Страница:
Довольный Еписеев улизнул в свою комнату.
– Я ж тебя, змея, пригрела в своей квартире! – заголосила Мария. – А ты мужа от меня увести хочешь!
– Да только ж до вокзала, – удивилась Елена и по-коровьи захлопала ресницами.
Но Маша не успокаивалась:
– А и забирай! Увози в свою тьмутаракань! Сама взвоешь, как начнет он там по бабам ходить! – Она повернулась ко мне: – Что смотришь? Хватай мешки и проваливай!
– Машунь! – я воздел руки к потолку, но жена ухватилась за мясной топорик, который некстати валялся на столе.
– Проваливайте! Оба!
Девушка Елена боязливо попятилась, с трудом протиснувшись в дверной проем. Я последовал за ней. Сзади на меня напирала разгневанная Фемида. Правда, весов у нее не было, да и глаза она завязать забыла. Но зато меч имелся, да еще какой – топорик для отбивных. Елена распахнула дверь в комнату, украшенную черепом, и, оттолкнув хулигана Еписеева в дальний угол, ухватилась за баул.
– А ты что смотришь? – взвизгнула Маша. – Хватай!
Я послушно вцепился в какой-то ящик. Жизнь мне была еще дорога. Надо дать жене немного остыть! Провожу Елену – одной проблемой станет меньше. А там что-нибудь придумаю!
Ураганом мы с девушкой из Орехова скатились по лестнице.
– И чтобы не смел возвращаться! – донеслось сверху.
Это мы еще посмотрим.
Глава 52
Глава 53
Глава 54
– Я ж тебя, змея, пригрела в своей квартире! – заголосила Мария. – А ты мужа от меня увести хочешь!
– Да только ж до вокзала, – удивилась Елена и по-коровьи захлопала ресницами.
Но Маша не успокаивалась:
– А и забирай! Увози в свою тьмутаракань! Сама взвоешь, как начнет он там по бабам ходить! – Она повернулась ко мне: – Что смотришь? Хватай мешки и проваливай!
– Машунь! – я воздел руки к потолку, но жена ухватилась за мясной топорик, который некстати валялся на столе.
– Проваливайте! Оба!
Девушка Елена боязливо попятилась, с трудом протиснувшись в дверной проем. Я последовал за ней. Сзади на меня напирала разгневанная Фемида. Правда, весов у нее не было, да и глаза она завязать забыла. Но зато меч имелся, да еще какой – топорик для отбивных. Елена распахнула дверь в комнату, украшенную черепом, и, оттолкнув хулигана Еписеева в дальний угол, ухватилась за баул.
– А ты что смотришь? – взвизгнула Маша. – Хватай!
Я послушно вцепился в какой-то ящик. Жизнь мне была еще дорога. Надо дать жене немного остыть! Провожу Елену – одной проблемой станет меньше. А там что-нибудь придумаю!
Ураганом мы с девушкой из Орехова скатились по лестнице.
– И чтобы не смел возвращаться! – донеслось сверху.
Это мы еще посмотрим.
Глава 52
Душа в душу
И вот опять вокзал. Ну уж нет, в Орехово я не поеду!
Под косыми взглядами провожающих я погрузил тюки и девушку Елену в вагон.
– Надеюсь, мы больше не увидимся! – мрачно пожелал я. – А не то я вот так же приеду к тебе. В Орехово. Посмотрим, что скажет твой муженек.
– А что, приезжай! – радушно отозвалась она. – Может, я и привечу тебя. Ты вот – непьющий, работящий…
– Я очень пьющий! Вот сейчас провожу тебя и немедленно напьюсь как свинья! – пообещал я. – Всю жизнь ты мне исковеркала…
Она недоверчиво глянула на меня.
– Ну уж и жизнь! Я такой жизни и вражине не пожелаю.
– Это еще почему? – взъерепенился я.
– Да баба тебе попалась совсем никудышная. Не понимает, что мужику надо… К столбу готова приревновать, а у самой одни тряпки на уме. – Елена покачала головой.
Я задохнулся. Да как она смеет! О Маше! О Машеньке! Что же, у меня глаз нету? У всех, конечно, бывают недостатки, но она-то, она! Ревнует! Значит, любит!
– Тряпки?! – заорал я. – Это кто у нас тут о тряпках говорит? Сама везет лифчиков на всю область!
Елена слегка покраснела и тихо сказала:
– Так то по нужде. Больно мне нужна Москва твоя, кабы не такое дело…
– Ну вот и проваливай! – прошипел я.
Поезд дал гудок, дернулся и медленно поплыл вдоль перрона. Девушка Елена как заведенная махала мне рукой из окна. Я плюнул и отвернулся. Надо же, наглость какая! Вагоны стучали мимо все быстрей. Рядом со мной прошествовали женские ноги на высоких каблуках. Мне вдруг стало жалко Елену. Как она там живет в Орехове своем? Толстая, глупая…
Я обернулся и в тусклом вокзальном свете разглядел пухлую руку, все еще махавшую мне. Подпрыгнув, я пробежал несколько шагов и замахал в ответ. Может, увидит? Поезд моргнул красным огоньком и скрылся. Я ринулся за обладательницей каблуков. Мне зачем-то непременно надо было увидеть лицо этой женщины.
Лицо оказалось старым и некрасивым. До чего ж обманчива внешность. Особенно ноги.
– Вы что-то хотели, молодой человек? – игриво поинтересовалась незнакомка.
– Ох, извините, перепутал вас со своим приятелем, – выпалил я и, повеселев, побежал к метро.
– Дурак! – прозвучало мне вслед.
Дурак? Ну и пусть! Конечно же, дурак! Разве можно так тянуть? Мало того что Светку не предупредил?! Нужно срочно, сейчас же, предупредить Леньку Тимирязьева о том, что все последние выходные мы с ним проторчали на рыбалке. А заодно напроситься к нему в гости – укрыться и потрепать нервишки Маше. Пусть думает, что я уехал в Орехово-Зуево!
– Ленька! – заорал я, как только автомат, проглотив жетон, установил связь. – Тебе еще моя не звонила?
– Старик, только не убивай, если я что не так сказал, – прогундел в ответ Тимирязьев.
– Значит, звонила?! – я едва не рухнул без сил на заплеванный пол телефонной будки. – Боже…
– Она все спрашивала про какую-то рыбалку…
– Ну а ты? – с надеждой просипел я.
– У меня эта рыба после Саиры сам знаешь где, – проревел Ленька. – Ненавижу! Но, старик, не обессудь! На свой страх и риск! Сказал, что мы с тобой рыбачили. Подледный лов, понимаешь…
– Ленька! Ты гений! Отлично! – От волнения я не мог подобрать слов. – А она поверила?
Тимирязьев приободрился.
– Старичок, мне нельзя не поверить! Женщины верят каждому моему слову! Правда, твоя Мария вставила мне по первое число. Как начала орать. Апрель! Лед тонкий! Вода холодная! И как это мы с тобой только не провалились, а? – Ленька хихикнул.
