Некрич Александр. 1941, 22 июня

   Однако, несмотря на все трудности, советско-японские отношения уже входили в период временного урегулирования. Перспективы его улучшились после подписания во второй половине января 1941 г. протокола о продлении рыболовной конвенции до конца 1941 г. Определенное воздействие оказало на позицию Японии и неудачное начало японо-американских переговоров.
   Вскоре после подписания Тройственного пакта японское правительство обратилось к правительству СССР с предложением заключить пакт о ненападении. Одновременно Япония просила Германию содействовать заключению пакта.
   План, предложенный Риббентропом, был отклонен в ноябре 1940 г. Советским правительством. Между тем сторонники направления японской агрессии на юг оказывали все большее влияние на японскую внешнюю политику и требовали с этой целью обеспечить безопасность японского тыла на севере, т.е. в северо-восточных районах Китая, граничащих с Советским Союзом и Монгольской Народной Республикой. Немалую роль сыграло то обстоятельство, что уроки Халхин-Гола еще не были забыты японской военщиной. Перспектива войны против СССР казалась куда более опасной, чем нападение на английские владения в Юго-Восточной Азии с учетом того, что Англия находилась в весьма тяжелом положении. 3 февраля 1941 г. на совместном заседании правительства и представителей военных кругов были одобрены «Принципы ведения переговоров с Германией, Италией и Советским Союзом». 12 марта японский министр иностранных дел Мацуока отбыл в Европу. Во время остановки в Москве Мацуока предложил Советскому правительству заключить пакт о ненападении. Напомним, что в 30-е годы Советский Союз неоднократно обращался к Японии с таким предложением, но тогда оно было отклонено Японией. В новой же обстановке Советский Союз не считал достаточным заключение лишь пакта о ненападении. Было важно заручиться нейтралитетом Японии на случай осложнений с Германией. Поэтому Советский Союз выдвинул контрпредложение: заключить договор о нейтралитете. 26 марта с этим предложением Мацуока и отправился в Берлин.
   После издания директивы «Барбаросса» гитлеровская Германия стала оказывать давление на Японию с целью заставить ее занять позицию, которая бы благоприятствовала германским планам. Во второй половине января 1941 г. при встрече с Муссолини в Бергхофе Гитлер говорит о Японии, «чья свобода действий ограничена Россией, точно так же как и Германии, которая должна держать на советской границе 80 дивизий в постоянной готовности на случай действий против России». Оценивая Японию как важный фактор борьбы с Англией и Соединенными Штатами, Гитлер не без умысла подчеркивал, что часть японских сил скована Советским Союзом.
   Гитлер, принимая 3 февраля 1941 г. японского посла Курусу, явившегося к нему с прощальным визитом, сделал послу прозрачные намеки относительно возможного развития германо-советских отношений. "Нашими общими врагами, — говорил он, — являются две страны — Англия и Америка. Другая страна — Россия — не является врагом в данный момент, но представляет опасность для обоих государств (т. е. для Германии и Японии. — А. Н.). В данный момент в отношениях с Россией все в порядке. Германия верит этой стране, но 185 дивизий, которые Германия имеет в своем распоряжении, обеспечивают ее безопасность лучше, чем это делают договоры. Таким образом, — заключил Гитлер, — интересы Германии и Японии абсолютно параллельны в трех направлениях".
   Добиваться скорейшего вовлечения Японии в войну — такая установка была дана в директиве германского верховного командования вооруженных сил № 24 от 5 марта 1941 г. относительно сотрудничества с Японией. В этом документе прямо указывалось, что цель германской политики заключается в том, чтобы вовлечь Японию в активные действия на Дальнем Востоке как можно скорее". «Операция Барбаросса, — говорилось далее, — создает для этого особо благоприятные политические и военные условия». Из этой директивы явствовало, что речь идет о нападении Японии на английские владения, в то время как Германия, нападая на Советский Союз, высвобождает скованные на Дальнем Востоке японские войска.
