Никитин Олег Викторович. Демон Эльдорадо

   За их мечущимися тельцами отчетливо видна была снеговая вершина, самая восточная в целом хребте. Войску предстояло обогнуть ее слева. Сейчас же колонна потянулась по узкой, похожей на старую мостовую дороге, мимо самого древнего сооружения, когда-либо виденного Кетуком, да и многими другими жителями Тайпикала.
   Это был Дом карлика. Впервые Кетук увидел его лет десять назад, когда отец взял его с собой на сбор камней.
   Дом карлика выглядел так, словно его построили сами боги. Его позеленевшие стены были покрыты неведомыми знаками, о значении которых не догадывались даже жрецы. Единственное окно было обрамлено полированными плитками из пенного кварца, а в стыках между стенами и плоской крышей кое-где сохранились мутные кварцевые кристаллы.
   – Ты слышал легенду? – спросил Синчи. Кетук рассеянно помотал головой. – Этот храм карлик-колдун поставил всего за одну ночь. Причем он только стоял и посвистывал, а камни сами собой поднимались в воздух и укладывались в нужном. порядке.
   – И зачем он так поступил?
   – Кто знает? Наверное, просто решил построить себе жилище... А теперь мы считаем его святым местом.
   – Это и есть святое место, – с осуждением встрял незнакомый Кетуку воин с перекинутой через плечо пращой. Пояс у него был особенный, с ячейками для метательных камней – сейчас, правда, их у него не было. – Воздвиг бы ты дом одним только свистом, и тебе бы люди поклонялись.
   – Что-то я не слышал о боге Карлике, – хмыкнул Синчи.
   Пращник сердито промолчал, не найдя что ответить. Дорога постепенно повышалась, следуя вдоль правого берега реки, причем с каждой тысячей шагов ее пенные перекаты и отмели становились всё ближе. Нередко встречались небольшие водопады, вода в которых кипела и рокотала. Но признаки человека попадались так же часто, как и в самом начале перехода, даже, пожалуй, чаще.
   Когда у Кетука стали болеть ноги, а ноша с запасной обувью, одеждой и домашней пищей уже порядком натерла плечи, командующий распорядился устроить привал. Кетук и воины его десятки догадались об этом, когда за очередным поворотом внезапно окунулись в гомон тысяч людей, плотно занявших вытянутую неровную площадку между скалами и обрывом.
   Огонь, понятно, разжигать не стали – топливо следовало экономить до более подходящего момента. Впереди еще не один такой переход, войско подойдет почти вплотную к границе снегов, и там погреться и приготовить горячий отвар будет намного важнее, чем здесь. Разгрузить лам также не потрудились. Погонщики только сбили их в кучу и выдали животным силос и воду.
   – Ну как, живот еще не болит? – мимоходом спросил десятник у Кетука и еще одного новичка в этом военном походе.
   Дожидаться ответа командир не стал.
   – Если еще не болит, то скоро начнет, – «утешил» друзей пращник.
   Кетук, разумеется, знал, что на перевале у многих появятся признаки горной болезни. Тут будет важно не выдать, что тебя скручивает боль, и сохранить лицо неподвижным, а то засмеют. Кетук медленно прожевал единственный кусок вяленого мяса, запил его водой из глиняной фляги, и тут в голове колонны скомандовали выступать дальше.
   Замелькали отборные ламы, груженные вещами сапаны и его приближенных, жрецов и слуг. Воздвигнутый ненадолго походный шатер быстро свернули.
   Кетук стянул шерстяной плащ и упаковал его в мешок, чтобы не потеть понапрасну.
   Когда его десятка через какое-то время проходила через место стоянки молодого сапаны, все обратили внимание на свежий петроглиф на ближайшей скале. Знак был красным, а под ним лежала кучка выжатых трупов каких-то грызунов. Рядом с новым знаком видны были старые, почти смытые дождями. Жрецы недаром едят свой маис...
   Еще через половину шестицы, когда Солнце добралось до верхней точки своего дневного пути, дорога сузилась настолько, что идти по ней бок о бок могли только два воина. Колонна растянулась на многие тысячи шагов.
   Скоро тропа, впрочем, опять расширилась, и Кетук понял, что войско достигло очередной стоянки. Во всяком случае, движение по тропе полностью замерло, и солдатам пришлось сесть там, где они стояли. Ноги у Кетука гудели после непривычно долгой ходьбы, а плечи, натертые лямками походной сумы, саднило.
