Страница:
У Луриуса из Джада, убара острова Кос, говорят, есть дочь. Две дочери есть у Фаниуса Турмуса из Турий; некогда они попали в рабство к тачакам, но позже их отпустили. На родину их вернул Камчак, убар народов фургонов, в знак своей доброй воли по отношению к Турий, считавшейся Аром среди южных городов.
Кос и Порт-Кар, конечно, враги, однако если Луриусу предложить достаточный выкуп, убар без особых колебаний отдаст свою дочь. Наш союз, безусловно, никоим образом не повлияет на политическое противостояние между двумя городами, но Луриуса это, думаю, не остановит. Дочь его может не пожелать отправиться в Порт-Кар, но чувства девчонки в подобных делах в расчет не берутся; здесь высокородные дамы пользуются в своем выборе такой же свободой, как последние из рабынь.
У Кларка из Тентиса есть дочь; к сожалению, он не убар, даже не принадлежит к высшей касте. Он тоже, как и я, из торговцев. У многих важных и влиятельных лиц нашего круга, конечно, есть дочери, взять хотя бы первого торговца Телетуса или первого купца с Асферикса. Еще в прошлом году они заводили туманные разговоры о том, что мне необходимо обзавестись свободной спутницей и намекали на перспективы, которые может открыть подобный союз. Тоща я отказался обсуждать эти вопросы. Мне нужна была женщина высокой касты. Я мог бы заполучить в спутницы Клавдию Тенцию Хинрабию, из касты строителей, некогда являвшуюся дочерью Клаудиуса Тенция Хинробиуса, убара Ара, но теперь оставшуюся без семьи. Марленус, во дворце которого находились ее апартаменты, вероятно, по благородству характера, проследил бы, чтобы мое предложение не прошло мимо ее внимания. Мне вспомнилось, как в то время, когда она была рабыней, я тоже в связи с определенными обстоятельствами находился в доме Кернуса и видел ее обнаженной. При прочих равных условиях, я бы, конечно, предпочел иметь красивую спутницу. Клавдия, как я с удовольствием припомнил, в этом отношении меня устроила бы вполне. К тому же, побывав в рабских оковах, она несомненно приобрела познания, недоступные свободной женщине: та, кто хоть однажды носила на себе ошейник, будет снова и снова испытывать желание почувствовать прикосновение к своему телу и поцелуй на своих губах, лежа на полу у кольца для привязывания рабыни. Не знаю, почему так происходит. Красота для свободной спутницы — элемент немаловажный; такой же, как семья и влияние родственников. Однако у Клавдии, кроме красоты, не оставалось ничего. Всех родственников Тенции Хинрабии уничтожили. Поэтому она не представляла для меня никакого интереса: само по себе громкое имя без влиятельных родственников не значит ничего.
Несколько ярлов на Торвальдсленде также имели дочерей, но, как правило, все это были женщины малообразованные и недалекие. К тому же ни один из ярлов не обладал на Торвальдсленде достаточно крепкой, неоспоримой властью. Нравы этих отдаленных мест были просты до убожества, и нередко при появлении претендента на руку дочь ярла вызывали в зал прямо с поля, где она присматривала за пасущимися веррами своего отца.
Имелись убары и в южных землях, но управляемые ими страны были безнадежно малы и слишком удалены от центральных районов. Их политическое влияние не распространялось за пределы принадлежащих им земель.
Нет, моей спутницей должна быть только дочь какого-нибудь по-настоящему могущественного убара или главы городской администрации. Однако не многие убары и правители города пожелают видеть свободным спутником своей дочери простого торговца. Эта мысль приводила меня в бешенство.
Возможно, действительно стоит подумать о дочери Луриуса из Джада, убара Коса. Он, несомненно, отдаст ее, если предложить достаточно большой выкуп. Лучше всего, конечно, если бы у Марленуса, великого убара, была дочь. Но дочери у него не осталось. Он от нее отказался.
Ну что ж, дочь Луриуса из Джада тоже может составить приемлемую партию. Хотя, возможно, мне вообще еще слишком рано думать о свободной спутнице. Я вполне могу подождать. Я вообще, черт возьми, могу выдержать все, что валится мне на голову!
Потерпеть такое фиаско с Таленой! Ну кто мог ожидать, что ей будет отказано в родственных отношениях? А что мы с моими людьми окажемся в руках женщин-пантер? Если бы не Марленус из Ара, мы вообще стояли бы сейчас где-нибудь на невольничьем рынке — жалкие, закованные в цепи рабы! Это он, не я, захватил в плен Вьерну и ее разбойниц! Он в считанные дни — часы! — изменил характер Вьерны, победил ее, потребовал вплести в волосы цветок талендра. Он охотился и развлекался, пока я и мои люди, пользуясь его щедростью и добротой, гостили у него в лагере. Он раздавил, уничтожил меня на игровой доске, и теперь, когда он сам того пожелает, освободит Талену и доставит ее в Ар.
А я и мои матросы возвратимся к своим повседневным делам, вернувшись из экспедиций с пустыми руками и с выбритой женщинами-пантерами полосой на головах. Да и вернемся-то лишь потому, что от продажи в рабство нас спас Марленус, этот достойнейший из у баров, убар у баров! Мы вернемся ходячими мишенями для насмешек, в то время как он, Марленус, снова окажется победителем. Что ждет нас по возвращении? В лучшем случае скрытые насмешливые взгляды. А его? Слава! Даже позор Талены не уронит тень на его плечи, поскольку он отказался от нее, отрезал от себя дочь. Однако по благородству своему он не бросит бывшую гражданку Ара на произвол судьбы, а по праву убара ее родного города вызволит девушку из рабских оков и в память о былых родственных узах позволит ей жить в комнатах его дворца.
Благородный, достойнейший убар!
Да и кто вспомнит о позоре Талены, завидев Марленуса, триумфально въезжающего в город верхом на могучем тарларионе, а следом за ним — бесчисленные трофеи, добытые в северных лесах, главной достопримечательностью среди которых, безусловно, будет Вьерна и ее разбойницы, грозные женщины-пантеры, ставшие теперь обычными рабынями?
Марленус, неужели ты действительно не знаешь поражений? Неужели удача никогда не отворачивается от тебя? Величественнейший, достойнейший из людей! Каким же жалким и ничтожным я выглядел в сравнении с ним! Я начинал просто ненавидеть Марленуса, солнцеподобного в своем величии убара. Однако это мало что могло изменить. Теперь мне оставалось только вернуться в Порт-Кар. «Терсефора» уже должна быть где-то рядом.
