Страница:
– С кем ты трепалась все это время?! С этим прищуренным штурманом?! Я тебе всю ночь звоню!!! – зарычал я.
– А если и с ним, тебе-то какое дело?
Вот теперь-то я ее точно теряю! Решение должно быть резким и молниеносным, как удар сабли! Я сконцентрировался и выпалил:
– А ничего! – а потом неожиданно: – Маша, выходи за меня замуж!
Мать хулигана помолчала и просто ответила:
– Я согласна.
Штурман съежился и отошел даже не на второй, а на сотый план. Я победил! Сначала я, правда, испугался собственных слов, но мутный поток ликования смыл страх.
– А где мы будем жить, ты подумал? – мадам Еписеева была настроена прозаически. – Впрочем, жить будем у меня, а твою квартиру сдадим на год какому-нибудь приличному иностранцу. И с работой, Сеня, надо что-то решать. Пойдешь охранником к нам в отель. Зарплата там приличная, так что…
Мария выдвигала все новые и новые предложения, я же восторженно лепетал:
– Да! Да! Да!
– Значит, прямо завтра днем идем в загс. Чего тянуть?
И действительно, чего тянуть? Отступать теперь некуда. На всякий случай я ехидно осведомился:
– А штурман твой против не будет?
– Да какой там штурман, – ласково ответила Маша. – Нет никакого штурмана…
Я удивился:
– Чья же тогда у тебя фотография? Рядом с моими цветами?
Она засмеялась:
– Это я нарочно поставила, чтобы ты поревновал немного. Это мой первый муж. И трубку специально сняла – тебя помучить. Я ведь знала, что ты мне позвонишь…
Ловко она меня подтолкнула к самому ответственному шагу в моей жизни. Профессионально! Я был восхищен и ничуть не обижен. Истинных профессионалов следует уважать.
– Маш, а ты меня хоть любишь? – поинтересовался я.
– Ну конечно люблю, глупенький.
В ответ я прошептал подслушанные в одном телесериале слова:
– Целую, любовь моя! До завтра! – и плавно опустил трубку на рычаги.
Я ощущал почти физическую потребность поделиться с кем-нибудь своей радостью.
Милая, милая Машенька! Как мы с тобой чудесно заживем! Утром я буду уходить на работу и махать тебе одной рукой, другой прижимая к груди газетный сверток с бутербродами. Целый день ты будешь что-нибудь шить и ждать возвращения своего ненаглядного. После трудового дня я, купив алые розы, стрелой помчусь в родное гнездышко. Уже издалека запримечу, как светится уютом кухонное окошко, мелькнет твой нежный профиль. После великолепного ужина мы устроимся рядышком на диване и станем вслух читать кого-нибудь из твоих любимых писателей. А потом…
– Стоп! – сказал я сам себе на самом интересном месте. – А Еписеев? Его что же, надо будет усыновить?
Эх, Вова! Володя! Володюшко! Я стану помогать тебе делать уроки, и мы вскоре подружимся. По воскресеньям всей семьей – хоккейный матч или театр. А может, лыжная прогулка по заснеженному старинному парку. «Дядя Сеня», – скажет мне Вова. Или нет. «Папа, у меня тут что-то с карбюратором не клеится». А я ему… Так, а что же я ему? В карбюраторах-то я ни черта не смыслю! Ну хорошо. А я ему: «Вовик, давай лучше почитаем Бальмонта». Мы выйдем на балкон под ласковое августовское солнце, сядем в шезлонги…
Непроизвольно расплывшись в улыбке, я принялся набирать номер Катькиного телефона. Поздновато, конечно. Но кому же узнать о моем счастье в первую очередь, как не Кэт?
– Катька, я женюсь, – восторженно выпалил я, как только она взяла трубку.
– А, Васильев, – притворно зевнула она. – Ты вернулся?
– Вернулся, и вот – женюсь! – еще более торжественно объявил я.
– На ком это? – Катькин голос стал чуть более заинтересованным. – Уж не на той ли хабалке, что недавно вытягивала из меня место твоей ссылки?
– Ну почему на хабалке? – я даже не обиделся. – На Маше Еписеевой…
– Я так и думала, что у нее имечко еще то… Что ж, вполне подходящее. Успехов тебе, женишок, – ядовито пожелала Кэт.
Я восторженно пролепетал:
– Кать, ты знаешь, она такая, такая…
– Послушай, Васильев, – устало вздохнула моя лучшая подруга, – уже четыре часа утра. Как-нибудь потом поведаешь о достоинствах своей пассии, хорошо?
Она сухо попрощалась и повесила трубку. Я был ошарашен. И это называется дружба! Мало того что не видела человека сто лет, так у него еще и величайшее событие в жизни! А она даже выслушать не пожелала! Ну разве Машенька позволила бы себе подобную черствость? Нет! Этот ангел отправился за сто километров, в неведомую глушь… А тут? Эх, Катька, Катька!
Я горестно вздохнул и зачем-то полез под душ. Однако мое настроение портиться решительно не желало. Под душем я опять принялся мечтать об идиллическом будущем и рисовать сияющие картины грядущего семейного счастья. Я даже что-то напевал. Изредка в моем ошалевшем мозгу проскакивали некие деловые мыслишки. Вроде той, что утром надо бы заглянуть в школу и забрать свою трудовую книжку. Или – не забыть оставить для Светланы ключ под ковриком. Но все это были не имеющие никакого значения мелочи…
Заснул я только в седьмом часу, когда под окнами раздалось привычное тарахтенье. Сосед разогревал свой «Запорожец». Несчастный!
Глава 40
Глава 41
– А если и с ним, тебе-то какое дело?
Вот теперь-то я ее точно теряю! Решение должно быть резким и молниеносным, как удар сабли! Я сконцентрировался и выпалил:
– А ничего! – а потом неожиданно: – Маша, выходи за меня замуж!
Мать хулигана помолчала и просто ответила:
– Я согласна.
Штурман съежился и отошел даже не на второй, а на сотый план. Я победил! Сначала я, правда, испугался собственных слов, но мутный поток ликования смыл страх.
– А где мы будем жить, ты подумал? – мадам Еписеева была настроена прозаически. – Впрочем, жить будем у меня, а твою квартиру сдадим на год какому-нибудь приличному иностранцу. И с работой, Сеня, надо что-то решать. Пойдешь охранником к нам в отель. Зарплата там приличная, так что…
Мария выдвигала все новые и новые предложения, я же восторженно лепетал:
– Да! Да! Да!
– Значит, прямо завтра днем идем в загс. Чего тянуть?
И действительно, чего тянуть? Отступать теперь некуда. На всякий случай я ехидно осведомился:
– А штурман твой против не будет?
