Николаев Константин Николаевич. Брачный сезон или Эксперименты с женой

   – Дурачок! Я просто хочу, чтобы мы выглядели как люди!
   Где бы мне узнать, кто такие эти люди, на которых ссылается Мария? И почему они имеют привычку наряжаться столь кошмарным образом?
   Костюм пришлось внести в графу предстоящих расходов.
   Остаток дня мы провели в магазинах. К платью и моему маскарадному наряду прибавились следующие пункты: три банки икры, какие-то жуткие ленты, огромная кукла со вставными глазами («На машину, как все, посадим», – пояснила Мария), нэпманские штиблеты с загнутыми носами, обручальные кольца с алмазной гранью, дюжина тошнотворно сладкого шампанского, сетчатые белые колготки и прочая, и прочая. Я боялся, что, когда придет время закупок, не хватит не только моей зарплаты, но всего фонда заработной платы нашей школы, пардон, гимназии. Но мадам Еписеева несколько успокоила меня:
   – У меня есть кое-какие сбережения для такого случая. Как развелась, сразу же начала копить…
   Подумать только, какая предусмотрительная!
   – А потом, мы ведь еще твою квартиру сдадим, – добавила Маша.
   Вымотавшись, как походный конь Рюрика, я проводил свою невесту до дома и наконец поехал к себе. О том, что на постой ко мне попросилась мадам Рыбкина, я как-то забыл. И потому, обнаружив, что все окна моей квартиры сияют иллюминацией, поначалу перепугался.
   Я позвонил в дверь. На пороге возникла знойная женщина с рыжей гривой. Она одарила меня ослепительной улыбкой.
   – Это ты в Черустях так загорела? – поинтересовался я.
   – Ага, – к моему удивлению, ответила Светлана и закрыла за мной дверь.
   – Зимой?!
   – А солярий на что, дурачок! Или ты думаешь, что Черусти на Северном полюсе?
   В моей убогонькой прихожей царил восхитительный аромат, мутное зеркало блистало не свойственным ему никогда блеском; пол, казалось, улыбался своему нерадивому хозяину. В комнате был накрыт стол с шампанским и фруктами. Играла тихая музыка. В моем доме правила бал волоокая дива в шелковом халате.
   От неожиданности облившись шампанским – с вином у меня, как я и говорил, всегда проблемы, – я чокнулся со Светой, выпил и восхищенно уставился на нее.
   – Что, нравлюсь? – прямо спросила она. – Это хорошо! Но главное, чтобы я понравилась директору фирмы. Меня тут пристроили в одну контору. Они обувь итальянскую закупают. Надо, чтобы директор увидел во мне женщину со вкусом. И тогда… Италия моя.
   – Мне, значит, понравиться – не главное, – немного обиделся я и забубнил: – Ну конечно, Сенька безотказный, Сенька и квартиру, и себя, и вообще что хочешь отдаст на растерзание…
   – Ой-ой-ой, – дурашливо запричитала мадам Рыбкина. – Откуда это у нас такие мрачные мысли? Жениться, что ль, надумал?
   Я опешил. Откуда она знает?
   – А если и жениться?
   Глаза Светланы блеснули. Она оторвала банан от связки, очистила и проворно сжевала. Потом так же быстро наклонила бутылку и плеснула шампанского в бокалы. Мы молча чокнулись. Когда в воздухе утих хрустальный звон, Света пересела на диван и прижалась ко мне своим теплым коровьим боком.
   – Сенечка-а, – прогнусавила она, – ты серьезно, насчет женитьбы?
   Так, сейчас начнет отговаривать! Как такое возможно?! Ведь она даже не видела Машу! Но я ошибся.
   – А где вы думаете жить? – вкрадчиво спросила моя постоялица и положила голову мне на плечо.
   Я слегка размяк.
   – Ну вообще-то, у нее.
   – Чудесно! – Света почему-то захлопала в ладоши и плеснула еще шампанского. – За тебя и за твою невесту! Как ее, кстати, зовут?
   – Мария, – ответил я, ощущая в носу легкое потрескивание лопающихся игристых пузырьков.
