О'Найт Натали. Время жалящих стрел

   Хоть какое-то развлечение выпало ему, отвлекло от тягостных дум и неизбывных тревог. И посланник, он видел это по глазам, благодарен ему; а благодарностью дуайена пренебрегать не след! И, повеселев, впервые за столько дней, Валерий взял Амальрика под руку и решительно двинулся к королевскому донжону, где находился сейчас его дядюшка. Солдаты нерешительно последовали за ним. Толпа, огорченная, что забавное представление так скучно завершилось, постепенно рассосалась.
   Двор замка опустел.
   Аой.

ВРЕМЯ ОТКРОВЕНИЙ

   Они шли по бесконечным коридорам дворца – прямым, извилистым, кольцеобразным, выходящим в сумрачные галереи и лоджии, таким безлюдным, что, казалось, они населены призраками. Мимо них проплывали просторные гостиные с огромными каминами, где пузырилась смола на поленьях и пахло зимой; светлые залы, похожие на хрустальные стигийские кубы; темные, мореного дерева стены библиотек, шуршащие шелковистыми шторами; мерцающие металлом оружейные; желтые, красные, белые и смарагдовые столовые, обитые кхитайскими шпалерами с узорами, словно навеянными полуденным сном в фарфоровом павильоне.
   Непривычные к такой роскоши стражники ступали на цыпочках, раскрыв рты. Им уже было не до своего пленника, и стычка на улице представлялась им такой далекой, словно она произошла во сне. Они переглядывались между собой и не могли скрыть переполнявшего их восхищения.
   Еще недавно они видели лишь солдатские казармы и душные таверны, с полом, засыпанным соломой, а единственной музыкой, услаждавшей их грубые уши, были звуки сигнальных рожков да дребезжанье ярмарочных цевниц. Как во сне, озирались они в этом чудном месте, где, казалось, воздух был пропитан благовониями, а из-за полуоткрытых дверей доносились отдаленные звуки лютни.
   Валерий Шамарский, отпустив немедийца, шел впереди своим быстрым, подскакивающим шагом. Со стороны он казался воплощением невозмутимой властности и уверенности в себе: резкость движений и сумрачность взгляда лишь подчеркивали это впечатление. Один из солдат, не удержавшись, подтолкнул в бок своего товарища, указывая глазами на светловолосого шамарца.
   «Гляди, дурень, настоящий принц, – говорил его взгляд. – Погоди еще, будешь внукам рассказывать, как довелось тебе ступать рядом с дворянином королевской крови».
   В голосе, манере держаться, в самой внешности наследника престола было нечто, вызывавшее у них мгновенное уважение и готовность к беспрекословному подчинению. Недалекие городские стражники, лицезревшие настоящих вельмож только через занавешенные дверцы карет или паланкинов, млели от нежданно выпавшей на их долю удачи. Чудно было видеть венценосного наследника так близко – протяни руку, и коснешься его атласной мантии.
   Валерий и не подозревал, что находится в центре внимания и его сутулую спину ощупывают восторженные солдатские взгляды. Его спокойствие было на деле лишь маской, прикрывавшей смятение, царившее в душе. Он вмешался в происходящее только затем, чтобы хоть немного отвлечься от терзающих его дурных мыслей. Но уже через мгновение он принялся корить себя за горячность – такова была раздвоенность его натуры – и почти жалел о внезапном импульсе, привлекшим к его особе нежеланное внимание.
   Король, как показал их утренний разговор, был настроен к племяннику отнюдь не столь благодушно, как некогда, и хотя, судя по всему, принял его горячие заверения к полной непричастности к амилийскому злодейству, но, видимо, в глубине души таил сомнения.
   И Валерий знал, кто посеял их черные семена.
   Поутру, когда он шел следом за слугой, что явился за ним от Вилера, на самом входе в королевский донжон принц столкнулся со своим кузеном, выходившим из апартаментов государя. Проходя мимо, Валерий по привычке кивнул Нумедидесу, в тот же миг выбранил себя за слабость. Зря он поздоровался с этим подлым интриганом! Он пытался разглядеть в глазах брата хоть искорку сожаления о том, что произошло накануне, но, поймав взгляд кузена, горевший неукротимым злобным торжеством, отвел глаза. Мгновенно вспомнились скрытые угрозы и обвинения Нумедидеса, которые тот, с подлостью гадюки, источал на Малом Выходе, и сразу же вернулась тревога, которую он тщетно гнал от себя.
