О'Найт Натали. Время жалящих стрел

   – Ничего! Впереди бессонная ночь, и добрый рассказ поможет скоротать время. Так что не бойся утомить мой слух. Говори!
   – Мне известно гораздо меньше, чем ты думаешь. Все, что я знаю об этом предмете, я почерпнул из книг… – и предотвращая каверзный вопрос своего собеседника, добавил, – …в библиотеке бельверуского монастыря, где я провел отроческие годы.
   Как-то раз мне на глаза попался старинный том, написанный неким Адалазием из Рокемалля еще в пятый год от Восшествия Митры. В нем излагалась валузийская легенда о сотворении мира, называвшаяся «Битва при Иокундиаке» и приводились поздние комментарии немедийских жрецов.
   Мудрость древней Валузии почти не дошла до наших дней, а воспоминания о ней можно найти разве что в сказках невежественных селян. Насколько мне известно, письменных источников почти не сохранилось, особенно на моей родине, где древние культы истреблялись огнем и мечом.
   Поэтому, принц, ты легко можешь представить мое волнение, когда я наткнулся на заплесневелый фолиант. Но, как на грех, он был написан на старонемедийском, и понял я не очень много, но все же того, что мне удалось прочитать, оказалось довольно, чтобы взбудоражить воображение.
   Древние мудрецы полагали, что когда наш мир возник на Срединном Столбе Та-Терха – Дома Богов, – его населяли лишь звери, гады, птицы и демоны. Но однажды Богиня Лугов и Полей, Гор и Степей, Черная Кобылица Нантосфельта сошлась с Повелителем Пещер, Демоном Нуаду, и от той греховной связи родились странные существа с безволосыми телами и разными конечностями.
   Так появились первые люди, прародители рода человеческого.
   Шли эоны.
   И род людской основал страну, и страна эта стала называться Ва-Лусия, и столь возгордился мудростью своей и силой, что стал презирать Древних Богов, перестал строить храмы, принялся глумиться и поносить Черную Кобылицу Нантосфельту, покровительницу Полей, Холмов и Долов; Найдайю – Богиню-Щуку, Владычицу Рек, Озер и Заводей; Цернунноса – Бога Лесных Кущ, и Суцеллоса – Пестрого Козодоя, чьей вотчиной было Небо.
   И разгневались тогда Зверобоги, и повелели тысячу зим лить ливням, извергаться огнедышащим горам, трястись земной коре и свирепствовать ураганам.
   И нашел Великий Мор на род человеческий.
   Тогда взмолились их князья и пали ниц перед Богами и вознамерились купить милость Небожителей обильными жертвами.
   Но посмеялись Древние над своими неблагодарными слугами и повелели приносить гекатомбы не из плоти коз и баранов, но из тел человеческих.
   С тех пор алтари пропитались кровью. Жестокие жрецы воздвигали на жертвенных камнях пирамиды из дымящихся сердец и отрубленных голов. И хохотали Звероликие, наслаждаясь своей местью, и от смеха того содрогалась земная твердь, вздымались буруны и вихрился воздух.
   Напрасно князья взывали к милости Древних, напрасно строили им новые капища и приносили обильные дары. Ничто не могло поколебать кровожадных Зверобогов.
   В ту пору мир не знал Животворящего пламени, люди не пекли хлеб, а ели растертые зерна злаков; не варили похлебки, а поглощали мясо сырым; не грелись у очага, а ловили тепло одеждами из шкур животных.
   И никто из смертных никогда не видел солнечных лучей, ибо к Своду Небесному было прибито Черное Светило, отчего мир был сумрачен, словно накрытый чудовищным пологом.
   Но был рожден герой Гаэлий, кто восстал против Кобылицы, Оленя, Щуки и Козодоя, вознамерившись освободить мир от гнета Звероликих! И началась Великая Битва при Иокундиаке, что шла тысячу зим.
