Страница:
– Я тоже.
– Тогда давайте куда-нибудь отольем, – предложил Спарыкин. – Наведем беспорядок в тарелках.
Он скомкал пару белых листов бумаги настеленных на столе и нарушил ряд в ломтиках ветчины. Колька отлил коньяк в бутылку из-под минералки.
В два десять никого не было.
В два пятнадцать – та же картина – ни вьетнамца, не генерала.
Секундная стрелка настенных часов пудовой кувалдой била в темечко. В два двадцать я сказал:
– Он не придет. Он забил на нас. Мы никто. Скоро Россия станет Вьетнамо-Китайской империей.
Я был в отчаянии. Полковник решил что-то возразить, но это время Вероника приоткрыла дверь и сказала:
– К вам пришли.
– Кто? – спросил Колька.
– Вьетнамец. Представился Нгуеном.
– Я сейчас выйду, – с трудом проглотив слюну, сказал я и встал.
– Не торопись. На, пожуй, – протянул мне кусок сервелата полковник.
Я запихнул мясо в рот, провел жирным языком по губам, чтобы блестели, попытался изобразить на лице наглость и, жуя, пошел к двери.
Посреди зала, прижав к груди дипломат, стоял невзрачный азиат. Он был в турецкой дубленке, свитере и дешевых зимних ботинках на толстой подошве. Я даже разочаровался. Какой-то нелепый получился противник.
– Здравствуйте, – растянув рот как можно шире, сказал я. – Проходите, пожалуйста.
Нгуен улыбнулся мне как брату или папе или Хо Ши Мину и тоже поздоровался. У него был такой вид, будто он всю жизнь мечтал со мной увидеться.
Мы прошли в кабинет. Чебоксаров и полковник принужденно захохотали. Полковник махал руками и усиленно не смотрел в нашу сторону. Звезды на его погонах ослепительно блестели.
– Извините, – виновато сказал я, – у нас гости.
– Понятно, скоро Новый Год, – он говорил правильно и почти без акцента.
Мы сели. В паузе я рассмотрел собеседника. Это был курносый вьетнамец. Я раньше не очень сильно интересовался этим маленьким и храбрым народом, но мне всегда казалось, что курносость свойственна только славянам или каким-нибудь там финнам. А тут, поди ж ты. Его нос походил на блин, который с одной стороны очень сильно приподняли вилкой.
– Вы хотели со мной поговорить, – просвиристел он.
– Надеюсь, вы понимаете, что, если бы мы сами не собирались покидать это помещение, то вам никогда не видать договора аренды.
– Допустим, – он мне не поверил.
– Так вот, мы купили магазин в центре города, очень удачно, быстро и недорого. Это получилось неожиданно. Если бы мы знали, что подвернется такой случай, то не вкладывали бы в это здание денег. Посмотрите, какой тут ремонт. Шикарно?
– Неплохо, – согласился Нгуен.
– Ремонт очень дорогой. Мы хотим, чтобы следующие арендаторы, то есть вы, возместили нам хотя бы часть денег, потраченных нами на это великолепие.
– А где вы купили магазин? – сменил тему иностранец.
Я рассказал.
– Хорошее место.
– Нам бы хотелось получить деньги до переезда.
– Это невозможно. Это ваши отношения с заводом. Мы все равно будем тут все ломать. Мы построим рынок и снесем все перегородки. Нам ваш ремонт ни к чему. Можете уносить его с собой.
– Разве можно унести с собой обои?
– Нас это не касается.
– Тогда мы съедем только в марте.
– У нас есть договор и юристы.
– Если мы не захотим, ни какие юристы нас отсюда не выкурят.
– Зачем вам это?
– Хотя бы назло.
– Вы говорили, что собираетесь уезжать на отдых.
– Собираемся. Коль, покажи ему билеты.
Чебоксаров не растерялся, понял о чем речь, достал из портфеля какую-то разноцветную херню и уверенно помахал ей в воздухе.
У вьетнамца зазвонил сотовый телефон. Он извинился, поднес трубку к уху и произнес несколько гортанных звуков. Как только он прервал связь, дверь в наш кабинет резко распахнулась, и в нее вошел большой хмурый темноволосый молодой человек в длинном черном кашемировом пальто. Он внимательно осмотрел все вокруг, потом подошел к окну и остановился за спиной у полковника.
Следом за ним появился его двойник, только блондин. Он тоже внимательно осмотрел всех нас и остался у дверей.
Незнакомцы очень сильно походили на охранников или дорогих телохранителей.
Я подумал, что вот она и пришла наша погибель. Мы притащили на встречу какого-то занюханного полковника пенсионера, а вьетнамцы гигантскую шишку с охраной и фейерверками. Сейчас нам предъявят, мы утрем сопли и пойдем восвояси. Вот что делают деньги! Вполне возможно, что платить заставят нас.
Между тем, дверь скрипнула и появился еще один посетитель.
Хотелось бы мне посмотреть со стороны на свою пачу, когда я увидел гостя.
Я его даже сначала не узнал. И дело не в парадной форме, не в фуражке-небоскребе, как у штандартенфюрера СС и не в пугающе черных, как гравитационный коллапс, сапогах. У него лицо было другое. Неродное, властное и решительное.
– Здорово, бойцы, – рявкнул Макарыч, улыбнулся и распростер руки для объятий.
Чебоксаров и Спарыкин включились в игру. Они вскочили, заголосили и полезли к генералу обниматься. Когда мы накануне обсуждали эту сцену, то называли ее неожиданной встречей. По-моему, актеры сильно перестарались.
Потискав полковника и раненого Дальтоника, Макарыч переключился на меня. Он прижал меня к себе, громко чавкнул в ухо и прикоснулся чисто выбритой и гладкой, как попа младенца, щекой к моей челюсти.
Я, признаться, не любитель мужских объятий. Я даже не люблю смотреть, как это делают другие. Эта дурацкая мода каким-то странным образом перекочевала из политбюро в воровскую среду, затем ко всяким новоиспеченным браткам, затем к пацанам, которые играли в братву. А потом ее подхватили менты. Менты вообще очень многое переняли у бандюков. Они целуются, обнимаются, носят цепи, печатки, говорят на фене и промышляют рекетом. Так вот, обниматься я не люблю, но сейчас, поцеловал Макарыча сильно, радостно и от всего сердца.
Вдоволь наобнимавшись, генерал как бы в нерешительности вопросительно посмотрел на вьетнамца.
– Это наш друг – Нгуен, – представил я.
Азиат растерянно встал, а Макарыч и его сжал в железных тисках и поцеловал взасос куда-то в правый глаз.
– Вы чего, пехотинцы, не за столом?
– У нас тут один пустяковый вопрос, – как бы между прочим, сказал я.
– Спасибо, я тороплюсь, – сказал Нуен.
