Страница:
Наиболее короткая вьючная тропа в Верхние Конторы на чиналась из большой излучины Ангары. На этот раз я решил проехать на Ангару новым путем, чтобы познакомиться со страной к югу от реки. Со своими тремя спутниками я приехал на станцию Тайшет Восточно-Сибирской железной дороги. Отсюда шла колесная дорога к селению Дворец на Ангаре. Состояние этого тракта не было мне известно, но можно было надеяться, что по нему мы скорее попадем в район среднего течения Ангары, чем из Иркутска. В редких лесных деревнях по тракту я рассчитывал нанимать сменных лошадей.
Выехав из Тайшета, дважды мы переправлялись через большую реку Ону, которая выше, в пределах Восточного Саяна, называется Бирюсой (на картах теперь обычно пишут оба на звания), и затем пересекли лесистое плоскогорье между нею и Чуной. Сначала дело шло хорошо, но в селе Неванском, у Чу ны, нас ждало первое разочарование: оказалось, что на тракте разрушены мосты и можно проехать только верхом.
Неванские крестьяне предложили сплавить наш груз на плоту до деревни Выдриной, где дорога отходит от Чуны на восток.
На следующий день два крестьянина сделали плот и пригнали его к деревне. Он был связан из девяти сухостойных еловых стволов, которые подняли бы и вдвое больший груз. Река быст ро понесла нас вниз, и единственный на этом отрезке порог был пройден благополучно. Чуна, как и все реки, текущие в пронизанном траппами Средне-Сибирском плоскогорье, имеет много порогов.
В Выдриной мы выдержали очередное сражение с ямщиками и двинулись дальше к притоку Ангары — Муре.
Покидая Чуну, я и не знал, что через шестнадцать лет вновь попаду на нее, но уже в верховьях, в глубине Восточного Саяна, где она называется Удой. Река эта трижды меняет свое название, так как ниже ее слияния с Оной мощная река на коротком ее протяжении, до впадения в Ангару называется Тасеевой.
Тракт до Муры остался нам памятным своими комарами и мостами. Комаров было здесь, собственно, нормальное для си бирской тайги количество, но для нас они были первыми после зимнего перерыва, и поэтому особенно запомнились.
Мосты на этом тракте приобрели очень своеобразную форму: середина моста обычно сильно возвышалась над его концами, а иногда мост вовсе имел вид двускатной палатки, и, въехав на такой гребень, лошадь с трудом перетаскивала через него теле гу. Такая форма мостов — результат действия вечной мерзлоты: средние сваи моста вследствие многолетнего вымораживания выпирались вверх. Первые годы после революции мосты не ремонтировались, и в сухое время года крестьяне предпочитали объезжать их стороной, если брод через речку был возможен.
От реки Муры мы вскоре выехали в широкую долину Ангары у селения Дворец. Отсюда надо было подняться вверх по реке и пройти несколько шивер и серьезный порог — Аплин ский.
Ангарские крестьяне в течение столетий до революции справляли "ямщину" — гужевую повинность — на лодках: так "гоняли" почту, так возили и всяких чиновников. По берегу были только верховые и пешеходные тропки, а на колесах езди ли лишь вблизи деревень. Ангарец с презрением скажет бывало неумелому гребцу: "Какой же ты ямщик, если ты с лодкой не умеешь управиться!" Нам в селении Дворец также предоставили большую лодку с ямщиками: одним мужчиной в качестве кормщика и несколькими женщинами — гребцами и бурлаками. Женщины на Ангаре справляются с лодками не хуже мужчин, так как половина передвижений осуществляется по воде: чтобы коров подоить, надо съездить на остров, за ягода ми или на покос — также на лодке, по самой Ангаре или по "речке" (на Ангаре речками называют все притоки, а река — только сама Ангара); даже на мельницу, если она стоит на "речке" вблизи Ангары, везут зерно на лодке. А то перекинут длинные узкие кули с зерном, сшитые из домотканного холста, через седло и едут верхом.
