Страница:
Находка рыб очень замедлила наше возвращение. Медленно двигаясь с тяжелым грузом, пришлось перейти вброд по пояс в воде глубокую речку Малую Бахтенку. Только поздно ночью добрались мы до базы и увидели на другом берегу огонек костра. Спутники наши очень обрадовались нашему воз вращению.
Обратный путь по Бахте доставил нам обычное на порожистых речках наслаждение: спуск по порогам. Я не знаю ничего увлекательнее и приятнее путешествия в небольшой лодке по порогам, и удовольствие тем острее, чем больше камней, чем выше валы и сильнее струя. Вахта может доставить это удо вольствие во всех его формах — столько здесь порогов и косых, и прямых, и пологих, и крутых, с камнями и с чистым сливом. В одном пороге удалось испытать и наиболее острое переживание — налететь на камень. Лодка взлетела на него боком и сильно накренилась. Один из наших спутников быстро выскочил на камень и спихнул лодку в воду.
Экскурсия по Бахте, несмотря на невозможность достигнуть границы Тунгусского бассейна, дала много нового, особенно для географии. Оказалось, что река течет совершенно иначе, чем до сих пор полагали: от устья она уходит не на восток, а почти прямо на север. Интересно, что несколько притоков Б ахты и два озера в ее верховьях, нанесенные в "Атласе Рос сийском" 1745 года, на картах второй половины XIX века ис чезли, и Вахта рисовалась с одним только притоком. Атласы XVIII века в это время были уже почти забыты, и карта состав лялась заново по расспросам.
Ниже Бахты в Енисей впадает справа река Фатьяниха, ме сторождения угля и графита на берегах которой были известны еще Сидорову.
Фатьяниха гораздо меньше Бахты, по пейзаж на ней почти такой же: низкие таежные берега в пределах долины Енисея, небольшие утесы в области плато.
У края плоскогорья, где река проходила между двумя утесами траппа, мы оставили нашу лодку и пошли пешком.
Река текла в узкой долине, подмывая то правый, то левый берег. Километрах в пяти от утесов, которые крестьяне назы вают Первым Камнем, или Карскими воротами, мы подошли к Зеленому яру — высокому обрыву, сложенному тунгусскими песчаниками. В осыпях у этого яра попадались нередко куски породы с отпечатками стволов, и среди них я с большим удивлением увидел несколько отпечатков ребристых раковин спири феров — морских плеченогих. Эта находка — до сих пор единственная в Тунгусском бассейне — доказывала, что в западной своей части, вблизи Енисея, тунгусский материк пермского времени граничил с морем и часть песчаников отложилась в морских заливах.
Еще километрах в десяти далее мы дошли до Монахов — утесов траппа с красивыми столбами — "монахами".
Выше река течет в узком ущелье, опасные пороги почти не прерывны; река падает пенящимся потоком через серые глыбы траппа. Здесь на нашем пути вдоль реки появились первые признаки человека: на солнцепеке на утесах были разложены куски свинины и свиные головы, которые заманчиво белели на палевых камнях.
Позже мы узнали, что у этих утесов при завозе по реке грузов для рудника в пороге разбили бочку с солониной и, чтобы мясо не сгнило, разложили его сушиться на утесах.
Наконец мы добрались и до рудника. Это была избушка в лесу, на берегу ручья, а немного дальше, в черном блестящем обрыве темнел вход в штольню. Благодаря предыдущим раз ведкам пласт графита обнажен на большом протяжении в виде обрыва. Графит в обрыве распадается на тонкие, почти вертикальные пяти- и шестигранные столбики. Эти столбики образовались в то время, когда видневшаяся под пластом графита жила траппа "поджаривала" уголь: от действия высокой температуры он перекристаллизовался и образовал столбики. На такие же столбики, но более толстые, распадаются вблизи пластовой интрузии траппа также и песчаники; они при этом подвергаются обжигу, становятся более крепкими и иногда приобретают красный цвет.
Штольня была пробита в графите, и, пробираясь по ней, надо было остерегаться и не прикасаться к стенкам, — ведь идешь как бы внутри карандаша, который может разрисовать и одежду и лицо!
Мы застали на Фатьянихе небольшую разведочную партию Красноярского губернского совета народного хозяйства. Летом она была отрезана от всего мира: связь с деревней Марковой была возможна только пешком.
