Норман Джон. Пираты Гора

   Выпущенные нападающими из арбалетов стрелы разлетались по всему залу, вонзались в спинки кресел и легко расщепляли их своими металлическими наконечниками.
   — Столы! Несите столы! — распорядился я.
   Капитаны, писцы, мальчишки-посыльные, облепив столы по четыре — шесть человек, потащили их к дверному проему и свалили поверх нашей баррикады.
   Кое-кто из нападавших пытался взобраться на нее, но сначала им пришлось помериться силами с Боском, взобравшимся на вершину нашего не слишком надежного сооружения.
   Для самых настойчивых наиболее сложным препятствием оказался меч Боска.
   Уже четверо нападавших один за другим скатились по нагромождению стульев и столов и остались неподвижно лежать на полу.
   Выпущенные из арбалетов стрелы целым роем просвистели у меня над головой.
   Я рассмеялся и спрыгнул с нашей баррикады. Желающих перебраться через нее больше не находилось.
   — Ну что, сможете удержать эту нашу позицию? — спросил я у окружающих меня капитанов, писцов и мальчишек-посыльных.
   Ответ был утвердительным и единодушным.
   — Хорошо, — заметил я и оглянулся на боковую дверь, через которую ускользнул Лисьяк и, как я предполагал, тот, что выступал на заседаниях Совета представителем интересов Генриса Севариуса. Некоторые из писцов и посыльных также выбрались через эти двери,
   — Присматривайте за этой дверью тоже, — сказал я оказавшимся рядом со мной капитанам.
   Они тут же поспешили к двери, позвав себе на помощь нескольких писцов, а мы с двумя капитанами направились к расположенной в дальнем конце зала узкой винтовой лестнице, ведущей на крышу здания. Вскоре мы уже оказались на ее пологих черепичных склонах, украшенных по краям небольшими башенками с декоративными бойницами.
   Отсюда нашим глазам открылись поднимающиеся в лучах предзакатного солнца густые клубы дыма, серой пеленой затянувшие пристань и здание арсенала.
   — В бухте не видно кораблей ни Тироса, ни Коса, — задумчиво произнес стоящий рядом со мной капитан.
   Я это уже заметил.
   Взмахом руки я указал на причалы:
   — Эти принадлежат Чангу и Этеоклю? — спросил я.
   — Да, — ответил капитан.
   — А те, — кивнул я на причалы, расположенные дальше к югу, — находятся в собственности Нигеля и Сулиуса Максимуса?
   Порыв ветра отнес дым в сторону, и мы смогли увидеть горящие у пристани корабли.
   — Верно, — подтвердил второй капитан.
   — Там, наверное, до сих пор идет сражение, — заметил его товарищ.
   — Да, и в основном вдоль причалов, — уточнил его собеседник.
   — А владения Генриса Севариуса, патрона капитана Лисьяка, похоже, остались нетронутыми, — заметил я.
   — Похоже на то, — процедил сквозь зубы первый капитан.
   Снизу, с улиц, донеслись звуки трубы, заглушающие крики людей. В руках у некоторых прохожих были знамена с символикой дома Севариусов. Они призывали людей выходить на улицы и присоединяться к ним.
   — Генрис Севариус, — кричали они, — единственный законный убар Порт-Кара!
   — Севариус решил провозгласить себя единым убаром, — сказал первый капитан.
   — Скорее это решил Клаудиус, его регент, — заметил второй.
   К нам подошел еще один капитан.
   — Внизу пока спокойно, — сообщил он.
   — Смотрите! — пробормотал я, указывая на каналы, протянувшиеся между выстроившимися рядами серых зданий. По ним медленно двигались боевые корабли, неторопливо приближающиеся к стенам здания городского Совета.
   — Смотрите туда! — вдруг воскликнул первый капитан, пристально вглядывающийся в примыкающие к площади перед зданием Совета узкие улицы. Присмотревшись, мы различили перебегающих под прикрытием домов, подтягивающихся к площади арбалетчиков, а позади них, несколько поодаль, двигались воины в полном боевом снаряжении.
   — Похоже, Генрис Севариус еще не стал единовластным хозяином Порт-Кара, — усмехнулся один из капитанов.