– Ну, ладно, не буду вам мешать. Как закончите разговор, быстро к нам, – Макарыч резко повернулся к вьетнамцу и неожиданно произнес несколько иностранных слов. Нгуен вздрогнул. Насладившись эффектом, мой бравый сосед вернулся к столу, шумно наполнил себе стакан и произнес тост.
Мы с Нгуеном снова сели.
– Неужели вы думаете, что вы, иностранец, можете вот так, запросто вышвырнуть на улицу русских на их территории? – нагло спросил я.
– Это ваши отношения с заводом.
– Теперь это наши с вами отношения, – возразил я. – Вам придется заплатить.
– Почему?
– Потому что, если вы не заплатите, то каждый день, в девять утра на ваш рынок будет приходить милиционер и проверять у торговцев паспортный режим. Следом за ним будет появляться санэпидемстанция, а потом – пожарные. Мы ведь в любом случае съедем, как только подготовим помещение, а вы работать не будете. Надеюсь, вы мне верите?
Нгуен посмотрел на полковника, потом на генерала, потом на телохранителей и сказал:
– Наверное.
– Мы знаем, кто у вас за плечами. Снять этих людей с их должностей – плевое дело.
– Сколько вы хотите?
– Мы потратили на ремонт и рекламу шестьсот тысяч.
– Это нереальная сумма.
– Это окончательная цифра.
– Давайте, хотя бы – триста.
Я демонстративно встал и пошел к своим товарищам.
– Мы торгуемся, – доложил я.
– Он клюнул, – шепотом сказал Спарыкин.
– Ниже пятисот не падай, – тихо произнес Чебоксаров.
– Ниже пятисот не падай, – заорал генерал так, что его было слышно даже на улице.
Я вернулся к собеседнику.
– Ниже пятисот не могу. В конце концов, это всего по две тысячи с торговца.
– Вы уже все подсчитали?
– Да.
– А рассрочка до какого месяца?
– Деньги нужны завтра.
– Не реально.
– Вам деваться некуда. Вы уже заплатили Урожаеву.
– Если я завтра принесу вам пятьсот тысяч, где гарантия, что вы покинете помещение.
– Я напишу расписку, что взял у такого-то и такого-то деньги за ремонт помещения.
– Хорошо. Я вам позвоню.
Я дал Нгуену номер своего сотового, а генерал заставил его выпить пол стакана коньяку. Потом узкоглазый нас покинул.
– Мы победили! – сказал Макарыч.
– Пусть вначале деньги притащит, – не разделил его оптимизма Чебоксаров.
– Притащит, никуда не денется, – заверил Спарыкин. – Я всю их подноготную знаю. Он зассал.
– Спасибо, Макарыч, – сказал я.
– К боевой задаче нужно относится творчески, – похвалился генерал. – Идите сюда, бойцы, – позвал он своих телохранителей, – давайте пить коньяк. Бойцы пить отказались.
– Нам бы уйти, товарищ генерал, – промямлил один из них.
– Я сказал, идите сюда, значит, вы должны идти сюда! Будете сопротивляться, не видать вам зачета, студенты.
Студенты подошли. Макарыч налил им грамм по сто коньяка.
– Нужно выждать время, – пояснил он. – Вдруг плоскорожий все еще здесь! Может получиться накладка.
Они выжидали ровно столько, сколько хватило для того, чтобы уничтожить все спиртное. Под конец Спарыкин, генерал и двое пацанов, на поверку оказавшихся вполне милыми и безобидными, сильно захмелели. Мы с Чебоксаровым не пили. Трезвость мне давалась с трудом. Я ел шоколад, ветчину и пил газировку.
– Нужно отпустить машину, – вспомнил Макарыч. – Вы еще не видели, на какой тачке я подкатил. Идемте смотреть! Этот вьетнамец точно обоссался, когда ее увидел. Все вниз!
Мы спустились на крыльцо. У самой двери стоял длиннющий лимузин с одним большим российским флагом вместо регионального номера. У нас в городе я таких еще не видел.
– Я выписал машину из Москвы, – похвастал генерал. – Позвонил ребятам, попросил прислать что-нибудь посолидней. Они двенадцать часов ехали. Почти всю ночь. Поэтому я и опоздал.
– Сколько мы вам должны? – поинтересовался Дальтоник.
– Пошел на хер, дурак, – обжег его презрительным взглядом генерал.
Макарыч, Спарыкин и два шатающихся телохранителя загрузились в устрашающее средство передвижения и с патриотическими песнями отправились показывать водителю выезд из города. Мы долго стояли на крыльце и махали им вслед. Мое приподнятое настроение не смог испортить даже болезненный вид Чебоксарова.
Я посмотрел на этого жирного, забинтованного ханурика и почти убедил себя в том, что между ним и моей женой нет и не может быть никаких иных отношений, кроме как отношений между больным и доктором. Где-то в высоте зачирикали птички и метель запела гораздо веселее.
Я решил, что настала пора кого-нибудь трахнуть. Чтобы не опростоволоситься, лучше всего начать с проституток по Аркашкиному примеру. С ними должно быть проще. Растренируюсь, верну себе былую уверенность, а там, глядишь, вечером и с женой все срастется как надо.
Я взял в бухгалтерии денег и отправился на проспект. Но с проститутками вышла напряженка. Их не было. Я проехал проспект взад и вперед раза три и не увидел ни одной. Наверное, еще рановато для их нелегкого промысла. Я выждал паузу, заехал к «Дедушке», выпил кофе, потом покурил в машине с закрытыми глазами. Часов в пять снова отправился на охоту.
Фонари уже зажгли, но они еще ничего не освещали. В нелепых местах у обочин, почти сливаясь с сугробами, то и дело стали встречаться девки. Все они были страшные, как сказки Андерсена и неопрятные. Одна более или менее свежая, лет пятнадцати привлекла мое внимание и я остановил машину. Девчушка подскочила к стеклу.
– Не желаете отдохнуть?
– Желаю.
Она села в машину и весело сообщила:
– Минет – двести рублей.
Я не ожидал такой дешевизны.
– А посерьезней ничего нет?
– Я сегодня без хаты. Можно на стоянке в лесопарке или у тебя. Но у тебя будет дороже.
– Спасибо, не надо.
Она стрельнула сигаретку и ушла не обидевшись.
Я останавливался еще раза три. Приценивался, приглядывался. Рынок оказался диким, безо всякого сервиса. Мне даже показалось, что одна из интервьюируемых была любительницей. Короче, сексуального азарта во мне эти дамы не растравили. Я вспомнил про объявления в бесплатных рекламных газетах и решил попытать счастья там. Люди, не жалеющие деньги на рекламу должны предлагать более качественные услуги.