   Слова Нумедидеса о его якобы безрассудной страсти к Релате были ложью, гнусной и злонамеренной, и Валерий не уставал твердить себе, что ни король, ни другие придворные не придадут им значения, даже не подумает прислушиваться к ним, да и сам он в любой момент сумеет опровергнуть все эти измышления, вызванные лишь ревностью и коварством, – и все же беспокойство не уходило. И одно то, что Релата в этот миг находилась в Алых Палатах, повергало в прах все доводы, которыми он пытался утешить себя.
   Достаточно было кому-нибудь проведать, что дочь покойного барона все это время была с принцем, – и никакие оправдания, никакие попытки что-то объяснить не спасли бы его, ибо ложь кузена получила бы подтверждение, против которого у Валерия не было оружия. Он даже сперва подумал, что Нумедидесу каким-то образом удалось пронюхать правду о них с Релатой, и теперь он вознамерился использовать это в своих интересах… Но почти сразу же понял, что это невозможно. Если бы его злобный братец хоть на миг заподозрил, что слова его могут оказаться истиной, он не остановился бы перед чем-нибудь еще более гнусным.
   Но король не сказал Валерию ничего. Он не пожелал говорить даже о чудовищных обвинениях, брошенных в лицо его наследнику сыном барона Тиберия. И горячность Валерия, его клятвенные заверения и мольбы воспринял отстраненно и устало, точно все давно уже решил для себя и теперь желает лишь одного: чтобы вся эта злосчастная история была как можно скорее предана забвению. Собственно, именно затем он и призвал к себе племянника – объявить, что никакого дознания не будет, ни чтобы доказать его вину, ни чтобы ее опровергнуть.
   Однако, сказал Вилер, для всех будет лучше, если Валерий на время удалится в Шамар. Пусть страсти улягутся и злые языки успокоятся. Поменьше напоминать о себе, таков был совет правителя.
   По сути, он отправлял племянника в бессрочную ссылку.
   И вот, не прошло и четверти клепсидры, как наследник Антуйского дома вновь дерзает напомнить о себе. Валерий понимал, что совершает непоправимую ошибку. Он уже было принялся искать путей к отступлению… но тут же взял себя в руки.
   Угораздил его Нергал вмешаться – значит, так тому и быть!
   И последствия собственной глупости надлежит принять с достоинством, невозмутимо, как подобает принцу крови. Невольно при этой мысли он выпрямился, расправил плечи, взгляд сделался суров, а губы, сжавшись, превратились в подобие трещины в граните. А впрочем, почему глупости? Может, это сам Митра подставил ему немедийца и стражников? И то, что он снова направляется к Вилеру, не случайность, а умысел Огнекудрого…
   Барон Амальрик Торский усмехнулся, заметив восхищенные взгляды, что бросали по сторонам его конвоиры. Бедные мужланы! Хранители спокойствия! Хотели поймать крупный улов, но рыбка-то оказалась чересчур велика для вашей дырявой верши. Вот идите теперь, краснея и потея, словно юные школяры под взглядом портовой шлюхи.
   Но Валерий, Валерий-то каков! Не погнушался обратить венценосное внимание на их скорбную группу. А казалось бы, после того, что произошло недавно на Малом Выходе, ему должно быть ни до чего… Странно, что он вообще здесь. Конечно, Вилеру поднимать шум вокруг этого дела ни к чему. А вот выслать племянничка подальше – это другое дело. По крайней мере, он, Амальрик на месте короля сделал бы именно так.
   Подальше от придворных глаз – в шамарскую глушь!
   Конечно, идти к самому Вилеру ему было не с руки. Проще было бы предстать пред ясные очи командира Черных Драконов. Тот быстро бы замял дело. Барон вспомнил, как они хохотали, когда за кубком вина вместе придумывали, как будут обводить вокруг пальца доверчивых аквилонских мятежников. Неплохо они, Зандра побери, разыграли эту сценку в храме Асуры… Да, лучше бы к Альвию! Но теперь уж ничего не поделаешь – к королю, так к королю!
   Он поправил черный локон, выбившийся из-под золоченой сеточки на голове, и взбил кружевной манжет. Интересно, что скажет тарантийский венценосец, когда они предстанут пред светлые очи всей гурьбой. Кстати, будет любопытно понаблюдать за тем, как дядюшка отреагирует на появление своего несносного племянника. Вряд ли он станет топать ногами и брызгать слюной, но опытный глаз и ухо и из простого молчания могут вытянуть немало интересного.
