Страница:
— Я больше не должна вам подчиняться? — прошептала она, не глядя ему в глаза.
Арн выпустил ее из объятий.
— Да, ты свободна.
Гренна посмотрела ему в лицо. Судя по всему, она совершенно не понимала, что происходит.
— У меня мало времени, — прервал затянувшуюся паузу Арн. — Я разбойник. Чтобы жить, мне нужно охотиться. — Он собрался уходить.
— Послушайте! — воскликнула разбойница. — Я Гренна, я была ближайшей помощницей Хуры. Я тоже разбойница. Я хорошо знаю лес и, чтобы жить, мне тоже нужно охотиться!
Арн снова обернулся к ней.
— Ты находишь меня привлекательным? — поинтересовался он.
— Да, Арн, — ответила девушка.
— Едва ли я достоин иметь свободную спутницу, — сказал Арн. — У меня на голове выбрита позорная полоса, свидетельствующая о том, что я побывал в руках у женщин.
— А хотите, я тоже выбрею себе на голове такую же полосу? — предложила она. — Ведь я побывала в руках у мужчин!
Арн рассмеялся.
— Мне пора на охоту, — заметил он.
— Мне тоже, — сказала Гренна.
Арн протянул ей руку.
— Тогда не будем тратить время попусту, — предложил он. — Охотимся вместе.
Она радостно рассмеялась.
Вместе с колонной следующих за ними разбойников Арн и Гренна подошли к лесу и тут же затерялись среди густых ветвей.
Я проводил их взглядом.
— Подведите ко мне рабыню Тину, — распорядился я.
Через секунду передо мной уже стояла Тина, в белой шерстяной тунике и с моим ошейником на шее.
— Из этой экспедиции я увожу достаточно рабынь, — сказал я ей, — и мои матросы тоже.
— Рабынь никогда не бывает слишком много, — пробормотала девушка. Голова ее была низко опущена.
— В Лидиус тебе возвращаться нельзя, — продолжал я. — Там ты будешь вести существование обычной рабыни.
В ее поднятых на меня глазах промелькнуло непонимание. То же выражение застыло и на лице Туруса, стоящего у нее за спиной со своим неизменным браслетом на руке.
— А вот в Порт-Каре, — сказал я, — есть каста воров. Это единственный город, где официально существует такая каста.
Тина боялась поверить в то, к чему я клонил.
— Думаю, для тебя не составит большого труда быть принятой в эту касту, — закончил я свою мысль.
Она захлопала в ладоши.
— Я видела их клеймо! — радостно воскликнула девушка. — Оно такое красивое!
Ну, что ты с ней сделаешь? Женщина во всех обстоятельствах остается женщиной.
Она, конечно, имела в виду крохотное клеймо в виде трезубца, выжигаемое на лице над правой щекой.
Я усмехнулся.
— Сними с нее ошейник, — сказал я Турноку.
Верный помощник поспешил выполнить приятное для него поручение. Тина вся светилась от радости.
— А тебя, Турус, я увижу в Порт-Каре? — тут же тревожно спросила она.
— Конечно, — не скрывая удовольствия ответил молодой матрос.
— Знаешь, я бы даже не слишком возражала против того, чтобы стать твоей рабыней, — призналась она.
— Ты заслужила свою свободу, — сказал матрос. Он протянул руку к складкам ее одежды и извлек из их недр снятый маленькой воровкой у него с запястья браслет.
Тина надула губки, но тут же рассмеялась.
— Твой кошелек! — весело крикнула она и, бросив оторопевшему молодому матросу только что извлеченный у него из-за пояса кошель, побежала к вытащенному на берег баркасу, на котором нам предстояло возвращаться на «Терсефору».
Матрос кинулся было ее преследовать, но уже через несколько шагов отказался от этой бесполезной затеи. Он наклонился, набрал пригоршню мелких камешков и бросил их вслед девушке. Камешки забарабанили ей по спине.
— Ну, я тебя еще встречу в Порт-Каре! — с наигранной суровостью пообещал он.
— Обязательно встретишь, — не стала спорить она. — И тогда уж берегись!
Последнее предупреждение, казалось, придало сил молодому матросу. Увидев его, со всех ног бегущего к баркасу, Тина испуганно взвизгнула и бросилась в воду. Не добегая до баркаса, Турус тоже исчез в волнах и через считанные мгновения снова показался над поверхностью воды, сжимая в объятиях вырывающуюся девушку. Вскоре ему, очевидно, надоело сдерживать ее отчаянное сопротивление, и он пару раз окунул ее в воду. Затем, все так же держа девушку за волосы, повел ее, присмиревшую, к берегу. Здесь он бросил девушку на песок, повалился на нее сверху и осыпал ее лицо поцелуями. До нас то и дело доносился их веселый смех, сопровождавший каждую попытку маленькой воровки дотянуться до браслета или кошелька молодого матроса.
Мои воины и охотники Марленуса, наблюдавшие за поединком, вторили им дружными взрывами хохота. Думаю, маленькая, изящная Тина и молодой обаятельный Турус еще не раз увидятся в Порт-Каре, и встречи их будут отнюдь не случайными.
Мы с Марленусом оставили молодых людей и вернулись к своим делам.
— Я хочу получить эту женщину, — сказал Марленус, указывая на стоящую на коленях Миру.
— Пожалуйста, хозяин, не отдавайте меня ему! — обращаясь ко мне, взмолилась разбойница.
— Она предала меня, — пояснил великий убар. — Ее следует проучить.
— Хорошо, — согласился я. — Она ваша.
Марленус взял оцепеневшую от ужаса разбойницу за волосы и отшвырнул ее в сторону, туда, где уже лежала на песке, ожидая своей участи, бывшая предводительница женщин-пантер — Хура.
Вскоре им обеим предстоит длительное путешествие в Ар. Они будут идти прикованными к седлу тарлариона, на котором торжественно въедет в свой город вернувшийся с победой великий убар. Позднее, облаченные в прозрачные шелка, с колокольчиками на щиколотках, они станут прислуживать и всячески развлекать великого убара в Садах Удовольствий: подавать ему фрукты и вино, услаждать его слух своим пением, а его глаза — своими танцами. Они будут служить ему великолепным напоминанием об этой экспедиции в северные леса, из которой он, как всегда, вернулся окрыленный славой и успехом. Интересно, рассказывая об этом походе своим сотрапезникам, упомянет ли убар хоть словом о Боске из Порт-Кара? Не думаю. Подобная откровенность значительно преуменьшит славу, выпавшую на долю самого великого убара. Ведь он всегда остается победителем. И по-другому быть не может.