   Когда пал храбрец Гаэлий на поле боя, то упавший меч подобрали его сыновья, а затем – внуки. И так колебалась Твердь, так колыхался Небесный Свод, так дрожал Срединный Столб Та-Терха, что в мирах горних и дальних забеспокоились Боги не кровожадные и бесноватые, но справедливые и мудрые, с ликами не Звериными, но Человеческими.
   И сжалились над несчастным миром Молодые Боги – два брата, что звались Митра и Ариман. И снизошли Братья в наш мир, и низринули Древних, и однажды утром проснулись люди, и закрыли глаза от ослепительного света – то скакали по небе Огнегривые Кони Подателя Жизни.
   С тех пор как Солнцеликий даровал людям Небесный Огонь, на род людской снизошла мудрость. Стали процветать науки, ремесла и искусство, а кровь людская не окропляла алтари. Ее заменил можжевеловый сок, а вместо тел человеческих в жертву Хранителю Горнего Очага стали приносить солод, хмель, мед, зерно и редко – туши тельцов…
   Наступил Золотой Век. И продолжался он до тех пор, пока не поссорились братья и не решили поделить этот мир. Долго спорили они, но наконец пришли к согласию, решив, что половину суток на земле правит Митра, а вторую – Ариман.
   И, дабы закрепить это решение, Мудрые Боги сотворили два талисмана-оберега, кои, по их разумению, должны хранить вечно Равновесие между Светом и Тьмой.
   Первый – кроваво-красный камень, такой яркий, что кажется внутри него бушует огонь. Его имя – Сердце Аримана.
   Второй – золотой диск с человеческим лицом, окаймленный лучами попеременно искривленными и прямыми. Позже его стали называть Оберег Кулла. Истинное же имя его неведомо…
   Один из них не может существовать без другого. Их нельзя уничтожить, но если бы случилось такое, то рухнул бы Та-Терха, Дом Богов, раскололись бы вдребезги все Тринадцать Небесных Сфер и воцарился Вечный Хаос.
   …Под конец речь Ораста становилась все более бессвязной. Похоже, ему уже давно не приходилось говорить столь долго. Видно было, что он устал, но Валерий все же не удержался и спросил:
   – Постой, а разве Ариман не злое божество гирканцев? Помнится, на Востоке я слышал об этом…
   – Все мироздание – не более чем Вечная Борьба Добра и Зла, Хаоса и Порядка, Света и Тьмы! То, что я рассказал тебе, – легенда, поэтический пересказ древних событий. И из нее, сколь ни старайся, не почерпнешь точных сведений, словно из дворцовой хроники. Неважно, какими словами именуется Свет. Одни народы именуют его Митрой, другие Асурой, третьи Иштар. То же и с Тьмой – где-то она нарекается Сетом, где-то Нергалом или Эрликом… Не знаю, существуют ли все эти многочисленные боги в действительности, или это лишь разные названия одного и того же.
   Валерия передернуло от такого святотатства. Подумать только – этот чернокнижник еще смеет рассуждать о Митре. И как только не отсохнет у него язык!
   Но вслух не выказал своего возмущения, а только спросил:
   – Но почему тогда талисман называется Оберег Кулла?
   – Этого точно никто не знает. Я привел тебе одну версию его происхождения – ту, что мне ведома. Но есть и другая. Якобы талисман этот – дело рук тайных аколитов Пресветлого, которые, как говорят, противостоят в Хайбории Черному Братству. Что же касается Кулла, то с помощью этого Оберега он сумел очистить Валузию от таинственной расы змеелюдей. Правда это или нет? Боюсь, нам не суждено узнать.
   – Но как талисман попал к Куллу и куда он делся потом?
   Ораст пожал плечами.
   – В немедийских летописях можно найти сведения о том, как этот легендарный воитель возглавил поход против змеелюдей, но чудовища были сильнее и одолевали.
