Норман Джон. Пираты Гора

   Телима дралась рядом со мной. Держа меч обеими руками, она отбивалась от дюжего неприятельского воина, лицо которого закрывал шлем. Мужчина, конечно, был сильнее. Вскоре ему удалось выбить меч из рук Телимы. Он занес уже свой меч над головой девушки, отчаянно пытавшейся решить, поднимать ли ей выбитое из рук оружие или просто броситься наутек, когда мой клинок, вонзившийся в грудь ее противника, избавил ее от этих мучительных раздумий.
   Боковым зрением я увидел, как человек, голова которого показалась над парапетом, с душераздирающим криком полетел вниз, сброшенный с лестницы камнем Лумы. Вина щитом, вес которого едва могли выдержать ее маленькие ручки, прикрывала спину сражающемуся мальчишке Фишу. У его ног уже лежал один из противников, и сейчас он расправлялся со вторым.
   Я выдернул клинок из груди убитого мною человека и, подняв его окровавленное тело на руки, швырнул со стены на следующего взбирающегося по приставной лестнице неприятеля, которого этот бросок сделал моей очередной жертвой.
   Слева от меня мой бывший раб ударом копья сбросил со стены еще одного из осаждающих.
   Самос, я заметил, разрубал каждого, кто приближался к нему на расстояние вытянутой руки.
   Мы услышали звук трубы, зовущей к отступлению, но, пока противник готовился выполнить команду, нам удалось уложить еще шестерых.
   Забрызганные кровью, измученные, с трудом переводящие дыхание, мы обменялись понимающими взглядами.
   — Следующая атака, — задыхаясь, произнес Самос, — будет последней.
   В живых, помимо нас с Самосом, мальчишки Фиша, троих девушек и, безусловно, Сандры, все это время носа не высунувшей с нижних этажей крепостной башни, осталось всего пять воинов — трое пришедших с Самосом и двое моих собственных: один вольнонаемный, так и оставшийся у меня на службе, и выпущенный мною на свободу бывший раб.
   Я бросил взгляд на дельту реки, бескрайним морем разливающуюся за стенами моих владений.
   Снизу донесся призывный звук трубы.
   На этот раз атаки долго ждать нам не пришлось.
   — Желаю удачи, — сказал я Самосу.
   Его тяжелое, с хищным взглядом лицо, повернувшись ко мне, не изменило своего всегдашнего выражения сытости и довольства.
   Скользнув по мне взглядом, он снова отвернулся.
   — Я тоже желаю тебе удачи, воин, — процедил он.
   Он произнес это так, будто сказанные слова давались ему с трудом.
   Интересно, почему он назвал меня воином?
   Я прижал к себе прильнувшую к моему плечу Телиму.
   — Когда они пойдут снова, — говорил я ей, — спрячься внизу. Если будешь драться, ты, конечно, погибнешь. Когда они тебя найдут, делай все, как они говорят. Думаю, они сохранят тебе жизнь. — Я перевел взгляд на Луму и Вину. — Вас это тоже касается. Не вмешивайтесь в дела мужчин.
   Вина посмотрела на мальчишку Фиша.
   — Правильно, — кивнул он. — Иди вниз.
   — Не знаю, кто как, — ответила Телима, — а я просто не могу находиться на нижних этажах башни. Воздух там спертый. У меня от него кружится голова, — заявила эта нахалка.
   — У меня тоже, — улыбнулась Лума; ну, она-то могла бы и промолчать.
   — Точно, — вставила свое идущая у них на поводу маленькая дуреха. — Запах внизу невыносимый.
   — Ну что ж, — посочувствовал я, — придется вас выручать. Привяжем вас к лестничным перилам у входа в башню.
   — Боюсь, у тебя на это не хватит времени, — заметил выглядывающий за край стены Самос.
   Трубач в неприятельском лагере заиграл сигнал к атаке.
   Снизу началось движение, послышался топот бегущих ног.
   — Быстро вниз! — приказал я девушкам.
