Страница:
Вдруг задрожал надо мной потревоженный крыльями воздух,
10 И заскрипело слегка, тихо качнувшись, окно.
В страхе на левом локте приподнялся я на постели,
Дрогнуло сердце, и вмиг прогнанный сон улетел.
Встал предо мною Амур с лицом, искаженным печалью,
Ложа кленового он левой касался рукой.
15 Не было больше на нем ожерелья и яркой повязки,
Не были даже слегка прибраны кудри его.
Мягкие пряди волос, растрепавшись, лицо прикрывали,
Перья растрепанных крыл видел воочию я.
Так же они торчат на спинке воздушной голубки,
20 Если в руках у людей долго пробудет она.
Сразу его я узнал — ведь никто не известен мне лучше! —
И, не стесняясь ничуть, так обратился к нему:
«Мальчик, воспитанник мой, моего изгнанья причина,
Лучше бы вовсе тебя я в обученье не брал!
25 Ты и сюда залетел, где люди мира не знают,
Где покрывается льдом на зиму варварский Истр?
Что тебя привело? Наши бедствия хочешь увидеть?
Знай же, ты сам из-за них стал ненавистен для всех.
В юности я от тебя записал шутливые песни,
30 Где шестистопному вслед стих пятистопный идет.
Ты не хотел, чтобы я меонийской прославился песней,
Не поощрял воспевать подвиги славных вождей.
Факел горящий и лук ослабили силу таланта,
Если он, пусть небольшой, все-таки был у меня.
35 Ибо, пока твою власть и власть твоей матери пел я,
К более важным трудам был неспособен мой ум.
Мало того: на беду я глупую создал поэму,
Чтобы искуснее ты стал от науки моей.
Было несчастному мне за нее наградой изгнанье
40 В самый далекий из всех, мира не знающий край.
Разве Эвмолп Хионид такое сделал Орфею?
Разве когда-то Олимп с Марсием так поступил?
Разве Хирон получил от Ахилла такую награду?604
Разве от Нумы ущерб в чем-нибудь знал Пифагор?
45 Перечислять имена по столетиям долгим не стану, —
Только меня одного мой ученик погубил.
Я ли тебе не давал наставленья и стрелы, проказник?
И за науку мою так ты меня одарил!
Сам ты ведь знаешь и всем подтвердить под клятвою мог бы,
50 Что не хотел я стихом брачному ложу вредить.
Я сочинял не для тех, у кого касаются ленты,
Скромности знаки, волос, длинные платья — ступней.
Разве тому я учил, как замужних обманывать женщин,
Чтобы не знали они, кто их ребенку отец?
55 Я ли не сам возбранял касаться этих книжонок
Тем, которым закон тайно любить не велит?
Впрочем, к чему это все, если верят, что я подстрекаю
К блуду людей, хоть его строгий закон запретил?
Все же — и пусть у тебя не знают промаха стрелы,
60 Пусть не угаснет твоих факелов быстрый огонь,
Правит державою пусть и страну за страной покоряет
Цезарь, который тебе через Энея родня, —
Все же добейся, чтоб он не остался ко мне непреклонным,
Чтобы для ссылки моей сносное место отвел».
65 Вот что, привиделось мне, я крылатому мальчику молвил,
Он же, привиделось мне, речью такой отвечал:
«Стрелы — оружье мое, мое оружие — факел,
Цезарь и милая мать будут порукою мне
В том, что запретному я у тебя никогда не учился
70 И что в «Науке» твоей нет никакого вреда.
Если бы так же легко ты мог и в другом оправдаться —
В том, что тебе нанесло больший, ты знаешь, ущерб.
Что бы то ни было, нам бередить эту рану не стоит,
Ты ведь не можешь сказать, что не виновен ни в чем.
75 Может, ошибкою ты называешь тяжкий проступок,
Так что заслуженный гнев был не тяжеле вины.
Все же на крыльях сюда я путь огромный проделал,
Чтобы тебя увидать и чтоб утешить тебя.
Был я в эти места когда-то матерью послан,
80 Деве фасийской пронзить сердце моею стрелой.605
Ныне, столетья спустя, вторично здесь появиться
Ты заставляешь меня, друг мой и верный солдат.
Слушай: страх позабудь, смягчится Цезаря сердце,
И по молитвам твоим доброе время придет.
85 Пусть промедленье тебя не страшит: уже близок желанный
Миг, и радость триумф всем без изъятья несет.
В день, когда счастлив весь дом, когда дети и Ливия рады,606
В день, когда счастлив ты сам, нашей отчизны отец,
В день, когда, счастья полны, поздравляют люди друг друга,
90 В день, когда шлют к небесам жертвенный дым алтари,
В день, когда доступ для всех открыт в святейший из храмов,
В этот, надеюсь я, день сбудутся наши мольбы».
Молвил — и то ли он сам растаял в воздухе легком,
То ли начали вновь бодрствовать чувства мои.
95 Думать могу ли, что ты плохо примешь слова мои, Максим?
Легче уж мне лебедей черными счесть, как Мемнон.
Только ведь черной смолой не станет млечная влага,
Будет сверкать белизной вечно слоновая кость.
Духу под стать твоему твой род. Благороднейшим сердцем,
100 Как у Алкида простым, был ты всегда наделен.
Зависть, бесплодный порок, несовместна с нравом высоким,
Низкой ползучей змеей вьется она по земле.
Твой же возвышенный дух поднимается даже над родом,
Славное имя твое все же не выше души.
105 Пусть другие вредят несчастным и страх им внушают,
Пусть им грудь острием, смоченным в желчи, язвят.
Дом твой привычен для всех, кто в беде о помощи молит, —
В их число, я прошу, ты и меня допусти!
В этом своем письме из понтийской крепости Томы
Шлет Руфину Назон чистосердечный привет
С дружеской просьбой прочесть его «Триумф» благосклонно,
Если уже добрела в Город поэма моя.
5 Скромный это труд, своего недостойный предмета…
Все же дерзну просить: будь покровитель ему!
Крепкий и так здоров, что нужды ему в Махаоне —
Ищет в искусстве врача помощи тяжко больной.
Так и поэты: большой не нуждается в мягком судействе,
10 Он и придирчивый слух песней легко покорит.
Я же, чей гений давно пригас в неизбывных страданьях.
(Или был искони дар мой совсем не силен?),
Слишком слабый, увы, я нуждаюсь в доброй поддержке, —
В ней откажи — и все прахом пошло для меня!
15 Книги мои всегда невзыскательной просят оценки,
Этой же все нрава на снисхожденье даны.
Трудно ль триумф описать, если ты его видел воочью,
Что рисовать и как, память подскажет руке.