В ангарском хозяйстве, если муж ленив или слабосилен, почти вся лодочная работа лежала на женщине. Любимый ангарский анекдот о ленивом муже, который говорит жене, долго тянувшей лодку бечевой (пока он сидел на корме): "Что, уста ла бечевой итти? Сядь в греби, отдохни немного". С подобной супружеской парой мы поднимались в 1923 году по притоку Ангары, реке Кове. Угрюмый муж все время пилил добродушную и старательную жену и время от времени — для острастки — ругал ее "жабой".
Первые препятствия — Косой Бык и шиверы Медвежью и Ковинскую — мы прошли довольно легко. У Ковнской шиверы сменились ямщики, но опять почти весь экипаж был женский. Гороховая шивера была также легко преодолена, но самое главное препятствие — Аплинский порог — было еще впереди.
В этом пороге нам пришлось всем выйти из лодки и помогать женщинам тянуть бечеву. У левого берега, где поднимали нашу лодку, порог менее внушителен, чем у правого, где рас положены "главные ворота" для спуска судов. Там мощная река бьет в высокие утесы, и кажется, что судно бросит волнами на них.
За Аплинским порогом мы вошли в пределы главного поля Тунгусского бассейна, горы стали ниже, шиверы незначитель ны. Сменив еще раз ямщиков, мы добрались до села Кежмы, крупнейшего на этом участке Ангары.
Кулаки приангарских деревень до революции занимались эксплуатацией эвенков (тунгусов): снабжали их по высоким ценам товарами, боеприпасами, спаивали, опутывали долговой сетью. На Ангаре это называлось "тунгусничать". Молва объясняла обогащение некоторых ангарских богатеев беззастенчивым "тунгусничаньем", часто переходившим в прямые преступления, вплоть до убийства из-за сотни беличьих шкурок. В Кежме и в Пановском в 1924 году были еще живы некоторые "тунгусни чавшие" ранее кулаки, но эксплуатировать эвенков они уже не могли: на Подкаменной Тунгуске появились государственные фактории, снабжавшие эвенков всем необходимым и скупавшие от них пушнину.
От Кежмы до Пановского 50 километров, и мы прошли их легко и быстро. С некоторым трудом удалось мне собрать в Пановском необходимое число людей и лошадей, чтобы перебросить наш груз на Подкаменную Тунгуску. Еще труднее было найти лоцмана, без которого пускаться в плавание по порогам невозможно. В Пановском многие крестьяне бывали на Под каменной Тунгуске или на Ближней Катанге, как они ее называют, но только один-два из них знали всю реку. Да и те не могли ехать с нами на все лето в такой длинный путь. Возвра щаться обратно через Енисейск и Красноярск — в то время путь очень сложный и долгий. Наконец нам указали старика Ивана Парфеновича, жившего в одной из островных деревень близ Пановского. Ивану Парфеновичу было в то время семьдесят пять лет, и дома он уже не принимал участия в тяжелых работах. Перспектива поехать на Подкаменную Тунгуску его соблазняла: он хотел потом навестить свою замужнюю дочь, которая жила в Красноярске. Правда, старик несколько страшился порогов Подкаменной Тунгуски: он проходил их один лишь раз. Сидевший рядом на завалинке, где мы вели беседу, более дряхлый старик очень поощрял его к поездке: "Езжай, паря, чо тебе на завалинке-то сидеть". В конце концов удалось уговорить старика, и через день мы пустились в путь.
От Пановского до Верхних Контор около 125 километров. Тропа идет по ровному плоскогорью, возвышающемуся всего метров на 100 над Ангарой. Местами его прорезают плоские долинки, и только долина Чадобца — большого правого при тока Ангары — врезана более глубоко. Кое-где над плоско горьем поднимаются плоские увалы. Путь идет по сосновым и лиственничным лесам, и на водоразделах сухо. Тропа крепкая, широко "рассечена": по ней ездят уже много лет и зимой и летом. Высокие красные стволы сосен и лиственниц — везде, куда ни посмотришь. Лошади идут быстро; но вот мы входим в долину маленькой речки, и начинаются болота. Это не бесконечные болота Якутии, по которым бредешь день за днем — они шириной всего в несколько десятков или в сотню метров, но зато гораздо опаснее: вечная мерзлота лежит здесь глубоко, и лошадь может провалиться по грудь.