   Они отошли на шаг и остановились, бросая исподлобья упрямые взгляды, но опасаясь, однако, открыто выказать неповиновение.
   — Мы ведь признаем себя вашими рабынями! — наконец дерзко воскликнула Телима. — Если мы вас чем-то не устраиваем, накажите нас плетьми или убейте!
   Над головой у нас просвистела выпущенная из арбалета стрела.
   — Убирайся отсюда! — крикнул Вине Фиги.
   — Если я в чем-то тебе не нравлюсь, накажи меня плетьми или убей, — со слезами в голосе пробормотала она.
   — Ну нету у меня с сооой плети, не захватил! — рявкнул я, махнув рукой и отходя подальше от этих трех дур.
   Фиш нежно поцеловал Вину и подошел к зубчатому парапету.
   Девушки разобрали валяющиеся на полу мечи и, осторожно приблизившись, стали у нас за спиной.
   — Прощай, мой убар, — едва слышно пробормотала Телима.
   — Прощай, убара, — не оборачиваясь, ответил я.
   Тут же все вокруг утонуло в воинственном кличе осаждавших, и над краем стены замелькали концы приставных лестниц и длинных, предназначенных для штурма крепостных стен шестов. Забрасываемые на веревках металлические крюки снова со скрежетом заскользили по каменным плитам стены и зацепились за края бойниц парапета.
   До сих пор все атаки осаждающие производили с одной стороны крепостной стены, то есть со стороны площади. Теперь же я заметил группу арбалетчиков, прячущихся за каменными бойницами с той стороны стены, к которой вплотную подходили воды дельты реки и которую поэтому мы считали неприступной и безопасной. Арбалетчики боязливо озирались, опасаясь наших стрел, — не зная еще, что мы израсходовали их все до единой, — но они тем не менее уже стояли на парапете внешней стороны стены, и это свидетельствовало о том, что атаки теперь нам следовало ждать и отсюда.
   То, что происходило за внутренней частью крепостной стены, тоже не радовало слух: голоса и крики взбирающихся по лестнице осаждающих звучали все громче, все ближе.
   Арбалетчики, видя, что на головы им не обрушился град выпущенных нами стрел, и догадавшись, что это может означать, осмелели. Их предводитель приосанился и с гораздо более уверенным видом принялся отдавать распоряжения стоявшим рядом с ним людям. Он даже перегнулся через край парапета, очевидно, чтобы отдать приказание подниматься следующей группе осаждающих, но тут произошло нечто совершенно неожиданное.
   Я вдруг заметил, как какой-то металлический отблеск, какая-то неяркая вспышка света, выпущенная откуда-то с дельты реки, блеснула у него перед закрывающим лицо шлемом и с силой отбросила его голову назад. Перегнувшийся над краем парапета человек секунду помедлил, словно в раздумье, а затем, продолжая наклоняться все ниже и ниже, без единого звука соскользнул со стены.
   — Мне больно! — вскрикнула Телима. Я даже не заметил, как сдавил ей руку. Охваченный волнением, я вскочил на ноги.
   — Не высовывайся из-за прикрытия! — крикнул Самос.
   В это мгновение больше сотни металлических крюков одновременно взлетели над краем стены с обращенной к дельте стороны и, проскрежетав по каменным плитам, зацепились за край бойниц. Один из арбалетчиков бросился к краю стены и высунулся наружу, чтобы выяснить, что там происходит, но сильный удар отшвырнул его назад, и он упал, не успев даже взмахнуть руками. Из толстого шлема, закрывавшего ему лицо, торчала стрела, которая могла быть выпущена только из длинного крестьянского лука.
   Арбалетчики в страхе попятились.
   Однако на помощь к ним пришли осаждающие, первые ряды которых начали сплошной лавиной перехлестывать через парапет.
   Скоро они будут и на крыше башни.
   И тут со стороны, выходящей к дельте реки, на стену волна за волной стали выплескиваться еще сотни и сотни людей.
   — Ренсоводы! — вырвалось у меня.
