Никитин Олег Викторович. Демон Эльдорадо

   Пронзительная музыка, умолкшая с первым словом Энки, зазвучала вновь, и сразу же толпа на площади и прилегающих улочках разразилась криками восторга. Многие помнили прежние яркие праздники, куда более кровавые, чем те, что устраивал сапана в последние двадцать лет, то есть после того, как сам стал полноправным сыном Солнца. Кетук слышал от отца, какими пышным были церемонии жертвоприношений и как много пленников отправлялось на небо во славу богов. Но потом пришли мирные времена, соседние города и поселения, отстоящие от Тайпикала на многие дни пути, отдали себя во власть Таури и его дипломатии. Враги остались далеко в лесу, за перевалом – да и то лишь потому, что нужно же иметь хоть каких-то врагов. Хотя бы тех, кто даже не ведает о твоем существовании, пока ты не придешь и не разоришь их дома, и для кого родные горы аймара – недосягаемый и почти сказочный мир.
   Настал черед мастера церемоний. Его золотой клинок с круглым, словно месяц, лезвием сверкнул широкой дугой, замкнувшей два беззащитных горла. На мгновение притихший народ аймара одновременно выдохнул и вскинул руки, желая принять на ладони хоть одну крошечную капельку еще живой крови, предназначенной богам. Восторженные крики тысяч людей заглушил предсмертный хрип жертв.
   Уакаран не стал рвать их сердца из груди! И среди криков радости Кетук различил несколько удивленных возгласов – он и сам едва сдержался от такого. Неужели богам больше не нужен трепет еще живого человеческого сердца?
   Дикари упали вперед, так что головы их оказались за пределами помоста. Сверху на «орла» и «ягуара» полились струйки крови, и оба жреца, подставляя под них сложенные ладони, поочередно поворачивались к толпе и выплескивали на нее красно-черную и горячую жидкость.
   И тут Кетук заметил отца. Акучо как мастер, работающий над заказом Храма, попал в число допущенных к пирамиде. Старик, кажется, обезумел от счастья – на него попала капля жертвенной крови, и он благоговейно размазал ее по щеке. Теперь будет долго этим гордиться...
 
   Чем больше дней утекало прочь, подобно быстрым водам реки у подножия городского холма, тем больше крепла уверенность Алекса в собственном безумии. Однажды он кстати припомнил культурный разговор с Лелькой, обожавшей заумные книжки. Она поведала Алексу краткое содержание толстого тома, сочиненного неким японцем. Главный герой этого опуса будто бы угодил в лакуну в глубине своего сознания и там застрял буквально навеки. То есть «жить» ему внутри своих переживаний предстояло не то что тысячи лет, а прямо-таки миллионы. Жизнь в его представлении превратилась в череду дней, конца которой не просматривалось, в то время как его реальное тело находилось, очевидно, под присмотром эскулапов.
   Научное обоснование этого явления, по словам Лельки, выглядело правдоподобно. А верить ей в таких вопросах Алекс привык.
   Оказывается, понимание истины можно почерпнуть не только из учебника, но даже из голимой беллетристики – такой вывод сделал Алекс. Вот только помочь это знание ему не могло, лишь посеяло на время изрядную душевную тревогу. Одно было хорошо: сознание уготовило ему роль не простого крестьянина, а почитаемого в народе «посланца» богов.
   То, что городок на местном наречии назывался не Эльдорадо, а заковыристо – Тайпикала, почему-то добавило Алексу уверенности в своем мнении.
   Такое положение имело множество плюсов, но и минусы у него также были. Например, необходимость участвовать в разных дурацких церемониях и проверять, как идет строительство вверенной Алексу плотины. Впрочем, принимая во внимание, что он может делать что угодно, кроме явно опасных глупостей... В общем, дела обстояли неплохо.
   – Послушай, Энки, – сказал он на русском, когда трупы погрузили на носилки и утащили в подземелье, а толпа стала рассасываться между домами. – Тут полно калек и стариков. Они верят, что ты излечиваешь недуги одним взглядом, я слышал об этом на стройке. Может, пора явить чудо или хотя бы испепелить кого лазером? Зачем Посох смерти-то взял?
   – С удовольствием испепелил бы тебя, длинноязыкий, – проворчал бог на непонятном для аймара языке аннунаков, чтобы не вносить сумятицу в головы сапаны и его жрецов. – До сих пор удивляюсь, зачем ты мне сдался?