Не то что я, неспособный пошевелить даже пальцем онемевшей руки или ноги. Я с особой остротой ощутил сырость дующего с моря пронизывающего ветра.
— А эти люди, — продолжал тем временем Марленус, указывая на Саруса и его воинов, — должны быть доставлены в Ар и подвергнуты публичному наказанию.
— Нет, — ответил я.
Над берегом воцарилась мертвая тишина.
— Это мои пленники, — сказал я. — Их захватил я сам и мои матросы.
— Но я хочу забрать их себе! — сказал Марленус.
— Нет, — повторил я.
— Я хочу предать их публичной казни на стенах города, — пояснил Марленус. — Это будет ответом Ара на происки Чембара с Тироса.
— В данной ситуации ответ Тиросу должен давать не Ар, а я сам, — сказал я.
Мы посмотрели друг на друга.
— Хорошо, — сказал наконец Марленус. — Ответ Тиросу — за тобой.
Я перевел взгляд на Саруса. Закованный в цепи, он не спускал с меня удивленных глаз.
Он все потерял в этой экспедиции. Так же как и я. Мы оба потерпели поражение.
— Освободите их, — приказал я.
— Нет! — воскликнул Марленус.
Сарус и его воины остолбенели от неожиданности.
— Верните им оружие, — продолжал я, — и дайте продовольствия и лекарств. Им предстоит долгий и опасный путь. Помогите им перевязать раненых.
— Не делай этого! — закричал Марленус. Я обернулся к Сарусу.
— Двигайтесь на юг вдоль берега, — сказал я, — и держитесь подальше от обменных пунктов.
— Я так и поступлю, — пообещал Сарус.
Позади меня раздался ропот охотников Марленуса.
Я услышал, как их мечи с тяжелым звоном рванулись из ножен.
— Нет! — остановил своих людей Марленус. Над берегом повисла напряженная тишина.
Мы стояли друг против друга, разбившись на две большие группы. Рядом я чувствовал напрягшееся тело Ширы. Разбойницы Хуры, закованные в цепи, поспешно отошли назад. Лежащие на песке Хура и Мира испуганно вжались в землю. Мои матросы, даже те, кто еще держал в объятиях девушек Вьерны, плотнее сгрудились вокруг капитанского кресла. Оставленные ими девушки поспешили следом и встали с ними плечом к плечу.
Марленус пробежал глазами по их застывшим в напряженном ожидании лицам. Наши глаза встретились.
— Освободить их! — приказал Марленус.
Цепи с рук тиросцев упали на землю. Им принесли продовольствие и медикаменты.
— Верните Сарусу его меч, — сказал я.
Предводителю тиросцев протянули его собственный меч. Воинам возвратили оружие.
Сарус неподвижно стоял и смотрел на меня.
— Ты проиграл, — сказал я ему.
— Мы оба проиграли, — ответил он.
— Уходи, — сказал я.
Сарус повернулся и пошел вдоль берега. За ним потянулись его воины. Мы долго смотрели им вслед, пока они не исчезли за поворотом берега. Никто из них не оглянулся.
— Разрушить лагерь, — приказал Марленус.
Его воины бросились вырывать из земли глубоко вбитые колья. Это заняло у них не так много времени, гораздо меньше, чем у тиросцев ушло на постройку. Вскоре вся дружина снова собрались возле великого убара.
— Уходим, — скомандовал Марленус. Охотники вместе с караваном невольниц двинулись к лесу.
Марленус обернулся ко мне. Он был недоволен. Наши глаза встретились.
— Не смей появляться в Аре, — предупредил он.
Я не ответил: у меня не было никакого желания с ним разговаривать.
— Даже не пытайся появиться в Аре, — повторил он и, нахмурившись, пошел за своими людьми.
Вскоре все они скрылись среди густых деревьев. Они возвратятся в свой лагерь, разбитый к северу от Лауриса, где их дожидаются тарны. Они поднимутся в небо и возьмут направление на Ар, и Хура, конечно, будет привязана к седлу великого убара.
Я смотрел им вслед.
Марленус привезет с собой в качестве рабынь Хуру и Миру — двух предводительниц лесных разбойниц, стремившихся его обесчестить, приуменьшить его славу, его величие. Здесь же будут находиться и еще несколько женщин-пантер, закованных в цепи, обнаженных, покорностью своею подчеркивающих значимость одержанной великим убаром победы. Тиросцы, желавшие поражения великого убара, в большинстве своем погибли, а оставшиеся в живых еще позавидуют мертвым, ибо им суждено быть проданными в рабство. Даже корабль их перешел в качестве трофея во владение некоему Боску из Порт-Кара, немного помогшему великому убару одержать очередную победу.
Марленус отправился в северные леса поймать Вьерну и освободить женщину по имени Талена. С первой частью поставленной задачи великий убар справился как нельзя более успешно, и, мало того, завоевав, подчинив себе гордую предводительницу лесных разбойниц, он с обычным для себя великодушием подарил ей свободу. Разве этот величественный жест не достоин истинного убара? Что же до второй части намеченного плана, касающейся освобождения этой женщины — как там ее? ах да, Талена, — то обстоятельства сложились таким образом, что это мероприятие стало недостойным внимания убара. Эта женщина обратилась к нему с просьбой внести за ее освобождение выкуп, тем самым признавая себя рабыней. Да, прежде между ними существовали кое-какие родственные отношения, но он их, безусловно, немедленно прервал, поскольку у убара не может быть ничего общего с рабыней. Уже сам по себе интерес к судьбе простой рабыни не достоин внимания убара. Если ему подобает освободить ее как бывшую гражданку Ара, что ж, он отдаст такое распоряжение, но, право же, это сущая мелочь. Он даже не удосужился поинтересоваться у Вьерны о ее местонахождении, да и сама предводительница разбойниц — горианка до мозга костей — не посмела унизить великого убара, занимая его внимание подобной чепухой. Вьерна почитала его, Марленуса, превыше любого другого мужчины Гора. Она не могла позволить себе нанести ему какое-либо оскорбление. Очевидно, она сама послала двух своих женщин, охранявших эту самую Талену, в его, Марленуса, лагерь, расположенный к северу от Лауриса, чтобы они доставили к убару эту рабыню и он смог — взглядом не убара, но мужчины — посмотреть, заинтересует ли его эта невольница или нет.
