Страница:
— Подонок! — закричали ведьмы, взмывая в воздух. — Компрадор! Сутенер дешевый!
Рыцарь вращал мечом, превращая его в сплошное блестящее колесо, в котором отражалось пламя горна. Старухи явно побаивались Исмигуль, стараясь держаться повыше и подальше. Граф прогнал их в темноту чердака, а затем вернулся к стоящим в углу малышам.
Дверь треснула и пала под напором, Мишель и два других уцелевших в бою мертвеца ворвались на фабрику.
— Дети, пошли скорей! — и ревенанты стали выводить малышей с фабрики. Огонь накалившегося докрасна горна уже давно лизал деревянные стены, понемногу охватывая штабеля запчастей, начинавших подпрыгивать, трепыхаться и вскрикивать. Рональд, обуреваемый праведным гневом и мелкой мстительностью, пхнул ногой эту кучу голов, тел, конечностей, крыльев, хвостов — и она рухнула прямо в горн, отчаянно визжа. Огонь ярко осветил комнату.
— Стой! — крикнул Мишель. — Дети-то не все! Их шестеро, а не семеро!
— Найду, — граф нырнул в темноту коридора, где угадывалось какое-то движение. За ним бросился один из мертвецов.
Ведьмы носились над головой — об этом красноречиво свидетельствовали падавшие на голову перья, точно подушку кто-то располосовал. Однако нападать они явно боялись — были по-женски взбудоражены. Рональд шагал по коридору, почти не обращая на них внимания. И вдруг ведьмы исчезли, точно их спугнул кто-то.
Графа это насторожило. Ревенант тоже, казалось, что-то почувствовал.
Жирный, тошнотворный запах волнами заполнял помещение. Запах бойни.
И тут сопровождавший его мертвец взлетел в воздух, скрученный павшей с потолка петлей. Раздался грохот, что-то мелькнуло по стропилам, громоздившимся под крышей — и вниз рухнули две половинки тела ревенанта — верхняя и нижняя.
— Там нечто большое, красное, страшное, — повернувшись к графу, сообщила верхняя. — Оставь меня, спасай ребенка.
И указала пальцем на крошечную фигурку, жавшуюся в углу.
Граф, посматривая на потолок и держа Исмигуль острием вверх, осторожно подошел к мальчику.
— Дядя Рональд! Там ведьмы вверху летают, целых три штуки! Смотрите!
И Рональд вспомнил, где видел его. Это тот самый мальчик, что карабкался на руки дедушке-мертвецу во время памятного застолья с Полифемом и его «корешами».
— Тебя как зовут?
— Эмиль.
— Слушай, Эмиль. Запри дверь вот на эту щеколду и сиди здесь, что бы ни происходило. Только когда я тебя позову, открывай и выходи. Понял?
— Понял.
Защелка заскрипела, закрываясь. Граф стоял в коридоре, озираясь по сторонам. Гарпий нигде не было.
Сильный удар в висок отбросил его к стене; пальцами он вцепился в дерево бревен, но ноги словно растаяли и он рухнул навзничь. Сознания рыцарь не потерял, но тело было словно ватным — он даже не чувствовал, что на груди у него уселась старуха; он ощущал только, как она касается его лица нечистыми руками.
— Глазки! Что-то мне подсказывает, что у него очень вкусные глазки! — ведьма впиявилась ему в глазницы своими пальцами. Рональд спешно зажмурил веки, но она лезла туда своими когтями, словно устрицу открывала.
— У у у, глазеночки мои, глазенапы… Сейчас я вас на тарелочку, да горчичкой сверху…
Рональд уже и щеки отправил страшным напряжением мышц вверх, на помощь векам. Старуха причмокивала от усердия и предвкушения добычи. Две ее сестры навалились на рональдовы руки, прижимая их к полу.
Тут раздался грохот выстрела, и все три старухи мгновенно исчезли — по крайней мере, ощущение было именно такое. Рональд мгновенно вскочил и увидел, что гарпии кружатся над головой, а тела их продырявлены дробью. Прямо перед ним стоял Иегуда с пищалью в руках и сыпал в ствол очередной заряд стальных шариков.
— Слепня чертова!! — завизжали старухи. Иегуда вскинул ружье и дал залп такой оглушительной силы, что воздух наполнился перьями, точно подушку распотрошили. Ведьмы, вопя и матерясь, рванули сквозь дырявую крышу и стали носиться над фабрикой.
— Прошу простить, но я следил за вами и леди Роксаной — весь день… — пояснил монах.
Бледность на лице Рональда сменил багровый румянец.
— Все целы? — спросил Иегуда.
— Эмиль там, в туалете, заперся. А остальные?
— Остальные в порядке, — отозвался появившийся Мишель.
— Эмиль, выходи, они улетели! — крикнул граф. Мальчик молчал.
Все трое подскочили к двери и наперебой стали звать ребенка по имени, уговаривать его выйти. Затем попросту навалились на дверь и в три приема ее вывалили.
Мальчика не было.
— Унитаз… Черт побери, я должен был догадаться, — угрюмо произнес Мишель. Рональд поймал себя на том, что впервые за день он отметил трупный запах его тела — настолько привык, как к запаху духов маркиза или песьему духу Гантенбайна.
— Хотите своего мальчика получить? — раздался противный смех из-под крыши.
— Мы вас убьем, если вы его не вернете, — спокойно отвечал Мишель. В воздухе блеснула и прожужжала стальная оса. Топорик был брошен со столь страшной силой и скоростью, что начисто срезал Мишелю плечо и некоторую часть тела и бедра правой ноги.
— Черт, — сказал Мишель. — А я надеялся еще поучаствовать в охоте…
Иегуда швырнул вверх гранату, раздался страшный удаляющийся крик.
— Ладно, сделаем так: спасать Эмиля пойдете вы. А я провожу леди Роксану обратно в замок. Идти-то я могу, если что, то и сражаться еще сумею — правда, уже далеко не так хорошо…
Роксана попыталась запротестовать, но и Рональд, и Иегуда в один голос на нее закричали — тут уже было не до приличий. Девушка страшно обиделась, но согласилась отправиться домой.
Они торопливо покинули фабрику, которую понемногу охватывало пламя. На улице было свежо и звездно.
— Вот по этой дороге, — подсказал Мишель. — Там будет избушка, где ведьмы иногда ночуют. Ее Луиза им сдает, бес ей в ребро, шлюха. В сущности, ведьмам больше негде укрыться. Мы их только из этого гнезда не выгнали.
Фабрика с треском рушилась.
— Все, берегите себя, — бросил Рональд, пожал руку Роксане и бросился по дороге в лес. Бок о бок с ним поспешал Иегуда.