   Он искоса посмотрел на Валерия. Взгляд его, рассекая наружную оболочку, умел проникнуть внутрь, в самую суть предметов и явлений, однако взгляд этот был подобен весам менялы. Точно так же он взвешивал, оценивал, с безукоризненной точностью определяя, какую пользу может извлечь от увиденного; прочее же, что не имело непосредственной ценности для него, проскальзывало мимо, не вызывая ни интереса, ни сострадания. И потому, в отличие от стражников, в принце немедиец видел сейчас лишь сломленного обстоятельствами и коварством врагов человека, лишенного монаршей милости, который более никак не может быть полезен ему в его планах. Даже то, что теперь он доподлинно знал – Валерий непричастен к разгрому Амилии, не меняло его отношения к принцу.
   Наконец они остановились перед огромными позолоченными дверями, украшенными затейливым орнаментом в виде солнечных лучей. Стражники в форме Черных Драконов, презрительно посмотрев на своих раскрасневшихся собратьев, коротко поклонились Валерию и скрестили перед входом алебарды. Даже принцу крови не дозволялось входить к венценосцу без доклада.
   Молчаливый дворецкий в серебристой ливрее принял их мечи и провел к правителю Аквилонии почти сразу же, точно тот заранее ожидал их появления. Это было нарушением дворцового этикета, и Амальрик насторожился.
   Что-то тут не так.
   Никогда прежде Его Величество Вилер Третий не принимал бельверуского дуайена, не заставив его потомиться в ожидании хотя бы пару поворотов клепсидры… и уж, тем более, никогда не встречал его так, как сегодня. Что-то домашнее, странно трогательное было в том, как поднялся им навстречу из глубокого кресла король, отложив книгу, которую держал на коленях, заложив пальцем страницу, поскольку не было под рукой закладки, и потому остановившемуся в нерешительности – он хотел было сделать шаг навстречу вошедшим, но не мог двинуться, ибо тяжелый фолиант на столике грозил захлопнуться… Наконец, с виноватой улыбкой правитель Аквилонии сделал приглашающий жест рукой, одновременно жестом отпустив эскорт вошедших гвардейцев и дворецкого.
   Амальрик с принцем приблизились.
   Стражники, смущенные, застыли в дверях, низко склонив головы, не решаясь поднять взгляд на монарха.
   – А, племянник! Что привело тебя сюда? – спросил Вилер, точно не виделся с Валерием только что. – И вы, барон… Я как раз собирался послать за вами.
   Амальрик поклонился.
   – Ваше Величество, я вынужден взывать к вашей мудрости и милосердию.
   – Лэйо посланника, как обычно, был безукоризненным.
   – Ваши подданные… – не оборачиваясь, он сделал жест в сторону жавшихся у двери стражников, проклинавших, должно быть, про себя самый миг, когда им вздумалось связаться с немедийцем. – Ваши подданные нанесли оскорбление мне и, в моем лице, сюзерену Немедии. Я прошу правосудия и, надеюсь, виновным воздастся по заслугам!
   Король прищурился.
   – Даже если виновным окажетесь вы сами, барон?
   Он поплотнее запахнулся в теплый куний палантин.
   Амальрик задержался взглядом на восковой руке короля, где набухли тяжелые черные вены, оттеняемые багровыми каплями рубиновых перстней. Ему редко доводилось видеть аквилонского владыку так близко. Да, по всему видно, здоровье короля оставляет желать лучшего, отметил он про себя. Может, напрасно так торопились они с Марной? Глядишь, не пройдет и трех лун, как Рубиновый Трон освободится волею Митры, без их вмешательства?
   Чтобы лицо не выдало его мыслей, он нагнул голову, словно бы склоняясь пред властью короля.
   – Я не понимаю, на что намекает Ваше Величество. – Голос посланника, однако, был холоден, как железо на лютом морозе. – Но соблаговолите прежде выслушать меня…
   Не отвечая немедийцу, Вилер повернулся к своему племяннику. От благодушия его внезапно не осталось и следа, точно порыв ветра, влетевший через витражное окно, сдул его словно пушинку.
   – Дуайен требует правосудия, – произнес он задумчиво. – Видно, и вправду мои подданные… – Тем же жестом, что прежде Амальрик, он указал на стражников, – …сильно оскорбили его. Из чего я заключаю, что, будучи в городе, посланник дружеской Немедии попал в какую-то скверную историю и был доставлен сюда, словно простой злодей. Хотя не каждого злодея поведут прямо к королю… Но это ведь придумка моего племянника, не так ли? Вряд ли простые аквилонцы додумались бы сами до подобного?
