Находясь в плену этого убеждения, командир конвоя приказал оставшимся двум тральщикам осторожно подойти к борту транспорта для спасения людей, но затем тральщику ТЩ-114 он все же велел встать на якорь, чтобы не маневрировать на «минном поле».
   Если бы конвой действительно попал на минное поле, то эти действия были бы правильными, однако в этом районе моря мин не было.
   Здесь, в Карском море, как оказалось, крейсировали вражеские подводные лодки, вооруженные, как потом было установлено, новыми акустическими торпедами.
   Дальнейшее развитие событий подтвердило, что суда атаковывались подводными лодками с использованием акустических торпед.
   Вскоре установили ее эффективные свойства: акустическая торпеда самонаводилась на корабль по шуму от его винтов и машин и взрывалась под влиянием его магнитного поля. Поэтому уклониться от акустической торпеды путем маневрирования было невозможно, так как она сама маневрировала, непрерывно следуя на шум от винтов и машин.
   Значит, надо было искать подводную лодку противника и отражать ее атаки. Но таких торпед в те дни наши моряки не знали, поэтому не существовало и тактики борьбы против них.
   Пользуясь внезапностью применения новых торпед, вражеские подводные лодки, никем не преследуемые, неоднократно выходили на боевые позиции для торпедных залпов.
   Так погибли ТЩ-118 и ТЩ-114, причем ТЩ-114 от взрыва разломился пополам. Погибла большая часть личного состава тральщиков, в том числе и командир конвоя А.З. Шмелев.
   После потопления тральщиков подводные лодки добили транспорт «Марина Раскова».
   До этого происшествия Эдуард Гайкович Авалян, Юрий Гурьевич Кимнатный и Виктор Львович Перчук плавали на тральщике ТЩ-116. Первые двое участвовали в выполнении кораблем пяти боевых заданий, а Перчуку довелось участвовать в шести.
   Этот тральщик потопил немецкую подводную лодку. При этом событии Авалян обеспечил бесперебойную связь командного поста со всеми боевыми постами, непосредственно работал по подготовке к бою главного орудия, от которого зависело потопление подводной лодки. Кимнатный сумел организовать помощь для быстрой подачи боезапаса к орудию.
   При затяжном выстреле, пренебрегая опасностью, Авалян быстро удалил выбрасываемый патрон из коренника и обеспечил этим приемом нормальную стрельбу. Перчук, находясь на вахте у реостатов обмотки размагничивания, четко следил за изменением курса корабля, быстро и безошибочно устанавливал расчеты на заданный курс и тем самым обеспечил безопасность корабля от воздействия электромагнитных мин противника.
   В данном происшествии Авалян и Кимнатный проявили и находчивость, и отвагу при спасении личного состава с ТЩ-118 и с транспорта «Марина Раскова». В ходе происшествия ТЩ-116 подобрал с воды погибающих и возвратился в базу.
   За мужество и отвагу, проявленные в боях против немецко-фашистских захватчиков, в то время еще будучи курсантами, Авалян и Кимнатный были награждены медалями Ушакова, а Перчук — медалью Нахимова.
   Возвратимся снова к сути происшествия.
   Разработка, производство и размещение акустической торпеды для подводных лодок являлись военной тайной особой важности, и противнику удалось сохранить эту тайну также и в процессе боевого использования.
   Когда идет война, беда не ходит одна. Такие происшествия, как у нас в Карском море, случились и в других морях у нашего союзнического Британского флота.
   Однажды морякам Балтийского флота удалось захватить германскую в Таллине подводную лодку, на которой обнаружились две акустические торпеды Т-5.
   В связи с этим, премьер-министр Великобритании У. Черчилль в личном и строго секретном послании И.В. Сталину 30 ноября 1944 года писал, что это единственный известный тип торпед, управляемых на основе принципов акустики и он является весьма эффективным не только против торговых судов, но и против эскортных кораблей. Хотя эта торпеда еще не применялась в широком масштабе, однако при помощи нее было потоплено или повреждено 24 британских эскортных судна, в том числе пять судов из состава конвоев, направленных в Северную Россию.
   У. Черчилль извещал о том, что в течение многих месяцев противник готовился начать новую кампанию подводной войны в огромном масштабе при помощи новых подводных лодок, обладающих особенно большой скоростью под водой.