Некоторое время свет от горящей фабрики оказывал им существенную помощь — но поскольку дорога шла все время под гору, они вскоре оказались в черном плену гигантских деревьев: даже звезды спрятались за листьями. Темнота, словно черная вата, лезла в глаза. Рональд споткнулся и упал на вытянутые руки, вскочил — и снова чуть не упал.
— Держись за мой посох! — Иегуда сунул ему в руки толстую трость; Рональд тотчас за нее ухватился.
Они бежали по ночному лесу, то бешено спускаясь, то с трудом поднимаясь в гору. Рональд спотыкался о бревна, едва удерживаясь на ногах, но заветного посоха из рук не выпускал. Кто бы мог подумать, что Иегуда может нестись с такой скоростью в абсолютно черном лесу, без единого лучика света.
«Это не он слепой, а я, — думал Рональд. — Господи, помилуй нас!».
Чернота в глазах Рональда начинала заполняться белыми пятнами, которые, как мыльные пузыри, выдувал его зрительный нерв. Вот почему он не сразу понял, что наконец-то видит кое-что в этом дремучем лесу.
Это была всего лишь красная точка, горевшая бесконечно далеко, — не звезда, а, скорее всего, пламя костра. Туда они и мчались.
По мере приближения к ней по извивающимся тропинкам Рональд начинал видеть кое-что. Лес был чудовищен: звериные лапы елей, извивающиеся змеи и поднятые в мольбе руки сухих деревьев, какие-то серые быстрые твари, разбегавшиеся из-под их ног, — все это походило на дурной сон. Он неожиданно оступился и наехал грудью на острый сук — ощущение было, будто его мечом ткнули, но он знал, что дереву, сколь угодно крепкому, его кольчуги не пробить.
— Я все вижу, — напомнил Иегуда шепотом. Они вновь бежали, стараясь ступать тихо-тихо.
Свет возник совсем рядом с ними: окно опять открыли, и из него высунулась старушечья голова. Она покрутилась направо-налево и понюхала воздух. Рональд с ужасом понял, что это та самая ведьма, что когда-то сыпанула перцу ему в глаза.
— Быстрей! — шепнул Иегуда, и Рональд вдруг понял, о чем он. Времени терять было нельзя: рыцарь оказался под самым окном. Над ним тряслась мерзкая сморщенная шея старухи и ее подбородок.
Руки Рональда стали чужими, принадлежащими Исмигуль. Это Исмигуль, гордая, блестящая и холодная красавица, вдруг сверкнула в воздухе и, изогнувшись дугой, снесла старухе голову.
— Сволочь! — крикнула голова, отлетев в кусты. Старуха попыталась ее поймать, но явно не успела. Досадливо махнув рукой — мол, ваша взяла, черти — ведьма неспешно улеглась на подоконник и приняла безжизненную позу.
В доме поднялся шум. Рональд стал искать дверь.
— Постараюсь открыть изнутри! — крикнул Иегуда и вдруг скакнул в окно невероятным, кошачьим прыжком. Рональд и не подозревал в немолодом монахе такой прыти. Сам он вцепился в подоконник пальцами и, тяжело подтянувшись, оказался в комнате.
В очаге горел огонь, неверные тени плясали по стенам. Старухи стояли у стены, выставив вперед сухие руки, словно бороться собирались. Перед ними на стуле сидел бледный, как молоко, Эмиль, на него падали зловещие тени от четырех крыльев, которые были за спиной у каждой ведьмы.
— Смываемся! — взвизгнула старуха, та самая, которую Рональд некогда принял за красавицу. Молниеносно обе взвились в воздух и принялись носиться под потолком, пытаясь пробиться к окну. Их когти скрежетали по шлему Рональда. Иегуда схватил лежащую в углу швабру и стал наносить старухам удары, видимо, весьма болезненные — обе вопили, как резаные. Изловчившись, одна из них пнула Слепца в лицо, и тот отскочил, выронив швабру. Несколько замешкавшийся рыцарь подпрыгнул и пронзил ведьму мечом — она винтом врезалась в стол и съехала по стене; едва не свалившийся наземь ребенок истошно заорал. Рональд сделал второй прыжок и метким ударом обрубил крылья второй ведьме.
Та совершила изящный кувырок в воздухе, стала на ноги и, сбросив обрубки крыльев прямо на пол, попыталась улизнуть сквозь приотворенную дверь в соседнюю комнату.
Рональд, сделав быстрый шаг вперед, схватил старуху за руку, она вырвалась и повернулась к нему.
Черный зрачок пистолета был направлен ему прямо в лицо.
Старуха дернула спуск.
Это действительно была преглупая смерть: настоящий рыцарь мог умереть только с красивыми словами на устах, сделав благородный жест, — например, поцеловав свой меч и положив его рядом, или обратившись к своему королю или прекрасной даме. А тут кусочек свинца должен был поразить его в самое сердце, вырвав душу из тела и навсегда заставив умолкнуть уста.
Эта мысль явилась ему краткое мгновение, словно страница раскрытой книги, на которой он увидел сразу все буквы и слова, в которые они складывались. Рональд даже успел почувствовать сожаление по поводу того, что не внял Дружескому совету, обнаруженному сегодня утром в кармане куртки.
Но это была только первая страница: перевернулась и она, и он увидел уже совсем невозможное.
Из самого воздуха, возникая, словно видение, двинулась тень человека и устремила руки свои к пистолету, успев зажать его дуло. Пистолет чихнул, и Рональд увидел, что пуля ударилась о полупрозрачные руки призрака, остановившись в стволе. А затем он увидел растворяющееся в воздухе благообразное лицо — голубые умные глаза, коротко стриженные волосы, улыбка в уголках рта.
Он осознал, что стоит, подняв руку, словно закрыться хотел ею от смерти.
— Осечка, — сказал Слепец. — Тебе везет сегодня несказанно.
— Призрак… — пробормотал Рональд, опустив руку. Пахнуло свежим ночным воздухом — жизнь, почти потерянная и вновь обретенная, была сказочно прекрасна.
Иегуда взял на руки ребенка. Тот молчал, насмерть перепуганный.
— Войны все-таки не будет, — объявил он с гордостью, и едва эта довольно пафосная фраза прозвучала, как долговязое тело монаха взвилось в воздух и было брошено об стену с силой пушечного ядра.
Из раскрытой за его спиной двери прянул страшный зверь: то был стремительный, как молния, прыжок. Рональд не успел и выставить вперед руку с мечом — страшная боль в солнечном сплетении повалила его на колени, согнула в три погибели.
— Назад! — крикнула Луиза, появляясь на пороге и размахивая каминной кочергой. — Назад, проклятая тварь!