Я же в стихах только то закрепил, что жадное ухо
20 Выхватило из молвы, мне заменявшей глаза.
Разве можно равнять рассказом рожденное чувство
С тем порывом, какой зрелище в нас возбудит?
Золота блеск, серебра и пурпура, — все, что пленяло
Взоры, а я не видал… мне не об этом тужить!
25 Но племен, но стран воплощенные образы — вот что
Песню питало б мою, сцены разыгранных битв!
Лица пленных царей, зеркала их дум затаенных,
Нам помогли бы вложить что-то живое в стихи;
А всенародный восторг, упоенье, рукоплесканья
30 Самый косный дух воспламенить бы могли.
Я бы воспрянул к труду при этом ликующем клике,
Как на призыв трубы к битве солдат-новичок.
Пусть душа холодна, как снег и лед, холоднее
Этой студеной страны, где истомился Назон, —
35 Сразу б моя оттаяла грудь, как только, сияя
На колеснице своей, взору явился бы вождь.
Стих мой не память глаз, только смутные слухи питали —
Значит, законно прошу милости я у друзей.
Ни вождей, ни стран не мог я назвать поименно,
40 Просит работы рука — не с чем работать руке.
Много ль молва донесла о свершенном? Ничтожную долю
Много ль поведать мог к письмах к изгнаннику друг?
С правом бесспорным прошу: не взыщи, любезный читатель,
45 Если ошибся я в чем, что-то совсем пропустил.
Лире, настроенной в лад хозяина жалобам долгим,
Было трудно, добавь, в радостном строе запеть.
Трудно счастливые шли слова на смену печальным —
Радоваться для меня стало в новинку, Руфин.
50 Как с отвычки глаза избегают яркого солнца,
Так веселью давно помыслы чужды мои.
Вот и еще: во всем мила новизна. За услугу,
Если ты с ней запоздал, — благодаренья не жди!
Надо думать, немало стихов о великом триумфе
55 Ходит из уст в уста, читано наперебой.
Свежею их струей утолил свою жажду читатель,
Что ему чаша моя с теплой и мутной водой!
Я не медлил творить, не леность причиной задержки —
Но проживает Назон чуть не у края земли.
Весть пока доплелась до меня, да пока сочинял я
60 Спешно стихи и к вам шли они — год миновал!
Немаловажно и то, подобрался ли к розам ты первый,
Иль запоздалой рукой грабишь обобранный куст.
Диво ли, если в саду, где лучшим другой поживился,
Ты на достойный венок вдоволь цветов не нарвешь?
65 Просьба к поэтам: вкривь не толкуйте! Не с вами тягаться
Ищет Муза моя — лишь оправдаться самой.
Общая служба у нас, нам равно святая, поэты
(Если несчастных певцов ваш не чурается хор)!
Были вы частью моей души, друзья, и сегодня
70 Я и в разлуке к вам думой привычной тянусь.
Так позвольте вручить стихи мои вашей защите, —
Сам за них говорить я не могу на суде.
После смерти придет признанье — а на живого
Черная злоба тайком точит завистливый зуб.
75 Если жалкая жизнь — подобие смерти, меня вам
Впору земле предать, чтоб довершилась судьба.
Что же! Пусть этот плод трудов моих каждый осудит, —
Станет ли кто хулить истую ревность мою?
Пусть недостало сил — похвалы достойно усердье;
80 Истая ревность моя, верю, угодна богам!
Благочестивый бедняк придет к алтарю — и приятен
Богу ягненок его с тучным быком наравне.
Столь велик мой предмет, что один творец «Энеиды»
Мог бы принять на плечо гордую тяжесть его.
85 Как элегии ломким стихам на неравных колесах
Груз неподъемный нести — гордых побед торжество?
Выбор смущает меня, какой размер предпочту я?
Близок второй триумф: будешь ты, Рейн, покорен!607
Если не лгут слова вдохновенных поэтов: готовьте
90 Новый Юпитеру лавр, старым не дав почернеть.
Это не я говорю с берегов реки, из которой
Воду недобрую пьет незамиренный сармат.
Это божий глас, это бог моим сердцем владеет,
Мне повелел вещать, речь мою тайно ведет.
95 Ливия, медлишь зачем? Колесницу готовь для триумфа —
Установила тебе срок непреложный война.
Мечет Германия в нас вероломно бессильные копья —
Это тем больший вес слову пророка дает.
Сбудется скоро оно, поверь, — в колеснице почета
100 Сын повторный триумф справит со славой двойной.
Ты багряницу готовь — облачить победителя плечи,
Сам изберет чело, не обознавшись, венец.
Шлемы пусть и щиты самоцветами, золотом рдеют,
Пусть вознесется трофей над побежденным врагом.
105 С башнями пусть города и твердыни из кости слоновой
Наш обольщают взор яви подобьем живым.
В рубище пусть, в камышовом венке на спутанных космах
Воду Рейн понесет, кровью ее замутив.
Дайте пленным царя отличья их и уборы, —
110 Пышностью тканей укрыть новой судьбы нищету.
Завоевала тебе — и завоюет еще!
Боги, не зря внушившие нам возвестить о грядущем,
Дайте свершиться скорей верным поэта словам!
Что за подарок из Том, ломал я голову часто,
Можно было б тебе, Максим, на память послать?
Золото я бы послал, серебро послал бы охотно,
Но ты им рад, лишь когда сам одаряешь других.
5 Да и земля здесь совсем не богата ценным металлом,
И земледельцам его враг не дает добывать.
Часто одежды твои украшал сверкающий пурпур,
Но не сармата рука яркими сделала их.
Шерсть у овец тут груба, и доныне искусством Паллады
10 Женщинам этой страны не удалось овладеть.
Здесь они не прядут, но дары Церерины мелют,
Тяжкие на голове носят кувшины с водой.
Здесь с виноградной лозой не дружат статные вязы,
Осенью ветви не гнет тяжесть созревших плодов.
15 Скорбную только полынь родит невзрачное поле, —
Горечь ее отдает горечью этой земли.
Так что по мне, ничего в суровой области Понта
Не было, что подарить близкому я бы хотел.
20 Я посылаю тебе в колчане скифские стрелы, —
Пусть обагрятся они кровью врага твоего.
Вот какими здесь тростинками пишутся книжки,
Вот какая из Муз здесь процветает у нас!
Совестно мне посылать такой ничтожный подарок
Другу, но все же его ты благосклонно прими.
Книга четвертая
Славных царей преславный певец, письмо ты читаешь
Из неприветной страны гетов лохматых, Север!
Имя твое досель обходил я в книгах молчаньем,
В чем, по правде сказать, я сознаюсь со стыдом.
