Страница:
— Подождите! Подождите! Не отстыковывайте самолет! — пронзительно закричал Хирано, нажав на аварийную кнопку.
Оказалось, что дали трещину три или четыре удерживавших двигатель болта, но никаких других дефектов обнаружено не было. Решили сделать несколько общих улучшений в конструкции и испытать самолет еще раз 15 августа. Если же он и тогда не пройдет испытаний, его решили похерить.
13 августа последовал целый ряд передач по радио, призывавших Японию сдаться и избежать дальнейшего кровопролития и разрушений, но Угаки не обращал на них внимания. Узнав о том, что прибытие сменяющего его Рюносуке Кусаки задерживается из-за воздушных налетов, он послал телеграмму в отдел кадров ВМС, фактически отказываясь освободить занимаемый пост. Он помешался на идее защиты Японии до последнего солдата.
В тот же день пять пикирующих бомбардировщиков «Богов грома» взлетели с острова Кикаигасима и взяли курс на Окинаву. Вскоре после взлета первого звена у ведущего самолета потекло масло, а у третьего не убралось как следует шасси. Эти два самолета, сопровождаемые третьим, сбросили свои бомбы в океан и вернулись на базу. Самолет с неисправным шасси при посадке так разбился, что уже не подлежал ремонту.
Примерно в 18.50 поступили сообщения по радио от двух других самолетов, которые продолжали лететь к Окинаве. Они радировали, что собираются пикировать.
Три возвратившихся пилота стояли на коралловом пляже и смотрели на мерцающую в лунном свете морскую даль.
— Мы попробуем еще раз! — сказал один из них.
Однако больше вылетам пилотов соединения «Боги грома» состояться было не суждено.
В штабе вице-адмирала Угаки в Ойте связисты всю ночь крутили ручки радиоприемников, надеясь услышать что-нибудь новое об окончании войны. Утром 14 августа весть о поражении Японии и предстоящей капитуляции приобрела более конкретную форму. Сообщалось, что вскоре в Токио прибудет генерал Дуглас Макартур, главнокомандующий союзными войсками. Угаки наконец смирился с тем, что о капитуляции Японии договорились у него за спиной, даже не соизволив ни разу с ним посоветоваться.
Примерно в 10.30 утра из штаба Угаки можно было увидеть около 200 бомбардировщиков Б-29, направлявшихся на север. Некоторое время спустя поступило сообщение, что бомбежке подверглись авиабаза Ивакуни и другие военные объекты поблизости от нее. Вечером мэр Ойты заехал к вице-адмиралу Угаки поговорить о том, чем они станут заниматься после окончания войны, но Угаки был весьма уклончив и отказался взять на себя какие-либо обязательства.
Позже вечером Генеральный штаб ВМС разослал послание всем подразделениям на островах с сообщением о том, что вторжение врага вот-вот начнется. Угаки не верил, что враг и впрямь готовит вторжение. Он полагал, что продолжающиеся налеты рассчитаны на то, чтобы запугать Японию и заставить ее сдаться, и что никакого вторжения не последует. Перед самой полуночью 14 августа он получил приказ прекратить все враждебные действия против американских сил на Окинаве и против советских войск в Маньчжурии.
На авиабазе Мацуяма Окамура, командир соединения «Боги грома», жег документы. Вернувшись после встречи с Кусакой и Йоком в Ойте, он собрал расквартированных на базе пилотов и объявил: «Будем придерживаться императорского указа. Отныне соблюдайте осторожность во всем, что говорите или делаете!» А уж после этого, какой бы вопрос ему ни задавали, он отвечал: «Таков императорский указ».
Когда поступил приказ распустить соединение, Окамура постарался, чтобы объявление об этом прозвучало как можно короче. Затем добавил:
— Все, чем вы были, все, что мы сделали, стало теперь достоянием истории!
Эти слова произвели на пилотов большее впечатление, чем любые другие, которые он мог бы сказать, и помогли им с большей легкостью примириться с судьбой.
Окамура продолжал жечь бумаги. Приказы, из-за которых столько людей отправились на смерть, сами обратились в пепел. Сгорели и донесения о результатах атак смертников, полученные по радио. В самом конце он бросил в огонь толстую пачку писем. Одно из них было адресовано вице-адмиралу Такидзиро Ониси.
Два года и семь месяцев спустя, 21 марта 1948 года, 30 бывших пилотов эскадрильи «охка» встретились в храме Ясукуни. Лишившись прежнего официального статуса и государственной поддержки, храм после окончания войны захирел. Территория вокруг заросла сорняками. Других посетителей там почти не было.
Однако вишни на аллеях, ведущих к храму, все еще уцелели. На них набухали почки, деревья вот-вот должны были расцвести. Бывшие пилоты «Богов грома» спокойно приветствовали друг друга, затем сели кружком и поговорили. Один из присутствовавших упомянул, что он видел Оту, человека, несущего непосредственную ответственность за создание соединения «Боги грома», который якобы разбился, спикировав в море. Тут же еще несколько человек заявили, что Ота наведывался и к ним, а один даже сказал, что одолжил Оте денег, которые тот так и не вернул. Людям вдруг стало как-то неловко, что они говорят об Оте, и вскоре они сменили тему. Разговор продолжался, пока людям не пришло время разъезжаться, и они пообещали друг другу, что встретятся и на следующий год.
13 июля 1948 года капитан третьего ранга Окамура покончил жизнь самоубийством, бросившись под поезд около Мобары в префектуре Чиба. Ни в местных, ни в общенациональных газетах никаких сообщений о его смерти не появилось, и никакой посмертной записки он не оставил.
В 1952 году, через год после подписания Сан-Францисского мирного договора, Ассоциация бывших пилотов соединения «Боги грома» преподнесла храму Ясукуни четыре вишни. Эти четыре деревца получили название «Вишни „Богов грома“.
Каждый год, примерно 21 марта, «Вишни „Богов грома“ цветут, как бы возвещая о ежегодной встрече лепестков цветка вишни, которые остались в живых.
Перевел с английского Н. Николаев.
