Олдридж Джеймс. Дело чести

   — Передайте от меня инглизи благодарность, — сказал шофер Елене. — Он замечательный человек, Пожалуйста, скажите ему это. Мы еще выиграем вместе войну. Он настоящий молодчина, знает автомобиль, как свои пять пальцев.
   — Я все передам ему, — обещала Елена. — До свиданья! Желаем вам благополучно добраться до места.
   — Смотрите, чтоб вас не накрыли немцы в Триккала! — кричали им вслед шоферы потрусливее.
   — Что они говорят? — спросил Тэп.
   — Они благодарят вас, — сказала она.
   — И все? А мне показалось, что он произнес целую речь.
   — Нет, это все, — сказала Елена.
   Тэп отпустил тормоз, и они стали спускаться вниз.

22

   Был только мрак и белый луч света, выделявший дорогу, по которой они медленно спускались с высокой горы. Была грязь, такая жидкая, что она забрызгивала ветровое стекло, а растекающиеся капли дождя дважды покрывали холодное стекло сеткой инея. Был ветер, шум которого стоял у них в ушах, и было слышно, как он хлещет машину, так как ехали они очень медленно. Они ехали медленно потому, что Тэп выбился из сил и у него так онемела рука, что он перед каждым поворотом останавливал машину. Прошло очень много времени, пока горный проход остался позади. Квейль заснул здоровым сном, но он тоже был обессилен. Елена не хотела будить его и сама по временам засыпала. Только большой грек на переднем сиденье, рядом с Тэпом, не смыкал глаз. Он один торопился.
   Дважды они останавливались из-за того, что Тэп чувствовал в руке полнейшее онемение и еле мог пошевелить ею, и Елена просыпалась, и выходила из машины, и растирала ему руку, и он искал ее нежности, потому что нуждался в ней, а она осторожно отстранялась от него, и он не чувствовал себя с ней вполне свободно.
   Под утро Квейль проснулся. Его уже не тошнило, и ему было холодно, так как жара у него больше не было.
   — Я хочу есть, — сказал он. — Найдется у нас что-нибудь поесть, Елена?
   Елена спала, но при этих словах проснулась.
   — Пусть лучше много не ест. Его опять стошнит, — сказал большой грек.
   — Остановимся и поедим, — предложил Тэп.
   — Хочешь, я сменю тебя на время? — спросил Квейль.
   — Нет, я чувствую себя хорошо.
   — А ты выдержишь? Нам надо спешить. Выдержишь?
   — Конечно.
   — Я немного поем и сяду за руль. Как ты себя чувствуешь?
   — Хорошо. Рука одеревенела, но в общем чувствую себя хорошо.
   Квейль съел кусок хлеба с сыром, который дала ему Елена. Он попросил еще, но она сказала, что ему это повредит, и он не стал настаивать. Потом попросил Тэпа остановить машину и вышел. Он чувствовал слабость в ногах и горький вкус во рту.
   — Рад, что вам лучше, — сказал большой грек, когда он сел за руль.
   — Спасибо, — ответил Квейль.
   Он включил передачу, и все почувствовали перемену, потому что он уверенно и быстро повел машину под уклон, не останавливаясь на поворотах и объезжая греческие транспорты без осложнений.
   Понемногу занималась заря, наступало утро. Когда стало светло, глазам Квейля открылся извилинами сбегающий в долину отлогий спуск и дальше — равнина. Ему был приятен этот переход от возвышенностей к равнине и чувство спокойной уверенности от того, что земля стала ровной и на минуту это дало ему ощущение счастья.
   — Как вы думаете, далеко еще до Триккала? — спросил он бородатого грека.
   — Сперва надо проехать Калабаку. Всего будет миль двадцать…
   — Вы думаете, в Триккала немцы? — спросил Елену маленький грек.
   — Не знаю, — ответила она. Потом обратилась к Квейлю: — По-твоему, в Триккала немцы?
   — Не знаю. Может быть, — ответил он. — Скоро увидим.