Я нашел в каком-то подъезде четыре открытых почтовых ящика и вытащил оттуда газеты. По пути к машине я думал о том, можно ли квалифицировать мой поступок как кражу, и какое наказание за него меня может постигнуть?
Во всех газетах на первой полосе были напечатаны портреты губернатора на фоне новой областной больницы. Я вообще давно заметил, что наша власть подаст нищему рубль, а потом потратит десять на освещение этого события. Чуть пониже была помещена карикатура на московского предпринимателя Пичугина, он был изображен в виде злобного капиталиста с сигарой, протягивающего костлявые руки к невзрачным строениям с надписями: детский сад, школа, роддом. Из огромных карманов его пиджака торчали нефтяные вышки.
В рубрике «досуг» было около сорока объявлений, причем половина из них выделены в рамку с портретами и красивыми названиями. Я решил позвонить в «Каприз» и «Дору».
В «Капризе» меня заверили, что у них есть площади в гостиницах и саунах, а так же в загородных домиках. Они пообещали, что через пятнадцать минут ко мне подъедет машина с семью особами, из которых я смогу выбрать любую. Если в этой партии никто мне не приглянется, то привезут других – и так до бесконечности. Я решил больше никуда не рыпаться.
Через двадцать минут в тихом уголке у сквера к моей «Тойоте» подъехала красная «восьмерка». Как там умещалось столько народу – было непонятно, но девушек оказалось именно семь.
Водитель очень сильно напоминал переодетого мента. Он по очереди буквально выдергивал из машины проституток и заставлял мне позировать.
Если говорить о женской красоте, то эти дамы были ослепительными раскрасавицами по сравнению с проспектовскими сосульками.
Одна мне сразу приглянулась. Она облокотилась на приоткрытую дверь транспортного средства, закинула голову и ослепительно улыбнулась. Она была полнее всех и отличалась тем, что не носила колготок. Таз прикрывала очень короткая юбка из под которой, соблазнительно поблескивал ранний целлюлит.
Ощущение складывалось такое, что у меня все получится. Я уже было указал на нее пальцем, она вроде бы даже сделала шаг в мою сторону, чтобы сесть в машину, сутенер уже было открыл рот, чтобы назвать цену, как меня вдруг переклинило на работу. Что мне в башку втемяшилось? Не знаю. Загадка! Но, тем не менее я спросил:
– А вот, например, вы вьетнамцев обслуживаете?
– Конечно, – сказала девушка.
– Хоть негров, – подтвердил сводник.
Я представил эту русскую красавицу, мечту Кустодиева, достойную пера Рубенса, в цепких объятиях Нгуена и у меня все опустилось. Зачем я задал этот идиотский вопрос?
Даже пытаться не стоило.
Я так расстроился, что готов был разрыдаться от горя.
– Слушайте, – сказал я. – Я тут вспомнил одну штуку.
– Какую? – поинтересовалась дама.
– Короче, мне надо бежать. Давайте как-нибудь в другой раз.
Девушка слегка огорчилась и втиснулась обратно в «восьмерку». Было слышно, как трещат швы.
Сутенер ввел меня в курс дела, что пустые вызовы все равно должны оплачиваться. Пришлось выложить двести пятьдесят рублей.
Сразу после того, как они удалились, позвонил Апрельцев:
– Ты мне за вредность будешь доплачивать?
– За какую вредность?
– За риск.
– Застукал? – а у самого сердце запрыгало.
– Тут дела похлеще творятся. Пока рано говорить. Нужно еще все проверить.
– Не томи.
– Не по телефону. Я как все выясню, сразу тебя наберу. Давно мы вместе не обедали.
– Что-нибудь серьезное?
«Отличник» уже отключился.
Телефон сразу же зазвонил опять.
– Сергей Леонидович, ну где же вы? – запричитала Петровна. – Все уже давным-давно собрались. Ждем только вас.
Я совсем забыл, что сегодня на работе праздник. Корпоративная вечеринка с песнями, конкурсами и вручением грамот.
– Бегу.
Я помчался в офис, а сам по пути все время думал об Апрельцеве, вьетнамцах и проститутках. Есть еще такой вариант: можно купить проститутку вьетнамку и сразу избавиться от пары комплексов. А что? Наверняка в нашем городе можно найти что-нибудь подходящее.
Внизу в вестибюле около будки охранника стояли сторож и Чебоксаров. Перед ними на футляре из-под аккордеона кто-то сидел. Я поднялся по ступенькам, сделал шаг вправо и увидел, что это была Снегурочка. Ей было лет пятьдесят, если, конечно, присмотреться. Она курила сигарету и повествовала:
– От этого ебаната требовалось только одно – не пить две недели перед Новым Годом и две после. Вы поймите, это самый сенокос. Я живу ради этих дней. Артисту в нашей стране больше не на чем зарабатывать. Я, например, в прошлом году купила после сезона стиральную машину и холодильник. Сегодня у нас три утренника и один вечер, а этот урод с утра в зюзю.
– Ну, и что мы будем делать? – поинтересовался Дальтоник.
– Вы не переживайте, все будет как надо. Это даже веселее. Вы все орете, как резаные: «Дедушка Мороз»!! А его нет. Выхожу я и говорю… – она замолчала. – У вас есть конкуренты в городе?
– Есть.
– Скажите название.
– Фирма «Канц-сьерра».
– Так вот, выхожу я и говорю, что Дед Мороз не придет, потому что перед этим его в «Канц-сьерре» отравили серой.
– При чем здесь сера? Дебильно, – не понравилось мне.
Сторож заржал, а Чебоксаров сказал:
– Проканает.
– Если будет плохо, если что-нибудь не понравится, – пошла на уступки Снегурочка. – Заплатите мне в два раза меньше.
– Какой же Новый Год без Деда Мороза? – не согласился я.
– А что? Даже оригинально, – сказал Колька.
– Я и пою, и играю, и конкурсы организую, – набивала себе цену Снегурочка.
– Ладно, после торжественной части влетай, – смилостивился я.
– Как только вы позовете Дедушку Мороза.
Мы двинулись в зал. После официальной части последовали награждения и премии, потом ворвалась Снегурка, вызвав шквал аплодисментов. Надо отдать ей должное, она была хороша. Во время перекура я попал в группу женщин, они вели себя сковано, переминались с ноги на ногу и почти не разговаривали.
Потом опять взяла власть в свои руки дедморозовская внучка. Я тоже участвовал в конкурсах: лопал воздушный шар, накачивая его лодочным насосом, прыгая задницей на груше, пел песню в женском парике и танцевал танго с Ларисой.
Я не пил ни грамма. В позапрошлом году, выпив на работе, я пришел в себя четвертого января, а с женой до конца помирился только к восьмому марта. И в этот раз я не мог на себя положиться.