Удача улыбается Марленусу так часто, что кажется, будто он никогда не ошибается в расчетах. Не ошибся он и в отношении Вьерны и ее разбойниц, для каждой из которых у него нашлось по ошейнику. Кто осмелится назвать себя врагом такого человека? Кого ему бояться? Может ли найтись где-нибудь существо достаточно могущественное, чтобы представлять собой реальную угрозу для такого воина, для такого убара? Кто мог бы стать препятствием у него на пути, с которым он вынужден был бы считаться? Едва ли такой найдется. Удача, очевидно, никогда не изменяет великому убару.
В этом мы с ним серьезно отличаемся. И прочувствовать на себе это отличие мне придется, как только я ступлю на борт «Терсефоры». Я, конечно, позволю какое-то время полюбоваться на свою новую прическу и позубоскалить насчет выбритой на голове полосы. Без этого не обойтись, удержать людей будет невозможно. Но после того, как их первая реакция начнет утихать, я снова сумею восстановить свой авторитет. Если же кто-то захочет оспорить мою капитанскую власть, ну что ж: эту возможность мы обсудим с мечом в руках. Впрочем, думаю, до этого дело не дойдет. Я хорошо знаю свою команду. Это люди надежные, проверенные.
Мне захотелось поскорее увидеть женщин, находившихся на борту «Терсефоры»: проворную маленькую Тину, Кару, приятную, неизменно радующую глаз рабыню Римма, и в особенности бывшую лесную разбойницу, темноволосую, сладкотелую девушку, такую мягкую и послушную в моих руках, — Ширу.
Мне не терпелось встретиться с Турноком и Риммом, вернувшимися на «Терсефору», с Гренной, занимавшей, как оказалось, высокое положение в банде Хуры и пойманной мною в лесу. На «Терсефоре» на нее должны были надеть ошейник с моими инициалами и поставить клеймо. После этого наверняка занялись осмотром раны бывшей разбойницы, залечив ее, как обычно лечат раны рабов — быстро, грубо и эффективно. Ноги у девицы хорошие, короткая туника очень ей пойдет. Возможно, я отдам ее Арну, когда он послезавтра вернется со своими людьми и пятью моими матросами в лагерь на берегу Лаурии.
Здесь мы не задержимся. Больше в северных лесах нам делать нечего. Спустим «Терсефору» на воду, дойдем вниз по течению до Лидиуса, там я дам матросам пару дней отдохнуть — и после этого вернемся в Порт-Кар.
Настроение у меня несколько улучшилось. Вспомнилось, что в лагере должны находиться четыре пага-рабыни, которых Римм нанял в Лаурисе. Он мне тогда рассказывал о своем разговоре с хозяином таверны, с Церкитусом. Девушек я еще не видел, но Римм говорил, что они очень хорошенькие. Хотелось бы на них посмотреть.
Я ускорил шаг. Теперь даже длинный лук на плече и меч на поясе уже не казались мне такими тяжелыми, как минуту назад. Я поправил колчан со стрелами и плотнее заткнул за пояс охотничий нож.
Рабыни в пага-тавернах обычно действительно красивые. Мне вспомнилась Тана, рабыня, которую я встретил в Лидиусе, прекрасный образчик прислуживающей в таверне рабыни.
Странно, что Церкитус не попросил залог до возвращения нанятых нами девушек. Эта мысль впервые пришла мне в голову. Со стороны владельца таверны это выглядело необычным: он не мог нас знать. К тому же, обдумывая ход событий, я вспомнил, что мне показалась странной низкая цена, запрошенная за столь красивых девушек, какими их описывал Римм. Конечно, в Лаурисе вообще могли быть невысокие расценки на нанимаемых рабынь; этому я мог бы поверить. Вопрос в другом: неужели они могли стоить так немного?
Рука моя сама потянулась к луку. Я остановился, вытащил из колчана стрелу и приложил ее к тетиве. У меня мороз пробежал по коже, я был вне себя от бешенства. Какие мы глупцы! Мой мозг пронзила безжалостная мысль, быстрая и неожиданная, как гром среди ясного неба: мне вспомнилось, что этот Церкитус, владелец пага-таверны в Лаурисе, по собственной инициативе пообещал прислать в мой лагерь вместе с девушками и несколько бутылок вина!
Я застонал от ярости. Это люди Тироса! А я, как последний глупец, бросился на выручку Талены, совершенно слепой ко всему, что меня окружает.
Я приближался к своему лагерю с величайшей осторожностью — всего лишь одна из многочисленных теней, скользящих между деревьями.
Частокол, воздвигнутый вокруг лагеря, был сломан и валялся на земле. Повсюду виднелись остатки мусора и обгоревшие головешки от костров. Во многих местах песок носил на себе следы борьбы. Глубокий отпечаток киля «Терсефоры» на песке вел к воде.
Лагерь был пуст. Мои люди, рабы и сама «Терсефора» исчезли.
Я невольно сжал кулаки и со стоном прижался лбом к стволу ближайшего дерева.
13
Я разжал кулаки и оторвал голову от дерева. Все происшедшее мне крайне не нравилось. Где-то поблизости, несомненно, должны находиться люди Тироса, поджидающие каждого, кто мог бы вернуться в лагерь. Мне бы очень хотелось с ними встретиться. Но при этом не стоять к ним спиной. Я спрятался в густой листве и стал ждать.
Поздно вечером я увидел их — одиннадцать человек, двигающихся по направлению к лагерю со стороны Лауриса. Они держались довольно нагло. Глупцы.
Я подошел к своему лагерю бесшумно как тень. А эти глупцы даже не выставили часовых. Один из них Держал в руках бутылку. Они слишком плохо знали леса. В этом их несчастье. Я заметил с ними четырех девушек. Рабынь сковали в единый караван цепью, тянувшейся от ошейника к ошейнику, а их руки связали за спиной. Девушки весело переговаривались между собой и шутили с мужчинами. Они были одеты в желтые шелковые накидки. Несомненно, именно этих девушек и прислали в лагерь из пага-таверны Лауриса. И несомненно, именно они явились средством неожиданного захвата моего лагеря. Им, конечно, приказали проследить за тем, чтобы все мужчины в лагере отведали вина, доставленного вместе с ними из Лидиуса. Девицы не могли не знать о заговоре, они являлись его частью. Теперь они шли с чувством выполненного долга, сопровождаемые насмешками и шутками со стороны сопровождавших их мужчин.
Мне не терпелось с ними встретиться. Я вышел из своего укрытия и остановился на обломках лагеря лицом к приближающимся. На мгновение они застыли на месте, оторопело глядя на меня, спокойно стоящего в ста пятидесяти ярдах от них. Женщин тут же отодвинули в сторону. Мужчины выхватили мечи и бросились ко мне. Нет, они все же безнадежные глупцы.