   — Все дрожишь? — спросил большой грек маленького.
   — Просто я осторожен. Инглизи — такой безрассудный.
   — Хорошо, что инглизи не понимает твоих слов и не знает, что ты так трусишь.
   — Я не трушу. Говорю тебе, не трушу.
   — Оставьте его в покое, — сказала Елена большому греку.
   — А чего он трусит?
   — Я не трушу, — возразил маленький грек. — Мне так же необходимо в Афины, как и тебе. У меня там жена и дети. Мне необходимо туда, как и тебе. Я не трушу. Но я осторожен.
   — Осторожен, как пуганая ворона.
   — Перестаньте, пожалуйста, спорить, — сказала Елена. Они не обратили на ее слова никакого внимания.
   — Кто-нибудь должен быть осторожен за всех. На тебя рассчитывать не приходится.
   — Осторожность нужна женщинам в постели.
   — Ты бунтовщик.
   — Во всяком случае, винтовку сберег.
   — А голову, видно, потерял.
   — Неужели вы не можете вести себя, как разумные люди? — сказала им Елена.
   — У него нет разума, — заявил маленький грек.
   — А у тебя какой разум, если ты женился и народил детей?
   — У них побольше разума, чем у тебя. Ребенок умней тебя.
   — А ты, конечно, самый умный в семье?
   — О чем они тараторят? — спросил Тэп у Елены.
   — Так. Просто спорят. Пусть себе… — ответила она.
   — О чем они спорят? — спросил Квейль.
   — Пустяки. Сперва разговор шел о немцах в Триккала. А теперь перешел на личности.
   — Скажите им: если немцы в Триккала, значит, они там. Вот и все.
   — Это не поможет. Разговор перешел уже на совсем другие темы, — ответила Елена.
   — Нечего сказать, из хорошей ты, видно, семьи, если говоришь так, — продолжал маленький грек.
   — Тебе, кажется, знаком этот язык.
   — Я проходил мимо золотарей и слышал такой разговор.
   — Не в выгребной ли яме ты сидел в это время?
   — Если бы я там был, то наверно встретил бы тебя! — крикнул маленький грек.
   — Это, должно быть, была просто свалка для дезертиров.
   — Я не дезертир! — завопил маленький грек. Они уже оба кричали.
   — А кто же ты?
   — Если я — дезертир, то и она тоже.
   — Она — сестра при инглизи. Может быть, и ты тоже?
   — Перестаньте, — сказала Елена. — Будет вам. Никто из вас не дезертир. Успокойтесь на этом.
   — Да что это такое в самом деле! — воскликнул Тэп по-английски. — Замолчат они когда-нибудь?
   Спор продолжался, торопливый, громкий, ожесточенный, и наконец перешел в открытую перебранку.
   — Все спорят, — сказала Елена.
   — Скажите им, что мы их выкинем, если они не перестанут, — заявил Тэп.
   — Не говорите им ничего, — неожиданно вмешался Квейль.
   — Они мне осточертели, Джон, — настаивал Тэп.
   — Не придирайся, Тэп. Они просто делают практические выводы из своих мировоззрений. Оставь их.
   — Их мучает беспокойство, — объяснила Тэпу Елена. — Они оба боятся, что их будут обвинять в дезертирстве.
   — Передайте ему, что мы не считаем его дезертиром, — сдержанно обратился Квейль к большому греку. — Мы не считаем ни одного из вас дезертиром. Вы отвоевали, вот и все.
   — Мы только начинаем воевать, — спокойно ответил грек.
   — Может быть, — вмешалась Елена. — Но это будет уже другая война. Скажите ему, что инглизи не считает его дезертиром.
   — Скажите вы.
   — Это будет не одно и то же.
   — Я не могу. Прошу прощенья, инглизи.
   — Вы дьявольски упрямы, — заметил Квейль.
   — Это признак, что я хороший грек.
   — Хороший или нет, но вы можете передать.
   — Прошу прощенья, инглизи.
