Страница:
Она была простой человек, тетя Дуся, простой, но умный, знала: уважение людей в темноте да украдкою не найдешь.
Сам Семен Евграфович Жуков, председатель райисполкома, повез Анну по городу. Как ни разросся город, а жилья не хватало.
Теперь Анна поселилась недалеко от райкома. Две комнаты, кухня, прихожая.
— Это временно, Анна Андреевна, — утешил ее Жуков. — Будем подыскивать.
— Зачем? — возразила Анна. — Обойдемся.
— Тесно, — не соглашался Жуков. — Трое детей, муж, свекровь…
— Не трое, а двое. Третья в Пронске. Я человек неизбалованный.
Жуков хитренько на нее поглядел.
— Там будет видно…
Алексея не столько занимала квартира, сколько его будущая работа.
— На маслозаводе свободно место бухгалтера, — сказала Анна. — Иван Степанович предлагает его тебе. Я бы на твоем месте взяла.
— Ты берешь все, что ни предложат…
Алексей поворчал, потом пошел с Анной обедать, потребовал «сто грамм», повторил, смягчился, остался ночевать в городе и на другой день поехал с женой в «Рассвет» в спокойном и даже благодушном настроении.
Надежде Никоновне сказали, что надо собираться.
— А корову есть куда ставить? — осведомилась свекровь.
Алексей задумался. Про корову-то он и забыл! Но Анна, оказывается, отлично о ней помнила.
— Коровы не будет, — сказала она. — Все.
— То есть как не будет? — всполошилась свекровь. — Без коровы я не поеду!
— Не будет, — повторила Анна, глядя на мужа. — Это надо только представить! Новоизбранный секретарь перебирается в город и ведет за собой на веревке корову.
— Аня права, — сказал Алексей. — Нельзя с коровой.
— Все равно не отдам! — закричала Надежда Никоновна. — О детях нужно думать, а не о людях. Корова моя, я беру!
— Корова куплена на мои деньги, — медленно произнесла Анна, — и корова останется в колхозе.
— Вы не правы, мама, — сказал Алексей. — Конечно, вам будет скучно, но корову придется продать.
— Не продать, а отдать, — поправила Анна.
— Как — отдать?
— Очень просто. Бесплатно отдать колхозу.
— С какой стати?
Анна глядела как бы сквозь мужа. Она так стиснула губы, что они побелели, и Алексей только в этот момент понял, какая она упрямая Не жена, а какой-то дьявол Разве такая будет уважать мужа?…
Ему на помощь пришла Надежда Никоновна.
— Тебе и так сделали скидку! — крикнула она Анне. — Других берут с коровой, с избой! А тебя с каким приданым взяли? С девкой, да еще неизвестно чьей!
Анна точно окаменела. Она медленно пошла к двери. Алексей подумал, что она насовсем уходит. У него вдруг перехватило дыхание. Он не хотел ее терять Она нравилась ему теперь гораздо меньше, чем тогда, когда он женился, но он уже привык жить с ней, жить с ней ему было легче.
— Заткнись! — прикрикнул он на мать. — Не ты покупала…
Анна остановилась на пороге, посмотрела на мужа, на свекровь.
— Вот вам бог, а вот порог, — негромко, но очень отчетливо и удивительно спокойно сказала она. — Хотите жить по-своему, можете уходить.
Она вышла в кухню. Притихшие и нахохлившиеся, как воробьи, сидели у печки дети.
— Ниночка, — вполголоса обратилась она к дочери. — Сбегай, умница, за Василием Кузьмичом…
Ниночка вернулась вместе с Поспеловым. Он пришел встревоженный, нарочито спокойный, должно быть, Ниночка сказала что-то о ссоре Но в доме было тихо. Поспелов вопросительно посмотрел на Анну.
— Пройдемте в кухню, — пригласила она.
Свекровь сидела у стола, опустив голову. Алексей стоял у окна.
— Вот какое дело, Василий Кузьмич, — стараясь говорить как можно бодрей, обратилась к нему Анна. — Мы тут обсудили между собой и решили отдать Машку. Она еще добрая корова, послужит колхозу. Это наш, так сказать, подарок колхозу. За все доброе. Пришлите кого-нибудь сейчас с фермы, пусть заберут.
Сам Семен Евграфович Жуков, председатель райисполкома, повез Анну по городу. Как ни разросся город, а жилья не хватало.
Теперь Анна поселилась недалеко от райкома. Две комнаты, кухня, прихожая.
— Это временно, Анна Андреевна, — утешил ее Жуков. — Будем подыскивать.
— Зачем? — возразила Анна. — Обойдемся.
— Тесно, — не соглашался Жуков. — Трое детей, муж, свекровь…
— Не трое, а двое. Третья в Пронске. Я человек неизбалованный.
Жуков хитренько на нее поглядел.
— Там будет видно…
Алексея не столько занимала квартира, сколько его будущая работа.
— На маслозаводе свободно место бухгалтера, — сказала Анна. — Иван Степанович предлагает его тебе. Я бы на твоем месте взяла.
— Ты берешь все, что ни предложат…
Алексей поворчал, потом пошел с Анной обедать, потребовал «сто грамм», повторил, смягчился, остался ночевать в городе и на другой день поехал с женой в «Рассвет» в спокойном и даже благодушном настроении.
Надежде Никоновне сказали, что надо собираться.
— А корову есть куда ставить? — осведомилась свекровь.
Алексей задумался. Про корову-то он и забыл! Но Анна, оказывается, отлично о ней помнила.
— Коровы не будет, — сказала она. — Все.
— То есть как не будет? — всполошилась свекровь. — Без коровы я не поеду!
— Не будет, — повторила Анна, глядя на мужа. — Это надо только представить! Новоизбранный секретарь перебирается в город и ведет за собой на веревке корову.
— Аня права, — сказал Алексей. — Нельзя с коровой.
— Все равно не отдам! — закричала Надежда Никоновна. — О детях нужно думать, а не о людях. Корова моя, я беру!
— Корова куплена на мои деньги, — медленно произнесла Анна, — и корова останется в колхозе.
— Вы не правы, мама, — сказал Алексей. — Конечно, вам будет скучно, но корову придется продать.
— Не продать, а отдать, — поправила Анна.
— Как — отдать?
— Очень просто. Бесплатно отдать колхозу.
— С какой стати?
Анна глядела как бы сквозь мужа. Она так стиснула губы, что они побелели, и Алексей только в этот момент понял, какая она упрямая Не жена, а какой-то дьявол Разве такая будет уважать мужа?…
Ему на помощь пришла Надежда Никоновна.
— Тебе и так сделали скидку! — крикнула она Анне. — Других берут с коровой, с избой! А тебя с каким приданым взяли? С девкой, да еще неизвестно чьей!