Аркашка ходил между столами с черным лицом, за весь вечер он улыбнулся всего раза два и даже не танцевал. Видимо, с ним уже побеседовал Спарыкин.
Когда все пошли курить во второй заход, я опять оказался с дамами. На этот раз они меня не стеснялись и говорили свободно. Я затягивался из Ларисиных рук и с интересом слушал их пьяные беседы. Все их разговоры можно с успехом и полностью поделить на три темы. Первая: мои дети лучше всех. На этом самом опасном этапе дамы спорили и почти ругались. Они перебивали друг друга, а некоторые даже вытаскивали фотографии. Вторая тема: все мужики – козлы. Этот уровень примирял их между собой, теперь они не просто перебивали друг друга, а дополняли, поддакивали и со всем соглашались. Тема третья: нечего надеть. Она приводила к всеобщему братанию и восстанавливала в коллективе чувство всеобщей любви к ближнему.
Была еще какая-то четвертая тема, но я не смог ее до конца классифицировать, потому что у меня зазвонил телефон.
– Вас беспокоят из приемной доктора Сенчилло, – сказал приятный женский голос. – Я могу записать вас на завтра. Доктор примет вас в шесть часов вечера. Вы сможете? Ваша проблема не решилась?
– Моя проблема только усугубилась, – обрадовался я. – Даже если в шесть часов у меня будут дела, я их отменю.
Потом я попросил Аркашку, чтобы он проследил за тем, чтобы ко мне домой пришел полный состав артистов.
– Мне не нужна одна пятидесятилетняя Снегурочка. Новый Год без Деда Мороза – ерунда.
Аркашка пообещал, что все будет тип-топ.
Ободренный его словами и убедившись, что на меня никто не обращает внимания, я спустился в пургу и поехал домой.
На этаже меня встречал Макарыч. Это был старый привычный Макарыч без понтов и вывертов, в трусах и в майке.
– Зайди, – он был под мухой. Совсем слегка. Я не посмел отказаться.
– Знаешь, генерал, ты меня сегодня сильно удивил.
– Голь на выдумки хитра. С телохранителями, не правда ли?
– Да не в этом дело. Удивительно, что ты вообще там появился.
– Я ведь обещал, – не понял он.
– Вот именно.
– Давай выпьем.
Я был дома. Почти дома. В двух шагах от дома. Если я выпью две рюмки, ничего не случится. Всего две рюмки. Мне очень хотелось.
– Только пару рюмок, – сказал я.
Только пару.
Генерал налил в стаканы.
Я вполне могу опрокинуть пару рюмашек и спокойно пойти домой спать.
Мы выпили.
Через десять минут я был уже пьян и наливал по четвертому разу.
Ну, хорошо, не пару, так четыре или пять, я ведь почти в квартире. Я вполне могу остановиться.
Макарыч говорил о политике и непрерывно нажимал кнопки на пульте телевизора. На всех программах шли непонятные концерты, показывали одни и те же лица. При виде артистов генерал морщился и матерился.
– Ты знаешь, – говорил он, – за что я люблю Путина. Он наводит порядок. Во всем должен быть порядок. Вот наш губернатор – он мало того, что вор, он еще и тряпка. Он не рулит. А Путин рулит. Путина выберут, а нашему губеру – хана.
Он опять защелкал пультом. И все время попадал на концерты.
– Достали уже со своими шнягерами! Блевать охота.
– А среди них можно навести порядок?
– Проще простого. Заставить всех петь вживую. Если не можешь – пошел на хер со сцены.
– А среди поэтов?
– Еще проще. Принять закон, в котором бездарные рифмы типа кровь – любовь – вновь – бровь и иже с ними признать запрещенными и за их использование наказывать.
– Как?
– Расстреливать.
– Жестоко.
– А сколько можно издеваться?
– И что тогда случиться?
– Поверь мне. Наступит золотой век российской поэзии.
Мы опять выпили, причем два раза, почти без перерыва. Пуля лизала мне руку. Генерал выключил телевизор и зашвырнул пульт за кресло. Он становился агрессивным.
– А среди вьетнамцев тоже можно навести порядок? – поинтересовался я.
– Среди них и так порядок. Виновных нужно искать среди нас. Если взять директора вашего завода и посадить лет на десять, у других любая охота отобьется брать деньги узкоглазых.
– А если директор родственник губернатора?
Он взял меня за руку и провел в кабинет. Там он извлек из кармана ключ, открыл тумбочку, выдвинул ящик, в котором лежала большая железная коробка, и достал из нее два пистолета, потом лег животом на пол и вытащил из-под кровати чехол с ружьем.
– Видишь оружие? – спросил он. – Мы его сейчас возьмем и пойдем на улицу. Первому попавшемуся вьетнамцу прострелим ухо или задницу. Поверь мне, если такие действия проделывать систематически, скоро от вьетнамцев в нашем городе и следа не останется.
Мы выпили еще.
Мысль показалась мне гениальной.
– Пошли, – сказал я.
Макарыч нацепил какой-то камуфляж, ушанку и кобуру. Мне он протянул «макарова».
– Оружие наградное, но боевое. Применять только в крайних случаях! Вот предохранитель.
Он положил в кобуру второй пистолет, а под шинель спрятал охотничье ружье. Мы сели в лифт и спустились в мороз.
Прохожих было немного. В свете луны они отбрасывали тени. Говорят, что мысль материальна. Если это так, то за каждым человеком должен двигаться шлейф из мыслей, как выхлоп за машиной. Или разлетаться как мыльные пузыри. Я смотрел на людей и мне казалось, что эти прозрачные шары я вижу наяву.
Мы стояли под деревом в двух шагах от дороги около зарослей белоягодника. Вьетнамцы долго не попадались. Я озяб.
Наконец вдали показался похожий субъект.
– Вон, смотри, – сказал я генералу. – Тип, который идет нам навстречу. Он очень похож на ням-няма.
– Если он идет нам навстречу, значит, он идет против нас, – глубокомысленно изрек Макарыч и передернул затвор.
Когда вьетнамец поравнялся с нашим деревом, мы бесшумно выскочили на него. Я подхватил бедолагу подмышки, а Макарыч зажал рот. Узкоглазый не успел опомниться, как мы уже затащили его в темный угол за кусты и поставили на колени.
– Молись своим вьетнамским богам, – сказал я.
– Вьетнамцы – буддисты и коммунисты, – поправил меня генерал. Он достал ружье и показал его пленному. – Ты будешь первый убитый в нашем городе вьетнамец, но далеко не последний!
– Я не вьетнамец, – сказал мужик. – Я – казах.
– Ах, ты казах? – пьяно переспросил генерал.
– Да.
– Тогда назови столицу Казахстана.
– Астана.
– А вот и не угадал! Столица Казахстана – Алма-Ата, – Макарыч направил дуло ружья в лоб бедолаге. – Астана – говно.