Последняя жертва (Гибель линкора «Ямато»)
Реквием по линкору «Новороссийск» (Попытка независимого расследования)
Оказалось, что дали трещину три или четыре удерживавших двигатель болта, но никаких других дефектов обнаружено не было. Решили сделать несколько общих улучшений в конструкции и испытать самолет еще раз 15 августа. Если же он и тогда не пройдет испытаний, его решили похерить.
13 августа последовал целый ряд передач по радио, призывавших Японию сдаться и избежать дальнейшего кровопролития и разрушений, но Угаки не обращал на них внимания. Узнав о том, что прибытие сменяющего его Рюносуке Кусаки задерживается из-за воздушных налетов, он послал телеграмму в отдел кадров ВМС, фактически отказываясь освободить занимаемый пост. Он помешался на идее защиты Японии до последнего солдата.
В тот же день пять пикирующих бомбардировщиков «Богов грома» взлетели с острова Кикаигасима и взяли курс на Окинаву. Вскоре после взлета первого звена у ведущего самолета потекло масло, а у третьего не убралось как следует шасси. Эти два самолета, сопровождаемые третьим, сбросили свои бомбы в океан и вернулись на базу. Самолет с неисправным шасси при посадке так разбился, что уже не подлежал ремонту.
Примерно в 18.50 поступили сообщения по радио от двух других самолетов, которые продолжали лететь к Окинаве. Они радировали, что собираются пикировать.
Три возвратившихся пилота стояли на коралловом пляже и смотрели на мерцающую в лунном свете морскую даль.
— Мы попробуем еще раз! — сказал один из них.
Однако больше вылетам пилотов соединения «Боги грома» состояться было не суждено.
В штабе вице-адмирала Угаки в Ойте связисты всю ночь крутили ручки радиоприемников, надеясь услышать что-нибудь новое об окончании войны. Утром 14 августа весть о поражении Японии и предстоящей капитуляции приобрела более конкретную форму. Сообщалось, что вскоре в Токио прибудет генерал Дуглас Макартур, главнокомандующий союзными войсками. Угаки наконец смирился с тем, что о капитуляции Японии договорились у него за спиной, даже не соизволив ни разу с ним посоветоваться.
Примерно в 10.30 утра из штаба Угаки можно было увидеть около 200 бомбардировщиков Б-29, направлявшихся на север. Некоторое время спустя поступило сообщение, что бомбежке подверглись авиабаза Ивакуни и другие военные объекты поблизости от нее. Вечером мэр Ойты заехал к вице-адмиралу Угаки поговорить о том, чем они станут заниматься после окончания войны, но Угаки был весьма уклончив и отказался взять на себя какие-либо обязательства.
Позже вечером Генеральный штаб ВМС разослал послание всем подразделениям на островах с сообщением о том, что вторжение врага вот-вот начнется. Угаки не верил, что враг и впрямь готовит вторжение. Он полагал, что продолжающиеся налеты рассчитаны на то, чтобы запугать Японию и заставить ее сдаться, и что никакого вторжения не последует. Перед самой полуночью 14 августа он получил приказ прекратить все враждебные действия против американских сил на Окинаве и против советских войск в Маньчжурии.
* * *
…Рано утром 23 августа по всей авиабазе Комацу раздался рев авиационных моторов. Один за другим воспарили в ясное чистое небо бомбардировщики «бетти», унося уцелевших пилотов «Богов грома» подальше от войны, от их прежней жизни в качестве трепещущих на ветрах войны «лепестков цветка вишни». Капитан-лейтенант Адачи и несколько оставшихся офицеров стояли перед зданием штаба, пока не скрылся из виду последний самолет. Ноздри им резал острый запах выхлопных газов.На авиабазе Мацуяма Окамура, командир соединения «Боги грома», жег документы. Вернувшись после встречи с Кусакой и Йоком в Ойте, он собрал расквартированных на базе пилотов и объявил: «Будем придерживаться императорского указа. Отныне соблюдайте осторожность во всем, что говорите или делаете!» А уж после этого, какой бы вопрос ему ни задавали, он отвечал: «Таков императорский указ».
Когда поступил приказ распустить соединение, Окамура постарался, чтобы объявление об этом прозвучало как можно короче. Затем добавил:
— Все, чем вы были, все, что мы сделали, стало теперь достоянием истории!
Эти слова произвели на пилотов большее впечатление, чем любые другие, которые он мог бы сказать, и помогли им с большей легкостью примириться с судьбой.
Окамура продолжал жечь бумаги. Приказы, из-за которых столько людей отправились на смерть, сами обратились в пепел. Сгорели и донесения о результатах атак смертников, полученные по радио. В самом конце он бросил в огонь толстую пачку писем. Одно из них было адресовано вице-адмиралу Такидзиро Ониси.
Два года и семь месяцев спустя, 21 марта 1948 года, 30 бывших пилотов эскадрильи «охка» встретились в храме Ясукуни. Лишившись прежнего официального статуса и государственной поддержки, храм после окончания войны захирел. Территория вокруг заросла сорняками. Других посетителей там почти не было.
Однако вишни на аллеях, ведущих к храму, все еще уцелели. На них набухали почки, деревья вот-вот должны были расцвести. Бывшие пилоты «Богов грома» спокойно приветствовали друг друга, затем сели кружком и поговорили. Один из присутствовавших упомянул, что он видел Оту, человека, несущего непосредственную ответственность за создание соединения «Боги грома», который якобы разбился, спикировав в море. Тут же еще несколько человек заявили, что Ота наведывался и к ним, а один даже сказал, что одолжил Оте денег, которые тот так и не вернул. Людям вдруг стало как-то неловко, что они говорят об Оте, и вскоре они сменили тему. Разговор продолжался, пока людям не пришло время разъезжаться, и они пообещали друг другу, что встретятся и на следующий год.
13 июля 1948 года капитан третьего ранга Окамура покончил жизнь самоубийством, бросившись под поезд около Мобары в префектуре Чиба. Ни в местных, ни в общенациональных газетах никаких сообщений о его смерти не появилось, и никакой посмертной записки он не оставил.
В 1952 году, через год после подписания Сан-Францисского мирного договора, Ассоциация бывших пилотов соединения «Боги грома» преподнесла храму Ясукуни четыре вишни. Эти четыре деревца получили название «Вишни „Богов грома“.