Анна точно окаменела. Она медленно пошла к двери. Алексей подумал, что она насовсем уходит. У него вдруг перехватило дыхание. Он не хотел ее терять Она нравилась ему теперь гораздо меньше, чем тогда, когда он женился, но он уже привык жить с ней, жить с ней ему было легче.
— Заткнись! — прикрикнул он на мать. — Не ты покупала…
Анна остановилась на пороге, посмотрела на мужа, на свекровь.
— Вот вам бог, а вот порог, — негромко, но очень отчетливо и удивительно спокойно сказала она. — Хотите жить по-своему, можете уходить.
Она вышла в кухню. Притихшие и нахохлившиеся, как воробьи, сидели у печки дети.
— Ниночка, — вполголоса обратилась она к дочери. — Сбегай, умница, за Василием Кузьмичом…
Ниночка вернулась вместе с Поспеловым. Он пришел встревоженный, нарочито спокойный, должно быть, Ниночка сказала что-то о ссоре Но в доме было тихо. Поспелов вопросительно посмотрел на Анну.
— Пройдемте в кухню, — пригласила она.
Свекровь сидела у стола, опустив голову. Алексей стоял у окна.
— Вот какое дело, Василий Кузьмич, — стараясь говорить как можно бодрей, обратилась к нему Анна. — Мы тут обсудили между собой и решили отдать Машку. Она еще добрая корова, послужит колхозу. Это наш, так сказать, подарок колхозу. За все доброе. Пришлите кого-нибудь сейчас с фермы, пусть заберут.
XXXVI
Сперва Анне показалось, что ее работа в райкоме мало чем отличается от работы в отделе сельского хозяйства. Те же бумажки, те же заседания, то же сидение в канцелярии Но постепенно она начала улавливать разницу.
Для Анны ее новая деятельность была как бы скачком от арифметики к алгебре. До сих пор она оперировала простыми числами, и решение всех задач определялось элементарными правилами арифметики, теперь ей приходилось решать уравнения, иногда весьма сложные уравнения, приходилось извлекать корни и находить многие неизвестные.
Когда Анна училась в школе, алгебра при первом знакомстве поразила ее своей отвлеченностью, лишь постепенно она постигла конкретный характер ее обобщений. Так было и с партийной работой. Было множество частных случаев, они стекались в райком отовсюду, принималось множество частных и совершенно конкретных решений, но каждое частное решение было в то же время и обобщением, каждое решение, чего бы оно ни касалось, становилось одновременно формулой, дававшей направление последующим решениям. Но если математики имеют дело с числами и цифрами, партийные работники соприкасаются с реальными событиями и живыми людьми.
На этот раз Анна нелегко обживалась в Суроже. С первых же дней на нее легла громадная ответственность — она ее сразу ощутила, а знаний, опыта, умения разбираться в обстановке было еще недостаточно Иногда она ловила себя на том, что смотрит Тарабрину в рот, как делают это ученики, чающие от учителя истины.
Двоякое впечатление производил на нее Тарабрин С одной стороны, опытный работник, умеющий принимать решения и разбираться в людях. С другой стороны, с каждым днем ей юсе заметнее в нем какое-то окостенение В районе он работал давно, к нему все привыкли, и он ко всем привык и, главное, привык быть для всех непререкаемым авторитетом. Он был умен, это было несомненно, но, к сожалению, сам-то он думал, что его окружают разве что только не дураки.
Бюро райкома состояло из очень разных людей, был здесь и председатель райисполкома Жуков, казавшийся Анне добродушным и весьма покладистым человеком, и директор леспромхоза Ванюшин, как говорили, «самый богатый человек в районе», державшийся несколько особняком — леспромхоз был в районе наиболее рентабельным предприятием, подчиненным непосредственно области, и редактор газеты Добровольский, молчаливый, не в пример большинству журналистов, и, кажется, очень добрый человек, и третий секретарь Щетинин, сочетавший в себе прилежание и суетливость…
Все они казались неплохими людьми, со всеми можно было работать, но Анне претило, что все они слишком послушны Тарабрину. Во всяком случае, никто не пытался спорить с Тарабриным, если даже держался, как замечала иногда Анна, иного мнения.
Но хотя Анна осуждала в других эту черту, сама она тоже не решалась спорить с Тарабриным, чувствовала себя еще ученицей, только присматривалась к делам.
Как часто Анна чувствовала теперь, что ей не хватает ума, знаний. Многое надо было понять, и она принялась искать, кто бы мог объяснить ей происходящее. Она обратилась к Ленину. Это был родник, к которому она стала приникать все чаще. Раньше она читала его по обязанности. В техникуме. Перед вступлением в партию Теперь она обращалась к нему с интересом человека, ищущего правильного решения, и с каждым днем интерес этот усиливался Должно быть, для того чтобы понимать Ленина, нужно приобрести какой-то собственный опыт. Опыт жизни. Теперь она жила, читая Ленина, и именно Ленин, Анна отчетливо это понимала, во многом помогал разбираться ей в обстановке, и работать, и жить.
Весной между Тарабриным и Анной произошло первое столкновение. Полгода Анна ни в чем не осмеливалась ему перечить. Разумеется, он не говорил ничего такого, что шло бы вразрез с ее убеждениями. Все было разумно, правильно. Тарабрин, как и все, впрочем, работники райкома, стремился к успеху, не к личному успеху, разумеется, а к успеху района.
Он собирался на пленум обкома. Укладывал в папку материалы.
— Нашли время, — ворчал он. — Сев на носу, а тут пленум. Надо по колхозам ехать, а нас в Пронск. Очередная накачка. Разве может обком без накачки…
Перед ним сидели Анна и Щетинин. Тарабрин собирался и давал последние наставления.
— Анна Андреевна, медлить больше нельзя Все внимание севу. Возьмите под свой личный контроль. Звоните мне в Пронск по телефону. Каждый вечер передавайте сводочку. Меня не будет дня три-четыре. Было бы хорошо, если бы я перед возвращением мог доложить Петру Кузьмичу наши показатели. Контролируйте вспашку. Впрочем, вас не учить, вы агроном… — Он повернулся к Щетинину: — А вы, Павел Григорьевич, помогайте Анне Андреевне. Она человек новый. Это первый ее сев. Следите за сводками. Чтобы наглядная агитация не отставала. Передовики. Пусть Добровольский в газете…
Обычные указания! Щетинин к ним привык, они только для Анны звучали боевым призывом.
Тарабрин уехал. Щетинин пришел к Анне.