   И тогда Митра даровал Куллу право быть Вечным Хранителем Оберега и пользоваться его священной силой. Это право должно было перейти после его смерти к наследникам. Говорят, тот, кто носит его, неуязвим для меча и магии, но только если Хранитель праведен и блюдет единство державы. Пока владели талисманом потомки Кулла, процветала и крепла Валузия, а затем Аквилония. Но когда утратили магический амулет – порвалась связующая нить, и настало время огня и крови. В некоторых книгах его именуют – Время Жалящих Стрел! Валерий вздрогнул. То, что говорил Ораст, напоминало пророчество слепой колдуньи.
   – Ты рассказал об одном талисмане. Но что со вторым? Сердцем Аримана?
   Ораст усмехнулся.
   – Если бы я знал это, принц, то я сейчас не сидел бы с тобой рядом в сыром каземате. То, о чем ты любопытствуешь, – величайшая тайна! Никто не ведает, где искать Сердце Аримана! В магических книгах сказано, что его последним Хранителем был Ксальтотун из Багряного Пифона – величайший колдун всех времен и народов. Говорят, его мумия до сих пор покоится в потайном саркофаге. В древних летописях есть пророчество: восстанет ахеронский чародей, Тот, Кто Спал Тысячу Зим, и низвергнет этот мир. Знай, принц: тайна Сердца – то, ради чего все чернокнижники Хайбории с легкостью пожертвовали бы дюжиной будущих перерождений. Куда уж нам, ничтожным…
   – Постой! Как ты сказал? Тайна Сердца – Тот, Кто Спал Тысячу Зим…
   Он забормотал, в волнении расхаживая по камере.
   …Четверо, облеченные Властью Сердца, пробудят Зло! И тогда восстанет из Мрака Тот, Кто Спал Тысячу Зим – и содрогнется твердь, и потекут реки крови, и потемнеет небо, и вороны будут кружить над пепелищем…
   Слова Марны, казавшиеся ранее бессмысленными, неожиданно нацелились значением, огненными письменами вспыхнув перед его взором.
   Но почему ведьма решила, что он, наследник Антуйского Дома, окажется причастен к поискам Сердца Аримана? Ведь ему куда проще вернуть себе Оберег Кулла – магическую реликвию, что принадлежит ему по праву… И он осторожно поинтересовался у Ораста, кивнув на солнечный диск, зажатый в кулаке:
   – Но откуда тебе знать, что этот амулет ненастоящий? Мне кажется, сам Митра едва ли различил бы их.
   Ораст засмеялся, но Валерий понял, что своим вопросом разрушил тот тонкий наст приязни, что возник между ними, напомнив жрецу о его занятиях колдовством. Товарищ по несчастью насупился и снова стал обращаться к принцу подчеркнуто отчужденно:
   – Любой, обладающий хоть начатками магических знаний, мгновенно узрел бы разницу между ними, месьор! Эта вещица прекрасна, спору нет, но она холодна, точно осенний лед. Она из мертвого золота, и красота ее преходящая, человеческая. Будь этот амулет наделен силой Митры – я ощутил бы жар, даже не коснувшись его.
   Валерий зачарованно слушал жреца.
   Чернокнижие прежде не внушало ему ничего, кроме ужаса, ибо он был уверен, что все колдуны подобны бесноватой Саломее и, подобно ей, грезят лишь кровью и бесчинствами. Но сейчас перед ним был не безумец, но ученый муж; суждения его были здравы, речь ясна и благозвучна, а в душе ощущался огонь, горевший ярко и чисто – огонь, которого так недоставало самому принцу.
   И если бы не знать, что перед ним человек, убивший короля…
   – Нет, я не могу поверить, – побормотал он в ответ собственным мыслям, позабыв, о чем беседовали они с Орастом прежде.
   Разум его силился соединить воедино два несовместимых образа – и отступал в бессилии.
   – Что могло толкнуть такого, как ты, на подобное бесчинство?!