Я рассмеялся в ответ. Переночевать теперь можно и дома!
Я открыл дверь своим ключом. Нагло и беспардонно. Хотел было даже со всей силы пнуть мотоцикл, давно сидевший у меня в печенках. Но мотоцикла на месте не оказалось. Хулиган отправился выгуливать своего железного приятеля. Мария сидела на кухне и разговаривала по телефону. Я прислушался.
– Ну и что мне теперь с ним делать?.. Ага, другого найдешь! Думаешь, они на дороге валяются? Я и этого-то еле подцепила…
С Ларисой! И разумеется, обо мне! Надо что-то предпринять. Может, рыбки пожарить? Ужин вдвоем?
– Тебе хорошо! Твой вон все в дом тащит и на работе целый день торчит! А мой обалдуй?! Машины стиральной от него не допросишься! Руки все стерла! Только болтает, словесник проклятый!
– Да куплю я тебе машину!!! – заревел я из прихожей. – Куплю!!!
Мадам Еписеева вздрогнула.
– Ой! Он, кажется, пришел. Ну ладно, Ларисочка, я перезвоню.
Она уронила трубку и повернулась ко мне. Лицо накрашено. Видимо, многоопытная Лариса посоветовала встретить меня во всеоружии.
– Ты уже пришел, дорогой? – проворковала мадам Еписеева и виновато посмотрела на меня.
– А то ты не видишь! – не слишком вежливо отозвался я.
– Вот и чудесно! – Мария картинно всплеснула руками. – Я уж думала, что ты навеки затерялся.
– И разумеется, обрадовалась?!
– Ну что ты, дорогой! Я ведь тебя так люблю!
Ага, на попятную! Что ж, теперь нужно всласть поворчать.
– Я тебе не «дорогой»! Не смей называть меня этим дурацким словом! Мы живем в Москве, а не в Санта-Барбаре!
Мария нетвердой поступью направилась ко мне. Боже! Еще и туфли на каблуках!
– А как же… А кто же ты тогда?
– Зайчик! Пусик! Лапусик! Цыпленочек! Рыбка! Но только не это мерзкое слово! – продолжал я.
– А я тебе рыбки поджарила! Той самой, что вы с Ленечкой давеча наловили. Все уже готово, доро… Ой, извини, Сенечка, извини, – залепетала она, увидев, как гневно раздулись мои ноздри.
– К рыбе должно быть пиво!
Но и тут меня ждало разочарование. Маша бросилась к холодильнику и вернулась с двумя баночками импортного пива. Ну и дела! Что это с ней? Нет, иногда в «Космополитене» пишут вполне дельные вещи!
– Теперь ты убедилась, что я тебе не врал? – Я зло повесил пальто на вешалку.
Пальто упало. Черт, опять эта петелька… Жена подстреленной птицей метнулась к моему пальто и с деланной старательностью принялась отряхивать его.
– Давай не будем об этом, – жалобно попросила она.
Я сдвинул брови.
– Значит, пусть Светка живет в квартире?
Мадам Еписеева дернулась, но тут же покорно согласилась:
– Хоть три Светки и одна Катька.
Ого! Уж не намекает ли она на Кэт? Ну тогда тем более! Отныне я буду звонить мадам Колосовой в открытую.
– То-то же! – строго сказал я, пригладил волосы и двинулся на кухню.
Угощаться рыбой с пивом.
– Сенечка-а! – Мария с умильной миной наблюдала за тем, как я ем. – А ты про машинку-то не наврал? Тебе эта толстуха деньги за постой отдала?
– Я никогда не вру, – веско пророкотал я. – Запомни, никогда!
Я прошел в прихожую и сунул руку во внутренний карман пальто. Денег не было!!! Я покрылся холодным потом и проверил еще раз. Пусто!!!
– Ты что-то ищешь, доро… Сенечка? – наивно спросила мадам Еписеева.
– Тут… у меня… лежали, – еле вымолвил я.
– Это я покопалась, не волнуйся, – просто сказала Маша и почесала спину.
Ну что ты будешь делать с этими женщинами! Покопалась! Я набычился, прошествовал на кухню и строгим голосом осведомился:
– Там на твою «машинку» хватит?
Мадам Еписеева восторженно затрясла кудряшками.
«А то я добавлю», – хотел сказать я, но сдержался и поцеловал жену в накрашенные губы.
– Ты знаешь, у меня новость, – сказала она, высвободившись. – Я с работы уволилась…
– Что?!
– Лариска вон давно уж не работает. – Маша обиженно надулась. – Одни солярии, массажи да бассейны. Чем я хуже?
Торговать я был больше не в силах. Да и девушка Елена уехала: кто же у меня купит очередную партию нижнего белья? Разве что взять в гимназии еще пару часов какого-нибудь предмета? О моем потайном преферансе Мария не знает. А что еще я могу попросить у Хренова? Ничего!!!
– Может, по-твоему, и мне на рынок податься?! Как Витальке? – недовольно спросил я.
– А почему бы и нет? Все лучше, чем на рыбалку-то мотаться, – невозмутимо ответила Мария и прижалась ко мне всем телом.
– Не забывай, что я учитель! – отпарировал я. – К тому же твоего обалдуя никакими рынками не прокормишь. А еще в солярий его води. Он и так весь черный.
– Да ты что! Володьку не прокормишь?! – обиделась мадам Еписеева. – Ему ж, кроме мотоцикла, ничего и не надо. Никаких соляриев. Он еще когда маленький был – два яичка по рупь пять съест, а два по рупь тридцать – уже не может!
– Не знаю, не знаю, – с сомнением проговорил я. – Теперь он, по-моему, двумя яичками вряд ли обойдется.
– Точно тебе говорю, – ласково подтвердила Мария. – Ну хочешь, я с Хреновым поговорю? Он тебе сверхурочных подбросит…
Возмутиться я не успел, так как Мария впилась в мои губы хищным и не слишком искренним поцелуем.
– Я уж с Игорем как-нибудь сам, – просипел я. – Но имей в виду, Мария, – добавил я взволнованно, – я сделаю это вовсе не ради твоего хулиганистого отпрыска! Ради тебя!
Мадам Еписеева потупилась.
– И что вы с Володькой не поделили? Он ведь добрый и наивный, совсем как ты!
Знала бы ты, что это наивное дитя выделывает, когда ты на работе. Но теперь с этим покончено! Раз и навсегда. Матушка проследит за возлюбленным чадом. В перерывах между солярием и бассейном!
– Когда он был совсем крохой, – умильно продолжала Мария, – у нас кошка жила. Так ее вдруг что-то раздуло…
– Может, оставим эти гадости? – предложил я.
– Да это я только так, для примера. – Она повела плечами. – Так вот, значит, раздуло ее, а Вовик всем своим дружкам по котеночку пообещал. Вот месяц проходит, другой. К Володьке-то и пристают: где котята обещанные? А кошка сдулась и даже отощала как-то…
– Ну хватит! – взмолился я.