5 Но, хотя не в стихах, каждый раз ответные письма
Я на письма твои неукоснительно слал.
Только стихов не дарил в доказательство памяти добром
Много ли смысла дарить то, чем даримый богат?
Кто ж Аристею мед, кто Вакху фалерн предлагает?
10 Злак Триптолему зачем? Иль Алкиною плоды?608
Грудь плодоносна твоя — по нивам всего Геликона
Труженик ни один жатвы богаче не снял.
Слать к такому стихи — как в лес наваливать листья,
Вот почему до поры с этим я медлил, Север.
15 Впрочем, и гений мой не ответит на зов, как бывало, —
Пашет морской песок плугом бесплодным Назон.
Тина, бывает, забьет русло, придушит источник,
И, обессилев, никак не просочится вода.
Так заложила мне грудь непробойная тина лишений,
20 И не польются стихи прежней обильной струей.
Если б на этой земле самого поселили Гомера,
Он превратился бы тут в дикого гета, поверь.
Ты уж прости, я и сам признаю: распустил я поводья,
Дело забросил свое, пальцы писать не хотят.
25 Тот высокий порыв, что возносит мысли поэта —
Был он мне так знаком, ныне забыл он меня.
Нехотя выну подчас дощечку, нехотя муза,
Словно неволят ее, руку приложит к труду.
Мало, а то и совсем никакой мне утехи в писанье,
30 Радости нет вязать в стройном размере слова.
То ли затем, что в стихах никогда мне не было пользы,
Что, напротив, от них все мои беды пошли;
Или затем, что слагать стихи, никому не читая, —
То же, что миму плясать мерную пляску во тьме.
35 Слушатель рвенья придаст, от похвал возрастет дарованье,
Слава, шпоры вонзив, к мете ускорит твой бег.
Кто нас прослушает здесь? Желтогривые разве кораллы609
Или кого там еще Истр полудикий вспоил?
Но в одиночестве что мне начать? Чем досуг мой печальный
40 Стану я тешить и как долгие дни коротать?
Я не привержен вину, ни игре обманчивой в кости —
То, в чем обычно дают времени тихо уйти.
Не привлекает меня (даже если бы вечные войны
И не мешали тому) новь поднимать сошником.
45 Вот и осталась одна холодная эта услада,
Дар Пиэрид — богинь, мне услуживших во зло.
Ты же, кого счастливей поил Аонийский источник,
Преданно труд люби, пользу дающий тебе,
Свято музам служи и что-нибудь из сочинений
50 Самых недавних твоих нам на прочтенье пришли.
Жаловаться ль? Умолчать? Обвинить, не назвав твое имя,
Иль без зазренья открыть каждому, кто ты такой?
Нет, обойдусь без имени здесь — или жалобой нашей
Я, и ославив, создам прочную славу тебе.
5 В крепком пока я плыл корабле, с устойчивым килем,
Первым ты был готов в море пуститься со мной.
Ныне ж, едва судьба нахмурилась, ты на попятный —
Видно, боишься, что друг помощи станет просить!
Даже делаешь вид, что со мной никогда и не знался,
10 Имя заслышав «Назон», спросишь: «Да кто он такой?»
А ведь Назон — это я, и нас, хоть забыть предпочел ты,
Чуть ли не с детских лет связывал дружбы союз.
Я тот самый, кому поверять спешил ты заботу,
Кто и в забавах тебе первым товарищем был.
15 Тот я, с кем тесно ты в домашнем дружил обиходе,
Тот я, чью Музу, хваля, ты бесподобной назвал.
Тот я, о ком теперь, вероломный, не знаешь ты, жив ли,
Да и не спросишь. Зачем? Ты-де с таким не знаком!
Если меня в те дни не любил — значит, ты притворялся,
20 Если же искренним был — ты легковесней коры.
Спорь! За какую, открой, изменил нам обиду? Но если
Жалобы ложны твои, тем справедливей моя.
Наша какая вина не велит тебе прежним остаться?
Или вменяешь ты нам наше несчастье в вину?
25 Если ты мне ничем не помог — ни советом, ни делом,
Хоть бы прислал письмо, два бы словечка черкнул!
Где там! Верю с трудом, но ходит молва, что и словом
Только чернишь ты меня, падшего злобно клеймишь.
Что, безумный, творишь? А вдруг отвернется Фортуна?
30 Сам ты себя лишил права на слезы друзей!
Непостоянство свое скрывать не хочет богиня;
Глянь — на вертящийся круг встала нетвердой ногой.
Легкая, словно листок, она ненадежна, как ветер,
Равен, бесчестный, с ней легкостью ты лишь один.
35 Все, что людям дано, как на тонкой подвешено нити:
Случай нежданный, глядишь, мощную силу сломил.
Кто на земле не слыхал о богатствах и роскоши Креза?
Но, как подачку, жизнь принял он в дар от врага.
Тот, кто в страхе держал под всесильной рукой Сиракузы,
40 Низким кормясь ремеслом, впроголодь, сверженный, жил.
Кто Великого был сильней?610 Но голосом тихим
Помощи, робкий беглец, он у клиента просил.
Муж, пред которым вчера склонялись, покорствуя, земли,
В тесном жилье бедняка нищим из нищих стоял.
45 Славный триумфом двойным — над кимврами и над Югуртой —
Тот, в чье консульство Рим праздновал столько побед,
Марий лежал в грязи, укрывая в болотной осоке
Мужу такому никак не подобавший позор.611
Все начинанья людей — игрушка божественной власти;
50 Час течет — но от нас скрыто, чем кончится он.
Если бы кто мне сказал: «Жить ты будешь на водах Эвксина,
Вечно страшась, что гет ранит стрелою тебя», —
«Что ты! Испей, — ответил бы я, — очистительных соков,
Сколько их могут родить всей Антикиры луга!»612
55 Все же я здесь и, хотя б остерегся стрел ядовитых,
Пущенных смертной рукой, — стрел божества не уйти,
Ты же в страхе живи и радостью не похваляйся:
Только сказал — и она вмиг обернулась бедой.
Присланный ныне к нам, на берег Эвксина, Весталис,
Здесь, под Полярной звездой, римский закон утвердить,
Сам ты узнал, каков этот край, где меня поселили,
И справедливость моих жалоб везде подтвердишь.
5 Юный внук альпийских царей!613 Если ты мой свидетель,
Веру скорей обретет наша неложная речь.
Видел и ты, как в лед застывает Понт на морозе,
Как без кувшина вино форму кувшина хранит.
Видел, как груженый воз с воловьей упряжкой по Истру —
10 Посуху стрежнем реки гонит отважный язиг.