   Жрец сокрушенно покачал головой. За окнами башни светало, и лица узников казались серыми в предрассветной мгле. Но глаза Ораста горели, точно у дикой кошки, и взгляд, казалось, способен был прожечь камень.
   – Месьор, я молю вас поверить мне! Я говорил вам правду. Никогда – о, никогда! – я не подумал бы зломышлять против вашего венценосного дядюшки.
   Он знал, что может смело позволить себе утверждать это, ибо никто не сумел бы доказать обратное.
   Лгал ли он? Пожалуй, нет!
   Незрелый ум его, распаленный игрой воображения, уже не мог отличить истинное от выдуманного, и жрец сам уверовал в то, что говорил Валерию.
   – Женщина погубила меня. Ненавистная колдунья!
   Да… Марна! Валерий содрогнулся от омерзения и стыда: эти чувства были тесно переплетены в его душе, каждый раз, когда он вспоминал слепую ведьму. И ему известно было не хуже, чем кому иному, на что та способна. У него не было сомнений, что Ораст не лжет, и доверчивый жрец и вправду пал жертвой ее коварных чар.
   – Прости, что усомнился в твоей искренности. – Валерий склонил голову. – Ведовство сильно в нашей юдоли скорби, и, воистину, с его помощью творятся грязные дела. Мне на себе довелось испытать это, и я верю тебе.
   – Да! – Черные глаза Ораста полыхнули ненавистью. – Черные дела, месьор! Но заразу чернокнижия надлежит выкорчевать без остатка. И я клянусь Митре, что если когда-нибудь выйду живым из темницы – я возьму карающий меч Солнцеликого в свои руки, дабы без устали и пощады разить скверну.
   Он и сам не заметил, как заговорил теми же словами, какими вещал, отправляя на костер колдунов в родной Немедии.
   Не зря красноречивого жреца считали там грозой чернокнижников, не ведая, однако, чем занимается тот, когда остается один, в тиши своей укромной кельи.
   Но таково было чудесное свойство души Ораста – он быстро забывал.
   И во всякий миг искренне верил в то, что говорил, а пылкое сердце подсказывало ему нужные слова, что зажигали не только слушателей, но и его самого. И в этот миг он больше не был учеником колдуньи, грезящим о славе и господстве над миром. Прошлое изменилось, постыдные страницы были сожжены, и самый прах их канул в небытие. В воле Ораста было переписать его заново.
   Валерий же видел лишь огонь, воспламеняющий жреца, не догадываясь о том, что питало его, и не мог не преисполниться уважения к нему. Вот перед ним был человек целеустремленный, которого никакие препоны не могли заставить свернуть с однажды избранного пути.
   Как он мечтал обладать хотя бы долей подобной твердости!
   – И все же ты сам занимался колдовством? – спросил он Ораста. – Что могло привести тебя к магии?
   Разве не ведомы тебе были опасности, таящиеся в ее черных безднах?
   Улыбка превосходства озарила худое лицо жреца.
   – Для того, кто идет вперед, освещая путь факелом Митры, не страшны никакие бездны. Лишь жажда познания вела меня!
   Он смутился на миг, вспомнив Релату и сотворенное им колдовство, но тут же заставил себя забыть о ней. Он чист перед самим собой! Ведь чары Скрижали разрушились со смертью Вилера. Релата снова свободна в своем выборе. И он не сомневался – она выберет достойнейшего.
   Он ощутил восхитительную легкость. Воспоминания не бередили больше душу. И то, что соперник, похитивший у него сердце красавицы, был здесь, рядом с ним, бессильный воспользоваться плодами не ему принадлежащей победы, наполняло его торжеством и позволяло быть великодушным.
   – Сердцем я чист перед Митрой! И потому верю – Солнцеликий выведет меня из темницы, и его волею я сумею отмстить обидчикам.
   И вновь огонь его слов согрел Валерия. Месть! Как сладостно было это слово!
