Страница:
Колька нежно посмотрел на место ранения, потом прилег на диван и закрыл глаза.
– Я сейчас поеду домой, полежу, – сообщил он. – Но, знаешь, что подозрительно? Я звонил к нашим людям в правительство и никого не смог найти. Замминистра в командировке, сотовый не отвечает. Заместитель главы администрации губернатора отсутствует, мобилу не берет. Председатель «Госкомимущества» на совещании. У министра торговли встреча.
– По-моему, вы должны были встречаться завтра.
– Все правильно. Но, обычно, когда светят бабки, а я четко и ясно дал всем понять, что шуршунчики будут, они оживляются, как алкаши перед бутылкой и сразу начинают звонить. А тут два дня прошло и – тишина. Подозрительно. Такое ощущение, что они меня избегают.
– Ты раньше времени не паникуй. И так, никакого настроения нет. Может быть простое совпадение.
– Может. Я все телефоны отключу, постараюсь поспать. Меня не теряйте. Завтра поеду с утра протирать ковры в больших кабинетах.
За Чебоксаровым пришел Аркашка. На ближайшие три дня он станет его шофером. Когда они ушли, я позвал Ларису. Мы покурили. Лариса рассказала, что Светка из бухгалтерии сделала аборт от Аркашки. А двумя месяцами раньше от него же делала аборт секретарша Урожаева. А еще годом раньше, какая-то баба, которую я вообще не знаю, тоже делала аборт от Аркашки и на почве этого попала в секту. Теперь ходит и клянчит у нашего директора деньги. Если честно, то я не знал, что Аркашка так плодовит.
После сигареты я вспомнил, что голоден. Чтобы не питаться в одиночку, я решил найти себе партнера. Хотел вначале позвонить Шамруку, но решил не искушать судьбу.
Зачем-то набрал номер жены, якобы для того, чтобы выяснить, нет ли дома чего-нибудь вкусненького. Она опять была недоступна. Наконец мой выбор пал на Спарыкина.
– Хорошо, что ты позвонил, – сказал полковник. – Есть новости.
– Давай пожрем у «деда».
– Минут через пятнадцать.
В кабаке я сел около рыбок и в ожидании полковника стал рассматривать аквариум. Аляпистые создания лениво порхали среди зеленых глистоподобных растений. Рыбы двигались отрешенно и независимо, но мне казалось, что все они косят выпуклыми глазами наверх, в ожидании корма
Что-то я распсиховался. Нужно взять себя в руки. Вот уже на ни в чем ни повинных рыбок накинулся.
– Барбусы, – сказал появившийся Спарыкин. – Я пробил вьетнамца, – он положил на стол ксерокопию фотографии с паспорта. – Нгуен Зуй, шестидесятого года рождения. Имеет российское гражданство. В восемьдесят шестом окончил наш сельхозинститут по специальности «пчеловодство». Женат на Марии Андрияновой, чувашке, уроженке села Сосновка. Трое детей.
– Что-то он больно молодо выглядит.
– А у вьетнамцев всегда так. Они стареют резко. Вроде бегает пацан – пацаном, потом хоп, уже старик.
– По этому поводу Макарыч, наверное, сказал бы, что маленькая собака всегда щенок. Или что-то типа этого.
– Макарыч мужик авторитетный, – Спарыкин развернул еще одну бумажку. – Я узнал весь их расклад.
У нас в городе всего четыре ням-няма, которые что-то понимают и хорошо говорят по-русски. Все они граждане России. Они не торгуют и не содержат торговых точек. Они выполняют представительские функции. Самый главный среди них – Шон. Он оканчивал юридический институт в Киеве, потом женился и переехал к нам. Этот Шон шарахается в самых высоких кругах – правительство, Облдума, «Госкомимущество», МВД и иже с ними. Шон отвечает за легализацию незаконных эмигрантов, подписание крупных договоров аренды, захват баз и прочее. Он имеет связи и ездит на шестисотом «мерсе».
Наш Нгуен рангом пониже. Он высматривает подходящие помещения, оформляет договора и поддерживает отношения с хозяевами. За каждый договор он получает определенную сумму и каждый месяц пару копеек в качестве аренды. Следующее звено это приезжие. Они никого здесь не знают, но имеют деньги. Именно на их фирмы заключаются договора. Эти парни ломают стены, делают косметический ремонт, превращают помещение в рынок и в свою очередь сдают его в аренду рядовым ням-нямам, которые вообще ничего по-русски не понимают и, чаще всего, не имеют никаких документов. За счет этих торговцев и держится вся пирамида. Вот, смотри: завод сдает помещение за двести рублей за квадрат. Правильно?
– Было сто пятьдесят, сейчас – двести.
– А какую площадь занимают ваши пять фирм?
– Полторы тысячи квадратов.
– Давай считать. Полторы тысячи умножаем на двести рублей – получаем триста тысяч. Триста тысяч в месяц забирает завод. Вьетнамец, который вложил бабки в ремонт, разбивает эти полторы тысячи квадратных метров на клетушки по шесть квадратов. Если убрать проходы, лестничные пролеты и бытовые помещения, то получается грубо – двести секций. Эти секции он сдает рядовым торговцам уже по пятьсот рублей за квадрат. Это недорого. Прилавки идут нарасхват. Получается, что каждый торговец платит в месяц три тысячи рублей. А их – двести. Значит, три на двести получается шестьсот. Шестьсот тысяч рублей собирает директор фирмы. Триста отдает заводу, чистый навар – триста штук. Или, по-другому – десять тысяч баксов. Пускай из этих десяти – штука уходит ментам, штука – директору завода, штука тем четверым, которые бегают по инстанциям, остается – семь. Тоже не плохо. Согласен?
– Сказка!
– Перейти из простого торговца в хозяина рынка – голубая мечта каждого вьетнамца. Причем, такая же эфемерная, как аленький цветочек. На самом деле, низшие слои зарабатывают копейки. Хоть товар и контрабандный, но навар все равно – копеечный.
– А кто давал взятку директору завода?
– Взятки дает Нгуен и два других вьетнамца, его уровня. Но, собирают они эти деньги опять таки с бойцов. Обычно хозяину, в нашем случае – Урожаеву, сразу покупают машину, а потом обговаривают ежемесячную сумму. Причем по всей цепочке идет обман. Нгуен берет с вьетнамца, на которого оформляется рынок, денег больше, чем отдает директору, а тот в свою очередь отыгрывается на продавцах. Вот так.
– За машину и за штуку баксов в месяц Урожаев будет биться до последней капли крови.
– Да и сами эскимосы южной разновидности – тоже. Знаешь в чем их сила?
– В сплочении.
– И в количестве.
– И что же нам делать?
– Бороться. Будем думать как.