– Немного осталось. Ну а Вовик и говорит: это, дескать, не котята были, а газы…
Мария захохотала так, что у нее выступили слезы. Меня же эта душещипательная история нисколько не впечатлила.
– Ну ладно, так и быть. Поговорю я с Хреновым…
Мадам Еписеева с визгом бросилась мне на шею и покрыла мое лицо быстрыми, мелкими поцелуями.
«Ласковые они, все-таки, женщины, когда с ними душа в душу», – растроганно подумал я.
Теперь надо изобрести новый гимназический предмет. И заинтересовать Игоря.
Под косыми взглядами провожающих я погрузил тюки и девушку Елену в вагон.
– Надеюсь, мы больше не увидимся! – мрачно пожелал я. – А не то я вот так же приеду к тебе. В Орехово. Посмотрим, что скажет твой муженек.
– А что, приезжай! – радушно отозвалась она. – Может, я и привечу тебя. Ты вот – непьющий, работящий…
– Я очень пьющий! Вот сейчас провожу тебя и немедленно напьюсь как свинья! – пообещал я. – Всю жизнь ты мне исковеркала…
Она недоверчиво глянула на меня.
– Ну уж и жизнь! Я такой жизни и вражине не пожелаю.
– Это еще почему? – взъерепенился я.
– Да баба тебе попалась совсем никудышная. Не понимает, что мужику надо… К столбу готова приревновать, а у самой одни тряпки на уме. – Елена покачала головой.
Я задохнулся. Да как она смеет! О Маше! О Машеньке! Что же, у меня глаз нету? У всех, конечно, бывают недостатки, но она-то, она! Ревнует! Значит, любит!
– Тряпки?! – заорал я. – Это кто у нас тут о тряпках говорит? Сама везет лифчиков на всю область!
Елена слегка покраснела и тихо сказала:
– Так то по нужде. Больно мне нужна Москва твоя, кабы не такое дело…
– Ну вот и проваливай! – прошипел я.
Поезд дал гудок, дернулся и медленно поплыл вдоль перрона. Девушка Елена как заведенная махала мне рукой из окна. Я плюнул и отвернулся. Надо же, наглость какая! Вагоны стучали мимо все быстрей. Рядом со мной прошествовали женские ноги на высоких каблуках. Мне вдруг стало жалко Елену. Как она там живет в Орехове своем? Толстая, глупая…
Я обернулся и в тусклом вокзальном свете разглядел пухлую руку, все еще махавшую мне. Подпрыгнув, я пробежал несколько шагов и замахал в ответ. Может, увидит? Поезд моргнул красным огоньком и скрылся. Я ринулся за обладательницей каблуков. Мне зачем-то непременно надо было увидеть лицо этой женщины.
Лицо оказалось старым и некрасивым. До чего ж обманчива внешность. Особенно ноги.
– Вы что-то хотели, молодой человек? – игриво поинтересовалась незнакомка.
– Ох, извините, перепутал вас со своим приятелем, – выпалил я и, повеселев, побежал к метро.
– Дурак! – прозвучало мне вслед.
Дурак? Ну и пусть! Конечно же, дурак! Разве можно так тянуть? Мало того что Светку не предупредил?! Нужно срочно, сейчас же, предупредить Леньку Тимирязьева о том, что все последние выходные мы с ним проторчали на рыбалке. А заодно напроситься к нему в гости – укрыться и потрепать нервишки Маше. Пусть думает, что я уехал в Орехово-Зуево!
– Ленька! – заорал я, как только автомат, проглотив жетон, установил связь. – Тебе еще моя не звонила?
– Старик, только не убивай, если я что не так сказал, – прогундел в ответ Тимирязьев.
– Значит, звонила?! – я едва не рухнул без сил на заплеванный пол телефонной будки. – Боже…
– Она все спрашивала про какую-то рыбалку…
– Ну а ты? – с надеждой просипел я.
– У меня эта рыба после Саиры сам знаешь где, – проревел Ленька. – Ненавижу! Но, старик, не обессудь! На свой страх и риск! Сказал, что мы с тобой рыбачили. Подледный лов, понимаешь…
– Ленька! Ты гений! Отлично! – От волнения я не мог подобрать слов. – А она поверила?
Тимирязьев приободрился.
– Старичок, мне нельзя не поверить! Женщины верят каждому моему слову! Правда, твоя Мария вставила мне по первое число. Как начала орать. Апрель! Лед тонкий! Вода холодная! И как это мы с тобой только не провалились, а? – Ленька хихикнул.
Я рассмеялся в ответ. Переночевать теперь можно и дома!
Я открыл дверь своим ключом. Нагло и беспардонно. Хотел было даже со всей силы пнуть мотоцикл, давно сидевший у меня в печенках. Но мотоцикла на месте не оказалось. Хулиган отправился выгуливать своего железного приятеля. Мария сидела на кухне и разговаривала по телефону. Я прислушался.
– Ну и что мне теперь с ним делать?.. Ага, другого найдешь! Думаешь, они на дороге валяются? Я и этого-то еле подцепила…
С Ларисой! И разумеется, обо мне! Надо что-то предпринять. Может, рыбки пожарить? Ужин вдвоем?
– Тебе хорошо! Твой вон все в дом тащит и на работе целый день торчит! А мой обалдуй?! Машины стиральной от него не допросишься! Руки все стерла! Только болтает, словесник проклятый!
– Да куплю я тебе машину!!! – заревел я из прихожей. – Куплю!!!
Мадам Еписеева вздрогнула.
– Ой! Он, кажется, пришел. Ну ладно, Ларисочка, я перезвоню.
Она уронила трубку и повернулась ко мне. Лицо накрашено. Видимо, многоопытная Лариса посоветовала встретить меня во всеоружии.
– Ты уже пришел, дорогой? – проворковала мадам Еписеева и виновато посмотрела на меня.
– А то ты не видишь! – не слишком вежливо отозвался я.
– Вот и чудесно! – Мария картинно всплеснула руками. – Я уж думала, что ты навеки затерялся.
– И разумеется, обрадовалась?!
– Ну что ты, дорогой! Я ведь тебя так люблю!
Ага, на попятную! Что ж, теперь нужно всласть поворчать.
– Я тебе не «дорогой»! Не смей называть меня этим дурацким словом! Мы живем в Москве, а не в Санта-Барбаре!
Мария нетвердой поступью направилась ко мне. Боже! Еще и туфли на каблуках!
– А как же… А кто же ты тогда?
– Зайчик! Пусик! Лапусик! Цыпленочек! Рыбка! Но только не это мерзкое слово! – продолжал я.
– А я тебе рыбки поджарила! Той самой, что вы с Ленечкой давеча наловили. Все уже готово, доро… Ой, извини, Сенечка, извини, – залепетала она, увидев, как гневно раздулись мои ноздри.
– К рыбе должно быть пиво!
Но и тут меня ждало разочарование. Маша бросилась к холодильнику и вернулась с двумя баночками импортного пива. Ну и дела! Что это с ней? Нет, иногда в «Космополитене» пишут вполне дельные вещи!