– Да какой там штурман, – ласково ответила Маша. – Нет никакого штурмана…
Я удивился:
– Чья же тогда у тебя фотография? Рядом с моими цветами?
Она засмеялась:
– Это я нарочно поставила, чтобы ты поревновал немного. Это мой первый муж. И трубку специально сняла – тебя помучить. Я ведь знала, что ты мне позвонишь…
Ловко она меня подтолкнула к самому ответственному шагу в моей жизни. Профессионально! Я был восхищен и ничуть не обижен. Истинных профессионалов следует уважать.
– Маш, а ты меня хоть любишь? – поинтересовался я.
– Ну конечно люблю, глупенький.
В ответ я прошептал подслушанные в одном телесериале слова:
– Целую, любовь моя! До завтра! – и плавно опустил трубку на рычаги.
Я ощущал почти физическую потребность поделиться с кем-нибудь своей радостью.
Милая, милая Машенька! Как мы с тобой чудесно заживем! Утром я буду уходить на работу и махать тебе одной рукой, другой прижимая к груди газетный сверток с бутербродами. Целый день ты будешь что-нибудь шить и ждать возвращения своего ненаглядного. После трудового дня я, купив алые розы, стрелой помчусь в родное гнездышко. Уже издалека запримечу, как светится уютом кухонное окошко, мелькнет твой нежный профиль. После великолепного ужина мы устроимся рядышком на диване и станем вслух читать кого-нибудь из твоих любимых писателей. А потом…
– Стоп! – сказал я сам себе на самом интересном месте. – А Еписеев? Его что же, надо будет усыновить?
Эх, Вова! Володя! Володюшко! Я стану помогать тебе делать уроки, и мы вскоре подружимся. По воскресеньям всей семьей – хоккейный матч или театр. А может, лыжная прогулка по заснеженному старинному парку. «Дядя Сеня», – скажет мне Вова. Или нет. «Папа, у меня тут что-то с карбюратором не клеится». А я ему… Так, а что же я ему? В карбюраторах-то я ни черта не смыслю! Ну хорошо. А я ему: «Вовик, давай лучше почитаем Бальмонта». Мы выйдем на балкон под ласковое августовское солнце, сядем в шезлонги…
Непроизвольно расплывшись в улыбке, я принялся набирать номер Катькиного телефона. Поздновато, конечно. Но кому же узнать о моем счастье в первую очередь, как не Кэт?
– Катька, я женюсь, – восторженно выпалил я, как только она взяла трубку.
– А, Васильев, – притворно зевнула она. – Ты вернулся?
– Вернулся, и вот – женюсь! – еще более торжественно объявил я.
– На ком это? – Катькин голос стал чуть более заинтересованным. – Уж не на той ли хабалке, что недавно вытягивала из меня место твоей ссылки?
– Ну почему на хабалке? – я даже не обиделся. – На Маше Еписеевой…
– Я так и думала, что у нее имечко еще то… Что ж, вполне подходящее. Успехов тебе, женишок, – ядовито пожелала Кэт.
Я восторженно пролепетал:
– Кать, ты знаешь, она такая, такая…
– Послушай, Васильев, – устало вздохнула моя лучшая подруга, – уже четыре часа утра. Как-нибудь потом поведаешь о достоинствах своей пассии, хорошо?
Она сухо попрощалась и повесила трубку. Я был ошарашен. И это называется дружба! Мало того что не видела человека сто лет, так у него еще и величайшее событие в жизни! А она даже выслушать не пожелала! Ну разве Машенька позволила бы себе подобную черствость? Нет! Этот ангел отправился за сто километров, в неведомую глушь… А тут? Эх, Катька, Катька!
Я горестно вздохнул и зачем-то полез под душ. Однако мое настроение портиться решительно не желало. Под душем я опять принялся мечтать об идиллическом будущем и рисовать сияющие картины грядущего семейного счастья. Я даже что-то напевал. Изредка в моем ошалевшем мозгу проскакивали некие деловые мыслишки. Вроде той, что утром надо бы заглянуть в школу и забрать свою трудовую книжку. Или – не забыть оставить для Светланы ключ под ковриком. Но все это были не имеющие никакого значения мелочи…
Заснул я только в седьмом часу, когда под окнами раздалось привычное тарахтенье. Сосед разогревал свой «Запорожец». Несчастный!
Глава 40
Вот так-то, брат Пушкин!
Мне почему-то снились кошмары. Неземной ангел в облике Маши Еписеевой внезапно оборачивался зубастым монстром и с омерзительным шипением набрасывался на меня. Каким-то чудом я вырывался из лап чудовища и пытался удрать по крышам домов, но срывался вниз. Не долетев до земли, я в ужасе переворачивался на другой бок и оказывался в голом заснеженном поле в чем мать родила. Снег был черный и простирался до самого горизонта. Откуда-то появлялся хулиган Еписеев и предлагал сыграть в преферанс на раздевание. Я отвечал, что рад бы, да мне уже нечего поставить на кон. Тогда хулиган раскладывал на снегу карты и объявлял, что мы будем играть в «гусарика» на выживание. Мне выпадала пиковая дама с Машиным лицом, и я опять спасался бегством, на этот раз по полю, от Еписеева, размахивающего гаечным ключом.
Проснувшись, я вспомнил о вчерашней перемене, происшедшей в моей жизни. А не поторопился ли я? Действительно ли все так хорошо, как мне рисуется? Нет-нет, успокаивал я себя, все образуется. Если два таких замечательных человека, как я и мадам Еписеева, решили соединить свои судьбы, то счастье не замедлит заявить о себе. Да и отступать некуда. Мы ведь давно уже не дети. Все достаточно серьезно, и сегодня днем Мария будет ждать меня у дверей загса. А пока надо завершить кое-какие мирские дела.
Я пружиной подскочил на диване и через несколько минут уже вприпрыжку спускался по лестнице. Ах ты, черт! Ведь сегодня еще должна заявиться Светлана. Что ж, пусть поживет у меня несколько дней. Что в этом такого? Надо только оставить ей ключи под ковриком.
Я вернулся и, озираясь по сторонам, приподнял коврик. Под ним лежал до боли знакомый бумажный треугольничек. Я развернул его.
Ждала недо ждалась. Следущий рас соопщу.
Под этим «соопщением» значились две корявые буковки. То ли «Е. К.», то ли «Е. М.», то ли вообще черт знает что.
Первая моя мысль была, что записку оставила Светка Рыбкина. Значит, она уже в Москве и побывала у моих дверей? Но тогда бы она сказала мне об этом по телефону. Нет, мадам Рыбкина, к сожалению, еще только приедет. И именно сегодня. Чье же это послание?