Каждый год, примерно 21 марта, «Вишни „Богов грома“ цветут, как бы возвещая о ежегодной встрече лепестков цветка вишни, которые остались в живых.
Перевел с английского Н. Николаев.
Последняя жертва (Гибель линкора «Ямато»)
В середине марта 1945 года 44-летний император Японии Хирохито выслушал доклад начальника штаба ВМФ адмирала Коширо Оикавы. Адмирал предлагал предпринять последнюю отчаянную попытку спасти остров Окинава, где в кольце американских войск и флота оказались крупные силы японцев. Император Хирохито, хотя еще не оправился от недавнего потрясения, когда 10 марта 1945 года американские бомбардировщики превратили столицу страны Токио в огненный ад, погубивший около 84 тысяч жизней и лишивший крова более миллиона человек, все-таки одобрил предложение адмирала.
6 апреля 1945 года военно-морская группировка японцев вышла из гавани Курэ, военного порта города Хиросима, и взяла курс на Окинаву. В состав группировки входили девять кораблей поддержки и линейный корабль «Ямато» — краса и гордость национального флота.
Его чертежи были готовы к 1936 году, а в 1937 году сразу же после истечения сроков Вашингтонского и Лондонского соглашений, ограничивавших тоннаж боевых кораблей, началось строительство линкора. Оно проводилось в строжайшей тайне на секретной верфи базы Курэ и завершилось уже в годы Второй мировой войны.
Размеры и огневая мощь «Ямато» поражали воображение — длина 263 метра , ширина 39 метров , водоизмещение 73 тысячи тонн, скорость 30 узлов. На палубе, защищенной самой стойкой для того времени корабельной броней, размещались десятки 20— и 40-миллиметровых пушек, многочисленные зенитные установки, а также девять орудий калибром 460 миллиметров — самых больших корабельных орудий за всю военную историю. Они посылали снаряд весом 1451 килограмм на расстояние 50 километров , а прямое попадание по кораблю противника фактически топило его. В военные анналы «Ямато» вошел как самый большой линкор, когда-либо созданный людьми.
До конца войны японское командование берегло «Ямато», и только приближавшееся поражение заставило адмиралов использовать свой последний шанс. Горючего на «Ямато» хватало лишь на плавание в один конец, отсутствовало достаточное авиационное прикрытие. Экипаж корабля в составе 3332 матросов и офицеров знал, что идет на верную смерть.
Пока линкор «Ямато» и корабли поддержки на полном ходу приближались к Окинаве, на американскую морскую армаду устремились 355 начиненных взрывчаткой самолетов, управляемых летчиками-камикадзе. Когда 7 апреля 1945 года «Ямато» сблизился с эскадрой США, ее командование решило не вступать в артиллерийский бой с гигантским линкором. Имея в своем распоряжении авианосцы, американцы подняли в воздух несколько десятков истребителей-бомбардировщиков и торпедоносцев, которые начали бомбардировку линкора.
На бронированную палубу «Ямато» обрушились тонны бомб, торпед, ракет и снарядов. Беспрецедентная по интенсивности бомбардировка продолжалась два часа. В 14 часов 22 минуты гигантский корабль вздрогнул и начал тонуть. Вскоре угол крена достиг 90 градусов. Конец агонии положил взрыв чудовищной силы, разворотивший сердцевину корабля и сопровождавшийся ослепительной огненной вспышкой. В покрытое тучами небо вместе с выброшенными взрывом бронеплитами, оборудованием и орудийными установками вырвался гигантский столб огня. По оценкам наблюдателей, его высота равнялась почти двум километрам, а грибоподобное облако, нависшее над тонущим кораблем, достигало шести километров в высоту. Вспышку взрыва линкора видели даже жители города Кагошима, расположенного в 220 километрах к северу от места сражения.
Гибель линкора «Ямато» означала полный и окончательный разгром японского флота. Из 3332 человек экипажа линкора спаслись только 269. В тот же день на частично потопленных кораблях поддержки погибли еще 1187 матросов и офицеров. Общие потери американской стороны во время битвы 7 апреля составили лишь 12 человек!
В Японии линкор «Ямато» до сих пор остается символом храбрости матросов и офицеров, вступивших в неравный бой и отдавших жизни за родину. В августе 1999 года к месту гибели линкора прибыла первая японо-американская экспедиция. Исследовательское судно «Оушн вояджер» обнаружило затонувший корабль с помощью гидролокатора. По словам участников экспедиции, их всех охватило странное оцепенение, когда они почувствовали, что находятся над братской могилой более трех тысяч японских моряков. «Ямато» лежал на краю подводной скалы на глубине 344 метра . Как показал локатор, последний взрыв разорвал корпус линкора на две части, которые упали на дно неподалеку друг от друга. 21 августа, в последний день экспедиции к останкам линкора «Ямато», японцы и американцы почтили память погибших. С палубы «Оушн вояджера» в волны бросили букеты цветов и вылили несколько больших бутылок саке — японской рисовой водки. А потом, когда экипаж судна собрался в кают-компании, участник экспедиции 78-летний Масами Хашимото, один из немногих, кому удалось выжить из экипажа «Ямато», рассказал историю своего спасения.
Ночь перед боем 19-летний канонир Масами Хашимото провел без сна. В отличие от большинства своих товарищей, пьющих саке и убежденных, что идут на смерть, он усердно молился в крохотном синтоистском храме на борту линкора. Во время сражения он находился в башне зенитного орудия. Корабль начал крениться, и Масами ухватился за металлическую лестницу. Это спасло его от травм, когда линкор содрогался от взрывов. С большим трудом Масами удалось выбраться из башни и броситься за борт, но водоворот, образовавшийся при погружении линкора, затянул его на глубину. Тогда, вспоминает пожилой японец, он мысленно вознес молитву небесам, и случилось чудо. Его подхватил восходящий поток воды и выбросил на поверхность. Через два часа моряка подобрал уцелевший в сражении японский эсминец. Дожив до преклонных лет, Масами Хашимото помнит день гибели линкора «Ямато», словно это было вчера, и не перестает молиться за тех, кто лежит на океанском дне.