   –Значит, у Машеньки будешь жить? – переспросила Светлана. – А с этой квартирой что? Съезжаться собираетесь?
   – Да нет. Подумываем сдавать, – ничего не подозревая, ответил я. – Какому-нибудь иностранцу. Поприличней…
   Мадам Рыбкина затараторила:
   – Ну зачем иностранцу-то? Зачем иностранцу? Я тебе чем не иностранец? Человек все же хорошо знакомый! Можно сказать, бывшая жена твоего друга. Сенечка-а! – опять затянула она. – Сдай эту квартирку мне, а? Зачем вам кого-то искать?
   В первую минуту я подумал, что все складывается как нельзя лучше. Но потом вспомнил о своей ревнивой невесте.
   – А Марии я что скажу?
   – Так и скажешь, что нашел, мол, одну иностранку. Похожа я на жительницу Парижа? – Светлана по-кошачьи выгнула спину, встала и прошлась по комнате, словно по подиуму. – Кутюр-то какой! Ты посмотри только!
   «Кутюр» был действительно эпохальный, но я решил не сдаваться.
   – Какой фигур! Какой мускулатур! – на кавказский манер начал восторгаться я.
   – Дурак! – Светка плюхнулась рядом со мной.
   – Тоже мне, нашлась парижанка, – продолжал издеваться я. – Да любой скажет, что перед ним коренная уроженка славного города Черусти!
   – Хамишь!
   – Отнюдь. Вот только Мария тебя сразу же узнает. Ведь вы уже виделись в ресторане, на Виталькином торжестве.
   – Так это она твоя невеста?
   Ну вот, сейчас-то уж точно начнется. Посыплются оскорбления, нелицеприятные эпитеты…
   – Очень хорошенькая, – сказала Светлана. – Жаль, что она тогда так быстро ушла… А ты скажи ей, что у тебя живет иностранка, – продолжала она, – а я спрячусь куда-нибудь, если она приедет. Или вообще уйду.
   – Ну что с тобой делать, – вздохнул я. – Живи уж.
   – Сенюльчик! – Это еще что за гадость такая? – Какая же ты прелесть!
   Мадам Рыбкина звонко чмокнула меня в заросшую за день щеку и вспорхнула с дивана.
   Я лежал на кухне и мучился. Во-первых, оттого, что приходилось с первых же дней нашей совместной жизни врать Маше. А во-вторых – и главным образом во-вторых, – из-за волнующей близости Светланы. Она лежала за стеной. Перед глазами так и стояло ее рубенсовское тело, рыжие волосы… Через десять минут подобной терапии я довел себя до белого каления. Я готов был ворваться в комнату, где мирно посапывала моя квартирантка.
   Ну уж нет! Где, черт побери, моя воля?! Нет, я не допущу подобного свинства. При живой-то невесте!

Глава 42
Мальчишник

   И вот приблизился заветный день. Пора было жениться. За этот месяц я встречался с мадам Еписеевой ежедневно и без устали разглагольствовал о нашем светлом будущем. Ну ни дать ни взять – советское радио в свои лучшие времена. Мария соглашалась с этой ослепительной перспективой, но как-то вяло. И тут же тащила меня в очередной магазин, поминая всуе каких-то «людей», на которых мы должны держать ориентир в мутном потоке современной жизни.
   В Машиной квартире уже висели тюлевое платье и мой безобразный костюм. Ее сын, хулиган Еписеев, довольно скептически относился к нашим приготовлениям. Увидев свадебное платье, он оторвался от мотоцикла и сказал, потирая промасленные руки:
   – Ого! Сеанс! Ромовая баба, тля буду! – и попытался потрогать черным пальцем нежную сетчатую фату.
   Маша хлопнула его по руке, и Вова, что-то ворча себе под нос, загрохотал мотоциклом по лестнице.
   Меня он не называл никак. То есть никак, и все. Ни «папа», ни даже «дядя Сеня». Владимир старался всячески обходить мою персону в разговорах. Правда, в телефонных беседах с приятелями он частенько употреблял словосочетание «этот козел». Особых сомнений, к кому оно относилось, я не испытывал.