Долго задержал нас приток Ангары Чадобец: в верховьях это была настоящая лесная река, текущая в обрывистых берегах, без галечников, в густых зарослях. Дно илистое, везде коряги — брод, очень опасный для лошадей. Пришлось соорудить мост из деревьев, перекинув их в узком месте через реку, и перетащить по нему весь груз. Лошадей прогнали порожняком.
На четвертый день мы спустились с этого однообразного плоскогорья в долину Подкаменной Тунгуски. На правом бе регу открылись постройки Верхних Контор: несколько изб на террасе; кругом на небольшой полянке остатки пней, а дальше до горизонта безбрежная тайга. На реке видно несколько больших лодок, — может быть, одна из них станет нашей!
На лошадях к Подкаменной Тунгуске
Утесы траппа в ущелье
Экспедиционное судно "Персей"
Айсберг
Ледник спускается в море
На шлюпках вдоль берега Шпицбергена
На леднике
И действительно, заведующий факторией согласился дать нам одну илимку, так как ему надо было перегнать ее к устью Подкаменной Тунгуски, чтобы будущей весной снова повести с грузом вверх по реке. Илимка — это узкая длинная лодка с острым длинным носом и тупой, срезанной кормой. Илимки строили раньше на Илиме, отсюда их название. Грузоподъем ность илимки, в зависимости от размеров, — от трех до двадцати тонн. Их строят обычно крытыми, с большой крытой каютой. Наша илимка была еще без каюты, и мы решили сделать на ней удобное помещение, чтобы сократить время стоянок и создать хорошие условия для работы.
В ожидании, пока Иван Парфенович с помощью местного плотника построит из выданных факторией досок каюту, я ре шил подняться насколько возможно вверх по реке. Фактория дала нам небольшую лодку, и мы весело отправились в неиз вестную страну. Для моих студентов это была первая проба сил. Им пришлось теперь работать не только гребцами, но и тащить лодку бечевой. Так же как в прошлом году, я мог взять только одного рабочего, поэтому на студентов-коллекторов ложилась как научная, так и физическая работа. Я сам сидел на корме, потому что подъем лодки по шиверам и порогам нельзя было доверить новичкам. Да и на спокойном плесе быстрый и легкий ход лодки, которую тащат бечевой, во многом зависит от кормщика: надо уметь вести лодку так, чтобы она не рыскала в реку, а шла ровно, параллельно берегу; надо все время уравновешивать тягу бечевы легким давлением кормового весла. На лесной реке особенно неприятны заросли кустов, которые трудно обойти по берегу: приходится каждый раз собирать бечеву, выгребать на веслах вокруг кустов и вновь разматывать бечеву.
Более сложна работа кормчего на быстрой реке и на порогах. Здесь надо очень точно и осторожно выводить лодку из-под прикрытия камня или из тихого заливчика на струю: если на править лодку слишком круто, течение немедленно поставит ее поперек, может опрокинуть и залить, а резкий рывок больно отзывается на плечах бурлака и иногда даже сдергивает его в воду или опрокидывает на камни. В этом причина гибели бурлаков в Кашиной шивере, о которой писал Спафарий.
Поднимаясь с ангарцами по притокам Ангары и с бахтинцами по Бахте, я уже многому научился и надеялся справиться с этим трудным делом.
Выше Верхних Контор Тунгуска большею частью течет в плоской долине. Только на протяжении 16 километров ниже речки Хаша тянется ущелье в трапповых утесах с несколькими шиверами и порогами. Здесь пришлось нам долго повозиться с подъемом лодки. Удивительно, как благополучно — при нашей неопытности — мы провели ее по крутым "залавкам" по рогов!
Из-за недостатка времени мы поднялись только на 100 ки лометров и не дошли до знаменитых Кеульских непроходимых порогов.
Вся эта часть Подкаменной Тунгуски безлюдна — эвенки не выходили летом к реке. Только утки и боровая птица нарушали безмолвие тайги и доставляли нам вкусный ужин. Раз полакомились мы и рыбой: один из жителей Верхних Кон тор разрешил взять из его сети всю рыбу, которую мы в ней найдем.