История открытий месторождений графита Тунгусского бассейна очень интересна.
Инициатором освоения Тунгусского бассейна во второй половине XIX века был предприниматель Сидоров, человек очень энергичный и по тому времени с большим размахом. Он занимался многими вопросами, но главное свое внимание уделял освоению севера России, от Новой Земли до Енисея, эксплуата ции его богатств и организации судоходства Северным морским путем. Морским путем из Архангельска на Обь и Енисей поморы ходили в Сибирь издавна до того, как царская власть наложила запрет на этот путь. Путь давно был забыт, и пионе ром его возобновления был Сидоров, который, несмотря на сопротивление царского правительства, добился значительных результатов и доказал возможность навигации в Карском море.
Первые партии Сидорова были посланы в Тунгусский бассейн в 1859 году, главным образом для поисков золота, но вскоре им удалось найти целый ряд месторождений графита и угля на притоках Енисея: Вахте, Фатьянихе, Нижней Тунгуске и Курейке. Первое месторождение нашел на Нижней Тунгуске казак Кандин еще в 1848 году и указал его в 1859 году доверен ному Сидорова — Ушакову.
Сидоров сразу оценил значение туруханского графита для экспорта и внутреннего рынка и энергично принялся за его исследование и разработку. За несколько лет были осмотрены почти все важнейшие реки края. В 1862 году велась уже добы ча графита на Нижней Тунгуске.
Несмотря на различные препятствия, которые чинили Сидорову царские чиновники, особенно таможенные, он усиленно пропагандировал туруханский графит в России и за границей, посылал громадные глыбы его на международные выставки, печатал множество статей, писал доклады и т. д.
Но вся разносторонняя кипучая деятельность Сидорова кон чилась ничем. Туруханский графит, первоклассный по качеству и чистоте, оказался непригодным для тиглей, в которых плавят металлы, и поэтому для Златоустовских заводов был не нужен. А конкурировать на заграничных рынках для применения в других производствах русским предпринимателям было трудно.
После смерти Сидорова в начале девяностых годов про мышленник Черемных начал добывать графит на притоках Енисея — на Курейке, Нижней Тунгуске и Фатьянихе, но он, как и Сидоров, не мог преодолеть тяжелых транспортных условий.
Только после того как Советское государство взяло в свои руки освоение Тунгусского бассейна, работа пошла быстрыми темпами...
От Фатьянихи мы поплыли дальше вниз по Енисею. Следующей рекой, которую мы изучили, была Сухая Тунгуска. Она заходит далеко к юго-востоку между Енисеем и Нижней Тунгуской.
К северу, вплоть до устья Нижней Тунгуски, Енисей подмы вает коренные породы плато правого берега (доломиты и известняки) и образует местами непрерывные утесы высо тою более 20 метров. Это единственное живописное место на всем протяжении Енисея от Подкаменной Тунгуски до его устья.
Енисей у Сухой Тунгуски представляет уже грандиозную реку, здесь часто разыгрываются сильные ветры, как на озере. Вблизи утесов правого берега у деревни Мироедихи ветры особенно опасны, нередки случаи гибели больших лодок, и нам пришлось усиленно пользоваться парусами, чтобы, маневрируя, пройти на шитике последние 20 километров до Нижней Тун гуски.
После впадения Нижней Тунгуски — мощной и мрачной реки — Енисей достигает большой ширины. Деревни на проти воположном берегу едва видны, течение незаметно, и не верится, что эта масса воды не озеро, а река.
При устье Нижней, или Монастырской, Тунгуски располагался тогда поселок Ново-Туруханск (прежде село Монастырское). Новым он был назван в отличие от старого администра тивного центра Туруханска, находившегося километрах в тридцати к западу, в дельте реки Турухана, в стороне от пароходных путей. К 1921 году Старый Туруханск превратился уже в деревушку. В настоящее время поселок на устье Нижней Тун гуски называется Туруханском.
Мы не задерживались в Туруханске для изучения Нижней Тунгуски. Надвигалась осень, и надо было спешить к последне му пункту нашей работы — реке Курейке, впадающей в Енисей у Полярного круга. Поэтому мы решили опять плыть ночью, чтобы выиграть время. Река была настолько широка и мощна, что, казалось, нет никакой опасности сесть на мель.