   – Вот и я тоже. Хотя ты ведь моя фантазия, так что удивляться, собственно, нечему.
   – А ты – кошмар антрополога. Из какой дыры пространства-времени ты выбрался? Если мы найдем ее с твоей помощью или самостоятельно, вот и будет польза.
   – Эй, а может порождение больного мозга быть еще большим психом, чем сам... Черт, ты меня понял. Короче, вы сдурели, если занимаетесь просвещением этих парней. Земля велика, таких племен на ней тысячи.
   – Нам хватит и одного.
   – Мне можно идти, капитан? – поинтересовался Балам на языке аннунаков. – Трупы уже наверняка доставили к лаборатории.
   – Мало ему трупов, – хмыкнул Алекс.
   Ему пришлось выучить язык инопланетян, чтобы его элементарно отпустили из тюрьмы. Сидеть в летающей тарелке, наедине с обучающим терминалом и с маской-шлемом на голове, было донельзя скучно. Алексу показалось, что его персональная вечность прошла наполовину, однако на самом деле миновала всего неделя. И кормили его при этом отвратительными пилюлями, от которых не хотелось ни в туалет, ни в постель к Чучилье. Кошмар, одним словом.
   То, что овладеть языком аннунаков удалось всего за нисколько дней, добавило Алексу уверенности в своей теории – его сознание упало в лакуну внутри самого себя, а уж там-то всё возможно.
   – Если бы ты слышал о генетике не только само это слово, не болтал бы глупостей, – мрачно отозвался Балам. – Энки, дашь мне знать, когда этот тип окончательно утомит тебя. Уверен, где-нибудь внутри него найдется ответ на вопрос, откуда он тут взялся. Прошу тебя не забывать – он вполне в состоянии выдать местным, что ты не бог, а инопланетянин. Последствия могут быть...
   – Ему это невыгодно, – усмехнулся Энки. – К тому же для аймара что бог, что пришелец... Занимайся своим делом, Балам, не обращай на землянина внимания.
   – Эй, трупы заждались тебя, инопланетный брат! – воскликнул Алекс с дурашливой гримасой. – Смотри, убегут.
   Балам сверкнул на Алекса глазами, что-то невнятно буркнул и отправился вокруг пирамиды к двери на ее «тыльной» стороне. Посох он оставил руководителю миссии. Никаких дипломатических действий, уходя, он не предпринял. Вообще доктор относился к местным жителям с полным безразличием, рассматривая их сугубо как генетический материал.
   А вот Энки, как главе наземной миссии, приходились отдуваться за всех, изображая всемогущего бога и даже объясняя аймара мотивы своих поступков. Хотя в общем он мог бы и не делать этого.
   – Всё снял? – поинтересовался он у Гугумаца, который обеспечивал информационное освещение праздника.
   Этнограф даже нравился Алексу – вечно сосредоточенный, сухой и скрупулезный в каждой мелочи. Дело свое он знал, а потому без его помощи миссия вряд ли проходила бы так успешно. Гугумац был спецом по примитивным культам и всего лишь по результатам съемки с орбиты вычислил, какой системы верований придерживаются аймара. А значит, Энки оставалось только вписаться в нее, чтобы занять место божества.
   – Конечно. Прекрасный учебный фильм получится.
   – У них, значит, праздник урожая, – сказал Алекс. – А мы как? Участвуем по полной программе?
   – Не знаю, как ты договорился с местным начальством... У всех выходной, и у нас тоже. А работу продолжим завтра. Гугумац, что скажешь? Надо нам посидеть с ними, чичи выпить? Вот уж мерзкое пойло.
   – Вообще-то боги не нуждаются в материальной пище, – пожал плечами этнограф, он же культуролог. – Но я проголодался.
   – Ладно, перекусим с ними. Но чичу я не буду, уж лучше запросить из лагеря ящик нормального вина.
   – Тогда уж спирта. А девочки? – Алекс ткнул Энки локтем, почувствовав под его широкой накидкой жесткий панцирь защитной одежды. – Тут неплохие подруги, ей-богу. Сегодня будет широкий выбор, храмовых ткачих приведут по случаю праздника. Я сам вчера выбирал.
   – Парень, ты напрасно взял на себя роль секретаря при начальнике миссии, – строго заметил Гугумац.
   – А кому, как не мне, этим заниматься? – возмутился Алекс. – Ты всё время торчишь в лагере на холме, как и этот ваш кровавый маньяк Балам. Он только по ночам в окрестностях шурует, страх на крестьян наводит. Тсума с Кондоем вообще на охоту поехали, плевали они на народные традиции. Коаау с Агабом на рыбалку отправились. Знаем мы их рыбалку!