   Мария ничего не замечала. Даже говорила она мало. А если говорила, то все больше о том, что нам надо бы, что мы обязаны были или что нам, к большому сожалению, никогда не придется купить. Поначалу меня беспокоили такие разговоры, но я взял себя в руки и решил, что наша семейная жизнь расставит все по местам. Действительно, ведь у женщины столько хлопот перед свадьбой! С моими проблемами и не сравнить! Тем более что проблем почти и не было.
   В моей квартире продолжала жить мадам Рыбкина. Она то и дело нетерпеливо спрашивала, скоро ли свадьба. Я неизменно называл сроки, а Светлана заявляла:
   – Господи! Скорее бы уже! Все соки ты из меня выпьешь, пока женишься…
   Какие это, интересно, соки? Хотя, понятно какие. Иногда, возвращаясь из похода по магазинам, я встречался на лестнице с вежливым бородатым господином в кожаном пальто. Он справлялся о моем самочувствии, словно приходился мне заботливым родственником. Через минуту с улицы доносился рев «БМВ».
   Мадам Еписеевой пришлось сказать, что квартиру я сдал за назначенную сумму пожилой иностранке. Хотя Светка («по дружбе», как заявляла она) платила гораздо меньше. Почти ничего.
   – Но я же плачу не за целую квартиру! – удивленно говорила она. – А только за угол…
   Мне приходилось изворачиваться и скрывать от Марии, что я получаю деньги еще и за курс преферанса в гимназии.
   Зато на работе дела обстояли – тьфу, тьфу, тьфу – лучше некуда. Игорь относился ко мне, как к брату, и постоянно зазывал в ресторан. Но мне было некогда.
   В школе появилось множество новых людей, а я учил гимназистов (человек шесть разнокалиберных мальчишек), как правильно писать слова «дезавуировать», «обналичка», «лизинг», «клиринг и «мониторинг». Родители моих учеников платили хорошо, так что было над чем биться. Мадам Еписеева была вполне довольна.
   Изредка я позванивал и Катьке. Но как только принимался отчитываться об очередных приобретениях (а о чем еще было рассказывать?), она почему-то всякий раз говорила:
   – Слушай, Васильев, ты извини, но я в запарке. Завтра нужно сдавать ведомость (или – завтра нужно подводить баланс), а у меня там еще и конь не валялся, травку не мял!
   Развела, понимаешь ли, табун! Человека выслушать уже некогда! О том, что моя фамилия должна вскоре измениться, я мадам Колосовой не говорил. Стеснялся. Еще засмеет, пожалуй…
   Наконец до нашей свадьбы остался один день. Я знал, что этот последний день мужчина проводит обычно в кругу друзей, за вином и скабрезными разговорами. Кажется, это называется «мальчишник». Но с кем проводить этот мальчишник мне?
   С Ленькой Тимирязьевым? Тогда вечер точно будет загублен на прослушивание мумуя и вкушение прасада.
   С Виталькой Рыбкиным? Но это будет сплошное пьянство и алкоголизм. А наутро мне надо выглядеть свежим!
   Я же хотел провести последний день своей холостой жизни в душевной обстановке. Получалось, что на мальчишник мне некого пригласить, кроме Катьки Колосовой. Да и «пригласить» – сильно сказано. В моей квартире постоянно торчала Светлана со своим бородатым директором.
   С отчаяния я позвонил лучшей подруге.
   – Кэт, – заплакал я, – только не говори, что у тебя завтра отчет или баланс. Потому что у меня завтра свадьба.
   Катька молчала.
   – Давай встретимся, а? Это ведь последний день моей холостой жизни.
   – Ладно, – смилостивилась Кэт, – приезжай. Только не смей даже заикаться о своей Еписеихе.
   Ревнует! Что ж, оно понятно. Женщины, они все такие. Что там говорить, если даже покойная бабушка говаривала мне в детстве:
   – Запомни, Сенечка, я никогда не смогу полюбить твою будущую жену, будь она хоть Мерилин Монро и Индира Ганди в одном лице, потому что я слишком сильно люблю тебя!