   Во время пребывания японского министра иностранных дел в Берлине эта установка была лейтмотивом всех бесед с ним Гитлера и Риббентропа. Подчеркивая, что Англия уже потерпела поражение и для Японии выгодно немедленно выступить против нее, глава германского рейха обращал внимание японского министра также и на то, что надеждой Англии являются американская помощь и Советский Союз. Упоминая в данной связи Советский Союз, Гитлер хотел отвратить Японию от подписания в Москве каких-либо политических соглашений. Риббентроп также старался внушить Мацуоке мысль о скором поражении Англии и ликвидации Британской империи; следовательно, Японии следует поспешить, напав, скажем, на Сингапур. Риббентроп всячески давал понять собеседнику, что война Германии против СССР неизбежна. Отсюда Мацуока должен был сам прийти к выводу о том, что нет смысла входить с Советским Союзом в политическое соглашение. Ведь союзник Японии, Германия, все берет на себя… Риббентроп разъяснял Мацуоке: «Немецкие армии на востоке наготове в любое время. Если Россия однажды займет позицию, которую можно будет интерпретировать как угрозу Германии, фюрер сокрушит Россию. Германия убеждена, что кампания против России окончится абсолютной победой немецкого оружия и полным разгромом Красной Армии и русского государства. Фюрер убежден, что в случае действий против Советского Союза через несколько месяцев не будет больше великой державы России… Не следует также упускать из виду, что Советский Союз, несмотря на все отрицания, все еще ведет коммунистическую пропаганду за границей… Далее остается фактом, что Германия должна обезопасить свой тыл для решающей битвы с Англией… Немецкая армия практически не имеет противников на континенте за возможным исключением России».
   В беседе от 29 марта 1941 г. Риббентроп в своей обычной провокационной манере заверял Мацуоку: «Если Россия когда-либо нападет на Японию, Германия ударит немедленно». Следовательно, безопасность Японии на севере обеспечена.
   Давление на Мацуоку оказывалось с неослабевающей настойчивостью в течение всего пребывания японского министра в Берлине 4 апреля Мацуока вновь беседовал с Гитлером, а 5 апреля — с Риббентропом. Снова и снова немецкие министры уверяли Мацуоку, что Англия вот-вот рухнет и мир будет достигнут ценой ее полной капитуляции. Японии следует поспешить. Мацуока понимающе поддакивал, делая вид, что со всем согласен, и просил оказать помощь Японии в вооружении, в частности в оборудовании подводных лодок. Мацуока обещал своим партнерам поддержать в Токио план нападения на Сингапур, хотя во время пребывания в Берлине получил предупреждение верховного командования о нежелательности принимать на себя какие-либо военные обязательства, например, нападения на Сингапур. Сам Мацуока исходил из расчета, что война с Англией не обязательно будет означать также войну с Соединенными Штатами Америки. Несмотря на заверения Риббентропа, что Германия обеспечит безопасность Японии на севере, Мацуока, действуя в духе полученных в Токио директив, решил добиваться прямого японо-советского соглашения. Еще второго февраля в Токио был утвержден документ «О форсировании политики продвижения в южном направлении».
   Переговоры о заключении советско-японского пакта возобновились с 8 апреля, после возвращения Мацуоки в Москву. Они проходили в обстановке продолжающихся разногласий по поводу характера договора. Японский министр иностранных дел настаивал на заключении пакта о ненападении. Советская сторона соглашалась на это при условии ликвидации японских концессий на Северном Сахалине. После долгих споров было решено подписать договор о нейтралитете, что и было сделано 13 апреля 1941 г. Одновременно Мацуока дал письменное обязательство разрешить в течение нескольких месяцев вопрос о концессиях на Северном Сахалине. Позднее, в связи с начавшейся германо-советской войной, к проблеме концессий уже не возвращались.
   Советско— японский пакт о нейтралитете был одобрен в Токио, так как в тот момент сторонники экспансии в южном направлении имели перевес. Это выразилось и в том, что 12 июня было решено активизировать действия Японии на юге, не останавливаясь перед войной с Англией и Соединенными Штатами Америки. Окончательное же решение было принято спустя 10 дней после нападения Германии на Советский Союз, на императорской конференции 2 июля 1941 г.