   – Ты-то откуда знаешь? – хмыкнул этнограф. – Ты Коаау еще не видел ни разу.
   – Слухами земля полна... Аталай меня спрашивает: что предпочитают Энки и его помощники из земных удовольствий? И что я должен ответить? Что он вас вообще за тараканов считает, а ваша жеваная чича для него – тошниловка позорная? Не говоря уж о качасе. А с бабами вашими для него путаться – всё равно что с обезьянами. Еще скажи спасибо, что я ваш имидж тут поддерживаю, а то бы не знаю, как на вас народ посмотрел. Боги выискались...
   – Алекс, прекрати, – не выдержал Энки. – Не забывай, что такова была наша договоренность. Ты участвуешь в постройке плотины и почитаешь нас как детей Творца, а мы за это позволяем тебе играть роль младшего бога и помощника, имея от этого кучу привилегий. Кончай истерику у всех на виду, не черни мой образ всемогущего. А то уже надоел, честно, своей болтовней.
   – Да помню я. Ладно, замнем разговор, пошли во дворец. Надоело тут торчать, на ветру. Это ты оделся в свои пластиковые шмотки, а я уже замерз.
   – Кстати, каким образом ты общаешься с ними? – спросил Гугумац. – Неужели нашелся еще кто-то, способный понять твой чудовищный язык?
   Культуролог был тем самым «контактером», встретившим делегацию аймара под летающей тарелкой. После того как выяснилось, что изучал в полевых условиях и дышал избыточным кислородом он фактически напрасно – никакой пользы русский язык в общении с аймара не имел, – Гугумац только посмеялся. А вот Энки, параллельно «подключенный» к первому контакту, и особенно Балам, злились не меньше недели.
   – Жестами... Есть тут один парень, Рунтан зовут. Способный оказался, почти всё понимает и даже сказать может.
   – Это тот, кому в череп золото вставили? Припоминаю такой экземпляр. Бывает, что такая травма пробуждает в аннунаке таланты. И в человеке, наверное...
   Алекс огляделся. Жрецы и сапана явно ожидали от богов сигнала к прекращению официальной части церемонии. Они вежливо слушали беседу богов, явно ничего не понимая. Энки поступил правильно, когда никого из дикарей не обучил языку аннунаков.
   Бог, очевидно, догадался, что стоять тут и смущать народ смысла больше нет, и величественным жестом надел на голову шлем с антенной спутникового телефона. Вытянув руку с посохом, он провел им по крайней доске помоста. Только Алекс и Гугумац видели, как он увеличил пальцем мощность лазерного луча.
   Край помоста вспыхнул, несмотря на сильный и холодный ветер. Пламя отделило «руководителей страны» от толпы. На Алекса дохнуло жаром горящего дерева, и он поморщился, отступая от огня. Вслед за ним отшатнулись от края и жрецы во главе с сапаной Таури.
   – Дешевый трюк, – хмыкнул Алекс.
   – Зато эффектный.
   Под восторженные вопли аймара они двинулись в обход Храма – боги первыми, затем сын Солнца на земле Таури и потом уже Кумари и многочисленная свита сапаны. Позади занимался огнем оставленный помост. И только оказавшись в широком внутреннем коридоре, который вел через подземелья в сторону дворца, Энки подозвал к себе Таури, и они пошли во главе процессии, о чем-то светски разговаривая.
   Алекс их почти не понимал, в отличие от остальных аймара. Его злило, что инопланетяне отказались обучить его заодно и языку дикарей. Настолько, что он каждый вечер, оставаясь наедине с девушкой, полчаса или дольше практиковался в произнесении и запоминании местных слов и выражений. И ему казалось, что получается у него всё лучше и лучше. Может быть, у него и в самом деле имелись кое-какие способности, «разбуженные» учебой накорабле пришельцев? Но спешить демонстрировать свои успехи Алекс не собирался, чтобы не выглядеть глупо – он сотни раз встречал иностранцев, чьи потуги выражаться по-русски смешили его до колик. Увидеть даже след усмешки на физиономии дикаря он не хотел. А девушки... Что ж, порой их смех был даже приятен.