   – Да, месть, – прошептал он чуть слышно. – Клянусь, я отдал бы все, за одну лишь возможность…
   Узники взглянули друг на друга, крепче любых уз скованные общим стремлением. Ораст протянул Валерию руку. Принц, не колеблясь, принял ее.
   Внезапно, коснувшись пальцев жреца, Валерий вспомнил наконец, где видел этого человека.
   Мимолетная встреча в доме Тиберия, накануне отъезда… он совершенно забыл об этом. Вероятно, юноша состоял при бароне писцом или секретарем – он не узнал его сразу в жреческом балахоне. Они встретились случайно, когда он собирался уезжать после ночи, проведенной с Релатой, преисполненный сомнений и тревог. Неудивительно, что лицо жреца не задержалось у него в памяти.
   Теперь ему стало понятно, откуда юноша мог знать лесную колдунью. Та, должно быть, притянула несчастного к себе, наведя на него чары – как сделала это с самим Валерием, – околдовала и заставила выполнять свою волю. Неудивительно, что он так ненавидит это Исчадие Тьмы!
   – Но зачем этой Марне было убивать короля? – поразился он вслух. – Что могла выгадать сельская ворожея от смерти сюзерена Аквилонии?!
   Ораст опустил голову.
   – Боюсь предполагать, но мне кажется, принц Нумедидес был к этому причастен. Разве не встречался он с ней незадолго до этого?
   Прозрение снизошло на душу Валерия. Словно ливень омыл слюдяное оконце, и картина гнусного преступления предстала перед его внутренним взором с ужасающей отчетливостью.
   Конечно, Нумедидес!
   Эта змея! Этот подлый шакал, трупоед!
   Не зря оставался он один на поляне с колдуньей! Не зря отмалчивался, когда Валерий позже пытался расспросить его, о чем они говорили! Тогда совершился их сговор. Именно тогда его кузен оплатил Марне ее черные услуги.
   Лишь теперь все стало ясно Валерию, и он ужаснулся, как мог не понимать этого раньше. Если бы он догадался, если бы предупредил короля…
   Принц застонал от сознания собственного бессилия. Рука жреца ободряюще коснулась его локтя.
   – Митра поможет нам отомстить! – прошептал Ораст.
   И в душе Валерия вспыхнул наконец огонь, и он вновь, впервые за долгое время, ощутил себя по-настоящему живым.
   Время до утра они провели в молчании. Каждый думал о своем.
   Ораст – о Скрижали Изгоев, колдовском фолианте, что заставил его запятнать душу убийством, и, возможно, сложить голову на плахе.
   Все, что вещала слепая колдунья, оказалось вздором! И его жертва была напрасной. Он отнял жизнь у мудрого владыки огромной державы и взамен не получил ничего.
   Несколько мгновений назад он едва не рыдал от счастья, думая, что Релата сумеет наконец освободиться от приворота… До каких же пор он будет обманывать сам себя?
   Ведь ясно же – ведьма солгала ему, преследуя свои корыстные цели от сговора с Нумедидесом. Даже если он весь бы выкупался в крови короля, а не только омыл в ней руки, веки и губы – это не приблизило бы его ни на сенм к разгадке тайны колдовской книги. Скрижаль Изгоев будет все так же хранить свои тайны, и если и откроет их, то кому-нибудь другому, ибо самому Орасту уже не суждено узреть таинственный труд пифонских чародеев.
   Не спали чары и с Релаты! В этом не могло быть сомнений! И когда на шею этого худощавого желтоволосого принца опустится секира палача, несчастная девушка будет обречена на вечную скорбь о своем возлюбленном. До той поры, пока не погаснет огонек ее души…
   То, о чем они только что грезили с Валерием, – тоже обман! Свежий воздух они сумеют глотнуть, лишь когда будут идти под дробь барабанов к лобному месту.
   Остается лишь смириться и достойно принять смерть!