   За спиной у каждого из появившихся со стороны реки виднелся длинный лук. Слаженными движениями, действуя четко, как на занятии, они быстро выстроились в ряд, единым взмахом извлекли из колчанов стрелы, приложили их к тетиве и одновременно натянули луки, ожидая команды. У меня перехватило дыхание. За спиной выстроившихся в ряд людей, на верхнем выступе парапета я увидел Хо-Хака. Он резко опустил поднятую руку, сопровождая взмах громким криком. В воздух взметнулись сотни стрел, в мгновение ока преодолев расстояние от одного парапета крепостной стены до другого. По соседству от Ха-Хака я заметил взобравшегося на стену Турнока, этого широкоплечего крестьянина с неизменным длинным луком, а рядом — его неразлучного приятеля, Клинтуса, с сетью и трезубцем на плече.
   Все вокруг нас словно взорвалось криками отчаяния, душераздирающими воплями и грохотом падающих приставленных к стенам лестниц и шестов. Вторая лавина обрушившихся на головы осаждающих стрел вызвала в их тающих рядах еще больший перепорешедший в настоящую панику. Напададающие — если теперь их еще можно было так назвать — уже не думали об оказании сопротивления, а искали лишь возможности укрыться где-от этой косящей всех подряд смерти. Они прятались и рассыпались по всей длине крепостной стены, протянувшейся от моего дома до занимаемой нами башни. Лучники вытянулись из-за парапета, обращенного к внутренней части имения, и обстреливали двор с отступающими по нему людьми. На мгновение среди мечущейся внизу толпы мне на глаза попался Лисьяк с побелевшим от ярости лицом, сжимахущий в руках свой капитанский шлем, украшенныйй гребнем из шерсти слина, рядом с которым, обернувшись к нам, отступал Хенрак — парень с повязкой на голове из перламутровых пластин, что так давно — или недавно? — продал за золото Порт-Кара своих ренсоводов-общинников. Следом за ними в развевающейся за спиной богатейшей накидке из пятнистых белых шкур морского слина, с мечом в руке шагал человек, лицо которого мне было незнакомо.
   — Это Клаудиус! Клаудиус! — воскликнул стоящий рядом со мной мальчишка Фиш.
   Так вот он каков, регент Генриса Севариуса, который пытался убить своего подопечного, подумалось мне.
   Я заметил, что пальцы юноши, сжатые в кулаки, побелели от напряжения.
   Трое человек вместе с толпой скрылись в моем доме.
   Турнок, сидящий на парапете, помахал над головой своим луком.
   — Капитан! — прокричал он.
   Клинтус также взмахнул рукой.
   Я поднял руку в ответном приветствии.
   Кивнул я и Хо-Хаку, ренсоводу. Я видел, как его люди научились обращаться с длинным луком, и нисколько не сомневался в том, что, выпущенные мной на свободу после моего столь удачно закончившегося сражения с захватившими их работорговцами, они на вырученные от торговли средства приобрели это грозное оружие и сделали его своим, относясь к нему с той же любовью и гордостью, как крестьяне. Не думаю, что после этого ренсоводы останутся столь же беззащитными перед людьми из Порт-Кара, как прежде. Теперь, с таким оружием в руках, они, вероятно, впервые за все время своего существования были действительно свободны, ибо кто же может чувствовать себя по-настоящему свободным, если не способен эту свободу защитить?
   — Смотри! — крикнул мне Самос.
   С крыши башни нам были хорошо видны не только все мои владения, но и отходящий от громадного внутреннего водоема канал, и даже открытые сейчас ворота.
   Я видел, как мечущиеся по двору люди покидают мои владения, но что гораздо важнее — я заметил, что по каналу, опустив мачту, медленно приближается один корабль, а за ним показывается из-за поворота другой.
   — Это «Верна»! — закричал я. — И «Тела»!
   На носовой палубе «Верны» в надетом на голове шлеме, с копьем в руке стоял Таб.