   Он сообщал, что англичане заняты поиском контрмер и уже изобрели особый прибор, который обеспечивает некоторую защиту от этой торпеды и установлен на британских эсминцах, используемых в настоящее время советским военно-морским флотом.
   Однако, писал он, изучение натурального образца торпеды Т-5 было бы крайне ценным для изыскания контрмер.
   В порядке взаимопомощи он просил И.В. Сталина содействовать немедленной отправке одной торпеды в Соединенное Королевство.
   «Мы считаем, — писал У. Черчилль, — получение одной торпеды Т-5 настолько срочным делом, что мы были бы готовы направить за торпедой британский самолет, в любое удобное место, назначенное Вами… Адмиралтейство будет предоставлять советскому военно-морскому флоту все результаты своих исследований и экспериментов с этой торпедой, а также любую новую защитную аппаратуру, сконструированную впоследствии».
   И. Сталин ответил, что, к сожалению, русское командование лишено возможности уже сейчас послать в Англию одну из указанных торпед, так как обе торпеды имеют повреждения от взрыва, вследствие чего из двух торпед… надо собирать одну.
   Отсюда, полагал Сталин, есть две возможности: либо получаемые по мере изучения чертежи и описания будут немедленно передаваться британской военной миссии, а по окончании изучения и испытаний и торпеда тоже будет передана, либо немедля выехать в Советский Союз британским специалистам и на месте изучить в деталях торпеду и снять с нее чертежи.
   Мы, отвечал И. Сталин, предоставляем любую из двух возможностей.
   У. Черчилль предпочел вторую и заверил, что направит офицера Адмиралтейства на испытания, назначенные на январь.
   Подобными путями шли совместные поиски контрмер против торпеды Т-5.
   Этот фактор снова подтвердил опасную роль новейшего оружия.
   Очевидно, что акустическая торпеда оправдала расчеты противника. И это еще раз подчеркнуло необходимость проведения остронаправленных работ ученых и конструкторов с целью опережения планов противника.
   После происшествия в Карском море командование Северного флота приняло самые срочные и энергичные меры, чтобы избежать новых потерь. В первую очередь были увеличены силы охранения судов. На два-три транспорта стали выделять в конвой не меньше шести новых боевых кораблей.
   Таким образом, применение акустической торпеды чрезвычайно ожесточило борьбу кораблей на Северном морском пути.
   Но в конечном счете эта борьба распространилась на все действующие флоты, и закончилась она победой наших кораблей.

Преданный забвению (Триумф и драма подводника Грищенко)

   Когда-то его имя не сходило со страниц газет, его дружбой гордились писатели и поэты, а самые красивые женщины были счастливы, когда он одаривал их мимолетной улыбкой. Ему не было равных в годы войны по количеству уничтоженных вражеских кораблей, а о мастерстве, хитрости и удачливости ходили легенды. Его подчиненные становились адмиралами и пристегивали к кителям Золотые звезды героев. Он писал книги и научные трактаты. Его ненавидели начальники и боготворила флотская молодежь. Он так и ушел из жизни забытый и непонятый, недоделав еще многого, что мог сделать. Но и ныне его подвиги окружены неким молчаливым табу. Все это более чем странно, ибо он был не только лучшим из подводных асов нашей державы, но и ее настоящим национальным героем…
   22 июня 1941 года подводный минзаг Л-3, носивший одновременно еще и более гордое название «Фрунзевец», встретил в Либаве. В те минуты, когда на западной границе ударили первые залпы Великой Отечественной, командир Л-3 капитан 3 ранга Грищенко получил приказ о немедленном выходе в море.
   К моменту начала Великой Отечественной войны Петр Грищенко являлся уже одним из опытнейших командиров подводных лодок. За плечами бывшего мальчишки из глухой черниговской деревни уже было Высшее военно-морское училище, годы службы на различных подводных лодках и Военно-морская академия. Выпускников академии в то время командирами лодок не назначали. Флот стремительно рос, и квалифицированных кадров не хватало. Выпускники академии назначались, как правило, командирами дивизионов, а то и бригад. Несмотря на все это только Грищенко по окончании академии (причем с отличными показателями) был назначен командиром подводной лодки. Причем по собственному желанию. Столь велика у него была тяга к морю и «своему» кораблю. Едва Л-3 начала экстренное приготовление к бою и походу, как новое сообщение, уже о начале войны с Германией. А на выходе из аванпорта подводная лодка была внезапно атакована шестеркой пикирующих бомбардировщиков. Либавский фарватер узок и извилист, но командир «ленинца» все же исхитрился уклониться от атак и прорваться в море. Первоначальная задача была, на первый взгляд, несложной: нести дозор в районе маяка Стейнорт и в случае появления неприятельских кораблей атаковать их. До Либавы было недалеко, и иногда, поднимая перископ, Грищенко видел над городом багровое зарево пожаров: гарнизон и экипажи стоявших в ремонте и взорванных кораблей из последних сил отбивали атаки наседающего врага.
