Страница:
Анна наклонилась к Жене.
— Что с тобой, доченька? Что с тобой?
— Он мне не папа, не папа, — твердила девочка. — Уедем, уедем…
Анна подняла Женю на руки.
— А где бабушка? — спросила она.
Женя всхлипывала и не отвечала.
Свекровь с внучкой на руках вошла в комнату.
— Что тут произошло? — спросила Анна.
— Собака она, а не девка, — зло сказала свекровь. — Боюсь даже говорить. Убьешь ты ее.
— Что она сделала?
— Нинку ошпарила, вот что! — торжественно сказала свекровь. — Убить ее, суку, мало.
— Как ошпарила?
— Очень просто как! Девка запачкалась, я велела ей вымыть девку. А она принесла таз, да и бултыхнула ее в кипяток. Хорошо, я вошла да увидела. Не успела она девку сварить…
Анна опустила Женю, схватила Ниночку. Развернула. Ножки у нее вправду покраснели, особенно правая, та вовсе побагровела.
— Как же так? — спросила Анна, ни к кому в общем не обращаясь. — Как же это…
— Нарочно она это, нарочно! — визгливо прокричала свекровь. — Нарочно хотела сварить девку!
— А как же вы-то недоглядели? — спросила Анна, не обращая внимания на слова свекрови. — Разве ребенок понимает, какая вода?
— Я тебе говорю, нарочно хотела девку сварить! — закричала свекровь. — Тут доглядывай не доглядывай, если человек задумает кого изничтожить, все равно нипочем не углядишь!
— Да вы что? — медленно произнесла Анна. — Вы думаете, что говорите?
— От зависти! — закричала свекровь. — Видит, родная дочь дороже, вот она и решилась…
— Замолчите! — крикнула Анна. — Думайте, прежде чем говорить!
— А чего думать? — вскричала свекровь. — Не родная и есть не родная! Отец-то ей не родной, ему на Женьку плевать, вот она и возревновала…
— Да замолчите же! — с отчаянием крикнула Анна. — Вам говорят!
Женя стояла у кровати, глядя на мать широко раскрытыми глазами, и столько было в этих глазах ужаса и непонимания, что Анна даже растерялась, не зная — какой из дочерей надо сейчас заняться.
Она села, расстегнула кофточку, обмыла грудь, накормила младшую — та сразу успокоилась, припав к материнской груди. И опять Анна с тревогой, с волнением, с жалостью посмотрела на Женю.
— Что случилось-то, ты мне скажи, доченька? Не бойся. Мне можно сказать…
Потом Анна уложила Ниночку в кровать, взяла на колени Женю, долго ласкала ее, успокаивала, и из несвязного детского рассказа кое-как поняла, что произошло.
Нина заплакала. Зашла бабушка, велела принести из кухни воды, сменить пеленки и помыть Ниночку. Таз стоял на плите. Женя сняла его, принесла в комнату и хотела мыть. Но вода, должно быть, была слишком горячей. Ниночка закричала. Вбежала бабушка и отняла Ниночку.
Она сказала, что Женя завидует Ниночке, что Ниночку все любят, а Женя ревнует Ниночку и хочет ее смерти. И еще сказала, что папа — это вовсе не ее папа, что Ниночке он папа, а Женя…
Тут Женя повторила такое отвратительное слово, что у Анны на секунду остановилось сердце.
— Это правда, что папа мне не родной? — спросила Женя.
— Глупости, — ответила Анна. — Может ли это быть? Если отец, значит, родной…
Она не вернулась в этот день на работу, дождалась возвращения мужа и, не дав ему пообедать, рассказала о происшествии.
— Ты что-нибудь говорил матери? — спросила Анна.
— Да ты что? — рассердился Бахрушин. — Много я с ней говорю?
Это была правда.
— Ты Женечке отец или не отец?
Бахрушин ответил не сразу.
— Я ведь брал тебя с дочкой…
Должно быть, в глазах Анны было что-то страшное и решительное, потому что ответил он определенно и ясно, вероятно, почувствовал: веди себя по-другому, тут же потеряет жену.
Весь вечер он играл с Женей, рассказывал сказки, пытался даже что-то рисовать. Играл и посматривал исподтишка на жену.
Свекровь весь вечер не показывалась из-за печки, у Анны появилось ощущение, что свекровь боится выйти, и только когда Анна стала укладывать дочь, она поняла, чем вызван был этот страх.
Сняв с девочки платье, Анна увидела на ее плече багровую полосу.
— Это что? — спросила она.
Подняла рубашонку. Вся спина у девочки была в таких полосах.
— Что это?
Женя потупилась.