   Я мог себе представить, чего стоило ему привести сюда «Верну» и «Телу». Они, должно быть, шли сюда на поднятых парусах, которые теперь, несомненно, разодраны в клочья. Он рисковал не удержать корабль под беснующимся ветром и сделать его игрушкой волн, которые недолго забавлялись бы с ним, прежде чем превратить в обломки. Остальные корабли, конечно, все еще находятся в сотнях пасангов к югу.
   — Да, матросы Порт-Кара действительно мастера своего дела, — задумчиво заметил Самос.
   — Так ты тоже любишь этот город? — спросил я.
   Самос рассмеялся.
   — Еще бы! — ответил он. — Ведь здесь мой Домашний Камень!
   Я усмехнулся.
   Мы видели, как оба корабля вошли во внутренний водоем в центре моих владений, и лучники, выстроившись вдоль бортов, начали поливать стрелами тех, кто еще прятался среди строений двора.
   Продолжать сражение было бессмысленно, силы были слишком неравны, и вскоре мы увидели, как люди начали покидать укрытие и, бросив на землю оружие, опускались на колени.
   Я подхватил Телиму на руки; она смеялась и весело кричала.
   Потом я по веревке спустился с крыши башни на крепостную стену. Самос и Фиш поспешили следом.
   Навстречу уже шли Турнок, Клинтус и Хо-Хак.
   Мы обнялись.
   — Я вижу, вы все же подружились с длинным луком, — заметил я Хо-Хаку после первого приветствия.
   — Ты очень наглядно нам в этом помог, воин, — ответил он.
   В двух словах они рассказали, как Клинтус с Турноком, Турой и Улой обратились за помощью к ренсоводам, извечным недругам Порт-Кара, и те, к моему полному недоумению, подвергая риску собственные жизни, поспешили мне на выручку.
   Да, что ни говори, я слишком плохо разбираюсь в людях.
   — Спасибо, — сказал я Хо-Хаку.
   — Не за что, воин, — ответил он.
   Только такое вот «не за что» и имеет значение в подобной ситуации, только с нем скрыто настоящее мужество.
   Мы спустились с крепостной стены.
   — Здесь еще троих поймали, — сообщил подошедший матрос, кивая на мой дом.
   Мы с Самосом, Клинтусом, Турноком, Хо-Ха-ком и многими другими вошли внутрь.
   В центральном зале в окружении арбалетчиков стояли Лисьяк, Клаудиус и Хенрак.
   — Приветствую тебя, Таб, — поздоровался я, входя в зал.
   — Здравствуйте, капитан, — ответил он.
   К этому времени трое девушек, Лума, Вина и Телима, тоже спустились с башни и присоединились к нам.
   Лисьяк, едва завидев меня, вытащил спрятанный в складках одежды кинжал и бросился на меня. Реакция моя была быстрой, а наша стычка короткой. Через минуту он уже лежал на полу, выронив из рук свой шлем, украшенный гребнем из шерсти слила, этим символом принадлежности к Совету капитанов.
   — Я богат, — обратился к нам Клаудиус, поднимая глаза от окровавленного тела своего сообщника. — Я могу заплатить за свое освобождение.
   — Совет капитанов будет решать, как с тобой поступить, — ответил Самос.
   — Сначала этот вопрос буду решать я, — раздался у нас за спиной твердый голос.
   Мы обернулись.
   В дверях с мечом в руке стоял Фиш, мальчишка-раб.
   — Это ты! Ты! — закричал Клаудиус. Самос удивленно посмотрел на юношу и снова повернулся к Клаудиусу.
   — Странно, что ты приходишь в такое волнение при виде обычного раба, тем более мальчишки, — заметил ему Самос.
   Я вспомнил, какая цена была назначена за голову юного убара Генриса Севариуса.
   И вот он стоял перед нами, пусть клейменый, пусть с ошейником и в жалких обносках раба, но все тот же убар, что чувствовалось во всех его движениях и в гордой, царственной посадке головы. Он уже не был мальчиком. Он познал любовь женщины, познал ярость сражения. Он стал мужчиной.