— Анна Андреевна, я в вашем распоряжении. — Он протянул ей бумажку. — Я тут набросал список. Всех, кого следует послать по колхозам. Почти все члены бюро, прокурор, из райисполкома. Обыкновенно Иван Степанович собирал всех перед отъездом, давал, так сказать.
— Накачивал?
Щетинин улыбнулся:
— Да, накачивал. И все разъезжались. До победного конца.
— Хорошо, — сказала Анна. — Оставьте у меня список.
— Медлить нельзя, Анна Андреевна. Собрать вечером или утром и пусть разъезжаются.
— Хорошо, Павел Григорьевич. Я хочу подумать Мы вернемся к этому через час…
Гончарова отличалась странностями. Все ясно, все шло заведенным порядком из года в год. Думать тут нечего Щетинин пожал бы плечами, но это было неуважительно, Анна Андреевна замещала Тарабрина, она могла пожимать плечами, а не Щетинин.
Анна осталась одна. Она позвонила. Она уже научилась вызывать звонком Клашу.
— Вот что… — сказала она. — Не пускайте ко мне никого. Я хочу подумать.
Это и Клашу удивило. Тарабрин запирался, чтобы писать доклад, готовить решение, говорить по телефону с Костровым. Но запираться, чтобы думать… Так он не говорил никогда.
Анна прошлась по комнате. Взад-вперед. За окном бушевал апрель Постукивал в окно. Падающими льдинками. Каплями. Воробьями. Скоро можно выставить зимние рамы…
Как она не любила, когда к ней в «Рассвет» приезжали всякие уполномоченные. «Товарищ Гончарова, пора сеять…» А она не знала, что пора сеять! «Анна Андреевна, пора косить…» А она не знала, что надо косить! Прокурор шел в поле и металлической линеечкой для черчения украдкой, чтобы не обидеть Анну, измерял глубину вспашки Точно она хотела кого-то обмануть и запахать свое поле на два-три сантиметра мельче, чем полагается! Точно она не была заинтересована в урожае! И вместо того, чтобы находиться в поле, она преподавала прокурору элементарные правила агротехники.
Нет, она никого не пошлет в колхозы. Ни Жукова, ни Щетинина. И не поедет сама. Зачем, например, приедет она сейчас к Поспелову? Да он оскорбится. Не доверяет, приехала проверять Челушкин и Кучеров в лепешку расшибутся, а докажут, что они и без Гончаровой умеют работать…
Но не все умеют работать. Хотят все, а умеют не все. По-настоящему, по-умному, по-научному умеют не все. Суть в этом, и этому ни Щетинин, ни она сама никогда и никого не научат. Ходить по пятам за бригадами — это еще не значит учить.
Нет, она никого не будет гонять по району Для чего Щетинину ночевать одетым в колхозе, помятым и невыспавшимся слоняться целый день по полям, а вечером передавать по телефону в райком, сколько засеяно га? Поспелов сделает это и без Щетинина.
Она опять вызвала Клашу.
— Клашенька, попросите Павла Григорьевича.
Он только и ждал приглашения.
— Когда же собирать, Анна Андреевна?
— Кого?
— Уполномоченных.
— Мы не будем их собирать…
Лицо Щетинина выразило полное недоумение.
— Я попрошу, Павел Григорьевич, срочно вызвать в райком полеводов и бригадиров из всех колхозов и совхозов, — твердо сказала Анна. — Скажем, на завтра утром.
— Сорвать их перед севом?
— Почему сорвать?
— А вы взвесили, Анна Андреевна?
— Павел Григорьевич, я ведь агроном и жила не в Москве, а в Мазилове, и я подумала о том, что было бы для меня полезно, продолжай я работать в колхозе…
Гончарова не отличалась опрометчивостью. Даже наоборот Щетинин не стал спорить.
Анна пригласила на совещание и Жукова, и Добровольского, она не хотела обособляться от других членов бюро, но она не хотела топтаться вместе с ними на месте.
Людей собрали в райком. Их было не так уж много. Полеводы, бригадиры да председатели некоторых колхозов, которые не удержались, явились без приглашения, хотели лично узнать, что нужно райкому от полеводов.
— Мы не будем посылать в этом году уполномоченных по колхозам, — сказала Гончарова. — Вы не дети и не нуждаетесь в погонщиках. Хотя для вас, может быть, хуже, что не будет уполномоченных. Ведь часть ответственности всегда перекладывалась на опекунов, а теперь вы будете отвечать за все сами. Но суть не в том, для чего вам повторять: сейте, сейте… Точно вы этого не знаете. Важно, как сеять В «Рассвете» в прошлом году собрали приличный урожай, в «Ленинском пути» еще лучше, а в «Красном партизане», извините, лапу сосут. Почему так? Не хотели сеять? Не умели сеять! У одних хорошо уродилось просо, у других — клевер, а в «Красном партизане» вообще ничего не уродилось. Но, я думаю, если мы пришлем туда в качестве погоняльщика прокурора, вряд ли от этого повысится урожай. Привлечь к ответственности он, конечно, кого-нибудь сумеет, но хлеба от этого не прибавится. Не лучше ли тем, кто чему-нибудь научился и умеет что-то делать, рассказать остальным, как он это делает. Почему кукуруза в «Рассвете» уродилась лучше, чем в «Ленинском пути»? Когда сеяли, как, какими семенами? Как обрабатывали посевы? Как, как… Вот чем надо делиться друг с другом. А не докладывать: засеяли столько-то и столько-то и обязуемся засеять к такому-то столько-то. Другим от того не легче, что вы засеяли. Мы просим всех, кто имеет какой-то полезный опыт, поделиться этим опытом с другими. И обсудить его. Каждую крупицу опыта вложить в общий котел. Речей не нужно. Считайте, что у вас агросеминар…
Анна озадачила приглашенных Некоторые пытались было доложить… о готовности к севу. Анна оборвала их.
— Вы это потом доложите. Лично мне, в кабинете.
Она не позволяла рапортовать. Она завела агрономический разговор. Хороша у вас кукуруза? А как лунку делаете? По скольку зерен кладете? Как заделываете? Объясните, объясните другим…
Жуков тоже вошел во вкус разговора. Анна советовалась с ним перед совещанием, изложила ему свой план беседы. Он жался, но согласился. А потом увлекся, стал спрашивать, рассказывать, где что видел…
«Вы записывайте, — твердила Анна собравшимся. — Не надейтесь на память. Потом расскажете дома В бригадах. В звеньях. Учитесь! Учитесь друг у друга…»
Получился деловой разговор. Люди не пошли даже обедать. Порядок нарушился. Спорили, расспрашивали, ссорились. Но это были добрые ссоры…
Когда все разъехались и они остались втроем, Анна, Щетинин и Жуков, она, сама не доверяя себе, с беспокойством обратилась к обоим:
— Получилось?