Глава 6. Предупреждения, которыми пренебрегли

   «Мудрое предначертание…»
 
   Пересмотр концепции истории советского периода дело далеко не новое. Под разными углами зрения он производился время от времени во все советские времена. Но лишь после смерти Сталина появились первые критические суждения о событиях Отечественной войны 1941-1945 годов и предшествующего ей периода. В конце 50-х и начале 60-х годов появились публикации документов, а затем статьи и исследования, в которых прежняя верноподданническая оценка роли политического руководства начала пересматриваться. Конечно, это было тесно связано с начавшейся реабилитацией жертв сталинского режима, в том числе и военачальников. Надо отдать должное огромной полезной работе, проделанной тогда «Военно-историческим журналом», его сотрудниками и главным его редактором Н.Г. Павленко.
   Эта прерванная линия на поиски объективного подхода к сложным событиям советской истории возобновилась в годы перестройки; в отличие от 60-х годов, она пошла и в ширь — вдоль всего фронта советской истории, и в глубь событий, трагичность которых и сейчас еще заставляет поеживаться.
   Собственно говоря, кроме войны с Германией 1941-1945 годов, осталось немного страниц советской истории, которыми советские граждане могли бы гордиться. Это видно, между прочим, и из недавнего партийного документа, в котором говорится: «Освещая историческую преемственность поколений, надо особо отметить 45-летие великой победы, громадные заслуги Советского народа перед человечеством в освобождении мира от фашистской чумы».
   Этой задаче подчинены публикации документов из архивов ЦК КПСС, Государственного комитета обороны, личных архивных фондов Сталина, Молотова, Центрального партийного архива Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Публикация этих документов должна, очевидно, помочь найти ответ на самый болезненный и самый острый вопрос: «Знало ли советское руководство о готовящемся нападении фашистской Германии? Насколько были готовы к отражению нашествия страна, армия, партия?»{310}, говорилось в предисловии к первой подборке документов, составленной общим отделом ЦК КПСС и Институтом марксизма-ленинизма.
   Публикации эти интересны. Только вот незадача: почему к исследованию этих документов привлечены лишь официальные историки, а не открыт доступ всем без исключения профессиональным историкам, как то делается во всех цивилизованных государствах? Вопрос этот пока еще больше риторический. Система привилегий прочно укоренилась в советских архивах, подобно тому как она существует до сих пор во всех сферах советской жизни. Мне лично пришлось в этом убедиться совсем недавно, когда я столкнулся в Москве с уловками начальства в ряде формально открытых архивов.
   Среди недавно (1990 год) опубликованных документов обращает на себя внимание Справка Комитета государственной безопасности СССР «О разведывательной деятельности органов госбезопасности накануне нападения фашистской Германии на Советский Союз».
   Судя по подборке документов, Наркомат внутренних дел получал с конца июня 1940 г. систематическую информацию из разных источников о военных приготовлениях Германии против СССР. Информация эта разного качества но ясна по своему содержанию: Германия ведет военные приготовления оборонительного и наступательного характера. К первому роду относится строительство укреплений вдоль советско-германской границы, восточного побережья Балтийского моря, расстановка мин, расширение производственных площадей военных объектов. Ко второму роду — информация о передислокации немецких дивизий с запада, в том числе танковых, на территорию Польши, появление новых типов самолетов бомбардировочной авиации.
   В сообщениях советских агентов — немцев из германского министерства хозяйства и генштаба в октябре 1940 г. указывалось, что в начале 1941 года Германия начнет войну против СССР.
   Согласно разведданным ГУГБ НКВД СССР в октябре месяце против СССР было сосредоточено свыше 85 дивизий — более одной трети немецких сухопутных сил. Но вскоре сосредоточение германских войск вдоль советской границы начало ослабевать — их перебрасывали в Румынию, Венгрию и Словакию. В то же время усилилось строительство объектов ПВО, транспортных сооружений и аэродромов.