– Тогда давайте куда-нибудь отольем, – предложил Спарыкин. – Наведем беспорядок в тарелках.
Он скомкал пару белых листов бумаги настеленных на столе и нарушил ряд в ломтиках ветчины. Колька отлил коньяк в бутылку из-под минералки.
В два десять никого не было.
В два пятнадцать – та же картина – ни вьетнамца, не генерала.
Секундная стрелка настенных часов пудовой кувалдой била в темечко. В два двадцать я сказал:
– Он не придет. Он забил на нас. Мы никто. Скоро Россия станет Вьетнамо-Китайской империей.
Я был в отчаянии. Полковник решил что-то возразить, но это время Вероника приоткрыла дверь и сказала:
– К вам пришли.
– Кто? – спросил Колька.
– Вьетнамец. Представился Нгуеном.
– Я сейчас выйду, – с трудом проглотив слюну, сказал я и встал.
– Не торопись. На, пожуй, – протянул мне кусок сервелата полковник.
Я запихнул мясо в рот, провел жирным языком по губам, чтобы блестели, попытался изобразить на лице наглость и, жуя, пошел к двери.
Посреди зала, прижав к груди дипломат, стоял невзрачный азиат. Он был в турецкой дубленке, свитере и дешевых зимних ботинках на толстой подошве. Я даже разочаровался. Какой-то нелепый получился противник.
– Здравствуйте, – растянув рот как можно шире, сказал я. – Проходите, пожалуйста.
Нгуен улыбнулся мне как брату или папе или Хо Ши Мину и тоже поздоровался. У него был такой вид, будто он всю жизнь мечтал со мной увидеться.
Мы прошли в кабинет. Чебоксаров и полковник принужденно захохотали. Полковник махал руками и усиленно не смотрел в нашу сторону. Звезды на его погонах ослепительно блестели.
– Извините, – виновато сказал я, – у нас гости.
– Понятно, скоро Новый Год, – он говорил правильно и почти без акцента.
Мы сели. В паузе я рассмотрел собеседника. Это был курносый вьетнамец. Я раньше не очень сильно интересовался этим маленьким и храбрым народом, но мне всегда казалось, что курносость свойственна только славянам или каким-нибудь там финнам. А тут, поди ж ты. Его нос походил на блин, который с одной стороны очень сильно приподняли вилкой.
– Вы хотели со мной поговорить, – просвиристел он.
– Надеюсь, вы понимаете, что, если бы мы сами не собирались покидать это помещение, то вам никогда не видать договора аренды.
– Допустим, – он мне не поверил.
– Так вот, мы купили магазин в центре города, очень удачно, быстро и недорого. Это получилось неожиданно. Если бы мы знали, что подвернется такой случай, то не вкладывали бы в это здание денег. Посмотрите, какой тут ремонт. Шикарно?
– Неплохо, – согласился Нгуен.
– Ремонт очень дорогой. Мы хотим, чтобы следующие арендаторы, то есть вы, возместили нам хотя бы часть денег, потраченных нами на это великолепие.
– А где вы купили магазин? – сменил тему иностранец.
Я рассказал.
– Хорошее место.
– Нам бы хотелось получить деньги до переезда.
– Это невозможно. Это ваши отношения с заводом. Мы все равно будем тут все ломать. Мы построим рынок и снесем все перегородки. Нам ваш ремонт ни к чему. Можете уносить его с собой.
– Разве можно унести с собой обои?
– Нас это не касается.
– Тогда мы съедем только в марте.
– У нас есть договор и юристы.
– Если мы не захотим, ни какие юристы нас отсюда не выкурят.
– Зачем вам это?
– Хотя бы назло.
– Вы говорили, что собираетесь уезжать на отдых.
– Собираемся. Коль, покажи ему билеты.
Чебоксаров не растерялся, понял о чем речь, достал из портфеля какую-то разноцветную херню и уверенно помахал ей в воздухе.
У вьетнамца зазвонил сотовый телефон. Он извинился, поднес трубку к уху и произнес несколько гортанных звуков. Как только он прервал связь, дверь в наш кабинет резко распахнулась, и в нее вошел большой хмурый темноволосый молодой человек в длинном черном кашемировом пальто. Он внимательно осмотрел все вокруг, потом подошел к окну и остановился за спиной у полковника.
Следом за ним появился его двойник, только блондин. Он тоже внимательно осмотрел всех нас и остался у дверей.
Незнакомцы очень сильно походили на охранников или дорогих телохранителей.
Я подумал, что вот она и пришла наша погибель. Мы притащили на встречу какого-то занюханного полковника пенсионера, а вьетнамцы гигантскую шишку с охраной и фейерверками. Сейчас нам предъявят, мы утрем сопли и пойдем восвояси. Вот что делают деньги! Вполне возможно, что платить заставят нас.
Между тем, дверь скрипнула и появился еще один посетитель.
Хотелось бы мне посмотреть со стороны на свою пачу, когда я увидел гостя.
Я его даже сначала не узнал. И дело не в парадной форме, не в фуражке-небоскребе, как у штандартенфюрера СС и не в пугающе черных, как гравитационный коллапс, сапогах. У него лицо было другое. Неродное, властное и решительное.
– Здорово, бойцы, – рявкнул Макарыч, улыбнулся и распростер руки для объятий.
Чебоксаров и Спарыкин включились в игру. Они вскочили, заголосили и полезли к генералу обниматься. Когда мы накануне обсуждали эту сцену, то называли ее неожиданной встречей. По-моему, актеры сильно перестарались.
Потискав полковника и раненого Дальтоника, Макарыч переключился на меня. Он прижал меня к себе, громко чавкнул в ухо и прикоснулся чисто выбритой и гладкой, как попа младенца, щекой к моей челюсти.
Я, признаться, не любитель мужских объятий. Я даже не люблю смотреть, как это делают другие. Эта дурацкая мода каким-то странным образом перекочевала из политбюро в воровскую среду, затем ко всяким новоиспеченным браткам, затем к пацанам, которые играли в братву. А потом ее подхватили менты. Менты вообще очень многое переняли у бандюков. Они целуются, обнимаются, носят цепи, печатки, говорят на фене и промышляют рекетом. Так вот, обниматься я не люблю, но сейчас, поцеловал Макарыча сильно, радостно и от всего сердца.
Вдоволь наобнимавшись, генерал как бы в нерешительности вопросительно посмотрел на вьетнамца.
– Это наш друг – Нгуен, – представил я.
Азиат растерянно встал, а Макарыч и его сжал в железных тисках и поцеловал взасос куда-то в правый глаз.
– Вы чего, пехотинцы, не за столом?
– У нас тут один пустяковый вопрос, – как бы между прочим, сказал я.
– Спасибо, я тороплюсь, – сказал Нуен.