— Поживем — увидим, — осторожно ответил Жуков.
— Непривычно, — пожаловался Щетинин. — Будет нам от Ивана Степановича.
Анне и самой было непривычно, но на этот раз она готова была спорить с Тарабриным.
Он вернулся на пятый день. Сводку о ходе сева ему передавали в Пронск ежедневно, но никто не осмелился сказать, что на этот раз сев проходит без уполномоченных. Тарабрин узнал об этом по возвращении.
Он явился утром в райком, прошел к себе и только тогда вызвал Гончарову.
— Что это вы тут без меня натворили?
— Но ведь сев идет не хуже, чем в прошлом году, Иван Степанович.
— Почему не послали уполномоченных?
Анна набралась решимости.
— Целее будут.
Тарабрин вспыхнул.
— Оторвали полеводов от сева. Устроили какой-то семинар…
— Но ведь так лучше, Иван Степанович. Я сама агроном…
Он сухо поглядел на Анну.
— Здесь вам не сельхозотдел. Здесь райком, и вы прежде всего партработник.
— Иван Степанович…
— Вам было сказано?
— Я все взвесила, прежде чем принять решение.
Тарабрин откинулся на спинку кресла.
— Анна Андреевна, я задам вам лишь один вопрос: кто здесь первый секретарь — вы или я?
Анне не хотелось ответить так, как хотелось Тарабрину. Не хотела она отвечать, как школьница, что, мол, вы, конечно, а я только старалась…
— А я здесь что — пешка? — вызывающе ответила Анна. — Я вас уважаю, Иван Степанович, но ведь и я тоже.
— Я вас слушаю, слушаю, — холодно произнес Тарабрин. — Объясняйтесь.
— Я привыкла доверять людям, вот мое объяснение, — сказала Анна.
— Доверять, но и проверять, — поправил Тарабрин. — Вы забыли это партийное правило.
— Не каждый день и не по всякому поводу, — отрезала Анна. — Недоверие к людям меня не устраивает.
Тарабрин побледнел. От удивления и от возмущения Вот как она заговорила! Вот тебе и скромный, уступчивый агроном из «Рассвета»…
— Вас? — иронически переспросил Тарабрин.
— Не меня лично… — Анна спохватилась. — По-моему, это не устраивает партию…
Тарабрин не повышал голоса, не менял позы.
— Рано вы стали говорить за партию!
— А я всегда за нее говорила, — тихо сказала Анна. — Вы не помните, а я помню, как вы у меня, у беспартийной, грозились отнять партбилет.
Тарабрин с интересом посмотрел на собеседницу.
— Кажется, я ошибся в вас…
— Нет, — ответила Анна. — Ни я в вас, ни вы во мне не ошиблись, дело у нас с вами одно.
Для Анны ее новая деятельность была как бы скачком от арифметики к алгебре. До сих пор она оперировала простыми числами, и решение всех задач определялось элементарными правилами арифметики, теперь ей приходилось решать уравнения, иногда весьма сложные уравнения, приходилось извлекать корни и находить многие неизвестные.
Когда Анна училась в школе, алгебра при первом знакомстве поразила ее своей отвлеченностью, лишь постепенно она постигла конкретный характер ее обобщений. Так было и с партийной работой. Было множество частных случаев, они стекались в райком отовсюду, принималось множество частных и совершенно конкретных решений, но каждое частное решение было в то же время и обобщением, каждое решение, чего бы оно ни касалось, становилось одновременно формулой, дававшей направление последующим решениям. Но если математики имеют дело с числами и цифрами, партийные работники соприкасаются с реальными событиями и живыми людьми.
На этот раз Анна нелегко обживалась в Суроже. С первых же дней на нее легла громадная ответственность — она ее сразу ощутила, а знаний, опыта, умения разбираться в обстановке было еще недостаточно Иногда она ловила себя на том, что смотрит Тарабрину в рот, как делают это ученики, чающие от учителя истины.
Двоякое впечатление производил на нее Тарабрин С одной стороны, опытный работник, умеющий принимать решения и разбираться в людях. С другой стороны, с каждым днем ей юсе заметнее в нем какое-то окостенение В районе он работал давно, к нему все привыкли, и он ко всем привык и, главное, привык быть для всех непререкаемым авторитетом. Он был умен, это было несомненно, но, к сожалению, сам-то он думал, что его окружают разве что только не дураки.
Бюро райкома состояло из очень разных людей, был здесь и председатель райисполкома Жуков, казавшийся Анне добродушным и весьма покладистым человеком, и директор леспромхоза Ванюшин, как говорили, «самый богатый человек в районе», державшийся несколько особняком — леспромхоз был в районе наиболее рентабельным предприятием, подчиненным непосредственно области, и редактор газеты Добровольский, молчаливый, не в пример большинству журналистов, и, кажется, очень добрый человек, и третий секретарь Щетинин, сочетавший в себе прилежание и суетливость…
Все они казались неплохими людьми, со всеми можно было работать, но Анне претило, что все они слишком послушны Тарабрину. Во всяком случае, никто не пытался спорить с Тарабриным, если даже держался, как замечала иногда Анна, иного мнения.
Но хотя Анна осуждала в других эту черту, сама она тоже не решалась спорить с Тарабриным, чувствовала себя еще ученицей, только присматривалась к делам.
Как часто Анна чувствовала теперь, что ей не хватает ума, знаний. Многое надо было понять, и она принялась искать, кто бы мог объяснить ей происходящее. Она обратилась к Ленину. Это был родник, к которому она стала приникать все чаще. Раньше она читала его по обязанности. В техникуме. Перед вступлением в партию Теперь она обращалась к нему с интересом человека, ищущего правильного решения, и с каждым днем интерес этот усиливался Должно быть, для того чтобы понимать Ленина, нужно приобрести какой-то собственный опыт. Опыт жизни. Теперь она жила, читая Ленина, и именно Ленин, Анна отчетливо это понимала, во многом помогал разбираться ей в обстановке, и работать, и жить.
Весной между Тарабриным и Анной произошло первое столкновение. Полгода Анна ни в чем не осмеливалась ему перечить. Разумеется, он не говорил ничего такого, что шло бы вразрез с ее убеждениями. Все было разумно, правильно. Тарабрин, как и все, впрочем, работники райкома, стремился к успеху, не к личному успеху, разумеется, а к успеху района.
Он собирался на пленум обкома. Укладывал в папку материалы.
— Нашли время, — ворчал он. — Сев на носу, а тут пленум. Надо по колхозам ехать, а нас в Пронск. Очередная накачка. Разве может обком без накачки…
Перед ним сидели Анна и Щетинин. Тарабрин собирался и давал последние наставления.