– Я так понимаю, что бороться нам придется не с вьетнамцами, а с целой армией местных ублюдков, которые у них на содержании.
– У меня есть кое-какие мысли.
За разговором я незаметно для себя опустошил все тарелки. Я даже не помнил, что нам подавали.
– Позвони Жене, – попросил я Спарыкина. – Что рассказывает наш ворюга?
Полковник достал телефон, набрал номер и протянул мне трубку.
– Жень, это Сергей Тихонов. Как там наш подопечный?
– Колется, как грецкий орех под молотком. Уже пять листов исписал. Память у него удивительная, помнит каждый эпизод.
– А по поводу пожара?
– Про пожар ни слова. Похоже, это не их рук дело. А может, он просто не в курсе. Завтра возьмем Кирилла, попытаем его.
– На вскидку, исходя из его показаний, много они у нас наворовали?
– Я, конечно, не подсчитывал, но на первый взгляд – прилично.
– Козлы.
Пока мы пили чай, полковник рассказал историю о том, как в восемьдесят пятом, на светофоре, тут недалеко, на углу проспекта и Чернышевского, у него с головы сорвали ондатровую шапку.
– У меня тогда машины не было. Я ходил пешком. Ондатру ловил сам, в деревне у матери в сети вместе с рыбой. Парни из ГУИНа помогли с выделкой. У них там всякие специалисты сидят. Тогда ондатра была в моде. Шапочные воры в то время действовали так: присматривают головной убор и, как только, загорается красный, срывают и бегут на ту сторону дороги. Пока потерпевший очухается, уже преследовать невозможно – машины едут. Светофор горит минуты две. Этого им как раз хватает чтобы скрыться. Жизнью, конечно, рискуют…
– Наркоманы?
– Я уж не помню. Кажись – нет. В то время наркоманы были редкостью.
– Поймали?
– А как же! Мне так обидно было. Я – молодой мент. Орденоносец. Всех на уши поднял. Взяли тут же на рынке. При продаже. Я ему зуб выбил.
Мы попрощались под музыку метели. Когда я садился в машину, позвонила Белла Тейтельбаум.
– Как дела? – для приличия спросила она.
– Терпимо. Как тебе Макарыч?
– Прогрессивный дедушка. Это правда, что во время Карибского кризиса он находился на Кубе и держал руку на кнопке запуска ядерных ракет?
– Истинная правда, – заверил я из мужской солидарности, хотя слышал об этом впервые.
– А что это за история, якобы какой-то начальник отдал приказ пуска ракет на территорию Соединенных Штатов, но Макарыч не послушался, связался с Хрущевым и спас весь мир?
– И это так, – подтвердил я очередную ахинею.
Белла присвистнула и от потрясения даже не попрощалась.
Молодец генерал. Умеет масштабно врать. Знает, с какой стороны подступиться к искушенным дамам.
Город подмигивал мне воспаленными глазами светофоров и приветствовал неприятными лицами, которые в огромных количествах были расклеены по заборам. Чаще всего встречались лики нашего губернатора и его ближайшего соперника московского олигарха – Пичугина. Причем фотографии Пичугина нещадно обрывали или закрашивали черной краской. Раньше на стенах писали неприличные слова, а теперь расклеивают нецензурные рожи.
Снег падал как-то странно, его было видно только в свете фонарей, а в остальных местах осадков не наблюдалось. На остановках стояли люди. Они смеялись, курили, что-то друг другу доказывали. Некоторые пошатывались. Мне казалось, что большинство из них счастливее меня. Они не думают о работе после работы, свободно греют руки у костра и ходят за покупками к вьетнамцам. По большому счету мы мало друг от друга отличаемся. Если я и зарабатываю больше кого-то, то все мои бабки уходят на обновление реквизита и смену декораций.
Интересно получается, вроде давно не пил, а депрессия опять тут как тут.
Кстати, о депрессиях. Где там наш психотерапевт? Я порылся в меню своей «нокии», и, найдя строку Сенчилло, нажал enter.
– Моя фамилия Тихонов, – сказал я женскому голосу на том конце. – Вы обещали меня принять.
– Я вас помню. Ваша фамилия красным карандашом написана на листке моего перекидного календаря. К сожалению, пока возможности нет. Все расписано. Если кто-нибудь откажется, я вам сразу перезвоню. Как ваше состояние?
– Стремительно ухудшается. Неужели в нашем городе столько психов?
– Людей с проблемами.
– Да, людей с проблемами.
– Больше, чем вы думаете. Не переживайте, я о вас не забыла.
– Спасибо вам, добрая тетенька.
На работу смысла ехать не было. Я отправился домой. По дороге мне довелось сделать важное открытие. Оказывается, я могу разжигать сигарету от автомобильного прикуривателя, правда с закрытыми глазами. Я даже могу делать пару затяжек, держа сигарету в собственных руках, но только до тех пор, пока жар от кончика не начнет достигать кожи. Потом приходится выкидывать. Я остановился у обочины и, испортив шесть сигарет, наконец-то накурился. Нужно будет купить мундштук.
Макарыч в коридор не вышел, наверное, опять был занят Беллой. Зато дома мне удалось, наконец, пообщаться и с женой и с дочерью. Маринка похвасталась школьными успехами. Я послушал ее английский и проверил дневник. Ольга покормила меня блинчиками, и, хотя она до сих пор разговаривала со мной сквозь зубы, иногда в ее глазах мелькало некое подобие улыбки.
Позвонил Полупан. На моем телефоне садилась батарейка и мне пришлось перезвонить ему с домашнего.
– Ты чего не объявился?
– Забыл.
– Ну, что там ваши воры? Есть связь с пожаром?
– Похоже, что нет. Но окончательно будет ясно завтра, когда возьмут остальных.
– А что, большая группа?
– Насколько я понял – трое.
– Не забывай про меня. Я ведь ради тебя стараюсь.
Сегодня я впервые за несколько недель смотрел телевизор. Я хихикал над юмористами, а сам в панике ждал наступления ночи. Когда началась очередная серия слезливой нуднятины, мне пришел на ум хитроумный ход. Зная, что девчонок не оторвать, я пару раз демонстративно зевнул и отправился в постель. Вначале немного притворялся, а потом незаметно уснул.
Глубокой ночью зазвонил сотовый. Я поставил его на зарядку в кабинете. Пришлось топать через всю квартиру. Сейчас я, как никогда, ненавидел эту маленькую игрушку.
– Сергей Леонидович? – спросил пьяный мужской голос.
– Кто это?
– Извините.… Это я… – язык у собеседника конкретно заплетался.
– Кто говорит?
– Это я, Глеб, ваш водитель. Меня сегодня поймали.
– Ты откуда звонишь?