Через пять дней мы вернулись в факторию. Илимка была заново проконопачена и осмолена, на ней белела каюта, занимавшая более половины длины лодки. Не хватало лишь крыши, которую для легкости решили сделать из брезента. Под брезентом, вдоль конька крыши, была проложена доска, по которой можно было ходить с носа на корму (дверь у каюты сделали только одну — спереди).
Плавание по Подкаменной Тунгуске первые несколько дней было очень спокойным: на протяжении 200 километров нам предстояло пройти только один незначительный порог, скорее шиверу, Орон, который русские называют Ворон. Потяну лись однообразные дни напряженной геологической работы. Встаем рано, на рассвете, еще холодно, туман над рекой. Иван Парфенович с кем-либо из студентов вытаскивает сеть, поставленную на ночь в улове (яме) под каргой или в устье курьи (протоки); раздаются их радостные возгласы, если улов удачен. Но чаще попадаются только две-три рыбки, и лишь один раз поймали мы громадного тайменя в десять килограммов. Утренний завтрак, поспешные сборы, и начинается плавание — лоцман и два гребца на илимке, а я с одним из студентов (чере дующихся каждый день) в берестянке, чтобы иметь возможность осматривать береговые утесы, не останавливая лодки.
Для этих разъездов мне удалось купить эвенкийскую бере стянку — лодочку, сделанную из березовой коры, натянутой на легкий остов из веток черемухи. Полосы бересты сшиты вареными кедровыми корнями, и швы заварены лиственничной смолой. Лодочка чрезвычайно легка: она весит не более шести- восьми килограммов и двигается по воде с большой быстротой. Гребя в ней тонкими двухлопастными веслами вдвоем, можно легко делать по тихой воде до 10 километров в час. Садятся в ней прямо на дно, покрытое тонкими планочками, лежащими на шпангоутах (упругах).
Но, конечно, берестянка очень неустойчива, и садиться в нее надо осторожно, поставив лодку в воде вдоль берега. Особенно надо беречь ее дно и не надавливать при посадке о камни. У мелкого берега с камнями приходится войти в воду самому и, придерживая берестянку в воде руками, осторожно сесть в нее. Опаснее садиться у крутого берега, где одно неверное движение может легко опрокинуть лодку. Наша берестянка была очень большая, на трех человек, но шла все же быстро, и нам достав ляло большое удовольствие догонять на ней илимку, которая рядом с утлой берестяной лодочкой казалась огромным броненосцем.
С первого дня работы нас начали мучить комары и мошки. На Подкаменной Тунгуске особенно много этого гнуса, и в лодочной каюте нельзя было найти защиты. Несмотря на то, что мы оклеили каюту изнутри оберточной бумагой, на дверь навесили завесу из брезента, а на окна марлю, комары проникали внутрь непрерывным потоком. Заниматься еще можно было, но приходилось каждые полчаса прекращать работу и свечкой поджигать комаров по стенам и на потолке. За вечер я уничто жал таким образом пятьсот-шестьсот комаров. Но спать в лодке было невозможно. Первый месяц нам приходилось каждый вечер ставить для ночлега палатку на берегу, низ ее засыпать снаружи землей и вход завешивать большим полотнищем. Когда утром вылезешь из палатки, то обычно видишь, что на стенках илимки почти сплошным слоем сидят комары, привлеченные запахом человека.
В 160 километрах от Верхних Контор, ниже устья реки Ва навары, мы добрались до следующей фактории. Почти все фактории на Подкаменной Тунгуске были недавно отстроены, новые избы белели на берегу среди темной тайги. Обычно это были две или три избы: дом заведующего, склад и дома других сотрудников фактории.