— Анна Андреевна, медлить больше нельзя Все внимание севу. Возьмите под свой личный контроль. Звоните мне в Пронск по телефону. Каждый вечер передавайте сводочку. Меня не будет дня три-четыре. Было бы хорошо, если бы я перед возвращением мог доложить Петру Кузьмичу наши показатели. Контролируйте вспашку. Впрочем, вас не учить, вы агроном… — Он повернулся к Щетинину: — А вы, Павел Григорьевич, помогайте Анне Андреевне. Она человек новый. Это первый ее сев. Следите за сводками. Чтобы наглядная агитация не отставала. Передовики. Пусть Добровольский в газете…
Обычные указания! Щетинин к ним привык, они только для Анны звучали боевым призывом.
Тарабрин уехал. Щетинин пришел к Анне.
— Анна Андреевна, я в вашем распоряжении. — Он протянул ей бумажку. — Я тут набросал список. Всех, кого следует послать по колхозам. Почти все члены бюро, прокурор, из райисполкома. Обыкновенно Иван Степанович собирал всех перед отъездом, давал, так сказать.
— Накачивал?
Щетинин улыбнулся:
— Да, накачивал. И все разъезжались. До победного конца.
— Хорошо, — сказала Анна. — Оставьте у меня список.
— Медлить нельзя, Анна Андреевна. Собрать вечером или утром и пусть разъезжаются.
— Хорошо, Павел Григорьевич. Я хочу подумать Мы вернемся к этому через час…
Гончарова отличалась странностями. Все ясно, все шло заведенным порядком из года в год. Думать тут нечего Щетинин пожал бы плечами, но это было неуважительно, Анна Андреевна замещала Тарабрина, она могла пожимать плечами, а не Щетинин.
Анна осталась одна. Она позвонила. Она уже научилась вызывать звонком Клашу.
— Вот что… — сказала она. — Не пускайте ко мне никого. Я хочу подумать.
Это и Клашу удивило. Тарабрин запирался, чтобы писать доклад, готовить решение, говорить по телефону с Костровым. Но запираться, чтобы думать… Так он не говорил никогда.
Анна прошлась по комнате. Взад-вперед. За окном бушевал апрель Постукивал в окно. Падающими льдинками. Каплями. Воробьями. Скоро можно выставить зимние рамы…
Как она не любила, когда к ней в «Рассвет» приезжали всякие уполномоченные. «Товарищ Гончарова, пора сеять…» А она не знала, что пора сеять! «Анна Андреевна, пора косить…» А она не знала, что надо косить! Прокурор шел в поле и металлической линеечкой для черчения украдкой, чтобы не обидеть Анну, измерял глубину вспашки Точно она хотела кого-то обмануть и запахать свое поле на два-три сантиметра мельче, чем полагается! Точно она не была заинтересована в урожае! И вместо того, чтобы находиться в поле, она преподавала прокурору элементарные правила агротехники.
Нет, она никого не пошлет в колхозы. Ни Жукова, ни Щетинина. И не поедет сама. Зачем, например, приедет она сейчас к Поспелову? Да он оскорбится. Не доверяет, приехала проверять Челушкин и Кучеров в лепешку расшибутся, а докажут, что они и без Гончаровой умеют работать…
Но не все умеют работать. Хотят все, а умеют не все. По-настоящему, по-умному, по-научному умеют не все. Суть в этом, и этому ни Щетинин, ни она сама никогда и никого не научат. Ходить по пятам за бригадами — это еще не значит учить.
Нет, она никого не будет гонять по району Для чего Щетинину ночевать одетым в колхозе, помятым и невыспавшимся слоняться целый день по полям, а вечером передавать по телефону в райком, сколько засеяно га? Поспелов сделает это и без Щетинина.
Она опять вызвала Клашу.
— Клашенька, попросите Павла Григорьевича.
Он только и ждал приглашения.
— Когда же собирать, Анна Андреевна?
— Кого?
— Уполномоченных.
— Мы не будем их собирать…
Лицо Щетинина выразило полное недоумение.
— Я попрошу, Павел Григорьевич, срочно вызвать в райком полеводов и бригадиров из всех колхозов и совхозов, — твердо сказала Анна. — Скажем, на завтра утром.
— Сорвать их перед севом?
— Почему сорвать?
— А вы взвесили, Анна Андреевна?
— Павел Григорьевич, я ведь агроном и жила не в Москве, а в Мазилове, и я подумала о том, что было бы для меня полезно, продолжай я работать в колхозе…
Гончарова не отличалась опрометчивостью. Даже наоборот Щетинин не стал спорить.
Анна пригласила на совещание и Жукова, и Добровольского, она не хотела обособляться от других членов бюро, но она не хотела топтаться вместе с ними на месте.
Людей собрали в райком. Их было не так уж много. Полеводы, бригадиры да председатели некоторых колхозов, которые не удержались, явились без приглашения, хотели лично узнать, что нужно райкому от полеводов.
— Мы не будем посылать в этом году уполномоченных по колхозам, — сказала Гончарова. — Вы не дети и не нуждаетесь в погонщиках. Хотя для вас, может быть, хуже, что не будет уполномоченных. Ведь часть ответственности всегда перекладывалась на опекунов, а теперь вы будете отвечать за все сами. Но суть не в том, для чего вам повторять: сейте, сейте… Точно вы этого не знаете. Важно, как сеять В «Рассвете» в прошлом году собрали приличный урожай, в «Ленинском пути» еще лучше, а в «Красном партизане», извините, лапу сосут. Почему так? Не хотели сеять? Не умели сеять! У одних хорошо уродилось просо, у других — клевер, а в «Красном партизане» вообще ничего не уродилось. Но, я думаю, если мы пришлем туда в качестве погоняльщика прокурора, вряд ли от этого повысится урожай. Привлечь к ответственности он, конечно, кого-нибудь сумеет, но хлеба от этого не прибавится. Не лучше ли тем, кто чему-нибудь научился и умеет что-то делать, рассказать остальным, как он это делает. Почему кукуруза в «Рассвете» уродилась лучше, чем в «Ленинском пути»? Когда сеяли, как, какими семенами? Как обрабатывали посевы? Как, как… Вот чем надо делиться друг с другом. А не докладывать: засеяли столько-то и столько-то и обязуемся засеять к такому-то столько-то. Другим от того не легче, что вы засеяли. Мы просим всех, кто имеет какой-то полезный опыт, поделиться этим опытом с другими. И обсудить его. Каждую крупицу опыта вложить в общий котел. Речей не нужно. Считайте, что у вас агросеминар…
Анна озадачила приглашенных Некоторые пытались было доложить… о готовности к севу. Анна оборвала их.