   Мадам Еписеева уважала народные традиции (она даже дала мне рукописный листок, где по пунктам было расписано, как должен вести себя жених в день свадьбы) и предоставила мне полную свободу в последний день моей жизни. Я имею в виду, холостой жизни… Я облачился в свой свадебный костюм и отправился к Кэт. Бабочку нацепить не решился. В душе моей плескалось умиление. Как же давно я не видел свою любимую… подругу. Металлическая дверь распахнулась на мои шаги. Я проскользнул в чистенькую прихожую, где на стенах висели стильные черно-белые картинки, и остолбенел. Передо мной стояла Мерилин Монро и Индира Ганди в одном флаконе. Такую смогла бы полюбить даже моя ревнивая бабушка!
   Халата с иероглифом на спине как не бывало. Катька уверенно высилась на высоченных шпильках. Шпильки переходили в умопомрачительно длинные ноги. Далее следовали коротенькая черная юбка и белоснежная блузка. На высокой груди поблескивала тоненькая цепочка. Венчало все это великолепие очаровательное лицо, обрамленное ворохом золотистых локонов. Я остолбенел. «Мой любимый цвет, мой любимый размер», – как говаривал ослик Иа-Иа.
   Романтический флер несколько развеялся, когда нимфа произнесла Катькиным голосом:
   – Что это на тебе за лапсердак? Васильев, тебе не приходило в голову, что в этом наряде ты похож на буржуина из «Мальчиша-Кибальчиша»? Это ж надо додуматься – натянуть на такие ляжки полосатые брюки!
   Я дернулся и хотел было пройтись по поводу Катькиной внешности, но не смог выдавить ни слова. Что уж тут скажешь…
   – Ну что стоишь-то, верста коломенская? – спросила Катька. – Проходи в комнату. Давай праздновать твой мальчишник. Или как там вы его называете?
   Я прошел в комнату и с наслаждением вдохнул уютный и знакомый запах Катькиного жилища. На журнальном столике стоял букет мелких цветочков, бутылка вина, сухое печенье… Я присовокупил к этому натюрморту шампанское и уселся на диван. Не хватало только треска поленьев в камине и кресла-качалки.
   Кэт уселась напротив меня и, зная мои недостатки, принялась вкручивать штопор в бутылку. Завершив эту операцию, она взялась за шампанское. Пробка хлопнула пистолетным выстрелом и с глухим стуком ударилась в потолок. Я вздрогнул, за воротник посыпалась штукатурка.
   Ухватившись за тяжелую бутылку, я разлил шипучку по бокалам. Кэт взяла бокал, наблюдая, как поднимаются и лопаются у поверхности пузырьки, и бросила туда кусочек шоколада. Коричневая плитка несколько секунд полежала на дне, а потом начала суматошно сновать вверх-вниз. Катька внимательно следила за этими передвижениями. Ее густые ресницы были неподвижны.
   – Ну что, мы так и будем молчать? – спросила она, оторвавшись наконец от бокала. – Может, повеселимся для порядка?
   – Что ж… – промямлил я.
   – Ладно, я скажу тост, – ее темные глаза сверкнули. – Мы с тобой, Сенечка, знакомы много лет, и я знаю тебя как облупленного… И вот… – она судорожно сглотнула, – ты женишься. Не ожидала, что это так скоро произойдет. Словом, счастья тебе! Почему бы тебе наконец не стать счастливым, дурак!
   Одним махом Кэт опрокинула бокал и грохнула его об пол. У меня на глаза навернулись слезы. Наверное, шампанское в нос ударило.
   – Спасибо тебе, Катя! – тихо сказал я и вежливо добавил: – Ты тоже когда-нибудь встретишь свою судьбу, и я еще погуляю на твоей свадьбе! Кстати, и ты приходи ко мне завтра. Свидетельницей будешь…
   Мадам Колосова как-то странно посмотрела мне в подбородок и сдавленно произнесла:
   – Ну уж нет. От этого ты меня избавь, пожалуйста.