   В феврале и особенно в марте 1941 года усилилась аэрофотосъемка советской территории, а в генеральном штабе «Люфтваффе» составляются планы бомбардировок важнейших объектов в СССР. В апреле агентурная разведка из Берлина передает в Москву сообщения военного и дипломатического характера, из которых очевидно, что Германия ведет «обширную подготовку» к нападению на СССР. Называются даты предстоящего нападения — сначала май, а после начала войны с Югославией — июнь 1941 года.
   А затем уже следуют день за днем сообщения о приближающихся сроках немецкого вторжения.
   Аналогичная информация поступает и по каналам Главного разведывательного управления Генштаба Красной Армии. Поступает волне своевременно, но ей не верят.
   В 60— е годы по рукам бродила рукопись советского разведчика полковника В.А. Новобранца. Мне посчастливилось прочесть ее тогда целиком, и авторы «Утопии у власти» даже ссылаются на нее. Так бы о рукописи и не узнали, если бы генерал П.Г. Григоренко не рассказал в своей замечательной книге «В подполье можно встретить только крыс» об одном из эпизодов, имеющих прямое отношение к информации о готовящемся нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. Речь шла о знаменитой разведсводке № 8.
   Недавно журнал «Знамя» опубликовал как раз этот отрывок из мемуаров В.А. Новобранца. Достойно сожаления, что редколлегия журнала не сочла необходимым упомянуть книгу генерала Григоренко, в которой впервые была предана гласности эта удивительная история. Суть ее заключается в том, что Новобранец, в то время начальник информационного отдела ГРУ, вошел в конфликт с главой ГРУ генералом Голиковым из-за того, что сведения о количестве немецких дивизий, сосредоточиваемых против СССР, постоянно занижались Голиковым в разведсводках, предназначенных для Сталина и других ответственных лиц в руководстве. Делал он это, по мнению Новобранца, да и не только его, в угоду убеждению Сталина, что Германия нападать на СССР не собирается, а все эти данные всего лишь дезинформация, исходящая от англичан. Те только спят и видят, как бы спровоцировать войну между СССР и Германией. Случилось так, что при подготовки очередной сводки в декабре 1940 г. Голиков «срезал» немецкую группировку на 15 дивизий. Тогда Новобранец сам составил сводку, указав реальную группировку немецких войск против СССР (около 110 дивизий), подписал ее и разослал в войска.
   Вскоре Новобранец был из Разведупра уволен. Такова история, рассказанная Новобранцем. Среди других деталей он упоминает, что Г.К. Жуков в своих мемуарах сообщает, что по данным Генштаба от 4 апреля 1941 года, т. е. через 5 месяцев после сводки № 8, против СССР находилось 72-73 дивизии и 10 в Румынии.
   Многие обвиняют Голикова, что он в угоду Сталину сознательно преуменьшал опасность немецкого нападения и так же, как его хозяин, комментировал, что разведанные могли быть подброшены английской разведкой. Но вот извлечение из спецсообщения № 660477 СС от 5 мая 1941 года «О группировке немецких войск на Востоке и Юго-Востоке». В ней говорится, что общее количество немецких войск на 5 мая достигает 103-107 дивизий. И вывод: «За два месяца количество немецких дивизий в приграничной зоне против СССР увеличилось на 37 дивизий — с 70 до 107…» Следовательно, если Новобранец прав, то увеличение на 37 дивизий дает конечную цифру в 147! Это не считая румынских и венгерских?!
   Группировка немецких войск, выставленная против СССР, составляла вместе с войсками союзников Германии -190 дивизий, немецких же было 153.
   А вот и финал: донесение Берии Сталину от 21 июня 1941 года: "Начальник Разведуправления, где еще недавно действовала банда Берзина, генерал-лейтенант Ф.И. Голиков жалуется… на своего подполковника Новобранца, который тоже врет, будто Гитлер сосредоточил 170 дивизий против нас на нашей западной границе…
   Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помнили Ваше мудрое предначертание: в 1941 г. Гитлер на нас не нападет!…"

С границы сообщают…

   Вряд ли нужно было более ясное доказательство намерения гитлеровской Германии не считаться с интересами Советского Союза, чем нападение на Югославию в день заключения советско-югославского договора. В то же время подписание договора с Югославией, а спустя неделю — пакта о нейтралитете с Японией, как будто показало, что Советский Союз не намерен закрывать глаза на враждебные германские акты.