   – Слышишь? – спросил Синчи и протянул ему половинку листа коки.
   Кетук с благодарностью принял дорогой подарок и аккуратно положил мягкий теплый лист на язык. Жалко, нет извести, но и так сойдет.
   – А что я должен слышать? Река шумит...
   – Камни внутри горы перекатываются! Под нами где-то серебряный рудник. Я там был в прошлом году, когда нас отправили туда для охраны каравана с серебром.
   – И в руднике был?
   – Конечно. Дырка в горе, и только. Едва пролез, штольни там узкие, везде пустая порода навалена. Заблудиться в галереях ничего не стоит, если факел погаснет и дороги не знаешь. Я в глубину даже не совался. И серебро плавят тут же, не выходя наружу, – жара несусветная! Зато когда потечет в форму... Ничего красивее не видел. Может, золото разве, но в золотом руднике я не бывал, не знаю.
   – Я бывал, – пожал плечами пращник. – Ничего особенного, глаза только слепит. А когда застынет, так вообще смотреть не на что. Это потом уже, когда мастер его обработает, пригладит да безделушку выплавит... Тогда конечно. А так ничего особенного.
   – На Солнце похоже?
   – Когда расплавленное, что ли?
   Кетук вытянул шею и попытался заглянуть как можно дальше за поворот тропы. В самом деле, там происходило какое-то движение – ходили с носилками полуголые люди, звучали глухие удары тяжелых горных инструментов и взлетала мимолетными облачками пыль. Она быстро пропадала в водяной мороси, поднятой близким водопадом.
   Десятник скомандовал подъем, и солдаты нехотя поднялись. Потоптавшись на месте, колонна пришла в движение, но такое медленное, словно дело происходило в городе, на раздаче пива во время карнавала. Так оно в общем и оказалось. На площадке под крутым склоном был сооружен каменный склад с продовольствием, и теперь каждому воину выдавался паек на ближайшие несколько дней. По рядам солдат время от времени прокатывался недовольный ропот, и уже очень быстро все знали, что «сынов пумы» потчуют откровенными отбросами. Почти все рабочие и стражники, приписанные к руднику, прекратили свои занятия и с откровенной насмешкой наблюдали за хмурыми воинами.
   Когда подошла очередь Кетука, толстый чиновник при складе торопливо подал ему что-то дурно пахнущее, завернутое во влажный и скользкий, черный от долгого хранения кукурузный лист. Сзади напирали другие солдаты, и Кетук не стал тут же проверять, что ему подсунули, тем более десятники подгоняли подчиненных окриками.
   Миновав склад, колонна пересекала узкую в этом мосте реку, над которой рудокопы возвели из пустой породы мост в форме арки. На мосту опять возникла задержка, потому что многие, в том числе Кетук, воспользовались моментом и принялись наполнять опустевшие фляги водой.
   – Что это нам дали? – негромко спросил Кетук, когда они с Синчи и вся их десятка уже двигались вверх по узкой тропе, удаляясь от реки.
   – Чарке, конечно. В прошлый раз такая же гадость была. Ничего, пару раз выварим в общем котле, и сойдет...
   Подъем с каждой тысячей шагов давался всё труднее. Хорошо еще, что Солнце к этому времени передвинулось далеко на запад и пекло не так сильно, как в полдень. Кетук легко представил себе, каково приходится ламам, чьи жалобные стоны раздавались всё чаще. Если бы людей нагрузили каждого по десять мер веса, половина войска уже упала бы от изнеможения.
   Порой тропа превращалась в узкий карниз, выбитый в скале над ущельем. Ламы двигались по внешней кромке тропы, чтобы не задевать поклажей скалу. Камни шатались под их ногами, но животные только фыркали, ничуть не боясь свалиться. Внезапно прямо на глазах Кетука одна из лам наступила передней ногой на неверный камень и потеряла равновесие. Погонщик вцепился в груз обеими руками, но это не помогло – ему пришлось выпустить ламу. С ревом она улетела в провал, подняв небольшую лавину мелких камней, и лишь в сотне локтей ниже угодила между двумя кривыми деревцами и зацепилась за них тюком.
   Часть колонны, что следовала за неудачливым погонщиком, встала. Тот разразился проклятиями и стал размахивать кулаками в слепой ярости на глупое животное. Этим он только вызвал усталый смех соратников.
   – Гляди, что эта глупая тварь там делает! – воскликнул Синчи.