— Это бабушка. Настегала.
Девочка не жаловалась, она чувствовала себя виноватой, она стыдилась этих побоев.
— Алексей! — крикнула Анна. — Ты видишь?
Он пожал плечами.
— Ну… бывает.
Анна подошла к печке, заглядывать за нее не стала, ей не хотелось видеть свекровь.
— Слушайте меня, мама, — сказала она громко и четко. — Если вы еще хоть раз, хоть пальцем тронете Женю, я не знаю, что сделаю с вами…
У нее опять замерло сердце… Спать она легла вместе с Женей. После всего происшедшего Алексей тоже стал чем-то ей неприятен.
— Что с тобой, доченька? Что с тобой?
— Он мне не папа, не папа, — твердила девочка. — Уедем, уедем…
Анна подняла Женю на руки.
— А где бабушка? — спросила она.
Женя всхлипывала и не отвечала.
Свекровь с внучкой на руках вошла в комнату.
— Что тут произошло? — спросила Анна.
— Собака она, а не девка, — зло сказала свекровь. — Боюсь даже говорить. Убьешь ты ее.
— Что она сделала?
— Нинку ошпарила, вот что! — торжественно сказала свекровь. — Убить ее, суку, мало.
— Как ошпарила?
— Очень просто как! Девка запачкалась, я велела ей вымыть девку. А она принесла таз, да и бултыхнула ее в кипяток. Хорошо, я вошла да увидела. Не успела она девку сварить…
Анна опустила Женю, схватила Ниночку. Развернула. Ножки у нее вправду покраснели, особенно правая, та вовсе побагровела.
— Как же так? — спросила Анна, ни к кому в общем не обращаясь. — Как же это…
— Нарочно она это, нарочно! — визгливо прокричала свекровь. — Нарочно хотела сварить девку!
— А как же вы-то недоглядели? — спросила Анна, не обращая внимания на слова свекрови. — Разве ребенок понимает, какая вода?
— Я тебе говорю, нарочно хотела девку сварить! — закричала свекровь. — Тут доглядывай не доглядывай, если человек задумает кого изничтожить, все равно нипочем не углядишь!
— Да вы что? — медленно произнесла Анна. — Вы думаете, что говорите?
— От зависти! — закричала свекровь. — Видит, родная дочь дороже, вот она и решилась…
— Замолчите! — крикнула Анна. — Думайте, прежде чем говорить!
— А чего думать? — вскричала свекровь. — Не родная и есть не родная! Отец-то ей не родной, ему на Женьку плевать, вот она и возревновала…
— Да замолчите же! — с отчаянием крикнула Анна. — Вам говорят!
Женя стояла у кровати, глядя на мать широко раскрытыми глазами, и столько было в этих глазах ужаса и непонимания, что Анна даже растерялась, не зная — какой из дочерей надо сейчас заняться.
Она села, расстегнула кофточку, обмыла грудь, накормила младшую — та сразу успокоилась, припав к материнской груди. И опять Анна с тревогой, с волнением, с жалостью посмотрела на Женю.
— Что случилось-то, ты мне скажи, доченька? Не бойся. Мне можно сказать…
Потом Анна уложила Ниночку в кровать, взяла на колени Женю, долго ласкала ее, успокаивала, и из несвязного детского рассказа кое-как поняла, что произошло.
Нина заплакала. Зашла бабушка, велела принести из кухни воды, сменить пеленки и помыть Ниночку. Таз стоял на плите. Женя сняла его, принесла в комнату и хотела мыть. Но вода, должно быть, была слишком горячей. Ниночка закричала. Вбежала бабушка и отняла Ниночку.
Она сказала, что Женя завидует Ниночке, что Ниночку все любят, а Женя ревнует Ниночку и хочет ее смерти. И еще сказала, что папа — это вовсе не ее папа, что Ниночке он папа, а Женя…
Тут Женя повторила такое отвратительное слово, что у Анны на секунду остановилось сердце.
— Это правда, что папа мне не родной? — спросила Женя.
— Глупости, — ответила Анна. — Может ли это быть? Если отец, значит, родной…
Она не вернулась в этот день на работу, дождалась возвращения мужа и, не дав ему пообедать, рассказала о происшествии.
— Ты что-нибудь говорил матери? — спросила Анна.
— Да ты что? — рассердился Бахрушин. — Много я с ней говорю?
Это была правда.
— Ты Женечке отец или не отец?
Бахрушин ответил не сразу.
— Я ведь брал тебя с дочкой…
Должно быть, в глазах Анны было что-то страшное и решительное, потому что ответил он определенно и ясно, вероятно, почувствовал: веди себя по-другому, тут же потеряет жену.