Меня осенило. Ведь Мария тоже побывала здесь, когда разыскивала меня! Но она не может быть столь чудовищно безграмотной! Или же… Очевидная неграмотность моей избранницы чуть было не отбила у меня охоту жениться. Однако во мне вовремя проснулся учитель русского языка. Ладно, за долгие годы совместной жизни правильно писать можно научить даже хулигана Еписеева, а тут – всего лишь его податливая мамаша…
Я ехал в метро на работу, и записка жгла мой карман. Нет, все-таки это не Мария. Допустим, что «ждала недо ждалась» еще можно как-то объяснить. Она могла подумать, что я просто ненадолго отлучился. Но как понимать заключительные слова? Я развернул треугольничек и еще раз прочел: «Следущий рас соопщу».
Что это за «следущий рас»? О чем «соопщу»? Решительно ничего не понимаю. И спросить у мадам Еписеевой нельзя. Вдруг опять заподозрит меня в незаконной связи? Да еще перед самой свадьбой!
Двери раздвинулись, я скомкал записку и швырнул бумажный комочек в щель между поездом и платформой.
Вот и школа. Давно я не видел ненавистное здание. Слава богу, что я иду сюда в последний раз. Даже грустно как-то… Я сдал в гардероб пальто, пригладил волосы и двинулся в учительскую.
На лестнице было непривычно тихо, хотя, по моим подсчетам, сейчас как раз должна быть перемена. Стены в коридоре были голые, от висевших здесь раньше репродукций «Трех богатырей», «Мишек» и прочей чуши остались только светлые невыгоревшие пятна. Я подошел к учительской и неизвестно почему тихонько поскребся в дверь. Прежде со мной ничего подобного не случалось.
– Войдите! – раздался приятный баритон.
Я вошел, и в нос мне шибанул стойкий аромат дорогого табака. Посреди комнаты, раскачиваясь на стуле, сидел Хренов и задумчиво попыхивал короткой трубкой. Лицо его было озабоченным, под ним красовалась неизменная бабочка. При виде меня морщины на лбу Хренова разгладились, он вскочил и рванулся мне навстречу.
– Арсений! Ну наконец-то! Вот тебя-то мне как раз и не хватало, голубчик!
– Привет, – сказал я. – Я за трудовой книжкой.
Игорь дружески хлопнул меня по плечу. В воздухе взвилось облачко колхозной пыли.
– А вот это напрасно! Все еще только начинается! Я тут такое дело провернул! Жаль, что ты отказывался обсудить его со мной. Тогда все могло сложиться гораздо легче. Но как бы там ни было, сизифов булыжник наконец водружен на скалу и закреплен там навеки! – загадочно пророкотал он.
– Какой еще булыжник? А где все остальные? Что на вас тут, нейтронная бомба упала? Мертвое царство…
Хренов в крайнем возбуждении заходил по учительской, задевая стулья носками щегольских лакированных башмаков. Он остановился у кактуса.
– Хочешь, обрадую?
Не слишком ли много радостей за последние сутки? И возвращение в Москву, и женитьба, и вот теперь еще какая-то новая радость. Как бы это не вышло мне боком.
– Ну обрадуй.
– Знаешь, кто я теперь? – осведомился Игорь и вперил взгляд в стену, словно за ней скрывалась целая армия, а сам он был по меньшей мере Александром Македонским. – Главный коммерческий менеджер по учебно-воспитательному процессу этой богадельни! Что-то вроде завуча, по-старому!
– Поздравляю, – кисло ответил я. – Только не пойму, почему я-то должен радоваться. Разве что за тебя?
Хренов слегка нахмурился.
– Прости, – пробормотал он. – Я, наверное, не с того начал. Просто я хотел предложить тебе остаться.
– Я ведь злостный прогульщик, – заметил я. – Да и Римма с Сонечкой никогда этого не допустят…
– Станешь тут прогульщиком! – Хренов обнял меня за плечи. – С этими дамами! Они ведь тебе продыху не давали, так? Ну признайся, теперь можно.
– Не давали, – вздохнул я и попытался высвободиться из его объятий.
– А ты ведь хороший специалист. Просто безобразие не использовать тебя на все сто процентов! Но теперь с этим покончено! Делом будем заниматься! – провозгласил Игорь и воздел указующий перст. – И получать за это хорошие деньги.
– Ты хочешь сказать, что Римма и Сонечка уволились? – не поверил я.
– Ну почему сразу – уволились? Они ведь тоже кое-что умеют делать. Применение можно найти любой рухляди. Так ведь? – Хренов взглянул на меня, ожидая одобрения, но с этой сомнительной истиной я согласиться не мог. – Мы просто сократили им часы. И немного перепрофилировали, что ли… Римма Игнатьевна будет вести историю религий и искусства. Два раза в неделю.
От изумления я едва не подпрыгнул. Игорь невозмутимо продолжал:
– А вот с Софьей Петровной поначалу возникли проблемы. Дело в том, что в новой программе биология не предусмотрена. Но Марианна предложила ввести факультатив по сексуальному воспитанию подростков…
– И Сонечка согласилась?! – изумился я.
– Представь себе, – ответил Хренов и высокопарно добавил: – А вообще-то, многих знакомых лиц ты больше не увидишь в этих пенатах. Остались только Константин Кузьмич, Марианна да твой покорный слуга…
– И что же, «К в кубе» опять будет вести целую тьму предметов?! – воскликнул я. – Всю эту алгебру, астрономию, геометрию?
– Константин Кузьмич, – серьезно сказал Игорь, – любезно согласился остаться на посту директора. К тому же он будет вести экономику, компьютерную грамотность и… астрологию. В качестве факультатива… А всякую арифметику пускай проходят в обычных школах.
– Может, вам и физкультура не требуется?
– Ну почему, – возразил Игорь, – требуется. Только не эти идиотские упражнения с мячиком и скакалкой. Жизнь требует иного, так что Мухрыгин уволен. Пусть занимается своими прямыми обязанностями на автостоянке.
– Чего же требует нынешняя жизнь в области физической культуры и спорта? – осведомился я.
– В области физической культуры гимназисты будут заниматься поло и гольфом. А особо беспокойные – американским футболом и каратэ. Все это я беру на себя…
– Что же, ты и девчонок заставишь напялить эти нелепые доспехи и каски? – усмехнулся я. – Или, может, кимоно?
– А девчонок не будет, – спокойно сказал Хренов. – У нас Новая русская гуманитарно-экономическая мужская гимназия.