Металлический наконечник легкой прочной стрелы из тем-древесины насквозь пробивает балку в четыре дюйма толщиной. Выпущенная с двух сотен ярдов, она способна пригвоздить к стене человека, а с четырех сотен ярдов наповал убивает огромного толстокожего боска. Скорострельность длинного лука составляет девятнадцать стрел за один ен, приблизительно равняющийся восьмидесяти земным секундам, причем для умелого лучника не составляет большого труда выпустить все эти стрелы в мишень размером с человеческую фигуру, расположенную на расстоянии двухсот пятидесяти ярдов.
С воинственными криками, размахивая обнаженными мечами, тиросцы со всех ног бежали ко мне. Эти люди были знакомы только с арбалетом. Они бежали ко мне напрямик, по самому берегу реки, именно так, как мне того хотелось.
До меня долетели обрывки команд, указывающих на то, что тиросцы собираются окружить меня. Они до сих пор не поняли, кто здесь на кого охотится.
Ноги мои напружинились, бедра и плечи очутились на одной линии с выбранной целью, вес тела я перенес на правую ногу, а голову развернул к левому плечу. Я вытащил из колчана первую стрелу, наложил ее на тетиву и натянул тугие, переплетенные с шелком пеньковые волокна так, что оперение стрелы почти касалось моего подбородка.
— Окружай его! — крикнул предводитель тиросцев, остановившийся от меня в каких-нибудь двадцати футах.
Он был у меня на мушке. Он знал, что я могу убить его в любое мгновение.
— Нас слишком много! — крикнул он мне. — Бросай оружие!
Вместо этого я прицелился ему прямо в сердце.
— Нет! — воскликнул он и обернулся к своим людям: — Вперед! Убейте его! — И снова повернулся ко мне. Лицо его стало белым как мел.
Тиросцы рассыпались по всему берегу. Команды послушался только один из них.
При охоте зачастую первым стараются выбить животное, идущее последним, затем — предпоследнее и так далее, оставляя к концу обстрела наиболее легкую мишень, животное, возглавляющее ход стада, прицелиться в которое не составляет труда. К тому же при таком порядке отстрела животные не подозревают о гибели сородичей, а люди, когда речь идет о людях, об опасности, которой подвергаются.
Вскоре предводитель тиросцев стоял передо мной в полном одиночестве. Смертельно бледный, он бросил меч на землю.
— Защищайся, — сказал я ему.
— Нет, — покачал он головой.
— Может, сразимся на мечах? — предложил я.
— Ты — Боск, — едва слышно произнес он. — Боск из Порт-Кара!
— Верно, — согласился я.
— Нет, на мечах сражаться не будем.
— На ножах?
— Нет… Нет! — Голос его перешел на крик.
— Тогда тебе остается только перебираться на тот берег реки, — кивнул я в сторону Лаурии. — Только там ты будешь в безопасности.
— Но ведь там акулы! — воскликнул он. — Тарларионы!
Я пожал плечами.
Не сводя с меня испуганного взгляда, он попятился, а затем побежал к реке. Я смотрел ему вслед. На этот раз удача ему изменила. В нескольких ярдах от берега я заметил протянувшийся по поверхности воды след от плавника акулы, а через мгновение увидел ее узкую, взметнувшуюся над водой голову с разинутой пастью, усеянной хищно сверкнувшими зубами.
Я обернулся и посмотрел на берег, туда, где стояли пага-рабыни. Скованные за ошейники одной длинной цепью, с руками, связанными за спиной, они застыли от ужаса, пораженные увиденным. Я направился к ним. Девицы разразились истошными воплями и, путаясь в цепях, попытались спастись бегством. Пробежать им удалось ярдов двадцать — именно столько понадобилось, чтобы окончательно запутаться в ветвях.
Я взялся за цепь, сковывающую их ошейники, и повел рабынь назад, к берегу. Остановились мы на том месте, где предводитель тиросцев вошел в воду. Акулы еще вертелись недалеко от берега, завершая свое кровавое пиршество.
— На колени! — приказал я.
Они послушно опустились на колени. Я направился к распростертым на песке телам тиросцев, чтобы собрать свои стрелы и сбросить трупы в воду. Стрелы с узкими наконечниками легко извлекались из тела; мне не приходилось проталкивать стрелу насквозь, чтобы освободить ее, как делали тачаки, вытаскивая из жертв свои стрелы с широким зазубренным наконечником. Я вычистил стрелы и, сложив их в колчан, вернулся к оставленным у воды девушкам. Они встретили меня испуганными взглядами. Им было чего бояться: они стали тем инструментом, который помог противнику проникнуть в наш лагерь; они являлись частью заговора, без них бы план противника не удался. И рабыни, вне всякого сомнения, знали о планируемой операции.
Пришло время им поделиться и со мной своими сведениями.
— Расскажите обо всем, что произошло в этом лагере, — потребовал я, — и все, что вам известно о планах и намерениях людей с Тироса.
— Мы ничего не знаем, — ответила одна из девушек. — Мы всего лишь рабыни.
Я не поверил. Даже наливая пагу в таверне, они ухитряются быть в курсе многих событий.
— Вам придется стать поразговорчивее, — сказал я. Глаза мои не сулили молчуньям ничего хорошего.
— Нам нельзя говорить! — воскликнула одна из девушек. — Мы не можем!
— Вы полагаете, что люди с Тироса защитят вас? — спросил я.
Они озабоченно переглянулись. Рабыни стояли на коленях, выпрямив спины, и я без труда сбросил с них желтые шелковые накидки. Затем, к их немалому изумлению, развязал им руки. Девушки остались соединены за ошейники длинной цепью.
— Встаньте, — сказал я. Они поднялись на ноги.
Я закинул лук за плечо и вытащил из ножен меч. Красноречивым жестом я указал им обнаженным клинком на реку.
Глаза их наполнились ужасом.
— В воду! — приказал я. — Плывите!
— Нет! Нет! — в один голос закричали рабыни падая передо мной на колени и покрывая своими волосами мои сандалии.
— Мы женщины! — кричала одна из них. — Всего лишь женщины!
— Пощадите! — голосила вторая. — Мы только рабыни!
— Умоляем вас, хозяин, — рыдала третья. — Не убивайте нас!
— Мы ведь только женщины, и к тому же рабыни! — взмолилась четвертая. — Отнеситесь к нам как к женщинам и рабыням!
— Подчиняйтесь! — потребовал я.
Все четверо стояли на коленях, низко склонив головы и протянув ко мне руки, скрещенные в запястьях, словно для сковывания наручниками.
— Я подчиняюсь вам, хозяин, — по очереди произнесли все они.