Знаешь и то: в кривом острие здесь яд посылают,
Чтобы, вонзаясь, стрела смертью грозила вдвойне.
(Только об этой беде ты издали знай: самолично
Не довелось бы тебе с нею спознаться в бою!)
15 «Первый метатель копья манипула первого»614 — этим
Званьем недавно тебя воинский труд увенчал.
И означает оно немалый почет — но достойна
Трижды славнейших наград ратная доблесть твоя.
20 Помнит Дунай, как сильной рукой ты в пурпур недавно
Воды окрасил его, с гетскою кровью смешав.
Помнит мятежный Эгис, как его усмирил ты — и ложен
Был тот дерзкий расчет на неприступность горы:
За облака вознесен, не так в оружии город
Видел надежный оплот, как в положенье своем.
25 Дерзкий враг отобрал Эгис у царя ситонийцев
И, отобрав, держал взятое в цепких руках;
Но по реке на судах пришел Вителлий615 и грозно
Против гетских сил выстроил свой легион.
И у тебя, достойнейший внук благородного Донна,
30 Жажда зажглась в груди ринуться в сечу мужей.
Издалека приметный для глаз сверканьем доспехов,
Не пожелал ты скрыть храбрость свою хоть на миг;
Шел напролом, одолев и булат, и гордую кручу,
Шел сквозь частый град падавших с выси камней.
35 И не явились тебе помехой дротиков стаи,
Черные тучи стрел с ядом змеи в остриях.
В шлеме тростинки торчат, многоцветными перьями вея,
Негде в разбитый щит новой вонзиться стреле.
Он и от прежних тебя не укрыл. Но с думой о славе
40 Боль пламенеющих ран ты не хотел замечать.
Так, мы помним, Аякс против Гектора бешено бился,616
Факелоносцев разил — и отстоял корабли!
Грудь на грудь пошли. Скрестили мечи в рукопашной.
Время железу решить яростной битвы исход.
45 Что ты в бою тогда совершил, о всем не поведать,
Скольких убил врагов, как и кого одолел:
Ты бы считал и не счел те груды порубленных гетов,
Всех, кого попирал в битве победной стопой.
Младшие брали пример со старшего: в сечу кидались,
50 Много приняли ран, подвигов много свершив.
Но настолько же всех превзошел ты отвагой, насколько
Самых ретивых коней в беге обгонит Пегас.
Вновь покорен Эгис, и подвига верный свидетель,
Стих мой векам передаст славу, Весталис, твою.
Долго, ученейший муж, не слал ты мне вести, Суиллий,
Но запоздалому все ж рад я письму твоему:
В нем обещаешь ты нам, что помощь подашь, если вышних
Благочестивой мольбой к милости можно склонить.
5 Пусть не успеешь ни в чем, я в долгу у душевного друга,
Ибо в заслугу зачту эту готовность помочь.
Только б на долгий срок твоего достало порыва,
Не охладили б его вечные беды мои.
Тесная связь родства (да продлится она нерушимо!)
10 Мне как будто дает право на дружбу твою.
Та, что тебе женой, для меня как дочка родная,
Та, что женою мне, зятем тебя назвала.
Горе! Ужель, прочитав эти строки, лицо покривишь ты
И устыдишься признать наше с тобою родство?
15 Только в толк не возьму, чего здесь можно стыдиться, —
Разве того, что на нас счастье не хочет смотреть?
Станешь ли ты выверять родословную нашу, увидишь:
Всадниками искони прадеды были мои.
Ну, а захочешь узнать о нравах моих, убедишься:
20 Нет на мне пятна, кроме оплошности той.
Если надеешься впрямь что-то выпросить нам у бессмертных,
Ты обратись к божеству голосом истой мольбы.
Юноша Цезарь — твой бог!617 Его склони к милосердью!
Этот алтарь ты чтишь, знаю, превыше других.
25 Цезарь молящим не даст возносить напрасно молитву
Пред алтарем. Ищи помощи здесь для меня.
Благоприятное пусть оттуда дойдет дуновенье,
И затонувший челн вмиг из пучины всплывет.
Я на высоком огне воскурю торжественный ладан,
30 Буду свидетелем я силы всевластных богов.
Но беломраморный храм я тебе не воздвигну, Германик, —
Средства мои подточил горький судьбы поворот.
Пусть тебе города, процветая, храмы возводят, —
Благодарит Назон тем, что имеет, — стихом.
35 Знаю, скуден мой дар, я малым плачу за большое,
За возрожденную жизнь только слова приношу.
Но кто лучшее дал, что мог, свою благодарность
Этим сполна изъявил — тщетной не будет она.
Ладан, в горсти бедняком принесенный, не меньше угоден,
40 Нежели тот, что богач чашами сыплет в огонь.
Агнец молочный и бык, растучневший на травах Фалиска,
Оба Тарпейский алтарь кровью своей оросят,
Впрочем, нередко герой из услуг наиболее ценит
Ту, что окажет ему, песни слагая, поэт.
45 Песня деянья твои широко прославит по свету,
Песня в смене веков славе померкнуть не даст.
Песнями доблесть жива; через них далеким потомкам,
Тленья избегнув, она весть о себе подает.
Старость все сокрушит, растлит и железо и камень,
50 Сила не может ничья времени силу сломить.
Но писанья живут. По ним Агамемнона знаем,
Знаем и тех, кто пошел с ним или против него.
Кто бы без песни знал о дерзких семи ратоборцах —
Как они в Фивы пришли, что их постигло потом?
55 Да и богов создает, если молвить дозволено, песня:
Их величье мертво без воспевающих уст.
Знаем: Хаос был, изначальной природы громада, —
Был, и распался, и стал сонмом своих же частей.
Знаем: дерзнувших достичь небесной державы гигантов
60 В Стикс каратель низверг, грянув из тучи огнем.
Знаем: бессмертье дала победа над индами Вакху;
Знаем: Эхалию взяв, стал олимпийцем Алкид.
Если, о Цезарь, твой дед вознесен за свою добродетель
В небо звездой, то и здесь праздною песнь не была.
65 Пусть же, если есть в нашем гении жизни толика,
Пусть, Германии, тебе отдана будет она.
Сам поэт, отвергать ты не станешь услуги поэта
И по достоинству их можешь ты сам рассудить.
Если бы имя тебя не призвало к делам высочайшим,
70 Стал бы ты, как обещал, славой и гордостью муз.
Ты нам не песню давать предпочел — но предметы для песен:
Вовсе расстаться с ней разве ты можешь, поэт?
То сраженье ведешь, то слова под размер подбираешь,
Что для другого труд, стало досугом твоим.
75 И, как привержен равно Аполлон кифаре и луку, —
10 И заскрипело слегка, тихо качнувшись, окно.