Тусклая масляная лампа погасла от стремительного движения чудовищной туши. Раздался истошный вопль, режущий слух и проникающий до самых костей.
«Стыдно валяться, граф, пока женщина сражается», — сказал ему внутренний голос — а сил хватило, только чтобы опереться на локти и кое-как подняться.
В тусклом свете камина Рональд даже не успел рассмотреть страшилище — оно извернулось блестящим кроваво-красным боком и одним прыжком оказалось в камине. Воздух украсили золотистые росчерки взлетевших в воздух углей, раздался страшный рев — а затем грохот удалявшихся когтистых лап.
Опираясь о стену, он сделал два шага вперед, пытаясь рассмотреть комнату в наступившей полутьме.
Луиза была пригвождена к камину кочергой, вошедшей спереди в ее живот. Белый пупок, обнажившийся из-под одежды, слабо подрагивал. Рональд отвел глаза.
— Последнее желание… — прошептала она.
— Все что угодно! — горячо воскликнул Рональд. Луиза никогда не была ему симпатична, но любая женщина не заслуживала такой смерти, в столь мрачном месте и от столь злодейских рук. Ничего, кроме острой жалости, рыцарь к ней сейчас не чувствовал.
— Поцелуй… меня… — едва слышно произнесла Луиза. — Никогда… не пробовала… обычного мужчину-человека… не сарацина… не цыгана… не кентавра… не…
Рональд наклонился и подарил умирающей самые экзотические для нее объятия, которых еще не было в ее коллекции. Даже в свой смертный час она думала лишь о новых ощущениях. Теперь впереди были лишь последние объятия, тоже довольно экзотические — объятия Смерти.
— Тайный ход! — проскрипел зубами Рональд, с ненавистью глядя на угли камина. — Следовало бы догадаться, что здесь тридцать три входа и выхода…
Иегуда, уже успевший встать, посмотрел на него, затем на искрящиеся уголья.
— Если полезешь туда, держи, — сказал он и протянул нечто мягкое и упругое. — Кислородная подушка. Только не потеряй. Пользоваться очень просто…
Но времени на объяснения не было: граф уже лез в печную трубу, жмурясь от клубившегося внутри пепла. Он схватил пылающую головню, чтобы использовать ее как факел. Дым из печи рекой двигался в одном направлении; Рональд знал, что это и есть тот тайный ход, по которому, опережая его на несколько шагов, движется странное кроваво-красное существо. Он бежал изо всех сил, забыв о жаре, который съедал его пятки. Время от времени впереди мелькал хвост чудовища; всякий раз, замечая, что рыцарь совсем рядом, оно прибавляло скорости и умудрялось вновь пропасть из виду. Но Рональд не сокращал дистанцию.
Чудовище издавало звуки, похожие на хихиканье; это было так мерзко, что прибавляло Рональду сил и скорости.
Дым вдруг стал гораздо разреженнее; в сущности даже отпала необходимость в кислородной подушке, которую он прижимал ко рту. Глаза больше не слезились, и Рональд явственно видел изгибающееся, словно змея или громадная гусеница, чудовище: оно скакало практически на животе, шевеля то ли щупальцами, то ли непонятного назначения трубами. Рональд видел блеск глаз в его похожей на череп голове, то и дело посматривавшей назад.
Впереди маячил квадратный выход из тоннеля. Чудовище было от него в десяти шагах и упускать его было нельзя.
Рональд занес руку далеко за спину и швырнул головню прямо в кроваво-красный бок чудовища.
Рев едва не опрокинул его на землю, показалось, что даже стены задрожали и завибрировали. Рональд едва успел уши закрыть и упасть на колени.
Бок чудовища пылал. Оно изворачивалось, пытаясь вырвать его зубами. Череп бешено вращался на длинной шее, разевал рот и испускал страшный, наполнявший воздух рев. Дым вокруг Рональда от этого рева становился густым, как вода.
Минутное замешательство решило дело: монстр рванул головню из своего тела и, бросив ее на пол, одним прыжком нырнул в белый квадрат выхода.
Рональд мгновенно поднялся и кинулся следом.
— Эй! Эй! — закричали кентавры. — Ты кто такой, черт побери?
Рыцарь лежал на полу в странно знакомой комнате. Он быстро повернул голову и увидел камин. Это была комната охраны рядом со спальней-кабинетом маркиза. Два небольших кентавра смотрели на него настороженно, сжимая в руках дубины.
— Сэр Рональд? — удивился один из них. — Как вы туда попали?
— Мне нужно к маркизу, — бросил рыцарь, поднимаясь.
— Но он спит! — робко заявил один из кентавров.
— Сверхважное дело, — резко произнес Рональд и, пока кентавры не успели и слова возразить, подбежал к спальной фон Бракксгаузентруппа. Дверь в нее была приотворена.
— Я болен! — крикнул маркиз, хоть Рональда видеть и не мог.
Будуар маркиза, задернутый молочно-белым пологом, производил впечатление спокойствия и незыблемости.
— Сказано вам: я болен! — вновь недовольно отчеканил маркиз. В его голосе и правда слышалась боль.
Рональд, забыв о всякой вежливости, распахнул дверь и вошел в комнату.
— Прошу меня простить… — начал он.
Маркиз лежал в постели, прикрывшись одеялом. От его тела шел заметный запах гари.
— Кто вам разрешил? — крикнул маркиз. — Что это за шутки? Пока вы у меня в гостях, извольте вести себя вежливо!
Рональд заколебался. Ох уж эти приличия, привитые ему в детстве!
— Но, сударь, я только что преследовал страшное чудовище! Оно здесь, в замке!
— Ну и что в этом страшного?! — взвился маркиз. — Мне лично это не внушает никаких опасений! Не больше, чем та головная боль, от которой я слег в постель… монстра поймают мои слуги, мы и без вас прекрасно с ним справимся…
«Черт побери! — мысленно восклицал Рональд. — Я ведь и знаю, что ты — этот монстр, а сказать не могу, невежливо…»
И он окончательно расстроился.
— Хорошо, я ухожу, — согласился рыцарь.
— Благоразумное решение, — одобрил маркиз. — И так же благоразумно будет, если вы соблаговолите покинуть мой замок на этой неделе. Я предоставлял вам кров, пока была необходимость в защите моих владений. Но теперь, когда с крестьянами мы заключили прочный мир, я дерзну вам напомнить, что миссия ваша заключалась отнюдь не только в обороне моего замка, а в поиске Муравейника. Вы были очень приятным собеседником, но, поскольку начинаете вмешиваться во внутренние дела моего поместья, рад буду с вами распрощаться…
— Я уеду через три дня, — заверил Рональд и собрался выходить, но все-таки повернулся и добавил:
— Но учтите: где бы на земле не творились бесчинства и несправедливости, я явлюсь туда и заставлю зло поплатиться за них.