Мне не нужно было даже их связывать, не нужно было надевать на них свой ошейник или требовать от них каких-то клятв: сама их поза, поза беспрекословной покорности, свидетельствовала о том, что они действительно признают себя моими рабынями.
— Ты, — указал я на стоящую первой в шеренге темноволосую девушку. — Говори!
— Да, хозяин, — пробормотала она сквозь рыдания. — Мы пага-рабыни из таверны Церкитуса из Лауриса. У нашего хозяина были какие-то дела с Сарусом, капитаном «Рьоды» с Тироса. Нас сдали внаем в лагерь Боска из Порт-Кара. Обязали прислуживать его людям, наливать им вино. А потом на лагерь должны были напасть тиросцы.
— Хватит, — распорядился я и, переведя взгляд на вторую рабыню, приказал: — Продолжай!
— Все шло, как они задумали, — рассказывала вторая девушка. — Мы налили всем вина и даже тайком матросов угостили находившихся в лагере рабынь. Через ан весь лагерь был без сознания.
— Достаточно. Теперь ты, — кивнул я третьей девушке, рыжеволосой.
— Вскоре лагерь захватили, — торопливо заговорила она, проглатывая слова. — Всех мужчин и женщин без труда связали и заковали в цепи. А потом частокол сломали, а лагерь разрушили.
— Достаточно, — приказал я.
Необходимость расспрашивать четвертую девушку отпала. Все и так стало ясно, даже то, о чем они не рассказали. Не требовалось большой проницательности, чтобы догадаться, что «Рьода» из Тироса пришла из Лидиуса и поднялась вверх по течению до самого Лауриса не только для того, чтобы захватить Боска из Порт-Кара и его матросов. Это галера среднего класса, длина киля которой достигает ста десяти германских футов, а ширина бимса никак не меньше двенадцати футов. Она способна нести на борту до девяноста гребцов, причем все это свободные матросы, поскольку «Рьода» является боевым кораблем-тараном. Только в состав команды входит десять человек, не считая офицеров. А сколько людей может скрываться на нижних палубах «Рьоды», я вообще не брался гадать. Хотя, судя по предположениям, которые напрашивались сами, думаю, на нижних палубах судна находится никак не меньше сотни человек, несомненно, отлично обученных воинов.
Уверен, что пленение Боска, адмирала Порт-Кара, конечно, входило в планы «Рьоды», проделавшей столь долгий путь, но вовсе не являлось ее основной задачей. Здесь, в лесах, идет крупная игра. Тирос и Ар — враги давние и непримиримые. Боюсь, на этот раз Марленус, возможно, впервые в жизни просчитался.
Я повернулся к четвертой девушке, черноволосой светлокожей красавице.
— Будешь отвечать на вопросы быстро и четко, — приказал я.
— Да, хозяин, — прошептала она.
— Сколько у тиросцев людей?
По телу девушки пробежала крупная дрожь. Она разрыдалась.
— Точно я не знаю.
— Человек двести?
— Да, наверное.
— Корабль, что находился здесь, «Терсефора», был захвачен, спущен на воду и уведен вниз по реке?
— Да, хозяин.
— Сколько тиросцев на нем осталось?
— Думаю, человек пятьдесят.
На «Терсефоре» сорок весел. Значит, на каждое весло посадили по человеку. Ну что ж, людей у них хватает.
— Что случилось с моими матросами и рабынями?
— Всех матросов, кроме того, у которого на голове осталась выбритая женщинами-пантерами полоса, заковали в цепи и бросили в трюм «Терсефоры», а четверых рабынь и человека с отметиной на голове увели в лес.
— Куда направилась «Терсефора»?
— Пожалуйста, не заставляйте меня говорить! — взмолилась она.
Я начал отстегивать с ее ошейника цепь, связывающую несчастную с остальными девушками.
— Пожалуйста! — разрыдалась девица.
Я поднял ее на руки и стал заходить в воду.
— Нет! — закричала она. — Я скажу! Скажу!
Я опустил рабыню в реку, стоя у нее за спиной и держа ее за плечи. Вода доходила мне до пояса, а ей несколько выше.
Через мгновение я заметил прочертивший поверхность воды черный плавник. Обычно речная акула не любит заходить на мелководье, но, отведав недавно мяса и чувствуя близкую добычу, она может легко изменить своим привычкам. Акула начала описывать перед нами круги, постепенно подходя все ближе. Я крепко держал девушку за плечи. Она истошно кричала.
— Куда направилась «Терсефора»? — снова спросил я.
Акула совсем осмелела.
— В Лаурис! — крикнула девушка. — Она пошла в Лаурис!
— И куда потом?
Акула постепенно замедлила кружение и застыла на одном месте, взяв курс на девушку. Боковые плавники и хвост продолжали медленно двигаться, а длинное хищное тело изогнулось и замерло, как взведенная пружина, готовясь к молниеносному броску.
Девушка разразилась душераздирающим воплем, рванулась в моих руках, вспенила воду ногами и отогнала акулу, но через секунду хищница снова была готова к атаке.
— В Лаурисе она присоединится к «Рьоде»! — закричала девушка.
Акула рванулась вперед. Я сделал вид, будто не удержал в руках дернувшуюся в сторону девушку, а на самом деле дал ей возможность уклониться от распахнутой пасти хищника.
Плавники акулы ударили девушку по ногам.
— В следующий раз она не промахнется, — заверил я трепещущую в моих руках жертву.
— Ваш корабль вместе с «Рьодой» пойдет в Лидиус, а оттуда направится на север, к обменному пункту! — вне себя от ужаса закричала девушка. — Прошу вас, сжальтесь над несчастной рабыней!
Я не спускал глаз с акулы. Она снова изготовилась к броску, на этот раз застыв ярдах в пятнадцати от нас. В прозрачной воде я хорошо различал ее оскаленную пасть и передние резцы.
— С какой целью они направляются к обменному пункту? — продолжал я допрос.
— Они намерены охотиться за новыми рабами! — закричала девушка.
— За какими рабами? — Я встряхнул ее. — Говори быстрее! Следующий бросок акулы будет для тебя смертельным!
— За Марленусом из Ара и его свитой! — Голос девицы перешел в нечленораздельный вопль.
Я рывком отшвырнул ее к берегу и ударом ноги в нижнюю челюсть отбросил метнувшуюся ко мне черной молнией акулу. Схватив обезумевшую от страха девушку за волосы, как и подобает водить рабынь, я выволок ее на берег. Она дрожала и захлебывалась от рыданий. Я бросил ее на песок и пристегнул за ошейник к общей цепи.
— Всем встать! — приказал я. — Выпрямиться, головы вверх, руки за спину.