   Лама, которая быстро пришла в себя после падения, уже обгладывала доступные листья как ни в чем не бывало.
   Полюбоваться этим нелепым зрелищем солдатам не дали. Подгоняемые окриками десятников, они вновь двинулись вперед и вверх, но сейчас уже с удвоенной осторожностью. Никому не хотелось повторить полет бессловесной твари и переломать кости на крутом склоне.
   – Неужели так и бросят? – удивился Кетук.
   – Еще чего, – хмыкнул пращник. – Последняя десятка спустит на веревке одного солдата, тот привяжет ламу за брюхо и поднимется с ней обратно.
   – А если она не сможет идти?
   – Прирежут. Свежее мясо начальникам не помешает... Это не то что тухлую чарке жевать, брат.
   На ночь пришлось остановиться в узкой и глубокой расселине, что прорезала горы с севера на юг. После того как Солнце окончательно скрылось не только за белыми вершинами, но и за кромкой самого западного моря, стало так холодно, что Кетука перестала спасать даже его шерстяная накидка.
   Во рту всё еще стоял мерзкий привкус вываренного в общем котле чарке. Когда Кетук развернул кукурузный лист, на камень посыпались шевелящиеся желтые личинки. Такую дрянь и рабы не стали бы есть. У всех, даже десятников, оказался такой же «подарок» сапаны. Его, впрочем, «подсластили» чашкой чичи, кислой и вонючей – ладно хоть хмельной, – и почти сухим листом коки. Извести никому не досталось.
   Кетук спрятал свой листок в карман штанов.
   Сбившись в плотные группы, воины заняли каждую более-менее пригодную для лежания площадку среди нагромождения валунов. Они старались не глядеть на глубокое звездное небо, чтобы не мешать жрецам творить их будущую победу.
   Кетуку досталась наклонная щель. Чувствуя макушкой чьи-то сапоги, он пытался забыть о холоде, вспоминая каждую шестицу этого долгого дня, пока не уснул.
   К утру у него онемело всё тело, и пришлось какое-то время прыгать на месте, чтобы почувствовать самого себя. Только к тому времени, как Солнце поднялось над вершинами, а снег, лежащий на них, стал так близок, что смотреть на него без рези в глазах было невозможно, Кетук пришел в себя и смог толком разговаривать.
   – Ожил? – весело спросил Синчи. – Тебе еще повезло, что чарке не отравился.
   Кетук представил, что кроме неподъемных ног и боли в деревянных суставах его выворачивает на скалы, и содрогнулся. А ведь среди солдат, что вереницей тянулись сейчас вверх, приближаясь к перевалу, таких было не так уж мало – сапоги то и дело оскальзывались на чьей-то рвоте. Хорошо еще, тропа была не самой сложной и довольно широкой, в пять-шесть локтей.
   – Но живот всё равно болит.
   – Горная болезнь... Ничего, скоро перемахнем через эту кручу, и дело веселей пойдет, – обнадежил Синчи. – Потом тебе эти трудности покажутся детскими, поверь. Будешь мечтать о том, чтобы поскорее забраться в родные ущелья и вздремнуть на камнях.
   – Что-то не верится. Неужели в лесу так страшно?
   – А вот когда облепит тебя мошкара с ног до головы, а с берега посыплются отравленные стрелы... И внизу тебя будут ждать крокодилы, чтобы разорвать на части, и огненные рыбы.
   – Не пугай, – опять встрял пращник, обернувшись. Кетук подумал, что с этим опытным парнем уже пора познакомиться поближе. – А послушай лучше про лесных людей, это полезнее будет. Ну вот, они там между собой тоже воюют, племена дикарей то есть. Когда нападут на деревню, стараются не женщин захватить, а воинов, и тут же связать. Женщин с детьми, конечно, тоже хватают и к себе приводят, но поменьше, и самых симпатичных.
   – Удивил, – хмыкнул Синчи.
   – Дальше слушай! А тот, кого связали, уже не дергается, потому что, по обычаю, считай стал членом того племени, которое его захватило. Этих несчастных, значит, обмазывают древесной смолой и обклеивают самыми яркими перьями, словно шаманов. Приводят в свою деревню, понятно. Думаешь, они становятся как все, получают жен и всё такое?
   – А разве нет?
