Никитин Олег Викторович. Демон Эльдорадо

   – Почему это ты меня выбрала? – насторожился он. – Я что, особенный?
   – Ты еще можешь вернуться к себе, – сказал тот же голос, и гость уставился на музыканта. Индеец с закрытыми глазами выдувал руладу из своей дырявой трубки.
   – А я не в себе, что ли? – обиделся он, однако напиток принял. – Да, ты прав, дружище, – я торчу в вашем темном подвале, слышу чужие голоса в башке и собираюсь выпить неизвестно что. Само собой, я просто свихнулся.
   Никто ему не возразил. Видимо, уже в самом воздухе этого заведения содержался какой-то легкий наркотик, от которого и возникли слуховые галлюцинации... Хотя Алексу еще не доводилось о таком слышать.
   Он покачал напиток в руке. Поверхность черной и вязкой жидкости как будто отливала маслом, в ней плясал крошечный огонек факела. Выдохнув, Алекс сунул в экзотический напиток язык. Вкус оказался одновременно сладким и горьким, как у засахаренной рябины, но с примесью старой известки. Причем температура жидкости была не высокой и не низкой – она совпадала с температурой языка.
   – Фу, какая гадость, – пробормотал Алекс и хотел отставить посуду в сторону.
   Пить в одиночку неведомо что, рискуя оказаться в положении давешнего американца, ему не хотелось. Однако рука его против воли вернула чашу ко рту. Алексу вдруг почудилось, что он попал в пустыню и не пил уже сутки, и организм его буквально изнемог от жажды. Непреодолимый внутренний импульс вынудил его сделать порядочный глоток.
   Алексу показалось, что он долго шел по раскаленным пескам и наконец-то добрался до вожделенного оазиса. Отказаться от того, чтобы выпить всю чашу целиком, никакой воли бы не хватило, и Алекс опустошил ее в несколько глотков. И жажда мгновенно пропала, как не было.
   – Ну и ну, – с удивлением сказал он улыбающейся девице.
   Уже к концу этой короткой фразы Алекс почувствовал, как немеют губы, и последний слог дался ему с трудом. Он собрался возмутиться коварством индианки, как вдруг веки упали на глаза под собственным весом. К горлу подступила тошнота, но Алексу удалось подавить ее, сглотнув и сделав глубокий вдох.
   В глазах полыхнуло красное пламя, и тотчас под Алексом возникла твердая почва – он перестал качаться на волнах и ощутил лицом влажный песок, омытый прибоем. Стало так хорошо, что он рассмеялся от счастья. В ушах разлилась музыка целого сонма флейт, запели чистые детские голоса. Они походили на многоцветный шелк и летучих рыб, вереницей взмывших над волнами.
 

Часть I
ДНЕВНАЯ ЗВЕЗДА

   Город практически замер, только редкие собаки еще не спали, порой оглашая узкие улочки лаем, да блеяли в ответ ламы.
   Человек в широкополом черном плаще с красными поперечными полосами незамеченным обошел двух полусонных воинов, что патрулировали выход из центральной части Тайпикала, и углубился в вязь улиц, причудливыми змеями спускавшихся к реке. Факелы тут были редки и почти прогорели, идти приходилось почти на ощупь.
   Но человек в одежде жреца обладал отличным зрением, к тому же улицы города – как-никак столица государства – отличались чистотой и ровностью. Навозные лепешки, стоило тем лишь только появиться на брусчатке, моментально подбирались погонщиками животных. Чем же еще растопить очаг? А за выплескивание помоев за порог дома жестоко наказывали, вплоть до принесения в жертву.
   Никто не видел ночного прохожего. Если же и замечали в окошко его бесформенную из-за плаща фигуру – замирали в ужасе и возносили хвалу богам. Кому какое дело до спешащего по своим загадочным делам жреца, посвященного в тайны мироздания? Лишь бы не очутиться в эту недобрую шестицу у него на пути...
   Наконец жрец замедлил шаг и остановился в тени прибрежного дома для приезжих купцов, большого и нелепого. Там сейчас было не слишком людно. В загоне блеяло с десяток лам – караван пришел сушей, а не прибыл на плотах. Во дворе то и дело раздавались голоса пьяных торговцев, их рабов и девушек из обслуги – несмотря на позднее время, торговые люди отдыхали от праведных дневных трудов. Им нет нужды поутру идти на поля или в казармы.