   Тогда произошла первая размолвка командира лодки с военкомом Бакановым. Увидев в перископ, что немцы штурмуют Либаву, Баканов заявил Грищенко: «Хватит нам торчать здесь без дела! Надо всплыть. Подойти к берегу и вступить в бой с фашистами, стреляя из пушки!»
   Разумеется, можно было понять боль военкома, но предложенное им было чистым безумием. Одно семидесятимиллиметровое орудие «Фрунзевца», естественно, никак не могло повлиять на развитие ситуации в Лиепае, при этом сама лодка была бы в несколько минут неминуемо расстреляна прямой наводкой с берега, так и не успев ничего сделать. Кроме того, Грищенко имел и вполне конкретный приказ. Но убедить в своей правоте Баканова (вчерашнего матроса-моториста, закончившего лишь ускоренные политические курсы) опытному командиру с академией за плечами так и не удалось. Уже по возвращении в базу Баканов напишет донос на Грищенко, в котором обвинит его в трусости, как отказавшегося от артиллерийской атаки немецких позиций на берегу. Абсурдность и надуманность этой бумаги будет столь очевидна, что ее не примут всерьез даже особисты, не говоря уже о непосредственных морских начальниках. Все это было так, но нервов командиру Л-3 псевдопатриотичность его военкома потрепала изрядно.
   А затем новая задача: выставить неподалеку от Клайпеды минное заграждение. С этим Грищенко справился блестяще. Минная банка была скрытно поставлена как раз на наиболее оживленном морском «перекрестке». И результат не заставил себя ждать. Буквально через несколько дней здесь прогремели два мощных взрыва, и немцы лишились двух своих груженых транспортов. Позднее, уже после войны, станут известны их названия — «Эгерау» и «Хенни».
   Из воспоминаний П.Д. Грищенко: «Идея комбрига Египко идти… в логово врага и закупорить его — меня поразила. Задача нелегкая и исключительно важная… мы шли медленно. С каждым часом приближаясь к цели всего на две мили. В перископ, кроме зеркальной поверхности моря да надоедливых чаек, ничего не было видно. Но вот, наконец, и поворот на курс 90 градусов… до места постановки еще восемнадцать миль, но уже слышны резкие щелчки: это катера-охотники время от времени сбрасывают глубинные бомбы. Первые разрывы настораживают… Ложимся на боевой курс… Не успеваю дать команду — „начать постановку“, как раздается сильный взрыв. За ним второй. Третий, четвертый… многие падают на палубу. Гаснет освещение. Часть электроламп разбита. На этот раз бомбы упали рядом с Л-3. Можно приступать к минной постановке. Глубина моря у порта всего восемнадцать метров. Боцман Настюхин волнуется, ему с трудом удается удержать глубину двенадцать метров.
   — Пусть лучше старушка тонет, чем покажет свою рубку катерам, — успокаиваю я Настюхина и тут же подаю команду — начать постановку мин.
   Ритмично защелкали счетчики. После каждой вышедшей за корму мины слышу по переговорочной трубе голос старшины Овчарова:
   — Вышла первая… вторая… третья…
   Акустик докладывает:
   — Катера полным ходом идут на подводную лодку, пеленг меняет на нос!
   — Прекрасно, Дима, — отвечаю громко, чтобы слышали все.
   Напряжение растет. Прямо по носу Л-3 раздаются четыре сильных взрыва. Вслед за ними еще четыре, и наступает тишина. Снова доклад акустика:
   — Катера удаляются.
   — Вышла двадцатая, — слышу голос из кормового отсека…».