   …Думы Валерия были отличны от мрачных предвидений жреца. Он терзался в сомнениях насчет Оберега Кулла.
   Жрец лжет! Ну, может не лжет, а заблуждается! Ибо существует подлинный оберег – тот, что он держал в маленьких детских ладошках, тот, что защитил его от зубов оборотня и был похищен коварным Гретиусом.
   Валерий вспомнил, как беспечно играл с магическим талисманом, который оказался Сосредоточием Силы, могущим в умелых руках ввергнуть Мироздание в Хаос, и ему сделалось страшно.
   То, что настоящий амулет оказался у его бывшего наставника, Валерий не сомневался. Если бы этот коварный пес не подобрал его в траве, он сумел бы вернуть золотой диск на место, и его отважный отец пошел бы в бой с Оберегом Кулла у сердца. Но Митра справедлив – Гретиусу, лживому слуге Солнцеликого, краденое сокровище не принесло счастья. Ибо умер он не как подобает наставнику принцев, в покое и смирении, окруженный толпой плачущих прихожан, а словно бешеный пес от клинка безумца.
   Кара свершилась! Пусть даже руками Нумедидеса!
   Но как странно, что амулет Митры вновь, через столько столетий, послужил изгнанию демонов! Валерию вспомнилась чудовищная фигура Цернунноса, с рогами, упирающимися в небеса; его кузен, в исступлении выкрикивающий ругательства; золотой диск, впивающийся в замшелую плоть древнего бога, и его яростный рев, полный ненависти и боли.
   Может ли так случиться, чтобы тот талисман был поддельным? Нет – тот оберег был истинным.
   Но откуда тогда появился этот, что он держит сейчас в руках? И кто безвестный мастер, сотворивший его?
   Принц напряг память. Четверть века назад о чем-то таком ему рассказывал Жамес… Но что он говорил? Нет, не вспомнить! Детские впечатления надежно покоились под более поздними напластованиями слов, образов и мыслей, словно речное дно под слоями ила.
   Но кто мог заказать тому мастеру сотворить копию? Орантис Антуйский? Фредегонда? И зачем? Разве только чтобы обмануть неведомых чернокнижников, что наверняка охотились за талисманом Митры. Но вряд ли их удалось бы провести. Вон этот юнец – неофит, но и тот сумел отличить копию от подлинника.
   Нет, тут что-то другое. Но что?
   Когда его мать вручала святыню своему брату Вилеру, он не подозревала, что в руках ее подделка. Но если она сама заказала ее, то должна была определить это по едва заметному клейму…
   Валерий покачал головой.
   Нет, не сходится. Не намеренно же дочь Хагена хотела обмануть своего брата? Если только…
   От волнения Валерий вскочил со своей соломенной подстилки и возбужденно заходил по камере. Ораст с опаской посмотрел на него.
   Если только… Его мать могла догадаться, что Вилер – убийца ее мужа! Выходит, она каким-то образом проведала об этом и отдала подделку нарочно, зная, что брат ее будет лезть в самое пекло и рано или поздно сложит голову от вражеской стрелы или меча.
   Значит, дар королю – месть, которая завершилась спустя четверть столетия?
   По спине его пробежали мурашки. Принц почувствовал, что вплотную приблизился к какой-то страшной тайне.
   То, что он подменил талисман, знал только он и Жамес. Даже его братец, и тот не догадывался об этом. Со старым ювелиром они говорили об этом, когда Нуми побежал за Гретиусом. Стало быть, его мать не ведала, что в кипарисовом ларце покоится подделка, отлитая Жамесом из горсти золотых монет. И именно тот талисман она считала настоящим, отдав брату подделку.
   Так где же он – третий Оберег, изделие старого ювелира Жамеса?!
   Аой.

ВРЕМЯ БЕГСТВА

   Барон Торский внезапно пришел в себя и увидел, что находится в крытой галерее, что вела в его апартаменты. Она была совершенно пустынна. Серый предрассветный свет, сочащийся из окон, делал ее похожей на мираж.