Она, конечно, сумеет вызвать у него интерес; я в этом не сомневался. Как не сомневался и в том, что любые попытки посягательства на честь и величие убара будут немедленно пресечены.
Я окинул взглядом вырванные из земли и разбросанные на берегу колья, еще недавно представлявшие собой укрепление лагеря тиросцев.
— Турнок, — сказал я, — соберите эти колья и разожгите из них большой сигнальный костер.
Он ответил мне печальным взглядом.
— На него некому будет смотреть, — тихо произнес он. — Но я разожгу костер. Я сделаю его таким, что свет от него будет виден пасангов на пятьдесят.
Я и сам не знал, почему во мне родилось желание разжечь здесь сигнальный костер. Мало кому на Горе удастся его увидеть. И уж конечно никто даже не взглянет сюда с планеты Земля. Но если кто и заметит полыхающий на далеком берегу одинокий огонек костра, как поймет он, что означает этот затерявшийся среди бескрайних диких северных просторов маяк, если даже я сам не знаю, зачем его зажег?
Я повернулся к Шире.
— Ты достойно вела себя в лагере тиросцев, — сказал я. — Ты свободна.
Накануне вечером я уже подарил свободу Винке, своей верной рыжеволосой помощнице, и двум бывшим пага-рабыням — темноволосой и девушке со светлыми волосами. Позднее им будет предложено золото и их с почестями доставят в их родные города.
— Очень хорошо, — ответила Шира. В глазах ее стояли слезы. Она уже знала, что я выпущу ее на волю.
— Калеке не нужны красивые рабыни, — пробормотал я.
Девушка прижалась губами к моей ладони.
— Я люблю вас, мой дорогой Боск, — едва слышно произнесла она.
— Это означает, что ты изъявляешь желание со мной остаться? — уточнил я.
— Нет, — рассмеялась она.
Я понимающе кивнул.
— Нет, мой дорогой Боск, — повторила она, — и вовсе не потому, что вы калека.
Я ответил ей удивленным взглядом.
— Мужчины вообще многого не способны понять, — снова рассмеялась Шира. — Они такие глупые. Но женщины еще глупее, потому что они их любят.
— Ну, так оставайся со мной, чего ты мучаешься? С тобой я буду чувствовать себя гораздо умнее! — съязвил я.
Она покачала головой.
— Нет, — печально ответила она. — Не мое имя бормотали вы, лежа в горячечном бреду в каюте «Терсефоры».
В ее голосе слышались слезы.
Я отвернулся. Отвернулся к Тассе, медленно катящей свои вечные волны.
— Я желаю вам всего самого хорошего, мой дорогой Боск из Порт-Кара, — тихо произнесла девушка.
— И тебе всего самого доброго, Шира, — пробормотал я.
Ее губы снова на короткое мгновение коснулись моей ладони, и она тут же подбежала к Турноку, нетерпеливо ожидая, пока он снимет с нее ошейник и она сможет, как Вьерна, раствориться в бескрайних просторах северного леса.
Марленус сказал, что этот проклятый ветер вышибает из глаз слезу. Теперь и я почувствовал, что он был прав.
— Римм, — позвал я.
— Да, капитан? — откликнулся он.
— Ты — капитан «Рьоды». Приказывай с приливом поднять якорь.
— Слушаюсь, капитан, — ответил он.
— Ты знаешь, что тебе следует делать? — поинтересовался я.
— Да, — сказал он. — Я продам тех тиросцев, что управляли во время перехода «Рьодой» и «Терсефорой», на невольничьих рынках Порт-Кара.
— И все? — спросил я.
Он усмехнулся.
— Но перед этим мы поднимемся вверх по Лаурии и дойдем до Лауриса. Мы ведь так до конца и не расплатились с Церкитусом, владельцем таверны, что столь любезно предоставил нам своих рабынь и отравленное наркотиками вино. Я думаю, мы спалим его таверну, а девиц его закуем в цепи и доставим на невольничьи рынки Порт-Кара.
— Жестокий ты человек, Римм, — сказал я. — Но здесь с тобой трудно спорить.
— Я только не решил еще, как быть с Церкитусом, — признался Римм.
— А что тут решать? Деньги его заберем и раздадим в Лаурисе тем, кто победнее. Вот и все.
— Ну а с самим Церкитусом что делать?
— А ничего! Надаем ему плетей да отпустим подобру-поздорову, хоть нищего, зато живого. Пусть ходит по улицам и за медную монетку рассказывает всем и каждому о том, как отомстил ему за предательство человек из Порт-Кара.
— Думаю, после этого в Лаурисе найдется не много желающих нападать на наши корабли, — усмехнулся Римм.
— Я тоже на это надеюсь, — согласился я.
— Пойду отдам необходимые распоряжения, — сказал Римм.
— Да, капитан, принимайся за свои обязанности, — ответил я.
Римм с Карой направились к баркасу.
По берегу разбредались разбойницы Вьерны, выскользнувшие из объятий моих матросов. Одни из них уходили со слезами на глазах, другие, наоборот, со счастливой, хотя и грустной улыбкой на лице, но все они, как по команде, останавливались у кромки леса и долго, с тоской смотрели на тех, с кем на этом берегу их совершенно случайно свела судьба.
Вдруг одна из девушек сорвалась с места и, не чуя под собой ног, помчалась обратно, на берег. Она подбежала к своему матросу, опустилась перед ним на колени и в символическом жесте подчиняющейся рабыни протянула к нему руки, скрещенные в запястьях, словно для того, чтобы их связали. Я видел, как матрос поднял ее на ноги и властным жестом — жестом хозяина — отдал девушке распоряжение занять место в баркасе. Новоиспеченная рабыня с радостью бросилась выполнять первое указание своего повелителя.
И тут, к моему удивлению, окрыленные примером подруги, молодые разбойницы одна за другой кинулись к ногам мужчин, впервые пробудивших в них женщину.
Последней из бежавших по берегу была Рейна, разбойница, с которой я провел ночь в лагере Марленуса. Она долго колебалась, прежде чем решиться на этот отчаянный шаг, но тем не менее сейчас с громким криком бежала к тому единственному мужчине, которого сделала своим избранником.
Вот она опустилась перед ним на колени, покорно склонила голову и через мгновение тоже получила приказ занять место в баркасе — короткий и властный приказ хозяина, приказ повелителя.
В лесу Вьерне придется долго ожидать своих девушек, прежде чем она поймет, что ни одна из них не вернется.
