, помолчи, а? – Дима устало взглянул на брата. – Я тут влип, а ты в шпионов играешь…
   – Подождите, пусть скажет, вдруг что-то дельное, – вмешался Михаил Андреевич. – Говори, Коля.
   – Смотрите на вещи проще, – совершенно серьезно сказал Коля. – Они хотят, чтобы Димка женился. Пообещайте, что женится, но только, когда закончит институт. Пусть встречается с ней раза два в неделю. Только ты, Димка, встречайся с ней при матери, часиков в пять вечера, на долго не задерживайся (режим ты соблюдаешь) и, ни Боже мой, не оставайся ночевать. А потом, даже через полгода, поздно будет что-нибудь рассказывать. Вот тогда-то ты потихоньку с ней и попрощаешься. И волки сыты, и овцы целы, и пастуху светлая память.
   – Сынок, а ведь это выход! – отец даже улыбнулся.
   – Выход! – согласился Михаил Андреевич. – Колька, ну ты и голова! Точно уж, устами младенца истина глаголет!
   – Поиграешь, Дима в жениха, – сказал отец. – Только постарайся с Лесей объясниться. Я думаю, она – девочка умная, всё поймет. Если осложнения возникнут, попробую я объяснить, что к чему. Нам сейчас главное, чтобы они замяли всё со своими липовыми доказательствами. Согласен?
   – Можно подумать у меня есть выбор… – вздохнул Дима. – А теперь можно мне пойти и полежать? Голова очень сильно болит.
   – Не мутит больше? – глядя на него с нескрываемой жалостью, спросила мать.
   – Нет, только голова.
   – Ладно, иди, – разрешил отец.
   – Или, иди, – поддержал его Михаил Андреевич. – Мы с батей ещё покалякаем, а я тебе завтра в институте расскажу, что почем. Выздоравливай.

Глава 10

   Лолита сидела и красила ноги с таким невозмутимым видом, будто ничего не произошло, а дрожал и плакал кто-то другой. Мать гремела на кухне кастрюлями. Время приближалось к пяти часам. Мать зашла в комнату, на ходу вытирая руки фартуком. Лолита искоса взглянула на неё и подумала, что вот так, как сейчас, мать похожа на какую-то колхозницу – полноватая, лицо без макияжа с уже наметившимися морщинами, пахнет от неё чем-то жареным, ещё и фартук, которым она вытирает красные руки. «И что в ней только Жорка нашел? Селом была, селом и останется! Правда и Жорка тоже не из Парижа, но всё же… она же на целых пятнадцать лет старше, начала полнеть, когда сердится, лицо у неё покрывается красными пятнами… Настоящая баба… Хотя, Жорке, кажется, вообще всё равно, с кем дело иметь! Натуральный жеребец! Сам же говорил, что самой молодой у него было тринадцать лет, а самой старой шестьдесят восемь. Идиот! Что он с бабкой делал? От неё же старухой воняет! От матери, наверное, тоже уже пахнет не как от молодой, хотя она его содержит… Но всё равно, я бы на месте мужика с ней в постель не легла бы!» – подумала Лолита.
   – Лолка, как думаешь, сработало? – спросила мать.
   – Думаю, да, – Лолита полюбовалась очередным ногтем. – Не захочет же он так глупо всё потерять.
   – А, как решат они разобраться, что было на самом деле? Кто там тебя изнасиловал? На тебе ж пробы ставить негде.
   – Мама, мне было в кого пойти! Ты, что ли, святая?
   – Нечего матери попреки раздавать! Сопли сначала утри!
   – Ладно, не ори, – более примирительно сказала Лолита.
   – И с простыней глупо выходит. Ну, сдать её на экспертизу… Жорка что ли постарался?
   – Ну не я же! Жорка и палец порезал, и всё остальное сделал. Возьми и выстирай.
   – Вот ты придумала! Если до разборок дойдет, что ж сначала махали этой простыней, а теперь выстирали? Сразу нас уличат.