   Большой зал приемов во дворце был отделан так, что у Алекса зарябило в глазах от золотых бликов и красочных пятен. Сюда же с пеших прогулок подтянулись родственники Таури, его многочисленные дети и внуки, представители знати из соседних поселений и прочие важные персоны. В центре зала расположился Сии с флейтами, барабанами и свирелями. Один парень наигрывал на кувшине, от звуков которого ныли зубы.
   – Имеет желание господин? Трапеза, напиток изобильны, – приветил Алекса Рунтан, присоединившийся к общей массе гостей в качестве персонального переводчика.
   Парень явно боготворил Алекса даже больше, чем Энки с его помощниками. Ничего странного в этом не было. Когда-то Алекс от скуки посетил местную больницу, где Рунтану сделали операцию на черепе, и поговорил с ним. К его удивлению, Рунтан довольно резво повторил за ним несколько слов и вообще проявил такую невиданную способность к русскому, что это заметили все – и лекарь, и сопровождавший Алекса жрец Ило. Этот вообще, похоже, был непомерно рад открывшимся у больного способностям. Очевидно, именно благодаря стараниям пронырливого жреца, правой руки Аталая, Алекса переселили во дворец и приставили ему в качестве личного слуги именно Рунтана. Чучилья сама собой сделалась постоянной женой.
   – Что там у нас по этикету? Сначала ужин, потом пляски с девушками?
   – Качаса, – ухмыльнулся Рунтан и склонил голову. Золотая пластина на его бритом затылке сверкнула, словно маленькое солнце.
   Алексу, разумеется, досталось место рядом с Гугумацем – в полном соответствии с его статусом бога. Рунтан расположился на коврике позади него, в каждую секунду готовый исполнить веление хозяина или что-нибудь перевести для него. Справа уселся Кумари, и время от времени он бросал снизу вверх на Алекса внимательные взгляды, словно ждал некоего откровения. Наследник трона как будто видел в Алексе пример для подражания.
   А тот скучливо жевал авокадо и прихлебывал качасу с растолченными семенами дурмана – фирменный напиток безбашенных индейцев. Эти семена, уже не раз испытанные Алексом, служили возбуждающем сладострастие снадобьем.
   Говорить было не с кем, и Алекс рассматривал танцоров. Разодеты они были чуть менее пышно, чем те, что исполняли ритуальные пляски на площади и улицах города. Женщин среди них не было.
   Единственное, что утешало, – разнообразие пищи, которое заметно выросло после того, как объявились инопланетяне. Когда по срединному миру прокатилась весть о прибытии богов, со всех концов страны и даже из-за ее пределов к аймара потекли караваны купцов. Они везли редкие фрукты, вяленую рыбу, крабов, сушеные пряности и прочие редкие штуки, лишь бы им дали возможность убедиться в существовании небожителей.
   Помощники мудрого Таури каждому такому купцу дарили элитную ламу и нагружали в обмен собственными дарами. Не забывали показать и лагерь пришельцев на холме, оставшийся после возвращения челнока на орбиту. Многоногие роботы ввергали купцов в священный трепет. А когда они видели высоких белокожих богов, включая Алекса, то готовы были распластаться на камнях от восторга и ужаса. Дикари, что с них взять.
   – Новости, что ли, расскажи, – полуобернулся к Рунтану Алекс. – Что во дворце происходит, в городе. В мире, наконец.
   – Алекс, потише, – попросил Гугумац. – Я записываю.
   – Мы же не песни поем...
   Сбиваясь и подыскивая слова, Рунтан принялся излагать Алексу сплетни и факты. Забеременели три молодые наложницы верховного жреца Аталая, лекарь Уймун получил несколько новых лекарств из незнакомых прежде трав, мастер-сеятель изучает новые зерна и подыскивает для них место будущей посадки...
   «Дети Аталая? – подумалось Алексу. – Может, это мои? Надо бы спросить девчонок. Хотя откуда им знать?»
   – Как насчет колеса? Еще не показали?
   – Алекс! – сказал Гугумац на языке аннунаков. – Не забывайся.
   – Ладно, ладно. Я тут ни при чем, само вырвалось.
   – Ты еще про лыжи вспомни! Всему свое место и время. Куда ты поедешь по такой пересеченной местности? И вообще я уверен, что среди местных уже находились умельцы, которые мастерили колесо и прилаживали его к тележке. Просто далеко ее не укатишь, вот начинание и заглохло. И чем заниматься рабам, если не таскать тяжести?
   Многое в политике аннунаков оставалось для Алекса неясным, хотя он и не особенно старался в нее вникнуть. Из отдельных обмолвок и утверждений, понятно, он сделал некие выводы и вполне удовлетворился ими. Какой был смысл в том, чтобы копаться в хитросплетениях собственных извилин?