   Человек проскользнул к загону для скота и притаился за поильней. Одно из животных прянуло в сторону, испуганное появлением чужака, но привязь не дала ему всполошить остальных.
   Со стороны помойной ямы воняло испражнениями, но жрец не замечал – его внимание целиком было поглощено освещенным входом в приютный дом в тридцати локтях от его засадного места. Наконец дверь распахнулась, и показались две служанки. Со смехом они припустили в сторону жреца, и рука у того дернулась в нетерпении, но он заставил себя замереть и сохранить молчание.
   Две жертвы сразу, да еще женщины... Слишком шумно и опасно, особенно рядом с приютным домом. Купцы – народ бесстрашный, того и гляди выскочат на крики с мечами и примутся рыскать по округе, призывая солдат вождя.
   Поэтому жрец позволил служанкам свободно посетить отхожее место и вернуться в дом. Долго ждать ему не пришлось. Вскоре показался полупьяный мужчина, судя по дорожной одежде – раб купца. Распевая какую-то западную песню, сумбурную и глупую, он, держась за стену, двинулся в сторону жреца.
   Тот бесшумно вздохнул и отцепил от пояса ритуальный клинок. Насколько же редкими стали такие сладкие мгновения! Как тяжела и неправильна стала в последние годы жизнь, что приходится совершать положенное тайно, а не на глазах восторженной толпы!
   Жертва, не ведая о том, что ей предстоит сейчас исполнить свой долг перед народом и умилостивить жестоких богов, приближалась на нетвердых ногах. Когда до нее оставалось едва ли три шага, жрец стремительно вылетел из-за укрытия и отточенным движением вонзил клинок в горло пьяного. То-то будет потеха богам, когда вместе с горячей кровью они получат и толику хмельного напитка!
   Хрипя, жертва стала заваливаться на спину, но убийца не позволил ей этого. Ускользнув от хлещущей из горла крови, он схватил жертву за плечо и сальные волосы и крутящим движением развернул к себе спиной. И лишь затем позволил телу всей тяжестью обрушиться на солому.
   Тревожно заблеяли ламы – они почуяли запах крови и стали рваться с привязей.
   Жрец вздрогнул и приготовился скрыться в темноте, если кто-то вздумает проверить, что так испугало глупых животных. Мысленно он послал на головы тупых тварей проклятие, заодно укорив за неосторожность себя самого. Не стоило учинять засаду в таком месте! Но в приютном доме продолжалось веселье, играл заезжий музыкант и оглушительно смеялись служанки. Шума никто не услышал, и жрец отер со лба внезапно выступивший пот.
   Раб дернулся в последний раз, булькнул распоротым горлом и замер. Это было некстати, но ритуал прекращать нельзя было ни в коем случае. Морщась от запаха перегара и крови, жрец вонзил клинок в грудь мертвеца и сделал длинный надрез, освобождая ребра с левой стороны груди.
   Великие боги! Примите эту жертву!
   Вытянув руки в сторону звезд, жрец сдавил горячее человеческое сердце пальцами, имитируя его последнее содрогание. Боги так далеки, что не заметят подобной мелочи. Человек до рези в глазах вгляделся в равнодушное черное небо, истово мечтая увидеть хотя бы проблеск внимания к еще теплой крови.
   И он увидел!
   Сияющий глаз бога медленно прочертил небосвод, подмигнув жрецу два раза! Тот едва не захохотал от восторга и счастья, но подавил естественный порыв и преклонил колено, возвращая сердце на место. Наконец-то боги приняли дар!
 
   Кетук плеснул на ладонь ледяной воды из кувшина и протер лицо. Вода пахла глиной и нисколько не освежила – будто в разгар дня окунулся в поильню для лам.
   Отец, конечно, уже ушел. Скоро праздник, и есть возможность обменять хоть на один резной булыжник больше, если прийти на рынок раньше других резчиков по камню и занять выгодное место. А может, он решил доделать каменного солдата, которого вырубал по заказу распорядителя. Даже скорее всего, потому что торчать на рынке и зазывать менял было не в отцовском характере.
   От очага, сложенного в хозяйственном углу, тянуло вонючим дымом сушеного навоза. Мать склонилась над слабым огнем и подбрасывала в него топливо, которое разминала кривыми коричневыми пальцами. Одна из сестер толкла в котелке стылую маисовую кашу, оставшуюся после вчерашнего ужина. Младшие дети возились на шкурах ламы, сальных и протертых во многих местах. К утру те свалялись и больше походили не на лежак, а на кучу хлама. Внутри нее попискивал младший мальчишка.