Когда стемнело, мы подошли к участку, где Енисей разделяется на протоки. Течение понесло нас в правую протоку, и на нашем неуклюжем судне невозможно было отгрестись влево. Да, по-видимому, в этом не было надобности: правая протока была очень широка и уходила прямо на север, в то время, как левая описывала большую дугу к западу. Мы отдались на волю течения. В середине ночи я услышал подозрительный шелест воды у борта; я выскочил на палубу — вахтенный сидел спокойно: "Все в порядке, шитик несет хорошо". Опустили наметку — шитик сидит на мели! Померили глубину — и с носа и с кормы мелко. Темно, ничего не видно кругом. Придется ждать до утра. Бросили на всякий случай якорь и со спокойной душой легли спать.
Когда рассвело, мы увидели, что шитик стоит посреди широкой протоки, возле его носа торчит из воды якорь: как его бросили, так он и стал на лапы.
Поехали на маленькой лодке с промерами. На сотни метров кругом та же незначительная глубина, даже вверх по течению. Как нас затащило на эту мель, непонятно!
Пришлось завозить на лодке якорь и потом силами всего экипажа тянуть за якорный канат. Так провозились мы до по лудня, пока удалось вывести шитик на глубокую воду,
В устье Курейки мы надолго оставили наш шитик. Решили подняться более чем на 100 километров до графитового рудника. Курейка — полноводная и большая река, более 1000 километров длиной, берущая начало из высокого плоскогорья, откуда вытекают также Хета, Котуй и Хантайка. В своих низовьях она проходит по долине Енисея на протяжении 70 километров и представляет мало интересного, но выше берега ее очень красивы. Плато коренного берега сильно расчленено, образует высокие утесы и стены, а также отдельные столовые вершины, сложенные мощными пластовыми интрузиями траппа, значительно возвышающиеся над плато.
В 1921 году, во время разработки графитового рудника, по Курейке курсировал пароходик "Кузнецк" с маленькой бар жой, перевозивший графит к устью. Когда мы поднимались по Курейке на "Кузнецке", после диких, безлюдных других прито ков Енисея нам сначала казалось, что мы туристы на каком- то хорошо обслуживаемом маршруте. Но это представление скоро рассеялось: ехать пришлось в трюме баржи, насквозь пропитанной графитовой пылью, и скоро наши полушубки стали совершенно черными. На первом же перекате оказалось, что капитан возлагает на нас далеко не туристские обязанности: пароходик не мог поднять по перекатам баржу, и пассажиры превратились в бурлаков и впряглись в бечеву.
Каждый поворот реки открывал все новые и новые разно цветные и разнообразные по форме утесы. Вдали от реки, на севере, виднелся Зуев Камень — высокая безлесная гора со скошенной вершиной.
Судорожно пыхтя, пароходик втаскивает баржу в "щеки" — ущелье с отвесными утесами по обеим сторонам. Забегая вперед, отмечу, что на обратном пути в этих щеках на па береге я нашел снова панцирных рыб в красно-цветных глини стых сланцах. Одна из них оказалась совершенно необыкновенной, с дискообразным панцырем — новый вид нового рода.
Вот мы и у цели: Курейка расширяется в виде озерка между отвесными стенами утесов. А там, на севере, между утесами что-то белеет, и оттуда доносится грохот. Если пробраться вдоль подножия утесов, мы увидим знаменитый водопад, или, как он скромно здесь называется, первый порог Ку рейки.
Река низвергается сначала тремя потоками между сглажен ными глыбами траппа метров на восемь почти вертикально, а потом падает еще метров на десять-двенадцать пенящимся диким потоком, неистовствующим в узкой каменной трубе. Водяная пыль, грохот, вой.
По обе стороны водопад сдавливают трапповые стены, метров в семьдесят-сто высотой; мрачная красота его исключительна.
Говорят, особенно красив водопад весной, когда огромная масса воды, на 10 метров выше ординара, падает сплошным потоком, а волны "подпорожицы" достигают высоты в шесть- восемь метров. Над водопадом — мирная картина спокойной реки, вместо утесов — пологие склоны с выходами графита в береговых террасах и немногочисленными избушками рудника. Мощная пластовая интрузия траппа своим контактом превра тила здесь пласт угля в графит, а преградив дорогу реке, создала водопад и тем самым готовый запас энергии для эксплуатации графита.