   Амальрик провел рукой по лицу. Он не помнил, как дошел сюда.
   Но это не самое главное. Важно другое. Вперед идти нельзя.
   Там могла быть засада.
   Ловушка.
   Но сейчас ему все было безразлично. Что-то надломилось в душе немедийского барона.
   Он, не боявшийся ничего на свете, с презрением встречавший любую опасность, впервые изведал страх. И это сломало его. Точно копыта оборотней прошлись по самой душе Амальрика, разбив вдребезги нечто драгоценное и хрупкое – его уверенность в себе.
   И что бы ни случилось с ним дальше, Амальрик был уверен в одном. Ему не скоро удастся стать прежним. А может быть, и никогда.
   Призрак оленя навеки поселился в его сердце.
   …Пошатываясь, он дошел до конца галереи и свернул налево, туда, где находилась внутренняя дверь в покои посланника. В отличие от парадной внешней, ведущей во двор, этой пользовались лишь слуги да сам барон, когда желал прийти или уйти незамеченным.
   Дверь была незаперта. Это показалось ему странным, но не настолько, чтобы вызвать тревогу. Он вошел.
   И с первых же шагов почуял неладное.
   Даже не потому, что никто не вышел ему навстречу. Слуги не знали, когда ждать возвращения господина, и потому неудивительно, что в столь поздний час замешкались со встречей. Нет. Барон встревожился, ибо почувствовал без тени сомнения, что во всем доме некому выйти к нему.
   Апартаменты дуайена были совершенно безлюдны. Выглянув в коридор, ведущий в комнаты прислуги и на кухню, Амальрик лишний раз убедился в этом. Гулкая, звенящая пустота встречала его.
   В обычное время в помещениях посольства проживало никак не меньше четырех дюжин народу. Личные слуги и конюшие, повара и писцы, лекари, гонцы и брадобреи, и это не считая сыновей мелких немедийских дворянчиков, по протекции получивших место при бароне, где, считалось, им предстоит набраться опыта, чтобы надеяться впоследствии занять в посольском корпусе Немедии должность поважнее. Правда, с первого дня их появления в Тарантии, Амальрик ставил им единственное непременное условие – служба их должна проходить в кабаках, игорных домах и Кварталах Утех. Этим он убивал сразу двух зайцев: бестолковые хлыщи коротали дни подальше от его глаз, и не надоедали ему своим нытьем. И, порою, им удавалось нащупать что-нибудь интересное – новую сплетню, свежий слушок. Надо ли уточнять, что юнцы брались за дело с усердием, с каким едва ли уселись бы писать посольские депеши.
   Но и так, не могли же они все испариться в одночасье!
   С чувством нарастающей тревоги Амальрик обошел пустынные комнаты, приемные покои, заглянул в опочивальню и столовую.
   Ни души.
   Лишь странное ощущение чужого враждебного присутствия, не оставлявшее его всюду, куда бы он ни направился. Точно чьи-то злые глаза, прищурясь, смотрят в спину.
   В его личных покоях царил беспорядок – словно кто-то торопливо рылся в его вещах, да так и бросил, не доведя дело до конца. И лишь одно-единственное помещение понесло реальный ущерб – потайная комнатка за опочивальней, где барон занимался на досуге составлением ароматов, душистых масел и прочими опытами.
   Кто-то перевернул там все вверх дном, перебил склянки и реторты, разворошил угли в жаровне. На каменных плитах пола, в луже масла, явственно виднелись отпечатки сапогов. Испачкавшись, человек разнес грязь дальше, и жирные следы цепочкой протянулись по афгульским коврам ручной работы, украшавшим пол в спальне.
   Барон впервые ощутил гнев.
   Теперь он доподлинно знал, что случилось в его отсутствие: не удовольствовавшись смертью Амальрика, Нумедидес послал солдат к нему – устроить облаву.