Весь вечер он играл с Женей, рассказывал сказки, пытался даже что-то рисовать. Играл и посматривал исподтишка на жену.
Свекровь весь вечер не показывалась из-за печки, у Анны появилось ощущение, что свекровь боится выйти, и только когда Анна стала укладывать дочь, она поняла, чем вызван был этот страх.
Сняв с девочки платье, Анна увидела на ее плече багровую полосу.
— Это что? — спросила она.
Подняла рубашонку. Вся спина у девочки была в таких полосах.
— Что это?
Женя потупилась.
— Это бабушка. Настегала.
Девочка не жаловалась, она чувствовала себя виноватой, она стыдилась этих побоев.
— Алексей! — крикнула Анна. — Ты видишь?
Он пожал плечами.
— Ну… бывает.
Анна подошла к печке, заглядывать за нее не стала, ей не хотелось видеть свекровь.
— Слушайте меня, мама, — сказала она громко и четко. — Если вы еще хоть раз, хоть пальцем тронете Женю, я не знаю, что сделаю с вами…
У нее опять замерло сердце… Спать она легла вместе с Женей. После всего происшедшего Алексей тоже стал чем-то ей неприятен.
XIV
Ночью Анне не спалось. Спина у нее болела, точно это ее отстегали веревкой.
Но тревожили ее не только синяки и кровоподтеки. Ей, выросшей в деревне, тоже доставалось в детстве и от отца, и от матери, она допускала, что и сама способна ударить ребенка, лишь бы сделать нужную зарубку на его памяти. Но коверкать душу ребенка, отравлять ее подлостью, неверием в людей, этого она не могла позволить. Никому! Ни мужу, будь это даже родной отец ребенка. Ни его матери. Ни своей матери. Даже себе.
Рана была нанесена, и надо, чтобы она зажила. Поскорее. Безболезненно. Незаметно. Всех надо было лишить возможности сыпать на рану соль…
В Суроже знали Бахрушиных. Анна с дочерью жили у всех на глазах. Они не вызывали особого внимания, но ведь шила в мешке не утаишь. Сегодня свекровь вызвала у девочки интерес к тому, о чем ей не следует знать. Девочка начнет думать, допытываться, узнавать. Того и гляди кто-нибудь подтвердит ей истину.
Лучше всего уехать. Туда, где никто ничего не знает. Где никто ничего не может сказать. Где ссадина заживет, забудется…
Анна думала, что хочет уехать из города только ради Женечки, спастись от пересудов…
Но стремилась она в деревню не только из-за дочери, ее давно тянуло поближе к земле, нужен был лишь повод… Она и ухватилась за повод.
На следующий день Анна разбудила мужа раньше обычного.
— Алеша, я хочу уехать.
— Как уехать? Куда?
— Куда-нибудь, в деревню. В колхоз. Агрономом.
— С чего это вдруг?
— Я не вдруг.
Он сел на кровати, посмотрел на пол, словно что-то новое на нем увидел, принялся одеваться.
— Подумаем.
Анна разбудила старшую, накормила младшую, непрерывно думая о своем.
Свекровь вела себя тише воды ниже травы. Нажарила картошки. Принесла из погреба огурцов. Вскипятила чаю. Напекла даже пышек, хотя обычно пышки пекла только по воскресеньям.
Пододвинула пышки Женечке.
— Ты кушай, кушай…
Анна вышла из дома вместе с дочерью. Алексей нагнал их.
— Все думаю, — сказал он. — Может, ты и права.
Анна удивилась, что он не спорит. Алексей любил поставить на своем. Он был самолюбив, всегда старался дать понять, что все в доме решает он. Даже удивительно было, что он не пытается возражать.
Должно быть, Алексей просто испугался, что Анна может от него уйти. Понимал: обижать Женю она не позволит, дочерью ради мужа не пожертвует. Это он понимал, А потом ему казалось, что в деревне Анна будет более одинока, чем в городе, меньше будет проявлять свою волю…
На работе ни Анна, ни Алексей никому ничего не сказали. Думала Анна, думал Алексей, решение пришло к ней внезапно, но для каждого в нем содержался особый смысл.
В обед Анна побежала кормить маленькую. Свекровь стряпала, Ниночка спала, Женя делала уроки. Было тихо, мирно, точно вчера ничего не произошло. Сейчас было очень подходяще сказать о своем намерении свекрови.
— Мама, знаете, мы хотим переехать…
Свекровь не выразила особого удивления, а может быть, поборола в себе любопытство.
— Куда это? — деловито спросила она теми же словами, что и Алексей.