– Теперь ты убедилась, что я тебе не врал? – Я зло повесил пальто на вешалку.
Пальто упало. Черт, опять эта петелька… Жена подстреленной птицей метнулась к моему пальто и с деланной старательностью принялась отряхивать его.
– Давай не будем об этом, – жалобно попросила она.
Я сдвинул брови.
– Значит, пусть Светка живет в квартире?
Мадам Еписеева дернулась, но тут же покорно согласилась:
– Хоть три Светки и одна Катька.
Ого! Уж не намекает ли она на Кэт? Ну тогда тем более! Отныне я буду звонить мадам Колосовой в открытую.
– То-то же! – строго сказал я, пригладил волосы и двинулся на кухню.
Угощаться рыбой с пивом.
– Сенечка-а! – Мария с умильной миной наблюдала за тем, как я ем. – А ты про машинку-то не наврал? Тебе эта толстуха деньги за постой отдала?
– Я никогда не вру, – веско пророкотал я. – Запомни, никогда!
Я прошел в прихожую и сунул руку во внутренний карман пальто. Денег не было!!! Я покрылся холодным потом и проверил еще раз. Пусто!!!
– Ты что-то ищешь, доро… Сенечка? – наивно спросила мадам Еписеева.
– Тут… у меня… лежали, – еле вымолвил я.
– Это я покопалась, не волнуйся, – просто сказала Маша и почесала спину.
Ну что ты будешь делать с этими женщинами! Покопалась! Я набычился, прошествовал на кухню и строгим голосом осведомился:
– Там на твою «машинку» хватит?
Мадам Еписеева восторженно затрясла кудряшками.
«А то я добавлю», – хотел сказать я, но сдержался и поцеловал жену в накрашенные губы.
– Ты знаешь, у меня новость, – сказала она, высвободившись. – Я с работы уволилась…
– Что?!
– Лариска вон давно уж не работает. – Маша обиженно надулась. – Одни солярии, массажи да бассейны. Чем я хуже?
Торговать я был больше не в силах. Да и девушка Елена уехала: кто же у меня купит очередную партию нижнего белья? Разве что взять в гимназии еще пару часов какого-нибудь предмета? О моем потайном преферансе Мария не знает. А что еще я могу попросить у Хренова? Ничего!!!
– Может, по-твоему, и мне на рынок податься?! Как Витальке? – недовольно спросил я.
– А почему бы и нет? Все лучше, чем на рыбалку-то мотаться, – невозмутимо ответила Мария и прижалась ко мне всем телом.
– Не забывай, что я учитель! – отпарировал я. – К тому же твоего обалдуя никакими рынками не прокормишь. А еще в солярий его води. Он и так весь черный.
– Да ты что! Володьку не прокормишь?! – обиделась мадам Еписеева. – Ему ж, кроме мотоцикла, ничего и не надо. Никаких соляриев. Он еще когда маленький был – два яичка по рупь пять съест, а два по рупь тридцать – уже не может!
– Не знаю, не знаю, – с сомнением проговорил я. – Теперь он, по-моему, двумя яичками вряд ли обойдется.
– Точно тебе говорю, – ласково подтвердила Мария. – Ну хочешь, я с Хреновым поговорю? Он тебе сверхурочных подбросит…
Возмутиться я не успел, так как Мария впилась в мои губы хищным и не слишком искренним поцелуем.
– Я уж с Игорем как-нибудь сам, – просипел я. – Но имей в виду, Мария, – добавил я взволнованно, – я сделаю это вовсе не ради твоего хулиганистого отпрыска! Ради тебя!
Мадам Еписеева потупилась.
– И что вы с Володькой не поделили? Он ведь добрый и наивный, совсем как ты!
Знала бы ты, что это наивное дитя выделывает, когда ты на работе. Но теперь с этим покончено! Раз и навсегда. Матушка проследит за возлюбленным чадом. В перерывах между солярием и бассейном!
– Когда он был совсем крохой, – умильно продолжала Мария, – у нас кошка жила. Так ее вдруг что-то раздуло…
– Может, оставим эти гадости? – предложил я.
– Да это я только так, для примера. – Она повела плечами. – Так вот, значит, раздуло ее, а Вовик всем своим дружкам по котеночку пообещал. Вот месяц проходит, другой. К Володьке-то и пристают: где котята обещанные? А кошка сдулась и даже отощала как-то…
– Ну хватит! – взмолился я.
– Немного осталось. Ну а Вовик и говорит: это, дескать, не котята были, а газы…
Мария захохотала так, что у нее выступили слезы. Меня же эта душещипательная история нисколько не впечатлила.
– Ну ладно, так и быть. Поговорю я с Хреновым…
Мадам Еписеева с визгом бросилась мне на шею и покрыла мое лицо быстрыми, мелкими поцелуями.
«Ласковые они, все-таки, женщины, когда с ними душа в душу», – растроганно подумал я.
Теперь надо изобрести новый гимназический предмет. И заинтересовать Игоря.
Глава 53
Не продается вдохновенье…
– И ты туда же!!! Отвечай, откуда у тебя в комнате эта гадость?! Мужик проснулся?!
Меня передернуло от дикого крика в коридоре. Что это значит – «мужик проснулся»? Тут не то что мужик – мертвый олень проснется. За окном разгорался весенний день. Воробьи, которые еще вчера сидели нахохленные на ветке, сегодня весело гадили на теснящиеся у подъезда автомобили. Любой фенолог сказал бы, что скоро май. А вдохновленный ими (фенологом и маем) поэт не преминул бы заметить что-нибудь о ночных соловьях.
– Я ТЕБЯ спрашиваю или нет?! – продолжала надрываться мадам Еписеева.
В ответ что-то невразумительно булькало.
Я извлек ноги из-под теплого одеяла и сунул их в тапочки. На цыпочках подкрался к двери и осторожно выглянул из комнаты. Моим глазам предстала совершенно невероятная картина. Посреди коридора, понурив вихрастую голову, топтался хулиган Еписеев. Перед ним бесновалась Мария. Она то и дело выкрикивала: «Я тебя спрашиваю?!» – и трясла у еписеевского носа огромным бежевым лифчиком, который вполне сгодился бы для рекордсменки-буренки. Лифчик раскачивался из стороны в сторону, позвякивая тяжелыми застежками.
«Что-то в последнее время меня слишком часто преследует этот предмет туалета, – подумал я и двинулся к ванной комнате.
– Сеня! – воззвала мадам Елисеева. – Ты у нас педагог! Ты мужчина, наконец! Врежь ты этому щенку! Я уже всю руку об него отбила!
В доказательство она потрясла красной ладошкой. Еписеев исподлобья взглянул на меня и сделал попытку приблизиться к своему мотоциклу. Маша заметила его маневр.
– Куд-да?!! – корабельной сиреной взвыла она. – Ты сначала ответь, откуда у тебя ЭТО?!