Пласт графита выходит на обоих берегах реки непосредственно выше водопада. Мощность его колоссальна, и он занимает весь береговой обрыв. Старые штольни были проведены прямо из берегового обрыва, и их заливало водой во время половодья; в 1921 году добыча велась уже из шахт, заложенных на поверхности террасы. Пройдя слой речного галечника, они входили непосредственно в пласт графита.
Стоя на берегу реки, трудно представить себе, насколько велика мощность этого пласта графита. Только если вы перенесетесь в городские условия и представите себе трех- или четырехэтажный дом, состоящий сплошь из графита, вы сможете оценить всю грандиозность этого явления природы.
В шести километрах вверх по Курейке, выше второго порога, яростно низвергающегося между скал, нас ждало не менее внушительное зрелище: весь береговой обрыв от воды до опушки леса был покрыт черными блестящими плитами — это сверкал пласт антрацита, тогда еще неразведанный и неразрабатывавшийся.
Изучив геологическое строение района рудника, мы решили сделать экскурсию вверх по Курейке. С нами пошел эвен Петр Михайлович — пожилой, маленький, сухой человек, который со бирался вскоре откочевать на осенние пастбища.
Отправив снаряжение вперед с оленями Петра, мы вышли с рудника только вечером. Впереди шел, не торопясь, легкой и свободной походкой наш проводник. Мы все больше и больше ускоряли шаг, но эвен явно уходил вперед, и приходилось время от времени делать перебежки. Когда я взглянул на часы и на карту, оказалось, что этим неторопливым шагом эвен за час про шел семь километров. В темноте мы вышли к чуму, который уже поставила жена проводника в лесу вблизи Курейки. Я с интересом рассматривал этот чум — первый, в котором мне пришлось ночевать. Мы сидели на мягких ветках; у стен темнели небольшие оленьи вьючные сумы, о которые можно опереться спиной! В середине был разведен маленький огонь, в него под кладывали узкие и длинные щепки, понемногу, ровно столько, чтобы было тепло. Костер горел спокойно и без дыма. На нем уже закипал черный чайник. Хозяин ласково угощал нас чаем с вкусным оленьим молоком, приговаривая: "Пей еще, Курей ка воды много".
Несколько часов провели мы у этого приветливого огня, расспрашивая Петра Михайловича о Курейке и о стране к во стоку от нее, где он бывал еще с Хатангской экспедицией Географического общества в 1905 году. Ровно потрескивал огонь, береста, которой был покрыт остов чума, желтела в полутьме. Рано утром мы вышли с этой ночевки. В трех километрах выше второго порога миновали третий порог Курейки, менее грозный, чем первые два.
В перспективе, за третьим порогом, над холмами правого берега возвышается громадная, резко отделенная столовая гора Тептыргома, что по-эвенкийски значит "Наковальня". По сло вам эвенков, склоны ее со всех сторон высокие и обрывистые, взобраться на гору невозможно. Курейка обходит Тептыргому километрах в двенадцати к востоку; в нашей пешеходной экс курсии против этой горы мы достигли большого расширения, где река лениво течет в плоских берегах, образуя многочисленные острова. На правом берегу, к северу за Тептыргомой, виднелась другая высокая столовая гора, менее резко выделенная, — Даванда, а далее высилось несколько изрезанное плато с округлыми вершинами — Горы кельмагырских эвенков, которые затем образуют следующее ущелье Курейки. По словам Петра Михайловича, в этом ущелье — четвертый порог, далее река течет спокойно, и лишь в пятом пороге вся Курейка падает, "как из чайника", со страшной высоты, совершенно несравнимой с высотой первого порога.
После пешеходного маршрута мы пустились вниз по Курейке в обратный путь на своей лодке, чтобы изучить геологическое строение ее берегов. Лодка была несколько мала для нашего груза и сидела в воде почти по самый борт; поэтому в низовь ях, где ширина реки до километра, нам несколько раз угрожало крушение при встречных ветрах, и однажды, в последний день плавания, лодку, уже наполовину залитую водой, с трудом уда лось подогнать к берегу.