Наш приезд представлял для жителей фактории большое событие: илимки с грузом снизу уже давно прошли, и больше гостей в этом году летом не ожидали, разве только проплывут вниз пустые лодки. Заведующий факторией принимал нас с по четом и угощал, чем только мог: на столе появлялись соленая рыба, икра, соленые грибы, белые булочки или шаньги, иногда сметана, а по осени варенье из голубики — основной ягоды на берегах Подкаменной Тунгуски:
В Ванаваре мне предстояло заняться одним интересным делом: перед моим отъездом из Москвы А. В. Вознесенский, известный климатолог и сейсмолог, долгое время заведовавший Иркутской метеорологической обсерваторией, обратил мое внимание на то, что к северу от Подкаменной Тунгуски, в бассейне Ванавары должно находиться место падения большого Тунгусского (или, как его тогда называли, Хатангского) метеорита, пролетевшего с юга через Средне-Сибирское плоскогорье
30 июня 1908 года. Тогда еще не было никаких точных данных о месте его падения, но А. В. Вознесенский, сопоставив все сведения, полученные Иркутской обсерваторией от ее корреспондентов о направлении полета метеорита, пришел к выводу, что он упал к северу от Подкаменной Тунгуски, приблизительно в бассейне Ванавары. В 1921 году Л. Кулик, собиравший в За падной Сибири сведения о падении метеоритов, получил сооб щение, что метеорит 1908 года упал в районе реки Ванавары. Метеорит этот был совершенно исключителен по интенсивности световых, звуковых и сейсмических явлений, которые его сопро вождали, и поэтому очень важно было установить место его падения.
Уже при расспросах на Ангаре я выяснил, что гул от взрыва или падения метеорита был слышен во всех деревнях от Дворца до Пановского. С северной стороны домов дрожали стекла, падали с полок вещи; в одном случае лошадь, на которой ехали, упала. В фактории Тэтэрэ видели на севере огненные столбы.
В фактории Ванавара во время нашего приезда было несколько эвенков, которых я и стал расспрашивать о метеорите. Но все опрошенные мною не видели лично, как и где упал метеорит. Они знали только, что в этот день был повален лес на пространстве примерно в 680 квадратных километров, имеющем форму круга. Площадь эта находилась не на реке Ванаваре, а на реке Чамбе, впадающей справа в Подкаменную Тунгуску в 30 километрах ниже. Эвенки нарисовали мне карту этого участка — область поваленного леса лежала на правом берегу реки Чамбе и захватывала ее притоки Хусму (Хушмо), Илюму и Макетту.
Я долго расспрашивал эвенков, и мне казалось, что они скрывают место падения метеорита, считая его священным. Про одного из эвенков заведующий факторией рассказывал, что тот видел яму, пробитую метеоритом, но этот эвенк сказал мне при опросе, что он такой ямы не видел, а говорит со слов других эвенков, кочующих по Чамбе.
Только эвенк Илья Потапович, живший в фактории Тэтэрэ, дал более определенные сведения. Он рассказал, что его брат жил во время падения метеорита как раз на этом участке, и его чум "взлетел на воздух, как птица", олени частью разбежались, а частью были убиты падающими деревьями, а брат от испуга лишился языка на несколько лет. На том месте, где упал ка мень, есть яма, а из нее течет ручей в Чамбе.
Как сообщали эвенки, место падения метеорита отстояло от устья Чамбе на четыре дня пути на берестянке, то есть прибли зительно на 100 километров. Зимой можно было проехать на оленях без дороги по прямому направлению за три дня. Эвенки соглашались показать мне площадь с поваленным лесом. Для этого надо было поехать с одним из них на берестянке сначала вниз по Подкаменной Тунгуске, потом вверх по Чамбе и дальше пешком, в верховья Хушмо, где был центр захваченной бурело мом площади.
Сначала я хотел поехать к месту падения метеорита, но потом рассчитал, что путь туда и обратно займет не меньше десяти дней. Нам предстояло изучить Подкаменную Тунгуску на протяжении еще 1300 километров. На этот большой маршрут требовалось много времени, а осень уже не за горами. Между тем кратковременное посещение места падения метеорита не могло дать серьезных научных результатов: я увидал бы толь ко лес, поваленный в разные стороны; поиски в тайге на такой большой площади обломков метеорита или ям от его падении (которых эвенки не могли указать) требовали много времени и участия многих сотрудников. Поэтому с большим огорчением пришлось отказаться от поездки на Чамбе и продолжать свои геологические исследования.