   – Как бы не так. Ну вот, когда приходят они, то всем встречающим начинают разные части тела предлагать, чтобы, значит, их съели. Понял теперь разницу? А эти встречающие играют на флейтах из человеческих костей и пляшут на черепах вокруг кипящих котлов, и вообще у них там радость. Живая еда пришла! А бежать пленнику нельзя, потому что к своему племени всё равно не вернешься – убьют сразу же. Везде враг, значит. Это еще что! Допустим, привели человек сто, так ведь сразу столько не слопаешь, потому что людей убивать можно только для жертвоприношения, тут нельзя богов прогневать.
   – Они про наших богов знают? – рассмеялся Синчи.
   – Боги у всех одни, – отрезал пращник.
   – Ты же сам сказал, что пленников на убой привели, – заметил Кетук.
   Слушая рассказ пращника, он и думать забыл о студеном ветре и скользких от льда камнях под ногами. Произнеся свою короткую фразу, Кетук чуть не задохнулся и стал хватать ртом воздух. В животе снова поднялась толчками тупая боль.
   – Ну, сказал! – раскипятился пращник. Этому опытному солдату, похоже, горная болезнь не грозила. – Так ведь одно другому не мешает, верно? Ну, значит, если их много, выжившим всё-таки дают жену, и приходится им сидеть по нескольку лет в клетке, пока не придет очередь быть сожранным. Часто бывает, рождаются у такой семьи дети. Если девочка, сразу крокодилам бросают, а мальчик тоже в клетке живет – его потом съедят, уже после отца когда-нибудь. Лет через десять, чтобы потолще стал. И мамаша с превеликим удовольствием в этом поучаствует, потому что она как бы не родственница. А из съеденных, значит, набивают чучела и расставляют вокруг поселка, чтобы они день и ночь охраняли хижины от злых духов леса.
   – Да ты про демонов каких-то рассказываешь, а не про людей! – возмутился Синчи. – Я был в лесу, но деревни с чучелами ни одной не видел.
   – Увидишь, – пообещал пращник, – если повезет.
   Вершину перевала армия преодолела сразу после полудня. Как-то вдруг впереди стали видны не только низкие облака и грязно-белые скалы, а вся земля целиком. У Кетука на минуту захватило дух – далеко внизу, словно в другом мире, лежала размытая дымкой зелено-коричневая равнина в пятнах озер и лентах речушек. Неужели там бурлит жизнь? Ледяной ветер трепал полы Кетукова плаща и одинокий голый куст, чудом проросший в расселине, а впереди лежало целое живое море, под волнами которого скрывались неведомые звери и враги. А главное, настоящие пумы – символы бога Солнца.
   Каменистая тропа, петляя, стала проваливаться вниз, всё чаще выбирая не пологие участки, а ступенчато сбегающие к океану зелени. Словно первые аймара, торившие путь, торопились достичь леса как можно скорее, не задумываясь об удобстве обратного пути.
   Ламы прыгали по камням, словно горные бараны, и поминутно кричали, оступаясь. Но погонщики зорко следили за ними и не отпускали поводьев.
   Скоро небо, открывшееся ненадолго, чтобы показать воинам их цель, вновь затянули быстрые и влажные облака. За ними скрылись и река, и мерцающая дуга крупного озера.
 
   Поначалу верховный жрец немного опасался за Майту. Но во время обеда дочь поведала семье о забавном эпизоде, когда пришелец попытался задрать на ней платье, а потом вполне удовлетворился наложницей.
   Аталай успокоился – гость вел себя как обычный человек, сквозь стены не проходил и женщин не чурался... А значит, с ним когда-нибудь можно будет договориться.
   Повседневные заботы о храмовом хозяйстве немного помогли верховному жрецу отвлечься от свалившейся на голову проблемы. Прежде всего следовало дождаться результата обследования пирамиды, которое он поручил Уакарану, а занять меньше суток оно никак не могло.
   Способствовало передышке также и то, что гость-пленник вел себя не слишком активно. На улицы города пока он не рвался, предпочитая есть, пить и бурно развлекаться с приходящими к нему наложницами Аталая. На ночь он потребовал двоих девушек. Услышав о таком скромном запросе, верховный жрец еще больше засомневался в божественном происхождении гостя.
   Поскольку скрыть от людей факт появления в усыпальнице белокожего гиганта было всё равно невозможно, слухам об этом событии позволили растекаться беспрепятственно. После того как армия во главе с молодым сапаной Кумари выступила в поход на лесных людей, а население Тайпикала получило передышку до полудня, эти слухи получили дополнительный толчок – народ толокся на улочках, пил чичу и общался. Аталай специально отрядил в город нескольких младших жрецов, наряженных как обыкновенные крестьяне – в простые холщовые пончо без всяких полос.