Вот это да! Значит, Игорь предлагает мне стать не кем-нибудь, а учителем гимназии! Об этом я только в книжках читал, да и то в детстве…
– Кстати, у нас предусмотрены и интеллектуальные виды спорта: бридж, преферанс, китайские игры. Современный человек должен уметь все! – воскликнул менеджер по воспитанию. – Бридж я еще смогу вести. А вот остальное… У тебя, случайно, нет подходящих специалистов?
– Ну, в преферанс я и сам играю, – скромно заметил я, вспомнив свою добровольную ссылку у Афанасия Никитича. – А вот китайские игры…
Неожиданно в моей голове всплыло необычное имя: Автоклав Борисович. Где я мог его слышать? Ах да! Объявление у винного магазина… «Постойте! Да ведь это как раз то, что нужно! – мысленно воскликнул я, увлеченный планами педагога Хренова. – Автоклав занимается каким-то мацзяном, а это ведь китайская игра!»
– Есть у меня такой специалист!
Я покопался в кармане и извлек полуистлевшую бумажку с телефоном Автоклава.
– Если приведешь его сюда, получишь комиссионные. Десять процентов от его зарплаты.
– И какова теперь учительская зарплата? – осторожно поинтересовался я.
– Не волнуйся, тебе она понравится. Ну так что? Согласен?
Ну как тут было не согласиться? Конечно, я был согласен! Тем не менее, в силу своей природной инертности, предпринял еще одну попытку уклониться от нелегкой гимназической службы:
– Только мне ведь требуется еще один прогул. Я женюсь…
Хренов стиснул меня в объятиях.
– Ну, это святое дело! Женись, сколько тебе будет угодно! – Он выложил очередной козырь: – Кстати, если надумаешь заводить детей, то они будут учиться в гимназии бесплатно!
Я окончательно размяк. Воспользовавшись этим, Игорь подхватил мое ослабевшее тело и потащил его переоформлять документы. По пути Хренов всячески расхваливал предстоящую деятельность.
– Братьев Толстоевских, мы, пожалуй, оставим в программе. Их на Западе хорошо знают, так что нашим гимназистикам эти старики сгодятся. А вот Пушкина-Кукушкина и прочих представителей нежной музы придется выкинуть. Не тот нынче темп, чтобы стихи читать. Зачем зря загружать школьную программу?
– Что ж я, десять лет Толстого с Достоевским мурыжить буду? – пробормотал я. – Это ведь какой-то профессорский курс получается.
– Ну зачем же? Мало, что ли, современных писателей? Чейза возьмем, Флемминга, Кинга, еще что-нибудь актуальное. Николаева, например. И вообще, – Хренов сжал мой локоть, – сделаем упор на язык. Будешь учить этих болванов, как правильно написать деловое письмо и все такое прочее… А Пушкин… Хрен с ним, с Пушкиным! Хочешь читать – читай. Но дома, по ночам…
Удивительный человек этот Хренов! Надо же, как он быстро освоился и взял в оборот эту шарашкину контору. Не зря я ему с самого начала симпатизировал. С ним даже можно подружиться. Теперь уж Маша не скажет, что на моих друзей смотреть стыдно.
– Мариша! – воскликнул Хренов и распахнул дверь в предбанник директорского кабинета. – Ты посмотри, кого я поймал!
За пишущей машинкой сидела Марианна Александровна Преображенская. На ней был изумрудного цвета жакет. Марианна так и засветилась при виде Хренова, не забыв одарить доброжелательной улыбкой и меня.
– Сенечка! Как хорошо, что ты вернулся. – Она выбралась из-за стола и протянула мне сигарету, чего с ней никогда не случалось. – Кури, теперь везде можно.
– Марианна Александровна у нас по совместительству секретарь. Не хватает пока людей, – пояснил Игорь и по-свойски обратился к англичанке: – Мариша! Напечатай приказ о продлении контракта с Васильевым Арсением Кирилловичем, одна тысяча девятьсот… Ну ты знаешь его год рождения.
– Должность прежняя? – поинтересовалась англичанка.
– Да. Только впиши туда еще спортивный преферанс. Правильно? – Хренов посмотрел на меня. Я кивнул. – Тогда пошли к Кузьмичу. Я тебя представлю.
– Зачем? – удивился я. – Он ведь меня и без того знает.
– Так положено, – вздохнул Игорь. – Он ведь должен знать, кого принимает на работу.
Я пожал плечами и толкнул тяжелую дверь с золотой табличкой «Директор гимназии». Надо же, уже успели повесить.
За массивным дубовым столом, к которому вела ковровая дорожка, поблескивала лысина «К в кубе». Привычного синего халата на нем не было. Константин Кузьмич был облачен в иссиня-черный дореволюционный сюртук с золотыми пуговицами.
Правда, из нагрудного кармана, как и прежде, торчало несколько ручек и карандашей. Рогожин близоруко глянул на меня сквозь очки, вытащил одну из своих многочисленных письменных принадлежностей и принялся что-то медленно выводить. Мы с Хреновым приблизились к директорскому столу.
– Константин Кузьмич, вы не против, если наша команда пополнится еще одним членом? – чопорно спросил главный менеджер.
«К в кубе» с сожалением оторвался от листа бумаги.
– Уж больно наш Арсений Кириллович самодеятельность любит, – проворчал он.
А я ожидал услышать привычное: «Все шутишь…» Надо же, как меняются люди! Тем временем «К в кубе» продолжал:
– Я, конечно, и сам до шестидесяти лет занимался в самодеятельности, но мы были гораздо скромнее.
– Вы что же, против? – угрожающе произнес Игорь.
Рогожин стушевался и крутанулся вместе с роскошным креслом.
– Да нет, что вы, Игорь Вадимыч, что вы! Как говорится, жизнь исковеркает – могила исправит.
Хренов довольно улыбнулся, погрозил Кузьмичу пальцем и, обняв меня, развернул на выход. Напоследок я бросил заинтересованный взгляд на стол директора. На бумаге было тщательно выведено дрожащим старческим почерком:
Памятка учащемуся Новой русской гуманитарно-экономической мужской гимназии по уходу за зубами.
А вы говорите – Пушкин!
Проснувшись, я вспомнил о вчерашней перемене, происшедшей в моей жизни. А не поторопился ли я? Действительно ли все так хорошо, как мне рисуется? Нет-нет, успокаивал я себя, все образуется. Если два таких замечательных человека, как я и мадам Еписеева, решили соединить свои судьбы, то счастье не замедлит заявить о себе. Да и отступать некуда. Мы ведь давно уже не дети. Все достаточно серьезно, и сегодня днем Мария будет ждать меня у дверей загса. А пока надо завершить кое-какие мирские дела.