6 апреля 1945 года военно-морская группировка японцев вышла из гавани Курэ, военного порта города Хиросима, и взяла курс на Окинаву. В состав группировки входили девять кораблей поддержки и линейный корабль «Ямато» — краса и гордость национального флота.
Его чертежи были готовы к 1936 году, а в 1937 году сразу же после истечения сроков Вашингтонского и Лондонского соглашений, ограничивавших тоннаж боевых кораблей, началось строительство линкора. Оно проводилось в строжайшей тайне на секретной верфи базы Курэ и завершилось уже в годы Второй мировой войны.
Размеры и огневая мощь «Ямато» поражали воображение — длина 263 метра , ширина 39 метров , водоизмещение 73 тысячи тонн, скорость 30 узлов. На палубе, защищенной самой стойкой для того времени корабельной броней, размещались десятки 20— и 40-миллиметровых пушек, многочисленные зенитные установки, а также девять орудий калибром 460 миллиметров — самых больших корабельных орудий за всю военную историю. Они посылали снаряд весом 1451 килограмм на расстояние 50 километров , а прямое попадание по кораблю противника фактически топило его. В военные анналы «Ямато» вошел как самый большой линкор, когда-либо созданный людьми.
До конца войны японское командование берегло «Ямато», и только приближавшееся поражение заставило адмиралов использовать свой последний шанс. Горючего на «Ямато» хватало лишь на плавание в один конец, отсутствовало достаточное авиационное прикрытие. Экипаж корабля в составе 3332 матросов и офицеров знал, что идет на верную смерть.
Пока линкор «Ямато» и корабли поддержки на полном ходу приближались к Окинаве, на американскую морскую армаду устремились 355 начиненных взрывчаткой самолетов, управляемых летчиками-камикадзе. Когда 7 апреля 1945 года «Ямато» сблизился с эскадрой США, ее командование решило не вступать в артиллерийский бой с гигантским линкором. Имея в своем распоряжении авианосцы, американцы подняли в воздух несколько десятков истребителей-бомбардировщиков и торпедоносцев, которые начали бомбардировку линкора.
На бронированную палубу «Ямато» обрушились тонны бомб, торпед, ракет и снарядов. Беспрецедентная по интенсивности бомбардировка продолжалась два часа. В 14 часов 22 минуты гигантский корабль вздрогнул и начал тонуть. Вскоре угол крена достиг 90 градусов. Конец агонии положил взрыв чудовищной силы, разворотивший сердцевину корабля и сопровождавшийся ослепительной огненной вспышкой. В покрытое тучами небо вместе с выброшенными взрывом бронеплитами, оборудованием и орудийными установками вырвался гигантский столб огня. По оценкам наблюдателей, его высота равнялась почти двум километрам, а грибоподобное облако, нависшее над тонущим кораблем, достигало шести километров в высоту. Вспышку взрыва линкора видели даже жители города Кагошима, расположенного в 220 километрах к северу от места сражения.
Гибель линкора «Ямато» означала полный и окончательный разгром японского флота. Из 3332 человек экипажа линкора спаслись только 269. В тот же день на частично потопленных кораблях поддержки погибли еще 1187 матросов и офицеров. Общие потери американской стороны во время битвы 7 апреля составили лишь 12 человек!
В Японии линкор «Ямато» до сих пор остается символом храбрости матросов и офицеров, вступивших в неравный бой и отдавших жизни за родину. В августе 1999 года к месту гибели линкора прибыла первая японо-американская экспедиция. Исследовательское судно «Оушн вояджер» обнаружило затонувший корабль с помощью гидролокатора. По словам участников экспедиции, их всех охватило странное оцепенение, когда они почувствовали, что находятся над братской могилой более трех тысяч японских моряков. «Ямато» лежал на краю подводной скалы на глубине 344 метра . Как показал локатор, последний взрыв разорвал корпус линкора на две части, которые упали на дно неподалеку друг от друга. 21 августа, в последний день экспедиции к останкам линкора «Ямато», японцы и американцы почтили память погибших. С палубы «Оушн вояджера» в волны бросили букеты цветов и вылили несколько больших бутылок саке — японской рисовой водки. А потом, когда экипаж судна собрался в кают-компании, участник экспедиции 78-летний Масами Хашимото, один из немногих, кому удалось выжить из экипажа «Ямато», рассказал историю своего спасения.
Ночь перед боем 19-летний канонир Масами Хашимото провел без сна. В отличие от большинства своих товарищей, пьющих саке и убежденных, что идут на смерть, он усердно молился в крохотном синтоистском храме на борту линкора. Во время сражения он находился в башне зенитного орудия. Корабль начал крениться, и Масами ухватился за металлическую лестницу. Это спасло его от травм, когда линкор содрогался от взрывов. С большим трудом Масами удалось выбраться из башни и броситься за борт, но водоворот, образовавшийся при погружении линкора, затянул его на глубину. Тогда, вспоминает пожилой японец, он мысленно вознес молитву небесам, и случилось чудо. Его подхватил восходящий поток воды и выбросил на поверхность. Через два часа моряка подобрал уцелевший в сражении японский эсминец. Дожив до преклонных лет, Масами Хашимото помнит день гибели линкора «Ямато», словно это было вчера, и не перестает молиться за тех, кто лежит на океанском дне.
Реквием по линкору «Новороссийск» (Попытка независимого расследования)
Продолжаем печальный мартиролог историей гибели линкора «Новороссийск», находившегося до войны в составе итальянских ВМС под названием «Юлий Цезарь» и погибшего в Севастопольской бухте 29 октября 1955 года.
Толчком к написанию настоящего независимого расследования послужили страницы личного дневника автора, а также то, что он в 1951 году, будучи курсантом, проходил морскую практику на этом корабле, был знаком со многими офицерами и матросами и хорошо знал сам корабль.
Немаловажным является и то обстоятельство, что автор неоднократно бывал на месте гибели линкора, слышал очевидцев трагедии и уже тогда как бы начал вести свое расследование, во многом расходившееся с официальной версией причины гибели линкора в мирное время.