   На обратном пути Л-3 подверглась атаке фашистских противолодочных катеров, пытавшихся забросать ее глубинными бомбами, но и здесь Грищенко показал себя как опытный командир. Умелым маневром он уклонился от катеров, и те еще долго бессмысленно глушили тротилом обезумевшую балтийскую треску. Но подводная бомбардировка все же не прошла для минзага даром. От близких разрывов лопнул стяжной борт кормовых горизонтальных рулей. Положение было не из приятных. Лодка трижды внезапно проваливалась на глубину. Пришлось всплыть и в надводном положении выходить на малую глубину, уцелели чудом. Над головой то и дело пролетали немецкие самолеты, спешившие сбросить свой смертоносный груз на наши войска. До темноты Грищенко все же успел положить подводную лодку на грунт. Ночью, всплыв, механик лодки Крастелев с матросами исправили повреждение в цистерне. Риск для них был при этом огромный, появись в небе неприятельский самолет — и лодка будет вынуждена срочно погрузиться, оставив людей погибать в затопляемой цистерне. Но все обошлось, повреждение устранили, и минзаг начал свой путь в Ригу, где базировался дивизион, куда входила Л-3. Добраться до Риги, однако не удалось. Обстановка на фронте менялась столь стремительно, что пока минзаг был на позиции, пала Либава и бои вовсю шли уже на рижских улицах. Перевести дух подводникам удалось лишь в Таллине. Но и последние сутки возвращения тоже были нелегкими. Лодку дважды по ошибке едва не атаковали наши сторожевые катера, а затем, в довершение всего, она прошла по нашему же минному полю, о постановке которого штаб Таллинской базы забыл оповестить командира Л-3. Но, как бы то ни было, свою задачу минзаг выполнил, и его первый боевой поход был позади.
   Прохлаждаться, впрочем, было некогда. Едва подвезли мины и загрузили их, как «Фрунзевец» немедленно вышел в свой второй боевой поход. Теперь курс подводной лодки был проложен в самое логово врага — в Данцигскую бухту, где Л-3 предстояло выставить заграждения на выявленных разведкой путях движения противника. Вот скупая хроника отчета Грищенко о том походе:
   «…19.07 — подводная лодка прибыла на позицию.
   07.44 — прямо по носу обнаружили два дыма.
   08.00 — в расстоянии 50 кабельтовых классифицировали цели как 2 тральщика противника, следующие курсом 0 градусов.
   08.30 — вступили в кильватер тральщикам и под перископом начали минную постановку.
   09.04 — тральщики скрылись.
   13.30 — закончили минную постановку и начали отход из района.
   18.50 — следуя курсом 340 градусов, слышали сильный взрыв и в перископ увидели на курсовом угле 175 градусов правого борта в расстоянии 60 кабельтовых в районе постановки столб воды и дыма.
   Позднее два взрыва в этом районе зафиксирует и подводная лодка Щ-405, находившаяся в смежном районе…
   21.07 — весь день на грунте, меняли крышку цилиндра на левом дизеле.
   26.7 в 02.19, следуя курсом 360 градусов ходом 10 узлов в режиме винтозарядки, командир подводной лодки обнаружил авиакрейсер «Готланд», однако подводная лодка от встречи уклонилась погружением, так как топлива оставалось только на переход в Таллин, и командир решил возвратиться в базу.
   С 21.00 27.07 до 06.00 28.07 подводная лодка преследовалась одним сторожевым кораблем и тремя катерами, до 23.00 производивших бомбометание в близком расстоянии от подводной лодки. Шумы внутри подводной лодки сокращали до предела. Вплоть до остановки гирокомпаса.
   …08.00 — осмотрели горизонт и пустили гирокомпас. Согласно приказу командира 1-й бригады подводных лодок начать движение в точку рандеву, где в 12.00 должны встретиться с тральщиками и катерами.
   10.30 — начали рваться глубинные бомбы недалеко от подводной лодки. В перископ обнаружили 2 тральщика и 2 сторожевых катера «МО».
   11.00 — всплыли. К борту подошел сторожевой катер «МО». На вопрос: «Почему бомбите в точку?» — ответили: «Пугаем лодку противника». При таких действиях катеров не исключена возможность потопления своей подводной лодки…»
   В 17.00 — прибыли в Таллин, а в 23.50 1.08 — в Кронштадт.