   Теперь все были сердиты. Все говорили быстро, без пауз, с жаром. Отношения стали натянутыми. Вслед за последними словами большого грека наступило молчание, но в нем не было мира и спокойствия.
   Они продолжали ехать в молчанье. Вокруг была зеленая равнина, и жара, и ряд чахлых тополей, кое-где тянувшихся по обочинам дороги, и сухие колеи, бороздившие землю, и платаны, и открытая даль. Стояла тишина, и не было никакого движения. Не было войны. Не было ничего. Они просто совершают мирную прогулку в теплом краю, и нет никакой опасности и никакой спешки, и хорошо так жить — без спешки и без напряжения.
   — Это мне не нравится, — сказал Тэп.
   Не так просто было разрядить напряжение, которое владело ими вот уже полчаса.
   — Что?
   — Дорога совершенно пуста. А тут должны бы быть греки или кто-нибудь.
   — Они эвакуировались.
   — Да, но кто-нибудь должен же быть. Мне это не нравится.
   — Чем же ты это объясняешь?
   — Слишком тихо кругом. Можно подумать, что вот-вот появятся немцы. Что тут все уже ждет их.
   Их мучило беспокойство, пока они не увидели на дороге крестьянина с овцами. Они остановились и стали расспрашивать его, где весь народ и почему на дорогах пусто, и он ответил, что люди ушли в горы. Да, в горы.
   Дорога была теперь прямая, сидя возле мотора, Квейль как следует прогрелся и опять почувствовал себя хорошо, а ровный отчетливый стук мотора действовал так же, как тепло. Местами дорога была попорчена, и Квейлю приходилось замедлять ход, но большую часть пути он вел машину на хорошей скорости.
   — Если бы немцы были близко, они двигались бы по этой дороге, — сказал он Тэпу.
   — Возможно, — ответил Тэп. — Спроси у грека, где это место.
   — Где, по-вашему, Калабака? — спросил Квейль большого грека.
   — Там, где среди равнины возвышаются скалы. Отсюда видно. Вон там, вдали.
   Квейль нагнул голову и слегка отпустил педаль, замедлив ход машины: он увидел высокую серую скалу впереди и бегущую к ней прямую черту дороги. Он откинулся на спинку сиденья и опять крепко нажал педаль. Мотор кашлянул. Квейль чуть отпустил педаль. Мотор резко закашлял, остановился, опять начал работать и опять замер.
   Наконец машина остановилась, так как мотор окончательно заглох.
   — Вы уже влили запасной бензин? — спросил Квейль.
   — Нет. Он здесь, — ответил Тэп.
   — Достаньте его. В баке пусто.
   Маленький грек и Тэп подняли стоявшие в машине бидоны. Квейль открыл бак. Потом достал из кармана отвертку и пробил отверстие в крышке бидона.
   — Солнце, — сказал Тэп. — Как хорошо!
   — Да. Этих двух бидонов нам хватит миль на пятьдесят. До Триккала доедем.
   — Может быть, достанем немного в ближайшем городе.
   — Сомневаюсь.
   — А ведь забавно, Джон…
   Тэп засмеялся.
   — Ты что?
   — Разве не смешно? Мы с тобой, словно пара подстреленных уток. Хикки покатился бы со смеху, если б увидел нас.
   — Интересно, где сейчас наши?
   — Летают где-нибудь. Надеюсь, что вернулись в Египет.
   — Не думаю, — заметил Квейль. — А в общем какая разница?
   — У Хикки теперь, наверно, куча новичков.
   — Как раз то, что он любит.
   Квейль тихонько засмеялся и поднял второй бидон, чтобы перелить горючее в бак.
   — Что-то будет, когда он тебя увидит, — сказал Тэп.
   — Надеюсь, что они получили наконец самолеты. Может быть, «Харрикейны».
   — Ты не сразу сможешь летать.
   — Ты не поверишь, но я совершенно здоров.
   — Ты действительно хочешь жениться на ней? На Елене?
   Квейль быстро взглянул на него. И наклонил бидон немного сильнее:
   — А что?