– Да не мое оно, не мое, – проворчал Елисеев и злорадно глянул на меня: ну, мол, сейчас и тебе достанется на орехи. – Ты лучше у своего Кириллыча спроси…
– Я т-те дам сейчас Кириллыча, я т-те дам! – Мария принялась хлестать лифчиком по хулиганским щекам. – Ну ты подумай, Сень, – завершив экзекуцию, жена уставилась на меня, – захожу я в комнату, мальчика разбудить, и вижу в углу вот это! – Она потрясла бежевой тряпицей перед моим носом. Я инстинктивно сжался. – Ну! Откуда это, я спрашиваю?! Откуда?!
О! Я-то прекрасно знал откуда! Наверняка лифчик выпал из Елениных тюков и баулов. Когда мы в спешке покидали квартиру. По-человечески мне было жаль беднягу Еписеева. Однако воспоминания о его проделках и издевательствах взяли верх. Я решил не признаваться.
– Разбирайтесь сами, – буркнул я, проскользнул в ванную и закрыл задвижку.
Начищая зубы до кафельного блеска, я слушал жалобные завывания Еписеева. Но как только я покончил с гигиеническими процедурами, шум стих.
– Ты у меня вспомнишь, козел! – прошипели под дверью.
Мотоцикл загрохотал вниз по лестнице.
Я вышел.
– С Володей что-то творится, – скорбно проговорила Мария.
– Да все нормально, – пробубнил я, уткнув лицо в полотенце. – Не он первый…
– Но это же ужасно! Значит, пока нас нет дома, он приводит женщин! Старух каких-то, судя по размерам этой штуки!
Я вышел из ванной.
– 95-D бывает не только у старух, – тоном знатока заметил я.
Мария ошеломленно уставилась на меня. Переступила с ноги на ногу и ласково спросила:
– Ты кушать будешь?
– ЕСТЬ я не хочу!
– Но у тебя же сегодня такой важный разговор? Хотя бы кашки?
Ах да! Совсем забыл. Надо поговорить с Хреновым относительно бесполезной, но хорошо оплачиваемой гимназической деятельности. На кашку придется согласиться. Только вот что бы предложить?
По пути на работу я так ничего и не придумал. В учительской, которая теперь была похожа на кабинет партийного деятеля средней руки, меня встретила только Сонечка. Сегодня был как раз день ее секс-факультатива. «Вот это я смог бы потянуть», – подумал я. Но, вспомнив, какую истерику закатила Софья Петровна, когда я ненароком посягнул на ее биологические часы, я отверг эту мысль. Не хватало еще, чтобы из-за ее козней я вылетел и из гимназии!
– Здравствуйте, Софья Петровна! Как идет торговля хот-догами? – поинтересовался я.
Из угла донеслось шипение, словно вдруг ожили все Сонечкины заспиртованные гады.
– Что ж, – понял я шипение по-своему, – будем надеяться, что нынешние выходные будут более удачными.
На стене в золоченой рамке висело расписание уроков. Напротив фамилии Еписеев А. К. (Боже! Это я!) старческим почерком с завитушками было выведено:
Стихосложение. 15 минут. Остальные полчаса – введение в курс лекций поДеловому отказу от сотрудничества с неконкуренто – и неплатежеспособным партнером или сотрудником, неудовлетворительно выполняющим свои непосредственные обязанности.
Совсем изъять из гимназической программы стихи, как ни бился Хренов и ни доказывал, что будущей деловой элите это ни к чему, РОНО не разрешило. Значит, теперь мне придется за четверть часа объять всю поэзию от Пушкина до Бродского. А остальные тридцать минут бубнить о правилах написания вежливого, но хамского отказа разным категориям лиц. К слову, этому самому отказу в хреновской программе было посвящено не менее четверти всех занятий по русскому языку. Остальные три четверти занимала подобная же, но необходимая «нашему будущему» ересь.
Радовало одно – класс, вернее, группа второй ступени, у меня теперь небольшая. Всего пять человек.
По школьным коридорам разнеслись позывные, которые теперь заменяли звонок:
Вечерний звон, вечерний звон…
Как много дум…
Впрочем, нет. Думы нынешних школьников также должны быть новыми, а потому слащавый мужской голос пропел по-английски:
Those evening bells, those evening bells…
Пора на урок. Я картинно помахал Сонечке, обложившейся брошюрками по культуре секса, и вышел из учительской. Хренова придется ловить после уроков.
Класс встретил меня стуком отодвигаемых компьютерных клавиатур. Так некогда гимназисты стучали крышками парт. Ученики в костюмчиках с бабочками учтиво склонили головы.
– Итак, господа, – я прошелся мимо своего компьютера, – сегодня часть нашей лекции посвящена стихосложению. Или, как его еще называют, поэзии.
После этих слов вскинулась рука выскочки и отличника Мити Убытько. Я кивнул.
– Господин учитель, – заговорил Митя, напирая на украинское «г», – дозвольте вопрос? Мы же юные бизнесмены, зачем нам стихи?
– Дело в том, ребя… господа, – я несколько заискивающе посмотрел на «юного бизнесмена», отец которого – вполне зрелый бизнесмен – внес плату за весь курс обучения, а потому Хренов настоятельно рекомендовал быть к мальчику повнимательнее, – что мы готовим из вас широко образованных людей. Так что, пока поэзия еще существует, придется изучать и ее…
Пан Убытько, видимо, согласился с этой немудреной сентенцией и послушно приготовился слушать дальше.
– Может, кто-то из вас помнит какое-нибудь стихотворение? – неуверенно поинтересовался я. – Мы могли бы рассмотреть поэзию на его примере.
Гимназисты молчали. Я уже хотел «рассмотреть» поэзию на примере пушкинского «Лукоморья». Но тут опять поднялась рука пана Убытько.
– Я тут знаю один…
Пятнадцать минут, отведенные для поэзии, истекали, и я согласился с ученической инициативой. Митя вышел из-за компьютера, откашлялся и прочел следующие бессмертные строки:
Купыла мамо коныка,
а конык – бэз ногы
Яка цикава игрышка!
Ыгы! Ыгы! Ыгы!
Не успел я удивиться, как в класс влетел Игорь Хренов.
– Переходите к бизнес-письму, господин Еписеев, – сказал он строго и прошептал мне на ухо: – Давай закругляйся!
– Да мы же только начали, – прошептал я в ответ.
Но Хренов затряс головой.
Митя Убытько ждал похвалы. И она последовала.
– Молодец! – веско обронил я и завершил урок поэзии таким пассажем: – На примере этого стихотворения, господа, вы можете уяснить себе сразу и понятие рифмы, и понятие белого стиха. Великолепно созвучие существительного женского рода единственного числа родительного падежа «ногы» и междометия «ыгы».
Пять подростков непонимающе смотрели на меня.
– А белый стих здесь – «коныка» и «игрышка».
Учащиеся, как было заведено, захлопали. Я повернулся к Хренову.