Будущее показало, что я был прав в этом решении. Несколько специальных экспедиций Л. Кулика, снаряженных для поисков Тунгусского метеорита, работавших в бассейне Чамбе несколько лет — в 1927, 1928, 1929—1930, 1937—1938 и 1939 годах, не смогли найти ни кусков метеорита, ни впадин от его падения. Даже аэросъемка 1937—1938 годов могла обнаружить лишь поваленный взрывом метеорита лес, и только ориентировка стволов, лежащих по радиусам, исходящим из одного центра, указывала на возможное место падения.
Напротив фактории Ванавара мы изучали небольшое место рождение угля, интересное по влиянию на его состав жилы траппа, и при этом едва не искупались. Наша берестянка стала расползаться по швам; оттого ли, что мы ее слишком перегибали, вытаскивая на берег; или оттого, что смоляная заварка была слишком стара, но при переправе через реку она вдруг стала наполняться водой. Едва-едва успели мы догрести до берега и вылезли из лодки совершенно мокрые. Ванаварские эвенки пришли к нам на помощь и согласились дать взамен маленькую, двухместную берестянку. С этой лодкой мы обращались уже очень осторожно, и она прослужила нам до осени.
Ниже Ванавары находится первый ив семи больших порогов Подкаменной Тунгуски — Чамбенский. Здешние пороги от личаются от большинства ангарских тем, что почти все они образовались при пересечении рекой полого падающих пласто вых интрузий траппа и поэтому имеют большое протяжение. На Ангаре такие пологие интрузии, как описано выше, образуют лишь самые длинные пороги — Долгий и Шаманский.
Чамбенский порог имеет очень крутой уступ. Илимка и ее лоцман блестяще выдержали это первое испытание, но Иван Парфенович сильно волновался. В особенности стал он беспо коиться перед порогами нижнего течения, которые знал плохо, и иногда мы с ним ходили по берегу вперед, чтобы посмотреть, как идет слив воды. Иван Парфенович в порогах становился на коленях на кормовой конец каюты, чтобы лучше видеть камни, а я, сидя на носовом конце каюты, передавал его приказания студентам, которые гребли двумя тяжелыми веслами.
На 1235-м километре от устья находится опасный порог Панолик. Летом на нем мало воды, и во многих местах выступают камни. При сплаве наша илимка несколько раз стукнулась дном о камни, но мощное течение пронесло лодку благополучно.
Немного ниже порога мы пристали к фактории Панолик, расположенной в понижении берега. Было уже поздно, и после сильного нервного возбуждения, связанного с сплавом через порог, мы с удовольствием заночевали вблизи фактории.
Утром к нам присоединился шестой спутник: за нашей илим кой по берегу побежала пушистая черно-белая лайка заведующего факторией. Зверовые сибирские лайки не любят сидеть дома, и когда они видят проезжающего мимо человека с ружьем, они охотно убегают за ним поохотиться. Эта лайка начала "облаивать" для нас дичь — уток и глухарей. Пришлось мне, чтобы не обмануть ее надежд, подъезжать на берестянке то к одному, то к другому берегу (она несколько раз переплывала через реку) и пробираться в тайгу на звуки ее лая. За день я убил несколько уток и двух глухарей; по третьему я, к своему стыду, промазал, хотя он спокойно сидел на сосне и, ско сив круглый глаз и наклонив голову, смотрел на докучную собаку.
Эта дичь была большим подспорьем в нашем хозяйстве: за отсутствием мяса и консервов наше меню все время ограни чивалось кашей. Разделив с нами сытную трапезу, лайка ночью убежала обратно в Панолик.
Ниже Панолика долина Подкаменнои Тунгуски расширяется, берега плоски и низки. На 1155-м километре расположен соляной завод, принадлежавший тогда Кежемекому обществу потребителей. Крестьяне приезжали туда из села Кежма с Ан гары и выпаривали соль из рассола. Соленая вода вытекает здесь в нескольких местах из обрыва берега, но для завода ее качали насосами из двух колодцев. Рассол, по-видимому, поступает по тектоническим трещинам из лежащих в глубине под тунгусскими отложениями соленосных кембрийских или силурийских пород. Соль сплавляют весной на баржах до Енисея, а зимой вывозят на Ангару санным путем.