   Черт! Я увлекся альтруизмом и совсем забыл, что о свадьбе ни слова! А я так надеялся, что она будет свидетельницей. Придется теперь звать Витальку Рыбкина. Можно, конечно, и Леньку попросить, да ведь он заявится со своей Саирой. Какой из него теперь свидетель? На эту роль требуется существо бойкое.
   Я плеснул еще шампанского и взялся за свой бокал. Надо было срочно поднимать Катьке настроение.
   – Дорогая Катя! Спасибо тебе за то, что ты у меня есть. Я очень надеюсь, что даже когда я буду в положении, – тут Катька захохотала, и я поправился, – в смысле, семейном положении, между нами все останется по-прежнему. Желаю тебе, чтобы ты всегда оставалась моей лучшей подругой.
   – Ну-ну! – усмехнулась мадам Колосова, выпила, подлила себе вина и закурила тоненькую сигаретку.
   Раскинувшись на диване, я таращился на Кэт и мечтал. Мне представлялось, как мы с Машей будем приходить в эту уютную квартирку, вот так же, только втроем, сидеть за столом, вести задушевные беседы. Мадам Еписеева обязательно полюбит мою подругу! Надо только, чтобы она узнала ее получше.
   Тем временем Катька пила стакан за стаканом и молола какую-то милую чушь о том, что завтра я, наверное, буду первым парнем на деревне и все невесты побросают своих женихов, как только увидят меня в этих полосатых брючках и кургузом пиджачке.
   Слушая ее болтовню, я думал, как бы незаметно взглянуть на часы. Женщины почему-то злятся, когда в их присутствии хочешь узнать время. Я максимально вытянул руку из рукава, якобы потянувшись за бутылкой, а когда наливал себе вина, краем глаза взглянул на циферблат. Ого! Уже почти одиннадцать! Это значит, что ровно через двенадцать часов я должен стоять у дверей Машиного дома при полном параде. Как бы сказать Катьке, что мне пора?
   Завозившись на диване, я чуть приподнял зад. Кэт внезапно умолкла и заглянула в мое багровое лицо. Она все поняла!
   – Нет уж, сиди! – пьяно крикнула она.
   Я бухнулся назад и предложил лживым голосом:
   – Давай еще выпьем?
   Она кивнула. Мы выпили еще вина. Я внимательно следил за красивым лицом моей подруги, надеясь, что после такой дозы алкоголя Катька заснет. Но нет. Спать она и не собиралась. Ее вдруг обуяла какая-то обреченная веселость.
   – Ну, что смотришь? – внезапно спросила Катька. – Ждешь, когда я засну, да? Чтобы смыться?
   Я затряс головой.
   – Неужели, зная меня столько лет, ты не можешь просто сказать, что тебе пора?
   – Да никуда мне еще не пора! Что ты? Я же сижу спокойно, – пробормотал я.
   И тут Кэт заплакала. Я окаменел. Нет, я, конечно, сотни раз наблюдал, как женщины плачут. Это задевает, трогает, их хочется пожалеть… Но Кэт?! Это было впервые!
   В эту минуту она была ужасно похожа на маленькую девочку с фотографии, висевшей у Афанасия Никитича. С длинных черных ресниц скатывались крупные капли. Кэт зло размазывала их по щекам, но продолжала реветь.
   – Кать, ты что?! – изумленно прошептал я.
   Она заревела еще пуще, но все так же беззвучно. Я опустился на подлокотник кресла и обнял Катьку за плечи. Она не успокаивалась, я ласково провел по непослушным завиткам волос и пробормотал:
   – Ну хватит, хватит…
   – Васи-ильев! – проревела мадам Колосова. – Ну какой же ты дура-ак! Ни черта не понимаешь! Ведь я люблю тебя-а! Давно-о!
   Да, сильно же она напилась. Нашла время сообщать мне такую новость. Прямо перед свадьбой.
   – И я тоже дура-а! – продолжала Катька свой плач Ярославны. – Сама подбила тебя-а на эту чертову женитьбу-у! – Она шмыгнула. – Дала тебе телефон Марины-ы. Для шу-утки! Хороши шуточки!
   Ну кто же знал, что так получится и я не остановлюсь на Катькиной подружке? Впрочем, что там, просто Кэт перепила. Вот и бутылка почти пустая.