На этом пути мы открыли много интересного: до наших ис следований был несколько изучен только сам рудник. Поэтому каждый километр плавания был шагом к новым открытиям. Кроме силурийских рыб, о которых я писал выше, удалось най ти фауну нижнекаменноугольных кораллов и брахиопод — находка, также имевшая большое значение для выяснения геологической истории Тунгусского бассейна.
К устью Курейки мы вышли только 18 сентября; было уже поздно двигаться дальше к северу — со дня на день должны были пройти последние пароходы на юг. В течение десяти дней, пока мы стояли на якоре в ожидании парохода, наш шитик трепали осенние бури. Все это создавало полную иллюзию мор ского путешествия.
На другом берегу Енисея едва виднелись темные домики маленькой деревушки Курейки, состоявшей в то время из четы рех или пяти изб. За все время, что мы стояли у устья Курейки, не было ни одного дня, когда бы не дул сильный ветер, и мы не решились пуститься через грозный Енисей на нашей утлой лодке, чтобы посетить тот скромный дом, где И. В. Сталин провел в 1914 — 1916 годах почти три года своей последней ссылки. Наш шитик стоял на якоре и на двух "больных" (так называют веревки, протянутые наискось к берегу, к причалу или к другому судну), и его непрерывно, днем и ночью, подкидывали вверх и вниз большие волны. Никто не посещал нас в нашем уединении — все суда уже ушли. Дни за днями проходили в напряженном ожидании: нельзя было уйти на берег и отдохнуть от изматывающей качки, нужно было в полной готовности ожидать, когда покажется дым парохода. И, наконец, на восьмой день пароход показался, но, несмотря на наши умоляющие сигналы, прошел мимо.
Настроение у всех сразу испортилось: ведь внизу на Енисее оставался только один пароход, и если и он не возьмет нас, при дется зимовать на Курейке. Капитаны, возвращаясь с тяжелым караваном судов и боясь замерзнуть в низовьях Енисея, не очень были склонны тогда брать на буксир еще одну скверную баржонку неизвестной им организации.
На десятый день показался последний пароход — один из двух маленьких морских буксиров, которые благодаря большой глубине Енисея могли работать на плесе вплоть до Енисейска. За ним тянулись три большие баржи. Ветер немного ослабел, и я с двумя гребцами пустился на нашей лодке по волнам наперерез каравану. Вот и черные борта парохода; нас проносит мимо. На мостике бесстрастная фигура помощника капитана. Я, стараясь перекричать шум ветра, пытаюсь убедить его в необходимости взять шитик. Никакого ответа! Проходит мимо одна баржа, вторая... На них не видно никого из знакомых мне работников Комсеверпути или гидрографического отряда. Наконец на последней один из красноярцев, причастных к пароходству, случайно вышедший на палубу, увидел меня и, узнав, бросился на рулевой мостик и начал семафорить капитану парохода. Но караван уходит все дальше на юг.
Уныло гребут мои товарищи назад, к устью Курейки, — и уныло встречают нас оставшиеся в шитике. Не надо объяснять — зимовка обеспечена. Но внезапно в караване судов, ушедших вверх, что-то изменяется: пароход отделяется от барж и идет к нам. Баржи остаются посреди реки. Я не успел даже понять, в чем дело, как пароход уже подошел к нам и взял на буксир шитик. Мы все семеро хватаемся за якорный канат, но за десять дней стоянки якорь так сильно замыло песком, что наши усилия остаются тщетными, и только пароходной тягой удается извлечь якорь со дна.
Двадцать следующих дней мы проводим на буксире за по следней баржой. Караван останавливался у факторий Центро союза и забирал бочки с соленой рыбой и ящики с знаменитой, необычайно вкусной "туруханской копчушкой" — сель дюшкой, которую енисейские жители коптят в своих черных банях.
Осиновский порог снова был к нам неблагосклонен. В самом "залавке" порога, где пароход медленно втаскивал свой тяже лый караван по "главным воротам", наш шитик, близко привязанный к корме баржи, стало раскачивать, как маятник. Одна из двух "больных", игравших роль буксира, лопнула, и шитик сильно натянул оставшуюся веревку. На минуту мы оторопели: справа и слева за кормой среди белых гребней чернели камни. Но второй буксир все же выдержал, и подъем закончился благополучно.