В страхе на левом локте приподнялся я на постели,
Дрогнуло сердце, и вмиг прогнанный сон улетел.
Встал предо мною Амур с лицом, искаженным печалью,
Ложа кленового он левой касался рукой.
15 Не было больше на нем ожерелья и яркой повязки,
Не были даже слегка прибраны кудри его.
Мягкие пряди волос, растрепавшись, лицо прикрывали,
Перья растрепанных крыл видел воочию я.
Так же они торчат на спинке воздушной голубки,
20 Если в руках у людей долго пробудет она.
Сразу его я узнал — ведь никто не известен мне лучше! —
И, не стесняясь ничуть, так обратился к нему:
«Мальчик, воспитанник мой, моего изгнанья причина,
Лучше бы вовсе тебя я в обученье не брал!
25 Ты и сюда залетел, где люди мира не знают,
Где покрывается льдом на зиму варварский Истр?
Что тебя привело? Наши бедствия хочешь увидеть?
Знай же, ты сам из-за них стал ненавистен для всех.
В юности я от тебя записал шутливые песни,
30 Где шестистопному вслед стих пятистопный идет.
Ты не хотел, чтобы я меонийской прославился песней,
Не поощрял воспевать подвиги славных вождей.
Факел горящий и лук ослабили силу таланта,
Если он, пусть небольшой, все-таки был у меня.
35 Ибо, пока твою власть и власть твоей матери пел я,
К более важным трудам был неспособен мой ум.
Мало того: на беду я глупую создал поэму,
Чтобы искуснее ты стал от науки моей.
Было несчастному мне за нее наградой изгнанье
40 В самый далекий из всех, мира не знающий край.
Разве Эвмолп Хионид такое сделал Орфею?
Разве когда-то Олимп с Марсием так поступил?
Разве Хирон получил от Ахилла такую награду?604
Разве от Нумы ущерб в чем-нибудь знал Пифагор?
45 Перечислять имена по столетиям долгим не стану, —
Только меня одного мой ученик погубил.
Я ли тебе не давал наставленья и стрелы, проказник?
И за науку мою так ты меня одарил!
Сам ты ведь знаешь и всем подтвердить под клятвою мог бы,
50 Что не хотел я стихом брачному ложу вредить.
Я сочинял не для тех, у кого касаются ленты,
Скромности знаки, волос, длинные платья — ступней.
Разве тому я учил, как замужних обманывать женщин,
Чтобы не знали они, кто их ребенку отец?
55 Я ли не сам возбранял касаться этих книжонок
Тем, которым закон тайно любить не велит?
Впрочем, к чему это все, если верят, что я подстрекаю
К блуду людей, хоть его строгий закон запретил?
Все же — и пусть у тебя не знают промаха стрелы,
60 Пусть не угаснет твоих факелов быстрый огонь,
Правит державою пусть и страну за страной покоряет
Цезарь, который тебе через Энея родня, —
Все же добейся, чтоб он не остался ко мне непреклонным,
Чтобы для ссылки моей сносное место отвел».
65 Вот что, привиделось мне, я крылатому мальчику молвил,
Он же, привиделось мне, речью такой отвечал:
«Стрелы — оружье мое, мое оружие — факел,
Цезарь и милая мать будут порукою мне
В том, что запретному я у тебя никогда не учился
70 И что в «Науке» твоей нет никакого вреда.
Если бы так же легко ты мог и в другом оправдаться —
В том, что тебе нанесло больший, ты знаешь, ущерб.
Что бы то ни было, нам бередить эту рану не стоит,
Ты ведь не можешь сказать, что не виновен ни в чем.
75 Может, ошибкою ты называешь тяжкий проступок,
Так что заслуженный гнев был не тяжеле вины.
Все же на крыльях сюда я путь огромный проделал,
Чтобы тебя увидать и чтоб утешить тебя.
Был я в эти места когда-то матерью послан,
80 Деве фасийской пронзить сердце моею стрелой.605
Ныне, столетья спустя, вторично здесь появиться
Ты заставляешь меня, друг мой и верный солдат.
Слушай: страх позабудь, смягчится Цезаря сердце,
И по молитвам твоим доброе время придет.
85 Пусть промедленье тебя не страшит: уже близок желанный
Миг, и радость триумф всем без изъятья несет.
В день, когда счастлив весь дом, когда дети и Ливия рады,606
В день, когда счастлив ты сам, нашей отчизны отец,
В день, когда, счастья полны, поздравляют люди друг друга,
90 В день, когда шлют к небесам жертвенный дым алтари,
В день, когда доступ для всех открыт в святейший из храмов,
В этот, надеюсь я, день сбудутся наши мольбы».
Молвил — и то ли он сам растаял в воздухе легком,
То ли начали вновь бодрствовать чувства мои.
95 Думать могу ли, что ты плохо примешь слова мои, Максим?
Легче уж мне лебедей черными счесть, как Мемнон.
Только ведь черной смолой не станет млечная влага,
Будет сверкать белизной вечно слоновая кость.
Духу под стать твоему твой род. Благороднейшим сердцем,
100 Как у Алкида простым, был ты всегда наделен.
Зависть, бесплодный порок, несовместна с нравом высоким,
Низкой ползучей змеей вьется она по земле.
Твой же возвышенный дух поднимается даже над родом,
Славное имя твое все же не выше души.
105 Пусть другие вредят несчастным и страх им внушают,
Пусть им грудь острием, смоченным в желчи, язвят.
Дом твой привычен для всех, кто в беде о помощи молит, —
В их число, я прошу, ты и меня допусти!
IV. Руфину
В этом своем письме из понтийской крепости Томы
Шлет Руфину Назон чистосердечный привет
С дружеской просьбой прочесть его «Триумф» благосклонно,
Если уже добрела в Город поэма моя.
5 Скромный это труд, своего недостойный предмета…
Все же дерзну просить: будь покровитель ему!
Крепкий и так здоров, что нужды ему в Махаоне —
Ищет в искусстве врача помощи тяжко больной.
Так и поэты: большой не нуждается в мягком судействе,
10 Он и придирчивый слух песней легко покорит.
Я же, чей гений давно пригас в неизбывных страданьях.
(Или был искони дар мой совсем не силен?),
Слишком слабый, увы, я нуждаюсь в доброй поддержке, —
В ней откажи — и все прахом пошло для меня!
15 Книги мои всегда невзыскательной просят оценки,
Этой же все нрава на снисхожденье даны.
Трудно ль триумф описать, если ты его видел воочью,
Что рисовать и как, память подскажет руке.
Я же в стихах только то закрепил, что жадное ухо
20 Выхватило из молвы, мне заменявшей глаза.