– Ну, ладно, не буду вам мешать. Как закончите разговор, быстро к нам, – Макарыч резко повернулся к вьетнамцу и неожиданно произнес несколько иностранных слов. Нгуен вздрогнул. Насладившись эффектом, мой бравый сосед вернулся к столу, шумно наполнил себе стакан и произнес тост.
Мы с Нгуеном снова сели.
– Неужели вы думаете, что вы, иностранец, можете вот так, запросто вышвырнуть на улицу русских на их территории? – нагло спросил я.
– Это ваши отношения с заводом.
– Теперь это наши с вами отношения, – возразил я. – Вам придется заплатить.
– Почему?
– Потому что, если вы не заплатите, то каждый день, в девять утра на ваш рынок будет приходить милиционер и проверять у торговцев паспортный режим. Следом за ним будет появляться санэпидемстанция, а потом – пожарные. Мы ведь в любом случае съедем, как только подготовим помещение, а вы работать не будете. Надеюсь, вы мне верите?
Нгуен посмотрел на полковника, потом на генерала, потом на телохранителей и сказал:
– Наверное.
– Мы знаем, кто у вас за плечами. Снять этих людей с их должностей – плевое дело.
– Сколько вы хотите?
– Мы потратили на ремонт и рекламу шестьсот тысяч.
– Это нереальная сумма.
– Это окончательная цифра.
– Давайте, хотя бы – триста.
Я демонстративно встал и пошел к своим товарищам.
– Мы торгуемся, – доложил я.
– Он клюнул, – шепотом сказал Спарыкин.
– Ниже пятисот не падай, – тихо произнес Чебоксаров.
– Ниже пятисот не падай, – заорал генерал так, что его было слышно даже на улице.
Я вернулся к собеседнику.
– Ниже пятисот не могу. В конце концов, это всего по две тысячи с торговца.
– Вы уже все подсчитали?
– Да.
– А рассрочка до какого месяца?
– Деньги нужны завтра.
– Не реально.
– Вам деваться некуда. Вы уже заплатили Урожаеву.
– Если я завтра принесу вам пятьсот тысяч, где гарантия, что вы покинете помещение.
– Я напишу расписку, что взял у такого-то и такого-то деньги за ремонт помещения.
– Хорошо. Я вам позвоню.
Я дал Нгуену номер своего сотового, а генерал заставил его выпить пол стакана коньяку. Потом узкоглазый нас покинул.
– Мы победили! – сказал Макарыч.
– Пусть вначале деньги притащит, – не разделил его оптимизма Чебоксаров.
– Притащит, никуда не денется, – заверил Спарыкин. – Я всю их подноготную знаю. Он зассал.
– Спасибо, Макарыч, – сказал я.
– К боевой задаче нужно относится творчески, – похвалился генерал. – Идите сюда, бойцы, – позвал он своих телохранителей, – давайте пить коньяк. Бойцы пить отказались.
– Нам бы уйти, товарищ генерал, – промямлил один из них.
– Я сказал, идите сюда, значит, вы должны идти сюда! Будете сопротивляться, не видать вам зачета, студенты.
Студенты подошли. Макарыч налил им грамм по сто коньяка.
– Нужно выждать время, – пояснил он. – Вдруг плоскорожий все еще здесь! Может получиться накладка.
Они выжидали ровно столько, сколько хватило для того, чтобы уничтожить все спиртное. Под конец Спарыкин, генерал и двое пацанов, на поверку оказавшихся вполне милыми и безобидными, сильно захмелели. Мы с Чебоксаровым не пили. Трезвость мне давалась с трудом. Я ел шоколад, ветчину и пил газировку.
– Нужно отпустить машину, – вспомнил Макарыч. – Вы еще не видели, на какой тачке я подкатил. Идемте смотреть! Этот вьетнамец точно обоссался, когда ее увидел. Все вниз!
Мы спустились на крыльцо. У самой двери стоял длиннющий лимузин с одним большим российским флагом вместо регионального номера. У нас в городе я таких еще не видел.
– Я выписал машину из Москвы, – похвастал генерал. – Позвонил ребятам, попросил прислать что-нибудь посолидней. Они двенадцать часов ехали. Почти всю ночь. Поэтому я и опоздал.
– Сколько мы вам должны? – поинтересовался Дальтоник.
– Пошел на хер, дурак, – обжег его презрительным взглядом генерал.
Макарыч, Спарыкин и два шатающихся телохранителя загрузились в устрашающее средство передвижения и с патриотическими песнями отправились показывать водителю выезд из города. Мы долго стояли на крыльце и махали им вслед. Мое приподнятое настроение не смог испортить даже болезненный вид Чебоксарова.
Я посмотрел на этого жирного, забинтованного ханурика и почти убедил себя в том, что между ним и моей женой нет и не может быть никаких иных отношений, кроме как отношений между больным и доктором. Где-то в высоте зачирикали птички и метель запела гораздо веселее.
Я решил, что настала пора кого-нибудь трахнуть. Чтобы не опростоволоситься, лучше всего начать с проституток по Аркашкиному примеру. С ними должно быть проще. Растренируюсь, верну себе былую уверенность, а там, глядишь, вечером и с женой все срастется как надо.
Я взял в бухгалтерии денег и отправился на проспект. Но с проститутками вышла напряженка. Их не было. Я проехал проспект взад и вперед раза три и не увидел ни одной. Наверное, еще рановато для их нелегкого промысла. Я выждал паузу, заехал к «Дедушке», выпил кофе, потом покурил в машине с закрытыми глазами. Часов в пять снова отправился на охоту.
Фонари уже зажгли, но они еще ничего не освещали. В нелепых местах у обочин, почти сливаясь с сугробами, то и дело стали встречаться девки. Все они были страшные, как сказки Андерсена и неопрятные. Одна более или менее свежая, лет пятнадцати привлекла мое внимание и я остановил машину. Девчушка подскочила к стеклу.
– Не желаете отдохнуть?
– Желаю.
Она села в машину и весело сообщила:
– Минет – двести рублей.
Я не ожидал такой дешевизны.
– А посерьезней ничего нет?
– Я сегодня без хаты. Можно на стоянке в лесопарке или у тебя. Но у тебя будет дороже.
– Спасибо, не надо.
Она стрельнула сигаретку и ушла не обидевшись.
Я останавливался еще раза три. Приценивался, приглядывался. Рынок оказался диким, безо всякого сервиса. Мне даже показалось, что одна из интервьюируемых была любительницей. Короче, сексуального азарта во мне эти дамы не растравили. Я вспомнил про объявления в бесплатных рекламных газетах и решил попытать счастья там. Люди, не жалеющие деньги на рекламу должны предлагать более качественные услуги.