– Игорь, мне надо с тобой поговорить. Тебя не поймаешь…
Он сделал круглые глаза и замахал рукой. После уроков, мол.
Меня передернуло от дикого крика в коридоре. Что это значит – «мужик проснулся»? Тут не то что мужик – мертвый олень проснется. За окном разгорался весенний день. Воробьи, которые еще вчера сидели нахохленные на ветке, сегодня весело гадили на теснящиеся у подъезда автомобили. Любой фенолог сказал бы, что скоро май. А вдохновленный ими (фенологом и маем) поэт не преминул бы заметить что-нибудь о ночных соловьях.
– Я ТЕБЯ спрашиваю или нет?! – продолжала надрываться мадам Еписеева.
В ответ что-то невразумительно булькало.
Я извлек ноги из-под теплого одеяла и сунул их в тапочки. На цыпочках подкрался к двери и осторожно выглянул из комнаты. Моим глазам предстала совершенно невероятная картина. Посреди коридора, понурив вихрастую голову, топтался хулиган Еписеев. Перед ним бесновалась Мария. Она то и дело выкрикивала: «Я тебя спрашиваю?!» – и трясла у еписеевского носа огромным бежевым лифчиком, который вполне сгодился бы для рекордсменки-буренки. Лифчик раскачивался из стороны в сторону, позвякивая тяжелыми застежками.
«Что-то в последнее время меня слишком часто преследует этот предмет туалета, – подумал я и двинулся к ванной комнате.
– Сеня! – воззвала мадам Елисеева. – Ты у нас педагог! Ты мужчина, наконец! Врежь ты этому щенку! Я уже всю руку об него отбила!
В доказательство она потрясла красной ладошкой. Еписеев исподлобья взглянул на меня и сделал попытку приблизиться к своему мотоциклу. Маша заметила его маневр.
– Куд-да?!! – корабельной сиреной взвыла она. – Ты сначала ответь, откуда у тебя ЭТО?!
– Да не мое оно, не мое, – проворчал Елисеев и злорадно глянул на меня: ну, мол, сейчас и тебе достанется на орехи. – Ты лучше у своего Кириллыча спроси…
– Я т-те дам сейчас Кириллыча, я т-те дам! – Мария принялась хлестать лифчиком по хулиганским щекам. – Ну ты подумай, Сень, – завершив экзекуцию, жена уставилась на меня, – захожу я в комнату, мальчика разбудить, и вижу в углу вот это! – Она потрясла бежевой тряпицей перед моим носом. Я инстинктивно сжался. – Ну! Откуда это, я спрашиваю?! Откуда?!
О! Я-то прекрасно знал откуда! Наверняка лифчик выпал из Елениных тюков и баулов. Когда мы в спешке покидали квартиру. По-человечески мне было жаль беднягу Еписеева. Однако воспоминания о его проделках и издевательствах взяли верх. Я решил не признаваться.
– Разбирайтесь сами, – буркнул я, проскользнул в ванную и закрыл задвижку.
Начищая зубы до кафельного блеска, я слушал жалобные завывания Еписеева. Но как только я покончил с гигиеническими процедурами, шум стих.
– Ты у меня вспомнишь, козел! – прошипели под дверью.
Мотоцикл загрохотал вниз по лестнице.
Я вышел.
– С Володей что-то творится, – скорбно проговорила Мария.
– Да все нормально, – пробубнил я, уткнув лицо в полотенце. – Не он первый…
– Но это же ужасно! Значит, пока нас нет дома, он приводит женщин! Старух каких-то, судя по размерам этой штуки!
Я вышел из ванной.
– 95-D бывает не только у старух, – тоном знатока заметил я.
Мария ошеломленно уставилась на меня. Переступила с ноги на ногу и ласково спросила:
– Ты кушать будешь?
– ЕСТЬ я не хочу!
– Но у тебя же сегодня такой важный разговор? Хотя бы кашки?
Ах да! Совсем забыл. Надо поговорить с Хреновым относительно бесполезной, но хорошо оплачиваемой гимназической деятельности. На кашку придется согласиться. Только вот что бы предложить?
По пути на работу я так ничего и не придумал. В учительской, которая теперь была похожа на кабинет партийного деятеля средней руки, меня встретила только Сонечка. Сегодня был как раз день ее секс-факультатива. «Вот это я смог бы потянуть», – подумал я. Но, вспомнив, какую истерику закатила Софья Петровна, когда я ненароком посягнул на ее биологические часы, я отверг эту мысль. Не хватало еще, чтобы из-за ее козней я вылетел и из гимназии!
– Здравствуйте, Софья Петровна! Как идет торговля хот-догами? – поинтересовался я.
Из угла донеслось шипение, словно вдруг ожили все Сонечкины заспиртованные гады.
– Что ж, – понял я шипение по-своему, – будем надеяться, что нынешние выходные будут более удачными.
На стене в золоченой рамке висело расписание уроков. Напротив фамилии Еписеев А. К. (Боже! Это я!) старческим почерком с завитушками было выведено:
Стихосложение. 15 минут. Остальные полчаса – введение в курс лекций поДеловому отказу от сотрудничества с неконкуренто – и неплатежеспособным партнером или сотрудником, неудовлетворительно выполняющим свои непосредственные обязанности.
Совсем изъять из гимназической программы стихи, как ни бился Хренов и ни доказывал, что будущей деловой элите это ни к чему, РОНО не разрешило. Значит, теперь мне придется за четверть часа объять всю поэзию от Пушкина до Бродского. А остальные тридцать минут бубнить о правилах написания вежливого, но хамского отказа разным категориям лиц. К слову, этому самому отказу в хреновской программе было посвящено не менее четверти всех занятий по русскому языку. Остальные три четверти занимала подобная же, но необходимая «нашему будущему» ересь.
Радовало одно – класс, вернее, группа второй ступени, у меня теперь небольшая. Всего пять человек.
По школьным коридорам разнеслись позывные, которые теперь заменяли звонок:
Вечерний звон, вечерний звон…
Как много дум…
Впрочем, нет. Думы нынешних школьников также должны быть новыми, а потому слащавый мужской голос пропел по-английски:
Those evening bells, those evening bells…
Пора на урок. Я картинно помахал Сонечке, обложившейся брошюрками по культуре секса, и вышел из учительской. Хренова придется ловить после уроков.
Класс встретил меня стуком отодвигаемых компьютерных клавиатур. Так некогда гимназисты стучали крышками парт. Ученики в костюмчиках с бабочками учтиво склонили головы.
– Итак, господа, – я прошелся мимо своего компьютера, – сегодня часть нашей лекции посвящена стихосложению. Или, как его еще называют, поэзии.
После этих слов вскинулась рука выскочки и отличника Мити Убытько. Я кивнул.
– Господин учитель, – заговорил Митя, напирая на украинское «г», – дозвольте вопрос? Мы же юные бизнесмены, зачем нам стихи?