Я поднял с песка снятые с них шелковые накидки и заткнул каждой из них за ошейник, а руки им связал теми же веревками, что и прежде.
Кос и Порт-Кар, конечно, враги, однако если Луриусу предложить достаточный выкуп, убар без особых колебаний отдаст свою дочь. Наш союз, безусловно, никоим образом не повлияет на политическое противостояние между двумя городами, но Луриуса это, думаю, не остановит. Дочь его может не пожелать отправиться в Порт-Кар, но чувства девчонки в подобных делах в расчет не берутся; здесь высокородные дамы пользуются в своем выборе такой же свободой, как последние из рабынь.
У Кларка из Тентиса есть дочь; к сожалению, он не убар, даже не принадлежит к высшей касте. Он тоже, как и я, из торговцев. У многих важных и влиятельных лиц нашего круга, конечно, есть дочери, взять хотя бы первого торговца Телетуса или первого купца с Асферикса. Еще в прошлом году они заводили туманные разговоры о том, что мне необходимо обзавестись свободной спутницей и намекали на перспективы, которые может открыть подобный союз. Тоща я отказался обсуждать эти вопросы. Мне нужна была женщина высокой касты. Я мог бы заполучить в спутницы Клавдию Тенцию Хинрабию, из касты строителей, некогда являвшуюся дочерью Клаудиуса Тенция Хинробиуса, убара Ара, но теперь оставшуюся без семьи. Марленус, во дворце которого находились ее апартаменты, вероятно, по благородству характера, проследил бы, чтобы мое предложение не прошло мимо ее внимания. Мне вспомнилось, как в то время, когда она была рабыней, я тоже в связи с определенными обстоятельствами находился в доме Кернуса и видел ее обнаженной. При прочих равных условиях, я бы, конечно, предпочел иметь красивую спутницу. Клавдия, как я с удовольствием припомнил, в этом отношении меня устроила бы вполне. К тому же, побывав в рабских оковах, она несомненно приобрела познания, недоступные свободной женщине: та, кто хоть однажды носила на себе ошейник, будет снова и снова испытывать желание почувствовать прикосновение к своему телу и поцелуй на своих губах, лежа на полу у кольца для привязывания рабыни. Не знаю, почему так происходит. Красота для свободной спутницы — элемент немаловажный; такой же, как семья и влияние родственников. Однако у Клавдии, кроме красоты, не оставалось ничего. Всех родственников Тенции Хинрабии уничтожили. Поэтому она не представляла для меня никакого интереса: само по себе громкое имя без влиятельных родственников не значит ничего.
Несколько ярлов на Торвальдсленде также имели дочерей, но, как правило, все это были женщины малообразованные и недалекие. К тому же ни один из ярлов не обладал на Торвальдсленде достаточно крепкой, неоспоримой властью. Нравы этих отдаленных мест были просты до убожества, и нередко при появлении претендента на руку дочь ярла вызывали в зал прямо с поля, где она присматривала за пасущимися веррами своего отца.
Имелись убары и в южных землях, но управляемые ими страны были безнадежно малы и слишком удалены от центральных районов. Их политическое влияние не распространялось за пределы принадлежащих им земель.
Нет, моей спутницей должна быть только дочь какого-нибудь по-настоящему могущественного убара или главы городской администрации. Однако не многие убары и правители города пожелают видеть свободным спутником своей дочери простого торговца. Эта мысль приводила меня в бешенство.
Возможно, действительно стоит подумать о дочери Луриуса из Джада, убара Коса. Он, несомненно, отдаст ее, если предложить достаточно большой выкуп. Лучше всего, конечно, если бы у Марленуса, великого убара, была дочь. Но дочери у него не осталось. Он от нее отказался.
Ну что ж, дочь Луриуса из Джада тоже может составить приемлемую партию. Хотя, возможно, мне вообще еще слишком рано думать о свободной спутнице. Я вполне могу подождать. Я вообще, черт возьми, могу выдержать все, что валится мне на голову!
Потерпеть такое фиаско с Таленой! Ну кто мог ожидать, что ей будет отказано в родственных отношениях? А что мы с моими людьми окажемся в руках женщин-пантер? Если бы не Марленус из Ара, мы вообще стояли бы сейчас где-нибудь на невольничьем рынке — жалкие, закованные в цепи рабы! Это он, не я, захватил в плен Вьерну и ее разбойниц! Он в считанные дни — часы! — изменил характер Вьерны, победил ее, потребовал вплести в волосы цветок талендра. Он охотился и развлекался, пока я и мои люди, пользуясь его щедростью и добротой, гостили у него в лагере. Он раздавил, уничтожил меня на игровой доске, и теперь, когда он сам того пожелает, освободит Талену и доставит ее в Ар.
А я и мои матросы возвратимся к своим повседневным делам, вернувшись из экспедиций с пустыми руками и с выбритой женщинами-пантерами полосой на головах. Да и вернемся-то лишь потому, что от продажи в рабство нас спас Марленус, этот достойнейший из у баров, убар у баров! Мы вернемся ходячими мишенями для насмешек, в то время как он, Марленус, снова окажется победителем. Что ждет нас по возвращении? В лучшем случае скрытые насмешливые взгляды. А его? Слава! Даже позор Талены не уронит тень на его плечи, поскольку он отказался от нее, отрезал от себя дочь. Однако по благородству своему он не бросит бывшую гражданку Ара на произвол судьбы, а по праву убара ее родного города вызволит девушку из рабских оков и в память о былых родственных узах позволит ей жить в комнатах его дворца.
Благородный, достойнейший убар!
Да и кто вспомнит о позоре Талены, завидев Марленуса, триумфально въезжающего в город верхом на могучем тарларионе, а следом за ним — бесчисленные трофеи, добытые в северных лесах, главной достопримечательностью среди которых, безусловно, будет Вьерна и ее разбойницы, грозные женщины-пантеры, ставшие теперь обычными рабынями?
Марленус, неужели ты действительно не знаешь поражений? Неужели удача никогда не отворачивается от тебя? Величественнейший, достойнейший из людей! Каким же жалким и ничтожным я выглядел в сравнении с ним! Я начинал просто ненавидеть Марленуса, солнцеподобного в своем величии убара. Однако это мало что могло изменить. Теперь мне оставалось только вернуться в Порт-Кар. «Терсефора» уже должна быть где-то рядом.
Удача улыбается Марленусу так часто, что кажется, будто он никогда не ошибается в расчетах. Не ошибся он и в отношении Вьерны и ее разбойниц, для каждой из которых у него нашлось по ошейнику. Кто осмелится назвать себя врагом такого человека? Кого ему бояться? Может ли найтись где-нибудь существо достаточно могущественное, чтобы представлять собой реальную угрозу для такого воина, для такого убара? Кто мог бы стать препятствием у него на пути, с которым он вынужден был бы считаться? Едва ли такой найдется. Удача, очевидно, никогда не изменяет великому убару.