Только сейчас я в полной мере оценил всю мудрость ее затеи. Она узнала прикосновение мужчины, прикосновение Марленуса, и оно напугало ее, напугало до такой степени, что она позволила ему лишь коснуться кончиков своих пальцев, но не тела, поскольку боялась не совладать с собой, ответить на его призыв. Во Вьерне, как и во многих других подобных ей натурах, одновременно уживалась как потребность к ощущению свободы, так и потребность ощущать себя подчиненной.
Природа этих переживаний очень сложна и может быть разделена на противоположные скрытые стремления лишь умозрительно. Гориане с присущей им склонностью упрощать психологические и философские основы человеческой природы не мудрствуя лукаво объясняют подобные психологические нюансы изначальной, врожденной тягой мужчины к свободе, а женщины — к подчинению, но даже они не способны отрицать всей сложности механизма возникновения подобных стремлений. В понимании гориан, к примеру, свободная женщина пользуется такими же — или, точнее, почти такими же — правами и уважением, как и свободный горианский мужчина. Даже рабовладелец или охотник за людьми, заполучивший в свои руки свободную женщину, будет обращаться с ней с определенной долей сострадания и заботы, но лишь до того момента, пока ее тела не коснется клеймо рабыни. Тут его поведение немедленно и в корне меняется. Она превращается для него в обыкновенное животное, которое требует соответствующего к себе отношения. Гориане искренне полагают, что каждая женщина имеет своего хозяина — реально существующего или живущего лишь в ее воображении, — рядом с которым ее природная сущность — сущность стремящейся к подчинению, сгорающей от страсти рабыни — способна раскрыться и проявить себя в полной мере. Нередко потребность в подобном мужчине-хозяине в женщине столь велика, что он является ей во сне, в ее девичьих грезах и фантазиях и она начинает бояться встретить его в реальной жизни. К тому же зачастую подобный образ настоящего мужчины в сознании женщины связан с ее обращением в рабство, что продиктовано историческими традициями развития горианской культуры.
Повсюду на Горе вы увидите сотни и тысячи женщин в цепях и ошейниках. Обращение в рабство, согласно горианской традиции, является институтом совершенно обоснованным, социальным, позволяющим женщине выжить в тех чрезвычайно суровых для нее условиях, которые порождают тенденции исторического развития планеты. Именно обращение в рабство создает ту атмосферу, которая в наибольшей степени способствует раскрытию всех заложенных в женщине природой наилучших черт, включая и зачастую неосознаваемое стремление к подчинению мужчине.
Гориане в своем сознании ни в коей мере не вычленяют человека из окружающего мира; они в значительной степени отождествляют себя с природой. В их понимании мужчина и женщина представляют собой существ животного мира, наделенных специфическими биологическими свойствами и набором генетической информации, комплекс которой сформировался в течение десятков тысяч предыдущих поколений на основе естественного и полового отбора. Тем не менее, хотя действия человека в целом продиктованы эволюционным процессом и зависят от унаследованных им тенденций и отношений между полами, механизм его поведения не может рассматриваться как простая реакция на окружающую среду. Внешние обстоятельства лишь определяют наиболее благоприятное, но вовсе не обязательное поведение в той или иной ситуации. Женщина, как и мужчина, является столь же сложным продуктом генетического развития человека, сформированным на основе естественного и полового отбора. Фактор естественного отбора предоставляет женщине, стремящейся принадлежать мужчине, сохранить с ним длительные отношения, иметь от него детей, растить и воспитывать их, то есть реализовать определенное ей природой предназначение, несравненно больше шансов для продления рода, нежели женщине, по тем или иным причинам избегающей связи с мужчиной и отказывающейся иметь детей.
В биологическом смысле свобода женщины не имеет никакого смысла. Тип любящей матери, продолжательницы рода, является единственным участвующим в эволюционном развитии типом женщины. Естественно, что до сегодняшнего дня сумели дожить лишь те женщины, в которых инстинкт сохранения рода оказался достаточно силен, в противном случае им не суждено было появиться на свет. Воробьиха-мать кормит своих детенышей вовсе не потому, что общество пернатых накладывает на нее эту обязанность, исходя из каких-то моральных норм или социальных установок. В подобном ключе, но выдвигая на первый план несколько иные задачи, можно охарактеризовать и функцию полового отбора. При этом следует отметить, что выбор партнера принадлежит именно мужчине, как существу более сильному; в противном случае, окажись женщина сильнее, человечество могло пойти совершенно иным путем развития, и не исключен вариант, при котором оно пришло бы к той форме существования, что встречается у некоторых разновидностей пауков, где после оплодотворения более сильная самка пожирает своего, очевидно, любящего ее, но не способного постоять за себя супруга.
Какое счастье сознавать, что нам это пока не грозит!
Нет ничего удивительного в том, что испокон веков мужчины выбирали себе в жены женщин определенного типа. В частности благодаря этому женская половина общества сейчас несравненно красивее, чем она была несколько тысячелетий назад. Приятно сознавать, что к этому приложили руку мы, мужчины. Подобным же образом женщина излишне самостоятельная, мужеподобная, глупая, сварливая и злая никогда не являлась желанной кандидатурой для создания супружеских отношений. Кому придет в голову обвинить мужчину в том, что он не хочет делать свою жизнь несчастной? Конечно, он будет стремиться выбрать себе красивую, умную, способную на любовь и самопожертвование супругу. Именно так поступали бы и женщины — будь у них такое право: они выбирали бы себе самых умных, энергичных и сильных мужчин. Несмотря на пропаганду любого толка, немного найдется среди женщин тех, кто искренне в глубине сердца желал себе в супруги недалекого, хилого, женоподобного мужчину; вовсе не они являются наиболее частыми персонажами их сексуальных фантазий.
Вот почему гориане искренне считают, что в самой природе мужчины заложено стремление обладать, а в природе женщины — отдаваться.
Я наблюдал, как девушки Вьерны, принадлежащие уже не ей, а своим новым хозяевам, занимали места в баркасе.
Вьерна не просто предоставила своим разбойницам возможность выбора; она заставила их сделать выбор. Интересно, ждет ли она еще возвращения в лес хотя бы одной из них? Она сама нарядила их в шелка, вдела серьги им в уши. Вероятно, она уже потеряла надежду их дождаться.
Ее разбойницы — теперь обычные рабыни — терпеливо дожидались момента, когда баркас отчалит от берега и доставит их на «Рьоду» и «Терсефору». Они сделали свой выбор, предпочли покориться мужчинам, послушались голоса своей женской сути.