   У него опять возникло прежнее ощущение, которое он испытывал в госпитале. Была какая-то неясность и какое-то странное чувство — Тэп и Елена, — которого он не мог определить. Квейль вылил остатки бензина в бак и отбросил бидон. Оглянулся по сторонам и сказал Тэпу:
   — Надо бы достать воды для радиатора.
   Тэп подошел к придорожной канаве и сказал Квейлю, что там есть грязная вода. Квейль кинул ему бидон, и Тэп пополз по откосу, чтобы набрать воды. Он вернулся весь мокрый. Квейль взял у него бидон и наполнил радиатор. Пока Квейль возился, Тэп стоял рядом с ним.
   — Как ты поступишь с Еленой, если нам придется уезжать?
   — Из Греции?
   — Да.
   — Возьму с собой.
   — На «Гладиаторе»?
   — Не все ли равно, Тэп. Способ найдется. А если нет… ну, что ж, улечу с ней на «Гладиаторе».
   — В Египет? Жен туда не пускают. Всю последнюю партию отправили домой.
   — Там на месте увидим. Садись, не будем терять времени.
   Елена ходила в рощу и теперь возвращалась обратно. Квейль смотрел, как легко она идет по дороге. Она раза два тряхнула головой, чтобы откинуть назад волосы. Она, очевидно, умылась и причесалась, потому что лицо у нее блестело. Он улыбнулся ей, сразу оживившись. Она ответила улыбкой и, подойдя к нему, взяла его под руку, и вложила свои теплые пальцы в его ладонь.
   — У тебя уже не такое черное лицо, — сказала она и улыбнулась.
   — Больше не болит.
   — Дай я перебинтую тебе голову. У меня бинт в кармане.
   — Потом, — ответил он. — Как ты себя чувствуешь?
   — Хорошо. Трудно поверить, что здесь где-то война.
   — Тэп находит, что кругом слишком спокойно.
   — Может быть. Но я надеюсь, что все пройдет благополучно.
   И опять они сидели в машине и мчались по грязной дороге. Вдруг Квейлю показалось, что он слышит гул самолетов. Он поспешно остановил машину и быстро огляделся по сторонам, но никаких самолетов не было. Скалы были уже так близко, что тень их падала на обсаженную тополями белую дорогу. И тут Квейль увидел самолеты. Они летели низко. Это было крупное соединение. Он остановил машину, и все вышли.
   — Что за самолеты? — спросил Тэп.
   — Не знаю. Похожи на «Бленхеймы», но их у нас не так много.
   — Летят на юг.
   — Садитесь. Поедем. Они пройдут стороной. Это — первые за весь день. Хорошо бы растянуть бензин до тех пор, пока не достанем еще. Может быть, найдем в этом городе.
   Впереди виднелись очертания деревянных и каменных домов Калабаки и высоко на скалах здания монастырей.
   Они уселись в машину и снова тронулись в путь.
   Въехав в город, они сразу увидели, что он разрушен, как Янина, и белый дым еще ползет по тлеющему дереву. Торчали обнаженные скелеты зданий. На дороге лежали черные кучи обожженного камня, деревья стояли с обломанными сучьями. Нигде не было ни души, всюду валялись длинные бахромчатые обломки расщепленных деревьев, холодный воздух был тих и неподвижен под жаркими лучами солнца.
   — Здесь ничего не найдем. Все разбомбили, — сказал Квейль, когда путь им преградило лежащее поперек дороги бревно. Квейль и большой грек откинули его в сторону.
   — Нам нужно еще бензину, — обратился Квейль к большому греку. — Не знаете, где бы достать?
   — Можно поискать здесь.
   — Спросите малыша.
   Большой грек спросил маленького, и маленький грек сейчас же оживился, потому что с ним заговорили просто, без вражды, и вышел из машины улыбаясь.
   — Где-нибудь здесь найдется, — сказал он. — Надо поискать.
   — Ну что ж, — согласился Квейль. — Давайте поищем. Скорее всего он будет в бидонах, а не в бочках. Пять минут сроку. Больше нельзя. Надо попытать счастья. Ты побудь здесь, Елена. Скажи, чтобы они шли искать. Бидоны или бочки.