   После недолгих размышлений Алекс пришел к заключению, что пришельцы занимаются «прогрессорством» только для того, чтобы дикари радостно закрыли глаза на их вольное отношение к человеческому «биоматериалу». Может быть, помимо этого они нуждались в каких-нибудь веществах или химических элементах, для чего им и нужна была разработка недр.
   Рунтан зловещим шепотом поведал об очередных высосанных досуха трупах собак, лам и нескольких людей из близких к столице поселений. Из некоторых через узкие колотые раны были извлечены внутренние органы. И что самое интересное – жертвы почти не разлагались, хотя находили их не всегда в первый же день после смерти.
   – Ну и кого подозревают? Демонов, естественно?
   У Алекса наверняка нашлось бы что сказать по этому поводу, но он предпочитал помалкивать. Открыто обвинять Балама в смертях животных и людей было нелепо. Тот был настоящим «богом», Алекс же только посредником между высшими и земными существами. А главное, он обещал Энки не комментировать деятельность пришельцев.
   К тому же острые заявления Алекса даже Рунтан счел бы вопиющим богохульством. И вообще! Всё это только плод его воображения, бороться с которым бессмысленно.
   С точки зрения аймара, только демон ночи мог с такой злобной точностью, без всякого повода нанести укол снизу, в челюсть, так что орудие убийства достигало мозга и мгновенно убивало жертву.
   – Похожий человек, – проговорил Рунтан зловеще. – Задняя лапа как нога... Пальцы три штуки, след как птица. Морда круглая, красные глаза горят как Луна. Прыгать, летать, по деревьям скакать и земля, голос как альпака и собака и орел и пума. Спина как рыба, есть крылья. Ужасное чудовище, демон.
   Алекс только головой покачал на подобные россказни. Его так и подмывало спросить у Гугумаца, кто из его команды резвится таким жутким образом, но осторожность удерживала его от подобного любопытства. Культуролог только выглядел добродушным и терпимым. Однако Алекс нутром чувствовал, что он ни на секунду не задумается перед тем, как уничтожить его, если убедится в необходимости этого. Своими ли руками или с помощью Балама, неважно. А погибнуть так бесславно, даже внутри собственного больного сознания, Алексу было бы крайне скучно. Ему тут, в конце кондов, нравилось куда больше, чем в реальном мире.
   Вот только жалость к Лельке порой накатывала такая, что хотелось покончить со всем и нарваться на самоубийство. Кто знает – вдруг мозг после такой встряски очнется и выпустит сознание Алекса из «тюрьмы»?
   Все эти типы из тарелки слишком низкого мнения о ценности любого из людей. И какие у пришельцев планы в отношении них – та еще загадка.
 
   Аталай уже стал забывать, как посылал Ило к лекарю за вила-вила, когда после холодных ночей у него побаливало горло и в ноздрях застаивалась вязкая влага. И вкус кровяного корня тоже стал забываться, и ощущение боли в суставах, и светлая печаль при виде молодых жен, и многое другое, что познается человеком уже в преклонном возрасте.
   Теперь они нередко вместе с Таури и еще несколькими высшими жрецами и чиновниками устраивали ночные пирушки, как в старые времена. Казалось, сил у него хватит не на одну неделю подобных увеселений.
   А когда ему приходилось участвовать в препровождении калек на холм, в темноте, такой «праздник» становился обязательным... Так, например, и случились буквально вчера. Ранним вечером со стороны реки в Храм Смерти примчался страж моста с бумагой от Балама. На ней одинаковыми правильными линиями были нарисованы фигурки трех безруких людей. Ни один художник аймара не смог бы изобразить их на кувшине настолько одинаково, такими гладкими и тонкими линиями.
   Аталаю случилось оказаться в это время именно в Храме Смерти, на утесе. Вообще-то он редко бывал там, поскольку этот храм по традиции считался «вотчиной» мастера церемоний. Но пять-шесть раз в год проверки храмового хозяйства устраивать приходилось, а после прибытия богов даже чаще.
   – Сколько у нас в камерах людей? – поинтересовался верховный жрец у настоятеля Храма.
   Это был опытный пожилой жрец, как никто умевший настроить будущие жертвы к смерти от ритуального клинка. Любопытно, что по характеру это был мягкий и незлобивый человек, вряд ли способный, как иные практики кинжала, с легкостью вырвать ребра из распоротой груди человека.