   Ближе к вечеру второго дня пребывания «посланца богов» в городе Аталай решил лично наведаться в Храм Солнца, чтобы поглядеть, как идет его обследование. Не слишком хорошо себя чувствуя, он позвал с собой Ило.
   – Я много читал старые таблички в небесной комнате, – сказал помощник, когда они стали спускаться в подземелье, подсвечивая дорогу факелом. Те, что горели тут в течение дня, уже были погашены. – Мне понравился план одного старого жреца, который почему-то не захотели воплотить в камне.
   – Что за план, Ило?
   – Все видели на вершине пирамиды большой, тяжеленный каменный диск, но никто не смог объяснить мне, зачем он был водружен туда при постройке. И вот я отыскал старинную табличку, где с помощью рисунков показано, каким образом его следовало использовать!
   – Надо же, – вяло заинтересовался верховный жрец. Он был благодарен помощнику, что тот старается отвлечь господина, придавленного заботами, чем-то совершенно далеким от обыденности. – И как же именно?
   – В середине его должен быть изображен бог Солнца...
   – Разумеется, – хмыкнул Аталай.
   Они спустились в тоннель и направились в сторону Храма. Оттуда уже доносились сильно искаженные голоса и стук – судя по всему, металла по стенам.
   – Это еще не всё! От головы пумы расходятся круги, словно от брошенного в лужу камешка, – в первом крокодил, потом обезьяна, олень, кондор, сокол... Еще четыре квадрата по сторонам света, а в каждом петроглифы богов Вечной молодости, Ветра, Дождей и Вод. По самому краю диска множество змей, как символов вечности, головами они смотрят в стороны и «расползаются» словно лучи Солнца. Там же волосатые кружки, явно звезды. Да, совсем забыл сказать, Аталай...
   Ило чуть не споткнулся, будто какая-то мысль настолько поглотила его разум, что видеть камень под ногами было уже невозможно.
   – Помнишь, кто-то сообщил, что видел яркую подвижную звезду на утреннем небе? Я решил повторить это наблюдение и тоже ее заметил. Она двигалась так, словно оторвалась от небесного свода и получила свободу! Я не удивлюсь, если однажды мы увидим ее даже днем.
   – Всё это слишком странно...
   Мысль о том, что явление незнакомца и новой движущейся звезды могут иметь между собой прямую связь, возникла в голове верховного жреца неожиданно. Он поглядел на озадаченную физиономию помощника, шагавшего рядом, и понял, что тот пришел к такому же выводу. Неужели этот безъязыкий здоровяк действительно посланец богов, упавший со звезды?
   Нет, лучше всё-таки не торопиться с выводами. Звезды приходили и раньше, нередко они даже падали целыми роями, но никого с собой они до сих пор не приносили.
   – Ты думаешь, нужно высечь все эти символы на диске? – сменил он тему.
   – Было бы неплохо, – кивнул Ило.
   Тут они сделали последний поворот, очутившись в самом сердце подземной части пирамиды. Шум от голосов превратился в более-менее отчетливую речь. Дверь усыпальницы была открыта, а рядом с ней вместо одного воина расположились два. Поодаль находились двое жрецов, они с помощью лестниц поднимались к самому потолку хода и простукивали стены небольшими окатышами, пытаясь уловить какую-либо неправильность в кладке.
   В первое мгновение после появления новых лиц солдаты вскинули руки, чтобы пустить в ход копья, однако Аталая не узнать было невозможно, и они вновь замерли в прежних позах.
   Усыпальница была так велика – больше любого другого помещения в Храме, – что ее обследование требовало участия нескольких человек одновременно. В середине, рядом с мумией самого древнего сапаны, стоял мастер церемоний с глиняной табличкой. По-видимому, на ней был высечен план усыпальницы.
   Рядом с Уакараном находился младший жрец. В его руке догорал факел. Еще несколько жрецов разбрелись по усыпальнице со своими факелами и деревянными лесенками, с помощью которых они карабкались под самый потолок зала, чтобы осветить самые темные углы.
   «Чисто!» – то и дело восклицали они, а Уакаран выцарапывал на глине соответствующие пометки.
   – Как продвигается обследование? – спросил Аталай.
   – Сейчас заканчиваем.
   – Полагаю, ничего необычного найти не удалось?