   По каналу, огибающему площадь с дальней от нас стороны, в направлении здания городского Совета двигался корабль-таран среднего класса. Его мачта вместе с длинной реей была опущена на палубу, паруса, конечно, скатаны и уложены вдоль фальшборта. Такое положение оснастки общепринято при прохождении галеры внутри города или приготовлении ее ко вступлению в бой. По правому борту в носовой части корабля, возле укрытий для лучников и копьеносцев, развевалось на ветру полотнище флага с чередующимися вертикальными зелеными и белыми полосами, на фоне которых хорошо различалась черная голова боска.
   Мне удалось разглядеть, как Турнок со своим длинным луком, а за ним Клинтус с сетью и трезубцем на плече, Таб и многие другие мои люди быстро перебирались с борта судна на берег и бежали через площадь к зданию городского Совета.
   — Вы можете уже сейчас в общих чертах оценить ущерб, нанесенный Арсеналу? — обратился я к капитанам.
   — Больще всего, вероятно, пострадают склады со стройматериалами и кровля доков, — ответил один из них.
   — Весельные и смоляные склады тоже, — добавил другой.
   — Да, пожалуй, — согласился первый.
   — Ветер был не слишком сильным, — пояснил второй.
   Я тоже надеялся, что нанесенный ущерб этим и ограничится, верил, что работающим в Арсенале, — а их не меньше двух тысяч человек, — удастся справиться с пожаром.
   Пожар всегда считался главной опасностью для Арсенала, поэтому большинство складов, цехов и машерских было построено из камня и покрыто жестью или черепицей. Деревянные строения, вроде всевозможных времянок и сараев, возводились на безопасном друг от друга расстоянии. На территории самого Арсенала имелось множество бассейнов, способных при возникновении пожара обеспечить достаточным количеством воды. Рядом с бассейнами, специально на случай пожара, в особых, выкрашенных красной краской ящиках хранились кожаные ведра. Некоторые из бассейнов были достаточно велики, чтобы по ним могли перемещаться небольшие галеры. Такие бассейны соединялись между собой в единую систему, по которой внутри Арсенала между цехами обеспечивалось перемещение тяжелых грузов. Система внутренних каналов Арсенала в двух местах соединялась с системой городских каналов, а в двух других местах имелись выходы в Тамберский пролив, позади которого лежала блистательная Тасса. Каждый из этих выходов был перегорожен массивными решетчатыми воротами.
   Следует упомянуть, что бассейны, как правило, строились двух типов: располагающиеся под открытым небом, предназначенные для вымачивания древесины и проведения внутренних судовых ремонтных работ, и крытые бассейны, где осуществлялись сложные монтажные и плотницкие работы, а также ремонт внешней части судна.
   Сейчас мне уже казалось, что огня, полыхавшего над территорией Арсенала, и поднимающегося над ним дыма стало как будто меньше. Причалы Чанга, Этеокля, Нигеля и Сулиуса Максимуса, расположенные в южной и западной частях города, полыхали куда сильнее, чем Арсенал.
   Поджог Арсенала, безусловно, был диверсией. Очевидно, с его помощью планировалось выманить капитанов из зала заседаний и завлечь в подготовленную для них снаружи засаду. Едва ли в интересы Генриcа Севариуса входило причинить Арсеналу серьезный ущерб. Стань он убаром Порт-Кара, и Арсенал составил бы значительную, если не основную часть его богатств.
   Мы с тремя капитанами стояли на покатой крыше здания и долгое время молча наблюдали, как пылают у причалов корабли.
   — Я пойду в Арсенал, — наконец сказал я, поворачиваясь к одному из капитанов, — а вы проследите, чтобы писцы подготовили подробный отчет о нанесенном ущербе. А кроме того, пусть капитаны выяснят боевую обстановку в городе, вдвое увеличат количество патрульных кораблей и расширят границы патрулирования на пятьдесят пасангов.
   — Но ведь ни Кос, ни Тирос… — начал было тот.
   — Увеличьте количество патрульных кораблей и расширьте зону патрулирования, — повторил я.
   — Будет сделано, — ответил он.
   Я повернулся к другому капитану.
   — Сегодня заседание членов Совета должно возобновить свою работу, — распорядился я.
   — Это невозможно, — возразил он.
   — Это нужно сделать к вечеру, — продолжал я.
   — Хорошо, — согласился он. — Я разошлю посыльных с факелами по всему городу.
   Я окинул взглядом Арсенал и горящие в южной и западной частях города причалы.
   — Не забудьте пригласить и капитанов Чанга, Этеокля, Нигеля и Сулиуса Максимуса, — сказал я.
   — Убаров? — удивленно воскликнул мой собеседник.