Я пружиной подскочил на диване и через несколько минут уже вприпрыжку спускался по лестнице. Ах ты, черт! Ведь сегодня еще должна заявиться Светлана. Что ж, пусть поживет у меня несколько дней. Что в этом такого? Надо только оставить ей ключи под ковриком.
Я вернулся и, озираясь по сторонам, приподнял коврик. Под ним лежал до боли знакомый бумажный треугольничек. Я развернул его.
Ждала недо ждалась. Следущий рас соопщу.
Под этим «соопщением» значились две корявые буковки. То ли «Е. К.», то ли «Е. М.», то ли вообще черт знает что.
Первая моя мысль была, что записку оставила Светка Рыбкина. Значит, она уже в Москве и побывала у моих дверей? Но тогда бы она сказала мне об этом по телефону. Нет, мадам Рыбкина, к сожалению, еще только приедет. И именно сегодня. Чье же это послание?
Меня осенило. Ведь Мария тоже побывала здесь, когда разыскивала меня! Но она не может быть столь чудовищно безграмотной! Или же… Очевидная неграмотность моей избранницы чуть было не отбила у меня охоту жениться. Однако во мне вовремя проснулся учитель русского языка. Ладно, за долгие годы совместной жизни правильно писать можно научить даже хулигана Еписеева, а тут – всего лишь его податливая мамаша…
Я ехал в метро на работу, и записка жгла мой карман. Нет, все-таки это не Мария. Допустим, что «ждала недо ждалась» еще можно как-то объяснить. Она могла подумать, что я просто ненадолго отлучился. Но как понимать заключительные слова? Я развернул треугольничек и еще раз прочел: «Следущий рас соопщу».
Что это за «следущий рас»? О чем «соопщу»? Решительно ничего не понимаю. И спросить у мадам Еписеевой нельзя. Вдруг опять заподозрит меня в незаконной связи? Да еще перед самой свадьбой!
Двери раздвинулись, я скомкал записку и швырнул бумажный комочек в щель между поездом и платформой.
Вот и школа. Давно я не видел ненавистное здание. Слава богу, что я иду сюда в последний раз. Даже грустно как-то… Я сдал в гардероб пальто, пригладил волосы и двинулся в учительскую.
На лестнице было непривычно тихо, хотя, по моим подсчетам, сейчас как раз должна быть перемена. Стены в коридоре были голые, от висевших здесь раньше репродукций «Трех богатырей», «Мишек» и прочей чуши остались только светлые невыгоревшие пятна. Я подошел к учительской и неизвестно почему тихонько поскребся в дверь. Прежде со мной ничего подобного не случалось.
– Войдите! – раздался приятный баритон.
Я вошел, и в нос мне шибанул стойкий аромат дорогого табака. Посреди комнаты, раскачиваясь на стуле, сидел Хренов и задумчиво попыхивал короткой трубкой. Лицо его было озабоченным, под ним красовалась неизменная бабочка. При виде меня морщины на лбу Хренова разгладились, он вскочил и рванулся мне навстречу.
– Арсений! Ну наконец-то! Вот тебя-то мне как раз и не хватало, голубчик!
– Привет, – сказал я. – Я за трудовой книжкой.
Игорь дружески хлопнул меня по плечу. В воздухе взвилось облачко колхозной пыли.
– А вот это напрасно! Все еще только начинается! Я тут такое дело провернул! Жаль, что ты отказывался обсудить его со мной. Тогда все могло сложиться гораздо легче. Но как бы там ни было, сизифов булыжник наконец водружен на скалу и закреплен там навеки! – загадочно пророкотал он.
– Какой еще булыжник? А где все остальные? Что на вас тут, нейтронная бомба упала? Мертвое царство…
Хренов в крайнем возбуждении заходил по учительской, задевая стулья носками щегольских лакированных башмаков. Он остановился у кактуса.
– Хочешь, обрадую?
Не слишком ли много радостей за последние сутки? И возвращение в Москву, и женитьба, и вот теперь еще какая-то новая радость. Как бы это не вышло мне боком.
– Ну обрадуй.
– Знаешь, кто я теперь? – осведомился Игорь и вперил взгляд в стену, словно за ней скрывалась целая армия, а сам он был по меньшей мере Александром Македонским. – Главный коммерческий менеджер по учебно-воспитательному процессу этой богадельни! Что-то вроде завуча, по-старому!
– Поздравляю, – кисло ответил я. – Только не пойму, почему я-то должен радоваться. Разве что за тебя?
Хренов слегка нахмурился.
– Прости, – пробормотал он. – Я, наверное, не с того начал. Просто я хотел предложить тебе остаться.
– Я ведь злостный прогульщик, – заметил я. – Да и Римма с Сонечкой никогда этого не допустят…
– Станешь тут прогульщиком! – Хренов обнял меня за плечи. – С этими дамами! Они ведь тебе продыху не давали, так? Ну признайся, теперь можно.
– Не давали, – вздохнул я и попытался высвободиться из его объятий.
– А ты ведь хороший специалист. Просто безобразие не использовать тебя на все сто процентов! Но теперь с этим покончено! Делом будем заниматься! – провозгласил Игорь и воздел указующий перст. – И получать за это хорошие деньги.
– Ты хочешь сказать, что Римма и Сонечка уволились? – не поверил я.
– Ну почему сразу – уволились? Они ведь тоже кое-что умеют делать. Применение можно найти любой рухляди. Так ведь? – Хренов взглянул на меня, ожидая одобрения, но с этой сомнительной истиной я согласиться не мог. – Мы просто сократили им часы. И немного перепрофилировали, что ли… Римма Игнатьевна будет вести историю религий и искусства. Два раза в неделю.
От изумления я едва не подпрыгнул. Игорь невозмутимо продолжал:
– А вот с Софьей Петровной поначалу возникли проблемы. Дело в том, что в новой программе биология не предусмотрена. Но Марианна предложила ввести факультатив по сексуальному воспитанию подростков…
– И Сонечка согласилась?! – изумился я.
– Представь себе, – ответил Хренов и высокопарно добавил: – А вообще-то, многих знакомых лиц ты больше не увидишь в этих пенатах. Остались только Константин Кузьмич, Марианна да твой покорный слуга…
– И что же, «К в кубе» опять будет вести целую тьму предметов?! – воскликнул я. – Всю эту алгебру, астрономию, геометрию?
– Константин Кузьмич, – серьезно сказал Игорь, – любезно согласился остаться на посту директора. К тому же он будет вести экономику, компьютерную грамотность и… астрологию. В качестве факультатива… А всякую арифметику пускай проходят в обычных школах.