Разве можно равнять рассказом рожденное чувство
С тем порывом, какой зрелище в нас возбудит?
Золота блеск, серебра и пурпура, — все, что пленяло
Взоры, а я не видал… мне не об этом тужить!
25 Но племен, но стран воплощенные образы — вот что
Песню питало б мою, сцены разыгранных битв!
Лица пленных царей, зеркала их дум затаенных,
Нам помогли бы вложить что-то живое в стихи;
А всенародный восторг, упоенье, рукоплесканья
30 Самый косный дух воспламенить бы могли.
Я бы воспрянул к труду при этом ликующем клике,
Как на призыв трубы к битве солдат-новичок.
Пусть душа холодна, как снег и лед, холоднее
Этой студеной страны, где истомился Назон, —
35 Сразу б моя оттаяла грудь, как только, сияя
На колеснице своей, взору явился бы вождь.
Стих мой не память глаз, только смутные слухи питали —
Значит, законно прошу милости я у друзей.
Ни вождей, ни стран не мог я назвать поименно,
40 Просит работы рука — не с чем работать руке.
Много ль молва донесла о свершенном? Ничтожную долю
Много ль поведать мог к письмах к изгнаннику друг?
С правом бесспорным прошу: не взыщи, любезный читатель,
45 Если ошибся я в чем, что-то совсем пропустил.
Лире, настроенной в лад хозяина жалобам долгим,
Было трудно, добавь, в радостном строе запеть.
Трудно счастливые шли слова на смену печальным —
Радоваться для меня стало в новинку, Руфин.
50 Как с отвычки глаза избегают яркого солнца,
Так веселью давно помыслы чужды мои.
Вот и еще: во всем мила новизна. За услугу,
Если ты с ней запоздал, — благодаренья не жди!
Надо думать, немало стихов о великом триумфе
55 Ходит из уст в уста, читано наперебой.
Свежею их струей утолил свою жажду читатель,
Что ему чаша моя с теплой и мутной водой!
Я не медлил творить, не леность причиной задержки —
Но проживает Назон чуть не у края земли.
Весть пока доплелась до меня, да пока сочинял я
60 Спешно стихи и к вам шли они — год миновал!
Немаловажно и то, подобрался ли к розам ты первый,
Иль запоздалой рукой грабишь обобранный куст.
Диво ли, если в саду, где лучшим другой поживился,
Ты на достойный венок вдоволь цветов не нарвешь?
65 Просьба к поэтам: вкривь не толкуйте! Не с вами тягаться
Ищет Муза моя — лишь оправдаться самой.
Общая служба у нас, нам равно святая, поэты
(Если несчастных певцов ваш не чурается хор)!
Были вы частью моей души, друзья, и сегодня
70 Я и в разлуке к вам думой привычной тянусь.
Так позвольте вручить стихи мои вашей защите, —
Сам за них говорить я не могу на суде.
После смерти придет признанье — а на живого
Черная злоба тайком точит завистливый зуб.
75 Если жалкая жизнь — подобие смерти, меня вам
Впору земле предать, чтоб довершилась судьба.
Что же! Пусть этот плод трудов моих каждый осудит, —
Станет ли кто хулить истую ревность мою?
Пусть недостало сил — похвалы достойно усердье;
80 Истая ревность моя, верю, угодна богам!
Благочестивый бедняк придет к алтарю — и приятен
Богу ягненок его с тучным быком наравне.
Столь велик мой предмет, что один творец «Энеиды»
Мог бы принять на плечо гордую тяжесть его.
85 Как элегии ломким стихам на неравных колесах
Груз неподъемный нести — гордых побед торжество?
Выбор смущает меня, какой размер предпочту я?
Близок второй триумф: будешь ты, Рейн, покорен!607
Если не лгут слова вдохновенных поэтов: готовьте
90 Новый Юпитеру лавр, старым не дав почернеть.
Это не я говорю с берегов реки, из которой
Воду недобрую пьет незамиренный сармат.
Это божий глас, это бог моим сердцем владеет,
Мне повелел вещать, речь мою тайно ведет.
95 Ливия, медлишь зачем? Колесницу готовь для триумфа —
Установила тебе срок непреложный война.
Мечет Германия в нас вероломно бессильные копья —
Это тем больший вес слову пророка дает.
Сбудется скоро оно, поверь, — в колеснице почета
100 Сын повторный триумф справит со славой двойной.
Ты багряницу готовь — облачить победителя плечи,
Сам изберет чело, не обознавшись, венец.
Шлемы пусть и щиты самоцветами, золотом рдеют,
Пусть вознесется трофей над побежденным врагом.
105 С башнями пусть города и твердыни из кости слоновой
Наш обольщают взор яви подобьем живым.
В рубище пусть, в камышовом венке на спутанных космах
Воду Рейн понесет, кровью ее замутив.
Дайте пленным царя отличья их и уборы, —
110 Пышностью тканей укрыть новой судьбы нищету.
Завоевала тебе — и завоюет еще!
Боги, не зря внушившие нам возвестить о грядущем,
Дайте свершиться скорей верным поэта словам!
VIII. Максиму
Что за подарок из Том, ломал я голову часто,
Можно было б тебе, Максим, на память послать?
Золото я бы послал, серебро послал бы охотно,
Но ты им рад, лишь когда сам одаряешь других.
5 Да и земля здесь совсем не богата ценным металлом,
И земледельцам его враг не дает добывать.
Часто одежды твои украшал сверкающий пурпур,
Но не сармата рука яркими сделала их.
Шерсть у овец тут груба, и доныне искусством Паллады
10 Женщинам этой страны не удалось овладеть.
Здесь они не прядут, но дары Церерины мелют,
Тяжкие на голове носят кувшины с водой.
Здесь с виноградной лозой не дружат статные вязы,
Осенью ветви не гнет тяжесть созревших плодов.
15 Скорбную только полынь родит невзрачное поле, —
Горечь ее отдает горечью этой земли.
Так что по мне, ничего в суровой области Понта
Не было, что подарить близкому я бы хотел.
20 Я посылаю тебе в колчане скифские стрелы, —
Пусть обагрятся они кровью врага твоего.
Вот какими здесь тростинками пишутся книжки,
Вот какая из Муз здесь процветает у нас!
Совестно мне посылать такой ничтожный подарок
Другу, но все же его ты благосклонно прими.
Книга четвертая
II. Северу
Славных царей преславный певец, письмо ты читаешь
Из неприветной страны гетов лохматых, Север!
Имя твое досель обходил я в книгах молчаньем,
В чем, по правде сказать, я сознаюсь со стыдом.