   Нарочитая издевка, звучащая в словах короля, особенно заметная на лэйо, поразила Валерия. Он знал, что это не могло быть случайностью. Вилер гневался… Он лишь не мог понять, на кого. Но это стало ясно из следующих слов правителя.
   – Ладно, пусть так! Что делают здесь они, я понимаю, принц Шамарский. Но ты – ты должен был уже собирать поклажу, слать вестовых в свое родовое гнездо, наносить прощальные визиты… Что делаешь здесь ты?
   Так значит, короля все же уязвило его неповиновение. И сюзерен счел себя оскорбленным, заметив, как легко пренебрег племянник монаршей волей. Поняв наконец, как далеко завел его необдуманный порыв, Валерий вспыхнул, покраснев до корней волос.
   Голос его сорвался.
   – Я немедленно… немедленно покину Тарантию! Если такова воля Вашего Величества – уже через полклепсидры меня не будет в этих стенах!
   Но король сурово покачал головой.
   – Нет, принц! Теперь уж ты останешься здесь. И не вздумай ослушаться, – поспешил добавить он сурово, заметив, как загорелись упрямством глаза племянника. – Я запрещаю тебе уезжать! Если ты настолько слеп, что не видишь, кто желает тебе добра, настолько глух, что не слышишь разумных советов, и глуп, что не способен последовать им – так пожинай плоды собственного безрассудства. Что бы ни случилось теперь – я умываю руки.
   И, помолчав немного, дабы прибавить веса своим слова, указал рукой на дверь.
   – Ступай!
   Валерий помедлил лишь мгновение, а затем, не глядя ни на кого, гордо вскинув голову, удалился.
   Стражники у дверей, достаточно чуткие к напряженности ситуации, несмотря на незнание придворного лэйо, смущенно потупились, когда он проходил мимо. И в их взглядах, устремленных на короля, явственно читался упрек.
   Словно заметив это, Вилер усмехнулся.
   – Итак, – обратился он к ним на аквилонском патуа, – в чем же вы обвиняете посланника дружественной Немедии? Что заставило вас взять под стражу высокорожденного вельможу, словно уличного бродяжку? Отвечайте! – В голосе его вновь явственно зазвенел металл. – Я приказываю старшему из вас отвечать, и поживее, если вы не хотите сложить голову на плахе за нарушение покоя короля! И не дай вам Митра, чтобы повод, который привел вас сюда, оказался недостаточно весомым!
   Стражники, как по команде, бухнулись на колени.
   Навлечь на себя гнев всемогущего Вилера, что может быть хуже!
   Рыжеусый, окончательно обескураженный и сбитый с толку, принялся бормотать что-то в их оправдание. Мол, они и знать не могли, что барон этот – такая важная шишка… и уж тем более и помыслить не могли побеспокоить Его Величество подобной безделицей. Они просто хотели сообщить обо всем, что видели, капитану Черных Драконов и препоручить немедийца его заботам – но принц Валерий остановил их и заставил идти сюда. Сами они, ясное дело, ни за что бы…
   – Ладно. – Коротким рубленым движением ладони король оборвал их жалкие извинения и обернулся к Амальрику: – Теперь мне хотелось бы послушать, что скажете вы, дуайен.
   Барон заметно приободрился, с того самого момента, как уловил настроение владыки. Вилер явно был не заинтересован, чтобы в том неустойчивом положении, в каком находилась сейчас его держава, хоть в малости осложнять отношения с соседями, и с Немедией прежде всего. А потому барону – если только против него не найдется неопровержимых свидетельств, каковых, он доподлинно знал, и быть не могло – ровным счетом ничего не грозило.
   Он небрежно пожал плечами.
   – Эти жалкие недоумки не заслуживают даже наказания, Ваше Величество, – бросил он презрительно, впервые за все время заговорив на аквилонском, чтобы стражники могли понять его. – И мне лишь крайне досадно, что своими ничтожными проблемами мы отняли у правителя великой Аквилонии столько драгоценного времени.
   – И все же мне крайне любопытно было бы знать, что случилось. Кто-нибудь в состоянии объяснить мне это?
   Заговорили все разом – трое стражников и немедиец… и так же разом смолкли. Солдаты от смущения, барон – ибо не желал мешать свой голос с чернью. Но взгляд короля был устремлен на него, и, волей-неволей, Амальрику пришлось продолжать.
