Норман Джон. Пираты Гора

   — Bы воспитывали меня как свою собственную дочь, — с волнением произнесла Телима. — И вот, когда мне исполнилось семнадцать…
   — Да, — перебил ее Самос, — с тобой обращались с крайней жестокостью, как с настоящей рабыней, и затем, через несколько лет, позволили бежать.
   — Но почему? — воскликнула она. — Почему?
   — Самос, — включился я в их беседу, — это от тебя несколько месяцев назад на заседании Совета капитанов я получил записку, где говорилось о необходимости увидеться и поговорить?
   — От меня.
   — Почему же ты отказался, когда я у тебя об этом спросил?
   — Подвалы здания городского Совета капитанов показались мне неподходящим местом для обсуждения дел Царствующих Жрецов.
   — Царствующих Жрецов? — с замирающим сердцем пробормотала Телима. Я рассмеялся.
   — Место действительно не совсем подходящее, — признался я. — Но ведь когда записка была отправлена, тебя еще даже не было в городе.
   — Верно, — согласился Самос. — Я надеялся, что в случае отказа эта простая уловка поможет мне отрицать связь между этой запиской и мной самим, ее отправившим.
   — Впоследствии ты никогда не пытался снова установить со мной контакт, — заметил я.
   — Ты не был к этому готов. Да и Порт-Кар нуждался в твоем присутствии.
   — Значит, ты состоишь на службе у Царствующих Жрецов, — задумчиво произнес я,
   — Да, — согласился он.
   — И именно поэтому ты пришел на помощь тому, кто некогда тоже был у них на службе.
   — Не только. Ты многое сделал для моего города. Именно благодаря тебе у Порт-Кара есть теперь свой Домашний Камень.
   — Это имеет для тебя такое значение? — с удивлением спросил я у этого хищного, жестокого, бесчувственного ларла в облике человека, работорговца и убийцы.
   — Конечно, — ответил он.
   Мы отвели взгляды друг от друга.
   В тающем свете горианских лун, серебрящемся на серой поверхности болот, беззвучно скользили по воде легкие суденышки ренсоводов, исчезающие в чернеющих вдали зарослях тростника.
   — Возвращайся на службу к Царствующим Жрецам, — глядя мне в лицо, предложил Самос. Я старательно отводил глаза.
   — Не могу. Я этого недостоин.
   — В душе каждого человека, будь то мужчина или женщина, есть зачатки трусости и жестокости, злобы и эгоизма, самолюбия и коварства, — всего того мерзкого и уродливого, что мы таим от всех окружающих, а зачастую и от самих себя.
   Мы с Телимой удивленно посмотрели на него.
   Самос не без некоторой нежности, совершенно для него неожиданной, положил одну руку на плечо мне, а вторую — на плечо Телиме.
   — Человеческое существо, — продолжал он, — это хаотическое переплетение подлости и благородства, ненависти и любви, великодушия и эгоизма — всего того, что достойно величайшего презрения и не менее великого восхищения. В основе всех его поступков лежат мотивы высокие и низкие. Все это старые истины, но мало кто их понимает по-настоящему.
   Я снова взглянул на болота.
   — Значит, меня вовсе не случайно перехватили на болотах, на пути к Порт-Кару.
   — Это не было случайностью.
   — Хо-Хак тоже состоит на службе у Царствующих Жрецов?
   — Он об этом не знает. Но много лет назад, когда он бежал с галер и вынужден был скрываться, я спрятал его у себя в доме, а позже помог ему добраться до болот. Поэтому с тех пор он иногда оказывает мне небольшие услуги.
   — И что ты сказал Хо-Хаку насчет меня?
   — Что мне стало известно о том, что вскоре один из жителей Порт-Кара будет проплывать по болотам.
   — И это все?
   — Ну, за исключением того, что им следует выставить Телиму приманкой для твоей поимки.
   — Ренсоводы ненавидят людей из Порт-Кара.
   — Да, — согласился Самос.
   — Они могли убить меня.
   — Да, определенный риск у меня, конечно, был.