— Не переоцените своих сил, — ехидно отозвался маркиз и завесил шторку кровати.
ГЛАВА 13
Рыцарь вращал мечом, превращая его в сплошное блестящее колесо, в котором отражалось пламя горна. Старухи явно побаивались Исмигуль, стараясь держаться повыше и подальше. Граф прогнал их в темноту чердака, а затем вернулся к стоящим в углу малышам.
Дверь треснула и пала под напором, Мишель и два других уцелевших в бою мертвеца ворвались на фабрику.
— Дети, пошли скорей! — и ревенанты стали выводить малышей с фабрики. Огонь накалившегося докрасна горна уже давно лизал деревянные стены, понемногу охватывая штабеля запчастей, начинавших подпрыгивать, трепыхаться и вскрикивать. Рональд, обуреваемый праведным гневом и мелкой мстительностью, пхнул ногой эту кучу голов, тел, конечностей, крыльев, хвостов — и она рухнула прямо в горн, отчаянно визжа. Огонь ярко осветил комнату.
— Стой! — крикнул Мишель. — Дети-то не все! Их шестеро, а не семеро!
— Найду, — граф нырнул в темноту коридора, где угадывалось какое-то движение. За ним бросился один из мертвецов.
Ведьмы носились над головой — об этом красноречиво свидетельствовали падавшие на голову перья, точно подушку кто-то располосовал. Однако нападать они явно боялись — были по-женски взбудоражены. Рональд шагал по коридору, почти не обращая на них внимания. И вдруг ведьмы исчезли, точно их спугнул кто-то.
Графа это насторожило. Ревенант тоже, казалось, что-то почувствовал.
Жирный, тошнотворный запах волнами заполнял помещение. Запах бойни.
И тут сопровождавший его мертвец взлетел в воздух, скрученный павшей с потолка петлей. Раздался грохот, что-то мелькнуло по стропилам, громоздившимся под крышей — и вниз рухнули две половинки тела ревенанта — верхняя и нижняя.
— Там нечто большое, красное, страшное, — повернувшись к графу, сообщила верхняя. — Оставь меня, спасай ребенка.
И указала пальцем на крошечную фигурку, жавшуюся в углу.
Граф, посматривая на потолок и держа Исмигуль острием вверх, осторожно подошел к мальчику.
— Дядя Рональд! Там ведьмы вверху летают, целых три штуки! Смотрите!
И Рональд вспомнил, где видел его. Это тот самый мальчик, что карабкался на руки дедушке-мертвецу во время памятного застолья с Полифемом и его «корешами».
— Тебя как зовут?
— Эмиль.
— Слушай, Эмиль. Запри дверь вот на эту щеколду и сиди здесь, что бы ни происходило. Только когда я тебя позову, открывай и выходи. Понял?
— Понял.
Защелка заскрипела, закрываясь. Граф стоял в коридоре, озираясь по сторонам. Гарпий нигде не было.
Сильный удар в висок отбросил его к стене; пальцами он вцепился в дерево бревен, но ноги словно растаяли и он рухнул навзничь. Сознания рыцарь не потерял, но тело было словно ватным — он даже не чувствовал, что на груди у него уселась старуха; он ощущал только, как она касается его лица нечистыми руками.
— Глазки! Что-то мне подсказывает, что у него очень вкусные глазки! — ведьма впиявилась ему в глазницы своими пальцами. Рональд спешно зажмурил веки, но она лезла туда своими когтями, словно устрицу открывала.
— У у у, глазеночки мои, глазенапы… Сейчас я вас на тарелочку, да горчичкой сверху…
Рональд уже и щеки отправил страшным напряжением мышц вверх, на помощь векам. Старуха причмокивала от усердия и предвкушения добычи. Две ее сестры навалились на рональдовы руки, прижимая их к полу.
Тут раздался грохот выстрела, и все три старухи мгновенно исчезли — по крайней мере, ощущение было именно такое. Рональд мгновенно вскочил и увидел, что гарпии кружатся над головой, а тела их продырявлены дробью. Прямо перед ним стоял Иегуда с пищалью в руках и сыпал в ствол очередной заряд стальных шариков.
— Слепня чертова!! — завизжали старухи. Иегуда вскинул ружье и дал залп такой оглушительной силы, что воздух наполнился перьями, точно подушку распотрошили. Ведьмы, вопя и матерясь, рванули сквозь дырявую крышу и стали носиться над фабрикой.
— Прошу простить, но я следил за вами и леди Роксаной — весь день… — пояснил монах.
Бледность на лице Рональда сменил багровый румянец.
— Все целы? — спросил Иегуда.
— Эмиль там, в туалете, заперся. А остальные?
— Остальные в порядке, — отозвался появившийся Мишель.
— Эмиль, выходи, они улетели! — крикнул граф. Мальчик молчал.
Все трое подскочили к двери и наперебой стали звать ребенка по имени, уговаривать его выйти. Затем попросту навалились на дверь и в три приема ее вывалили.
Мальчика не было.
— Унитаз… Черт побери, я должен был догадаться, — угрюмо произнес Мишель. Рональд поймал себя на том, что впервые за день он отметил трупный запах его тела — настолько привык, как к запаху духов маркиза или песьему духу Гантенбайна.
— Хотите своего мальчика получить? — раздался противный смех из-под крыши.
— Мы вас убьем, если вы его не вернете, — спокойно отвечал Мишель. В воздухе блеснула и прожужжала стальная оса. Топорик был брошен со столь страшной силой и скоростью, что начисто срезал Мишелю плечо и некоторую часть тела и бедра правой ноги.
— Черт, — сказал Мишель. — А я надеялся еще поучаствовать в охоте…
Иегуда швырнул вверх гранату, раздался страшный удаляющийся крик.
— Ладно, сделаем так: спасать Эмиля пойдете вы. А я провожу леди Роксану обратно в замок. Идти-то я могу, если что, то и сражаться еще сумею — правда, уже далеко не так хорошо…
Роксана попыталась запротестовать, но и Рональд, и Иегуда в один голос на нее закричали — тут уже было не до приличий. Девушка страшно обиделась, но согласилась отправиться домой.
Они торопливо покинули фабрику, которую понемногу охватывало пламя. На улице было свежо и звездно.
— Вот по этой дороге, — подсказал Мишель. — Там будет избушка, где ведьмы иногда ночуют. Ее Луиза им сдает, бес ей в ребро, шлюха. В сущности, ведьмам больше негде укрыться. Мы их только из этого гнезда не выгнали.