– Может, вам и физкультура не требуется?
– Ну почему, – возразил Игорь, – требуется. Только не эти идиотские упражнения с мячиком и скакалкой. Жизнь требует иного, так что Мухрыгин уволен. Пусть занимается своими прямыми обязанностями на автостоянке.
– Чего же требует нынешняя жизнь в области физической культуры и спорта? – осведомился я.
– В области физической культуры гимназисты будут заниматься поло и гольфом. А особо беспокойные – американским футболом и каратэ. Все это я беру на себя…
– Что же, ты и девчонок заставишь напялить эти нелепые доспехи и каски? – усмехнулся я. – Или, может, кимоно?
– А девчонок не будет, – спокойно сказал Хренов. – У нас Новая русская гуманитарно-экономическая мужская гимназия.
Вот это да! Значит, Игорь предлагает мне стать не кем-нибудь, а учителем гимназии! Об этом я только в книжках читал, да и то в детстве…
– Кстати, у нас предусмотрены и интеллектуальные виды спорта: бридж, преферанс, китайские игры. Современный человек должен уметь все! – воскликнул менеджер по воспитанию. – Бридж я еще смогу вести. А вот остальное… У тебя, случайно, нет подходящих специалистов?
– Ну, в преферанс я и сам играю, – скромно заметил я, вспомнив свою добровольную ссылку у Афанасия Никитича. – А вот китайские игры…
Неожиданно в моей голове всплыло необычное имя: Автоклав Борисович. Где я мог его слышать? Ах да! Объявление у винного магазина… «Постойте! Да ведь это как раз то, что нужно! – мысленно воскликнул я, увлеченный планами педагога Хренова. – Автоклав занимается каким-то мацзяном, а это ведь китайская игра!»
– Есть у меня такой специалист!
Я покопался в кармане и извлек полуистлевшую бумажку с телефоном Автоклава.
– Если приведешь его сюда, получишь комиссионные. Десять процентов от его зарплаты.
– И какова теперь учительская зарплата? – осторожно поинтересовался я.
– Не волнуйся, тебе она понравится. Ну так что? Согласен?
Ну как тут было не согласиться? Конечно, я был согласен! Тем не менее, в силу своей природной инертности, предпринял еще одну попытку уклониться от нелегкой гимназической службы:
– Только мне ведь требуется еще один прогул. Я женюсь…
Хренов стиснул меня в объятиях.
– Ну, это святое дело! Женись, сколько тебе будет угодно! – Он выложил очередной козырь: – Кстати, если надумаешь заводить детей, то они будут учиться в гимназии бесплатно!
Я окончательно размяк. Воспользовавшись этим, Игорь подхватил мое ослабевшее тело и потащил его переоформлять документы. По пути Хренов всячески расхваливал предстоящую деятельность.
– Братьев Толстоевских, мы, пожалуй, оставим в программе. Их на Западе хорошо знают, так что нашим гимназистикам эти старики сгодятся. А вот Пушкина-Кукушкина и прочих представителей нежной музы придется выкинуть. Не тот нынче темп, чтобы стихи читать. Зачем зря загружать школьную программу?
– Что ж я, десять лет Толстого с Достоевским мурыжить буду? – пробормотал я. – Это ведь какой-то профессорский курс получается.
– Ну зачем же? Мало, что ли, современных писателей? Чейза возьмем, Флемминга, Кинга, еще что-нибудь актуальное. Николаева, например. И вообще, – Хренов сжал мой локоть, – сделаем упор на язык. Будешь учить этих болванов, как правильно написать деловое письмо и все такое прочее… А Пушкин… Хрен с ним, с Пушкиным! Хочешь читать – читай. Но дома, по ночам…
Удивительный человек этот Хренов! Надо же, как он быстро освоился и взял в оборот эту шарашкину контору. Не зря я ему с самого начала симпатизировал. С ним даже можно подружиться. Теперь уж Маша не скажет, что на моих друзей смотреть стыдно.
– Мариша! – воскликнул Хренов и распахнул дверь в предбанник директорского кабинета. – Ты посмотри, кого я поймал!
За пишущей машинкой сидела Марианна Александровна Преображенская. На ней был изумрудного цвета жакет. Марианна так и засветилась при виде Хренова, не забыв одарить доброжелательной улыбкой и меня.
– Сенечка! Как хорошо, что ты вернулся. – Она выбралась из-за стола и протянула мне сигарету, чего с ней никогда не случалось. – Кури, теперь везде можно.
– Марианна Александровна у нас по совместительству секретарь. Не хватает пока людей, – пояснил Игорь и по-свойски обратился к англичанке: – Мариша! Напечатай приказ о продлении контракта с Васильевым Арсением Кирилловичем, одна тысяча девятьсот… Ну ты знаешь его год рождения.
– Должность прежняя? – поинтересовалась англичанка.
– Да. Только впиши туда еще спортивный преферанс. Правильно? – Хренов посмотрел на меня. Я кивнул. – Тогда пошли к Кузьмичу. Я тебя представлю.
– Зачем? – удивился я. – Он ведь меня и без того знает.
– Так положено, – вздохнул Игорь. – Он ведь должен знать, кого принимает на работу.
Я пожал плечами и толкнул тяжелую дверь с золотой табличкой «Директор гимназии». Надо же, уже успели повесить.
За массивным дубовым столом, к которому вела ковровая дорожка, поблескивала лысина «К в кубе». Привычного синего халата на нем не было. Константин Кузьмич был облачен в иссиня-черный дореволюционный сюртук с золотыми пуговицами.
Правда, из нагрудного кармана, как и прежде, торчало несколько ручек и карандашей. Рогожин близоруко глянул на меня сквозь очки, вытащил одну из своих многочисленных письменных принадлежностей и принялся что-то медленно выводить. Мы с Хреновым приблизились к директорскому столу.
– Константин Кузьмич, вы не против, если наша команда пополнится еще одним членом? – чопорно спросил главный менеджер.
«К в кубе» с сожалением оторвался от листа бумаги.
– Уж больно наш Арсений Кириллович самодеятельность любит, – проворчал он.
А я ожидал услышать привычное: «Все шутишь…» Надо же, как меняются люди! Тем временем «К в кубе» продолжал:
– Я, конечно, и сам до шестидесяти лет занимался в самодеятельности, но мы были гораздо скромнее.
– Вы что же, против? – угрожающе произнес Игорь.
Рогожин стушевался и крутанулся вместе с роскошным креслом.
– Да нет, что вы, Игорь Вадимыч, что вы! Как говорится, жизнь исковеркает – могила исправит.