   Елена передала это грекам, и мужчины пошли по разрушенной черной дороге, разошлись в разные стороны у развалин на краю городка и приступили к поискам.
   В городке все вымерло, — не осталось ни души. Ни души, и великое молчание висело над ними. Маленький грек очень удивился, увидев старика, одиноко сидящего на груде развалин; глаза у него были широко раскрыты, на лице написано недоумение.
   — Эй, отец, — крикнул маленький грек. — Где же народ?
   Старик промолчал, потом поглядел на него ничего не выражающим взглядом.
   — Ушли все в горы, — безучастно произнес он.
   — А тебя оставили?
   — Я стар.
   — Что же ты сам не ушел?
   — Я стар, — повторил он.
   — Не знаешь, где бы достать бензину? — спросил маленький грек.
   — Я стар, — послышался прежний бесстрастный ответ.
   Маленький грек поглядел на старика, щелкнул языком и пошел прочь.
   Квейль пробрался между развалинами маленького дома на задний двор, где стояли проволочные курятники и валялась на земле всякая домашняя утварь и обломки столов и стульев. Поблизости никого не было. Он поглядел вверх, на монастыри, и подумал — нет ли кого-нибудь там?
   Елена стояла возле автомобиля и тоже удивлялась окружающей тишине. Ей было неприятно, что кругом так тихо, а Квейль куда-то ушел. И это был не простой женский страх. В этой тишине было что-то тревожное и безнадежное, как там, в госпитале. Какое-то ожидание. В этом разрушенном городе можно было осязать тишину, как могла она осязать ее в охваченном сумятицей госпитале. Это было то же самое. И действовало угнетающе. Самая пустынность места угнетала. Елена чувствовала, как тишина проникает в нее, — как вдруг вернулся Тэп.
   — Ничего нет, — сказал он. — Даже еды.
   — Насколько нам хватит бензина?
   — Может быть, до ближайшего местечка. Здесь такой вид, как будто все разом сорвались с места и ушли.
   Вернулся большой грек. На ходу он вытирал руки о штаны.
   — Если бы мы были не так далеко от Германии и могли сделать то же самое с их городами! — сказал он Елене.
   — Вы нашли горючее?
   — Ни капли. Мне показалось, что я вижу бидон, но это оказался человек, совсем раздавленный.
   И он опять вытер руку.
   — Ничего нет, — вернувшись, сказал Квейль.
   Теперь не хватало только маленького грека.
   — Может быть, он решил бросить нас, — сказал большой грек, садясь в машину.
   — Он этого не сделает, — возразила Елена. — И, пожалуйста, не трогайте его. Он уже немолод, и ему больше подходит сидеть дома. Не трогайте его.
   Но маленький грек явился, и Елена еще раз мысленно отметила маленькое лицо, упрямые глаза над сморщенным носом, щеки, изборожденные морщинами, жесткие черные волосы на голове и в бороде, и миниатюрную, сутулую фигурку. Он подошел, спокойно моргая глазами; не говоря ни слова, он сел в автомобиль. Квейль запустил мотор и сейчас же тронул машину. Он повел ее не очень быстро, — стараясь не расходовать слишком много бензина. Они пересекли длинную тень, отбрасываемую скалой и монастырями на ее вершине, и снова выехали на ровную дорогу, бежавшую через небольшие мосты, вокруг которых зияли бесчисленные воронки; впрочем, вдоль всей дороги виднелись теперь свежие воронки от пятидесяти— и стофунтовых бомб.

 

 
   И снова была тишина. Вокруг во все стороны тянулась равнина, и зеленое пространство спокойно бежало по обе стороны машины. Они проезжали один небольшой мост за другим, и Квейль всякий раз ждал, что мост взорван, но все мосты были целы. Длинный канал, извивавшийся по одну сторону дороги, пострадал от легких бомб, но и тут серьезных повреждений не было.