Фабрика с треском рушилась.
— Все, берегите себя, — бросил Рональд, пожал руку Роксане и бросился по дороге в лес. Бок о бок с ним поспешал Иегуда.
Некоторое время свет от горящей фабрики оказывал им существенную помощь — но поскольку дорога шла все время под гору, они вскоре оказались в черном плену гигантских деревьев: даже звезды спрятались за листьями. Темнота, словно черная вата, лезла в глаза. Рональд споткнулся и упал на вытянутые руки, вскочил — и снова чуть не упал.
— Держись за мой посох! — Иегуда сунул ему в руки толстую трость; Рональд тотчас за нее ухватился.
Они бежали по ночному лесу, то бешено спускаясь, то с трудом поднимаясь в гору. Рональд спотыкался о бревна, едва удерживаясь на ногах, но заветного посоха из рук не выпускал. Кто бы мог подумать, что Иегуда может нестись с такой скоростью в абсолютно черном лесу, без единого лучика света.
«Это не он слепой, а я, — думал Рональд. — Господи, помилуй нас!».
Чернота в глазах Рональда начинала заполняться белыми пятнами, которые, как мыльные пузыри, выдувал его зрительный нерв. Вот почему он не сразу понял, что наконец-то видит кое-что в этом дремучем лесу.
Это была всего лишь красная точка, горевшая бесконечно далеко, — не звезда, а, скорее всего, пламя костра. Туда они и мчались.
По мере приближения к ней по извивающимся тропинкам Рональд начинал видеть кое-что. Лес был чудовищен: звериные лапы елей, извивающиеся змеи и поднятые в мольбе руки сухих деревьев, какие-то серые быстрые твари, разбегавшиеся из-под их ног, — все это походило на дурной сон. Он неожиданно оступился и наехал грудью на острый сук — ощущение было, будто его мечом ткнули, но он знал, что дереву, сколь угодно крепкому, его кольчуги не пробить.
Сук затрещал, Иегуда рывком поднял Рональда с земли, и в этот момент он увидел, что же там светится: одинокое окно избушки. И только миг видел он это окно: чья-то невидимая рука то ли плотную штору задернула, то ли заслонку поставила на него — свет исчез, и лес снова потонул в темноте. Однако избушку Рональд узнал — именно там териантропы неделю назад устраивали пиршество.
«Зерно в побег и в ствол превращено;
И гарпии, кормясь его листами,
Боль создают и боли той окно»[21], — неожиданно вспомнил он.
— Я все вижу, — напомнил Иегуда шепотом. Они вновь бежали, стараясь ступать тихо-тихо.
Свет возник совсем рядом с ними: окно опять открыли, и из него высунулась старушечья голова. Она покрутилась направо-налево и понюхала воздух. Рональд с ужасом понял, что это та самая ведьма, что когда-то сыпанула перцу ему в глаза.
— Быстрей! — шепнул Иегуда, и Рональд вдруг понял, о чем он. Времени терять было нельзя: рыцарь оказался под самым окном. Над ним тряслась мерзкая сморщенная шея старухи и ее подбородок.
Руки Рональда стали чужими, принадлежащими Исмигуль. Это Исмигуль, гордая, блестящая и холодная красавица, вдруг сверкнула в воздухе и, изогнувшись дугой, снесла старухе голову.
— Сволочь! — крикнула голова, отлетев в кусты. Старуха попыталась ее поймать, но явно не успела. Досадливо махнув рукой — мол, ваша взяла, черти — ведьма неспешно улеглась на подоконник и приняла безжизненную позу.
В доме поднялся шум. Рональд стал искать дверь.
— Постараюсь открыть изнутри! — крикнул Иегуда и вдруг скакнул в окно невероятным, кошачьим прыжком. Рональд и не подозревал в немолодом монахе такой прыти. Сам он вцепился в подоконник пальцами и, тяжело подтянувшись, оказался в комнате.
В очаге горел огонь, неверные тени плясали по стенам. Старухи стояли у стены, выставив вперед сухие руки, словно бороться собирались. Перед ними на стуле сидел бледный, как молоко, Эмиль, на него падали зловещие тени от четырех крыльев, которые были за спиной у каждой ведьмы.
— Смываемся! — взвизгнула старуха, та самая, которую Рональд некогда принял за красавицу. Молниеносно обе взвились в воздух и принялись носиться под потолком, пытаясь пробиться к окну. Их когти скрежетали по шлему Рональда. Иегуда схватил лежащую в углу швабру и стал наносить старухам удары, видимо, весьма болезненные — обе вопили, как резаные. Изловчившись, одна из них пнула Слепца в лицо, и тот отскочил, выронив швабру. Несколько замешкавшийся рыцарь подпрыгнул и пронзил ведьму мечом — она винтом врезалась в стол и съехала по стене; едва не свалившийся наземь ребенок истошно заорал. Рональд сделал второй прыжок и метким ударом обрубил крылья второй ведьме.
Та совершила изящный кувырок в воздухе, стала на ноги и, сбросив обрубки крыльев прямо на пол, попыталась улизнуть сквозь приотворенную дверь в соседнюю комнату.
Рональд, сделав быстрый шаг вперед, схватил старуху за руку, она вырвалась и повернулась к нему.
Черный зрачок пистолета был направлен ему прямо в лицо.
Старуха дернула спуск.
Это действительно была преглупая смерть: настоящий рыцарь мог умереть только с красивыми словами на устах, сделав благородный жест, — например, поцеловав свой меч и положив его рядом, или обратившись к своему королю или прекрасной даме. А тут кусочек свинца должен был поразить его в самое сердце, вырвав душу из тела и навсегда заставив умолкнуть уста.
Эта мысль явилась ему краткое мгновение, словно страница раскрытой книги, на которой он увидел сразу все буквы и слова, в которые они складывались. Рональд даже успел почувствовать сожаление по поводу того, что не внял Дружескому совету, обнаруженному сегодня утром в кармане куртки.
Но это была только первая страница: перевернулась и она, и он увидел уже совсем невозможное.
Из самого воздуха, возникая, словно видение, двинулась тень человека и устремила руки свои к пистолету, успев зажать его дуло. Пистолет чихнул, и Рональд увидел, что пуля ударилась о полупрозрачные руки призрака, остановившись в стволе. А затем он увидел растворяющееся в воздухе благообразное лицо — голубые умные глаза, коротко стриженные волосы, улыбка в уголках рта.
Он осознал, что стоит, подняв руку, словно закрыться хотел ею от смерти.
— Осечка, — сказал Слепец. — Тебе везет сегодня несказанно.