В этом мы с ним серьезно отличаемся. И прочувствовать на себе это отличие мне придется, как только я ступлю на борт «Терсефоры». Я, конечно, позволю какое-то время полюбоваться на свою новую прическу и позубоскалить насчет выбритой на голове полосы. Без этого не обойтись, удержать людей будет невозможно. Но после того, как их первая реакция начнет утихать, я снова сумею восстановить свой авторитет. Если же кто-то захочет оспорить мою капитанскую власть, ну что ж: эту возможность мы обсудим с мечом в руках. Впрочем, думаю, до этого дело не дойдет. Я хорошо знаю свою команду. Это люди надежные, проверенные.
Мне захотелось поскорее увидеть женщин, находившихся на борту «Терсефоры»: проворную маленькую Тину, Кару, приятную, неизменно радующую глаз рабыню Римма, и в особенности бывшую лесную разбойницу, темноволосую, сладкотелую девушку, такую мягкую и послушную в моих руках, — Ширу.
Мне не терпелось встретиться с Турноком и Риммом, вернувшимися на «Терсефору», с Гренной, занимавшей, как оказалось, высокое положение в банде Хуры и пойманной мною в лесу. На «Терсефоре» на нее должны были надеть ошейник с моими инициалами и поставить клеймо. После этого наверняка занялись осмотром раны бывшей разбойницы, залечив ее, как обычно лечат раны рабов — быстро, грубо и эффективно. Ноги у девицы хорошие, короткая туника очень ей пойдет. Возможно, я отдам ее Арну, когда он послезавтра вернется со своими людьми и пятью моими матросами в лагерь на берегу Лаурии.
Здесь мы не задержимся. Больше в северных лесах нам делать нечего. Спустим «Терсефору» на воду, дойдем вниз по течению до Лидиуса, там я дам матросам пару дней отдохнуть — и после этого вернемся в Порт-Кар.
Настроение у меня несколько улучшилось. Вспомнилось, что в лагере должны находиться четыре пага-рабыни, которых Римм нанял в Лаурисе. Он мне тогда рассказывал о своем разговоре с хозяином таверны, с Церкитусом. Девушек я еще не видел, но Римм говорил, что они очень хорошенькие. Хотелось бы на них посмотреть.
Я ускорил шаг. Теперь даже длинный лук на плече и меч на поясе уже не казались мне такими тяжелыми, как минуту назад. Я поправил колчан со стрелами и плотнее заткнул за пояс охотничий нож.
Рабыни в пага-тавернах обычно действительно красивые. Мне вспомнилась Тана, рабыня, которую я встретил в Лидиусе, прекрасный образчик прислуживающей в таверне рабыни.
Странно, что Церкитус не попросил залог до возвращения нанятых нами девушек. Эта мысль впервые пришла мне в голову. Со стороны владельца таверны это выглядело необычным: он не мог нас знать. К тому же, обдумывая ход событий, я вспомнил, что мне показалась странной низкая цена, запрошенная за столь красивых девушек, какими их описывал Римм. Конечно, в Лаурисе вообще могли быть невысокие расценки на нанимаемых рабынь; этому я мог бы поверить. Вопрос в другом: неужели они могли стоить так немного?
Рука моя сама потянулась к луку. Я остановился, вытащил из колчана стрелу и приложил ее к тетиве. У меня мороз пробежал по коже, я был вне себя от бешенства. Какие мы глупцы! Мой мозг пронзила безжалостная мысль, быстрая и неожиданная, как гром среди ясного неба: мне вспомнилось, что этот Церкитус, владелец пага-таверны в Лаурисе, по собственной инициативе пообещал прислать в мой лагерь вместе с девушками и несколько бутылок вина!
Я застонал от ярости. Это люди Тироса! А я, как последний глупец, бросился на выручку Талены, совершенно слепой ко всему, что меня окружает.
Я приближался к своему лагерю с величайшей осторожностью — всего лишь одна из многочисленных теней, скользящих между деревьями.
Частокол, воздвигнутый вокруг лагеря, был сломан и валялся на земле. Повсюду виднелись остатки мусора и обгоревшие головешки от костров. Во многих местах песок носил на себе следы борьбы. Глубокий отпечаток киля «Терсефоры» на песке вел к воде.
Лагерь был пуст. Мои люди, рабы и сама «Терсефора» исчезли.
Я невольно сжал кулаки и со стоном прижался лбом к стволу ближайшего дерева.
13
Я СНОВА ВХОЖУ В ЛЕС
Я разжал кулаки и оторвал голову от дерева. Все происшедшее мне крайне не нравилось. Где-то поблизости, несомненно, должны находиться люди Тироса, поджидающие каждого, кто мог бы вернуться в лагерь. Мне бы очень хотелось с ними встретиться. Но при этом не стоять к ним спиной. Я спрятался в густой листве и стал ждать.
Поздно вечером я увидел их — одиннадцать человек, двигающихся по направлению к лагерю со стороны Лауриса. Они держались довольно нагло. Глупцы.
Я подошел к своему лагерю бесшумно как тень. А эти глупцы даже не выставили часовых. Один из них Держал в руках бутылку. Они слишком плохо знали леса. В этом их несчастье. Я заметил с ними четырех девушек. Рабынь сковали в единый караван цепью, тянувшейся от ошейника к ошейнику, а их руки связали за спиной. Девушки весело переговаривались между собой и шутили с мужчинами. Они были одеты в желтые шелковые накидки. Несомненно, именно этих девушек и прислали в лагерь из пага-таверны Лауриса. И несомненно, именно они явились средством неожиданного захвата моего лагеря. Им, конечно, приказали проследить за тем, чтобы все мужчины в лагере отведали вина, доставленного вместе с ними из Лидиуса. Девицы не могли не знать о заговоре, они являлись его частью. Теперь они шли с чувством выполненного долга, сопровождаемые насмешками и шутками со стороны сопровождавших их мужчин.
Мне не терпелось с ними встретиться. Я вышел из своего укрытия и остановился на обломках лагеря лицом к приближающимся. На мгновение они застыли на месте, оторопело глядя на меня, спокойно стоящего в ста пятидесяти ярдах от них. Женщин тут же отодвинули в сторону. Мужчины выхватили мечи и бросились ко мне. Нет, они все же безнадежные глупцы.