   – Не уличат. Ты расстроенная была, я вообще ничего не соображала с перепугу. Платьице ещё осталось, у меня засос на животе и на груди.
   – Жалко, такое платье красивое, – вздохнула мать. – Не могла что другое найти?
   – Я это платье терпеть не могу! – раздраженно бросила Лолита.
   – Порвал тоже Жорка?
   – Ну не он же. Я же тебе сказала, мальчика развезло так, что он в куклу превратился.
   – Тоже мне мужик! – хмыкнула мать. – Здоровенный, а такой хлипкий!
   – Он, мама, правильный – не пьет, не курит.
   – И родители у него такие же?
   – Не знаю. Всё может быть.
   – Лолка, а вдруг у него невеста есть?
   – Ну и что? – с насмешкой спросила Лолита. – Ты не забывай, его невеста теперь я. А та, что была или есть, пошла вон.
   – Вдруг что, жить к свекрухе пойдешь?
   – Не знаю, ещё не думала, – она закрыла флакончик с лаком и ещё раз полюбовалась ногтями. – Во сколько ты должна была звонить?
   – В шесть. Сейчас сколько, пять? Ну, пусть часик ещё поживут спокойно.
   Мать снова ушла на кухню, а Лолита предалась мечтам. О жизни с матерью речи быть не могло. Её раздражала эта квартира и царящие в ней порядки, раздражало присутствие матери, раздражали соседи, раздражала висящая на ковре медаль «золотого цвета». Единственное сожаление вызывало то, что придется расстаться с Жориком. Хотя, конечно, можно под видом визитов к маме встречаться с ним. Даже удобнее. А, впрочем, и Жориком можно было пожертвовать. Лолите хотелось такой же жизни, как у кумиров, только без тренировок. Хотелось быть красивой, всегда модно и дорого одетой, ездить заграницу, иметь толпу поклонников. Стать женой кумира было тоже неплохо. Пусть не твои поклонники, зато будет, что рассказать подружкам. Главным теперь было не упустить так легко попавшего в её сети Диму.

Глава 11

   Во второй половине дня Диме стало немного лучше. Голова, после двух таблеток анальгина болела не так сильно. Отец и мать уехали на работу ещё в середине дня, Коля сидел в своей комнате и занимался. Дима сварил себе кофе, выпил и, вернувшись в комнату, лег на диван, уткнувшись в подушку. Мысли были вялыми. На душе было удивительно гадко. Ощущение липкой грязи так и осталось. Самым ужасным было то, что некоторое время перспективы отделаться от этого ощущения не предвиделось. Нужно было как-то объяснить всё Лесе. Он был уверен, что Леся всё поймет и всё простит, но насколько это будет безболезненным… С этими невеселыми мыслями он уснул. Разбудил его звонок в дверь. Дима открыл глаза и в первый момент не мог понять, сон это или явь. Мимо комнаты прошел Коля, слышно было, как он открыл дверь и с кем-то тихо разговаривает в прихожей.
   – Может он спит? – услышал Дима голос Леси.
   – Всё равно сейчас проснется, – заверил её Коля.
   – Уже проснулся, – подал голос Дима.
   – Заходи, – Коля открыл перед ней дверь комнаты. – Я же говорил, что сейчас проснется.
   – Ты сам проснулся или это мы тебя разбудили? – входя в комнату, спросила Леся.
   – Проснулся. Сейчас встану, – Дима хотел подняться.
   – Лучше полежи, вид у тебя бледноватый, – удержала его Леся.
   – Что скажете, доктор, я безнадежен? – мрачно пошутил он.
   – До безнадежности вам, любезный, ещё далеко.
   – Ваш диагноз, доктор?
   – Пить меньше всякой дряни. Пейте витамины, а то, что вы выпили накануне, больше не пейте. Кстати, что пили?
   – Самогон, – Диме снова стало стыдно.
   – Фи, Амерханов! Ты не только похабные анекдоты учишься рассказывать, ты ещё и разную дрянь пить учишься.