— Призрак… — пробормотал Рональд, опустив руку. Пахнуло свежим ночным воздухом — жизнь, почти потерянная и вновь обретенная, была сказочно прекрасна.
Иегуда взял на руки ребенка. Тот молчал, насмерть перепуганный.
— Войны все-таки не будет, — объявил он с гордостью, и едва эта довольно пафосная фраза прозвучала, как долговязое тело монаха взвилось в воздух и было брошено об стену с силой пушечного ядра.
Из раскрытой за его спиной двери прянул страшный зверь: то был стремительный, как молния, прыжок. Рональд не успел и выставить вперед руку с мечом — страшная боль в солнечном сплетении повалила его на колени, согнула в три погибели.
— Назад! — крикнула Луиза, появляясь на пороге и размахивая каминной кочергой. — Назад, проклятая тварь!
Тусклая масляная лампа погасла от стремительного движения чудовищной туши. Раздался истошный вопль, режущий слух и проникающий до самых костей.
«Стыдно валяться, граф, пока женщина сражается», — сказал ему внутренний голос — а сил хватило, только чтобы опереться на локти и кое-как подняться.
В тусклом свете камина Рональд даже не успел рассмотреть страшилище — оно извернулось блестящим кроваво-красным боком и одним прыжком оказалось в камине. Воздух украсили золотистые росчерки взлетевших в воздух углей, раздался страшный рев — а затем грохот удалявшихся когтистых лап.
Опираясь о стену, он сделал два шага вперед, пытаясь рассмотреть комнату в наступившей полутьме.
Луиза была пригвождена к камину кочергой, вошедшей спереди в ее живот. Белый пупок, обнажившийся из-под одежды, слабо подрагивал. Рональд отвел глаза.
— Последнее желание… — прошептала она.
— Все что угодно! — горячо воскликнул Рональд. Луиза никогда не была ему симпатична, но любая женщина не заслуживала такой смерти, в столь мрачном месте и от столь злодейских рук. Ничего, кроме острой жалости, рыцарь к ней сейчас не чувствовал.
— Поцелуй… меня… — едва слышно произнесла Луиза. — Никогда… не пробовала… обычного мужчину-человека… не сарацина… не цыгана… не кентавра… не…
Рональд наклонился и подарил умирающей самые экзотические для нее объятия, которых еще не было в ее коллекции. Даже в свой смертный час она думала лишь о новых ощущениях. Теперь впереди были лишь последние объятия, тоже довольно экзотические — объятия Смерти.
— Тайный ход! — проскрипел зубами Рональд, с ненавистью глядя на угли камина. — Следовало бы догадаться, что здесь тридцать три входа и выхода…
Иегуда, уже успевший встать, посмотрел на него, затем на искрящиеся уголья.
— Если полезешь туда, держи, — сказал он и протянул нечто мягкое и упругое. — Кислородная подушка. Только не потеряй. Пользоваться очень просто…
Но времени на объяснения не было: граф уже лез в печную трубу, жмурясь от клубившегося внутри пепла. Он схватил пылающую головню, чтобы использовать ее как факел. Дым из печи рекой двигался в одном направлении; Рональд знал, что это и есть тот тайный ход, по которому, опережая его на несколько шагов, движется странное кроваво-красное существо. Он бежал изо всех сил, забыв о жаре, который съедал его пятки. Время от времени впереди мелькал хвост чудовища; всякий раз, замечая, что рыцарь совсем рядом, оно прибавляло скорости и умудрялось вновь пропасть из виду. Но Рональд не сокращал дистанцию.
Чудовище издавало звуки, похожие на хихиканье; это было так мерзко, что прибавляло Рональду сил и скорости.
Дым вдруг стал гораздо разреженнее; в сущности даже отпала необходимость в кислородной подушке, которую он прижимал ко рту. Глаза больше не слезились, и Рональд явственно видел изгибающееся, словно змея или громадная гусеница, чудовище: оно скакало практически на животе, шевеля то ли щупальцами, то ли непонятного назначения трубами. Рональд видел блеск глаз в его похожей на череп голове, то и дело посматривавшей назад.
Впереди маячил квадратный выход из тоннеля. Чудовище было от него в десяти шагах и упускать его было нельзя.
Рональд занес руку далеко за спину и швырнул головню прямо в кроваво-красный бок чудовища.
Рев едва не опрокинул его на землю, показалось, что даже стены задрожали и завибрировали. Рональд едва успел уши закрыть и упасть на колени.
Бок чудовища пылал. Оно изворачивалось, пытаясь вырвать его зубами. Череп бешено вращался на длинной шее, разевал рот и испускал страшный, наполнявший воздух рев. Дым вокруг Рональда от этого рева становился густым, как вода.
Минутное замешательство решило дело: монстр рванул головню из своего тела и, бросив ее на пол, одним прыжком нырнул в белый квадрат выхода.
Рональд мгновенно поднялся и кинулся следом.
— Эй! Эй! — закричали кентавры. — Ты кто такой, черт побери?
Рыцарь лежал на полу в странно знакомой комнате. Он быстро повернул голову и увидел камин. Это была комната охраны рядом со спальней-кабинетом маркиза. Два небольших кентавра смотрели на него настороженно, сжимая в руках дубины.
— Сэр Рональд? — удивился один из них. — Как вы туда попали?
— Мне нужно к маркизу, — бросил рыцарь, поднимаясь.
— Но он спит! — робко заявил один из кентавров.
— Сверхважное дело, — резко произнес Рональд и, пока кентавры не успели и слова возразить, подбежал к спальной фон Бракксгаузентруппа. Дверь в нее была приотворена.
— Я болен! — крикнул маркиз, хоть Рональда видеть и не мог.
Будуар маркиза, задернутый молочно-белым пологом, производил впечатление спокойствия и незыблемости.
— Сказано вам: я болен! — вновь недовольно отчеканил маркиз. В его голосе и правда слышалась боль.
Рональд, забыв о всякой вежливости, распахнул дверь и вошел в комнату.
— Прошу меня простить… — начал он.
Маркиз лежал в постели, прикрывшись одеялом. От его тела шел заметный запах гари.
— Кто вам разрешил? — крикнул маркиз. — Что это за шутки? Пока вы у меня в гостях, извольте вести себя вежливо!
Рональд заколебался. Ох уж эти приличия, привитые ему в детстве!
— Но, сударь, я только что преследовал страшное чудовище! Оно здесь, в замке!
— Ну и что в этом страшного?! — взвился маркиз. — Мне лично это не внушает никаких опасений! Не больше, чем та головная боль, от которой я слег в постель… монстра поймают мои слуги, мы и без вас прекрасно с ним справимся…
«Черт побери! — мысленно восклицал Рональд. — Я ведь и знаю, что ты — этот монстр, а сказать не могу, невежливо…»
И он окончательно расстроился.