   Кетук как старший сын и воин на службе у сапаны спал отдельно.
   А дров-то осталось совсем мало, недаром на помет перешли... Может, отцу сегодня повезет и он сможет обменять свои фигурки на что-то стоящее: маниок или новую посуду взамен разбившейся, например. Вот как недавно, когда он смог раздобыть тощую курицу и мешочек соли.
   – Я не сказал, – проговорил Кетук. – Завтра в поход выступаем.
   – Куда? – опешила мать.
   Она и остальные дети, братья и сестры Кетука, разом перестали приводить себя в порядок и уставились на него. А старший после Кетука парень дурашливо вытянул руки с невидимым копьем и стал толкать сестру, всего на год младше него. Та завизжала и плеснула в мальчишку водой из ладошек.
   – За перевал, – сказал Кетук. – В лес.
   – И то дело. А то работать скоро некому будет. – Кетук был согласен с ее мнением, как обычно. Мать прожила на свете в два раза больше него и отлично знает, как хорошо трудятся на полях рабы. Потом-то, конечно, часть из них мрет от плетей и недоедания, но случается это нечасто... А через год можно и снова набег совершить.
   – Жениться бы тебе, – вздохнула мать. – Гляди, отнимут у тебя Арику.
   И это тоже было правдой. Вернее, Кетук опасался того же, что и старая женщина. Вот было бы ему двадцать лет! Так нет же, еще целый год нужно терпеть. Когда родители Кетука и Арики десять лет назад сговорились о будущей свадьбе своих детей, никто и предположить не мог, какой красавицей станет Арика. Сейчас ей всего шестнадцать, а ни один покупатель не может пройти мимо нее спокойно, с закрытым ртом. Арика даже старалась ходить в рваной одежде и мазала личико сажей из очага, да всё напрасно, молву не остановишь.
   А главное – Кетук знал, что многие девушки сами стремятся обратить на себя внимание знати. Как еще выбиться из нищеты? Если повезет, возьмут в семью сановника младшей женой, научат ткать и готовить роскошные блюда. Или устроят в храм, чтобы совершать каждодневные ритуалы. А тут уже всё в руках богов, которым куда ближе дворцы возле вершины, чем крошечные домики у подножия, склеенные друг с дружкой, как маисовые зерна в котелке. Будут боги милостивы – заметит тебя сапана и возьмет к себе в чертоги любимой наложницей...
   Нередко Кетук слышал за спиной подобные пересуды. И столько же раз хотел поговорить с невестой наедине и убедить ее позаботиться о себе. Но вдвоем их не оставляли. К тому же Арика всегда так смотрела на жениха, что язык у него отнимался. Доведись ему остаться с девушкой наедине, ничего бы она так и не услышала – так и просидел бы напротив нее Кетук безъязыким камнем.
   – Он их копьем проткнет! – радостно сказал один из ребят и тут же изобразил, как это надо делать.
   – Как бы его самого не проткнули... Ну хоть голов принесешь, всё богам будет что показать.
   Кетук поморщился, словно маис в плошке перед ним был несвежим. Ему нисколько не нравилось, что воины, вернувшиеся из похода, развешивают под крышей своего дома головы убитых врагов. Мало того что они воняют и привлекают множество мух, пока не высохнут. Так ведь еще все знают, как эти головы добываются! Кто побогаче и успел награбить побольше, потом покупает их у соратников. Вот и получается, что самые доблестные, пожалуй, меньше всех имеют трофеев. Настоящее мастерство только во время мирного состязания и можно доказать – и Кетук очень серьезно готовился к нему. И не зря, вот в походе и проверит, чему успел научиться.
   – Так ты чего в казарму-то не торопишься? – всполошилась мать.
   – Иду, иду! – Кетук запил кашу холодной водой и поднялся.
   Как обычно, поверх холщовой рубахи, в которой он и спал, Кетук надел свой воинский плащ до колен, расшитый сестрами по всем канонам. Морда пумы смотрелась на нем как живая, а при ходьбе она словно скалила огромные клыки. В таком плаще никакой чиновник не остановит солдата и не спросит, почему он шатается по улицам, а не работает вместе с семьей на общинном поле.
   Кетук пригнулся в дверях и вышел на узкую улочку. Худая лама соседа, привязанная к каменному пальцу, повернулась к юноше и фыркнула.