   — Ты с такой легкостью играешь судьбами людей, — заметил я.
   — На карту поставлены судьбы миров, капитан, — возразил Самос. Я кивнул.
   — Миску, Царствующему Жрецу, что-нибудь об этом известно? — спросил я.
   — Нет, — покачал головой Самос. — Он бы этого не допустил. Но Жрецы, со всей их мудростью и проницательностью, слишком мало знают о людях. — Он тоже бросил взгляд на болота. — Есть люди, которые выступают связующим звеном между Царствующими Жрецами и человеком, координируют их действия, служа тем самым общему делу борьбы с Другими.
   — А кто это — «Другие»? — спросила Телима.
   — Не вмешивайся в разговор мужчин, — оборвал ее Самос.
   Телима обиженно насупилась.
   — Когда-нибудь я тебе все объясню, — пообещал я.
   Самос держался вежливо, но, как ни крути, он оставался рабовладельцем.
   — Мы предвидели, — продолжал он, — что твоя человеческая сущность возобладает над перспективой бессмысленной смерти на болотах, заставит тебя пресмыкаться и униженно молить о сохранении тебе жизни.
   Сердце мое разрывалось от боли.
   — Bcе так и было, — пробормотал я.
   — Как говорят воины, ты предпочел позорный ошейник свободе умереть с честью.
   У меня на глаза навернулись слезы.
   — Я обесчестил свой меч, свой город. Я предал все, чему был верен!
   — Ты познал себя, познал свою человеческую сущность.
   — Я предал свои принципы! — воскликнул я.
   — Именно в такие моменты человек учится понимать, что окружающую его реальность, правду жизни нельзя разложить по полочкам. Она слишком сложна и многообразна, чтобы из нее можно было вывести собственные принципы.
   Я внимательно посмотрел на него.
   — Мы знали, что если ты не будешь убит, ты станешь рабом. Имелась у нас и кандидатура на роль твоего учителя, который сам прошел через всю жестокость и унижения рабства и горел желанием продемонстрировать тебе, воину, мужчине, все его прелести — тебе, человеку, которому предназначалось действовать в этом средоточии человеческих пороков, в Порт-Каре.
   Телима грустно уронила голову.
   — Вы хорошо подготовили меня для этой роли, Самос, — пробормотала она.
   — Нет, Самос, — покачал я головой, — я не могу больше находиться на службе Царствующих Жрецов. Вы перестарались, и я перестарался, выполняя вашу задачу. Как человек, я полностью уничтожен. Я потерял себя, потерял все, чем я был, все, что имел.
   Телима уткнулась лицом мне в грудь.
   — Ты тоже считаешь, что этот человек уничтожен? — спросил у нее Самос. — Что он потерял себя?
   — Нет, — ответила девушка, — мой убар не уничтожен. Он не потерял себя.
   Я с благодарностью потрепал ее по плечу.
   — Многое из того, что я позволял себе, было непростительно, — сказал я.
   — Так поступает каждый из нас, — рассмеялся Самос. — Или поступил бы, или мог бы поступить: все зависит от обстоятельств, с которыми ему пришлось — или не пришлось — столкнуться на своем пути.
   — Если кто и был уничтожен, — едва слышно пробормотала Телима, — то это я.
   Во взгляде Самоса появилась не свойственная ему теплота.
   — Ты пошла за ним даже в Порт-Кар, — заметил он.
   — Я люблю его, — ответила Телима. Я крепче прижал ее к себе.
   — Значит, ни один из вас не был ни уничтожен, ни потерян для себя самого, — усмехнулся Самос. — Вы — люди, и вам присуще все человеческое.
   — Даже слишком, — уточнил я.
   — В борьбе с Другими нельзя не быть человечным, — заметил он.
   Услышать от Самоса нечто подобное? Я не верил собственным ушам.
   — Вы оба узнали себя лучше, чем прежде, — продолжал он, — и это знание поможет вам глубже понять остальных — их силу и их слабости.
   — Скоро рассвет, — словно отвечая собственным мыслям, пробормотала Телима.