— Хорошо, я ухожу, — согласился рыцарь.
— Благоразумное решение, — одобрил маркиз. — И так же благоразумно будет, если вы соблаговолите покинуть мой замок на этой неделе. Я предоставлял вам кров, пока была необходимость в защите моих владений. Но теперь, когда с крестьянами мы заключили прочный мир, я дерзну вам напомнить, что миссия ваша заключалась отнюдь не только в обороне моего замка, а в поиске Муравейника. Вы были очень приятным собеседником, но, поскольку начинаете вмешиваться во внутренние дела моего поместья, рад буду с вами распрощаться…
— Я уеду через три дня, — заверил Рональд и собрался выходить, но все-таки повернулся и добавил:
— Но учтите: где бы на земле не творились бесчинства и несправедливости, я явлюсь туда и заставлю зло поплатиться за них.
— Не переоцените своих сил, — ехидно отозвался маркиз и завесил шторку кровати.
ГЛАВА 13
Страшная история Мишеля
Все испортила бессоница — из-за нее Рональд по утрам бывал нерешителен и важные проблемы оставлял на бодрое «потом».
Дверь приотворилась и показалось веселое лицо Роксаны.
— Вы в некотором роде редкостная соня, — произнесла она. — Но это простительно, учитывая, что полночи вы гонялись за ведьмами. Я пришла к вам по важному делу.
— А? Что такое? — Рональд поспешно застегивал пуговицы куртки.
Роксана сменила улыбку на важную серьезность.
— Видите ли, граф, — произнесла она. — Нам с вами довелось многое пережить, многое почувствовать, многое понять. Мы были так близки к смерти, так близки… — девушка сделала ударение на последнее слово. — Вы понимаете, что я собираюсь сказать?
— Н-нет, — рыцарь спрятался за зеркальную дверцу шкафа и несколько раз провел гребешком по волосам, приводя их в порядок. Роксана поймала его ненароком выпроставшуюся из-за дверцы руку и потянула Рональда к себе.
— Вы мне симпатичны, — честно сказала она, придвигаясь к самой груди рыцаря, словно хотела спрятать на ней свое лицо и обжигая его своим дыханием. — Я бы даже сказала вам, что я вас люблю, — если бы такого рода признания не могли опорочить честь юной девицы.
Рональд тяжело вздохнул и, с трудом шевеля прилипавшим к нёбу языком, пробормотал:
— Вы мне тоже очень… Я бы очень хотел сказать вам тоже…
Она стояла перед ним и улыбалась, удивительно нежная и свежая.
«Розалинда!» — вспомнил он. И едва не замотал головой.
— Вы замечательная, вы добрая и… справедливая…
На эпитете «справедливая», непонятно как влезшем в это признание, он совсем стушевался, рассердился на себя, собрался с духом и выпалил:
— Но мое сердце, Роксана, отдано другой…
Она вспыхнула, повернулась и выбежала из комнаты.
— Роксана! — крикнул рыцарь, но догонять не решился. «Имею ли я на это право? Полно, не лжец ли я, не двуличный прохиндей и ловелас ли?» — думал он угрюмо.
Рональд засомневался. Правильно ли он поступил? Его тянуло к Роксане — всей душой, но ведь он не мог предать своей прежней любви — тем более, что она, скорее всего (Рональд, разумеется, не мог позволить себе спросить об этом напрямую), была взаимной.
Возможно ль любить кошку?
Но ведь даму сердца и полагается любить платонически, а значит, все равно кем она является — женщиной ли, кошкой. Ведь чаще всего дама сердца — замужняя женщина, и питать к ней плотские чувства — уже сам по себе грех. Но даже сам король знает, что в душах дворян, считающих королеву своей дамой сердца, нет и следа черных мыслей, и оттого с пониманием относится к этой любви и не сердится.
Ничего, нужно только сжать зубы и не жаловаться. Он поступает правильно — пусть не в этом, значит, в том мире его ждут одобрение и награда.
Исполненный столь тоскливых мыслей, он прошлялся по лесу весь день до обеда — а когда вернулся домой, слуга принес ему мокрое от слез письмо.
«Любезный Рональд!
Поскольку вместе мы быть не можем, а сердце мое похоже на сгоревший процессор, я вас покидаю и уезжаю в Рим к моей дражайшей тетушке. Кто знает, возможно, Небо окажется к нам благосклонно и на необъятных просторах жесткого диска нашей Вселенной когда-нибудь снова окажутся рядом две маленькие единички — мы с вами.
Но пока прощайте».
Этот модный в те времена технический слог любовных писем так взволновал и расстроил Рональда, что он едва удержался, чтобы не заплакать. «Две маленькие единички…» — бормотал он. — «Две маленькие единички…»
Что делать? Скакать в Рим? Никак нельзя. Для мужчины выше всего долг перед своим государем и лишь потом — амурные дела. Предательские слезы застилали глаза, он вытер их платком, вздохнул и мрачно посмотрел в окно.
Три дня, данные маркизом на сборы, подходили к концу. И все было как-то странно: Иегуда пропадал все время в деревне — вдруг стал якшаться с Полифемом, который вроде бы его терпеть не мог. Сам Рональд тоже палец о палец не ударил, чтобы как-то подготовиться к отъезду — а самое странное, что и маркиз куда-то исчез, и на том, чтобы гости покинули его замок, вовсе и не настаивал.
И эти странные проволочки Рональда только раздражали. Дело, ради которого он приехал сюда, не двигалось с места. Все стало еще запутаннее, чем даже в первый день его визита сюда. Черт побери.
Солнце достигло своей высшей точки, а потом стало падать.
Надо что-то делать как можно скорей. Я пойду в деревню, подумал он. Я спрошу их про Муравейник напрямую. Мы уже давно знакомы, они знают, что я сделал вчера для спасения детей. Они не станут мне врать.
Он надел перевязь и отправился в Новые Убиты.
Деревня словно спала. Улицы были пусты — Рональд сразу же понял, в чем дело: из близлежащей рощи раздавался звучный голос Полифема:
— Заря-ажай! Цельсь! Пли-и!
— Да не хотим мы, батюшка, не хотим! — визжали в ответ ему голоса. — Дыму вельми пужаемся и грохоту!
— Я вам, мать вашу, покажу, дыму и грохоту… Гнидарь велел, понимаете, Гнидарь…
Граф, как ни мрачно ему было, улыбнулся, глядя, как маленькие фигурки крестьян ползают по импровизированному плацу, изображая строевой шаг.