— Вы это потом доложите. Лично мне, в кабинете.
Она не позволяла рапортовать. Она завела агрономический разговор. Хороша у вас кукуруза? А как лунку делаете? По скольку зерен кладете? Как заделываете? Объясните, объясните другим…
Жуков тоже вошел во вкус разговора. Анна советовалась с ним перед совещанием, изложила ему свой план беседы. Он жался, но согласился. А потом увлекся, стал спрашивать, рассказывать, где что видел…
«Вы записывайте, — твердила Анна собравшимся. — Не надейтесь на память. Потом расскажете дома В бригадах. В звеньях. Учитесь! Учитесь друг у друга…»
Получился деловой разговор. Люди не пошли даже обедать. Порядок нарушился. Спорили, расспрашивали, ссорились. Но это были добрые ссоры…
Когда все разъехались и они остались втроем, Анна, Щетинин и Жуков, она, сама не доверяя себе, с беспокойством обратилась к обоим:
— Получилось?
— Поживем — увидим, — осторожно ответил Жуков.
— Непривычно, — пожаловался Щетинин. — Будет нам от Ивана Степановича.
Анне и самой было непривычно, но на этот раз она готова была спорить с Тарабриным.
Он вернулся на пятый день. Сводку о ходе сева ему передавали в Пронск ежедневно, но никто не осмелился сказать, что на этот раз сев проходит без уполномоченных. Тарабрин узнал об этом по возвращении.
Он явился утром в райком, прошел к себе и только тогда вызвал Гончарову.
— Что это вы тут без меня натворили?
— Но ведь сев идет не хуже, чем в прошлом году, Иван Степанович.
— Почему не послали уполномоченных?
Анна набралась решимости.
— Целее будут.
Тарабрин вспыхнул.
— Оторвали полеводов от сева. Устроили какой-то семинар…
— Но ведь так лучше, Иван Степанович. Я сама агроном…
Он сухо поглядел на Анну.
— Здесь вам не сельхозотдел. Здесь райком, и вы прежде всего партработник.
— Иван Степанович…
— Вам было сказано?
— Я все взвесила, прежде чем принять решение.
Тарабрин откинулся на спинку кресла.
— Анна Андреевна, я задам вам лишь один вопрос: кто здесь первый секретарь — вы или я?
Анне не хотелось ответить так, как хотелось Тарабрину. Не хотела она отвечать, как школьница, что, мол, вы, конечно, а я только старалась…
— А я здесь что — пешка? — вызывающе ответила Анна. — Я вас уважаю, Иван Степанович, но ведь и я тоже.
— Я вас слушаю, слушаю, — холодно произнес Тарабрин. — Объясняйтесь.
— Я привыкла доверять людям, вот мое объяснение, — сказала Анна.
— Доверять, но и проверять, — поправил Тарабрин. — Вы забыли это партийное правило.
— Не каждый день и не по всякому поводу, — отрезала Анна. — Недоверие к людям меня не устраивает.
Тарабрин побледнел. От удивления и от возмущения Вот как она заговорила! Вот тебе и скромный, уступчивый агроном из «Рассвета»…
— Вас? — иронически переспросил Тарабрин.
— Не меня лично… — Анна спохватилась. — По-моему, это не устраивает партию…
Тарабрин не повышал голоса, не менял позы.
— Рано вы стали говорить за партию!
— А я всегда за нее говорила, — тихо сказала Анна. — Вы не помните, а я помню, как вы у меня, у беспартийной, грозились отнять партбилет.
Тарабрин с интересом посмотрел на собеседницу.
— Кажется, я ошибся в вас…
— Нет, — ответила Анна. — Ни я в вас, ни вы во мне не ошиблись, дело у нас с вами одно.
XXXVII
Второе столкновение с Тарабриным у Анны произошло из-за масла, из-за коровьего масла, которого сурожцы не видели в продаже уже несколько месяцев.
Анна пришла на работу, развернула районную газету и так и ахнула! Полугодовой план по сдаче молока выполнен! Июнь еще не кончился, а план выполнен. Сто процентов. Даже с какими-то десятыми. Анна знала положение дел в районе. С кормами на фермах не густо, надои невелики, район не мог выполнить план. К концу июня должны были набрать девяносто пять, девяносто шесть процентов. И то хорошо. А тут — на тебе!
Анна принялась изучать сводку.
«Красный партизан» — на последнем месте. Семьдесят процентов. Правильно. У них ни кормов, ни голов… За чей же счет выполнен план? На первом месте «Ленинский путь». Сто двадцать. Ну, допустим, там люди оборотистые. Впрочем, у них с кормами лучше, чем у других. «Рассвет»… Сто девять… Враки! Что касается «Рассвета», Гончарову не проведешь, Анна не хуже Мосолкиной знает положение дел в «Рассвете». С кормами там уже весною было туговато. Не могли они выполнить…
Анна позвонила в «Рассвет». Вызвала Челушкина. Челушкин сменил ее на посту секретаря парторганизации.
— Григорий Федорович, откуда вы столько молока взяли?
Он замялся.
— Марья Филипповна надоила.
— Нет, серьезно.
Челушкин задал дипломатический вопрос:
— А вы для чего — хвалить или ругать?
— Ну как же хвалить, когда это невозможно?
Она почувствовала, ее собеседник задумался.
— Анна Андреевна, я итоги не подбивал. По-видимому, набрали. Василий Кузьмич с Малининым считали. Я ведь надои не проверяю…
Раздражение все сильнее овладевало Анной.
— Позовите-ка к телефону Мосолкину. Найдите ее, и пусть она мне позвонит. Впрочем, нет… — Анна передумала. — Григорий Федорович, не говорите, что я звонила. Я сама приеду…
Она еще не очень-то ясно отдавала себе отчет, почему сообщение о выполнении полугодового плана по молоку привело ее в такое раздражение. Очень уж кстати была эта сводка. Дела в районе шли не блестяще. Район, правда, не числился в отстающих, но и хвастаться было нечем. В области давно поговаривали, что Тарабрин засиделся в Суроже. Сводка по молоку на какое-то время затыкала критикам рты.
На войне малейший самообман нередко приводил людей к гибели. Обман нарастает, как лавина. Ложь ложью погоняет. Сводка о молоке была фальшивой. Анна еще не знала подробностей, но это-то она знала. Не упоминайся в сводке «Рассвет», она, может быть, прошла бы мимо, но «Рассвет» не мог выполнить план на сто девять процентов…
Она позвонила Тарабрину.
— Иван Степанович, хочу съездить в «Рассвет».
Тарабрин даже не спросил — зачем.
— Пожалуйста. Можете взять машину. Я буду в городе.