Я нашел в каком-то подъезде четыре открытых почтовых ящика и вытащил оттуда газеты. По пути к машине я думал о том, можно ли квалифицировать мой поступок как кражу, и какое наказание за него меня может постигнуть?
Во всех газетах на первой полосе были напечатаны портреты губернатора на фоне новой областной больницы. Я вообще давно заметил, что наша власть подаст нищему рубль, а потом потратит десять на освещение этого события. Чуть пониже была помещена карикатура на московского предпринимателя Пичугина, он был изображен в виде злобного капиталиста с сигарой, протягивающего костлявые руки к невзрачным строениям с надписями: детский сад, школа, роддом. Из огромных карманов его пиджака торчали нефтяные вышки.
В рубрике «досуг» было около сорока объявлений, причем половина из них выделены в рамку с портретами и красивыми названиями. Я решил позвонить в «Каприз» и «Дору».
В «Капризе» меня заверили, что у них есть площади в гостиницах и саунах, а так же в загородных домиках. Они пообещали, что через пятнадцать минут ко мне подъедет машина с семью особами, из которых я смогу выбрать любую. Если в этой партии никто мне не приглянется, то привезут других – и так до бесконечности. Я решил больше никуда не рыпаться.
Через двадцать минут в тихом уголке у сквера к моей «Тойоте» подъехала красная «восьмерка». Как там умещалось столько народу – было непонятно, но девушек оказалось именно семь.
Водитель очень сильно напоминал переодетого мента. Он по очереди буквально выдергивал из машины проституток и заставлял мне позировать.
Если говорить о женской красоте, то эти дамы были ослепительными раскрасавицами по сравнению с проспектовскими сосульками.
Одна мне сразу приглянулась. Она облокотилась на приоткрытую дверь транспортного средства, закинула голову и ослепительно улыбнулась. Она была полнее всех и отличалась тем, что не носила колготок. Таз прикрывала очень короткая юбка из под которой, соблазнительно поблескивал ранний целлюлит.
Ощущение складывалось такое, что у меня все получится. Я уже было указал на нее пальцем, она вроде бы даже сделала шаг в мою сторону, чтобы сесть в машину, сутенер уже было открыл рот, чтобы назвать цену, как меня вдруг переклинило на работу. Что мне в башку втемяшилось? Не знаю. Загадка! Но, тем не менее я спросил:
– А вот, например, вы вьетнамцев обслуживаете?
– Конечно, – сказала девушка.
– Хоть негров, – подтвердил сводник.
Я представил эту русскую красавицу, мечту Кустодиева, достойную пера Рубенса, в цепких объятиях Нгуена и у меня все опустилось. Зачем я задал этот идиотский вопрос?
Даже пытаться не стоило.
Я так расстроился, что готов был разрыдаться от горя.
– Слушайте, – сказал я. – Я тут вспомнил одну штуку.
– Какую? – поинтересовалась дама.
– Короче, мне надо бежать. Давайте как-нибудь в другой раз.
Девушка слегка огорчилась и втиснулась обратно в «восьмерку». Было слышно, как трещат швы.
Сутенер ввел меня в курс дела, что пустые вызовы все равно должны оплачиваться. Пришлось выложить двести пятьдесят рублей.
Сразу после того, как они удалились, позвонил Апрельцев:
– Ты мне за вредность будешь доплачивать?
– За какую вредность?
– За риск.
– Застукал? – а у самого сердце запрыгало.
– Тут дела похлеще творятся. Пока рано говорить. Нужно еще все проверить.
– Не томи.
– Не по телефону. Я как все выясню, сразу тебя наберу. Давно мы вместе не обедали.
– Что-нибудь серьезное?
«Отличник» уже отключился.
Телефон сразу же зазвонил опять.
– Сергей Леонидович, ну где же вы? – запричитала Петровна. – Все уже давным-давно собрались. Ждем только вас.
Я совсем забыл, что сегодня на работе праздник. Корпоративная вечеринка с песнями, конкурсами и вручением грамот.
– Бегу.
Я помчался в офис, а сам по пути все время думал об Апрельцеве, вьетнамцах и проститутках. Есть еще такой вариант: можно купить проститутку вьетнамку и сразу избавиться от пары комплексов. А что? Наверняка в нашем городе можно найти что-нибудь подходящее.
Внизу в вестибюле около будки охранника стояли сторож и Чебоксаров. Перед ними на футляре из-под аккордеона кто-то сидел. Я поднялся по ступенькам, сделал шаг вправо и увидел, что это была Снегурочка. Ей было лет пятьдесят, если, конечно, присмотреться. Она курила сигарету и повествовала:
– От этого ебаната требовалось только одно – не пить две недели перед Новым Годом и две после. Вы поймите, это самый сенокос. Я живу ради этих дней. Артисту в нашей стране больше не на чем зарабатывать. Я, например, в прошлом году купила после сезона стиральную машину и холодильник. Сегодня у нас три утренника и один вечер, а этот урод с утра в зюзю.
– Ну, и что мы будем делать? – поинтересовался Дальтоник.
– Вы не переживайте, все будет как надо. Это даже веселее. Вы все орете, как резаные: «Дедушка Мороз»!! А его нет. Выхожу я и говорю… – она замолчала. – У вас есть конкуренты в городе?
– Есть.
– Скажите название.
– Фирма «Канц-сьерра».
– Так вот, выхожу я и говорю, что Дед Мороз не придет, потому что перед этим его в «Канц-сьерре» отравили серой.
– При чем здесь сера? Дебильно, – не понравилось мне.
Сторож заржал, а Чебоксаров сказал:
– Проканает.
– Если будет плохо, если что-нибудь не понравится, – пошла на уступки Снегурочка. – Заплатите мне в два раза меньше.
– Какой же Новый Год без Деда Мороза? – не согласился я.
– А что? Даже оригинально, – сказал Колька.
– Я и пою, и играю, и конкурсы организую, – набивала себе цену Снегурочка.
– Ладно, после торжественной части влетай, – смилостивился я.
– Как только вы позовете Дедушку Мороза.
Мы двинулись в зал. После официальной части последовали награждения и премии, потом ворвалась Снегурка, вызвав шквал аплодисментов. Надо отдать ей должное, она была хороша. Во время перекура я попал в группу женщин, они вели себя сковано, переминались с ноги на ногу и почти не разговаривали.
Потом опять взяла власть в свои руки дедморозовская внучка. Я тоже участвовал в конкурсах: лопал воздушный шар, накачивая его лодочным насосом, прыгая задницей на груше, пел песню в женском парике и танцевал танго с Ларисой.
Я не пил ни грамма. В позапрошлом году, выпив на работе, я пришел в себя четвертого января, а с женой до конца помирился только к восьмому марта. И в этот раз я не мог на себя положиться.
Аркашка ходил между столами с черным лицом, за весь вечер он улыбнулся всего раза два и даже не танцевал. Видимо, с ним уже побеседовал Спарыкин.