5 Но, хотя не в стихах, каждый раз ответные письма
Я на письма твои неукоснительно слал.
Только стихов не дарил в доказательство памяти добром
Много ли смысла дарить то, чем даримый богат?
Кто ж Аристею мед, кто Вакху фалерн предлагает?
10 Злак Триптолему зачем? Иль Алкиною плоды?608
Грудь плодоносна твоя — по нивам всего Геликона
Труженик ни один жатвы богаче не снял.
Слать к такому стихи — как в лес наваливать листья,
Вот почему до поры с этим я медлил, Север.
15 Впрочем, и гений мой не ответит на зов, как бывало, —
Пашет морской песок плугом бесплодным Назон.
Тина, бывает, забьет русло, придушит источник,
И, обессилев, никак не просочится вода.
Так заложила мне грудь непробойная тина лишений,
20 И не польются стихи прежней обильной струей.
Если б на этой земле самого поселили Гомера,
Он превратился бы тут в дикого гета, поверь.
Ты уж прости, я и сам признаю: распустил я поводья,
Дело забросил свое, пальцы писать не хотят.
25 Тот высокий порыв, что возносит мысли поэта —
Был он мне так знаком, ныне забыл он меня.
Нехотя выну подчас дощечку, нехотя муза,
Словно неволят ее, руку приложит к труду.
Мало, а то и совсем никакой мне утехи в писанье,
30 Радости нет вязать в стройном размере слова.
То ли затем, что в стихах никогда мне не было пользы,
Что, напротив, от них все мои беды пошли;
Или затем, что слагать стихи, никому не читая, —
То же, что миму плясать мерную пляску во тьме.
35 Слушатель рвенья придаст, от похвал возрастет дарованье,
Слава, шпоры вонзив, к мете ускорит твой бег.
Кто нас прослушает здесь? Желтогривые разве кораллы609
Или кого там еще Истр полудикий вспоил?
Но в одиночестве что мне начать? Чем досуг мой печальный
40 Стану я тешить и как долгие дни коротать?
Я не привержен вину, ни игре обманчивой в кости —
То, в чем обычно дают времени тихо уйти.
Не привлекает меня (даже если бы вечные войны
И не мешали тому) новь поднимать сошником.
45 Вот и осталась одна холодная эта услада,
Дар Пиэрид — богинь, мне услуживших во зло.
Ты же, кого счастливей поил Аонийский источник,
Преданно труд люби, пользу дающий тебе,
Свято музам служи и что-нибудь из сочинений
50 Самых недавних твоих нам на прочтенье пришли.
III. Непостоянному другу
Жаловаться ль? Умолчать? Обвинить, не назвав твое имя,
Иль без зазренья открыть каждому, кто ты такой?
Нет, обойдусь без имени здесь — или жалобой нашей
Я, и ославив, создам прочную славу тебе.
5 В крепком пока я плыл корабле, с устойчивым килем,
Первым ты был готов в море пуститься со мной.
Ныне ж, едва судьба нахмурилась, ты на попятный —
Видно, боишься, что друг помощи станет просить!
Даже делаешь вид, что со мной никогда и не знался,
10 Имя заслышав «Назон», спросишь: «Да кто он такой?»
А ведь Назон — это я, и нас, хоть забыть предпочел ты,
Чуть ли не с детских лет связывал дружбы союз.
Я тот самый, кому поверять спешил ты заботу,
Кто и в забавах тебе первым товарищем был.
15 Тот я, с кем тесно ты в домашнем дружил обиходе,
Тот я, чью Музу, хваля, ты бесподобной назвал.
Тот я, о ком теперь, вероломный, не знаешь ты, жив ли,
Да и не спросишь. Зачем? Ты-де с таким не знаком!
Если меня в те дни не любил — значит, ты притворялся,
20 Если же искренним был — ты легковесней коры.
Спорь! За какую, открой, изменил нам обиду? Но если
Жалобы ложны твои, тем справедливей моя.
Наша какая вина не велит тебе прежним остаться?
Или вменяешь ты нам наше несчастье в вину?
25 Если ты мне ничем не помог — ни советом, ни делом,
Хоть бы прислал письмо, два бы словечка черкнул!
Где там! Верю с трудом, но ходит молва, что и словом
Только чернишь ты меня, падшего злобно клеймишь.
Что, безумный, творишь? А вдруг отвернется Фортуна?
30 Сам ты себя лишил права на слезы друзей!
Непостоянство свое скрывать не хочет богиня;
Глянь — на вертящийся круг встала нетвердой ногой.
Легкая, словно листок, она ненадежна, как ветер,
Равен, бесчестный, с ней легкостью ты лишь один.
35 Все, что людям дано, как на тонкой подвешено нити:
Случай нежданный, глядишь, мощную силу сломил.
Кто на земле не слыхал о богатствах и роскоши Креза?
Но, как подачку, жизнь принял он в дар от врага.
Тот, кто в страхе держал под всесильной рукой Сиракузы,
40 Низким кормясь ремеслом, впроголодь, сверженный, жил.
Кто Великого был сильней?610 Но голосом тихим
Помощи, робкий беглец, он у клиента просил.
Муж, пред которым вчера склонялись, покорствуя, земли,
В тесном жилье бедняка нищим из нищих стоял.
45 Славный триумфом двойным — над кимврами и над Югуртой —
Тот, в чье консульство Рим праздновал столько побед,
Марий лежал в грязи, укрывая в болотной осоке
Мужу такому никак не подобавший позор.611
Все начинанья людей — игрушка божественной власти;
50 Час течет — но от нас скрыто, чем кончится он.
Если бы кто мне сказал: «Жить ты будешь на водах Эвксина,
Вечно страшась, что гет ранит стрелою тебя», —
«Что ты! Испей, — ответил бы я, — очистительных соков,
Сколько их могут родить всей Антикиры луга!»612
55 Все же я здесь и, хотя б остерегся стрел ядовитых,
Пущенных смертной рукой, — стрел божества не уйти,
Ты же в страхе живи и радостью не похваляйся:
Только сказал — и она вмиг обернулась бедой.
VII. Весталису
Присланный ныне к нам, на берег Эвксина, Весталис,
Здесь, под Полярной звездой, римский закон утвердить,
Сам ты узнал, каков этот край, где меня поселили,
И справедливость моих жалоб везде подтвердишь.
5 Юный внук альпийских царей!613 Если ты мой свидетель,
Веру скорей обретет наша неложная речь.
Видел и ты, как в лед застывает Понт на морозе,
Как без кувшина вино форму кувшина хранит.
Видел, как груженый воз с воловьей упряжкой по Истру —
10 Посуху стрежнем реки гонит отважный язиг.