– Дело в том, ребя… господа, – я несколько заискивающе посмотрел на «юного бизнесмена», отец которого – вполне зрелый бизнесмен – внес плату за весь курс обучения, а потому Хренов настоятельно рекомендовал быть к мальчику повнимательнее, – что мы готовим из вас широко образованных людей. Так что, пока поэзия еще существует, придется изучать и ее…
Пан Убытько, видимо, согласился с этой немудреной сентенцией и послушно приготовился слушать дальше.
– Может, кто-то из вас помнит какое-нибудь стихотворение? – неуверенно поинтересовался я. – Мы могли бы рассмотреть поэзию на его примере.
Гимназисты молчали. Я уже хотел «рассмотреть» поэзию на примере пушкинского «Лукоморья». Но тут опять поднялась рука пана Убытько.
– Я тут знаю один…
Пятнадцать минут, отведенные для поэзии, истекали, и я согласился с ученической инициативой. Митя вышел из-за компьютера, откашлялся и прочел следующие бессмертные строки:
Купыла мамо коныка,
а конык – бэз ногы
Яка цикава игрышка!
Ыгы! Ыгы! Ыгы!
Не успел я удивиться, как в класс влетел Игорь Хренов.
– Переходите к бизнес-письму, господин Еписеев, – сказал он строго и прошептал мне на ухо: – Давай закругляйся!
– Да мы же только начали, – прошептал я в ответ.
Но Хренов затряс головой.
Митя Убытько ждал похвалы. И она последовала.
– Молодец! – веско обронил я и завершил урок поэзии таким пассажем: – На примере этого стихотворения, господа, вы можете уяснить себе сразу и понятие рифмы, и понятие белого стиха. Великолепно созвучие существительного женского рода единственного числа родительного падежа «ногы» и междометия «ыгы».
Пять подростков непонимающе смотрели на меня.
– А белый стих здесь – «коныка» и «игрышка».
Учащиеся, как было заведено, захлопали. Я повернулся к Хренову.
– Игорь, мне надо с тобой поговорить. Тебя не поймаешь…
Он сделал круглые глаза и замахал рукой. После уроков, мол.
Глава 54
Мне сверху видно все
После уроков я заглянул в роскошный кабинет Генерального менеджера Хренова.
– А Игорь Вадимыча нет, – развела руками лупоглазая молоденькая секретарша.
– Но он в школе? – с надеждой спросил я.
– У нас ГИМНАЗИЯ! – возмутилась девица.
Господи, гимназия у них! Ты, небось, это слово-то впервые три дня назад правильно произносить научилась, овечья твоя голова. А писать – так и до сих пор не умеешь…
– Ну хорошо, – согласился я, – пусть гимназия. Мой вопрос остается в силе.
– Игорь Вадимович, – секретарша надула губы, – в спортинг-лофте, проводит тренинг с апгрэйдерами.
То есть, если по-человечески, Игорь в спортзале занимается со старшеклассниками. Я побрел в спортзал. Из пристройки доносился свежий запах юношеского пота. Я приоткрыл дверь. Когда-то здесь колотил мячом по облупленному полу ненавистный Мухрыгин. Теперь зал был уставлен американскими тренажерами и устлан татами. В середине этого японского великолепия стоял Хренов в белоснежном кимоно. Его правая нога была поднята под углом в сорок пять градусов. Руки выписывали невообразимые иероглифы. Однако пробор на голове сансэя был по-прежнему безупречен.
– А теперь мы поиграем в веселую игру КА-РА-ТЭ! – выдохнул Игорь и ударил крепкой пяткой по ватному зеленому чучелу.
Чучело испуганно вздрогнуло и повалилось на пол. Так же, наверное, повалился бы и я. Апгрэйдеры (то есть старшеклассники) восхищенно загудели.
– Игорь, – нерешительно позвал я. – Можно тебя на минуточку?
– Подожди, старик! Нам совсем немного осталось. Вот только добью этого гада…
Хренов поднял измученное чучело и опять отправил его в нокаут.
– Понятно? – обратился он к гимназистам. – Выполняйте…
Мой зеленый ватный собрат скрылся в толпе белых кимоно и беспомощно замахал беспалыми руками.
– Ну ты даешь, – сказал я, когда мы вошли в тренерскую. – Словно по-настоящему… Прямо война!
– А как иначе? Теперь, Сеня, жизнь такая: или ты, или тебя. Впрочем, она всегда такая. – Игорь вытер лицо полотенцем. – Так о чем ты поговорить хотел?
Я достал сигареты и закурил, обдумывая свою речь. Хренов поморщился:
– Бросал бы ты эту дрянь.
– А ты разве… трубку… – не успел удивиться я.
– Давно бросил. В Америке, между прочим, теперь не курят. Только мы, дураки.
Я поискал, обо что бы затушить бычок. Но Игорь хлопнул меня по плечу – кури, мол, не стесняйся – и пододвинул ко мне пустую банку от теннисных мячиков. Сбросив столбик пепла в ее девственную чистоту, я промямлил:
– Мне бы еще какой предмет взять… В смысле, дополнительно…
– Тебе что ж, префа не хватает? – удивился Хренов.
Я пожал плечами.
– Как сказать…
– Понятно. Значит, денег. Или ты такой патриот нашего дела?
– Ну да, – начал извиваться я. – Мне вообще кажется, что курс далеко не полон.
Хренов иронически взглянул на меня. Его белое кимоно резко контрастировало с загорелой волосатой грудью.
– Не дури мне мозги, Сеня.
– Нет, я серьезно, – продолжал я. – Почему бы нам не ввести одну маленькую, но очень нужную, как ты говоришь, для будущего, дисциплинку?
– Какую, например? – Хренов сжал пальцы на босых мускулистых ногах, будто от холода.
Я тоже поежился.
– Ты сам говоришь, что жизнь это «или – или». Но это ведь касается не только каратэ и грамотного составления разных деловых бумажек.
– Юриста я уже пригласил, – заметил Хренов. – Со следующей недели будет вести курс.
– А как же житейские дела? Вот ты, к примеру, хорошо умеешь врать?
Игорь опешил. Его пальцы заскребли по полу каморки, из которой еще не успел выветриться стойкий мухрыгинский дух.
– Да зачем мне врать-то?
– Ты хочешь сказать, что никогда не врал? – наступал я.
– Ну почему же… – замялся он. – Иногда приходилось.
– Так вот и нашим питомцам придется делать это чуть ли не ежедневно. Врать партнерам, клиентам, женщинам, наконец.
– Ты предлагаешь мне ввести штатную должность учителя вранья? – догадался Хренов.
– В общем, да. Если называть вещи своими именами.
– Старик, но это уж полный цинизм!
– А проходить Пушкина за четверть часа не цинизм?
Игорь тяжело вздохнул.
– Ты опять за свое. Ну как мы объясним родителям, что в гимназии их детей учат еще и врать?
Я подумал и сказал:
– А мы назовем этот предмет как-нибудь иначе… Мм… Да вот хоть политес. Или дипломатия.
– Мысль ценная! – одобрил Игорь. – А на роль учителя этого самого политеса ты, разумеется, прочишь себя?