   Предупреждения о готовящемся германском нападении на СССР поступали с разных сторон, из разнообразных источников. Они стекались в Москву в виде сообщений военных округов, данных пограничной службы, материалов иностранной прессы и радио, наконец по разведывательным и дипломатическим каналам.
   На советско-германской границе положение оставалось напряженным. Шла тайная, а иногда и явная война. Вражеские лазутчики, диверсанты, вооруженные банды день за днем «прощупывали» границу. Потери противника от боевых столкновений на границе исчислялись только убитыми и ранеными в количестве около 1300 человек. То вооруженная группа пыталась углубиться на советскую территорию, то вражеских агентов, имевших при себе радиопередатчики, обнаруживали в ближайшем тылу.
   По данным, приведенным в «Истории Великой Отечественной войны», пограничные войска на территории западных военных округов задержали около 5 тыс. вражеских агентов и уничтожили немало вооруженных банд. Только на территории Польши, согласно данным разведки советских пограничных войск, было обнаружено 95 немецких агентурно-вербовочных и переправочных пунктов. Информация, которую получала пограничная служба различными способами, не оставляла сомнений в том, что на территории так называемого генерал-губернаторства гитлеровцы ведут интенсивные военные приготовления, направленные против СССР, что туда перебрасываются войска из Западной Европы и с Балкан. Сведения эти были абсолютно достоверными и во многих случаях содержали точное наименование воинских частей, данные о числе проследовавших эшелонов, о военной технике в этих частях, о строительстве аэродромов, дорог, подъездных путей.
   Другим верным признаком усиления военной опасности было резкое возрастание числа вражеских агентов, пытавшихся пересечь советскую границу. Число задержанных или уничтоженных вражеских агентов в 1941 г. по сравнению с январем-мартом 1940 г. увеличилось в 15-20 раз, в апреле-июне 1941 г. по сравнению с апрелем-июнем 1940 г. — в 25-30 раз.
   Вся эта информация, следуя по служебным каналам, начиная от пограничных застав, поступала в соответствующий отдел Главного управления пограничных войск (ГУПВ), которое незамедлительно передавало ее в Генеральный штаб Наркомата обороны и правительству.
   Чем ближе дело шло к войне, тем больше наглели гитлеровцы, начавшие переброску на территорию СССР вооруженных групп. В «Истории Великой Отечественной войны» приводится пример, как советскую границу перешли 16 вооруженных немецких солдат, переодетых в форму инженерных войск Красной Армии. В бою с пограничниками было убито 11 гитлеровцев, пятеро взято в плен.
   В то время в пограничных районах было сосредоточено огромное число людей, занятых на строительстве оборонительных рубежей.
   Вражеские агенты смешивались со строителями и незаметно проникали на советскую территорию. В апреле и мае 1941 г. фашистская разведка начала засылать в Советский Союз агентов высокой квалификации. Большинство из них окончило специальные разведывательные школы в Штеттине, Кенигсберге, Берлине и Вене. Некоторые были обнаружены, но иные проникли в тыл и в день 22 июня дали знать о своем присутствии диверсиями, нападениями и убийствами. О случаях проникновения вражеских диверсантов и о положении на границе вообще командиры соединений Красной Арии, дислоцированных вблизи границы, не всегда имели ясное представление, так как в тот период стройной системы информации в звене пограничный отряд — стрелковая дивизия создано не было. Такая информация осуществлялась в звене пограничный округ — военный округ. В ряде случаев эта информация поступала непосредственно в Главное управление в Москву и только там передавалась Наркомату обороны, который в свою очередь решал, сообщать эту информацию в войска или нет. Таков был сложный путь, который проделывала зачастую важная для данной дивизии в данный момент информация.
   А как обстояло дело в воздухе? Немецкие самолеты и после пограничных соглашений продолжали нарушать советскую границу и вести интенсивную разведку.