   — Капитанов, — поправил я его. — Отправьте за ними по одному посыльному с охранником, как приглашают обычных капитанов.
   — Но ведь они — убары, — прошептал капитан.
   — Если они и после этого не явятся, — кивнул я на догорающие вдали корабельные пристани, — Совет не будет считать их даже капитанами.
   Глаза капитанов были устремлены на меня.
   — Теперь Совет капитанов представляет собой главную власть в городе, — сказал я.
   Капитаны обменялись понимающими взглядами и кивнули в ответ.
   — Это правильно, — выразил один из них общее мнение.
   Власть капитанов в Порт-Каре практически не уменьшилась. Переворот, имевший целью уничтожить их всех разом, быстро, как удар убийцы, провалился. Выскользнувшие из приготовленной ловушки, забаррикадировавшиеся в зале заседаний капитаны остались в живых. А иные из членов Совета, к счастью для себя, вообще в этот день не присутствовали на заседании. Кроме того, корабли большинства владельцев обычно стоят причаленными неподалеку от их домов или владений, во внутренних водоемах или с наружной стороны здания. Корабли, что находились у городских причалов, пострадали также не сильно. Казалось, горели только пристани, принадлежавшие четырем убарам.
   Я бросил взгляд на бухту и, через узкий, грязный Тамбер — на сияющие вдали просторы неповторимой Тассы.
   В любой данный момент времени большинство кораблей Порт-Кара находится в море. Пять моих сейчас, например, тоже в плавании, а два стоят под погрузкой. Команды принадлежащих капитанам кораблей по возвращении на берег также поддержат своих начальников, а значит, и Совет капитанов. Конечно, довольно много кораблей, принадлежащих убарам, также находятся сейчас в море, но люди, опасающиеся за свою власть в городе, обычно держат в порту значительно больший процент своих судов, нежели обычный капитан. Думаю, силы четырех убаров — Чанга, Этеокля, Нигеля и Сулиуса Максимуса — в результате сегодняшнего инцидента уменьшились примерно наполовину, и если это так, в их распоряжении осталось примерно сто пятьдесят кораблей, большинство из которых сейчас в море.
   Сомневаюсь, чтобы убары даже в такую минуту могли объединиться и скоординировать свои действия. К тому же, если понадобится, Совет капитанов данной ему властью сумеет один за другим задержать и конфисковать корабли убаров по мере их возвращения на берег.
   Я давно знал, что затянувшийся период полной анархии, вытекающей из разделения власти между пятью не способными договориться между собой убарами, их состязание в жадности при назначении постоянно увеличивающихся налогов, неразбериха в законодательстве — все это идет не на пользу городу, но, что еще важнее, вредит моим собственным интересам. Я решил сосредоточить деньги и власть над этим не способным к порядку городом в своих руках. По мере претворения в жизнь моих проектов я не слишком расстраивался, когда тот или иной убар отказывал мне в выгодной сделке или сотрудничестве. Я не нуждался в чьей-либо протекции и предпочитал действовать самостоятельно. Вот почему я был так заинтересован, чтобы власть над городом полностью перешла к Совету Капитанов. Сейчас для этого наступил очень удачный момент: попытка переворота не удалась, а власть и влияние других убаров в значительной мере ослаблены. Теперь можно было ожидать, что Совет, состоящий из таких же капитанов, как я, явится политической структурой, в рамках которой мои проекты и устремления получат дальнейшее развитие. Под эгидой Совета Капитанов я смогу увеличить влияние дома Боска в политической жизни Порт-Кара.
   И потом я мог бы стать лидером городского Советa.
   Я ожидал, что занимаемая мною позиция получит поддержку и одобрение как со стороны людей самостоятельных, мудрых, не привыкших идти у событий на поводу, вроде меня, так и со стороны неизбежных, но порой весьма полезных глупцов, в изобилии имеющихся и в Порт-Каре, рассчитывающих на возможное существование правительства здравомыслящего, занятого разрешением проблем города, а не своих собственных.
   В этом, кажется, интересы людей разумных и наивных глупцов совпадают.
   Я снова обернулся к стоящим рядом капитанам.
   — Итак, господа, до вечера, до двадцати часов.
   Они поклонились и покинули крышу.
   Оставшись один, я еще раз окинул взглядом полыхающие вдали зарева пожаров.
   Да, подумалось мне, такой человек, как я, может высоко подняться в подобном городе, где правят эгоизм и бесхозяйственность, алчность и жестокость.