   Клаудиус, сбросив с плеч накидку из шерсти белого морского слина и обнажив спрятанный под ней меч, с громким криком бросился на юношу и со всего размаху нанес ему сокрушительный удар.
   Юноша отбил его, не нанося ответного удара.
   — Как видишь, я не новичок в обращении с мечом, — сказал он. — Поэтому давай сразимся по-настоящему.
   Клаудиус оказался неплохим мечником, но вовсе не блестящим.
   Вскоре Фиш уже склонился над брошенной на пол накидкой из шерсти белого морского слина и вытер об нее измазанное кровью лезвие меча.
   Клаудиус еще мгновение стоял посреди зала, выронив меч и зажимая руками рану на груди, и затем беззвучно упал на каменные плиты.
   — Превосходно, — заметил Самос. — Клаудиус мертв. Причем погиб от руки простого раба. Фиш, мальчишка, рассмеялся.
   — Ну, а этот, — кивнул Хо-Хак на Хенрака, — из ренсоводов. Поэтому он — мой. Хенрак стоял побелевший как мел.
   — На ренсовом острове убили Зекиуса, — сказал, глядя ему в лицо, Хо-Хак. — Это был мой сын.
   — Не прикасайся ко мне! — взвизгнул Хенрак.
   Он бросился.было бежать, но бежать было некуда.
   Хо-Хак неторопливо, с какой-то торжественностью снял с себя оружие и бросил его на пол. Его горло все еще охватывал ошейник, который он носил с тех пор, как был рабом на галерах. С ошейника свисал, позвякивая при каждом его движении, тот же столь знакомый мне обрывок цепи. Непомерно крупные уши Хо-Хака были плотно прижаты к голове.
   — Осторожно! — закричала Лума. — У него нож!
   Хо-Хак медленно приблизился к Хенраку, пригнувшемуся, словно для прыжка, и выставившему перед собой длинный нож.
   Хенрак нанес удар, и Хо-Хак поймал его за запястье. Мощными руками, копившими силу все долгие годы сидения на веслах рабской галеры, Хо-Хак вывернул Хенраку руку, и нож со звоном упал на пол.
   После этого Хо-Хак схватил Хенрака за шиворот и за поясной ремень, поднял его над головой и, кричащего, отчаянно вырывающегося, вынес из зала.
   Мы вышли следом и с удивлением наблюдали, как он скрылся в башне и затем, какое-то время спустя, появился на крепостной сине, все так же неся Хенрака на вытянутых руках над головой. Он подошел к самому краю парапета, к той стороне стены, что была обращена к подходящим вплотную к ней болотам. Здесь он замер на какое-то бесконечно долгое мгновение, четко вырисовываясь на фоне голубого неба, и, размахнувшись, швырнул дико визжащего Хенрака со стены.
   Тарларионов в этой части болот хватало.
   — Стояла поздняя ночь.
   Мы хорошенько подкрепились и выпили, воспользовавшись запасами, принесенными с «Верны» и «Телы».
   Прислуживали нам за столами Вина и Телима, на которых все еще были надеты короткие туники кухонных рабынь. Фиш тоже сидел вместе с нами, и девушки подносили кушанья и ему. Прислуживали нам и Мидис, Тура и Ула, хотя ошейники с них были сняты.
   Когда столы были накрыты и мы утолили первый голод, девушки также сели рядом с нами.
   Мидис старательно отводила от меня глаза. Она была очень красива. Подойдя к Табу, она опустилась рядом с ним на колени.
   — Никогда не думал, — заметил Таб, обнимая ее за плечи, — что могу испытывать хоть какой-то интерес к свободной женщине.
   — В крестьянском хозяйстве, — загудел Турнок, словно оправдываясь за то, что отпустил Туру на свободу, — от свободной женщины толку больше. И работает она лучше.
   В волосы сидящей рядом с ним Туры был вдет цветок талены.
   — Ну а я, — заметил, жуя, Клинтус, — всего лишь бедный рыбак. Иметь рабыню мне не по карману.
   Ула рассмеялась и положила голову ему на плечо.