— В деревню, — сказала Анна. — Там спокойнее.
— Ну что ж! — ответила свекровь. — В деревню так в деревню. Корову купим, совсем будет хорошо. Здесь не так сподручно, а уж в деревне без сена не останемся.
Анна дивилась. Против ожидания, ни муж, ни свекровь не встретили ее предложения в штыки. Наоборот, она это заметила, чем-то это предложение пришлось им по душе. Анна даже насторожилась: не слишком ли опрометчив такой шаг, может, стоит повременить?…
Вечером Анна решила сходить к Ксенофонтовым. Тетя Дуся не умела кривить душой, только она одна и могла помочь Анне разобраться в ее переживаниях.
Анна рассказала обо всем, что произошло.
— Вот я и надумала, тетя Дуся. Подальше от греха. В деревне мы для всех чистое полотно.
— Корят, значит? — спросила тетя Дуся. — Не удержались?
— Да как сказать… — Анна задумалась. — Женщина необразованная, сорвалось с языка. Родную внучку, конечно, больше жалеет.
Тетя Дуся поджала губы.
— Смотри, девка, они и тебя укорят.
— Меня-то чем же?
— Найдется чем. В деревне они тебя вокруг руки обмотают, на то и расчет. А ты не поддавайся.
— Может, не ехать?
— Поезжай. Тесно тебе здесь. Думаешь дочь оберечь, а тебе и самой хочется. Вижу ведь я тебя, Анечка. Один все у бережка плещется, а другой норовит куда бы поглубже нырнуть…
Выражалась тетя Дуся иносказательно, но в Суроже не удерживала. Понимала, кажется, Анну лучше, чем она сама себя понимала.
Придя домой, Анна возобновила утренний разговор.
— Надумал, Алеша, или нет?
— Не возражаю. Надо к какому-то берегу прибиваться. — Он засмеялся. — Только мать ставит условие. Купите корову, говорит, поеду. Охота, говорит, своего молочка попить.
— Купим, конечно…
Анне было не до коровы. В глубине души она чувствовала, что этот пока еще предполагаемый переезд заново поворачивает всю их жизнь. Ей вспомнился почему-то Петухов, он ведь тоже говорил о деревне…
Вечером Анна, Алексей и даже мать то и дело принимались толковать о том, что ждет их в колхозе. Свекровь мечтала о корове, об огороде, ее прельщала возможность обзавестись хоть небольшим, но своим хозяйством. Расчеты Алексея были сложнее. Вероятно, он тешил свое самолюбие перспективами возвыситься и над женой и над окружающими. В отделе он все-таки был по отношению к Анне подчиненным, а в колхозе рассчитывал, по-видимому, обрести большую независимость. Анна тоже рассуждала о пользе переезда, но на самом деле — она ощутила это вдруг совершенно явственно — она нестерпимо соскучилась по земле.
Анна еще не знала, как ей заговорить с Богаткиным, но на следующий день он сам начал с ней разговор.
— В колхоз хотите, Анна Андреевна?
— Кто вам сказал?
— Алексей Ильич. Молодцы вы! Не хотелось бы отпускать, но… — Богаткин сочувственно развел руками. — Алексей Ильич коммунист, да и вы… Какая вы беспартийная! Вполне советский человек. Пятый год мы с вами…
Анна смутилась.
— Возникла у нас такая мысль, Александр Петрович…
Богаткин помешал ей высказаться.
— Я бы вас задержал, но в райкоме только и слышишь: давай да давай специалистов на производство! Агрономов, зоотехников, механизаторов. Укрепляй да укрепляй! А откуда я их возьму? Рад бы вас задержать, да неволя заставляет…
— Мы еще все думаем…
Но Богаткин опять не дал ей договорить.
— Принципиально правильно решили вы у себя на семейном совете. Партийный человек у вас муж. Он мне сегодня сразу с утра: переезжаем в колхоз. Раз такое дело — пошлем. Вас агрономом. Алексея Ильича тоже по специальности. А в дальнейшем может председателем стать или выберут секретарем парторганизации. Все зависит от вас самих…
Богаткин тут же пошел в райком. Вяловатый в делах и недостаточно принципиальный, он был восторженный человек. Порыв Бахрушина и его жены, патриотический порыв, как он понимал, понравился ему, он хотел похвастаться этими людьми и наконец показать, что и он выполняет указания…
Когда Богаткин вернулся, судьба Гончаровой была решена.
— Все отлично, — сообщил он Анне. — В райкоме приветствуют. Мы советовались. Как вы смотрите насчет того, чтобы поехать в «Рассвет»?