   – Семеро, – отозвался жрец. – Сразу после праздника привели еще четверых. Слишком настойчиво просили подаяние.
   – Все без рук?
   – Один без ноги до колена. Сейчас они сюда прямо-таки рвутся.
   – Я хочу взглянуть на них.
   Жрец кивнул двум солдатам, чтобы они следовали за ним, и двинулся перед Аталаем с факелом в руке. В этот поздний час в Храме оставалось едва ли несколько служителей, и все они уже готовились отправиться домой.
   Винтовая лестница, вырубленная непосредственно в скале, привела их в подземелья Храма. Они были так стары, что никто уже и не помнил, кем и когда были построены эти узкие и кривые ходы с крошечными камерами по бокам. Слышалась приглушенная возня, шепот и стоны.
   – Кого предпочитает Балам?
   – Чем моложе, тем лучше, – пожал плечами старый жрец.
   Аталай наклонился к его уху и прошептал:
   – Поступай наоборот. – Провожатый вздрогнул.
   – Бог видит всё, – счел нужным пробормотать он почти одними губами.
   – Здесь слишком темно для него... – Настоятель ничего не сказал в ответ – верховный жрец имел полное право распоряжаться.
   Воины вывели из трех камер изможденных калек. Ноги у них были связаны, так что передвигаться они могли только шагом. Пленники щурились от яркого света факела и возбужденно переглядывались – похоже, надеялись, что их побьют палками в качестве наказания и освободят. Всё-таки их прегрешения были слишком незначительны.
   – Неужели нас отпустят? – испуганно спросил один из них.
   – Возрадуйтесь! Сначала вы получите благословение богов, – ласково сказал жрец. – Они излечат вас.
   Пленники радостно загомонили. Слух о том, что попавшие на холм увечные не возвращаются, уже успел проползти по Тайпикала. Однако чиновники Таури усердно насаждали в народе мнение, будто излечившиеся у Балама горожане становятся слугами богов и проводят дни в трудах и развлечениях, в обществе прекрасных дев.
   Аталай, откровенно говоря, в душе сомневался в этом. Всю свою жизнь он провел в убеждении, что боги питаются человеческой кровью. Быстро изменить взгляды, с которыми прожил десятки лет, было немыслимо, да и серьезных поводов для этого не имелось. Но вслух, разумеется, верховный жрец на эту тему не высказывался.
   – Возьмите меня! – закричал вдруг пленник из-за решетчатой двери. – Я моложе и сильнее!
   – Меня! Меня! – подхватили другие калеки.
   – Я сражался в армии Кумари, я сильный! – с особой яростью, прямо-таки с надрывом вскричал ближайший к Аталаю пленник. Вцепившись в прут решетки единственной здоровой рукой, он в отчаянии кривил рот. – Я хочу служить богам!
   – В другой раз, – кивнул настоятель. – Я тебя запомню, брат.
   – Меня зовут Синчи! Запомни мое имя, господин! Тебе достаточно будет позвать меня, и я побегу на холм перед твоими солдатами!
   – Я запомню...
   Верховный жрец вышел из Храма Смерти первым – ему не хотелось тащиться вместе с возбужденными, мелко переступающими пленниками. «Надеюсь, Балам хотя бы не мучает их», – подумал он по дороге домой.
   Аталай, как и некоторые другие высшие жрецы и чиновники, удостоенные чести побывать в маленьком городе богов, был готов простить небесным гостям всё. Точнее, у него даже не возникало сомнения в правильности деяний, вершимых Энки и его помощниками. Пусть урожай убран и пришла пора перемолоть половину зерен на муку, чтобы создать государственный запас, – боги желают строить плотину, а значит, так нужно. Приближается зима, и людям необходимо обновить шерстяной гардероб, но боги строят с помощью аймара пристань и верфь – следовательно, так тому и быть. Люди с начала времен обходились прямым обменом продуктами и плодами своего труда, однако Энки понадобилась единая мера для всего на свете – поэтому лучшие мастера чеканят золотые и серебряные монеты, на одном боку которых флейта, а на другом Солнце. С каждым годом маис дает всё меньше зерен, всё мельче его стебли и початки – значит, пора не только подвести к полям свежую воду, но и задержать вымывание из земли ее соков, дать ей новую «пищу», для чего пустить в дело все отходы, а не только гуано. А также посеять по весне новые зерна, ячменя и пшеницы – невиданные раньше.