   — Осталось лишь одно препятствие, — заметил Самос, — и ни один из вас, по-видимому, даже теперь до конца его так и не понимает.
   — Что же это? — спросил я.
   — Ваше высокомерие, — ответил Самос, — столь развитое в вас обоих, — он усмехнулся. — Теперь, когда вы распрощались с иллюзиями, с собственными представлениями о самих себе и познали истинную суть своего характера, когда разрушены ваши прежние идеалы, ваше высокомерие может толкнуть вас в другую крайность. Ведь вы ни в чем не признаете золотой середины. Вы непременно должны быть или Царствующим Жрецом, или животным. Ваше высокомерие потребует от вас либо рождения новых мифов, новых иллюзий, еще более высоких и прекрасных, либо полного отречения от веры во что бы то ни было. Крайность — основная черта вашего характера. Если уж я не лучший, значит, непременно должен быть худшим, думаете вы. Если нет высоких, поражающих своей красотой идеалов, значит, пусть вообще ничего не будет. — Голос Самоса зазвучал тише и мягче. — Но есть и еще нечто, — продолжал он, — между образом, порождаемым воображением поэта, и чавкающим животным, утопающим в грязи.
   — И что же это? — спросил я.
   — Человек, — ответил Самос.
   Я снова окинул взглядом открывающуюся перед нами панораму. Но теперь я смотрел не на бескрайние серые болота, а на город. На «Верну» «Телу», бок о бок стоящие у берега внутреннего причала в моих владениях, на длинные руки калов, зажатые стенами домов и стремящиеся дотянуться до моря, на взметнувшиеся в небо крыши зданий, нетерпеливо замерших в ожидании первых лучей солнца.
   — Зачем я был доставлен в Порт-Кар? — спросил я.
   — Чтобы подготовиться к новому заданию.
   — Какому заданию?
   — Раз ты больше не состоишь на службе у Царствующих Жрецов, это не имеет никакого значения.
   — В чем состоит задание? — настойчиво повторил я.
   — Нужно построить корабль. Отличный от всех известных до сих пор.
   Я посмотрел на него.
   — Такой, на котором можно было бы выйти за край этого мира, — ответил Самос.
   Это выражение обычно употреблялось, когда речь шла о морских просторах, простирающихся западу от Тироса и Коса, начинающихся в нескольких сотнях пасангов от этих островов. Горианские корабли никогда не выходили в эти воды, а если кому и случалось — ни один из них
   вернулся.
   Самосу, конечно, не хуже моего была известна ограниченность так называемых знаний первой ступени. Знал он и о шарообразности Гора. Мне всегда было непонятно, почему люди так настойчивы в своих попытках узнать, что лежит к западу от Тироса и Коса. Даже Телиме, ознакомившейся в доме Самоса с основами знаний второй ступени, было известно о том, что понятие «конец мира», принятое в программе горианского образования, является всего лишь фигуральным выражением. Тем не менее для горианцев мир действительно в определенном смысле «кончался» на западе за Тиросом и Косом, как на востоке «кончался» Валтайскими горными хребтами. Именно здесь пролегали границы «известного мира». На севере и на юге изведанные людьми территории переходили в бескрайние ледяные пустыни.
   — И кто может построить такой корабль? — поинтересовался я.
   — Терситус.
   — Но ведь он же сумасшедший.
   — Он — гений.
   — Нет, я больше не состою на службе у Царствующих Жрецов, — решительно сказал я.
   — Ну что ж, — Самос направился к ведущим с башни ступеням, — тогда желаю тебе всего хорошего, — бросил он через плечо.
   — Тебе тоже всего хорошего, — ответил я.
   Хотя на Телиме был ее собственный плащ, она вся дрожала. Я распахнул свой, адмиральский, и закутал им нас обоих.
   Именно так мы и встретили этот рассвет, эти первые солнечные лучи, взметнувшиеся над городскими стенами, пробежавшие по крышам домов, заливая их золотистым светом, перепрыгнувшие узкий Тамберский пролив и нырнувшие в благословенные воды блистательной Тассы.