   Некоторое время спустя я уже шагал вдоль улиц к Арсеналу, чтобы на месте разобраться в том, что там произошло.
   Было около девятнадцати часов.
   Над нашим подвалом, в зале заседаний слышались шаги по деревянному настилу полов и звуки передвигаемых стульев.
   На заседание Совета пришли все капитаны за исключением наиболее ярых сторонников Севариусов. Мне сообщили, что даже убары Чанг, Этеокль, Нигель и Сулиус Максимус либо уже заняли свои места, либо вот-вот явятся в зал заседаний.
   Человек на дыбе рядом со мной снова закричал.
   Это был один из тех, кого нам удалось поймать.
   — К нам уже поступило сообщение о размерах ущерба на причалах Чанга, — доложил подошедший писец, подавая мне документы. Я знал, что пожар в этом районе продолжает распространяться к южным границам Арсенала. В такой ситуации донесения о понесенных повреждениях не могут быть полными.
   Я посмотрел на писца.
   — Как только будут доставлены свежие сведения, мы тут же сообщим их вам, — сказал он.
   Я кивнул, и он поспешно направился в зал.
   Пожары на территориях Этеокля, Нигеля и Сулиуса Максимуса к этому часу были потушены практически полностью, лишь во владениях последнего продолжали полыхать склады с тарларионовым маслом. Тяжелый запах гари распространился по всему городу. Насколько я мог судить, больше всех от пожара пострадал Чанг — он потерял около тридцати кораблей. Урон, понесенный остальными убарами, оказался не столь велик, однако их власть и могущество существенно уменьшились.
   Судя по поступившим сообщениям, а также по тому, что довелось увидеть мне самому, Арсенал пострадал незначительно. Ущерб сводился к разрушению одного и частичному повреждению другого склада стройматериалов, да еще сгорели небольшое хранилище со смолой, два крытых судоремонтных дока и мастерская по производству весел, причем расположенный поблизости склад готовых весел, как оказалось, не пострадал.
   Несколько поджигателей были схвачены на месте и теперь, вопя, корчились на дыбах в подвалах, расположенных под залом заседаний Совета капитанов. Однако большинству поджигателей удалось ускользнуть под прикрытием целого отряда арбалетчиков и укрыться во владениях Генриса Севариуса.
   Двое рабов, стоящих неподалеку от меня, неторопливо поворачивали лебедку дыбы. Слышался сухой скрип дерева, звук защелки, фиксирующей очередной зуб шестереночного колеса, и чудовищные вопли вздетого на дыбу человека.
   — Количество патрульных кораблей удвоено? — спросил я у подошедшего ко мне капитана.
   — Да, — ответил он, — и зона патрулирования расширена на пятьдесят пасангов. Человек на дыбе снова завопил.
   — Какова военная обстановка в городе, капитан?
   — Люди Генриса Севариуса укрылись в его владениях. Принадлежащие ему корабли и причалы хорошо охраняются. Часть наших людей наблюдает за ними, остальные находятся в резерве. Если сподвижники Севариуса покажутся за пределами его владений, мы встретим их мечами.
   — А что слышно в городе?
   — Выступлений в поддержку Севариуса не наблюдается. Люди на улицах требуют передать всю власть Совету капитанов.
   — Отлично, — заметил я.
   Ко мне подошел один из писцов.
   — Перед Советом хочет выступить представитель дома Севариусов, — сообщил он.
   — Он входит в состав членов Совета? — спросил я.
   — Да, — ответил писец. — Это Лисьяк. Я усмехнулся.
   — Ну что ж, пусть его проводят в зал. И обеспечьте надежную охрану, чтобы толпа не растерзала его на улице.
   — Да, капитан, — улыбнулся в ответ писец. Стоящий рядом капитан задумчиво покачал головой.
   — Но ведь это все-таки представитель Генриса Севариуса, узурпатора, — заметил он.
   — Совет еще вынесет свое решение по этому вопросу, — ответил я.
   В глазах капитана появилась легкая усмешка.
   — Ну что ж, это правильно, — сказал он.
   Я жестом приказал двум рабам повернуть лебедку дыбы еще на один оборот. Снова раздался скрип дерева, и защелка опустилась за очередным зубцом колеса. Вздетый на дыбе человек с растягиваемыми руками и ногами уже мог только хрипеть и выражал боль лишь одними глазами. Поворот колеса еще на один зубец — и его конечности выскочат из суставов.
   — Что удалось узнать? — поинтересовался я у писца, стоявшего рядом с дыбой с вощеной дощечкой и палочкой для письма.