Как тогда говорилось в приказе по флоту, причиной взрыва линкора, стоявшего на бочке, то есть на «мертвом якоре» в бухте, была немецкая магнитная мина, якобы пролежавшая на дне со времен войны более 10 лет, которая по каким-то причинам неожиданно пришла в действие. На этом месте бухты сразу после войны было проведено тщательное траление, затем контрольное в местах стоянки кораблей и, наконец, механическое уничтожение мин в наиболее ответственных местах. На самой бочке корабли становились на якорь сотни раз… После взрыва на линкоре в Севастополе работала правительственная комиссия под председательством зампредсовмина В.А. Малышева. От ВМФ в комиссию входил С.Г. Горшков, который с 1951 по 1955 год был командующим Черноморским флотом и, следовательно, нес ответственность за качество траления. Однако при поддержке Н.С. Хрущева Горшков в значительной степени передернул и исказил многие факты трагедии, после чего понесли наказание только ВРИО командующего Черноморским флотом вице-адмирал В.А. Пархоменко (сын легендарного комдива), командир линкора «Новороссийск» капитан 1 ранга А.П. Кухта, отстранен от руководства военно-морскими силами страны и понижен на две ступени Адмирал Флота Н.Г. Кузнецов.
Между тем «хмуро молчащие адмиралы» отлично понимали, что отстранение Кузнецова связано с его критическими замечаниями в адрес Хрущева по части передачи Крыма Украине…
По странному стечению обстоятельств линкор «Новороссийск» погиб на том же самом месте, где в 1916 году взорвалась, а затем перевернулась «Императрица Мария», — история как бы повторилась еще раз через 49 лет!
Соседом моим по палате оказался старый водолаз Иван Петрович Прохоров, который много лет работал в ЭПРОНе, поднимал затонувшие корабли и знал Черное море как свои пять пальцев. Он страдал острой формой полиартрита, и тот же хирург Чемоданов старался спасти от ампутации его ноги.
Иван Петрович был с темным от загара лицом. Суровый, молчаливый, он безропотно принимал какие-то лекарства, ходил на перевязки и редко вступал с кем-либо в разговоры.
Другие обитатели нашей палаты, напротив, были любители поговорить о жизни, о службе морской, были неисчерпаемы по части анекдотов и самых невероятных историй, что, несомненно, скрашивало медленно текущее госпитальное время.
Я невольно обратил внимание, что оказался в компании бывалых моряков, имевших приметливый, острый глаз на людей и события, и с большим интересом часами мог слушать их весьма поучительные рассказы.
Однажды лежащий напротив моей койки с загипсованными ногами командир торпедного катера капитан-лейтенант обратился к Ивану Петровичу с необычным вопросом:
— Эй, «водоглаз», тебе много приходилось бродить в своих свинцовых бутсах по дну морскому и заглядывать в трюмы затонувших кораблей. Много ли видел покойников?
Старый водолаз стоял у большого окна к нам спиной и ответил не сразу.
— Много раз, милок, начиная с испанской войны в 1937 году у Пиренейского полуострова, а потом и у себя на Черном море, например, после гибели линкора «Новороссийск» в Севастопольской бухте.
Напомню, что «Новороссийск» подорвался в половине второго ночи 29 октября 1955 года. Взрыв был столь мощный, что в этом госпитале воздушной волной вышибло окна.
Корабль стал крениться, но держался на плаву. Берег был рядом и многие, сиганув за борт выбрались на сушу. Из внутренних помещений тревожно докладывали, что в трюмы интенсивно поступает забортная вода, и оставшийся вместо съехавшего на берег командира корабля каперанга А.П. Кухты старпом Хуршудов дал спасительную и весьма разумную команду: отработать задний ход и выброситься кормой на берег у Госпитальной стенки. Однако примчавшийся на корабль прямо с постели с выпученными глазами ВРИО командующего Черноморским флотом вице-адмирал В.А. Пархоменко, матюкаясь направо и налево, отменил эту команду: «Винты погнем», — крикнул он офицерам, а тем, кто из-за увеличивающегося крена предлагал срочно эвакуировать личный состав, закричал: «Застрелю!» — и прогнал внутрь, где они все и погибли…
Я потом под водой с трудом мог открыть только некоторые двери с задрайками, за которыми сплошной стеной стояли утопшие матросики и офицеры. Страшная, доложу я вам, картина…
Свидетельствует старшина 1 статьи Л.О. Бахши:
— Столб взрыва прошел через наш кубрик, метрах в трех от моей койки… Когда я очнулся — тьма кромешная, рев воды, крики. Первое, что я увидел: лунный свет, лившийся через огромную рваную пробоину, которая как шахта уходила вверх.
Я собрал все силы и закричал тем, кто остался в живых: «Покинуть кубрик!» Первый, кого увидел, — Сербулов. Помощник командира. Он стоял над проломом без фуражки, обхватив голову, повторял: «Ребятки, спокойно… Спокойно, ребятки!..» Я увидел его возле развороченных шпилей и сразу как-то успокоился.
Едва одевшись, мы бросились помогать товарищам, что в низах. Они подпирали брусьями переборки. Вода хлестала из всех щелей. Матросы работали споро, без паники.
Свидетельствует дежурный по низам, лейтенант К. Жилин:
— Спрыгнув с койки, натянул брюки уже на ходу… Первый трап, второй трап, верхняя палуба. Темно. Огляделся. Перед носовой башней — вспученное корявое железо палубы. Зажатый труп… Все забрызгано илом… Бросился на ют — к вахтенному офицеру.
Объявили аварийную, затем боевую тревогу. Но корабль обесточен. Все пакетники вырубились. Колокола громкого боя молчат. Сначала послали рассыльных с боцманскими дудками. Засвистели. Ударили в рынду…
Между тем вода взламывала переборки, затапливала отсеки корабля. После получения пробоины линкор продержался на плаву 1 ч 40 мин.
Иван Петрович, скрестив руки и поглаживая небритый подбородок, помолчал, как бы восстанавливая в памяти давно прошедшее. В палате воцарилась тишина, и все молча не сводили глаз с рассказчика.