Арн выпустил ее из объятий.
— Да, ты свободна.
Гренна посмотрела ему в лицо. Судя по всему, она совершенно не понимала, что происходит.
— У меня мало времени, — прервал затянувшуюся паузу Арн. — Я разбойник. Чтобы жить, мне нужно охотиться. — Он собрался уходить.
— Послушайте! — воскликнула разбойница. — Я Гренна, я была ближайшей помощницей Хуры. Я тоже разбойница. Я хорошо знаю лес и, чтобы жить, мне тоже нужно охотиться!
Арн снова обернулся к ней.
— Ты находишь меня привлекательным? — поинтересовался он.
— Да, Арн, — ответила девушка.
— Едва ли я достоин иметь свободную спутницу, — сказал Арн. — У меня на голове выбрита позорная полоса, свидетельствующая о том, что я побывал в руках у женщин.
— А хотите, я тоже выбрею себе на голове такую же полосу? — предложила она. — Ведь я побывала в руках у мужчин!
Арн рассмеялся.
— Мне пора на охоту, — заметил он.
— Мне тоже, — сказала Гренна.
Арн протянул ей руку.
— Тогда не будем тратить время попусту, — предложил он. — Охотимся вместе.
Она радостно рассмеялась.
Вместе с колонной следующих за ними разбойников Арн и Гренна подошли к лесу и тут же затерялись среди густых ветвей.
Я проводил их взглядом.
— Подведите ко мне рабыню Тину, — распорядился я.
Через секунду передо мной уже стояла Тина, в белой шерстяной тунике и с моим ошейником на шее.
— Из этой экспедиции я увожу достаточно рабынь, — сказал я ей, — и мои матросы тоже.
— Рабынь никогда не бывает слишком много, — пробормотала девушка. Голова ее была низко опущена.
— В Лидиус тебе возвращаться нельзя, — продолжал я. — Там ты будешь вести существование обычной рабыни.
В ее поднятых на меня глазах промелькнуло непонимание. То же выражение застыло и на лице Туруса, стоящего у нее за спиной со своим неизменным браслетом на руке.
— А вот в Порт-Каре, — сказал я, — есть каста воров. Это единственный город, где официально существует такая каста.
Тина боялась поверить в то, к чему я клонил.
— Думаю, для тебя не составит большого труда быть принятой в эту касту, — закончил я свою мысль.
Она захлопала в ладоши.
— Я видела их клеймо! — радостно воскликнула девушка. — Оно такое красивое!
Ну, что ты с ней сделаешь? Женщина во всех обстоятельствах остается женщиной.
Она, конечно, имела в виду крохотное клеймо в виде трезубца, выжигаемое на лице над правой щекой.
Я усмехнулся.
— Сними с нее ошейник, — сказал я Турноку.
Верный помощник поспешил выполнить приятное для него поручение. Тина вся светилась от радости.
— А тебя, Турус, я увижу в Порт-Каре? — тут же тревожно спросила она.
— Конечно, — не скрывая удовольствия ответил молодой матрос.
— Знаешь, я бы даже не слишком возражала против того, чтобы стать твоей рабыней, — призналась она.
— Ты заслужила свою свободу, — сказал матрос. Он протянул руку к складкам ее одежды и извлек из их недр снятый маленькой воровкой у него с запястья браслет.
Тина надула губки, но тут же рассмеялась.
— Твой кошелек! — весело крикнула она и, бросив оторопевшему молодому матросу только что извлеченный у него из-за пояса кошель, побежала к вытащенному на берег баркасу, на котором нам предстояло возвращаться на «Терсефору».
Матрос кинулся было ее преследовать, но уже через несколько шагов отказался от этой бесполезной затеи. Он наклонился, набрал пригоршню мелких камешков и бросил их вслед девушке. Камешки забарабанили ей по спине.
— Ну, я тебя еще встречу в Порт-Каре! — с наигранной суровостью пообещал он.
— Обязательно встретишь, — не стала спорить она. — И тогда уж берегись!
Последнее предупреждение, казалось, придало сил молодому матросу. Увидев его, со всех ног бегущего к баркасу, Тина испуганно взвизгнула и бросилась в воду. Не добегая до баркаса, Турус тоже исчез в волнах и через считанные мгновения снова показался над поверхностью воды, сжимая в объятиях вырывающуюся девушку. Вскоре ему, очевидно, надоело сдерживать ее отчаянное сопротивление, и он пару раз окунул ее в воду. Затем, все так же держа девушку за волосы, повел ее, присмиревшую, к берегу. Здесь он бросил девушку на песок, повалился на нее сверху и осыпал ее лицо поцелуями. До нас то и дело доносился их веселый смех, сопровождавший каждую попытку маленькой воровки дотянуться до браслета или кошелька молодого матроса.
Мои воины и охотники Марленуса, наблюдавшие за поединком, вторили им дружными взрывами хохота. Думаю, маленькая, изящная Тина и молодой обаятельный Турус еще не раз увидятся в Порт-Каре, и встречи их будут отнюдь не случайными.
Мы с Марленусом оставили молодых людей и вернулись к своим делам.
— Я хочу получить эту женщину, — сказал Марленус, указывая на стоящую на коленях Миру.
— Пожалуйста, хозяин, не отдавайте меня ему! — обращаясь ко мне, взмолилась разбойница.
— Она предала меня, — пояснил великий убар. — Ее следует проучить.
— Хорошо, — согласился я. — Она ваша.
Марленус взял оцепеневшую от ужаса разбойницу за волосы и отшвырнул ее в сторону, туда, где уже лежала на песке, ожидая своей участи, бывшая предводительница женщин-пантер — Хура.
Вскоре им обеим предстоит длительное путешествие в Ар. Они будут идти прикованными к седлу тарлариона, на котором торжественно въедет в свой город вернувшийся с победой великий убар. Позднее, облаченные в прозрачные шелка, с колокольчиками на щиколотках, они станут прислуживать и всячески развлекать великого убара в Садах Удовольствий: подавать ему фрукты и вино, услаждать его слух своим пением, а его глаза — своими танцами. Они будут служить ему великолепным напоминанием об этой экспедиции в северные леса, из которой он, как всегда, вернулся окрыленный славой и успехом. Интересно, рассказывая об этом походе своим сотрапезникам, упомянет ли убар хоть словом о Боске из Порт-Кара? Не думаю. Подобная откровенность значительно преуменьшит славу, выпавшую на долю самого великого убара. Ведь он всегда остается победителем. И по-другому быть не может.