В Мазилове Анна проехала прямо на ферму.
— Ну как, девочки, дела?
Дневная дойка только что кончилась. Зоя Черемисина, одна из лучших доярок, откинула с ведер марлю.
— Смотрите. Это от всей моей группы.
— Маловато.
— Кормим слабо.
— А вас премировать собираются.
— Не откажемся…
Анна нашла Мосолкину.
— Марья Филипповна, как у вас план?
— Что-то около ста.
— А в Кузовлеве?
— Поменьше.
— А как же в сводке?
— А это уж вы Василия Кузьмича спрашивайте…
Василий Кузьмич был где-то на сенокосе, его нашли, привели, он вошел обрадованный, улыбающийся. Он уважал Анну, считал ее чуть ли не представителем «Рассвета» в райкоме.
— Василий Кузьмич, откуда такие проценты?
Поспелов невозмутим.
— А это мы немножко вперед. Перестраховываемся.
— Да, но откуда их взяли?
В глазах Поспелова мелькнула лукавая улыбка.
— Ловкость рук, и никакого мошенства. Резервы, резервы, Анна Андреевна…
Анна нахмурилась.
— Я серьезно спрашиваю. Спрашиваю вас как секретарь райкома. Откуда вы взяли молоко? Было молоко или это приписка?
Поспелов вдруг понял, что Анна не шутит, что она рассержена, и заерзал на стуле, как грешник на сковороде.
— Было, Анна Андреевна, было. Честное слово, — как-то невнятно пробормотал он. — Купили. Купили и сдали в счет плана.
Анна окончательно помрачнела.
— У кого? Где? Вы объясните, Василий Кузьмич. Меня очень интересует это молоко.
Поспелов потупился.
— Это не молоко. Это масло. Мы маслом сдали.
Анна пристально посмотрела на Поспелова.
— Вы меня не обманываете?
— Анна Андреевна! Купили масло и сдали.
— Где?
— В райпотребсоюзе.
— Как же вы до этого додумались?
— Подсказали.
— Кто?
— Ну, это я не скажу.
— Много купили?
— Весь излишек.
— А деньги откуда взяли?
— Сами знаете, деньги у нас есть.
— Не ожидала я этого от вас, Василий Кузьмич…
Анна вернулась в город. Поехала на склад райпотребсоюза.
— Масло получали в этом месяце с маслозавода?
— Получали.
— Где оно?
— Продано.
— Кому?
— Населению.
— Врете. В магазины масло не поступало.
Легкое замешательство.
— Продавали со склада.
— Кому?
— Ну… Кто обращался.
— А кто обращался?
— А мы не знаем…
Здесь трудно подкопаться. Масло получено и продано. Может быть, даже в одни руки. Но деньги получены. За все масло. Все в порядке.
Анна поехала на маслозавод. Дудаков, директор завода, считался хорошим хозяйственником. Вежливый товарищ, с незаметным лицом, в недорогом зеленом венгерском костюмчике.
— «Рассвет» в этом месяце много масла сдал?
— Порядочно.
— А сколько именно?
— Сейчас уточним… Алексей Ильич!
Перед Анною предстал собственный муж.
— Сколько молока «Рассвет» сдал в июне, Алексей Ильич?
Алексей взял счеты.
— Сейчас сочтем.
Он защелкал костяшками.
— Это ты что пересчитываешь? — догадалась Анна. — Масло в молоко?
Он не ответил ей, закончил подсчет, назвал количество молока в литрах.
Анна гневно посмотрела на Дудакова.
— Вам «Рассвет» сдавал молоком или маслом?
— Молоком.
— А они говорят, маслом.
Дудаков невозмутимо смотрел на Анну.
— Они что-то путают.
Анна попросила показать квитанции. Сдаточные ведомости оформлены на молоко. По документам все везде правильно. Она ни с чем вернулась в райком. Не так-то легко опровергнуть сводку.
С Алексеем они встретились за ужином.
— Чего это тебя понесло на завод? — сразу обратился он к жене.
— Да, понимаешь, Алеша, молока не было и молоко сдали, — доверчиво объяснила она. — Нельзя же такие вещи допускать.
— Какие? — насмешливо спросил он. — К примеру, я хочу сдать масло. Пошел на рынок, купил, сдал. Разве возбраняется?
— А сдавали все-таки масло? — поймала его на слове Анна.
— Конечно, — подтвердил он.
— Ваше же масло? От вас на склад, а со склада обратно?
— А его и не возили вовсе, — насмешливо объяснил Алексей. — Двигались одни накладные. А оно как лежало, так и лежит без движения.
— И все это проводил ты?
— А кому же еще!
— Но ведь это мошенничество.
— Чем?
— Вот почему нельзя купить масла в магазинах! Вот как прячут дурную работу…
Алексей участливо посмотрел на жену.
— По-детски думаешь, а пора бы уже повзрослеть.
Анна пришла на работу, развернула районную газету и так и ахнула! Полугодовой план по сдаче молока выполнен! Июнь еще не кончился, а план выполнен. Сто процентов. Даже с какими-то десятыми. Анна знала положение дел в районе. С кормами на фермах не густо, надои невелики, район не мог выполнить план. К концу июня должны были набрать девяносто пять, девяносто шесть процентов. И то хорошо. А тут — на тебе!
Анна принялась изучать сводку.
«Красный партизан» — на последнем месте. Семьдесят процентов. Правильно. У них ни кормов, ни голов… За чей же счет выполнен план? На первом месте «Ленинский путь». Сто двадцать. Ну, допустим, там люди оборотистые. Впрочем, у них с кормами лучше, чем у других. «Рассвет»… Сто девять… Враки! Что касается «Рассвета», Гончарову не проведешь, Анна не хуже Мосолкиной знает положение дел в «Рассвете». С кормами там уже весною было туговато. Не могли они выполнить…
Анна позвонила в «Рассвет». Вызвала Челушкина. Челушкин сменил ее на посту секретаря парторганизации.
— Григорий Федорович, откуда вы столько молока взяли?
Он замялся.
— Марья Филипповна надоила.
— Нет, серьезно.
Челушкин задал дипломатический вопрос:
— А вы для чего — хвалить или ругать?
— Ну как же хвалить, когда это невозможно?
Она почувствовала, ее собеседник задумался.
— Анна Андреевна, я итоги не подбивал. По-видимому, набрали. Василий Кузьмич с Малининым считали. Я ведь надои не проверяю…
Раздражение все сильнее овладевало Анной.