   После того как год назад Кетуку повезло поступить в солдаты и он стал бывать в квартале сановников, его собственное жилье казалось ему отвратительным. Не нравился низкий тесный дом под кукурузной соломой, его слепые корявые стены и облезлые собаки, давно уже забывшие, кто их хозяин. Всё здесь его раздражало – наглые ламы и беззаботные рабы, не обязанные содержать семью, вороватые собаки и глупые куры, визгливые дети и вредные старухи. А особенно не нравилась ему вонь от желоба для нечистот, куда сливали ночные горшки все пять семей, принадлежащих к его общине. Кетуку казалось, что эта вонь прилипла к нему с самого рождения и не отстанет уже никогда.
   Туман, что скопился в низине, над рекой, еще не успел рассеяться и наполнял воздух ледяной сыростью. Горы с противоположной от бога Солнца стороны были глубоко синими, будто окунувшимися в стылую воду, даже белые макушки у них отливали синевой.
   Кетук повернулся к ним спиной и зашагал по улочке вокруг горы, на склоне которой притулилась столица государства аймара, Тайпикала. Навстречу ему то и дело попадались крестьяне с мотыгами и палками. Они шли, разумеется, в другую сторону – к узким террасам, опоясавшим склон. Приближается время сбора кукурузы и маниока, каждый нынешний день будет кормить весь город, когда наступит сезон дождей.
   Молодой воин повернул вверх, к застроенному хорошими каменными домами участку города. В прошлом году здесь случился оползень, и часть горы съехала вниз, похоронив под собой десяток крестьянских домишек. Зато крыши знати стали казаться еще выше, почти вровень с облаками – особенно когда бог Солнце пляшет по золотым волокнам, вплетенным в солому, голыми пятками.
   Землю после обвала собрали и насыпали из нее несколько новых участков для маиса, а валуны размельчили и добавили к стене со стороны леса. Пара мягких камней досталась и Акучо – отцу Кетука.
   Вообще-то Акучо повезло, что он родился в семье резчика по камню и сам стал резчиком. Когда работаешь с камнем, придавая ему резцом нужную форму или выдалбливая прекрасный рисунок, общаешься с самими богами... А в обычной жизни не обязан подчиняться общине и многочисленным правилам, пеленающим крестьян и солдат по рукам и ногам. Зато и довольствие твое целиком зависит от чиновника или жреца. Попадется тебе привередливый ценитель прекрасного, и по десять раз будешь переделывать одно и то же украшение для здания или храма, сбивая в кровь руки. А плата за результат одна...
   И никакой надежды самому пробиться в чиновники.
   – Кетук!
   Юноша вздрогнул и оглянулся. Неужели его узнал один из старейшин и хочет спросить о причинах безделья? Но нет, его догонял запыхавшийся товарищ, такой же солдат. Звали его Синчи. В отличие от Кетука он был настоящим наследственным воином – его отец года два назад погиб во время похода на восток, в страну священных пум и змей. Синчи несколько месяцев назад женился и построил себе закуток рядом с родительским домом, где и проживал сейчас с беременной женой. Кетук помогал ему собирать камни для стен, покрывать их глиной и плести плотную крышу из промазанной глиной же травы.
   – Вот, заметил тебя и решил присоединиться, – сказал Синчи, и они зашагали рядом. – На рынок идешь?
   – Да, собираюсь проведать отца.
   – Что ж, заглянем к нему вдвоем, – легко согласился Синчи. – Только ненадолго, чтобы не пропустить сбор в казарме.
   Он еще в прошлом году, когда Кетук только нанялся в войско простым копьеносцем, стал помогать новобранцу с усвоением воинской премудрости. Правда, сразу же признался, что ему приказал сотник. Синчи был гораздо более умелым и физически развитым воином, хотя Кетук тоже даром время не терял, когда ворочал валуны с отцом. Но вся сила Кетука была бестолковой, потому что он не умел как следует приложить ее, тратя на лишние движения. Правда, с тех пор родился не один месяц, и сейчас товарищи уже почти сравнялись в воинских умениях.
   – Сегодня же не должно быть сбора! – возразил Кетук.
   – Пользуйся каждой возможностью покидать копье и поработать с пращой, – наставительно отозвался друг. – Ты ведь не хочешь погибнуть в первой же схватке с врагами.
   – Лесные дикари, – фыркнул молодой солдат.
   Он слишком долго тренировался с копьем и кинжалом, бегал с товарищами по крутым тропам и купался в ледяной воде. Теперь он мог не опасаться жителей леса, способных победить лишь обезьяну и такого же, как они сами, получеловека.