   С апреля 1940 г. не только пограничным войскам, но и частям Красной Армии запрещалось открывать огонь по нарушителям советских воздушных границ. Германское правительство было официально об этом информировано.
   Главный маршал артиллерии Н.Н. Воронцов подтверждает, что противовоздушная оборона имела "категорическое приказание не открывать огня зенитной артиллерии по немецким самолетам; истребительной авиации также запрещалось их сбивать. При встрече с немецкими самолетами истребители должны были предлагать им приземлиться на один из наших аэродромов. Однако такие предложения немцы, конечно, «не понимали» и спокойно уходили на свою территорию.
   Маршал Советского Союза" И.Х. Баграмян рассказывает, что командующий Киевским особым военным округом генерал-полковник М.П. Кирпонос просил "Москву разрешить хотя бы предупредительным огнем препятствовать действиям фашистских самолетов. Но его одернули: «Вы что — хотите спровоцировать войну?»
   Правда, советская воздушная служба охраны границы иногда вынуждала немецкие самолеты приземлиться. В отдельных случаях у экипажей немецких самолетов были обнаружены фотопленки, не оставлявшие сомнений в преднамеренном характере «случайного» углубления в воздушное пространство СССР. Но даже в этих случаях проявлялось неслыханное великодушие: летчиков отправляли назад в Германию, а самолеты возвращали немецкому командованию. Печальнее всего было то, что пока шло расследование, немецкие летчики часто оставались на тех полевых аэродромах, где их заставили приземлиться, и, пользуясь относительной свободой, могли вести и, нет сомнения, вели наблюдения. Эти сведения были весьма кстати для немецкого командования воздушных сил, намечавшего объекты бомбардировок на советской территории на первые дни войны. Нарушения советской воздушной границы с каждым месяцем принимали все большие масштабы. Советское правительство неоднократно заявляло германскому правительству протест. С января 1941 г. и до начала войны немецкие самолеты 152 раза нарушали советскую границу.
   С 27 марта по 18 апреля 1941 г. было 80 случаев нарушения немецкими самолетами воздушного пространства СССР. 15 апреля около Ровно приземлился немецкий самолет, в котором была найдена камера с заснятой пленкой части топографической карты СССР; все это неопровержимо свидетельствовало о том, что самолет выполнял шпионское поручение. По сообщению германского поверенного в делах в Советском Союзе Типпельскирха, Наркоминдел вручил ему по этому поводу вербальную ноту. Германскому советнику напомнили, что пограничным войскам был дан приказ не открывать огня по немецким самолетам, летающим над советской территорией, до тех пор, пока такие полеты не станут частыми. Типпельскирх сообщил своему начальству в Берлин: «…Следует ожидать серьезных инцидентов, если немецкие самолеты будут продолжать перелеты советской границы».

Дополнительные сведения

   Информация, поступавшая в Москву по дипломатическим и разведывательным каналам, также не должна была оставить и тени сомнения в активной подготовке, проводимой гитлеровской Германией для нападения на Советский Союз.
   Советские дипломатические и военно-дипломатические представители с лета 1940 г. систематически сообщали в Москву об интенсивных военных приготовлениях немцев. Так, советский военный атташе во Франции генерал-майор И. А. Суслопаров рассказал автору, что в июле 1940 г. он получил официальный отчет французского генерального штаба о причинах поражения Франции. В этом же месяце, во время пребывания в Москве, советский военный атташе подробно доложил об этом, а также и о дислокации немецких войск как на советско-германской границе, так и в других странах Европы.
   Охлаждение, наступившее в германо-советских отношениях, быстро почувствовали уже в январе 1941 г. советские дипломатические работники, находившиеся во Франции.
   Немецкие власти чинили препятствия при передвижении советских работников, в том числе и военного атташе, по территории Франции. Суслопаров рассказывает также, что была прекращена выдача виз советским гражданам на выезд в СССР. Немцы потребовали, чтобы помощник советского военного атташе выехал из Парижа. В начале февраля все сотрудники советского посольства, в том числе и военного атташе, а также их семьи выехали в Виши. В Париже осталось только советское консульство.