Знаешь и то: в кривом острие здесь яд посылают,
Чтобы, вонзаясь, стрела смертью грозила вдвойне.
(Только об этой беде ты издали знай: самолично
Не довелось бы тебе с нею спознаться в бою!)
15 «Первый метатель копья манипула первого»614 — этим
Званьем недавно тебя воинский труд увенчал.
И означает оно немалый почет — но достойна
Трижды славнейших наград ратная доблесть твоя.
20 Помнит Дунай, как сильной рукой ты в пурпур недавно
Воды окрасил его, с гетскою кровью смешав.
Помнит мятежный Эгис, как его усмирил ты — и ложен
Был тот дерзкий расчет на неприступность горы:
За облака вознесен, не так в оружии город
Видел надежный оплот, как в положенье своем.
25 Дерзкий враг отобрал Эгис у царя ситонийцев
И, отобрав, держал взятое в цепких руках;
Но по реке на судах пришел Вителлий615 и грозно
Против гетских сил выстроил свой легион.
И у тебя, достойнейший внук благородного Донна,
30 Жажда зажглась в груди ринуться в сечу мужей.
Издалека приметный для глаз сверканьем доспехов,
Не пожелал ты скрыть храбрость свою хоть на миг;
Шел напролом, одолев и булат, и гордую кручу,
Шел сквозь частый град падавших с выси камней.
35 И не явились тебе помехой дротиков стаи,
Черные тучи стрел с ядом змеи в остриях.
В шлеме тростинки торчат, многоцветными перьями вея,
Негде в разбитый щит новой вонзиться стреле.
Он и от прежних тебя не укрыл. Но с думой о славе
40 Боль пламенеющих ран ты не хотел замечать.
Так, мы помним, Аякс против Гектора бешено бился,616
Факелоносцев разил — и отстоял корабли!
Грудь на грудь пошли. Скрестили мечи в рукопашной.
Время железу решить яростной битвы исход.
45 Что ты в бою тогда совершил, о всем не поведать,
Скольких убил врагов, как и кого одолел:
Ты бы считал и не счел те груды порубленных гетов,
Всех, кого попирал в битве победной стопой.
Младшие брали пример со старшего: в сечу кидались,
50 Много приняли ран, подвигов много свершив.
Но настолько же всех превзошел ты отвагой, насколько
Самых ретивых коней в беге обгонит Пегас.
Вновь покорен Эгис, и подвига верный свидетель,
Стих мой векам передаст славу, Весталис, твою.
VIII. Суиллию
Долго, ученейший муж, не слал ты мне вести, Суиллий,
Но запоздалому все ж рад я письму твоему:
В нем обещаешь ты нам, что помощь подашь, если вышних
Благочестивой мольбой к милости можно склонить.
5 Пусть не успеешь ни в чем, я в долгу у душевного друга,
Ибо в заслугу зачту эту готовность помочь.
Только б на долгий срок твоего достало порыва,
Не охладили б его вечные беды мои.
Тесная связь родства (да продлится она нерушимо!)
10 Мне как будто дает право на дружбу твою.
Та, что тебе женой, для меня как дочка родная,
Та, что женою мне, зятем тебя назвала.
Горе! Ужель, прочитав эти строки, лицо покривишь ты
И устыдишься признать наше с тобою родство?
15 Только в толк не возьму, чего здесь можно стыдиться, —
Разве того, что на нас счастье не хочет смотреть?
Станешь ли ты выверять родословную нашу, увидишь:
Всадниками искони прадеды были мои.
Ну, а захочешь узнать о нравах моих, убедишься:
20 Нет на мне пятна, кроме оплошности той.
Если надеешься впрямь что-то выпросить нам у бессмертных,
Ты обратись к божеству голосом истой мольбы.
Юноша Цезарь — твой бог!617 Его склони к милосердью!
Этот алтарь ты чтишь, знаю, превыше других.
25 Цезарь молящим не даст возносить напрасно молитву
Пред алтарем. Ищи помощи здесь для меня.
Благоприятное пусть оттуда дойдет дуновенье,
И затонувший челн вмиг из пучины всплывет.
Я на высоком огне воскурю торжественный ладан,
30 Буду свидетелем я силы всевластных богов.
Но беломраморный храм я тебе не воздвигну, Германик, —
Средства мои подточил горький судьбы поворот.
Пусть тебе города, процветая, храмы возводят, —
Благодарит Назон тем, что имеет, — стихом.
35 Знаю, скуден мой дар, я малым плачу за большое,
За возрожденную жизнь только слова приношу.
Но кто лучшее дал, что мог, свою благодарность
Этим сполна изъявил — тщетной не будет она.
Ладан, в горсти бедняком принесенный, не меньше угоден,
40 Нежели тот, что богач чашами сыплет в огонь.
Агнец молочный и бык, растучневший на травах Фалиска,
Оба Тарпейский алтарь кровью своей оросят,
Впрочем, нередко герой из услуг наиболее ценит
Ту, что окажет ему, песни слагая, поэт.
45 Песня деянья твои широко прославит по свету,
Песня в смене веков славе померкнуть не даст.
Песнями доблесть жива; через них далеким потомкам,
Тленья избегнув, она весть о себе подает.
Старость все сокрушит, растлит и железо и камень,
50 Сила не может ничья времени силу сломить.
Но писанья живут. По ним Агамемнона знаем,
Знаем и тех, кто пошел с ним или против него.
Кто бы без песни знал о дерзких семи ратоборцах —
Как они в Фивы пришли, что их постигло потом?
55 Да и богов создает, если молвить дозволено, песня:
Их величье мертво без воспевающих уст.
Знаем: Хаос был, изначальной природы громада, —
Был, и распался, и стал сонмом своих же частей.
Знаем: дерзнувших достичь небесной державы гигантов
60 В Стикс каратель низверг, грянув из тучи огнем.
Знаем: бессмертье дала победа над индами Вакху;
Знаем: Эхалию взяв, стал олимпийцем Алкид.
Если, о Цезарь, твой дед вознесен за свою добродетель
В небо звездой, то и здесь праздною песнь не была.
65 Пусть же, если есть в нашем гении жизни толика,
Пусть, Германии, тебе отдана будет она.
Сам поэт, отвергать ты не станешь услуги поэта
И по достоинству их можешь ты сам рассудить.
Если бы имя тебя не призвало к делам высочайшим,
70 Стал бы ты, как обещал, славой и гордостью муз.
Ты нам не песню давать предпочел — но предметы для песен:
Вовсе расстаться с ней разве ты можешь, поэт?
То сраженье ведешь, то слова под размер подбираешь,
Что для другого труд, стало досугом твоим.
75 И, как привержен равно Аполлон кифаре и луку, —