   Даже скупые строки официального донесения не могут не донести всего того, что довелось пережить Грищенко с его экипажем. Чего стоит только минная постановка при следовании в кильватер фашистским тральщикам. Разумеется, риск был огромный, но и расчет почти гениален, ведь немцы, только-только протралив фарватер, были совершенно уверены в его полной безопасности и тут же попались на хитрость Грищенко!
   В сентябре «Фрунзевец» снова в боевом походе. Обстановка была труднейшая: немцы изо всех сил уже рвались к Ленинграду, а у острова Эланд маячил их новейший линкор «Тирпиц», готовый уже нанести удар по надводным кораблям Балтийского флота, если те попытаются прорваться в Балтику. Этот поход был не только одним из самых трудных за все время войны, но едва не закончился трагически. В бухте Сууркюля у острова Готланд подводная лодка была внезапно атакована двумя фашистскими торпедными катерами. К чести подводников, они открыли огонь сразу же, как удостоверились, что катера не собираются отвечать на позывные. Несколько снарядов поразили головной катер. Уже после войны стало известно, что прямым попаданием был убит командир набеговой операции. Зато катера промахнулись, впрочем, одна из торпед взорвалась совсем рядом с минным заградителем, случайно попав в каменную скалу, оказавшуюся перед самой лодкой. Более не испытывая судьбу, Грищенко тут же погрузился.
   Страшный сорок первый год стал для Л-3 суровой, но необходимой боевой школой. В течение его Грищенко совершил три похода, уничтожив четыре вражеских судна. Много это или мало? Ведь каждый из потопленных груженных военными припасами транспортов равнялся по значению стрелковому полку. Если принять на веру это соотношение, то за первый год войны Грищенко отправил на дно дивизию противника.
   Страшную блокадную зиму 1941 — 42 годов «Фрунзевец» простоял в Неве у набережной Ленинграда. Матросы и офицеры делились последним куском хлеба с умирающими горожанами. Сейчас много пишут о небывалых по тоннажу победах немецких подводников. Но как можно сравнить условия, в которых сражались наши балтийские подводники, с тепличными (особенно в первое время) условиями действий асов кригсмарине? Как можно сравнивать базирование наших лодок в осажденном и умирающем Ленинграде с курортным отдыхом в кафешантанах французского Лорьена? К 1942 году Л-3 осталась единственным подводным минным заградителем на Балтике. Второй минзаг «Лембит», истратив весь запас английских мин, временно оказался не у дел.
   1942 год вошел в историю Балтийского флота как год страшных потерь подплава. Немцы перегородили Финский залив десятками сетей и сотнями минных полей, стремясь прочно закупорить балтийских подводников в устье Невы, но несмотря на все их потуги те все же прорывались в открытое море, хотя и несли при этом большие потери. Как правило, более половины из уходящих на прорыв в Балтику подводных лодок обратно уже не возвращались. Трагический конец большинства из них навсегда остался тайной… В течение блокадной зимы экипаж Л-3 вместе с рабочими ленинградских заводов досрочно произвел ремонт подводной лодки. О том, насколько это было важно в то время и чего стоил этот ремонт офицером и матросам «Фрунзевца», говорит хотя бы тот факт, что и командир, и механик лодки были удостоены за это боевых орденов. Но Грищенко не был бы Грищенко, если бы удовлетворился лишь рамками необходимого. В немногие свободные часы в течение всей зимы он посещает кабинет торпедной стрельбы сотни и сотни раз, выходя в учебные атаки. Выкраивая время, успевает прослушать цикл лекций профессора Томашевича по тактике подводных лодок и методам залповой стрельбы веером. Не имея возможности полноценно отработать курсовые задачи, Л-3 произвела лишь несколько пробных погружений в Неве между Литейным и Охтинским мостами, в месте, окрещенном местными остряками «Охтинским морем». К радости Грищенко, начальство убрало с лодки военкома Баканова, с которым у командира так и не сложились отношения. Вместо него прислали старшего политрука Долматова. С ним у Грищенко тоже будет хватать хлопот.