   – Согласен… – Дима сел и исподлобья взглянул на Лесю. Нужно было объясниться. – Лесенька, у меня большие неприятности… Я влип в очень плохую историю.
   – Не ночевал дома, а родители не знали, где ты? – Леся грустно улыбнулась. – Уж не соблазнила ли тебя юная гимнастка? Ты безумно влюбился в неё?
   – Лесенька, не до шуток… – он опустил глаза. – Ни в кого я не влюбился и влюбляться не собираюсь. Я люблю тебя, любил и любить буду. Пожалуйста, выслушай меня, если получится, спокойно.
   – Даже так? – Леся перестала улыбаться. – Что ж, я готова тебя выслушать.
   – Давай я сварю кофе и мы поговорим.
   – Я сама сварю кофе. Если хочешь, можешь пока сходить умыться, больно уж лицо у тебя помятое. Вся подушка отпечаталась. Зубки тоже почистить не забудь.
   Дима послушно поплелся в ванную. Леся заглянула в комнату к Коле и спросила, варить ли и для него кофе, и пошла на кухню. Как Дима в её квартире, так и она в его, знала, кажется, каждый уголок. Он как раз вышел из ванной, когда Леся разлила кофе по чашкам.
   – Отнеси Коле, а я для нас отнесу в твою комнату, – сказала она.
   Дима взял чашку и пошел в комнату брата. Коля вопросительно взглянул на него. Он только головой покачал.
   – Слышь, Димыч, а, может, и говорить не стоит? – почти шепотом спросил Коля. – Может, всё так утрясется?
   – Сиди уже, мудрец, – поморщился Дима. – Вот тут-то я сам справлюсь.
   Он вернулся в свою комнату. Леся сидела на диване, поджав ноги. Дима сел рядом, взял чашку.
   – Только, пожалуйста, выслушай меня спокойно…
   – Кайся, – разрешила Леся.
   Дима так и не притронулся к кофе. Он сидел, уставившись в чашку, боясь поднять глаза и взглянуть на Лесю. Она слушала молча. Когда он закончил, несколько минут в комнате висела гнетущая тишина.
   – Дима, а ты не спеши от неё отказываться, – медленно сказала Леся.
   – Что?! – Дима чуть чашку не уронил и повернулся к ней.
   – Отказываться от неё не спеши, – повторила Леся. У неё были грустные глаза. – Мало ли…
   – Леся, ты что, поверила в то, что я с ней был? – у него между лопатками побежали мурашки.
   – Нет, не поверила. И, можешь не смотреть на меня с таким ужасом, я не собираюсь объяснять тебе, что мы больше не увидимся.
   – Так зачем она мне?
   – Сейчас я буду очень циничной, – Леся отставила свою чашку. – Как запасной вариант.
   – Какой вариант?!
   – Запасной. Я же тебе говорю, мало ли… – она отвела взгляд. – А там, привыкнешь к ней, может быть, она ещё и не такая, как тебе показалось. Может быть, она душка, милашка и умница. Просто мать и отчим у неё непорядочные.
   – Лесенька, ты что-то не то говоришь, – Дима нахмурился. – Пройдет несколько месяцев и я о ней даже не вспомню.
   – Я говорю именно то. Димочка, ты хорошо помнишь мои «за» и «против»? Ты помнишь, я в детстве болела?
   – Конечно, помню. Ты тогда долго в больнице лежала, тебе операцию сделали… – он напряженно смотрел на Лесю.
   – А потом я почти полностью лысой была, – она грустно улыбнулась.
   – Но ведь сейчас ты не лысая.
   – Скоро буду, – глаза Леси повлажнели. – Ты помнишь, у меня же после лечения почти все волосы выпали.
   – Тебе снова плохо? – у Димы замерло сердце.
   – Да, Димка, – кивнула она, губы её дрогнули.
   – Ты это вчера мне хотела сказать? – он обнял её, прижал к себе. – Из-за этого глаза грустные и худеешь?