– Я…. Из дома…. Меня выпустили до утра. Пожалуйста, заберите заявление. Я вам все возмещу. У меня две дочери и сестра – инвалид. Мне за аварию выплачивать надо было. Совсем кушать нечего. Мы сад продадим. Все возместим. Только не сажайте.
– Ты что, совсем дурак? Ты знаешь сколько время?
– Извините.
– Ты в дугу пьяный поднимаешь меня с постели и еще о чем-то просишь.
– Извините. Только не сажайте. Сестра инвалид. И две сиротки.
– Завтра поговорим.
– Вот, жена плачет. Просит, чтобы не сажали.
– Поговорим завтра. Я хочу спать. Если еще раз позвонишь, я посажу тебя на всю жизнь. Так и передай своей жене, сестре – инвалиду и сироткам.
– У меня есть шанс?
– Да, да, успокойся, шанс есть. Ищи деньги. Лично мне тебя сажать, резона нет.
– Спасибо.
Я нажал на отбой. Естественно, сон пропал.
На всякий случай я звякнул в канцелярский офис. Трубку взяла Вероника. Она сказала, что все в порядке, все на месте и уже заканчивают обрабатывать ноябрь. Пока приблизительно украдено тысяч сто пятьдесят.
Я нашел сигареты, накинул халат и вышел на лоджию с твердым желанием выкурить сигаретку. Но у меня в квартире не было автомобильного прикуривателя, а спичку зажигать руки отказывались.
Внизу под окном было черным-черно. Только справа горели огни ночного города. Был виден лишь кусок, рабочий квартал. Остальную панораму закрывала пожарная лестница. На кой черт она вообще нужна? Все жильцы первым делом заваривали пожарный выход. Вряд ли она поможет при пожаре, а вот грабитель очень легко мог попасть по ней в любую квартиру. Нужно все-таки установить сигнализацию.
Я зашел в квартиру, нашел в кабинете шариковую ручку и сломал ее напополам. Будет мундштук. Потом снял халат, надел трико, куртку и спустился в гараж. Я зажигал сигареты от прикуривателя, курил их через ручку и слушал музыку. Потом, когда из ушей повалил дым и все мечты о далеких островах закончились, я, наконец, уснул, уронив голову на пассажирское сидение.
7.
– Я сейчас поеду домой, полежу, – сообщил он. – Но, знаешь, что подозрительно? Я звонил к нашим людям в правительство и никого не смог найти. Замминистра в командировке, сотовый не отвечает. Заместитель главы администрации губернатора отсутствует, мобилу не берет. Председатель «Госкомимущества» на совещании. У министра торговли встреча.
– По-моему, вы должны были встречаться завтра.
– Все правильно. Но, обычно, когда светят бабки, а я четко и ясно дал всем понять, что шуршунчики будут, они оживляются, как алкаши перед бутылкой и сразу начинают звонить. А тут два дня прошло и – тишина. Подозрительно. Такое ощущение, что они меня избегают.
– Ты раньше времени не паникуй. И так, никакого настроения нет. Может быть простое совпадение.
– Может. Я все телефоны отключу, постараюсь поспать. Меня не теряйте. Завтра поеду с утра протирать ковры в больших кабинетах.
За Чебоксаровым пришел Аркашка. На ближайшие три дня он станет его шофером. Когда они ушли, я позвал Ларису. Мы покурили. Лариса рассказала, что Светка из бухгалтерии сделала аборт от Аркашки. А двумя месяцами раньше от него же делала аборт секретарша Урожаева. А еще годом раньше, какая-то баба, которую я вообще не знаю, тоже делала аборт от Аркашки и на почве этого попала в секту. Теперь ходит и клянчит у нашего директора деньги. Если честно, то я не знал, что Аркашка так плодовит.
После сигареты я вспомнил, что голоден. Чтобы не питаться в одиночку, я решил найти себе партнера. Хотел вначале позвонить Шамруку, но решил не искушать судьбу.
Зачем-то набрал номер жены, якобы для того, чтобы выяснить, нет ли дома чего-нибудь вкусненького. Она опять была недоступна. Наконец мой выбор пал на Спарыкина.
– Хорошо, что ты позвонил, – сказал полковник. – Есть новости.
– Давай пожрем у «деда».
– Минут через пятнадцать.
В кабаке я сел около рыбок и в ожидании полковника стал рассматривать аквариум. Аляпистые создания лениво порхали среди зеленых глистоподобных растений. Рыбы двигались отрешенно и независимо, но мне казалось, что все они косят выпуклыми глазами наверх, в ожидании корма
Что-то я распсиховался. Нужно взять себя в руки. Вот уже на ни в чем ни повинных рыбок накинулся.
– Барбусы, – сказал появившийся Спарыкин. – Я пробил вьетнамца, – он положил на стол ксерокопию фотографии с паспорта. – Нгуен Зуй, шестидесятого года рождения. Имеет российское гражданство. В восемьдесят шестом окончил наш сельхозинститут по специальности «пчеловодство». Женат на Марии Андрияновой, чувашке, уроженке села Сосновка. Трое детей.
– Что-то он больно молодо выглядит.
– А у вьетнамцев всегда так. Они стареют резко. Вроде бегает пацан – пацаном, потом хоп, уже старик.
– По этому поводу Макарыч, наверное, сказал бы, что маленькая собака всегда щенок. Или что-то типа этого.
– Макарыч мужик авторитетный, – Спарыкин развернул еще одну бумажку. – Я узнал весь их расклад.
У нас в городе всего четыре ням-няма, которые что-то понимают и хорошо говорят по-русски. Все они граждане России. Они не торгуют и не содержат торговых точек. Они выполняют представительские функции. Самый главный среди них – Шон. Он оканчивал юридический институт в Киеве, потом женился и переехал к нам. Этот Шон шарахается в самых высоких кругах – правительство, Облдума, «Госкомимущество», МВД и иже с ними. Шон отвечает за легализацию незаконных эмигрантов, подписание крупных договоров аренды, захват баз и прочее. Он имеет связи и ездит на шестисотом «мерсе».
Наш Нгуен рангом пониже. Он высматривает подходящие помещения, оформляет договора и поддерживает отношения с хозяевами. За каждый договор он получает определенную сумму и каждый месяц пару копеек в качестве аренды. Следующее звено это приезжие. Они никого здесь не знают, но имеют деньги. Именно на их фирмы заключаются договора. Эти парни ломают стены, делают косметический ремонт, превращают помещение в рынок и в свою очередь сдают его в аренду рядовым ням-нямам, которые вообще ничего по-русски не понимают и, чаще всего, не имеют никаких документов. За счет этих торговцев и держится вся пирамида. Вот, смотри: завод сдает помещение за двести рублей за квадрат. Правильно?
– Было сто пятьдесят, сейчас – двести.