   – Не могу поверить, что увижу пуму, – вырвалось у Кетука.
   – Мне отец рассказывал о них, – похвастался Синчи. – Наши-то совсем не страшные! – Он ткнул пальцем в нарисованную на плаще морду животного. – А пума как заревет ночью – сердце выпрыгивает!
   – Это же бог, – рассудительно кивнул Кетук.
   – Только ты его не увидишь... Иначе смерть. Кто увидел пуму – считай мертвец.
   В этом Кетук сомневался, но промолчал. Пусть жрецы говорят, что увидеть живого бога невозможно. Почему в таком случае кому-то удалось узнать, как именно выглядит бог-животное, и рассказать об этом? И почему люди могут видеть Солнце, хотя это тоже бог?
   Дорога стала круто забирать вверх, по обе стороны от нее появились высокие стены из плоских камней, с деревянными калитками – за ними дома знати. Скоро солдаты вышли на самое большое и открытое место в Тайпикала, вплотную примыкавшее к пирамиде Солнца. Тут уже было гораздо оживленнее, чем на крестьянских улицах. Повсюду бродили в поисках пищи бездомные псы, расхаживали важные чиновники и прочие приближенные к власти люди. Мастера различных искусств – по выделке ткани и шкур, по шерсти и камню и самые важные и почитаемые – по золоту, занимали вокруг рыночной площади рабочие домики и прилавки. Все помещения тут были немного утоплены в грунт, чтобы быть зримо ниже первого уровня священной пирамиды, а стены домов выложены резными плитками. Кетук и Синчи прошли мимо посуды, ненадолго задержавшись возле нового ряда изделий с еще не поблекшими рисунками на округлых боках. Особенно им понравилась пума с семью хвостами, в орнаменте из листьев коки. Следом за лавкой посудного мастера расположились ряды резчиков по кости, вязальщиков шерсти и ткачей. Затем еще один посудный ряд – тут юноши расхохотались, вызвав смущение некрасивой девушки, которая обменивала кувшины, горшки и прочие предметы из глины. Еще бы, ведь мастер нанес на некоторые свои изделия любовные сценки. Но мужественные солдаты больше обратили внимание на вазу, похожую формой на голову одноглазого воина.
   – Отличная штука! – заметил Синчи и покачал вазу пальцем.
   – А ты глянь, что у нее на другой стороне. – Кетук осторожно повернул тяжелое изделие. На «затылке» у глиняного воина было вылеплено морщинистое, жуткое лицо клыкастого бога со змеями вместо волос.
   – Да уж, такая для всякого сгодится...
   – Эту не меняю, – насмешливо сказала девушка. – Да у вас и нет ничего, сразу видно.
   – А эта? – Синчи показал пальцем на кувшин с переплетенными телами, а локтем другой руки толкнул Кетука и подмигнул ему.
   – Вам бы всё смеяться! Шагали бы лучше в казарму, и куда только ваш сотник глядит. – И девушка отвернулась.
   Вереница лам с мычанием пронесла мимо несколько мешков с маисовым зерном. Охраняли их такие же солдаты, как и Синчи с Кетуком, некоторые узнали товарищей и приветствовали их. Многие скорчили завистливые физиономии. Понятно, отправиться в настоящий поход за рабами куда почетнее, чем сопровождать жрецов и грузы или торчать возле ворот в храмы и чиновные дома.
   Порыв ветра принес едкий запах горящих стеблей киноа и костей. В десятке шагов дальше находилась мастерская по изготовлению извести, и рядом с ней уже толклись молодые чиновники в красных плащах. Видимо, начальство отправило их за известковыми шариками, без которых кока совсем не так хороша.
   Солдаты свернули в короткий тупик в нескольких шагах от первого ряда плоских валунов, служивших основанием храма Солнца, и спустились по короткой каменной лесенке в крошечную мастерскую Акучо.
   В воздухе здесь висела сухая пыль. По углам и вдоль ближней стены в беспорядке лежали массивные камни, в основном плохие и потрескавшиеся. Только два-три были хороши, особенно белый, в рост человека. Акучо удалось выпросить его у распорядителя храмовых работ для исполнения особого заказа – а какого именно, чиновник пока не решил.
   Сам мастер трудился над черным камнем, по всему видно, чрезвычайно твердым, поскольку работа продвигалась медленно. И тонкой ее тоже назвать было нельзя, всё из-за той же твердости материала, почти равной твердости самого инструмента. Куски отскакивали от изваяния, когда и как хотели.