   – Да, – прошептала она и заплакала. – Я боюсь…
   Дима гладил её по вздрагивающим плечам, целовал волосы и не мог даже слова сказать. Он не знал слов, которыми можно было бы её успокоить. Не было таких слов. Не было слов, чтобы прогнать её боль и страх. Даже, если бы он сейчас сказал, что умрет вместе с ней, умер бы вместе с ней, ничего не изменилось бы. Понемногу Леся успокоилась, но они ещё долго просидели так. Потом Леся осторожно освободилась от его рук, поправила волосы.
   – Почему ты не сказала мне всё вчера вечером? – Дима, хмурясь, посмотрел на неё.
   – Не хотела тебя расстраивать. А потом, когда ты сказал, что тебя пригласила в гости девушка, я подумала, что, наверное, это к лучшему… Хорошо было бы, если бы она тебе понравилась, а потом у вас что-нибудь получилось…
   – Лесенька, ты лучше ничего не смогла придумать? Да мне всё равно, здоровая ты, больная… Понимаешь, что я тебя люблю?
   – Понимаю… – Леся вздохнула. – Я тоже тебя люблю… Димка, только и ты пойми, что то, чем я болею, не вылечится никогда… никого ещё не вылечили…
   – Ты сказала, что скоро снова будешь лечиться, значит, на какое-то время тебе снова станет лучше.
   – Дима, одну почку мне убрали ещё тогда, вторую, сам понимаешь, убирать нельзя, а опухоль таких размеров, что… – у неё снова задрожали губы, – всё это лечение уже ничего не даст…
   – Почему ты так думаешь?
   – Знаю, Димочка, знаю. Она увеличилась всего за два месяца.
   – Леся, ничего из того, что ты сказала, меня не остановит, – упрямо повторил Дима. – Хочешь, мы завтра поженимся?
   – Завтра не получится. Разве ты забыл, что ждать нужно два-три месяца?
   – Не забыл. Но ведь существует какой-то порядок, когда этот срок сокращают. Ну, сократят нам его до недели.
   – А потом что? Что изменится? Ты будешь смотреть, как я умираю? Тебе станет от этого легче?
   – Леся, перестань так говорить…
   – Почему? Открой глаза, Дима! Давай будем реалистами. Лучше попробуй привыкнуть к этой девушке…
   – Не говори о ней.
   – Ну, хорошо, не хочешь о ней, поищи ещё кого-нибудь…
   – Когда ты ложишься в больницу?
   – Послезавтра. На сколько, не знаю.
   – Завтра мы подадим заявление. Через полтора месяца я еду на чемпионат мира. Я надеюсь, что к тому времени, как я вернусь, тебя уже выпишут, а, если и не выпишут, то я тебя заберу на один день из больницы и мы распишемся.
   – Дима, это ведь ненадолго…
   – Надолго, ненадолго, мне безразлично. Ты будешь моей женой. А я верю в то, что у нас всё будет хорошо. И не спорь, – твердо сказал он, глядя Лесе в глаза, и уже тихо, чуть слышно, добавил, – пожалуйста…
   – У тебя же будут неприятности из-за этой девушки.
   – Какие неприятности? Через пару недель она от меня шарахаться начнет. Ещё я ей объясню, что у меня есть ты. В самом крайнем случае, пропади всё пропадом…
   – Вот только давай не будем вдаваться в крайности! – Леся попыталась вымученно улыбнуться. – Понадеемся на то, что ты ей разонравишься.
   – Так ты согласна?
   – Согласна.
   – Вот и отлично.
   – Только родителям скажем завтра.
   – Хорошо. Только завтра ты останешься со мной.
   Вскоре после ухода Леси к Диме в комнату пришел отец. Он подошел к окну, открыл форточку и закурил. Несколько минут висела неловкая пауза. С улицы доносился слабый шум вечернего города – звуки проезжающих машин, еле слышная откуда-то мелодия, шелест ветра в полумертвой листве тополя у окна.