– А какую площадь занимают ваши пять фирм?
– Полторы тысячи квадратов.
– Давай считать. Полторы тысячи умножаем на двести рублей – получаем триста тысяч. Триста тысяч в месяц забирает завод. Вьетнамец, который вложил бабки в ремонт, разбивает эти полторы тысячи квадратных метров на клетушки по шесть квадратов. Если убрать проходы, лестничные пролеты и бытовые помещения, то получается грубо – двести секций. Эти секции он сдает рядовым торговцам уже по пятьсот рублей за квадрат. Это недорого. Прилавки идут нарасхват. Получается, что каждый торговец платит в месяц три тысячи рублей. А их – двести. Значит, три на двести получается шестьсот. Шестьсот тысяч рублей собирает директор фирмы. Триста отдает заводу, чистый навар – триста штук. Или, по-другому – десять тысяч баксов. Пускай из этих десяти – штука уходит ментам, штука – директору завода, штука тем четверым, которые бегают по инстанциям, остается – семь. Тоже не плохо. Согласен?
– Сказка!
– Перейти из простого торговца в хозяина рынка – голубая мечта каждого вьетнамца. Причем, такая же эфемерная, как аленький цветочек. На самом деле, низшие слои зарабатывают копейки. Хоть товар и контрабандный, но навар все равно – копеечный.
– А кто давал взятку директору завода?
– Взятки дает Нгуен и два других вьетнамца, его уровня. Но, собирают они эти деньги опять таки с бойцов. Обычно хозяину, в нашем случае – Урожаеву, сразу покупают машину, а потом обговаривают ежемесячную сумму. Причем по всей цепочке идет обман. Нгуен берет с вьетнамца, на которого оформляется рынок, денег больше, чем отдает директору, а тот в свою очередь отыгрывается на продавцах. Вот так.
– За машину и за штуку баксов в месяц Урожаев будет биться до последней капли крови.
– Да и сами эскимосы южной разновидности – тоже. Знаешь в чем их сила?
– В сплочении.
– И в количестве.
– И что же нам делать?
– Бороться. Будем думать как.
– Я так понимаю, что бороться нам придется не с вьетнамцами, а с целой армией местных ублюдков, которые у них на содержании.
– У меня есть кое-какие мысли.
За разговором я незаметно для себя опустошил все тарелки. Я даже не помнил, что нам подавали.
– Позвони Жене, – попросил я Спарыкина. – Что рассказывает наш ворюга?
Полковник достал телефон, набрал номер и протянул мне трубку.
– Жень, это Сергей Тихонов. Как там наш подопечный?
– Колется, как грецкий орех под молотком. Уже пять листов исписал. Память у него удивительная, помнит каждый эпизод.
– А по поводу пожара?
– Про пожар ни слова. Похоже, это не их рук дело. А может, он просто не в курсе. Завтра возьмем Кирилла, попытаем его.
– На вскидку, исходя из его показаний, много они у нас наворовали?
– Я, конечно, не подсчитывал, но на первый взгляд – прилично.
– Козлы.
Пока мы пили чай, полковник рассказал историю о том, как в восемьдесят пятом, на светофоре, тут недалеко, на углу проспекта и Чернышевского, у него с головы сорвали ондатровую шапку.
– У меня тогда машины не было. Я ходил пешком. Ондатру ловил сам, в деревне у матери в сети вместе с рыбой. Парни из ГУИНа помогли с выделкой. У них там всякие специалисты сидят. Тогда ондатра была в моде. Шапочные воры в то время действовали так: присматривают головной убор и, как только, загорается красный, срывают и бегут на ту сторону дороги. Пока потерпевший очухается, уже преследовать невозможно – машины едут. Светофор горит минуты две. Этого им как раз хватает чтобы скрыться. Жизнью, конечно, рискуют…
– Наркоманы?
– Я уж не помню. Кажись – нет. В то время наркоманы были редкостью.
– Поймали?
– А как же! Мне так обидно было. Я – молодой мент. Орденоносец. Всех на уши поднял. Взяли тут же на рынке. При продаже. Я ему зуб выбил.
Мы попрощались под музыку метели. Когда я садился в машину, позвонила Белла Тейтельбаум.
– Как дела? – для приличия спросила она.
– Терпимо. Как тебе Макарыч?
– Прогрессивный дедушка. Это правда, что во время Карибского кризиса он находился на Кубе и держал руку на кнопке запуска ядерных ракет?
– Истинная правда, – заверил я из мужской солидарности, хотя слышал об этом впервые.
– А что это за история, якобы какой-то начальник отдал приказ пуска ракет на территорию Соединенных Штатов, но Макарыч не послушался, связался с Хрущевым и спас весь мир?
– И это так, – подтвердил я очередную ахинею.
Белла присвистнула и от потрясения даже не попрощалась.
Молодец генерал. Умеет масштабно врать. Знает, с какой стороны подступиться к искушенным дамам.
Город подмигивал мне воспаленными глазами светофоров и приветствовал неприятными лицами, которые в огромных количествах были расклеены по заборам. Чаще всего встречались лики нашего губернатора и его ближайшего соперника московского олигарха – Пичугина. Причем фотографии Пичугина нещадно обрывали или закрашивали черной краской. Раньше на стенах писали неприличные слова, а теперь расклеивают нецензурные рожи.
Снег падал как-то странно, его было видно только в свете фонарей, а в остальных местах осадков не наблюдалось. На остановках стояли люди. Они смеялись, курили, что-то друг другу доказывали. Некоторые пошатывались. Мне казалось, что большинство из них счастливее меня. Они не думают о работе после работы, свободно греют руки у костра и ходят за покупками к вьетнамцам. По большому счету мы мало друг от друга отличаемся. Если я и зарабатываю больше кого-то, то все мои бабки уходят на обновление реквизита и смену декораций.
Интересно получается, вроде давно не пил, а депрессия опять тут как тут.
Кстати, о депрессиях. Где там наш психотерапевт? Я порылся в меню своей «нокии», и, найдя строку Сенчилло, нажал enter.
– Моя фамилия Тихонов, – сказал я женскому голосу на том конце. – Вы обещали меня принять.
– Я вас помню. Ваша фамилия красным карандашом написана на листке моего перекидного календаря. К сожалению, пока возможности нет. Все расписано. Если кто-нибудь откажется, я вам сразу перезвоню. Как ваше состояние?
– Стремительно ухудшается. Неужели в нашем городе столько психов?
– Людей с проблемами.
– Да, людей с проблемами.
– Больше, чем вы думаете. Не переживайте, я о вас не забыла.
– Спасибо вам, добрая тетенька.