Не то что я, неспособный пошевелить даже пальцем онемевшей руки или ноги. Я с особой остротой ощутил сырость дующего с моря пронизывающего ветра.
— А эти люди, — продолжал тем временем Марленус, указывая на Саруса и его воинов, — должны быть доставлены в Ар и подвергнуты публичному наказанию.
— Нет, — ответил я.
Над берегом воцарилась мертвая тишина.
— Это мои пленники, — сказал я. — Их захватил я сам и мои матросы.
— Но я хочу забрать их себе! — сказал Марленус.
— Нет, — повторил я.
— Я хочу предать их публичной казни на стенах города, — пояснил Марленус. — Это будет ответом Ара на происки Чембара с Тироса.
— В данной ситуации ответ Тиросу должен давать не Ар, а я сам, — сказал я.
Мы посмотрели друг на друга.
— Хорошо, — сказал наконец Марленус. — Ответ Тиросу — за тобой.
Я перевел взгляд на Саруса. Закованный в цепи, он не спускал с меня удивленных глаз.
Он все потерял в этой экспедиции. Так же как и я. Мы оба потерпели поражение.
— Освободите их, — приказал я.
— Нет! — воскликнул Марленус.
Сарус и его воины остолбенели от неожиданности.
— Верните им оружие, — продолжал я, — и дайте продовольствия и лекарств. Им предстоит долгий и опасный путь. Помогите им перевязать раненых.
— Не делай этого! — закричал Марленус. Я обернулся к Сарусу.
— Двигайтесь на юг вдоль берега, — сказал я, — и держитесь подальше от обменных пунктов.
— Я так и поступлю, — пообещал Сарус.
Позади меня раздался ропот охотников Марленуса.
Я услышал, как их мечи с тяжелым звоном рванулись из ножен.
— Нет! — остановил своих людей Марленус. Над берегом повисла напряженная тишина.
Мы стояли друг против друга, разбившись на две большие группы. Рядом я чувствовал напрягшееся тело Ширы. Разбойницы Хуры, закованные в цепи, поспешно отошли назад. Лежащие на песке Хура и Мира испуганно вжались в землю. Мои матросы, даже те, кто еще держал в объятиях девушек Вьерны, плотнее сгрудились вокруг капитанского кресла. Оставленные ими девушки поспешили следом и встали с ними плечом к плечу.
Марленус пробежал глазами по их застывшим в напряженном ожидании лицам. Наши глаза встретились.
— Освободить их! — приказал Марленус.
Цепи с рук тиросцев упали на землю. Им принесли продовольствие и медикаменты.
— Верните Сарусу его меч, — сказал я.
Предводителю тиросцев протянули его собственный меч. Воинам возвратили оружие.
Сарус неподвижно стоял и смотрел на меня.
— Ты проиграл, — сказал я ему.
— Мы оба проиграли, — ответил он.
— Уходи, — сказал я.
Сарус повернулся и пошел вдоль берега. За ним потянулись его воины. Мы долго смотрели им вслед, пока они не исчезли за поворотом берега. Никто из них не оглянулся.
— Разрушить лагерь, — приказал Марленус.
Его воины бросились вырывать из земли глубоко вбитые колья. Это заняло у них не так много времени, гораздо меньше, чем у тиросцев ушло на постройку. Вскоре вся дружина снова собрались возле великого убара.
— Уходим, — скомандовал Марленус. Охотники вместе с караваном невольниц двинулись к лесу.
Марленус обернулся ко мне. Он был недоволен. Наши глаза встретились.
— Не смей появляться в Аре, — предупредил он.
Я не ответил: у меня не было никакого желания с ним разговаривать.
— Даже не пытайся появиться в Аре, — повторил он и, нахмурившись, пошел за своими людьми.
Вскоре все они скрылись среди густых деревьев. Они возвратятся в свой лагерь, разбитый к северу от Лауриса, где их дожидаются тарны. Они поднимутся в небо и возьмут направление на Ар, и Хура, конечно, будет привязана к седлу великого убара.
Я смотрел им вслед.
Марленус привезет с собой в качестве рабынь Хуру и Миру — двух предводительниц лесных разбойниц, стремившихся его обесчестить, приуменьшить его славу, его величие. Здесь же будут находиться и еще несколько женщин-пантер, закованных в цепи, обнаженных, покорностью своею подчеркивающих значимость одержанной великим убаром победы. Тиросцы, желавшие поражения великого убара, в большинстве своем погибли, а оставшиеся в живых еще позавидуют мертвым, ибо им суждено быть проданными в рабство. Даже корабль их перешел в качестве трофея во владение некоему Боску из Порт-Кара, немного помогшему великому убару одержать очередную победу.
Марленус отправился в северные леса поймать Вьерну и освободить женщину по имени Талена. С первой частью поставленной задачи великий убар справился как нельзя более успешно, и, мало того, завоевав, подчинив себе гордую предводительницу лесных разбойниц, он с обычным для себя великодушием подарил ей свободу. Разве этот величественный жест не достоин истинного убара? Что же до второй части намеченного плана, касающейся освобождения этой женщины — как там ее? ах да, Талена, — то обстоятельства сложились таким образом, что это мероприятие стало недостойным внимания убара. Эта женщина обратилась к нему с просьбой внести за ее освобождение выкуп, тем самым признавая себя рабыней. Да, прежде между ними существовали кое-какие родственные отношения, но он их, безусловно, немедленно прервал, поскольку у убара не может быть ничего общего с рабыней. Уже сам по себе интерес к судьбе простой рабыни не достоин внимания убара. Если ему подобает освободить ее как бывшую гражданку Ара, что ж, он отдаст такое распоряжение, но, право же, это сущая мелочь. Он даже не удосужился поинтересоваться у Вьерны о ее местонахождении, да и сама предводительница разбойниц — горианка до мозга костей — не посмела унизить великого убара, занимая его внимание подобной чепухой. Вьерна почитала его, Марленуса, превыше любого другого мужчины Гора. Она не могла позволить себе нанести ему какое-либо оскорбление. Очевидно, она сама послала двух своих женщин, охранявших эту самую Талену, в его, Марленуса, лагерь, расположенный к северу от Лауриса, чтобы они доставили к убару эту рабыню и он смог — взглядом не убара, но мужчины — посмотреть, заинтересует ли его эта невольница или нет.