В «Рассвет» или не в «Рассвет» было уж не так важно. Важно было, что теперь уже нельзя не ехать. Впрочем, это неплохой колхоз, Анна с охотою ездила в «Рассвет». Уж очень веселые там девчата. Она как-то даже помогала им сажать кукурузу.
Анна с мужем вместе вышли после работы.
— Чего это ты наговорил Александру Петровичу? — спросила она.
— Что люди, то и я, — объяснил Алексей. — Все едут, вот и мы решили.
— А это честно? — упрекнула его Анна.
— Не на семейные же обстоятельства ссылаться! — Алексей насмешливо посмотрел на жену. — Зачем выглядеть хуже людей?
— Ладно, — согласилась Анна. — Не так уж важно, что скажут, важно, как сами будем работать. — Она замедлила шаг. — И вот еще что, Алеша, — предупредила она мужа. — Скажи матери. Если она хоть слово еще кому скажет о Жене, ноги ее в нашем доме не будет, понятно?
Но тревожили ее не только синяки и кровоподтеки. Ей, выросшей в деревне, тоже доставалось в детстве и от отца, и от матери, она допускала, что и сама способна ударить ребенка, лишь бы сделать нужную зарубку на его памяти. Но коверкать душу ребенка, отравлять ее подлостью, неверием в людей, этого она не могла позволить. Никому! Ни мужу, будь это даже родной отец ребенка. Ни его матери. Ни своей матери. Даже себе.
Рана была нанесена, и надо, чтобы она зажила. Поскорее. Безболезненно. Незаметно. Всех надо было лишить возможности сыпать на рану соль…
В Суроже знали Бахрушиных. Анна с дочерью жили у всех на глазах. Они не вызывали особого внимания, но ведь шила в мешке не утаишь. Сегодня свекровь вызвала у девочки интерес к тому, о чем ей не следует знать. Девочка начнет думать, допытываться, узнавать. Того и гляди кто-нибудь подтвердит ей истину.
Лучше всего уехать. Туда, где никто ничего не знает. Где никто ничего не может сказать. Где ссадина заживет, забудется…
Анна думала, что хочет уехать из города только ради Женечки, спастись от пересудов…
Но стремилась она в деревню не только из-за дочери, ее давно тянуло поближе к земле, нужен был лишь повод… Она и ухватилась за повод.
На следующий день Анна разбудила мужа раньше обычного.
— Алеша, я хочу уехать.
— Как уехать? Куда?
— Куда-нибудь, в деревню. В колхоз. Агрономом.
— С чего это вдруг?
— Я не вдруг.
Он сел на кровати, посмотрел на пол, словно что-то новое на нем увидел, принялся одеваться.
— Подумаем.
Анна разбудила старшую, накормила младшую, непрерывно думая о своем.
Свекровь вела себя тише воды ниже травы. Нажарила картошки. Принесла из погреба огурцов. Вскипятила чаю. Напекла даже пышек, хотя обычно пышки пекла только по воскресеньям.
Пододвинула пышки Женечке.
— Ты кушай, кушай…
Анна вышла из дома вместе с дочерью. Алексей нагнал их.
— Все думаю, — сказал он. — Может, ты и права.
Анна удивилась, что он не спорит. Алексей любил поставить на своем. Он был самолюбив, всегда старался дать понять, что все в доме решает он. Даже удивительно было, что он не пытается возражать.
Должно быть, Алексей просто испугался, что Анна может от него уйти. Понимал: обижать Женю она не позволит, дочерью ради мужа не пожертвует. Это он понимал, А потом ему казалось, что в деревне Анна будет более одинока, чем в городе, меньше будет проявлять свою волю…
На работе ни Анна, ни Алексей никому ничего не сказали. Думала Анна, думал Алексей, решение пришло к ней внезапно, но для каждого в нем содержался особый смысл.
В обед Анна побежала кормить маленькую. Свекровь стряпала, Ниночка спала, Женя делала уроки. Было тихо, мирно, точно вчера ничего не произошло. Сейчас было очень подходяще сказать о своем намерении свекрови.
— Мама, знаете, мы хотим переехать…
Свекровь не выразила особого удивления, а может быть, поборола в себе любопытство.
— Куда это? — деловито спросила она теми же словами, что и Алексей.
— В деревню, — сказала Анна. — Там спокойнее.
— Ну что ж! — ответила свекровь. — В деревню так в деревню. Корову купим, совсем будет хорошо. Здесь не так сподручно, а уж в деревне без сена не останемся.