   – Мне почти нечего сказать, – он улыбнулся, точно извиняясь. – Все мое преступление в том, что я, по чистой случайности, стал свидетелем поединка. Я возвращался во дворец из города, как вдруг увидел молодого человека, выходящего из таверны. Мне он показался знакомым… кажется, я видел его при дворе, но, увы, я знаком отнюдь не со всеми достойными вельможами. Видно было, что он немало выпил. Я вознамерился окликнуть его, чтобы предложить помощь – но какой-то негодяй опередил меня. Соблазненный, как видно, богатым нарядом, он подло напал на почти беззащитного юношу.
   Однако тот не растерялся и, обнажив клинок, стал обороняться. Я поспешил к ним, в надежде помочь несчастному, однако подоспел слишком поздно. Злодей смертельно ранил его и убежал, как видно, испугавшись меня. Когда я подбежал к раненому, тот уже отдал душу Митре. В этот момент и подоспели эти доблестные стражи порядка…
   В свой черед барон обвел побагровевших от ярости солдат рукой. Те уже чувствовали, что перед красноречием немедийца все их косноязычные доводы рушатся, им было нечего противопоставить его надменной уверенности. И, сознавая всю тщетность попыток убедить правителя в своей правоте, замкнулись сердито, как это свойственно крестьянам и детям крестьян, всем видом своим излучая угрюмую, тупую ярость.
   – Вы хотите добавить что-нибудь к словам барона? – спросил их король.
   Они молча, как один человек, помотали головами.
   – Может, он что-то сказал не так? Тот же ответ.
   – Так хотя бы знаете ли вы убитого? Кто он был? Сумрачное молчание.
   Король понял наконец, что ничего больше не добьется от них. Пристальным взглядом окинув стражников, он вздохнул и, нерешительной рукой подняв со столика колокольчик, дважды позвонил. Явившемуся мгновенно на зов дворецкому он указал на солдат, которые неуклюже поднимались с колен, по привычке отряхиваясь, словно они стояли не на мраморном полу, а на залитой помоями мостовой.
   – Проводи их, Анбальм. Пусть каждый получит по серебряной марке – они хорошо послужили мне.
   Глаза стражников вспыхнули радостью. Но уже следующие слова короля заставили их вновь помрачнеть.
   – И если увидишь Альвия, капитана Драконов, передай, что всякие обвинения с немедийского посланника сняты мною лично. Так что, если ему уже донесли об этом происшествии, то пусть выкинет это из головы. Выкинет из головы, ты меня понял?
   Дворецкий, кивнув невозмутимо, как человек, давно утративший способность удивляться, удалился, уводя за собой стражников, которых посещение королевского дворца оставило в состоянии крайней растерянности, ибо они не поняли ровно ничего из того, что случилось у них на глазах, а король Вилер вновь повернулся к Амальрику.
   – Вы позволите мне удалиться, Ваше Величество? – поклонился тот. Он уже готов был идти, уверенный, что правителю Аквилонии незачем более задерживать его… как вдруг тот отрицательно покачал головой.
   – Нет, барон, не позволю. Наш с вами разговор только начинается. Признаться, я давно собирался встретиться с вами. Так что будем благодарны случаю. Пусть и не слишком приятный, но он дал нам возможность поговорить наедине. Согласитесь, подобная возможность выпадает нечасто.
   Не дожидаясь ответа посланника, король Вилер поднялся с места и с приглашающим жестом отдернул тяжелую атласную портьеру между двух шкафов с книгами, прикрывавшую, как оказалось, вход в другую комнату. Амальрик последовал за аквилонским сувереном, заинтригованный и слегка встревоженный в душе, силясь, однако, ничем не выдать своих чувств. Однако на пороге комнаты замер, ибо услышал низкое угрожающее рычание.
   Не обращая ни малейшего внимания на замешательство барона, король прошел к низкому дивану, стоявшему у окна, и сел, потрепав по холке разлегшегося на ковре лобастого волкодава. И лишь затем поднял глаза на замешкавшегося на входе дуайена.
   – Входите же, барон. Зверь вас не тронет.
   Словно опровергая его слова, пес вновь заворчал. Вилер успокаивающе почесал его за ухом. Амальрик осторожно прошел в комнату и сел на краешек дивана, напротив короля. Недавняя его уверенность была поколеблена, и он чувствовал себя неуютно как никогда, но тут же усилием воли взял себя в руки. Не хватало еще, в конце концов, трястись из-за какой-то псины, пусть даже и такой огромной!.. И все же он косился на собаку короля с заметной опаской.