На работу смысла ехать не было. Я отправился домой. По дороге мне довелось сделать важное открытие. Оказывается, я могу разжигать сигарету от автомобильного прикуривателя, правда с закрытыми глазами. Я даже могу делать пару затяжек, держа сигарету в собственных руках, но только до тех пор, пока жар от кончика не начнет достигать кожи. Потом приходится выкидывать. Я остановился у обочины и, испортив шесть сигарет, наконец-то накурился. Нужно будет купить мундштук.
Макарыч в коридор не вышел, наверное, опять был занят Беллой. Зато дома мне удалось, наконец, пообщаться и с женой и с дочерью. Маринка похвасталась школьными успехами. Я послушал ее английский и проверил дневник. Ольга покормила меня блинчиками, и, хотя она до сих пор разговаривала со мной сквозь зубы, иногда в ее глазах мелькало некое подобие улыбки.
Позвонил Полупан. На моем телефоне садилась батарейка и мне пришлось перезвонить ему с домашнего.
– Ты чего не объявился?
– Забыл.
– Ну, что там ваши воры? Есть связь с пожаром?
– Похоже, что нет. Но окончательно будет ясно завтра, когда возьмут остальных.
– А что, большая группа?
– Насколько я понял – трое.
– Не забывай про меня. Я ведь ради тебя стараюсь.
Сегодня я впервые за несколько недель смотрел телевизор. Я хихикал над юмористами, а сам в панике ждал наступления ночи. Когда началась очередная серия слезливой нуднятины, мне пришел на ум хитроумный ход. Зная, что девчонок не оторвать, я пару раз демонстративно зевнул и отправился в постель. Вначале немного притворялся, а потом незаметно уснул.
Глубокой ночью зазвонил сотовый. Я поставил его на зарядку в кабинете. Пришлось топать через всю квартиру. Сейчас я, как никогда, ненавидел эту маленькую игрушку.
– Сергей Леонидович? – спросил пьяный мужской голос.
– Кто это?
– Извините.… Это я… – язык у собеседника конкретно заплетался.
– Кто говорит?
– Это я, Глеб, ваш водитель. Меня сегодня поймали.
– Ты откуда звонишь?
– Я…. Из дома…. Меня выпустили до утра. Пожалуйста, заберите заявление. Я вам все возмещу. У меня две дочери и сестра – инвалид. Мне за аварию выплачивать надо было. Совсем кушать нечего. Мы сад продадим. Все возместим. Только не сажайте.
– Ты что, совсем дурак? Ты знаешь сколько время?
– Извините.
– Ты в дугу пьяный поднимаешь меня с постели и еще о чем-то просишь.
– Извините. Только не сажайте. Сестра инвалид. И две сиротки.
– Завтра поговорим.
– Вот, жена плачет. Просит, чтобы не сажали.
– Поговорим завтра. Я хочу спать. Если еще раз позвонишь, я посажу тебя на всю жизнь. Так и передай своей жене, сестре – инвалиду и сироткам.
– У меня есть шанс?
– Да, да, успокойся, шанс есть. Ищи деньги. Лично мне тебя сажать, резона нет.
– Спасибо.
Я нажал на отбой. Естественно, сон пропал.
На всякий случай я звякнул в канцелярский офис. Трубку взяла Вероника. Она сказала, что все в порядке, все на месте и уже заканчивают обрабатывать ноябрь. Пока приблизительно украдено тысяч сто пятьдесят.
Я нашел сигареты, накинул халат и вышел на лоджию с твердым желанием выкурить сигаретку. Но у меня в квартире не было автомобильного прикуривателя, а спичку зажигать руки отказывались.
Внизу под окном было черным-черно. Только справа горели огни ночного города. Был виден лишь кусок, рабочий квартал. Остальную панораму закрывала пожарная лестница. На кой черт она вообще нужна? Все жильцы первым делом заваривали пожарный выход. Вряд ли она поможет при пожаре, а вот грабитель очень легко мог попасть по ней в любую квартиру. Нужно все-таки установить сигнализацию.
Я зашел в квартиру, нашел в кабинете шариковую ручку и сломал ее напополам. Будет мундштук. Потом снял халат, надел трико, куртку и спустился в гараж. Я зажигал сигареты от прикуривателя, курил их через ручку и слушал музыку. Потом, когда из ушей повалил дым и все мечты о далеких островах закончились, я, наконец, уснул, уронив голову на пассажирское сидение.
7.
Меня чуть не раздавило чугунным небом. Ощущение опасности исходило сверху. От машины до проходной завода я бежал вприпрыжку, подгоняемый нехорошим ветром. Чувство тревоги по утрам мне знакомо. Это когда очень хочется выпить.
Первый, кого я увидел в канцелярском офисе, был Кирилл. Он испугано поздоровался со мной и натянуто улыбнулся. Конечно, ему было от чего паниковать. Подельник должен был вечером привезти деньги и не явился. Начальник, чего с ним уже давным-давно не случалось, приперся ни свет ни заря. Вероника зачем-то отпросилась.
Я что-то спросил у Кирилла, он что-то ответил. На заднем плане крутился Тимоша, второй кладовщик. Наверняка, тоже в деле. Разберемся.
Я почему-то думал, что ребята из УВД прибудут к открытию, поэтому так спешил и не придумал повод для своего раннего появления. Пришлось сочинять прямо на ходу. Я сообщил всем, что мне нужно сделать подарок одному шишке и начал рыться в кожаных аксессуарах. Я перебирал портфели и папки, заставлял носить со склада разные расцветки, капризничал по поводу клапанов для сотовых телефонов. Время шло, но ничего не происходило.
Чтобы не вызвать подозрений и не выглядеть конченым придурком, я наконец сделал выбор, попросил завернуть в упаковочную бумагу папку с двумя замками цвета «коньяк», спустился вниз и позвонил Спарыкину.
– Ну и где твои ребятишки?
– По утрам у них оперативка. Не переживай, скоро появятся.
– А за каким хером они выпустили Глеба?
– А где они, по-твоему, его должны были закрыть? В своей комнате что ли? Это только в кино такой беспредел. Да и потом, нам ведь бабки нужны. Поэтому, чем меньше людей в курсе, тем лучше.
– А если бы он свалил или предупредил Кирилла?
– Куда он свалит с обосранными штанами? Они его обработали. Я сейчас свяжусь с Женей и перезвоню.
Он перезвонил секунд через десять.
– Все нормально. Собираются к тебе. Глеб уже с восьми утра у них, правда, совсем пьяный. Говорит, что тетка в деревне продаст корову.
– А сколько сейчас стоит корова?
– Ну, не знаю, тысяч семь – десять.
– Пусть засунет эту корову себе в жопу. Там своровано тысяч на двести. А ты сам подъедешь?
– Попозже и сразу в УВД. После того, как его допросят.
– Увидимся.