   В свой четвертый боевой поход Л-3 вышла 9 августа 1942 года. На душе моряков было тяжело. Только что наши войска оставили Севастополь, пал Харьков, в огненной мясорубке которого навсегда исчезло сразу несколько армий, и теперь немецкие танковые клинья уже рвались к Волге и на Кавказ. Не легче была ситуация и на Балтике, где что ни день, то гибли наши подводные лодки, пытаясь прорваться в открытое море или вернуться после похода обратно. Теперь настал черед попытать счастья и для «Фрунзевца». Вместе с экипажем в море напросился и писатель-маринист Александр Зонин. Согласно боевому распоряжению, Грищенко надлежало выставить западнее острова Борнхольм два минных заграждения, а затем уже начать торпедную охоту за неприятельскими транспортами.
   Из отчета Грищенко:
   «…10 — 11.08 подводная лодка находилась вблизи острова Лавенсари, днем на грунте, ночью — у пирса.
   12.08 начали движение на позицию, форсируя Финский залив в подводном положении как можно ближе к грунту. Это делалось вопреки рекомендациям — форсировать залив за одни сутки в надводном положении.
   14.8 лодка вышла в Балтийское море. Для отработки личного состава командир решил задержаться на 2 суток в районе маяка Богшер…»
   А спустя четыре дня произошла встреча, которая открыла счет неприятельским транспортам, потопленным торпедами. После полудня 18 августа Грищенко обнаружил в перископ большой караван транспортов. Выбрав наиболее крупный из транспортов, он его незамедлительно атаковал. Две выпущенные торпеды буквально разорвали пятнадцатитысячный танкер в клочья. А затем было все как всегда: неистовая бомбежка сторожевых кораблей, часы томительного ожидания и отрыв от неприятеля.
   Из воспоминаний П.Д. Грищенко: «Я брился, когда вахтенный офицер Дубинский доложил:
   — Обнаружен конвой. Курс сто восемьдесят градусов.
   Я бросился в центральный пост к перископу. Обстановка для атаки нелегкая: нужно прорывать две линии охранения конвоя и с близкой дистанции, наверняка, в упор выпустить торпеды. Волнение моря не превышает двух-трех баллов. Ветер — с берега.
   Люди занимают свои места по тревоге… внимательно наблюдаю в перископ за конвоем. В середине его выделяется размерами большое судно. Зову к перископу помощника штурмана Луганского. До войны он плавал помощником в торговом флоте и хорошо разбирался во всех типах и классах торговых судов…
   Луганский только на миг прильнул к окуляру:
   — Тут и гадать нечего. Танкер. Водоизмещение — тысяч пятнадцать.
   Опускаю перископ в шахту… Акустик доложил, что миноносец быстро приближается к нам. По команде лодка уходит на глубину, нырнув под первую линию охранения. С большой скоростью, шумом и воем гребных винтов над нами проносится корабль. На нем и не подозревают, что разыскиваемый ими враг находится под килем эсминца всего в каких-нибудь 15 метрах . Не сбавляя, хода, Л-3 снова всплывает под перископ. Теперь мы между катерами и миноносцами. Прямо по курсу конвоя — самолет. Он ищет подводные лодки. Пасмурная погода нам благоприятствует. Но перископом приходится пользоваться осторожно — поднимать его всего на несколько секунд. За это время нужно успеть осмотреться. Иногда это не удается. Слышны отдельные разрывы глубинных бомб. Но эта хитрость гитлеровцев — отпугивать возможного противника — нам уже давно знакома.
   Не меняя глубины, мы проходим вторую линию охранения — линию катеров. Их осадка незначительна, и опасаться таранного удара не приходится… Л-3 успешно прорвалась через обе линии охранения и теперь находится между транспортами и катерами— охотниками. Голова колонны пересекает наш курс. Дистанция медленно сокращается.
   — Аппараты, товьсь!
   Отчетливо слышен гул работающих винтов. Устанавливаю перископ на пеленг залпа и поднимаю еще. Носовая часть огромного танкера четко обрисовывается на фоне берега. Вот его нос «входит» в линзу перископа, темная стена медленно ползет в левую сторону, к перекрещенным нитям в центре линзы. Теперь, фашисты, держитесь!
   — Аппараты, пли!
   Лодка вздрагивает. Передо мной загорается зеленая лампочка — торпеда вышла. Второй толчок — снова зеленая вспышка.
   На какую-то долю минуты я забыл об опасности. До боли, прижав правый глаз к окуляру, смотрю, как точно идут к цели наши торпеды. В центральном посту Коновалов вместе с Зониным считают секунды: «Ноль пять, ноль шесть … десять, тринадцать…» — взрыва нет.