Она, конечно, сумеет вызвать у него интерес; я в этом не сомневался. Как не сомневался и в том, что любые попытки посягательства на честь и величие убара будут немедленно пресечены.
Я окинул взглядом вырванные из земли и разбросанные на берегу колья, еще недавно представлявшие собой укрепление лагеря тиросцев.
— Турнок, — сказал я, — соберите эти колья и разожгите из них большой сигнальный костер.
Он ответил мне печальным взглядом.
— На него некому будет смотреть, — тихо произнес он. — Но я разожгу костер. Я сделаю его таким, что свет от него будет виден пасангов на пятьдесят.
Я и сам не знал, почему во мне родилось желание разжечь здесь сигнальный костер. Мало кому на Горе удастся его увидеть. И уж конечно никто даже не взглянет сюда с планеты Земля. Но если кто и заметит полыхающий на далеком берегу одинокий огонек костра, как поймет он, что означает этот затерявшийся среди бескрайних диких северных просторов маяк, если даже я сам не знаю, зачем его зажег?
Я повернулся к Шире.
— Ты достойно вела себя в лагере тиросцев, — сказал я. — Ты свободна.
Накануне вечером я уже подарил свободу Винке, своей верной рыжеволосой помощнице, и двум бывшим пага-рабыням — темноволосой и девушке со светлыми волосами. Позднее им будет предложено золото и их с почестями доставят в их родные города.
— Очень хорошо, — ответила Шира. В глазах ее стояли слезы. Она уже знала, что я выпущу ее на волю.
— Калеке не нужны красивые рабыни, — пробормотал я.
Девушка прижалась губами к моей ладони.
— Я люблю вас, мой дорогой Боск, — едва слышно произнесла она.
— Это означает, что ты изъявляешь желание со мной остаться? — уточнил я.
— Нет, — рассмеялась она.
Я понимающе кивнул.
— Нет, мой дорогой Боск, — повторила она, — и вовсе не потому, что вы калека.
Я ответил ей удивленным взглядом.
— Мужчины вообще многого не способны понять, — снова рассмеялась Шира. — Они такие глупые. Но женщины еще глупее, потому что они их любят.
— Ну, так оставайся со мной, чего ты мучаешься? С тобой я буду чувствовать себя гораздо умнее! — съязвил я.
Она покачала головой.
— Нет, — печально ответила она. — Не мое имя бормотали вы, лежа в горячечном бреду в каюте «Терсефоры».
В ее голосе слышались слезы.
Я отвернулся. Отвернулся к Тассе, медленно катящей свои вечные волны.
— Я желаю вам всего самого хорошего, мой дорогой Боск из Порт-Кара, — тихо произнесла девушка.
— И тебе всего самого доброго, Шира, — пробормотал я.
Ее губы снова на короткое мгновение коснулись моей ладони, и она тут же подбежала к Турноку, нетерпеливо ожидая, пока он снимет с нее ошейник и она сможет, как Вьерна, раствориться в бескрайних просторах северного леса.
Марленус сказал, что этот проклятый ветер вышибает из глаз слезу. Теперь и я почувствовал, что он был прав.
— Римм, — позвал я.
— Да, капитан? — откликнулся он.
— Ты — капитан «Рьоды». Приказывай с приливом поднять якорь.
— Слушаюсь, капитан, — ответил он.
— Ты знаешь, что тебе следует делать? — поинтересовался я.
— Да, — сказал он. — Я продам тех тиросцев, что управляли во время перехода «Рьодой» и «Терсефорой», на невольничьих рынках Порт-Кара.
— И все? — спросил я.
Он усмехнулся.
— Но перед этим мы поднимемся вверх по Лаурии и дойдем до Лауриса. Мы ведь так до конца и не расплатились с Церкитусом, владельцем таверны, что столь любезно предоставил нам своих рабынь и отравленное наркотиками вино. Я думаю, мы спалим его таверну, а девиц его закуем в цепи и доставим на невольничьи рынки Порт-Кара.
— Жестокий ты человек, Римм, — сказал я. — Но здесь с тобой трудно спорить.
— Я только не решил еще, как быть с Церкитусом, — признался Римм.
— А что тут решать? Деньги его заберем и раздадим в Лаурисе тем, кто победнее. Вот и все.
— Ну а с самим Церкитусом что делать?
— А ничего! Надаем ему плетей да отпустим подобру-поздорову, хоть нищего, зато живого. Пусть ходит по улицам и за медную монетку рассказывает всем и каждому о том, как отомстил ему за предательство человек из Порт-Кара.
— Думаю, после этого в Лаурисе найдется не много желающих нападать на наши корабли, — усмехнулся Римм.
— Я тоже на это надеюсь, — согласился я.
— Пойду отдам необходимые распоряжения, — сказал Римм.
— Да, капитан, принимайся за свои обязанности, — ответил я.
Римм с Карой направились к баркасу.
По берегу разбредались разбойницы Вьерны, выскользнувшие из объятий моих матросов. Одни из них уходили со слезами на глазах, другие, наоборот, со счастливой, хотя и грустной улыбкой на лице, но все они, как по команде, останавливались у кромки леса и долго, с тоской смотрели на тех, с кем на этом берегу их совершенно случайно свела судьба.
Вдруг одна из девушек сорвалась с места и, не чуя под собой ног, помчалась обратно, на берег. Она подбежала к своему матросу, опустилась перед ним на колени и в символическом жесте подчиняющейся рабыни протянула к нему руки, скрещенные в запястьях, словно для того, чтобы их связали. Я видел, как матрос поднял ее на ноги и властным жестом — жестом хозяина — отдал девушке распоряжение занять место в баркасе. Новоиспеченная рабыня с радостью бросилась выполнять первое указание своего повелителя.
И тут, к моему удивлению, окрыленные примером подруги, молодые разбойницы одна за другой кинулись к ногам мужчин, впервые пробудивших в них женщину.
Последней из бежавших по берегу была Рейна, разбойница, с которой я провел ночь в лагере Марленуса. Она долго колебалась, прежде чем решиться на этот отчаянный шаг, но тем не менее сейчас с громким криком бежала к тому единственному мужчине, которого сделала своим избранником.
Вот она опустилась перед ним на колени, покорно склонила голову и через мгновение тоже получила приказ занять место в баркасе — короткий и властный приказ хозяина, приказ повелителя.
В лесу Вьерне придется долго ожидать своих девушек, прежде чем она поймет, что ни одна из них не вернется.