Когда все пошли курить во второй заход, я опять оказался с дамами. На этот раз они меня не стеснялись и говорили свободно. Я затягивался из Ларисиных рук и с интересом слушал их пьяные беседы. Все их разговоры можно с успехом и полностью поделить на три темы. Первая: мои дети лучше всех. На этом самом опасном этапе дамы спорили и почти ругались. Они перебивали друг друга, а некоторые даже вытаскивали фотографии. Вторая тема: все мужики – козлы. Этот уровень примирял их между собой, теперь они не просто перебивали друг друга, а дополняли, поддакивали и со всем соглашались. Тема третья: нечего надеть. Она приводила к всеобщему братанию и восстанавливала в коллективе чувство всеобщей любви к ближнему.
Была еще какая-то четвертая тема, но я не смог ее до конца классифицировать, потому что у меня зазвонил телефон.
– Вас беспокоят из приемной доктора Сенчилло, – сказал приятный женский голос. – Я могу записать вас на завтра. Доктор примет вас в шесть часов вечера. Вы сможете? Ваша проблема не решилась?
– Моя проблема только усугубилась, – обрадовался я. – Даже если в шесть часов у меня будут дела, я их отменю.
Потом я попросил Аркашку, чтобы он проследил за тем, чтобы ко мне домой пришел полный состав артистов.
– Мне не нужна одна пятидесятилетняя Снегурочка. Новый Год без Деда Мороза – ерунда.
Аркашка пообещал, что все будет тип-топ.
Ободренный его словами и убедившись, что на меня никто не обращает внимания, я спустился в пургу и поехал домой.
На этаже меня встречал Макарыч. Это был старый привычный Макарыч без понтов и вывертов, в трусах и в майке.
– Зайди, – он был под мухой. Совсем слегка. Я не посмел отказаться.
– Знаешь, генерал, ты меня сегодня сильно удивил.
– Голь на выдумки хитра. С телохранителями, не правда ли?
– Да не в этом дело. Удивительно, что ты вообще там появился.
– Я ведь обещал, – не понял он.
– Вот именно.
– Давай выпьем.
Я был дома. Почти дома. В двух шагах от дома. Если я выпью две рюмки, ничего не случится. Всего две рюмки. Мне очень хотелось.
– Только пару рюмок, – сказал я.
Только пару.
Генерал налил в стаканы.
Я вполне могу опрокинуть пару рюмашек и спокойно пойти домой спать.
Мы выпили.
Через десять минут я был уже пьян и наливал по четвертому разу.
Ну, хорошо, не пару, так четыре или пять, я ведь почти в квартире. Я вполне могу остановиться.
Макарыч говорил о политике и непрерывно нажимал кнопки на пульте телевизора. На всех программах шли непонятные концерты, показывали одни и те же лица. При виде артистов генерал морщился и матерился.
– Ты знаешь, – говорил он, – за что я люблю Путина. Он наводит порядок. Во всем должен быть порядок. Вот наш губернатор – он мало того, что вор, он еще и тряпка. Он не рулит. А Путин рулит. Путина выберут, а нашему губеру – хана.
Он опять защелкал пультом. И все время попадал на концерты.
– Достали уже со своими шнягерами! Блевать охота.
– А среди них можно навести порядок?
– Проще простого. Заставить всех петь вживую. Если не можешь – пошел на хер со сцены.
– А среди поэтов?
– Еще проще. Принять закон, в котором бездарные рифмы типа кровь – любовь – вновь – бровь и иже с ними признать запрещенными и за их использование наказывать.
– Как?
– Расстреливать.
– Жестоко.
– А сколько можно издеваться?
– И что тогда случиться?
– Поверь мне. Наступит золотой век российской поэзии.
Мы опять выпили, причем два раза, почти без перерыва. Пуля лизала мне руку. Генерал выключил телевизор и зашвырнул пульт за кресло. Он становился агрессивным.
– А среди вьетнамцев тоже можно навести порядок? – поинтересовался я.
– Среди них и так порядок. Виновных нужно искать среди нас. Если взять директора вашего завода и посадить лет на десять, у других любая охота отобьется брать деньги узкоглазых.
– А если директор родственник губернатора?
Он взял меня за руку и провел в кабинет. Там он извлек из кармана ключ, открыл тумбочку, выдвинул ящик, в котором лежала большая железная коробка, и достал из нее два пистолета, потом лег животом на пол и вытащил из-под кровати чехол с ружьем.
– Видишь оружие? – спросил он. – Мы его сейчас возьмем и пойдем на улицу. Первому попавшемуся вьетнамцу прострелим ухо или задницу. Поверь мне, если такие действия проделывать систематически, скоро от вьетнамцев в нашем городе и следа не останется.
Мы выпили еще.
Мысль показалась мне гениальной.
– Пошли, – сказал я.
Макарыч нацепил какой-то камуфляж, ушанку и кобуру. Мне он протянул «макарова».
– Оружие наградное, но боевое. Применять только в крайних случаях! Вот предохранитель.
Он положил в кобуру второй пистолет, а под шинель спрятал охотничье ружье. Мы сели в лифт и спустились в мороз.
Прохожих было немного. В свете луны они отбрасывали тени. Говорят, что мысль материальна. Если это так, то за каждым человеком должен двигаться шлейф из мыслей, как выхлоп за машиной. Или разлетаться как мыльные пузыри. Я смотрел на людей и мне казалось, что эти прозрачные шары я вижу наяву.
Мы стояли под деревом в двух шагах от дороги около зарослей белоягодника. Вьетнамцы долго не попадались. Я озяб.
Наконец вдали показался похожий субъект.
– Вон, смотри, – сказал я генералу. – Тип, который идет нам навстречу. Он очень похож на ням-няма.
– Если он идет нам навстречу, значит, он идет против нас, – глубокомысленно изрек Макарыч и передернул затвор.
Когда вьетнамец поравнялся с нашим деревом, мы бесшумно выскочили на него. Я подхватил бедолагу подмышки, а Макарыч зажал рот. Узкоглазый не успел опомниться, как мы уже затащили его в темный угол за кусты и поставили на колени.
– Молись своим вьетнамским богам, – сказал я.
– Вьетнамцы – буддисты и коммунисты, – поправил меня генерал. Он достал ружье и показал его пленному. – Ты будешь первый убитый в нашем городе вьетнамец, но далеко не последний!
– Я не вьетнамец, – сказал мужик. – Я – казах.
– Ах, ты казах? – пьяно переспросил генерал.
– Да.
– Тогда назови столицу Казахстана.
– Астана.
– А вот и не угадал! Столица Казахстана – Алма-Ата, – Макарыч направил дуло ружья в лоб бедолаге. – Астана – говно.