Металлический наконечник легкой прочной стрелы из тем-древесины насквозь пробивает балку в четыре дюйма толщиной. Выпущенная с двух сотен ярдов, она способна пригвоздить к стене человека, а с четырех сотен ярдов наповал убивает огромного толстокожего боска. Скорострельность длинного лука составляет девятнадцать стрел за один ен, приблизительно равняющийся восьмидесяти земным секундам, причем для умелого лучника не составляет большого труда выпустить все эти стрелы в мишень размером с человеческую фигуру, расположенную на расстоянии двухсот пятидесяти ярдов.
С воинственными криками, размахивая обнаженными мечами, тиросцы со всех ног бежали ко мне. Эти люди были знакомы только с арбалетом. Они бежали ко мне напрямик, по самому берегу реки, именно так, как мне того хотелось.
До меня долетели обрывки команд, указывающих на то, что тиросцы собираются окружить меня. Они до сих пор не поняли, кто здесь на кого охотится.
Ноги мои напружинились, бедра и плечи очутились на одной линии с выбранной целью, вес тела я перенес на правую ногу, а голову развернул к левому плечу. Я вытащил из колчана первую стрелу, наложил ее на тетиву и натянул тугие, переплетенные с шелком пеньковые волокна так, что оперение стрелы почти касалось моего подбородка.
— Окружай его! — крикнул предводитель тиросцев, остановившийся от меня в каких-нибудь двадцати футах.
Он был у меня на мушке. Он знал, что я могу убить его в любое мгновение.
— Нас слишком много! — крикнул он мне. — Бросай оружие!
Вместо этого я прицелился ему прямо в сердце.
— Нет! — воскликнул он и обернулся к своим людям: — Вперед! Убейте его! — И снова повернулся ко мне. Лицо его стало белым как мел.
Тиросцы рассыпались по всему берегу. Команды послушался только один из них.
При охоте зачастую первым стараются выбить животное, идущее последним, затем — предпоследнее и так далее, оставляя к концу обстрела наиболее легкую мишень, животное, возглавляющее ход стада, прицелиться в которое не составляет труда. К тому же при таком порядке отстрела животные не подозревают о гибели сородичей, а люди, когда речь идет о людях, об опасности, которой подвергаются.
Вскоре предводитель тиросцев стоял передо мной в полном одиночестве. Смертельно бледный, он бросил меч на землю.
— Защищайся, — сказал я ему.
— Нет, — покачал он головой.
— Может, сразимся на мечах? — предложил я.
— Ты — Боск, — едва слышно произнес он. — Боск из Порт-Кара!
— Верно, — согласился я.
— Нет, на мечах сражаться не будем.
— На ножах?
— Нет… Нет! — Голос его перешел на крик.
— Тогда тебе остается только перебираться на тот берег реки, — кивнул я в сторону Лаурии. — Только там ты будешь в безопасности.
— Но ведь там акулы! — воскликнул он. — Тарларионы!
Я пожал плечами.
Не сводя с меня испуганного взгляда, он попятился, а затем побежал к реке. Я смотрел ему вслед. На этот раз удача ему изменила. В нескольких ярдах от берега я заметил протянувшийся по поверхности воды след от плавника акулы, а через мгновение увидел ее узкую, взметнувшуюся над водой голову с разинутой пастью, усеянной хищно сверкнувшими зубами.
Я обернулся и посмотрел на берег, туда, где стояли пага-рабыни. Скованные за ошейники одной длинной цепью, с руками, связанными за спиной, они застыли от ужаса, пораженные увиденным. Я направился к ним. Девицы разразились истошными воплями и, путаясь в цепях, попытались спастись бегством. Пробежать им удалось ярдов двадцать — именно столько понадобилось, чтобы окончательно запутаться в ветвях.
Я взялся за цепь, сковывающую их ошейники, и повел рабынь назад, к берегу. Остановились мы на том месте, где предводитель тиросцев вошел в воду. Акулы еще вертелись недалеко от берега, завершая свое кровавое пиршество.
— На колени! — приказал я.
Они послушно опустились на колени. Я направился к распростертым на песке телам тиросцев, чтобы собрать свои стрелы и сбросить трупы в воду. Стрелы с узкими наконечниками легко извлекались из тела; мне не приходилось проталкивать стрелу насквозь, чтобы освободить ее, как делали тачаки, вытаскивая из жертв свои стрелы с широким зазубренным наконечником. Я вычистил стрелы и, сложив их в колчан, вернулся к оставленным у воды девушкам. Они встретили меня испуганными взглядами. Им было чего бояться: они стали тем инструментом, который помог противнику проникнуть в наш лагерь; они являлись частью заговора, без них бы план противника не удался. И рабыни, вне всякого сомнения, знали о планируемой операции.
Пришло время им поделиться и со мной своими сведениями.
— Расскажите обо всем, что произошло в этом лагере, — потребовал я, — и все, что вам известно о планах и намерениях людей с Тироса.
— Мы ничего не знаем, — ответила одна из девушек. — Мы всего лишь рабыни.
Я не поверил. Даже наливая пагу в таверне, они ухитряются быть в курсе многих событий.
— Вам придется стать поразговорчивее, — сказал я. Глаза мои не сулили молчуньям ничего хорошего.
— Нам нельзя говорить! — воскликнула одна из девушек. — Мы не можем!
— Вы полагаете, что люди с Тироса защитят вас? — спросил я.
Они озабоченно переглянулись. Рабыни стояли на коленях, выпрямив спины, и я без труда сбросил с них желтые шелковые накидки. Затем, к их немалому изумлению, развязал им руки. Девушки остались соединены за ошейники длинной цепью.
— Встаньте, — сказал я. Они поднялись на ноги.
Я закинул лук за плечо и вытащил из ножен меч. Красноречивым жестом я указал им обнаженным клинком на реку.
Глаза их наполнились ужасом.
— В воду! — приказал я. — Плывите!
— Нет! Нет! — в один голос закричали рабыни падая передо мной на колени и покрывая своими волосами мои сандалии.
— Мы женщины! — кричала одна из них. — Всего лишь женщины!
— Пощадите! — голосила вторая. — Мы только рабыни!
— Умоляем вас, хозяин, — рыдала третья. — Не убивайте нас!
— Мы ведь только женщины, и к тому же рабыни! — взмолилась четвертая. — Отнеситесь к нам как к женщинам и рабыням!
— Подчиняйтесь! — потребовал я.
Все четверо стояли на коленях, низко склонив головы и протянув ко мне руки, скрещенные в запястьях, словно для сковывания наручниками.
— Я подчиняюсь вам, хозяин, — по очереди произнесли все они.
Мне не нужно было даже их связывать, не нужно было надевать на них свой ошейник или требовать от них каких-то клятв: сама их поза, поза беспрекословной покорности, свидетельствовала о том, что они действительно признают себя моими рабынями.