   — При ваших настроениях, — сказал Самос, обсасывая крылышко вулоса, — приходится только удивляться, как в Порт-Каре могло остаться хоть несколько рабынь.
   Вина и Телима, обе в ошейниках, смеясь, опустили головы.
   — Кстати, а где Сандра? — спросил я у Турнока.
   — Она пряталась в башне, — ответил он. — Мы нашли ее в вашей комнате с сокровищами.
   — Ее там как раз и не хватало, — ядовито заметила Телима.
   — Не будем к ней несправедливы, — сказал я и, снова обращаясь к Турноку, поинтересовался: — И что же вы с ней сделали?
   — Заперли дверь снаружи, — ответил Тур-нок. — Она, конечно, кричала, пыталась выломать дверь, но запоры там крепкие. Не зря же в этой комнате хранят сокровища.
   — Правильно, — согласился я.
   «Пусть посидит там пару дней среди золота и драгоценностей. Ей, наверное, это будет приятно», — подумалось мне. Правда, ей доставило бы гораздо больше удовольствия, если бы в комнате была еще вода и питье, но, думаю, недолгое голодание пойдет ей на пользу.
   — Когда ее выпустишь оттуда, почему бы тебе не запереть ее в клетке для рабов? — поинтересовалась Телима.
   Ну что с нее возьмешь: Телима настоящая горианка.
   — Ты хочешь, чтобы я запер ее в клети для рабов? — спросил я.
   — Да, — ответила она.
   — Почему?
   — Ты сам знаешь, — усмехнулась она.
   — В своих объятиях я нахожу ее настоящей рабыней, — поделился я своими впечатлениями, — покорной и готовой во всем услужить.
   — В твоих объятиях, — опуская глаза, сказала Телима, — я могу быть в гораздо большей степени подходящей рабыней, чем это может когда-либо удаться Сандре.
   — Ну что ж, — согласился я. — Пожалуй, стоит провести между вами соревнование.
   — Очень хорошо, — саркастически ответила Телима. — Будем соревноваться. Мне бояться нечего. Победа будет за мной.
   Я рассмеялся, и Телима ответила мне удивленным взглядом. Я обнял ее за плечи и притянул к себе. Нет, она, конечно, горианка до мозга костей.
   — Через два дня, — сказал я, — когда Сандра выйдет из комнаты с сокровищами, я собираюсь отпустить ее на волю и дать ей золота, чтобы она могла идти, куда захочет, и делать, что ей вздумается.
   В глазах Телимы отражалось полное недоумение.
   — А вот Телиму я не выпущу, — продолжал я.
   Ее глаза были широко открыты. Она попыталась вырваться.
   — Телиму я навсегда оставлю своей рабыней.
   Она рассмеялась и потянулась ко мне губами. Поцелуй получился весьма продолжительным.
   — Моя бывшая хозяйка умеет целоваться, — признался я.
   — Твоя рабыня так рада, что хозяин не считает ее неприятной, — ответила она.
   — А не пора ли отправить кого-нибудь из рабов на кухню? — предложил Фиш.
   — Верно, — заметил я и, обращаясь к нему самому и Вине, распорядился: — А ну-ка, вы оба, рабы, отправляйтесь на кухню, и чтобы до рассвета я вас не видел.
   Фиш поднял Вину на руки и вышел из-за стола.
   В дверном проеме он остановился и под звонкий смех обнимавшей его девушки долго примерялся, как ему лучше пройти в дверь со своей ношей, с той, что некогда была Вивиной, высокородной дамой, которой предназначалось стать убарой Коса и которая сейчас весело болтала ногами, лежа в объятиях Фиша, такого же раба с полоской металла на шее, как и она сама. И все же я искренне сомневаюсь, что Вивина нашла бы более привлекательным для себя ложе убара Коса, нежели девчонка-рабыня Вина — подстилку и покрывало кухонного раба Фиша, выделенные им в доме Боска, капитана из Порт-К ара.