— А дальше было вот что, — продолжал он негромким голосом. — Дрожащий от страха Пархоменко решил отбуксировать линкор в сухой док, который был по носу на Северной стороне. Завели троса. Из трюмов сообщили, что их заливает вода. Корабль уже имел правый крен 15 градусов… В наглухо задраенных помещениях полно людей, включая БЧ-2 главного калибра, где были установлены орудия небывалого калибра 320 мм , и броня толщиной 406 мм .
Корабль стоял перпендикулярно берегу бухты, и Пархоменко, не представляя размеров пробоины, дал команду буксировать в док и этим погубил корабль, один из лучших, который, правда, как говорят, за всю жизнь так и не сделал ни одного боевого выстрела и не участвовал ни в одном морском сражении, но которым итальянские «марини» гордились…
Едва линкор сдвинулся с места, крен быстро начал увеличиваться до угрожающего, а затем вся эта стальная громада длиной 168 метров и массой 24 600 тонн сыграла «оверкиль»! Кто был на палубе, посыпался в воду, как горох, а кто половчее, сиганув через леера, перебежали по борту и очутились на мокром киле.
Когда стальные мачты с вертикальной броней более 40 см , описав дугу, стали погружаться в воду, образовался мощный водоворот… Один из спасенных, матрос-новобранец, сильно заикаясь (его колотила дрожь), рассказывал пассажирам остановленного поезда:
— Я прыгнул в воду, когда корабль стал медленно крениться на правый борт. Едва вынырнул, увидел, что меня накрывает палубными постройками, после чего в страшно бурлящей воде затянуло на большую глубину, и я потерял сознание. Очнулся я еще в воде, внутри большого воздушного пузыря и успел сделать несколько вдохов… Этот же пузырь меня выбросил на поверхность с другого борта, где и подобрали спасательные катера…
После взрыва корабельные врачи стали делать срочные операции пострадавшим и погибли все до единого вместе с ранеными уже под водой через несколько дней…
Меня с несколькими другими водолазами вызвали к «Новороссийску» на второй день после трагедии, и мы сразу же приступили к подводным работам 30 октября. Под водой картина была страшная… Мне по ночам потом долго снились лица людей, которых я видел под водой в иллюминаторах, которые они силились открыть. Жестами я давал понять, что будем спасать. Люди кивали, мол, поняли… Погрузился глубже, слышу, стучат морзянкой, — стук в воде хорошо слышен: «Спасайте быстрее, задыхаемся…» Я им тоже отстукал: «Крепитесь, все будут спасены». И тут началось такое! Во всех отсеках начали стучать, чтобы наверху знали, что люди, оказавшиеся под водой, живы! Передвинулся ближе к носу корабля и не поверил своим ушам — поют «Варяга»!
Стал осматривать пробоину. Она была чудовищных размеров: примерно 27ґ8 метров с правого борта, то есть разворочено более 160 кв. метров брони ниже ватерлинии. Сила взрыва была столь неимоверной, что ее хватило пробить восемь палуб — в том числе три бронированные! Даже верхняя палуба была искорежена от правого до левого борта…
Нетрудно подсчитать, что для этого понадобилось бы несколько более тонны тротила. Даже донная, так называемая «цементная мина» не обладает такой мощью. Если предположить, что это работа морских диверсантов (известно, что у них имеется в Италии первоклассное заведение подобного рода), доставка такого количества взрывчатки с подводной лодки аквалангистами — задача неимоверной сложности.
Однако мне было известно, что за неделю до катастрофы линкор стоял в Донузлаве, на северо-западе Крымского полуострова, и покинул свою стоянку после того, как летчики доложили командованию, что на небольшой глубине просматривается субмарина. Оперативный дежурный по флоту доложил командованию, что близ Донузлава наших подводных лодок не должно быть.
Повторный поиск лодки результатов не дал. Решили, что летчикам померещилось…
По краям пробоины броня была завернута и наружу, и внутрь. У меня сложилось впечатление, что взрыв был изнутри по 27-метровой длине, а затем отраженная от грунта ударная волна гидроударом вмяла броню внутрь. Поэтому спасенные матросы уверяли, что взрывов было два, с интервалом в секунду-две.
Я невольно обратил внимание, что из страшной пробоины непрерывно струится нечто, похожее на «розовый дым», и вдруг понял, что это человеческая кровь в воде — в этом месте за броней были матросские кубрики, где койки были в три яруса. У итальянцев команды, экипаж больших кораблей располагаются на берегу, а на кораблях, стоящих у причала, несут только вахту службы. В случае похода, учений экипаж располагается на корабле, на подвесных койках, вот почему в помещениях у итальянцев очень тесно…
Так вот, из пробоины в бухту вытекала из кубриков кровь людская, которая в воде напоминала «розовый дым». Еще до погружения под воду я знал, что в помещениях внутри корабля оказалось около тысячи человеческих душ…
2 ноября из «Новороссийска» сквозь вырезанное автогеном отверстие в днище извлекли последних 37 человек, обессиленных, совершенно седых матросов. Последним был мичман с сильно ввалившимися глазами, еле живой. Он сказал, что все находящиеся с ним в отсеке люди погибли, вода прибывала и он плавал в абсолютной темноте среди раздувшихся трупов. В момент взрыва он лежал в койке-гамаке, которая несколько «спружинила» страшный удар, но он, тем не менее, на какое-то время потерял сознание. Сколько времени это длилось — он сказать не мог. Очнулся от страшной головной боли… Всех спасенных поместили в морской госпиталь.
Толчком к написанию настоящего независимого расследования послужили страницы личного дневника автора, а также то, что он в 1951 году, будучи курсантом, проходил морскую практику на этом корабле, был знаком со многими офицерами и матросами и хорошо знал сам корабль.
Немаловажным является и то обстоятельство, что автор неоднократно бывал на месте гибели линкора, слышал очевидцев трагедии и уже тогда как бы начал вести свое расследование, во многом расходившееся с официальной версией причины гибели линкора в мирное время.