Хренов довольно улыбнулся, погрозил Кузьмичу пальцем и, обняв меня, развернул на выход. Напоследок я бросил заинтересованный взгляд на стол директора. На бумаге было тщательно выведено дрожащим старческим почерком:
Памятка учащемуся Новой русской гуманитарно-экономической мужской гимназии по уходу за зубами.
А вы говорите – Пушкин!
Глава 41
Постоялица господина Еписеева
Жизнь моя, хотя бы в материальном плане, теперь была более-менее налажена. Осталось наладить ее в плане личном и духовном. С этим проблем не было. Надо всего лишь жениться. И я, обрадованный, поскакал к загсу, где меня уже поджидала мадам Еписеева.
Загс располагался на первом этаже высотного здания. Уже издалека я углядел у небоскреба крохотную и стройную Машину фигурку. Мы расцеловались, будто не виделись много лет, и Мария ввела меня в стеклянные двери брачного учреждения. Угрюмая особа вручила нам две анкеты и ткнула в сторону низенького столика, над которым имелась надпись: «Место заполнения».
Все в загсе было строго регламентировано. Везде красовались таблички. На дверях, из которых появилась угрюмая особа, к примеру, было написано: «Регистрация брака и оформление развода». На соседних створках – «Уборная жениха» и «Уборная невесты». Очень разумно. Я с вожделением посмотрел на тяжелые двери с надписью «Зал регистрации» и склонился над анкетой.
Без труда расправившись с первыми пунктами, я перешел к графе «Фамилия после брака» и уже хотел написать: «Васильев». Но сначала решил поинтересоваться, что написала Маша. Заглянув в ее бумажку, я с удивлением обнаружил, что моя суженая собирается оставить свою неблагозвучную фамилию. Чем ей, интересно, не нравится моя?
Я был искренне убежден, и факты не опровергали этого убеждения, что однофамильные семьи гораздо прочнее всех остальных. Знаю я, например, человека по фамилии Говядин. Обычная, в общем-то, фамилия. Вроде Козлова или Баранова. А теперь представьте, как будет именоваться супруга гражданина Говядина. Неплохо, да?
Так вот, жена моего знакомого ничуть не испугалась присвоить себе это гастрономическое название, хотя до этого носила благородную и древнюю фамилию Орлова-Затонская. Их брак счастлив и поныне. А все почему? Да потому, что если жена не берет фамилию мужа, то у него в подсознании откладывается некая обида. И даже, можно сказать, подспудная установка на развод с этой женщиной. А Маша написала «Еписеева»…
– Ты что, не хочешь брать мою фамилию? – обиженно спросил я.
Мадам Еписеева оторвалась от анкеты.
– Ты уже дошел до этого пункта? Очень хорошо. А то я чуть не забыла тебе напомнить одну мелочь. Ты, наверное, забыл?
– Что еще за мелочь?
–Ну как же, я ведь тебе говорила о завещании моего отца, где он просил, чтобы его фамилию носил мой муж. Если ты против, то у нас ничего не получится, – вздохнула мадам Еписеева. – Я не собираюсь перечить отцу. Тем более покойному.
– И что, твой первый муж, этот прищуренный алкоголик, тоже выполнил эту нелепую волю предков? – недоверчиво спросил я.
– А как же! Иначе я бы ни за что не вышла за него замуж!
– Да, в славном полку Еписеевых в моем лице скоро прибудет. Еще на одну боевую единицу, – усмехнулся я.
– Так ты согласен?
– А что мне остается делать?
Мария проследила за тем, чтобы я правильно вписал ее фамилию в свою анкету, и удовлетворенно откинулась на спинку стула. Я улыбался. Но на самом деле решение далось мне вовсе не так легко, как я хотел показать.
В конце концов, не устраивать же скандал прямо здесь и отказываться от своего предложения руки и сердца. А брак наш, согласно моей же теории, должен быть крепким, как орех. Плюс ко всему лишний раз докажу своей невесте, как сильно я люблю ее, раз иду на такую жертву.
Мы отнесли заполненные анкеты строгой регистраторше.
– Вы уверены, что все правильно заполнили? – усомнилась она, разглядывая мой листок.
– Правильно! Правильно! – быстро проговорила Маша.
Процедуру бракосочетания назначили через месяц. Ближе к весне.
– Жаль, до Красной горки не дотянули, – по-деревенски вздохнула моя невеста.
Мы вышли из загса под руку, и я сообщил мадам Еписеевой радостную весть о своем трудоустройстве. Мария оживилась, и мы тут же поехали по магазинам. Выбирать ей свадебное платье.
Она, несмотря на то что выходила замуж во второй раз, хотела сочетаться непременно в белом. И с невинной девичьей фатой. В одном магазине мадам Еписеевой понравилось аляповатое нагромождение из тюля и марли с бумажными цветами и пластмассовым жемчугом. Стоило платье, хоть и являло, с моей точки зрения, образец безвкусицы, неимоверно дорого. Глаза мадам Еписеевой вспыхнули хищным огнем. Она сказала:
– Вот это нам подойдет, – и для проформы поинтересовалась моим мнением: – Как ты думаешь, дорогой?
Опять это жуткое словцо!
– Зачем тебе эти кладбищенские цветочки? Давай лучше купим вот это.
Я показал на скромное белое платье из атласа. Оно тоже, конечно, стоило о-го-го, но не столько же, как этот муляж праздничного торта.
– В нем на работу прийти и то неловко, – взвилась Мария. – Ты еще не забыл, что у нас свадьба? Надо как у людей…
Про свадьбу я, конечно, не забыл, а потому согласился. Осталось дело за малым – получить первое жалованье. Я надеялся, что слова Хренова не были пустым звуком. К тому же я еще получу комиссионные за Автоклава Борисыча. Надо будет наведаться в подвал дома номер семь.
Но вот на собственном свадебном наряде я решил сэкономить. В глубине души я лелеял надежду, что обойдусь своим стареньким, видавшим виды костюмчиком и Виталькиным галстуком. Однако Мария и для меня присмотрела кое-что. Это кое-что так и называлось: «Костюм новобрачного» – и тоже стоило немалых денег.
Нет, я не жадный, но зачем же покупать этакую гадость?! Черный лоснящийся пиджачишко с одной пуговицей, рубашку с загнутым воротником, полосатые брюки… Брр. Да ведь в этом наряде я буду смотреться как разжиревший мартовский кот! Прибавьте к этому еще и бабочку! Ладно бы она была как у Хренова. Элегантная и простая. Так нет, неизвестные мне модельеры предусмотрели для новобрачного какую-то двойную бабочку. На подкладке и гофрированную, как обертка от конфеты «Трюфель»! Этими соображениями я попытался поделиться с невестой. В ответ она объявила непререкаемым тоном:
– Молчи! Костюм как раз для тебя!