Анна дивилась. Против ожидания, ни муж, ни свекровь не встретили ее предложения в штыки. Наоборот, она это заметила, чем-то это предложение пришлось им по душе. Анна даже насторожилась: не слишком ли опрометчив такой шаг, может, стоит повременить?…
Вечером Анна решила сходить к Ксенофонтовым. Тетя Дуся не умела кривить душой, только она одна и могла помочь Анне разобраться в ее переживаниях.
Анна рассказала обо всем, что произошло.
— Вот я и надумала, тетя Дуся. Подальше от греха. В деревне мы для всех чистое полотно.
— Корят, значит? — спросила тетя Дуся. — Не удержались?
— Да как сказать… — Анна задумалась. — Женщина необразованная, сорвалось с языка. Родную внучку, конечно, больше жалеет.
Тетя Дуся поджала губы.
— Смотри, девка, они и тебя укорят.
— Меня-то чем же?
— Найдется чем. В деревне они тебя вокруг руки обмотают, на то и расчет. А ты не поддавайся.
— Может, не ехать?
— Поезжай. Тесно тебе здесь. Думаешь дочь оберечь, а тебе и самой хочется. Вижу ведь я тебя, Анечка. Один все у бережка плещется, а другой норовит куда бы поглубже нырнуть…
Выражалась тетя Дуся иносказательно, но в Суроже не удерживала. Понимала, кажется, Анну лучше, чем она сама себя понимала.
Придя домой, Анна возобновила утренний разговор.
— Надумал, Алеша, или нет?
— Не возражаю. Надо к какому-то берегу прибиваться. — Он засмеялся. — Только мать ставит условие. Купите корову, говорит, поеду. Охота, говорит, своего молочка попить.
— Купим, конечно…
Анне было не до коровы. В глубине души она чувствовала, что этот пока еще предполагаемый переезд заново поворачивает всю их жизнь. Ей вспомнился почему-то Петухов, он ведь тоже говорил о деревне…
Вечером Анна, Алексей и даже мать то и дело принимались толковать о том, что ждет их в колхозе. Свекровь мечтала о корове, об огороде, ее прельщала возможность обзавестись хоть небольшим, но своим хозяйством. Расчеты Алексея были сложнее. Вероятно, он тешил свое самолюбие перспективами возвыситься и над женой и над окружающими. В отделе он все-таки был по отношению к Анне подчиненным, а в колхозе рассчитывал, по-видимому, обрести большую независимость. Анна тоже рассуждала о пользе переезда, но на самом деле — она ощутила это вдруг совершенно явственно — она нестерпимо соскучилась по земле.
Анна еще не знала, как ей заговорить с Богаткиным, но на следующий день он сам начал с ней разговор.
— В колхоз хотите, Анна Андреевна?
— Кто вам сказал?
— Алексей Ильич. Молодцы вы! Не хотелось бы отпускать, но… — Богаткин сочувственно развел руками. — Алексей Ильич коммунист, да и вы… Какая вы беспартийная! Вполне советский человек. Пятый год мы с вами…
Анна смутилась.
— Возникла у нас такая мысль, Александр Петрович…
Богаткин помешал ей высказаться.
— Я бы вас задержал, но в райкоме только и слышишь: давай да давай специалистов на производство! Агрономов, зоотехников, механизаторов. Укрепляй да укрепляй! А откуда я их возьму? Рад бы вас задержать, да неволя заставляет…
— Мы еще все думаем…
Но Богаткин опять не дал ей договорить.
— Принципиально правильно решили вы у себя на семейном совете. Партийный человек у вас муж. Он мне сегодня сразу с утра: переезжаем в колхоз. Раз такое дело — пошлем. Вас агрономом. Алексея Ильича тоже по специальности. А в дальнейшем может председателем стать или выберут секретарем парторганизации. Все зависит от вас самих…
Богаткин тут же пошел в райком. Вяловатый в делах и недостаточно принципиальный, он был восторженный человек. Порыв Бахрушина и его жены, патриотический порыв, как он понимал, понравился ему, он хотел похвастаться этими людьми и наконец показать, что и он выполняет указания…
Когда Богаткин вернулся, судьба Гончаровой была решена.
— Все отлично, — сообщил он Анне. — В райкоме приветствуют. Мы советовались. Как вы смотрите насчет того, чтобы поехать в «Рассвет»?
В «Рассвет» или не в «Рассвет» было уж не так важно. Важно было, что теперь уже нельзя не ехать. Впрочем, это неплохой колхоз, Анна с охотою ездила в «Рассвет». Уж очень веселые там девчата. Она как-то даже помогала им сажать кукурузу.
Анна с мужем вместе вышли после работы.
— Чего это ты наговорил Александру Петровичу? — спросила она.