Я поднялся наверх и сделал вид, что кого-то жду, что, впрочем, соответствовало истине. Девчонки напоили меня чаем.
Женя появился через двадцать минут. В этот раз он был один. Он подошел ко мне, буднично поздоровался и спросил:
– Где?
Я указал на склад.
Женя скрылся за углом и почти сразу появился снова, но теперь уже с Кириллом. На запястьях парня блестели наручники.
– Подъезжай через часик.
– Хорошо.
Они пошли к лестничному пролету. Лицо Кирилла ничего не выражало.
Работа в офисе полностью прекратилась. Коллектив столпился вокруг меня и забрасывал вопросами. Я выловил из толпы Тимошу и строго посмотрел в его карие глаза.
– Если ты был в деле, то тебе лучше прямо сейчас сесть и написать явку с повинной.
От возмущения и обиды Тимофей потерял дар речи. Он промычал что-то невнятное и хаотично замахал руками. Если эта игра, то ему можно смело давать народного артиста.
– Хочешь сказать, что ты был не в курсе?
– Да, – наконец вымолвил он.
Я велел закрыть дверь, повесить табличку «технический перерыв» и собрал вокруг себя весь коллектив.
– Дорогие друзья! – с пафосом начал я. – Наша фирма переживает не самые веселые времена. Враждебные силы пытаются выжить нас из законно занимаемого помещения. Конкуренты демпингуют по ценам. А внутри нашего сплоченного и дружного коллектива завелись крысы. Все эти неприятности временные и будут решены нами до конца текущего года. Мы, при помощи наших друзей из силовых структур, раскрыли деятельность преступной группы, расхищавшей со склада материальные ценности. Эти люди понесут суровое и заслуженное наказание. Всем, кто что-либо знает об этом лучше прямо сейчас заявить мне или в милицейскую бригаду.
Люди заохали, заахали и принялись живо обсуждать новости. Желающих сделать заявление не нашлось. Я произнес еще с десяток фраз, смысл которых сводился к тому, что мы с Чебоксаровым в этом городе не последние люди, и так просто себя в обиду не дадим. В моем понимании, честные сотрудники должны были после моих слов отбросить все сомнения и поверить в светлое будущее, а вороватые неминуемо удариться в панику.
Чтобы час ожидания не прошел бездарно, я опять раскрыл газету «Из рук в руки» на странице про недвижимость. Для начала я стал искать предложения по продаже и сдаче в аренду коммерческих площадей в центре города. В конце концов, если уж так получится, что мы не сможем усидеть на этом месте, то нужно попытаться извлечь пользу из неприятностей и перебраться поближе к деловой части города. Там мы, по крайней мере, сможем увеличить выручку за счет розничных продаж.
Предложений было много, но большинство из них нам не подходило. Или площадь слишком мала, или аренда высока, или дом должны были сдать только к лету. Я выделил три объявления маркером и попытался позвонить по указанным телефонам. Везде было занято.
Заверещала «нокия».
– Слушай, – спросил Женя, – у этого кадра есть какая-нибудь тумбочка или рабочий стол?
– Есть.
– Вытащи оттуда все бумаги и дуй к нам. У этого недоумка памяти нет никакой.
– Он вообще, колется?
– Вот именно. Он весь в дорожках.
– В каких дорожках?
– В желтых. Героиновых. Как вы могли не заметить?
– Ё – моё!
– Давай, ждем.
Я пошел на склад, где мы вместе с Тимофеем выгребли из школьной парты, которая заменяла кладовщикам и рабочий и обеденный стол, целый ворох бумаг. Там были старые накладные, блокноты, записные книжки и один еженедельник. Там были даже порнографические картинки. Все это хозяйство я утрамбовал в два полиэтиленовых пакета и помчался в УВД.
На четвертой ступеньке парадной ментовской лестницы меня ждал Спарыкин. Он переминался с ноги на ногу и с хрустом давил белые жемчужины. Этого добра кругом было разбросано навалом, они лопались под подошвами целыми пригоршнями.
На посту полковник засветил свою ксиву и, ткнув в меня пальцем, сказал:
– Со мной.
Мы поднялись на второй этаж мимо гипсового Феликса, которого я, проходя, незаметно потрогал за нос. Наверное, это необъяснимое и непреодолимое желание посещало не только меня, я успел заметить, что кончик носа первочекиста светился снегом из-под бронзовой краски.
В огромной полнометражной дореволюционной комнате обитали семь оперативников. Их столы стояли по периметру, образуя некий амфитеатр, в центре которого возле небольшой тумбочки спиной друг к другу сидели наши отщепенцы. Кирилл был голый по пояс, а Глеб, наоборот, в свитере. Действующие лица были теми же, что и на задержании. Мы тепло со всеми поздоровались.
– Вот, смотрите, – сказал Иван и подошел к Кириллу. Он поднял за локоть его правую руку и ткнул указательным пальцем подмышку. Мы со Спарыкиным с интересом стали разглядывать безвольное тело. Желтые дорожки от уколов извивались в непривычном месте, по крайней мере, не там, где в моем понимании они должны были находиться у традиционного, уважающего себя наркомана. Они проходили по внутренней стороне бицепса, в том месте, где рука прижимается к телу. Со стороны, неопытным глазом эти следы увидеть невозможно.
– Зачем ты начал воровать? – задал я Кириллу идиотский вопрос.
– Не хватало на дозу.
– Сколько раз в день колешься? – спросил Женя.
– Один.
– Врешь, небось.
– Нет.
– Где у тебя все записано?
– В ежедневнике.
– Был там ежедневник? – спросил у меня Иван.
– Вроде, – я, наконец, освободил руки, поставив пакеты на тумбочку.
– Ищи, – приказал Женя.
Кирилл начал рыться в пакетах, а я посмотрел на Глеба. Его трясло.
– Ты тоже наркоман? – спросил я.
Он потрогал меня печальными, невинными глазами и ответил:
– Нет, я – алкоголик.
– С юмором пацан, – высказался по этому поводу один из оперов.
– Ты чего напился? – продолжил я.
– А как же? – туманно выразился он и снова посмотрел по коровьи.
– У них было настоящее акционерное общество закрытого типа, – начал рассказывать Иван. – Каждый получал согласно своей доли. Кладовщик – семьдесят процентов, водила – тридцать.
– А я же не знаю, сколько он наценивает, – обиженно сказал Кирилл. – Он всю наценку всегда себе забирал. Ни разу со мной не делился.
– Я не наценивал, – возразил Глеб.
К нам со Спарыкиным приблизился Иван.
– Выйдем.
Мы пошли в коридор, в самый конец мимо всех дверей, к окну с батареей и литровой банкой с водой, в которой плавали полуразложившиеся окурки. Из окна было видно улицу. Вдоль нее двигались угрюмые замерзшие люди под конвоем рябин, берез и тополей.