   — Ничего нового. Говорит то же, что и другие. Утверждает, что их наняли люди Генриса Севариуса. Кто-то из них должен был убивать капитанов, а кто-то поджигать причалы и Арсенал, — писец поднял на меня глаза. — Предполагалось, что сегодня ночью Генрис Севариус станет единственным убаром Порт-Кара и каждый из его людей получит по слитку золота.
   — А как насчет Тироса и Коса? Писец ответил недоуменным взглядом.
   — Никто из них ни словом не обмолвился о каких-либо островах, — сказал он.
   Это взбесило меня: слишком маловероятно, чтобы заговор был делом рук только одного из пяти убаров Порт-Кара. Я ожидал, что в течение этого дня или по крайней мере ночью получу сообщение о приближении флотилии Тироса и Коса. Могло ли быть так, в который раз спрашивал я себя, чтобы попытка переворота обходилась без поддержки со стороны сил этих двух островов? Мне казалось это просто невероятным.
   — Что ты знаешь об участии в перевороте Тироса и Коса? — спросил я у негодяя, висевшего на дыбе. Это был один из арбалетчиков, прятавшихся у выхода из здания городского Совета и стрелявших в выбегавших из зала заседаний ничего не подозревающих капитанов.
   Глаза у этого молодца выкатывались наружу, на лбу от напряжения набухли багровеющие жилы, ноги и руки стали белыми, кожа на суставах лопнула и сочилась кровью.
   — Севариус, — едва слышно бормотал он. — Севариус.
   — Кос и Тирос должны были напасть? — повторил я.
   — Да! Да! — пробормотал он.
   — А Ко-ро-ба, Ар, Тентис, Тария, Тор?
   — Да, да!
   — И Телетус, Табор, Сканьяр?
   — Да, да, они тоже!
   — Фарнациум, Халнес, Асферикс, Янда, Анан-го, Ханджер и Скинджер? — перечислял я все известные мне географические названия. — Лудиус, Хельмутспорт, Шенди, Бази?
   — Да, да! — завыл человек на дыбе. — Они все, все собирались напасть!
   — И Порт-Кар?
   — Да, и Порт-Кар, — перешел он на нечленораздельный вопль. — Порт-Кар тоже!
   Я с отвращением махнул рукой рабам, и они вытащили из лебедок удерживающие штифты.
   Цепи загрохотали, колеса вернулись в исходное положение, натяжение веревок ослабло, и существо на дыбе начало что-то бессвязно бормотать, захлебываясь смехом и слезами.
   Еще до того, как рабы сняли его с дыбы, человек потерял сознание.
   — Вряд ли из него можно еще что-то вытянуть, — произнес кто-то у меня за спиной голосом ларла.
   Я обернулся.
   На меня смотрело хорошо известное в Порт-Каре, всегда хранящее бесстрастное выражение лицо.
   — Тебя не было сегодня на дневном заседании Совета, — сказал я.
   — Не было, — согласился он.
   Сонные глаза человека разглядывали меня с какой-то животной бесцеремонностью.
   Это был крупный мужчина. Левое плечо его украшали две веревочные петли — символ Порт-Кара; обычно его носят только за пределами города. Плащ его был грубошерстным с капюшоном, откинутым назад. Широкое лицо его, испещренное частыми, глубокими морщинами, как у многих жителей Порт-Кара, носило на себе многочисленные следы близкого знакомства с Тассой, — было покрыто плотным загаром, просоленным и задубевшим на ветрах. Голову его облепляли редкие седые волосы, в ушах покачивались тонкие золотые серьги.
   Если бы ларл мог превратиться в человека и сохранить при этом все свои инстинкты, ловкость, хитрость и жестокость, я думаю, он был бы очень похож на Самоса, первого из работорговцев Порт-Кара.
   — Я приветствую благородного Самоса, — поздоровался я.
   — Мое почтение, — ответил он.
   И тут мне пришло в голову, что этот человек никак не мог находиться на службе у Царствующих Жрецов. Я вдруг с дрожью в сердце осознал, что он мог служить только Другим, являться доверенным лицом только живущих в своих далеких стальных мирах тех, Других, что с беспощадной настойчивостью борются за разрушение этого мира и уничтожение Земли!
   Самос неторопливо огляделся, осматривая дыбы, на многих из которых еще висели пленники.
   Свет факелов отбрасывал на стены подвала мрачные, таинственные тени.