Человек в серой кацавейке, сидящий на берегу реки, занимался и вовсе странным делом — кормил хлебушком громадного серого волка. Кровожадной пастью тот хватал горбушку с его протянутой ладони, а сам то и дело оборачивался и смотрел в лес.
И Рональд понял, что уже в третий раз стал свидетелем странной аллегории.
На солнце набежали тучи, и сделалось холодно. Он вошел в избу, где обычно Жан пьянствовал среди покорно внимавших его россказням мертвецов. Народного сказителя на сей раз не было, ревенанты и вовсе не обратили на него почти никакого внимания, только вполголоса поздоровались. Рональд уселся на лавку.
Дверь приотворилась и показалось веселое лицо Роксаны.
— Вы в некотором роде редкостная соня, — произнесла она. — Но это простительно, учитывая, что полночи вы гонялись за ведьмами. Я пришла к вам по важному делу.
— А? Что такое? — Рональд поспешно застегивал пуговицы куртки.
Роксана сменила улыбку на важную серьезность.
— Видите ли, граф, — произнесла она. — Нам с вами довелось многое пережить, многое почувствовать, многое понять. Мы были так близки к смерти, так близки… — девушка сделала ударение на последнее слово. — Вы понимаете, что я собираюсь сказать?
— Н-нет, — рыцарь спрятался за зеркальную дверцу шкафа и несколько раз провел гребешком по волосам, приводя их в порядок. Роксана поймала его ненароком выпроставшуюся из-за дверцы руку и потянула Рональда к себе.
— Вы мне симпатичны, — честно сказала она, придвигаясь к самой груди рыцаря, словно хотела спрятать на ней свое лицо и обжигая его своим дыханием. — Я бы даже сказала вам, что я вас люблю, — если бы такого рода признания не могли опорочить честь юной девицы.
Рональд тяжело вздохнул и, с трудом шевеля прилипавшим к нёбу языком, пробормотал:
— Вы мне тоже очень… Я бы очень хотел сказать вам тоже…
Она стояла перед ним и улыбалась, удивительно нежная и свежая.
«Розалинда!» — вспомнил он. И едва не замотал головой.
— Вы замечательная, вы добрая и… справедливая…
На эпитете «справедливая», непонятно как влезшем в это признание, он совсем стушевался, рассердился на себя, собрался с духом и выпалил:
— Но мое сердце, Роксана, отдано другой…
Она вспыхнула, повернулась и выбежала из комнаты.
— Роксана! — крикнул рыцарь, но догонять не решился. «Имею ли я на это право? Полно, не лжец ли я, не двуличный прохиндей и ловелас ли?» — думал он угрюмо.
Рональд засомневался. Правильно ли он поступил? Его тянуло к Роксане — всей душой, но ведь он не мог предать своей прежней любви — тем более, что она, скорее всего (Рональд, разумеется, не мог позволить себе спросить об этом напрямую), была взаимной.
Возможно ль любить кошку?
Но ведь даму сердца и полагается любить платонически, а значит, все равно кем она является — женщиной ли, кошкой. Ведь чаще всего дама сердца — замужняя женщина, и питать к ней плотские чувства — уже сам по себе грех. Но даже сам король знает, что в душах дворян, считающих королеву своей дамой сердца, нет и следа черных мыслей, и оттого с пониманием относится к этой любви и не сердится.
Ничего, нужно только сжать зубы и не жаловаться. Он поступает правильно — пусть не в этом, значит, в том мире его ждут одобрение и награда.
Исполненный столь тоскливых мыслей, он прошлялся по лесу весь день до обеда — а когда вернулся домой, слуга принес ему мокрое от слез письмо.
«Любезный Рональд!
Поскольку вместе мы быть не можем, а сердце мое похоже на сгоревший процессор, я вас покидаю и уезжаю в Рим к моей дражайшей тетушке. Кто знает, возможно, Небо окажется к нам благосклонно и на необъятных просторах жесткого диска нашей Вселенной когда-нибудь снова окажутся рядом две маленькие единички — мы с вами.
Но пока прощайте».
Этот модный в те времена технический слог любовных писем так взволновал и расстроил Рональда, что он едва удержался, чтобы не заплакать. «Две маленькие единички…» — бормотал он. — «Две маленькие единички…»
Что делать? Скакать в Рим? Никак нельзя. Для мужчины выше всего долг перед своим государем и лишь потом — амурные дела. Предательские слезы застилали глаза, он вытер их платком, вздохнул и мрачно посмотрел в окно.
Три дня, данные маркизом на сборы, подходили к концу. И все было как-то странно: Иегуда пропадал все время в деревне — вдруг стал якшаться с Полифемом, который вроде бы его терпеть не мог. Сам Рональд тоже палец о палец не ударил, чтобы как-то подготовиться к отъезду — а самое странное, что и маркиз куда-то исчез, и на том, чтобы гости покинули его замок, вовсе и не настаивал.
И эти странные проволочки Рональда только раздражали. Дело, ради которого он приехал сюда, не двигалось с места. Все стало еще запутаннее, чем даже в первый день его визита сюда. Черт побери.
Солнце достигло своей высшей точки, а потом стало падать.
Надо что-то делать как можно скорей. Я пойду в деревню, подумал он. Я спрошу их про Муравейник напрямую. Мы уже давно знакомы, они знают, что я сделал вчера для спасения детей. Они не станут мне врать.
Он надел перевязь и отправился в Новые Убиты.
Деревня словно спала. Улицы были пусты — Рональд сразу же понял, в чем дело: из близлежащей рощи раздавался звучный голос Полифема:
— Заря-ажай! Цельсь! Пли-и!
— Да не хотим мы, батюшка, не хотим! — визжали в ответ ему голоса. — Дыму вельми пужаемся и грохоту!
— Я вам, мать вашу, покажу, дыму и грохоту… Гнидарь велел, понимаете, Гнидарь…
Граф, как ни мрачно ему было, улыбнулся, глядя, как маленькие фигурки крестьян ползают по импровизированному плацу, изображая строевой шаг.
Человек в серой кацавейке, сидящий на берегу реки, занимался и вовсе странным делом — кормил хлебушком громадного серого волка. Кровожадной пастью тот хватал горбушку с его протянутой ладони, а сам то и дело оборачивался и смотрел в лес.
И Рональд понял, что уже в третий раз стал свидетелем странной аллегории.
На солнце набежали тучи, и сделалось холодно. Он вошел в избу, где обычно Жан пьянствовал среди покорно внимавших его россказням мертвецов. Народного сказителя на сей раз не было, ревенанты и вовсе не обратили на него почти никакого внимания, только вполголоса поздоровались. Рональд уселся на лавку.