   – Ты на редкость прозорлив, Аталай.
   – Опрос воинов из числа храмовой тысячи что-нибудь дал?
   – Молчат даже под пытками. Сотники клянутся всеми богами, что никто из солдат никогда не видел этого посланца до той шестицы, как он выбрался из пирамиды и его повели к тебе в дом.
   – Я бы всё-таки проверил каждый угол лично, – помолчав, заметил верховный жрец с недовольством, чем заставил мастера церемоний нахмуриться.
   – Когда пройдешь по всем прилегающим комнатам и разгребешь полки, которыми они заставлены...
   – Знал бы ты, сколько там за сотни лет скопилось утвари, и половина давно сгнила! Извини, но я устал.
   – Понимаю. Пойдем, Ило.
   Верховный жрец быстро, словно не провел целый день в переходах от одного Храма к другому, зачастую по крутым лестницам, направился в сторону дальнего конца усыпальницы.
   – Ты уже думал об убийстве и красной шелковой нити?
   – Всё указывает на жреца, – кивнул помощник, словно с трудом припоминая преступление. Заботы последних дней так взбаламутили привычную жизнь, что даже такое событие, как кровавое бесчинство в ночи, отступало на дальний план. – В этом я согласен с тобою, господин. Я поговорил с Уймуном, как ты мне приказал, и он считает – раб был зарезан ритуальным клинком.
   – Кто-то пытался призвать на головы аймара демонов?
   – А может, ему это удалось? – подхватил Ило. Верховный жрец чуть не споткнулся, поглощенный собственной идеей. И как ему не пришло это в голову раньше, сразу после появления чужеземца в усыпальнице?.. Но в таком случае Алекос – вовсе не безобидный казус богов, а воплощение зла на земле, призванное жрецом-убийцей? Аталай буквально похолодел от такого предположения.
   Невозможно, немыслимо! Как может белокожий гигант быть порождением подземного царства, если никто не смог распознать в нем зло, даже мастер церемоний? Уж он-то как никто разбирается в богах и демонах, недаром столько лет ублаготворял их ритуальными убийствами. Уакаран! «Неужели это он?» – осенило верховного жреца нестерпимой мыслью.
   На его счастье, в этот момент они с Ило достигли цели, иначе сердце наверняка зашлось бы от боли.
   Уже много лет Аталая ничуть не трогали ссохшиеся от времени мумии старых правителей, сидевших каждый на своем троне, в компании с точной золотой копией. Разумом, конечно, верховный жрец понимал, что это разные образы одного и того же бога Солнца, а потому достойны такого же поклонения, как само дневное светило. Но помещенные здесь, в холоде усыпальницы, они в значительной степени потеряли мистическую энергию, некогда – при жизни – переполнявшую их.
   Ясно видимые в случаях, когда эта комната становилась местом массового паломничества, барельефы на стенах сейчас едва просматривались. Разные животные и пауки, древние символы богов, словно ползали по желтым, белым и красным пятнам. В полумраке они казались куда более зловещими, чем при ярком свете факелов.
   Младший жрец, путаясь в полах расшитого черными полосами плаща, уже спускался с лесенки. Отблески его угасающего факела метались по древней бугристой стене, словно гигантские змеи из мира мертвых.
   – Ничего, – поклонившись, сообщил жрец. – Эти стены не трогал никто после самой постройки Храма, в углах даже паутины нет.
   – Так и должно было быть в святом месте, – кивнул Аталай. – Мы всего лишь хотим убедиться в очевидном...
   Жрец не решился отойти, пока Аталай медленно вел по стене ладонью, собирая на нее вековой налет копоти. Чтобы пробиться через скалу, в которой, собственно, и были вырублены все помещения Храма, потребовалась бы не одна неделя напряженного труда и множество твердых инструментов. Не менее твердых, чем этот камень... Такая трудная работа не могли бы остаться незамеченной и неуслышанной. А ведь многие жрецы то и дело посещают пирамиду по служебным надобностям, отыскивая в ее комнатах нужные атрибуты или просто выгребая истлевшие от старости «сокровища».
   Впустить в Храм человека только для того, чтобы через какое-то время он захотел выбраться обратно, нагим и без реликвий? Нет, никакой солдат не осмелился бы осквернить усыпальницу, опасаясь расправы сидящих в ней богов.
   – Ты его видел, Аталай, – несмело, но прерывистым от любопытства голосом спросил младший жрец. – Какой он, посланник богов?