   Уже сейчас было понятно, что Акучо задумал изготовить воина с головой пумы – можно было распознать ее свирепый оскал. На макушке воина сидел высокий шлем.
   – Доброе утро, мастер, – громко сказал Синчи, перекрикивая стук каменного зубила и бившего по нему плоского тяжелого окатыша. Кетук тоже поздоровался, скинул плащ и повесил его на крюк.
   – А, Синчи!
   Кетук заметил, что отец уже устал, несмотря на довольно равнее утро, – инструменты почти выпали у него из рук. Лицо его покрывала грязновато-серая пыль, она набилась в морщины и стекала вместе с потом извилистыми дорожками.
   Акучо был одет в свою обычную рабочую накидку, протершуюся на локтях, и в ней-то уж пыли скопилось столько, что хватило бы слепить из нее чашку.
   – Если бы ты помогал мне, Кетук...
   – Сколько можно перемывать старый песок, отец? Я уже выбрал свою дорогу и назад не поверну и не пожалею.
   – Даже если тебя убьют в сражении? – запальчиво спросил старый мастер.
   Уже произнеся эти слова, он понял, что сказал нелепость. Все трое рассмеялись, погасив минутное напряжение. Уже не раз подобные разговоры происходили между Акучо и Кетуком, особенно же бурно они спорили в первые дни после того, как юноша объявил о решении поступить в войско и отказался от перспективы стать мастером по камню. Возможно, будь отец поудачливее в своем ремесле, всё сложилось бы иначе...
   В любом случае всю жизнь вдыхать пыль и отбивать руки об инструмент представлялось Кетуку невероятно скучным. А на воинской службе у него появлялся шанс добиться чего-то иного – может быть, даже стать когда-нибудь сотником и поселиться в квартале знати.
   – А что это? – поинтересовался Синчи и положил ладонь на шлем будущей скульптуре.
   – Осторожно! – воскликнул мастер и кинулся проверять прочность деревянных подпорок, что поддерживали изваяние в нужном положении. – Не приведи боги, упадет и расколется, тогда-то уж точно не видать мне храмовых заказов. Буду ваять погребальные статуэтки до конца дней... Это мое лучшее произведение!
   – Да что ты говоришь?
   – Да, этого солдата поставят на краю пирамиды вместе с другими, чтобы охранял покой старых правителей. Самое сложное еще впереди! Одежду вырубить, пояс, жезл и семь штук черепов... Да тут не на один месяц работы!
   Кетук уже давно знал все подробности замысла. Такие же точно изваяния сейчас вырубали еще два мастера по камню, но им помогали старшие дети, которым предстояло научиться у отцов всем тонкостям мастерства.
   – Я опять поговорю с сотником, – сказал он. – Тебе должны придать в помощь кого-нибудь из старших детей.
   – Сколько раз ты уже с ним толковал, – проворчал Акучо. – А гора так и не сдвинулась. Пока к распорядителю работ не попадешь, ничего не получится. И еще за ребят просить вздумал – да разве же разрешат им в сезон от поля отойти?
   – Я не сейчас буду просить, – смутился юноша. – Мы завтра в поход выступаем.
   Отец опешил, а потом только махнул устало рукой. Кетук отвернулся к полкам с готовыми вещицами, когда-то изготовленными отцом в свободные от заказов часы. Тут были сланцевые диски с удивительно тонкой гравировкой, изображавшей неведомых животных, и полированные плоские зеркальца, и даже несколько «ненавидимых» им погребальных человеческих фигурок. Они были так необычны, что никто не захотел обменивать их на зерно или что-то другое. Может быть, поэтому Акучо и забросил самое простое и прибыльное в ремесле мастера по камню – вырезание таких фигурок из мягкого камня – и ввязался в подряды для оформления храмов. А ведь мог бы жить вполне беззаботно и вытащить из крестьянской рутины старшую дочь! Каждый день в храме Смерти сжигают множество покойников, и душе каждого нужно незамысловатое вместилище в виде фигурки.
   Что ж, раз уж они пришли и есть немного времени, можно и помочь старому мастеру поработать над второстепенными кусками его изваяния.
   – Вы уже слышали? – встрепенулся Акучо.
   – Что случилось?
   – Опять ночной демон на охоту выходил, – понизив голос, поделился свежим слухом мастер. – Возле приютного дома слугу купца зарезал, ночью. Еще теплого нашли, с вырванным сердцем...