Как тогда говорилось в приказе по флоту, причиной взрыва линкора, стоявшего на бочке, то есть на «мертвом якоре» в бухте, была немецкая магнитная мина, якобы пролежавшая на дне со времен войны более 10 лет, которая по каким-то причинам неожиданно пришла в действие. На этом месте бухты сразу после войны было проведено тщательное траление, затем контрольное в местах стоянки кораблей и, наконец, механическое уничтожение мин в наиболее ответственных местах. На самой бочке корабли становились на якорь сотни раз… После взрыва на линкоре в Севастополе работала правительственная комиссия под председательством зампредсовмина В.А. Малышева. От ВМФ в комиссию входил С.Г. Горшков, который с 1951 по 1955 год был командующим Черноморским флотом и, следовательно, нес ответственность за качество траления. Однако при поддержке Н.С. Хрущева Горшков в значительной степени передернул и исказил многие факты трагедии, после чего понесли наказание только ВРИО командующего Черноморским флотом вице-адмирал В.А. Пархоменко (сын легендарного комдива), командир линкора «Новороссийск» капитан 1 ранга А.П. Кухта, отстранен от руководства военно-морскими силами страны и понижен на две ступени Адмирал Флота Н.Г. Кузнецов.
Между тем «хмуро молчащие адмиралы» отлично понимали, что отстранение Кузнецова связано с его критическими замечаниями в адрес Хрущева по части передачи Крыма Украине…
По странному стечению обстоятельств линкор «Новороссийск» погиб на том же самом месте, где в 1916 году взорвалась, а затем перевернулась «Императрица Мария», — история как бы повторилась еще раз через 49 лет!
Эхо трагедии
В 1968 году на 113-м тренировочном прыжке с парашютом я при неудачном приземлении сломал ногу, после чего угодил в Севастопольский военно-морской госпиталь к хирургу травматологического отделения Чемоданову. Он мастерски сдвинул и зафиксировал гипсом сломанную кость, и дело быстро пошло на поправку…Соседом моим по палате оказался старый водолаз Иван Петрович Прохоров, который много лет работал в ЭПРОНе, поднимал затонувшие корабли и знал Черное море как свои пять пальцев. Он страдал острой формой полиартрита, и тот же хирург Чемоданов старался спасти от ампутации его ноги.
Иван Петрович был с темным от загара лицом. Суровый, молчаливый, он безропотно принимал какие-то лекарства, ходил на перевязки и редко вступал с кем-либо в разговоры.
Другие обитатели нашей палаты, напротив, были любители поговорить о жизни, о службе морской, были неисчерпаемы по части анекдотов и самых невероятных историй, что, несомненно, скрашивало медленно текущее госпитальное время.
Я невольно обратил внимание, что оказался в компании бывалых моряков, имевших приметливый, острый глаз на людей и события, и с большим интересом часами мог слушать их весьма поучительные рассказы.
Однажды лежащий напротив моей койки с загипсованными ногами командир торпедного катера капитан-лейтенант обратился к Ивану Петровичу с необычным вопросом:
— Эй, «водоглаз», тебе много приходилось бродить в своих свинцовых бутсах по дну морскому и заглядывать в трюмы затонувших кораблей. Много ли видел покойников?
Старый водолаз стоял у большого окна к нам спиной и ответил не сразу.
— Много раз, милок, начиная с испанской войны в 1937 году у Пиренейского полуострова, а потом и у себя на Черном море, например, после гибели линкора «Новороссийск» в Севастопольской бухте.
Напомню, что «Новороссийск» подорвался в половине второго ночи 29 октября 1955 года. Взрыв был столь мощный, что в этом госпитале воздушной волной вышибло окна.
Корабль стал крениться, но держался на плаву. Берег был рядом и многие, сиганув за борт выбрались на сушу. Из внутренних помещений тревожно докладывали, что в трюмы интенсивно поступает забортная вода, и оставшийся вместо съехавшего на берег командира корабля каперанга А.П. Кухты старпом Хуршудов дал спасительную и весьма разумную команду: отработать задний ход и выброситься кормой на берег у Госпитальной стенки. Однако примчавшийся на корабль прямо с постели с выпученными глазами ВРИО командующего Черноморским флотом вице-адмирал В.А. Пархоменко, матюкаясь направо и налево, отменил эту команду: «Винты погнем», — крикнул он офицерам, а тем, кто из-за увеличивающегося крена предлагал срочно эвакуировать личный состав, закричал: «Застрелю!» — и прогнал внутрь, где они все и погибли…
Я потом под водой с трудом мог открыть только некоторые двери с задрайками, за которыми сплошной стеной стояли утопшие матросики и офицеры. Страшная, доложу я вам, картина…
Свидетельства очевидцев
Только в мае 1988 года газета «Правда» опубликовала впервые небольшую статью, посвященную гибели линкора «Новороссийск», с воспоминаниями очевидцев трагедии, где описывалось героическое поведение матросов и офицеров, оказавшихся внутри перевернувшегося корабля, дополнявшую рассказ водолаза Ивана Петровича Прохорова.Свидетельствует старшина 1 статьи Л.О. Бахши:
— Столб взрыва прошел через наш кубрик, метрах в трех от моей койки… Когда я очнулся — тьма кромешная, рев воды, крики. Первое, что я увидел: лунный свет, лившийся через огромную рваную пробоину, которая как шахта уходила вверх.
Я собрал все силы и закричал тем, кто остался в живых: «Покинуть кубрик!» Первый, кого увидел, — Сербулов. Помощник командира. Он стоял над проломом без фуражки, обхватив голову, повторял: «Ребятки, спокойно… Спокойно, ребятки!..» Я увидел его возле развороченных шпилей и сразу как-то успокоился.
Едва одевшись, мы бросились помогать товарищам, что в низах. Они подпирали брусьями переборки. Вода хлестала из всех щелей. Матросы работали споро, без паники.
Свидетельствует дежурный по низам, лейтенант К. Жилин:
— Спрыгнув с койки, натянул брюки уже на ходу… Первый трап, второй трап, верхняя палуба. Темно. Огляделся. Перед носовой башней — вспученное корявое железо палубы. Зажатый труп… Все забрызгано илом… Бросился на ют — к вахтенному офицеру.
Объявили аварийную, затем боевую тревогу. Но корабль обесточен. Все пакетники вырубились. Колокола громкого боя молчат. Сначала послали рассыльных с боцманскими дудками. Засвистели. Ударили в рынду…
Между тем вода взламывала переборки, затапливала отсеки корабля. После получения пробоины линкор продержался на плаву 1 ч 40 мин.