Иван достал две сигареты, одну прикурил сам, а вторую отдал подошедшему Жене.
– Раньше, когда я кочегарил, тоже любил посмолить у этого окна, – сказал полковник. – Наверное, и банка та же. Еще с моих времен.
– Эти банки то бьют, – поведал Женя, – то разливают. Особенно на Новый Год и день милиции.
– Один раз, году в девяносто втором – девяносто третьем, – погрузился в себя Спарыкин. – Стою я у этого окна, смотрю на эти деревья, курю после собрания. Подходят парни, не помню уж из какого отдела, кажется ППС и говорят: «На Лесной двадцать четыре обнаружился полтергейтс. Небывалое нашествие насекомых. Уже из четвертой квартиры звонят». Раньше ведь, чуть что сразу в милицию. Сейчас, говорят, покурим и поедем. Я напросился с ними. Тогда самая мода на такие штуки была.
Приезжаем на Лесную. Заходим в первую квартиру. И охереваем. Из всех щелей на пол и потолок ползут всякие твари. Кого там только не было. И пауки, и тараканы, и бабочки, и мухи какие-то, и червячки. Идем в другую – то же самое. И так по всему стояку. Что делать, не знаем. Причем все насекомые, как сонные. Выползают на средину и замирают, или покачиваются из стороны в сторону.
Какая-то умная голова, наконец, догадалась вызвать санэпидемстанцию. Те вроде бы вначале начали кочевряжится, типа завтра, или послезавтра. Но мы на них рявкнули или даже машину послали. Не помню. Короче, приехали врачи и тоже впадают в транс. Ничего понять не могут. Начинают лазить по всем углам, вынюхивать. В конце концов, на четвертом этаже у одного типа в кладовке находят два чемодана нафталина. Представляешь, какая концентрация. Он их утром приволок, а к вечеру из всех щелей твари повылазили. Эффект выкуривания. Оказывается в каждой квартире, даже в самой чистой живут насекомые. Причем множество. Они незаметны, осторожны и прячутся. А тут их отрава из убежищ погнала, причем всех сразу. Пары нафталина проникли в вентиляционную систему и еще оттуда тварей поналезло. Вот вам и полтергейтс.
Первый, кого я увидел в канцелярском офисе, был Кирилл. Он испугано поздоровался со мной и натянуто улыбнулся. Конечно, ему было от чего паниковать. Подельник должен был вечером привезти деньги и не явился. Начальник, чего с ним уже давным-давно не случалось, приперся ни свет ни заря. Вероника зачем-то отпросилась.
Я что-то спросил у Кирилла, он что-то ответил. На заднем плане крутился Тимоша, второй кладовщик. Наверняка, тоже в деле. Разберемся.
Я почему-то думал, что ребята из УВД прибудут к открытию, поэтому так спешил и не придумал повод для своего раннего появления. Пришлось сочинять прямо на ходу. Я сообщил всем, что мне нужно сделать подарок одному шишке и начал рыться в кожаных аксессуарах. Я перебирал портфели и папки, заставлял носить со склада разные расцветки, капризничал по поводу клапанов для сотовых телефонов. Время шло, но ничего не происходило.
Чтобы не вызвать подозрений и не выглядеть конченым придурком, я наконец сделал выбор, попросил завернуть в упаковочную бумагу папку с двумя замками цвета «коньяк», спустился вниз и позвонил Спарыкину.
– Ну и где твои ребятишки?
– По утрам у них оперативка. Не переживай, скоро появятся.
– А за каким хером они выпустили Глеба?
– А где они, по-твоему, его должны были закрыть? В своей комнате что ли? Это только в кино такой беспредел. Да и потом, нам ведь бабки нужны. Поэтому, чем меньше людей в курсе, тем лучше.
– А если бы он свалил или предупредил Кирилла?
– Куда он свалит с обосранными штанами? Они его обработали. Я сейчас свяжусь с Женей и перезвоню.
Он перезвонил секунд через десять.
– Все нормально. Собираются к тебе. Глеб уже с восьми утра у них, правда, совсем пьяный. Говорит, что тетка в деревне продаст корову.
– А сколько сейчас стоит корова?
– Ну, не знаю, тысяч семь – десять.
– Пусть засунет эту корову себе в жопу. Там своровано тысяч на двести. А ты сам подъедешь?
– Попозже и сразу в УВД. После того, как его допросят.
– Увидимся.
Я поднялся наверх и сделал вид, что кого-то жду, что, впрочем, соответствовало истине. Девчонки напоили меня чаем.
Женя появился через двадцать минут. В этот раз он был один. Он подошел ко мне, буднично поздоровался и спросил:
– Где?
Я указал на склад.
Женя скрылся за углом и почти сразу появился снова, но теперь уже с Кириллом. На запястьях парня блестели наручники.
– Подъезжай через часик.
– Хорошо.
Они пошли к лестничному пролету. Лицо Кирилла ничего не выражало.
Работа в офисе полностью прекратилась. Коллектив столпился вокруг меня и забрасывал вопросами. Я выловил из толпы Тимошу и строго посмотрел в его карие глаза.
– Если ты был в деле, то тебе лучше прямо сейчас сесть и написать явку с повинной.
От возмущения и обиды Тимофей потерял дар речи. Он промычал что-то невнятное и хаотично замахал руками. Если эта игра, то ему можно смело давать народного артиста.
– Хочешь сказать, что ты был не в курсе?
– Да, – наконец вымолвил он.
Я велел закрыть дверь, повесить табличку «технический перерыв» и собрал вокруг себя весь коллектив.
– Дорогие друзья! – с пафосом начал я. – Наша фирма переживает не самые веселые времена. Враждебные силы пытаются выжить нас из законно занимаемого помещения. Конкуренты демпингуют по ценам. А внутри нашего сплоченного и дружного коллектива завелись крысы. Все эти неприятности временные и будут решены нами до конца текущего года. Мы, при помощи наших друзей из силовых структур, раскрыли деятельность преступной группы, расхищавшей со склада материальные ценности. Эти люди понесут суровое и заслуженное наказание. Всем, кто что-либо знает об этом лучше прямо сейчас заявить мне или в милицейскую бригаду.
Люди заохали, заахали и принялись живо обсуждать новости. Желающих сделать заявление не нашлось. Я произнес еще с десяток фраз, смысл которых сводился к тому, что мы с Чебоксаровым в этом городе не последние люди, и так просто себя в обиду не дадим. В моем понимании, честные сотрудники должны были после моих слов отбросить все сомнения и поверить в светлое будущее, а вороватые неминуемо удариться в панику.