   Пес напоминал полярного волка. Мощный, с крупной головой и челюстями, способными, казалось, перекусить руку взрослому мужчине – о нем во дворце давно ходили недобрые слухи. Одно время, две зимы назад, он повсюду сопровождал хозяина, и разве что на торжественных аудиенциях король появлялся без него, а так волкодав ходил за ним, точно тень, угрюмым взглядом и глухим рыком внушая ужас чепядинам и придворным.
   Суеверная чернь, вообще, считала Зверя порождением колдовства, и ничем невозможно было разубедить их в этом… собственно, иные среди знати втайне придерживались того же мнения. Затем случилась некая таинственная история, о которой предпочли как можно скорее забыть – насколько удалось выяснить Амальрику, пес набросился на принца Нумедидеса, только чудом не искалечив его – и с тех пор собаку не видели.
   Но, получается, Зверь не был изгнан с позором на конюшню и не отведал отравы. Король оставил его в своих личных покоях – благо, лучшего стража трудно было и вообразить. Но зачем же теперь показывать его Амальрику? Ибо немедиец не сомневался, что, как и все, что делает король Вилер, это было сделано намеренно, с неким неясным ему пока умыслом.
   Полный смутных тревог и опасений, он попытался усесться поудобнее на слишком мягком диване, чувствуя себя особенно неуютно из-за того, что приходится сидеть так низко. Как же любят они все унижать собеседника, подумал он, вспомнив похожую сцену у Нумедидеса. Или они столь ничтожны, что даже такая малость может их возвысить в собственных глазах?
   Узкая полоска сероватого света, точно лезвие зингарского клинка, падала в прорезь между неплотно задвинутыми шторами на окне, рассекая надвое душный полумрак. Вилер, сидевший напротив, устало откинулся на бархатных подушках, украшенных золотым шитьем с изображением аквилонского змея, рассеянно поглаживая бьющего хвостом волкодава. Внезапно собака, успокоившаяся было, вновь вскинула голову, янтарным глазом косясь на Амальрика, и оскалилась, и жесткая шерсть дыбом поднялась на загривке.
   Вилер с усмешкой шлепнул его ладонью по морде.
   – Ну, будет, Зверь. Спокойно.
   Волкодав чуть слышно рыкнул в последний раз, словно недоумевая, как может хозяин не разделять его беспокойства, однако выучка оказалась сильнее, и он вновь неохотно улегся у ног короля, не спуская однако глаз с гостя. Амальрик, покосившись на пса, принялся небрежно постукивать пальцами по бархатной обивке дивана, что, казалось, еще сильнее раздражало животное.
   – Ваш пес, похоже, опасается меня, Ваше Величество… Король покачал головой.
   – Зверь настороженно относится к незнакомым, барон. Но он ни перед кем не испытывает страха.
   – В самом деле? – Амальрик Торский пожал плечами, словно показывая, что не считает уточнение существенным. – Впрочем, все дело, должно быть, в том, что я сам не слишком люблю собак. И ваш страж чувствует это.
   Король с удовлетворением отметил, как быстро барон оправился от первоначального недоумения и теперь пытался стать хозяином положения. Он был рад, что доверился внезапному импульсу вызвать Амальрика на разговор. Этот надменный немедиец забавлял его и настораживал одновременно. В нем явственно ощущалась угроза – и все же что-то заставляло Вилера пренебречь соображениями безопасности, за что не уставали пенять ему верные советники.
   Должно быть, все объяснялось очень просто: с посланником, в отличие от многих прочих, никогда не бывало скучно. В нем ощущалась тщательно контролируемая, но какая-то дикая, почти первобытная энергия, притягивающая и пугающая, он был полон напряженной, яростной жизни, – и это казалось удивительно освежающим, после тусклых, безразличных взглядов и пустой болтовни аквилонских вельмож. В обществе Амальрика король с удовольствием ощущал, как и к нему точно возвращается былая сила, веселая злость давно ушедших дней.
   Разумеется, политические соображения не позволяли прибегать к подобному лекарству слишком часто, – однако в такие дни, как сегодня, когда тяжесть ледяным камнем ложилась на сердце и перехватывало грудь от тоски, Вилер позволял себе послать в преисподнюю всех советчиков с их интригами и осуждающими взглядами. Какой смысл, в конце концов, тогда быть королем, если не можешь, при желании, менять правила игры?!