В половине октября буксировавший нас пароход пришел в Енисейск. Здесь скопилось много судов, привезших из низовьев Енисея грузы, полученные Северным морским путем. Термометр показывал уже 10 градусов ниже нуля, с берегов надвигались грозные забереги, и капитаны судов с трепетом ожидали, покажется ли ангарская шуга (Ангара дает шугу раньше Енисея) и удастся ли до нее пробраться в Красноярск. На следующий день у противоположного берега показалась зловещая белая полоса ангарской шуги; более запасливые пассажиры стали уже заботиться о лошадях для сухопутной поездки, но пароходы рискнули пойти, и через десять дней наша экспедиция достигла Красноярска, проделав эту часть пути в холодном трюме грузовой баржи (наш шитик мы сдали в Енисейске).
Ближняя Катанга
В 1923 году мне удалось продолжить изучение Ангары. Я отправился прежним путем — вниз по реке от Братского острога, через пороги до устья Каты, где закончились исследо вания в 1917 году. Моими спутниками были тот же В. Протопопов и другой студент Горной академии — И. Мельников. Протопопов воспользовался тем, что нам удалось купить в Братском килевую байкальскую лодку, и поставил на ней косой парус. И, к удивлению ангарских жителей, мы шли навстречу ветру галсами, по всем правилам парусного дела. Но, по-ви димому, наши успехи не всегда были убедительны для зрителей. Помню, как ниже деревни Королевой с берега нам кричали: "Скиньте парус-то, хлеще понесет!", и действительно, течение здесь было полезнее, чем парус.
Рабочий был у нас один — отставной матрос Михаил П., старик сурового нрава. Он любил рассказывать о своих плава ниях вокруг Азии, в Японию и весьма неодобрительно отзывался о тамошних береговых жителях. Особые счеты Михаил имел с богом: он был уверен, что тот всегда ему пакостит. Иногда с лодки вдруг раздавалась неистовая морская ругань: это Михаил честил бога за то, что тот толкнул его под руку и заставил пролить чай или суп. И неизменно Михаил добавлял: "И, как нарочно, всегда осрамит при людях".
За лето мы изучили не только Ангару до устья, но и низовья ее больших притоков: Ковы, Муры, Чадобца и Иркинеевой. При этих работах я исследовал южный конец Тунгусского бассейна от Ковы до Аплинского порога и выяснил, что к западу от этого угленосного поля тянутся по обе стороны Ангары две впадины — мульды, заполненные тунгусскими отложениями, кое-где с пластами угля. Эти мульды на западе вытягиваются до Иркинеевой, то есть почти до Енисейского кряжа. Позже томскими геологами было выяснено, что на юге есть еще одно обособленное поле тунгусских отложений — Канский угленос ный бассейн.
Южная и западная границы Тунгусского бассейна были, таким образом, в общих чертах выяснены, и предстояло познако миться еще и с внутренними его частями. Поэтому в 1924 году Геологический комитет поручил мне исследовать Подкаменную Тунгуску.
Теперь такие экспедиции совершаются гораздо проще — са молет позволяет забросить исследовательскую группу в любое место. Но в 1924 году задача была значительно сложнее. Подъ ем по Подкаменной Тунгуске очень труден: на протяжении 1500 километров на ней насчитывают не менее сорока пяти порогов и шивер, поэтому, чтобы в одно лето исследовать всю реку, надо заблаговременно забраться в верховья реки и построить там лодку. Моя задача несколько облегчалась тем, что на Подкаменной Тунгуске в нескольких местах уже существовали фактории, и в одной из них я надеялся купить подходящую лодку. Надо было начинать с одной из самых верхних факторий — с Верхних Контор.
Выше Верхних Контор Подкаменная Тунгуска имеет протяжение еще около 500—600 километров. Но исследование этого участка представляет большие трудности, так как ниже Кеульских Контор, по рассказам ангарских крестьян, находится непроходимый порог, тянущийся не менее чем на 70 километ ров. Только один раз по большой весенней воде удалось какому-то купцу сплавить через этот порог пустую илимку. Снабжение Кеульских Контор и расположенных еще выше по течению Илимских Контор производится с среднего течения Ангары и с Илима. Поэтому для изучения этих истоков Подкаменной Тунгуски необходима отдельная экспедиция, а исследование среднего течения реки приходится начинать от Верхних Контор.