   Настроение у меня окончательно испортилось. Может, я тоже влюбился в собственную подругу? Чушь! Я схватил недопитую бутылку и вылил ее содержимое себе в рот. Прямо из горлышка.
   – Я ведь тоже тебя всегда любил, Кать, – сказал я, слегка отдышавшись.
   Мадам Колосова перестала вздрагивать и затихла.
   – И сейчас люблю, – добавил я нетвердо. – Просто обстоятельства выше нас.
   Катька оторвала свое заплаканное, но по-прежнему красивое лицо от спинки кресла и недоверчиво спросила:
   – Так ты не уйдешь? Сегодня…
   «Я могу не уходить никогда», – чуть было не сорвалось с моего языка. Я призадумался. В конце концов, еще не поздно отказаться от свадьбы. Позор, конечно, но можно… Мысли в голове носились какие-то не совсем трезвые. Будто осы, выловленные из кружки с пивом.
   Неожиданно для самого себя, подчиняясь какому-то неведомому инстинкту, я впился в Катькины губы. И… остался.

Глава 43
Товар – деньги – товар

   К первому поезду метро меня разбудила Кэт.
   – Ты извини за вчерашнее, – виновато сказала она. – Что-то я расслабилась. Устала, наверное.
   Вот оно что! Все понятно – деловая женщина. Тут уж приходится выбирать: либо семья, либо карьера. Надо же, а я, старый дурак, поверил было Катьке. Чуть жизнь себе не исковеркал. Забыл золотое правило: выслушай женщину и сделай наоборот. А если женщина к тому же пьяна до изумления?
   Я недовольно поднялся с ее кружевной постели и стал брезгливо натягивать носки. Настроение было хуже некуда. А еще домой переть. Люди к загсу собирались: мылись, брились, похмелялись. Тьфу ты, черт!
   – Так ты что же, не придешь ко мне на свадьбу? – на всякий случай спросил я.
   – Ты извини… – опять принялась оправдываться мадам Колосова. В глаза она мне не смотрела. – Мне на работу надо. Я просто физически не успею. Да и… – Катька махнула слабой рукой.
   – Ладно, – зло сказал я, – переживем. – Натянул свои буржуинские брюки и вышел в прихожую.
   Катька поплелась следом. Прислонившись к косяку, она наблюдала, как я судорожно напяливаю пальто. Наконец я справился с рукавами, нажал на ручку двери и бросил:
   –Я тебе позвоню. Как-нибудь, когда время появится…
   Кэт только кивнула. Я начал спускаться по лестнице. На первом этаже я услышал ее голос:
   – Сеня! Подожди! – и тотчас взлетел наверх.
   Мадам Колосова повернула меня к себе спиной.
   – У тебя шарф выбился…
   Домой я ввалился вконец обессиленный. Мой «мальчишник» затянулся, и теперь надо было спешить.
   В трудные минуты женщины обычно моют голову, тем самым возвращая себе хорошее настроение. А что делают мужчины? Я подошел к зеркалу. Правильно, бреются!
   Побрившись, я словно ощутил прилив свежих сил. Совсем другое дело! Я сменил носки, надел новенькие нэпманские штиблеты, нацепил бабочку и двинулся к невесте. Под моими окнами уже гудел заказанный правительственный «ЗИЛ». Как у людей…
   На полпути я вспомнил, что подробную Машину инструкцию с правилами поведения жениха в свете народных традиций я оставил у Катьки. Наверное, бумажонка выпала из кармана, когда я доставал платок, чтобы вытереть Кэт слезы. Инструкцию я так и не удосужился прочитать. Что ж, будем действовать по интуиции! Это вполне мужское решение только добавило в мою разжиженную алкоголем кровь хорошую порцию адреналина.
   Около метро я купил связку бревнообразных роз в серебряном пакете с сердечками. Шофер вырулил во двор моей невесты. Надо же, как все быстро! «ЗИЛ» врезался в говорливую толпу старух.
   – Приехали, – бросил шофер и, прежде чем уткнуться в газету, добавил: – Только давай там побыстрей, женишок. У меня еще шесть вызовов.