— Что люди, то и я, — объяснил Алексей. — Все едут, вот и мы решили.
— А это честно? — упрекнула его Анна.
— Не на семейные же обстоятельства ссылаться! — Алексей насмешливо посмотрел на жену. — Зачем выглядеть хуже людей?
— Ладно, — согласилась Анна. — Не так уж важно, что скажут, важно, как сами будем работать. — Она замедлила шаг. — И вот еще что, Алеша, — предупредила она мужа. — Скажи матери. Если она хоть слово еще кому скажет о Жене, ноги ее в нашем доме не будет, понятно?
XV
Богаткин сам повез знакомить Гончарову с Поспеловым.
Собственно говоря, Анна была знакома с Поспеловым, она встречалась с председателем колхоза «Рассвет» и в райсельхозотделе, и на разных совещаниях, и в колхозе, когда приезжала туда.
— Привет, Анна Андреевна!
— Здравствуйте, Василий Кузьмич…
Они были знакомы, и все-таки Анна его не знала, бог ведает, каков он, как живет, чем дышит. Да и не так уж интересовал он раньше Анну, все председатели в общем на одно лицо, один посильней, другой послабей, но всех одной меркой мерят — умей ладить с колхозниками и вовремя рассчитываться с государством. Но теперь, когда предстояло работать вместе с Поспеловым, стать его ближайшей помощницей, Поспелов вызывал к себе особый интерес.
Райисполкомовский «газик» трясся мелкой рысцой. Серенькая, неказистая эта машина напоминала Анне работящую крестьянскую лошаденку. Трусит она себе во всякую погоду и по любой дороге, а ее только и знают, что погонять и в хвост и в гриву. Есть «выездные кони», берегут их для парадных выездов, а пусти какой-нибудь заморский лимузин на наш русский простор, не оберешься с ним горя, застрянет в первой же колее.
— Вот и приехали, — сказал Александр Петрович. — В контору или домой к Поспелову?
— Лучше в контору, — ответила Анна. — Раньше времени в гости набиваться не следует.
Поспелов оказался в конторе, посылать за ним не пришлось.
Местный уроженец, он здесь учился, здесь женился и председателем колхоза стал еще до войны. В армию Василия Кузьмича не взяли, войну он провел в партизанском отряде в пронских лесах, мужик рачительный, хозяйственный, в отряде ведал снабжением, но, случалось, и поезда пускал под откос. В районе он считался неплохим председателем. «Рассвет» не числился среди передовых колхозов, но и в отстающих не ходил, не вызывал в людях ни особой зависти, ни порицания.
Контора помещалась в доме бывшего богатея Перевощикова. Кабинет Поспелова находился на черной половине, за печкой, там было теплее.
Анна и Богаткин прошли в кабинет. Поспелов сидел с Кучеровым, бригадиром первой бригады. Кучеров был известен в районе не меньше Поспелова, считался лучшим оратором колхоза, и на всех совещаниях и конференциях именно он выступал всегда от «Рассвета».
— Ну вот, привез вам агронома, — приветствовал Богаткин Поспелова. — Любите, жалуйте и не ссорьтесь…
— Чтобы ссориться, — пошутила Анна, — надо хорошенько друг друга узнать.
— А мы вас очень даже хорошо знаем, — рассудительно ответил Поспелов. — Иначе не согласились бы на вас.
Анна удивилась.
— Да откуда ж вы меня знаете?
— Глупостев не преподавали, вот откуда, — разъяснил Поспелов не без насмешечки.
— Каких глупостей?
— Да мало ли глупостев могли вы за четыре года понаписать? Мы ведь читаем бумажки, которые нам посылают, а вы не писали глупостев, хоть и могли…
— Развел критику! — Богаткин засмеялся. — А я, значит, глупости писал?
— А мы и на вас не говорим, — отозвался Поспелов. — Это я о тех, кто в деревню за васильками ездиют…
Анна внимательно посмотрела и на Поспелова, и на Кучерова — Поспелов добродушно усмехнулся, Кучеров иронически помалкивал — и подумала, что, пожалуй, смысл ее деятельности в колхозе будет заключаться и в том, чтобы преодолеть то, что проявлялось сейчас в Поспелове и пряталось где-то в Кучерове. Поспелов был гораздо грамотнее, чем хотел казаться, прекрасно мог обходиться без всяких этих «ездиют» и «глупостев», но, конечно, и ему, и многим другим легче и безответственнее работать, прикрываясь своей необразованностью.
— А кто же ездит сюда за васильками, Василий Кузьмич? — поинтересовалась Анна.