   Тишина водворилась и в автомобиле. Теперь они время от времени пересекали железнодорожные пути, и это уже было похоже на возвращение в населенную область. Под конец-они увидели крестьяне овцами. Тэп хотел остановиться, чтобы Елена расспросила их о немцах.
   — Может быть, они знают.
   — Вряд ли, Тэп, — заметил Квейль. — У нас нет времени. Мы почти израсходовали бензин.
   — Будем надеяться, что его хватит до ближайшего местечка, — ответил Тэп.
   — Может быть, там австралийцы.
   — Мне кажется, здесь проходил греческий фронт.
   — Боюсь, что все это кончится новым Дюнкерком, — спокойно произнес Квейль.
   — Это просто ужасно… Но что мы могли поделать, черт возьми!
   — Не знаю, — ответил Квейль. — Но что-то у нас неладно.
   — Пожалуй. У нас нехватка вооружения.
   — Не только это.
   — И людей не хватает. И потом у нас не было фронта. Подумать только, как рухнула Франция… я до сих пор не могу опомниться.
   — Не думаю, чтобы это имело значение, — заметил Квейль.
   — Ну как же, — возразил Тэп. — У нас был бы фронт.
   — Все равно, ничего не получилось бы.
   — Почему же никто не принимает мер?
   — Не знаю, — ответил Квейль. — Не знаю.
   Теперь они чаще пересекали рельсовые пути, и деревья по обе стороны полотна тянулись четко очерченной линией. Они проехали по пустынной грязи разрушенной бомбами деревни. Деревня была безлюдна, и тут Квейль в первый раз увидел сломанный тополь, ветви которого хлестнули по ветровому стеклу, и это зрелище ему не понравилось. Слева горы рисовались отчетливо, справа они были в дымке — и там среди деревьев виднелась река.
   Около полудня Квейль опять услыхал гул бомбардировщиков. Он остановил машину, стал на подножку и поглядел на небо. Он увидел, что самолеты летят вдоль дороги со стороны ущелья, прямо на них. Самолеты, ничего не опасаясь, шли очень низко.
   — Лучше выйти из машины, — сказал Квейль Елене. — Скажи остальным.
   — Неужели они собираются бомбить нас? — спросил маленький грек, когда стал явственно слышен шум моторов.
   — Не знаю, — ответила Елена. — Конечно, нет. Они, наверно, даже не видят нас.
   — Выходите из машины, — сказал ей Тэп.
   Они перебрались через придорожную канаву и пошли по зеленой пшенице. Квейль, шагая, смотрел на самолеты. Было ясно, что они летят вдоль дороги. Их было около двадцати; они были построены четырьмя клиньями — по звеньям.
   — Они летят вдоль дороги, — сказал Тэп.
   — И, видимо, считают себя хозяевами положения, если летят так низко, — заметил Квейль.
   Маленький грек стал возле Квейля. Он чувствовал себя в безопасности рядом с ним и проникся полным спокойствием, когда Квейль оперся рукой о его плечо. Он смотрел на бомбардировщики вместе с Квейлем.
   — Айропланос, — сказал он Квейлю и улыбнулся. — Инглизи?
   Он знал, что это не так.
   — Нет, — ответил Квейль; он улыбнулся маленькому греку. — Германос.
   Маленький грек плюнул и опять поднял взгляд к небу. Самолеты были почти над ними. Равномерный гул стлался и разбегался по земле.
   — Лучше ляжем, а то как бы они не скинули шальную, — сказал Квейль.
   Они опустились в зеленую пшеницу и стали следить за бомбардировщиками, проходившими на высоте около тысячи футов прямо над ними. Прошла первая группа, и они ясно увидели черный крест на фюзеляже, и крылья, и тревожные, угрожающие силуэты машин.
   — Дьявольски держат строй, — произнес Тэп.
   — У них хорошие летчики, — ответил Квейль.
   Над ними проходила вторая группа. Большой грек поднял винтовку, прицелился, сделал поправку на отклонение и выстрелил. Квейль и Тэп следили за самолетами и не видели его приготовлений; они услыхали только выстрел.