* * *
А дальше было вот что…Иван Петрович, скрестив руки и поглаживая небритый подбородок, помолчал, как бы восстанавливая в памяти давно прошедшее. В палате воцарилась тишина, и все молча не сводили глаз с рассказчика.
— А дальше было вот что, — продолжал он негромким голосом. — Дрожащий от страха Пархоменко решил отбуксировать линкор в сухой док, который был по носу на Северной стороне. Завели троса. Из трюмов сообщили, что их заливает вода. Корабль уже имел правый крен 15 градусов… В наглухо задраенных помещениях полно людей, включая БЧ-2 главного калибра, где были установлены орудия небывалого калибра 320 мм , и броня толщиной 406 мм .
Корабль стоял перпендикулярно берегу бухты, и Пархоменко, не представляя размеров пробоины, дал команду буксировать в док и этим погубил корабль, один из лучших, который, правда, как говорят, за всю жизнь так и не сделал ни одного боевого выстрела и не участвовал ни в одном морском сражении, но которым итальянские «марини» гордились…
Едва линкор сдвинулся с места, крен быстро начал увеличиваться до угрожающего, а затем вся эта стальная громада длиной 168 метров и массой 24 600 тонн сыграла «оверкиль»! Кто был на палубе, посыпался в воду, как горох, а кто половчее, сиганув через леера, перебежали по борту и очутились на мокром киле.
Продолжим рассказ старого водолаза
— Было уже около трех часов утра. Из топливных танков в воду хлынули потоки мазута, которые с головой накрывали плавающих в воде отчаянно орущих людей. Потеряв остойчивость и перевернувшись вверх днищем, корабль довольно долго был на плаву, возвышаясь над водой на 2 — 3 метра .Когда стальные мачты с вертикальной броней более 40 см , описав дугу, стали погружаться в воду, образовался мощный водоворот… Один из спасенных, матрос-новобранец, сильно заикаясь (его колотила дрожь), рассказывал пассажирам остановленного поезда:
— Я прыгнул в воду, когда корабль стал медленно крениться на правый борт. Едва вынырнул, увидел, что меня накрывает палубными постройками, после чего в страшно бурлящей воде затянуло на большую глубину, и я потерял сознание. Очнулся я еще в воде, внутри большого воздушного пузыря и успел сделать несколько вдохов… Этот же пузырь меня выбросил на поверхность с другого борта, где и подобрали спасательные катера…
После взрыва корабельные врачи стали делать срочные операции пострадавшим и погибли все до единого вместе с ранеными уже под водой через несколько дней…
Меня с несколькими другими водолазами вызвали к «Новороссийску» на второй день после трагедии, и мы сразу же приступили к подводным работам 30 октября. Под водой картина была страшная… Мне по ночам потом долго снились лица людей, которых я видел под водой в иллюминаторах, которые они силились открыть. Жестами я давал понять, что будем спасать. Люди кивали, мол, поняли… Погрузился глубже, слышу, стучат морзянкой, — стук в воде хорошо слышен: «Спасайте быстрее, задыхаемся…» Я им тоже отстукал: «Крепитесь, все будут спасены». И тут началось такое! Во всех отсеках начали стучать, чтобы наверху знали, что люди, оказавшиеся под водой, живы! Передвинулся ближе к носу корабля и не поверил своим ушам — поют «Варяга»!
Стал осматривать пробоину. Она была чудовищных размеров: примерно 27ґ8 метров с правого борта, то есть разворочено более 160 кв. метров брони ниже ватерлинии. Сила взрыва была столь неимоверной, что ее хватило пробить восемь палуб — в том числе три бронированные! Даже верхняя палуба была искорежена от правого до левого борта…
Нетрудно подсчитать, что для этого понадобилось бы несколько более тонны тротила. Даже донная, так называемая «цементная мина» не обладает такой мощью. Если предположить, что это работа морских диверсантов (известно, что у них имеется в Италии первоклассное заведение подобного рода), доставка такого количества взрывчатки с подводной лодки аквалангистами — задача неимоверной сложности.
Однако мне было известно, что за неделю до катастрофы линкор стоял в Донузлаве, на северо-западе Крымского полуострова, и покинул свою стоянку после того, как летчики доложили командованию, что на небольшой глубине просматривается субмарина. Оперативный дежурный по флоту доложил командованию, что близ Донузлава наших подводных лодок не должно быть.
Повторный поиск лодки результатов не дал. Решили, что летчикам померещилось…
По краям пробоины броня была завернута и наружу, и внутрь. У меня сложилось впечатление, что взрыв был изнутри по 27-метровой длине, а затем отраженная от грунта ударная волна гидроударом вмяла броню внутрь. Поэтому спасенные матросы уверяли, что взрывов было два, с интервалом в секунду-две.
Я невольно обратил внимание, что из страшной пробоины непрерывно струится нечто, похожее на «розовый дым», и вдруг понял, что это человеческая кровь в воде — в этом месте за броней были матросские кубрики, где койки были в три яруса. У итальянцев команды, экипаж больших кораблей располагаются на берегу, а на кораблях, стоящих у причала, несут только вахту службы. В случае похода, учений экипаж располагается на корабле, на подвесных койках, вот почему в помещениях у итальянцев очень тесно…
Так вот, из пробоины в бухту вытекала из кубриков кровь людская, которая в воде напоминала «розовый дым». Еще до погружения под воду я знал, что в помещениях внутри корабля оказалось около тысячи человеческих душ…
2 ноября из «Новороссийска» сквозь вырезанное автогеном отверстие в днище извлекли последних 37 человек, обессиленных, совершенно седых матросов. Последним был мичман с сильно ввалившимися глазами, еле живой. Он сказал, что все находящиеся с ним в отсеке люди погибли, вода прибывала и он плавал в абсолютной темноте среди раздувшихся трупов. В момент взрыва он лежал в койке-гамаке, которая несколько «спружинила» страшный удар, но он, тем не менее, на какое-то время потерял сознание. Сколько времени это длилось — он сказать не мог. Очнулся от страшной головной боли… Всех спасенных поместили в морской госпиталь.