– У нас что, костюмированный бал намечается? – мрачно спросил я. – Новый год вроде бы уже прошел.
Маша изумленно глянула на меня, словно я сообщил ей сногсшибательную новость.
Загс располагался на первом этаже высотного здания. Уже издалека я углядел у небоскреба крохотную и стройную Машину фигурку. Мы расцеловались, будто не виделись много лет, и Мария ввела меня в стеклянные двери брачного учреждения. Угрюмая особа вручила нам две анкеты и ткнула в сторону низенького столика, над которым имелась надпись: «Место заполнения».
Все в загсе было строго регламентировано. Везде красовались таблички. На дверях, из которых появилась угрюмая особа, к примеру, было написано: «Регистрация брака и оформление развода». На соседних створках – «Уборная жениха» и «Уборная невесты». Очень разумно. Я с вожделением посмотрел на тяжелые двери с надписью «Зал регистрации» и склонился над анкетой.
Без труда расправившись с первыми пунктами, я перешел к графе «Фамилия после брака» и уже хотел написать: «Васильев». Но сначала решил поинтересоваться, что написала Маша. Заглянув в ее бумажку, я с удивлением обнаружил, что моя суженая собирается оставить свою неблагозвучную фамилию. Чем ей, интересно, не нравится моя?
Я был искренне убежден, и факты не опровергали этого убеждения, что однофамильные семьи гораздо прочнее всех остальных. Знаю я, например, человека по фамилии Говядин. Обычная, в общем-то, фамилия. Вроде Козлова или Баранова. А теперь представьте, как будет именоваться супруга гражданина Говядина. Неплохо, да?
Так вот, жена моего знакомого ничуть не испугалась присвоить себе это гастрономическое название, хотя до этого носила благородную и древнюю фамилию Орлова-Затонская. Их брак счастлив и поныне. А все почему? Да потому, что если жена не берет фамилию мужа, то у него в подсознании откладывается некая обида. И даже, можно сказать, подспудная установка на развод с этой женщиной. А Маша написала «Еписеева»…
– Ты что, не хочешь брать мою фамилию? – обиженно спросил я.
Мадам Еписеева оторвалась от анкеты.
– Ты уже дошел до этого пункта? Очень хорошо. А то я чуть не забыла тебе напомнить одну мелочь. Ты, наверное, забыл?
– Что еще за мелочь?
–Ну как же, я ведь тебе говорила о завещании моего отца, где он просил, чтобы его фамилию носил мой муж. Если ты против, то у нас ничего не получится, – вздохнула мадам Еписеева. – Я не собираюсь перечить отцу. Тем более покойному.
– И что, твой первый муж, этот прищуренный алкоголик, тоже выполнил эту нелепую волю предков? – недоверчиво спросил я.
– А как же! Иначе я бы ни за что не вышла за него замуж!
– Да, в славном полку Еписеевых в моем лице скоро прибудет. Еще на одну боевую единицу, – усмехнулся я.
– Так ты согласен?
– А что мне остается делать?
Мария проследила за тем, чтобы я правильно вписал ее фамилию в свою анкету, и удовлетворенно откинулась на спинку стула. Я улыбался. Но на самом деле решение далось мне вовсе не так легко, как я хотел показать.
В конце концов, не устраивать же скандал прямо здесь и отказываться от своего предложения руки и сердца. А брак наш, согласно моей же теории, должен быть крепким, как орех. Плюс ко всему лишний раз докажу своей невесте, как сильно я люблю ее, раз иду на такую жертву.
Мы отнесли заполненные анкеты строгой регистраторше.
– Вы уверены, что все правильно заполнили? – усомнилась она, разглядывая мой листок.
– Правильно! Правильно! – быстро проговорила Маша.
Процедуру бракосочетания назначили через месяц. Ближе к весне.
– Жаль, до Красной горки не дотянули, – по-деревенски вздохнула моя невеста.
Мы вышли из загса под руку, и я сообщил мадам Еписеевой радостную весть о своем трудоустройстве. Мария оживилась, и мы тут же поехали по магазинам. Выбирать ей свадебное платье.
Она, несмотря на то что выходила замуж во второй раз, хотела сочетаться непременно в белом. И с невинной девичьей фатой. В одном магазине мадам Еписеевой понравилось аляповатое нагромождение из тюля и марли с бумажными цветами и пластмассовым жемчугом. Стоило платье, хоть и являло, с моей точки зрения, образец безвкусицы, неимоверно дорого. Глаза мадам Еписеевой вспыхнули хищным огнем. Она сказала:
– Вот это нам подойдет, – и для проформы поинтересовалась моим мнением: – Как ты думаешь, дорогой?
Опять это жуткое словцо!
– Зачем тебе эти кладбищенские цветочки? Давай лучше купим вот это.
Я показал на скромное белое платье из атласа. Оно тоже, конечно, стоило о-го-го, но не столько же, как этот муляж праздничного торта.
– В нем на работу прийти и то неловко, – взвилась Мария. – Ты еще не забыл, что у нас свадьба? Надо как у людей…
Про свадьбу я, конечно, не забыл, а потому согласился. Осталось дело за малым – получить первое жалованье. Я надеялся, что слова Хренова не были пустым звуком. К тому же я еще получу комиссионные за Автоклава Борисыча. Надо будет наведаться в подвал дома номер семь.
Но вот на собственном свадебном наряде я решил сэкономить. В глубине души я лелеял надежду, что обойдусь своим стареньким, видавшим виды костюмчиком и Виталькиным галстуком. Однако Мария и для меня присмотрела кое-что. Это кое-что так и называлось: «Костюм новобрачного» – и тоже стоило немалых денег.
Нет, я не жадный, но зачем же покупать этакую гадость?! Черный лоснящийся пиджачишко с одной пуговицей, рубашку с загнутым воротником, полосатые брюки… Брр. Да ведь в этом наряде я буду смотреться как разжиревший мартовский кот! Прибавьте к этому еще и бабочку! Ладно бы она была как у Хренова. Элегантная и простая. Так нет, неизвестные мне модельеры предусмотрели для новобрачного какую-то двойную бабочку. На подкладке и гофрированную, как обертка от конфеты «Трюфель»! Этими соображениями я попытался поделиться с невестой. В ответ она объявила непререкаемым тоном:
– Молчи! Костюм как раз для тебя!
– У нас что, костюмированный бал намечается? – мрачно спросил я. – Новый год вроде бы уже прошел.
Маша изумленно глянула на меня, словно я сообщил ей сногсшибательную новость.