   — Ради бога! — воскликнул Квейль. — Что вы делаете? Хотите, чтобы они все накинулись на нас? Уберите эту проклятую штуку.
   Большой грек поглядел на него и опустил винтовку.
   Квейль не отрывал глаз от бомбардировщиков. Прошла третья группа.
   — Слава богу, не заметили.
   — Наверно, заметили, но заняты другим. Сумасшедший дурак.
   — Что они могли сделать? — спросила Елена.
   — Не знаю, — ответил Тэп. — Могли сбросить фугаску.
   — Что?
   — Бомбу. Они не любят, когда в них стреляют из винтовок, — пояснил Квейль.
   — Прошу прощения, инглизи, — сказал большой грек. — Я не мог спокойно смотреть, как они тут летают.
   — Понимаю, — ответил Квейль. — Но хорошо все-таки, что они не обратили внимания.
   Они пошли обратно по пшенице.
   — Хорошая пшеница, — заметил большой грек по-гречески.
   Маленький грек теперь чувствовал, что он не хуже других, и был настроен благодушно.
   — Ей не суждено сделаться хлебом, — сказал он.
   — Времени еще много, — возразил большой грек. — До жатвы еще далеко.
   Он срывал длинные зеленые колосья на ходу.
   — И тогда она достанется немцам.
   — Да.
   — Ты знаешь толк в пшенице?
   — У моего отца была земля. Помню, ребенком я видел такую пшеницу.
   — Мне никогда не приходилось видеть пшеницу так близко, — сказал маленький грек.
   — Это хорошая пшеница. Нынешним летом пшеница хорошо уродилась.
   Теперь маленький грек был счастлив; он протянул руку, чтобы помочь большому перебраться через канаву. Большой грек отказался от помощи, но маленький грек не обиделся и спокойно сел в машину.
   Они продолжали свой путь под ровный, однообразный гул мотора; и в машине была жара; и была спешка и тревожные мысли о том, хватит ли бензина только до Триккала или и дальше, потому что немцы, наверно, уже подходят туда.

 

 
   Цель была уже близка; всякий мог это заметить. Вот группа тополей, вот платаны, а частые рощи больше всего говорят о близости города.
   — Уже Триккала, — сказал Тэп.
   — И опять бомбардировщики.
   Квейль увидел их сквозь ветровое стекло. Все вышли из машины и сошли с дороги. Это была новая группа самолетов.
   В Триккала тоже не оказалось жителей. Проехав через город, Квейль взял направление на юг.
   — Какой следующий город? — спросил Тэп.
   — Лариса. Не знаю, как мы туда доберемся, — тихо ответил Квейль. Тэп сидел теперь рядом с ним, на переднем сиденье.
   Они переезжали какую-то реку по поврежденному бомбами маленькому мосту, когда Квейль вдруг заметил, что мотор чихает, хотя продолжает работать.
   — Долго не протянет, — сказал Тэп.
   — Миль тридцать от Триккала мы, наверно, проехали, — ответил Квейль.
   — Что мы будем делать, если машина станет?
   — Если дотянем до Ларисы, тогда не страшно.
   Квейль обтер руками рулевое колесо, скользкое от пота. Он прищурил глаза, чтобы дать им отдых от солнца, испещрявшего взгорье длинными тенями деревьев. Наверно, Лариса уже недалеко. Если бензина хватит хоть не надолго, они скоро будут там. Квейль не хотел верить, что там немцы.
   Дорога делала, казалось, ненужные извилины и была совершенно пустынна. Квейль принялся считать про себя от одного до десяти и обратно, что-то неясно бормоча себе под нос. Местность гладко расстилалась по обе стороны дороги, пока тянущаяся с юга возвышенность внезапно не сузила пространство. До сих пор они ехали вдоль берега реки, а теперь пересекли реку и продолжали путь по возвышенности.
   — Я припоминаю эти места. Я бывала здесь. Лариса уже близко, — сказала Елена Квейлю.