Только сейчас я в полной мере оценил всю мудрость ее затеи. Она узнала прикосновение мужчины, прикосновение Марленуса, и оно напугало ее, напугало до такой степени, что она позволила ему лишь коснуться кончиков своих пальцев, но не тела, поскольку боялась не совладать с собой, ответить на его призыв. Во Вьерне, как и во многих других подобных ей натурах, одновременно уживалась как потребность к ощущению свободы, так и потребность ощущать себя подчиненной.
Природа этих переживаний очень сложна и может быть разделена на противоположные скрытые стремления лишь умозрительно. Гориане с присущей им склонностью упрощать психологические и философские основы человеческой природы не мудрствуя лукаво объясняют подобные психологические нюансы изначальной, врожденной тягой мужчины к свободе, а женщины — к подчинению, но даже они не способны отрицать всей сложности механизма возникновения подобных стремлений. В понимании гориан, к примеру, свободная женщина пользуется такими же — или, точнее, почти такими же — правами и уважением, как и свободный горианский мужчина. Даже рабовладелец или охотник за людьми, заполучивший в свои руки свободную женщину, будет обращаться с ней с определенной долей сострадания и заботы, но лишь до того момента, пока ее тела не коснется клеймо рабыни. Тут его поведение немедленно и в корне меняется. Она превращается для него в обыкновенное животное, которое требует соответствующего к себе отношения. Гориане искренне полагают, что каждая женщина имеет своего хозяина — реально существующего или живущего лишь в ее воображении, — рядом с которым ее природная сущность — сущность стремящейся к подчинению, сгорающей от страсти рабыни — способна раскрыться и проявить себя в полной мере. Нередко потребность в подобном мужчине-хозяине в женщине столь велика, что он является ей во сне, в ее девичьих грезах и фантазиях и она начинает бояться встретить его в реальной жизни. К тому же зачастую подобный образ настоящего мужчины в сознании женщины связан с ее обращением в рабство, что продиктовано историческими традициями развития горианской культуры.
Повсюду на Горе вы увидите сотни и тысячи женщин в цепях и ошейниках. Обращение в рабство, согласно горианской традиции, является институтом совершенно обоснованным, социальным, позволяющим женщине выжить в тех чрезвычайно суровых для нее условиях, которые порождают тенденции исторического развития планеты. Именно обращение в рабство создает ту атмосферу, которая в наибольшей степени способствует раскрытию всех заложенных в женщине природой наилучших черт, включая и зачастую неосознаваемое стремление к подчинению мужчине.
Гориане в своем сознании ни в коей мере не вычленяют человека из окружающего мира; они в значительной степени отождествляют себя с природой. В их понимании мужчина и женщина представляют собой существ животного мира, наделенных специфическими биологическими свойствами и набором генетической информации, комплекс которой сформировался в течение десятков тысяч предыдущих поколений на основе естественного и полового отбора. Тем не менее, хотя действия человека в целом продиктованы эволюционным процессом и зависят от унаследованных им тенденций и отношений между полами, механизм его поведения не может рассматриваться как простая реакция на окружающую среду. Внешние обстоятельства лишь определяют наиболее благоприятное, но вовсе не обязательное поведение в той или иной ситуации. Женщина, как и мужчина, является столь же сложным продуктом генетического развития человека, сформированным на основе естественного и полового отбора. Фактор естественного отбора предоставляет женщине, стремящейся принадлежать мужчине, сохранить с ним длительные отношения, иметь от него детей, растить и воспитывать их, то есть реализовать определенное ей природой предназначение, несравненно больше шансов для продления рода, нежели женщине, по тем или иным причинам избегающей связи с мужчиной и отказывающейся иметь детей.
В биологическом смысле свобода женщины не имеет никакого смысла. Тип любящей матери, продолжательницы рода, является единственным участвующим в эволюционном развитии типом женщины. Естественно, что до сегодняшнего дня сумели дожить лишь те женщины, в которых инстинкт сохранения рода оказался достаточно силен, в противном случае им не суждено было появиться на свет. Воробьиха-мать кормит своих детенышей вовсе не потому, что общество пернатых накладывает на нее эту обязанность, исходя из каких-то моральных норм или социальных установок. В подобном ключе, но выдвигая на первый план несколько иные задачи, можно охарактеризовать и функцию полового отбора. При этом следует отметить, что выбор партнера принадлежит именно мужчине, как существу более сильному; в противном случае, окажись женщина сильнее, человечество могло пойти совершенно иным путем развития, и не исключен вариант, при котором оно пришло бы к той форме существования, что встречается у некоторых разновидностей пауков, где после оплодотворения более сильная самка пожирает своего, очевидно, любящего ее, но не способного постоять за себя супруга.
Какое счастье сознавать, что нам это пока не грозит!
Нет ничего удивительного в том, что испокон веков мужчины выбирали себе в жены женщин определенного типа. В частности благодаря этому женская половина общества сейчас несравненно красивее, чем она была несколько тысячелетий назад. Приятно сознавать, что к этому приложили руку мы, мужчины. Подобным же образом женщина излишне самостоятельная, мужеподобная, глупая, сварливая и злая никогда не являлась желанной кандидатурой для создания супружеских отношений. Кому придет в голову обвинить мужчину в том, что он не хочет делать свою жизнь несчастной? Конечно, он будет стремиться выбрать себе красивую, умную, способную на любовь и самопожертвование супругу. Именно так поступали бы и женщины — будь у них такое право: они выбирали бы себе самых умных, энергичных и сильных мужчин. Несмотря на пропаганду любого толка, немного найдется среди женщин тех, кто искренне в глубине сердца желал себе в супруги недалекого, хилого, женоподобного мужчину; вовсе не они являются наиболее частыми персонажами их сексуальных фантазий.
Вот почему гориане искренне считают, что в самой природе мужчины заложено стремление обладать, а в природе женщины — отдаваться.
Я наблюдал, как девушки Вьерны, принадлежащие уже не ей, а своим новым хозяевам, занимали места в баркасе.
Вьерна не просто предоставила своим разбойницам возможность выбора; она заставила их сделать выбор. Интересно, ждет ли она еще возвращения в лес хотя бы одной из них? Она сама нарядила их в шелка, вдела серьги им в уши. Вероятно, она уже потеряла надежду их дождаться.
Ее разбойницы — теперь обычные рабыни — терпеливо дожидались момента, когда баркас отчалит от берега и доставит их на «Рьоду» и «Терсефору». Они сделали свой выбор, предпочли покориться мужчинам, послушались голоса своей женской сути.