— Позовите-ка к телефону Мосолкину. Найдите ее, и пусть она мне позвонит. Впрочем, нет… — Анна передумала. — Григорий Федорович, не говорите, что я звонила. Я сама приеду…
Она еще не очень-то ясно отдавала себе отчет, почему сообщение о выполнении полугодового плана по молоку привело ее в такое раздражение. Очень уж кстати была эта сводка. Дела в районе шли не блестяще. Район, правда, не числился в отстающих, но и хвастаться было нечем. В области давно поговаривали, что Тарабрин засиделся в Суроже. Сводка по молоку на какое-то время затыкала критикам рты.
На войне малейший самообман нередко приводил людей к гибели. Обман нарастает, как лавина. Ложь ложью погоняет. Сводка о молоке была фальшивой. Анна еще не знала подробностей, но это-то она знала. Не упоминайся в сводке «Рассвет», она, может быть, прошла бы мимо, но «Рассвет» не мог выполнить план на сто девять процентов…
Она позвонила Тарабрину.
— Иван Степанович, хочу съездить в «Рассвет».
Тарабрин даже не спросил — зачем.
— Пожалуйста. Можете взять машину. Я буду в городе.
В Мазилове Анна проехала прямо на ферму.
— Ну как, девочки, дела?
Дневная дойка только что кончилась. Зоя Черемисина, одна из лучших доярок, откинула с ведер марлю.
— Смотрите. Это от всей моей группы.
— Маловато.
— Кормим слабо.
— А вас премировать собираются.
— Не откажемся…
Анна нашла Мосолкину.
— Марья Филипповна, как у вас план?
— Что-то около ста.
— А в Кузовлеве?
— Поменьше.
— А как же в сводке?
— А это уж вы Василия Кузьмича спрашивайте…
Василий Кузьмич был где-то на сенокосе, его нашли, привели, он вошел обрадованный, улыбающийся. Он уважал Анну, считал ее чуть ли не представителем «Рассвета» в райкоме.
— Василий Кузьмич, откуда такие проценты?
Поспелов невозмутим.
— А это мы немножко вперед. Перестраховываемся.
— Да, но откуда их взяли?
В глазах Поспелова мелькнула лукавая улыбка.
— Ловкость рук, и никакого мошенства. Резервы, резервы, Анна Андреевна…
Анна нахмурилась.
— Я серьезно спрашиваю. Спрашиваю вас как секретарь райкома. Откуда вы взяли молоко? Было молоко или это приписка?
Поспелов вдруг понял, что Анна не шутит, что она рассержена, и заерзал на стуле, как грешник на сковороде.
— Было, Анна Андреевна, было. Честное слово, — как-то невнятно пробормотал он. — Купили. Купили и сдали в счет плана.
Анна окончательно помрачнела.
— У кого? Где? Вы объясните, Василий Кузьмич. Меня очень интересует это молоко.
Поспелов потупился.
— Это не молоко. Это масло. Мы маслом сдали.
Анна пристально посмотрела на Поспелова.
— Вы меня не обманываете?
— Анна Андреевна! Купили масло и сдали.
— Где?
— В райпотребсоюзе.
— Как же вы до этого додумались?
— Подсказали.
— Кто?
— Ну, это я не скажу.
— Много купили?
— Весь излишек.
— А деньги откуда взяли?
— Сами знаете, деньги у нас есть.
— Не ожидала я этого от вас, Василий Кузьмич…
Анна вернулась в город. Поехала на склад райпотребсоюза.
— Масло получали в этом месяце с маслозавода?
— Получали.
— Где оно?
— Продано.
— Кому?
— Населению.
— Врете. В магазины масло не поступало.
Легкое замешательство.
— Продавали со склада.
— Кому?
— Ну… Кто обращался.
— А кто обращался?
— А мы не знаем…
Здесь трудно подкопаться. Масло получено и продано. Может быть, даже в одни руки. Но деньги получены. За все масло. Все в порядке.
Анна поехала на маслозавод. Дудаков, директор завода, считался хорошим хозяйственником. Вежливый товарищ, с незаметным лицом, в недорогом зеленом венгерском костюмчике.
— «Рассвет» в этом месяце много масла сдал?
— Порядочно.
— А сколько именно?
— Сейчас уточним… Алексей Ильич!
Перед Анною предстал собственный муж.
— Сколько молока «Рассвет» сдал в июне, Алексей Ильич?
Алексей взял счеты.
— Сейчас сочтем.
Он защелкал костяшками.
— Это ты что пересчитываешь? — догадалась Анна. — Масло в молоко?
Он не ответил ей, закончил подсчет, назвал количество молока в литрах.
Анна гневно посмотрела на Дудакова.
— Вам «Рассвет» сдавал молоком или маслом?
— Молоком.
— А они говорят, маслом.
Дудаков невозмутимо смотрел на Анну.
— Они что-то путают.
Анна попросила показать квитанции. Сдаточные ведомости оформлены на молоко. По документам все везде правильно. Она ни с чем вернулась в райком. Не так-то легко опровергнуть сводку.
С Алексеем они встретились за ужином.
— Чего это тебя понесло на завод? — сразу обратился он к жене.
— Да, понимаешь, Алеша, молока не было и молоко сдали, — доверчиво объяснила она. — Нельзя же такие вещи допускать.
— Какие? — насмешливо спросил он. — К примеру, я хочу сдать масло. Пошел на рынок, купил, сдал. Разве возбраняется?
— А сдавали все-таки масло? — поймала его на слове Анна.
— Конечно, — подтвердил он.
— Ваше же масло? От вас на склад, а со склада обратно?
— А его и не возили вовсе, — насмешливо объяснил Алексей. — Двигались одни накладные. А оно как лежало, так и лежит без движения.
— И все это проводил ты?
— А кому же еще!
— Но ведь это мошенничество.
— Чем?
— Вот почему нельзя купить масла в магазинах! Вот как прячут дурную работу…
Алексей участливо посмотрел на жену.
— По-детски думаешь, а пора бы уже повзрослеть.
XXXVIII
Анна не спала ночь. Она сама на себя сердилась, но что ж поделаешь? Не защищаться же фальшивыми сводками от критики. Она понимала, что сводка передана в Пронск, что в Пронске довольны. Понимала, что исправлять сводку, снижать проценты — более чем неприятно. Она это понимала так же хорошо, как и то, что Тарабрин не захочет выступить в роли унтер-офицерской вдовы. Она не знала что делать. Но терпеть обман она не могла.
Она рано пришла в райком. Раньше Тарабрина. Предстоял неприятный разговор. Но Анна не торопилась, даже оттягивала встречу, пока, наконец, дверь не приоткрылась и не показалась голова Клаши.
Она рано пришла в райком. Раньше Тарабрина. Предстоял неприятный разговор. Но Анна не торопилась, даже оттягивала встречу, пока, наконец, дверь не приоткрылась и не показалась голова Клаши.