Я скромно потупился.
– А ты знаешь, я тебе верю! – выпалил Хренов. – В смысле, что врать ты умеешь очень хорошо. – Он прищурился и неожиданно спросил: – Ну, давай, выкладывай начистоту, зачем тебе сверхурочные?
Я попытался вывернуться, но Игорь вцепился в меня железной хваткой.
– Что-то не нравишься ты мне, Сеня. Чудной ты какой-то стал после женитьбы.
Дверь распахнулась, и в тренерскую заглянула коротко стриженная голова.
– Сансэй, моваши мы уже отработали.
Хренов ответил, что сейчас вернется. К чучелу и апгрэйдерам.
– Знаешь что, – заявил он мне, когда ученическая голова скрылась, – нам надо поговорить. Здесь, сам понимаешь, не место. Тут недалеко ресторанчик есть. Китайский, кажется. Называется «Лунный ковш». Давай там, через два часа.
Траты? В то время, когда я в такой критической ситуации? Да и денег у меня с собой нет. Я запротестовал.
– А Игорь Вадимыча нет, – развела руками лупоглазая молоденькая секретарша.
– Но он в школе? – с надеждой спросил я.
– У нас ГИМНАЗИЯ! – возмутилась девица.
Господи, гимназия у них! Ты, небось, это слово-то впервые три дня назад правильно произносить научилась, овечья твоя голова. А писать – так и до сих пор не умеешь…
– Ну хорошо, – согласился я, – пусть гимназия. Мой вопрос остается в силе.
– Игорь Вадимович, – секретарша надула губы, – в спортинг-лофте, проводит тренинг с апгрэйдерами.
То есть, если по-человечески, Игорь в спортзале занимается со старшеклассниками. Я побрел в спортзал. Из пристройки доносился свежий запах юношеского пота. Я приоткрыл дверь. Когда-то здесь колотил мячом по облупленному полу ненавистный Мухрыгин. Теперь зал был уставлен американскими тренажерами и устлан татами. В середине этого японского великолепия стоял Хренов в белоснежном кимоно. Его правая нога была поднята под углом в сорок пять градусов. Руки выписывали невообразимые иероглифы. Однако пробор на голове сансэя был по-прежнему безупречен.
– А теперь мы поиграем в веселую игру КА-РА-ТЭ! – выдохнул Игорь и ударил крепкой пяткой по ватному зеленому чучелу.
Чучело испуганно вздрогнуло и повалилось на пол. Так же, наверное, повалился бы и я. Апгрэйдеры (то есть старшеклассники) восхищенно загудели.
– Игорь, – нерешительно позвал я. – Можно тебя на минуточку?
– Подожди, старик! Нам совсем немного осталось. Вот только добью этого гада…
Хренов поднял измученное чучело и опять отправил его в нокаут.
– Понятно? – обратился он к гимназистам. – Выполняйте…
Мой зеленый ватный собрат скрылся в толпе белых кимоно и беспомощно замахал беспалыми руками.
– Ну ты даешь, – сказал я, когда мы вошли в тренерскую. – Словно по-настоящему… Прямо война!
– А как иначе? Теперь, Сеня, жизнь такая: или ты, или тебя. Впрочем, она всегда такая. – Игорь вытер лицо полотенцем. – Так о чем ты поговорить хотел?
Я достал сигареты и закурил, обдумывая свою речь. Хренов поморщился:
– Бросал бы ты эту дрянь.
– А ты разве… трубку… – не успел удивиться я.
– Давно бросил. В Америке, между прочим, теперь не курят. Только мы, дураки.
Я поискал, обо что бы затушить бычок. Но Игорь хлопнул меня по плечу – кури, мол, не стесняйся – и пододвинул ко мне пустую банку от теннисных мячиков. Сбросив столбик пепла в ее девственную чистоту, я промямлил:
– Мне бы еще какой предмет взять… В смысле, дополнительно…
– Тебе что ж, префа не хватает? – удивился Хренов.
Я пожал плечами.
– Как сказать…
– Понятно. Значит, денег. Или ты такой патриот нашего дела?
– Ну да, – начал извиваться я. – Мне вообще кажется, что курс далеко не полон.
Хренов иронически взглянул на меня. Его белое кимоно резко контрастировало с загорелой волосатой грудью.
– Не дури мне мозги, Сеня.
– Нет, я серьезно, – продолжал я. – Почему бы нам не ввести одну маленькую, но очень нужную, как ты говоришь, для будущего, дисциплинку?
– Какую, например? – Хренов сжал пальцы на босых мускулистых ногах, будто от холода.
Я тоже поежился.
– Ты сам говоришь, что жизнь это «или – или». Но это ведь касается не только каратэ и грамотного составления разных деловых бумажек.
– Юриста я уже пригласил, – заметил Хренов. – Со следующей недели будет вести курс.
– А как же житейские дела? Вот ты, к примеру, хорошо умеешь врать?
Игорь опешил. Его пальцы заскребли по полу каморки, из которой еще не успел выветриться стойкий мухрыгинский дух.
– Да зачем мне врать-то?
– Ты хочешь сказать, что никогда не врал? – наступал я.
– Ну почему же… – замялся он. – Иногда приходилось.
– Так вот и нашим питомцам придется делать это чуть ли не ежедневно. Врать партнерам, клиентам, женщинам, наконец.
– Ты предлагаешь мне ввести штатную должность учителя вранья? – догадался Хренов.
– В общем, да. Если называть вещи своими именами.
– Старик, но это уж полный цинизм!
– А проходить Пушкина за четверть часа не цинизм?
Игорь тяжело вздохнул.
– Ты опять за свое. Ну как мы объясним родителям, что в гимназии их детей учат еще и врать?
Я подумал и сказал:
– А мы назовем этот предмет как-нибудь иначе… Мм… Да вот хоть политес. Или дипломатия.
– Мысль ценная! – одобрил Игорь. – А на роль учителя этого самого политеса ты, разумеется, прочишь себя?
Я скромно потупился.
– А ты знаешь, я тебе верю! – выпалил Хренов. – В смысле, что врать ты умеешь очень хорошо. – Он прищурился и неожиданно спросил: – Ну, давай, выкладывай начистоту, зачем тебе сверхурочные?
Я попытался вывернуться, но Игорь вцепился в меня железной хваткой.
– Что-то не нравишься ты мне, Сеня. Чудной ты какой-то стал после женитьбы.
Дверь распахнулась, и в тренерскую заглянула коротко стриженная голова.
– Сансэй, моваши мы уже отработали.
Хренов ответил, что сейчас вернется. К чучелу и апгрэйдерам.
– Знаешь что, – заявил он мне, когда ученическая голова скрылась, – нам надо поговорить. Здесь, сам понимаешь, не место. Тут недалеко ресторанчик есть. Китайский, кажется. Называется «Лунный ковш». Давай там, через два часа.
Траты? В то время, когда я в такой критической ситуации? Да и денег у меня с собой нет. Я запротестовал.