   — Я вижу, ты все еще носишь золотой браслет, — обратился Хо-Хак к Телиме.
   — Да, — ответила она.
   — Именно по нему я и должен был тебя узнать, когда много лет назад ты появилась на болотах, — покачал он головой.
   Его слова озадачили Телиму.
   Самос поставил на стол опустевший кубок.
   — Как обстоит положение дел в городе? — спросил он у Таба.
   Выражение лица у того стало серьезным.
   — Убары Силиус Максимус и Этеокль вместе со своими людьми уже оставили город. Имение Генриса Севариуса также брошено беглецами.
   Здание городского Совета хотя и пострадало, но не разрушено. Город, как мне кажется, удалось спасти. Через четыре-пять дней флотилия уже будет здесь.
   — Значит, — подытожил Самос, — Домашний Камень Порт-Кара в безопасности. Он поднял кубок. Мы выпили.
   — Уже поздно, — заметил Таб, — и если мой капитан не возражает, я бы хотел удалиться.
   — Пожалуйста, — разрешил я. Он коротко кивнул и вместе с Мидис вышел из зала.
   — Не думаю, чтобы для ренсоводов было разумным надолго задерживаться в Порт-Каре, — вступил в разговор Хо-Хак. — Думаю, нам лучше уйти из города под покровом ночи.
   — Еще раз спасибо вам и вашим людям, — поблагодарил я его.
   — Ренсоводческие общины, образовавшие, кстати, конфедерацию, — всегда в твоем распоряжении, — ответил Хо-Хак.
   — Спасибо, Хо-Хак.
   — Мы перед тобой в неоплатном долгу, — продолжал Хо-Хак, — и за то, что ты спас наших людей от налетчиков из Порт-Кара, и за то, что подружил нас с длинным луком.
   — Этот долг уже оплачен, — заверил я его.
   — Значит, у нас больше нет долгов друг перед другом?
   — Нет, Хо-Хак.
   — Тогда будем друзьями, — сказал он, протягивая руку.
   Мы обменялись рукопожатиями.
   — Знай, что на болотах у тебя есть друзья.
   — Спасибо.
   Хо-Хак попрощался с остальными и поднялся из-за стола. Его мощная широкоплечая фигура бывшего гребца на галерах заняла добрую половину дверного проема. Даже здесь, в зале, был слышен его громкий голос, когда он собирал во дворе своих людей.
   — С вашего позволения, капитан, — откланялись Клинтус и Турнок. — Уже поздно.
   — Спокойной ночи, друзья, — пожелал я.
   — Спокойной ночи, — ответили они. Теперь за столом остались только я, Телима и Самос. Огромный зал опустел.
   — Скоро утро, — заметил Самос.
   — Да, до рассвета час, не больше, — согласился я.
   — Давайте набросим плащи и поднимемся на башню, — предложил Самос.
   Мы отыскали плащи, вышли из дома, пересекли внутренний двор и по узким ступеням поднялись на башню.
   Отсюда нам видны были матросы с «Верны» и «Телы», выставленные Табом на посты. Большие морские ворота, перекрывающие канал, ведущий в город, сейчас были закрыты. Ренсоводы спускались по веревкам с крепостной стены, выходящей к дельте реки, и рассаживались по своим легким, сплетенным из тростника лодкам.
   Последним со стены спускался Хо-Хак. Мы подняли руки. Он тоже махнул рукой на прощание и исчез за краем стены.
   Болота отливали тусклым светом в неярком предутреннем сиянии трех горианских лун.
   Телима посмотрела на Самоса.
   — Значит, мне было позволено убежать из вашего дома, — сказала она.
   — Да, — подтвердил Самос. — И тебе было позволено взять этот золотой браслет, чтобы Хо-Хак и его люди смогли узнать тебя по нему на болотах.
   — Я встретила их очень скоро.
   — Они ждали тебя.
   — Я не понимаю, — призналась Телима.
   — У меня были насчет тебя кое-какие соображения, — задумчиво произнес Самос. — Поэтому я и купил тебя, еще когда ты была ребенком.