   — Кос и Тирос замешаны в попытке переворота? — спросил он.
   — Эти люди признают все, что мы спрашиваем, — сухо ответил я.
   — Но доказательств тому нет?
   — Нет.
   — И все же я склонен подозревать Кос и Тирос в соучастии.
   — Я тоже.
   — Но эти марионетки, — Самос кивнул на распятых на дыбе пленников, — ничего об этом не знают?
   — Похоже, что так.
   — А ты бы открыл свои планы подобным ничтожествам?
   — Нет.
   Он удовлетворенно кивнул, отвернулся и вдруг, бросил мне через плечо:
   — Ты тот, кто называет себя Боском, не так ли?
   — Да, это я.
   — Тебя можно поздравить: сегодня ты командовал всем Советом и сослужил ему хорошую службу.
   Я не ответил. Он снова повернулся ко мне лицом.
   — А ты знаешь, кто является старшим капитаном Совета? — спросил он.
   — Не знаю, — ответил я.
   — Я, Самос, — сказал он. Я промолчал.
   Самос обернулся к одному из писцов, стоящему возле ближайшей дыбы.
   — Снимите этих людей и держите их в кандалах, — распорядился он. — Возможно, завтра мы вернемся к их допросу.
   — А что вы собираетесь сделать с ними дальше? — спросил я,
   — Нашим галерам требуются гребцы, — ответил он.
   Я кивнул. Значит, они станут рабами.
   Тут я вспомнил о записке, полученной мной перед тем, как Хенрак ворвался в зал заседаний с сообщением о пожаре в Арсенале. Она до сих пор лежала у меня в кошельке, который я ношу на поясе.
   — Позволит ли достопочтенный Самос обратиться к нему с вопросом? — спросил я его.
   — Да, — ответил он.
   — Не посылал ли благородный Самос записку мне с пожеланием увидеться и поговорить? Самос бросил на меня удивленный взгляд.
   — Нет, — ответил он. Я коротко поклонился.
   Самос, старший из членов Совета капитанов Порт-Кара, повернулся и вышел из подвала.
   — Самос только этим вечером приплыл со Сканьяра, — пояснил стоявший рядом писец. — Он высадился на берег под вечер, не раньше.
   — Понятно, — ответил я.
   Кто же тогда отправил эту записку? Очевидно, кто-то еще в Порт-Каре хочет поговорить со мной.
   Время приближалось к двадцати часам.
   Капитан Лисьяк, представитель и доверенное лицо Генриса Севариуса, уже довольно долго выступал перед собравшимися членами Совета. Он стоял перед тронами убаров, перед длинным, некогда гладким столом, поверхность которого, изрубленная мечами и пробитая наконечниками стрел, являла теперь впечатляющее доказательство утренней схватки с арбалетчиками.
   Этой ночью здание городского Совета надежно охранялось. Подручные капитанов патрулировали все подходы к нему и дежурили даже на крышах здания.
   Лисьяк принялся расхаживать перед длинным столом. За спиной у него развевался плащ, а свой шлем с капитанским гребнем из шерсти слина он держал в руке.
   — Итак, — подвел Лисьяк итог своей речи, — я принес вам известие о вашей амнистии Генрисом Севариусом, убаром Порт-Кара.
   — Генрис Севариус, — заметил выступающий от имени Совета Самос, — слишком добр к нам. Лисьяк в ожидании опустил глаза.
   — Ему даже может показаться, — подчеркивая каждое слово, продолжал Самос, — что Совет проявляет к нему меньшую доброту, не желая принимать его снисходительные уступки.
   Лисьяк вскинул голову.
   — В его руках больше власти, чем у любого из вас! — воскликнул он, вглядываясь в лица восседающих на тронах убаров. — Больше, чем у любого! — Его голос сорвался на крик.
   Я окинул взглядом убаров: Чанга, приземистого, как всегда невозмутимо спокойного; худощавого, узколицего Этеокля, мастера плести интриги; высокого, смуглого, длинноволосого Нигеля, похожего на сурового военачальника откуда-нибудь с Торвальдсленда; и Сулиуса Максимуса, который, как поговаривают, пишет стихи и изучает свойства различных ядов.
   — А сколько у него кораблей? — поинтересовался Самос.
   — Сто два! — с гордостью ответил Лисьяк.
   — У капитанов, членов Совета, — сухо заметил Самос, — больше тысячи кораблей только в личном пользовании. А кроме того, в ведении Совета находится еще около тысячи кораблей, принадлежащих городу.