Чтобы час ожидания не прошел бездарно, я опять раскрыл газету «Из рук в руки» на странице про недвижимость. Для начала я стал искать предложения по продаже и сдаче в аренду коммерческих площадей в центре города. В конце концов, если уж так получится, что мы не сможем усидеть на этом месте, то нужно попытаться извлечь пользу из неприятностей и перебраться поближе к деловой части города. Там мы, по крайней мере, сможем увеличить выручку за счет розничных продаж.
Предложений было много, но большинство из них нам не подходило. Или площадь слишком мала, или аренда высока, или дом должны были сдать только к лету. Я выделил три объявления маркером и попытался позвонить по указанным телефонам. Везде было занято.
Заверещала «нокия».
– Слушай, – спросил Женя, – у этого кадра есть какая-нибудь тумбочка или рабочий стол?
– Есть.
– Вытащи оттуда все бумаги и дуй к нам. У этого недоумка памяти нет никакой.
– Он вообще, колется?
– Вот именно. Он весь в дорожках.
– В каких дорожках?
– В желтых. Героиновых. Как вы могли не заметить?
– Ё – моё!
– Давай, ждем.
Я пошел на склад, где мы вместе с Тимофеем выгребли из школьной парты, которая заменяла кладовщикам и рабочий и обеденный стол, целый ворох бумаг. Там были старые накладные, блокноты, записные книжки и один еженедельник. Там были даже порнографические картинки. Все это хозяйство я утрамбовал в два полиэтиленовых пакета и помчался в УВД.
На четвертой ступеньке парадной ментовской лестницы меня ждал Спарыкин. Он переминался с ноги на ногу и с хрустом давил белые жемчужины. Этого добра кругом было разбросано навалом, они лопались под подошвами целыми пригоршнями.
На посту полковник засветил свою ксиву и, ткнув в меня пальцем, сказал:
– Со мной.
Мы поднялись на второй этаж мимо гипсового Феликса, которого я, проходя, незаметно потрогал за нос. Наверное, это необъяснимое и непреодолимое желание посещало не только меня, я успел заметить, что кончик носа первочекиста светился снегом из-под бронзовой краски.
В огромной полнометражной дореволюционной комнате обитали семь оперативников. Их столы стояли по периметру, образуя некий амфитеатр, в центре которого возле небольшой тумбочки спиной друг к другу сидели наши отщепенцы. Кирилл был голый по пояс, а Глеб, наоборот, в свитере. Действующие лица были теми же, что и на задержании. Мы тепло со всеми поздоровались.
– Вот, смотрите, – сказал Иван и подошел к Кириллу. Он поднял за локоть его правую руку и ткнул указательным пальцем подмышку. Мы со Спарыкиным с интересом стали разглядывать безвольное тело. Желтые дорожки от уколов извивались в непривычном месте, по крайней мере, не там, где в моем понимании они должны были находиться у традиционного, уважающего себя наркомана. Они проходили по внутренней стороне бицепса, в том месте, где рука прижимается к телу. Со стороны, неопытным глазом эти следы увидеть невозможно.
– Зачем ты начал воровать? – задал я Кириллу идиотский вопрос.
– Не хватало на дозу.
– Сколько раз в день колешься? – спросил Женя.
– Один.
– Врешь, небось.
– Нет.
– Где у тебя все записано?
– В ежедневнике.
– Был там ежедневник? – спросил у меня Иван.
– Вроде, – я, наконец, освободил руки, поставив пакеты на тумбочку.
– Ищи, – приказал Женя.
Кирилл начал рыться в пакетах, а я посмотрел на Глеба. Его трясло.
– Ты тоже наркоман? – спросил я.
Он потрогал меня печальными, невинными глазами и ответил:
– Нет, я – алкоголик.
– С юмором пацан, – высказался по этому поводу один из оперов.
– Ты чего напился? – продолжил я.
– А как же? – туманно выразился он и снова посмотрел по коровьи.
– У них было настоящее акционерное общество закрытого типа, – начал рассказывать Иван. – Каждый получал согласно своей доли. Кладовщик – семьдесят процентов, водила – тридцать.
– А я же не знаю, сколько он наценивает, – обиженно сказал Кирилл. – Он всю наценку всегда себе забирал. Ни разу со мной не делился.
– Я не наценивал, – возразил Глеб.
К нам со Спарыкиным приблизился Иван.
– Выйдем.
Мы пошли в коридор, в самый конец мимо всех дверей, к окну с батареей и литровой банкой с водой, в которой плавали полуразложившиеся окурки. Из окна было видно улицу. Вдоль нее двигались угрюмые замерзшие люди под конвоем рябин, берез и тополей.
Иван достал две сигареты, одну прикурил сам, а вторую отдал подошедшему Жене.
– Раньше, когда я кочегарил, тоже любил посмолить у этого окна, – сказал полковник. – Наверное, и банка та же. Еще с моих времен.
– Эти банки то бьют, – поведал Женя, – то разливают. Особенно на Новый Год и день милиции.
– Один раз, году в девяносто втором – девяносто третьем, – погрузился в себя Спарыкин. – Стою я у этого окна, смотрю на эти деревья, курю после собрания. Подходят парни, не помню уж из какого отдела, кажется ППС и говорят: «На Лесной двадцать четыре обнаружился полтергейтс. Небывалое нашествие насекомых. Уже из четвертой квартиры звонят». Раньше ведь, чуть что сразу в милицию. Сейчас, говорят, покурим и поедем. Я напросился с ними. Тогда самая мода на такие штуки была.
Приезжаем на Лесную. Заходим в первую квартиру. И охереваем. Из всех щелей на пол и потолок ползут всякие твари. Кого там только не было. И пауки, и тараканы, и бабочки, и мухи какие-то, и червячки. Идем в другую – то же самое. И так по всему стояку. Что делать, не знаем. Причем все насекомые, как сонные. Выползают на средину и замирают, или покачиваются из стороны в сторону.
Какая-то умная голова, наконец, догадалась вызвать санэпидемстанцию. Те вроде бы вначале начали кочевряжится, типа завтра, или послезавтра. Но мы на них рявкнули или даже машину послали. Не помню. Короче, приехали врачи и тоже впадают в транс. Ничего понять не могут. Начинают лазить по всем углам, вынюхивать. В конце концов, на четвертом этаже у одного типа в кладовке находят два чемодана нафталина. Представляешь, какая концентрация. Он их утром приволок, а к вечеру из всех щелей твари повылазили. Эффект выкуривания. Оказывается в каждой квартире, даже в самой чистой живут насекомые. Причем множество. Они незаметны, осторожны и прячутся. А тут их отрава из убежищ погнала, причем всех сразу. Пары нафталина проникли в вентиляционную систему и еще оттуда тварей поналезло. Вот вам и полтергейтс.