   Я опасливо вылез из бронированной машины и вклинился в толпу. К автомобилю тотчас подскочили два каких-то типа. Один, щуплый, принялся привязывать к крыше ленточки и флажки, а другой, мордастый, со шрамом на щеке, задумчиво вертел в руках омерзительную беловолосую куклу.
   Бабки стояли перед подъездом, как рота штрафного батальона. Тон задавала жирная усатая тетка в малиновом пальто с облезлым меховым воротником. Она преградила мне путь коротенькой рукой, растопырила жирные пальцы и заорала во всю глотку:
   – Жа-аних! Жа-аних! Выкуп давай! На согрев души!
   Я растерянно заметался среди старушечьих платков и мохеровых береток. Мои страдания заметил шофер. Он опустил окно и спросил:
   – В первый раз, что ль?
   Понятное дело, что в первый! Он вылез и, открыв багажник, извлек полдюжины бутылок водки.
   – После рассчитаемся, – буркнул он и сунул водку в жадные старушечьи руки.
   Довольные старухи разбрелись. Путь был свободен. Однако малиновое пальто успело шмыгнуть в подъезд. Я поднялся по лестнице – все было тихо – и осторожно позвонил в дверь. Надеялся, что меня встретит Маша, но в прихожей напоролся на дядьку с обвислыми усами и глупыми козлиными глазами. По диагонали его туловище было стянуто вышитым полотенцем. Я удивленно спросил:
   – А где невеста?
   – Выкуп! Выкуп! – вместо ответа проорал дядька и затряс усами.
   Я отшатнулся. Из кухни высунулась хитрая морда хулигана Еписеева.
   Водки у меня не было. Я сунул дядьке первую попавшуюся купюру. Сатир удовлетворенно затряс головой и отступил в сторону. Я облегченно выдохнул, но тут из комнаты высунулась усатая голова малиновой тетки.
   – Михуил, а Михуил, что ж ты – правила забыл? – заголосила она в рифму. – А где ж твой дружка, купец?
   Свидетелем я позвал Витальку Рыбкина, но он должен был подъехать сразу в загс.
   – Нет у меня никакого дружки, – буркнул я.
   – А вот это не по-нашенски, – крякнул Михуил. – Придется самому отдуваться.
   – Купец! – тут же встряла тетка. – У нас товар дорогой, да свежий! Сколько дашь?
   Так. Похоже, я попал на тайную сходку наркодилеров. Я не выдержал:
   – Да в чем дело-то?! Пропустите меня, наконец! Мы в загс опаздываем! – и попытался прорваться через кордон.
   Козлиный дядька и усатая тетка тут же сомкнули бока. У мотоцикла нагло щерился Вовочка Еписеев.
   – Что это еще за глупости!
   Я пихнул дядьку в живот и ринулся в образовавшуюся брешь.
   – Лови его! – заревело малиновое пальто, под которым мелькнуло цветастое платье.
   Тетка вцепилась в меня обеими руками. Я яростно отбивался от жирных пальцев. Меня повалили на пол и кто-то, по-моему это был хулиган Еписеев, пребольно сунул мне кулаком в ухо.
   – Ну ладно, ладно, замяли, – пыхтел усатый, шаря по моим карманам. – Надо, чтоб как положено! Давай выкуп и бери товар! А ты… Эх!
   Меня отпустили и толкнули по коридору в Машину комнату. Помятый и взмокший, я ткнулся в дверь.
   У трюмо в уголке сидела моя мадам. Или «товар», как здесь ее почему-то именовали. Голова Марии Еписеевой выглядывала из бумажно-цветочного платья. На голове красовалась корона из кладбищенских цветов. Сзади, почти до пола, свисала марлевая фата. Веки невесты были слегка припухшими. Наверное, проплакала всю ночь. Тоже мне невинная девица! Как будто первый раз замуж!
   По бокам от невесты сидели две страшненькие особы. Одна в розовом, другая в голубом. Подружки! Два синих чулка на одной батарее! Я протянул Марии слегка помятый букет и проронил:
   – Маш, это тебе!