— Ты, — указал я на стоящую первой в шеренге темноволосую девушку. — Говори!
— Да, хозяин, — пробормотала она сквозь рыдания. — Мы пага-рабыни из таверны Церкитуса из Лауриса. У нашего хозяина были какие-то дела с Сарусом, капитаном «Рьоды» с Тироса. Нас сдали внаем в лагерь Боска из Порт-Кара. Обязали прислуживать его людям, наливать им вино. А потом на лагерь должны были напасть тиросцы.
— Хватит, — распорядился я и, переведя взгляд на вторую рабыню, приказал: — Продолжай!
— Все шло, как они задумали, — рассказывала вторая девушка. — Мы налили всем вина и даже тайком матросов угостили находившихся в лагере рабынь. Через ан весь лагерь был без сознания.
— Достаточно. Теперь ты, — кивнул я третьей девушке, рыжеволосой.
— Вскоре лагерь захватили, — торопливо заговорила она, проглатывая слова. — Всех мужчин и женщин без труда связали и заковали в цепи. А потом частокол сломали, а лагерь разрушили.
— Достаточно, — приказал я.
Необходимость расспрашивать четвертую девушку отпала. Все и так стало ясно, даже то, о чем они не рассказали. Не требовалось большой проницательности, чтобы догадаться, что «Рьода» из Тироса пришла из Лидиуса и поднялась вверх по течению до самого Лауриса не только для того, чтобы захватить Боска из Порт-Кара и его матросов. Это галера среднего класса, длина киля которой достигает ста десяти германских футов, а ширина бимса никак не меньше двенадцати футов. Она способна нести на борту до девяноста гребцов, причем все это свободные матросы, поскольку «Рьода» является боевым кораблем-тараном. Только в состав команды входит десять человек, не считая офицеров. А сколько людей может скрываться на нижних палубах «Рьоды», я вообще не брался гадать. Хотя, судя по предположениям, которые напрашивались сами, думаю, на нижних палубах судна находится никак не меньше сотни человек, несомненно, отлично обученных воинов.
Уверен, что пленение Боска, адмирала Порт-Кара, конечно, входило в планы «Рьоды», проделавшей столь долгий путь, но вовсе не являлось ее основной задачей. Здесь, в лесах, идет крупная игра. Тирос и Ар — враги давние и непримиримые. Боюсь, на этот раз Марленус, возможно, впервые в жизни просчитался.
Я повернулся к четвертой девушке, черноволосой светлокожей красавице.
— Будешь отвечать на вопросы быстро и четко, — приказал я.
— Да, хозяин, — прошептала она.
— Сколько у тиросцев людей?
По телу девушки пробежала крупная дрожь. Она разрыдалась.
— Точно я не знаю.
— Человек двести?
— Да, наверное.
— Корабль, что находился здесь, «Терсефора», был захвачен, спущен на воду и уведен вниз по реке?
— Да, хозяин.
— Сколько тиросцев на нем осталось?
— Думаю, человек пятьдесят.
На «Терсефоре» сорок весел. Значит, на каждое весло посадили по человеку. Ну что ж, людей у них хватает.
— Что случилось с моими матросами и рабынями?
— Всех матросов, кроме того, у которого на голове осталась выбритая женщинами-пантерами полоса, заковали в цепи и бросили в трюм «Терсефоры», а четверых рабынь и человека с отметиной на голове увели в лес.
— Куда направилась «Терсефора»?
— Пожалуйста, не заставляйте меня говорить! — взмолилась она.
Я начал отстегивать с ее ошейника цепь, связывающую несчастную с остальными девушками.
— Пожалуйста! — разрыдалась девица.
Я поднял ее на руки и стал заходить в воду.
— Нет! — закричала она. — Я скажу! Скажу!
Я опустил рабыню в реку, стоя у нее за спиной и держа ее за плечи. Вода доходила мне до пояса, а ей несколько выше.
Через мгновение я заметил прочертивший поверхность воды черный плавник. Обычно речная акула не любит заходить на мелководье, но, отведав недавно мяса и чувствуя близкую добычу, она может легко изменить своим привычкам. Акула начала описывать перед нами круги, постепенно подходя все ближе. Я крепко держал девушку за плечи. Она истошно кричала.
— Куда направилась «Терсефора»? — снова спросил я.
Акула совсем осмелела.
— В Лаурис! — крикнула девушка. — Она пошла в Лаурис!
— И куда потом?
Акула постепенно замедлила кружение и застыла на одном месте, взяв курс на девушку. Боковые плавники и хвост продолжали медленно двигаться, а длинное хищное тело изогнулось и замерло, как взведенная пружина, готовясь к молниеносному броску.
Девушка разразилась душераздирающим воплем, рванулась в моих руках, вспенила воду ногами и отогнала акулу, но через секунду хищница снова была готова к атаке.
— В Лаурисе она присоединится к «Рьоде»! — закричала девушка.
Акула рванулась вперед. Я сделал вид, будто не удержал в руках дернувшуюся в сторону девушку, а на самом деле дал ей возможность уклониться от распахнутой пасти хищника.
Плавники акулы ударили девушку по ногам.
— В следующий раз она не промахнется, — заверил я трепещущую в моих руках жертву.
— Ваш корабль вместе с «Рьодой» пойдет в Лидиус, а оттуда направится на север, к обменному пункту! — вне себя от ужаса закричала девушка. — Прошу вас, сжальтесь над несчастной рабыней!
Я не спускал глаз с акулы. Она снова изготовилась к броску, на этот раз застыв ярдах в пятнадцати от нас. В прозрачной воде я хорошо различал ее оскаленную пасть и передние резцы.
— С какой целью они направляются к обменному пункту? — продолжал я допрос.
— Они намерены охотиться за новыми рабами! — закричала девушка.
— За какими рабами? — Я встряхнул ее. — Говори быстрее! Следующий бросок акулы будет для тебя смертельным!
— За Марленусом из Ара и его свитой! — Голос девицы перешел в нечленораздельный вопль.
Я рывком отшвырнул ее к берегу и ударом ноги в нижнюю челюсть отбросил метнувшуюся ко мне черной молнией акулу. Схватив обезумевшую от страха девушку за волосы, как и подобает водить рабынь, я выволок ее на берег. Она дрожала и захлебывалась от рыданий. Я бросил ее на песок и пристегнул за ошейник к общей цепи.
— Всем встать! — приказал я. — Выпрямиться, головы вверх, руки за спину.
Я поднял с песка снятые с них шелковые накидки и заткнул каждой из них за ошейник, а руки им связал теми же веревками, что и прежде.