— Да ездиют — уклончиво отозвался он. — Всякие там. Из Москвы, например…
— А я так думаю, что Москва больше хлебом нуждается, чем васильками, — сказала Анна. — В Москве своих васильков достаточно.
Поспелов хитро прищурился.
— Говорите, хватает в Москве своих васильков?
— Давай не о цветочках, а о более низкой материи, — вмешался Богаткин, не уловив скрытого смысла их разговора. — Как вы Анну Андреевну устраивать будете?
— А это от нее будет зависеть, — опять усмехнулся Поспелов. — Временно она к нам или насовсем. Ежели хочет присмотреться, найдем квартиру, а ежели пожизненно, можем и дом продать.
— Это какой же дом? — полюбопытствовал Богаткин.
— Есть тут, — уклончиво отозвался Поспелов.
— Да ты не жмись, может, дом-то и соблазнит на пожизненно, — подзадорил Богаткин. — А то ты и рад и не рад.
— Да был тут у нас один, выслужился в полковники, построил родителям дом, а теперь забрал их к себе, а дом нам уступил.
— Так ты покажи…
Дом, поставленный полковником, действительно мог привязать к себе владельца. Колхоз соглашался продать его агроному Гончаровой в рассрочку, если она обещает не сбежать из колхоза.
Богаткин поручился за Анну — что-что, на обман Анна решительно не способна, в этом он мог поручиться за нее, как за самого себя.
Но сама Анна колебалась, хотела еще посоветоваться с Алексеем. Вспомнилась и просьба свекрови.
— Василий Кузьмич, а корову здесь можно купить?
— Корову?
— У меня свекровь не соглашается ехать без коровы… — Анна застенчиво посмотрела на Богаткина. — Дети, понимаете. Говорит, без коровы нам не прожить.
Поспелов почесал у виска.
— Корову достанем, — неопределенно сказал он. — Есть у людей коровы. А то и с базара приведем.
Но Богаткину не терпелось сосватать Анну.
— А у себя не найдете?
Поспелов опять поскреб затылок.
— У себя — это, значит, на ферме…
— А вы выбракуйте, — подсказал Богаткин. — Выберите получше и выбракуйте.
Анна знала, как в некоторых колхозах выбраковывали для начальства лучших коров… Нельзя начинать с грабежа.
— Нет, в колхозе я покупать не стану, — сказала она. — Только у частного владельца.
Поспелов пытливо взглянул на Анну.
— Найдем, найдем. Купим, — заверил он и улыбнулся. — В крайнем случае свою продам.
Анна тоже улыбнулась.
— Выбракуете?
— Браковать нечего, корова хорошая. Да уж для милого дружка…
Анна прищурилась.
— Не пожалеете?
— Нет, не пожалею, — решительно вдруг сказал Поспелов. — Переезжайте. А корова… Корову найдем.
И Анна тоже решилась, как-то сразу решилась, и они ударили с Василием Кузьмичом по рукам.
Богаткин засмеялся.
— Это не все. Придется еще устраивать Бахрушина, — предупредил он. — Мужа от жены не оторвешь.
Поспелов задумался.
— А его кем?
— Бухгалтером.
— У нас и должности такой нет, и на Малинина не обижаемся.
— Мы пока подержим его в отделе, а начнем укрупнять колхозы, понадобится и бухгалтер… Поспелов переглянулся с Кучеровым. Их заботило не столько устройство Бахрушина, сколько предстоящее укрупнение. Колхоз в соседнем Кузовлеве был не таким уж приятным дополнением для «Рассвета».
Но все это, конечно, не могло повлиять на желание Поспелова заполучить Гончарову. Если укрупнение произойдет, она особенно будет нужна, чтобы поправить дела в Кузовлеве.
После этой поездки все пошло быстрее и легче, чем можно было предположить. Райком дал согласие, Богаткин рекомендовал, правление колхоза утвердило Гончарову агрономом, и вот уже грузовик колхоза начал совершать рейсы между Сурожем и Мазиловом. Ни Алексей Ильич, ни Анна не жили особо богато, но домашнего скарба набралось предостаточно.
Анна торопилась с переездом. Приближался весенний сев, и она боялась кому-то доверить это дело. Как посеешь, так и пожнешь. Как пожнешь, так и пожрешь. А есть придется теперь то, что она посеет и вырастит. Вещи не успели перевезти, а она уже начала ночевать в колхозе. То у Поспелова, то у Мосолкиной, заведующей молочной фермой.
Мосолкина — симпатичная женщина. Спокойная, добродушная, не без хитрецы. Жила вдвоем со взрослой дочерью и охотно приглашала Анну к себе.
Но вот наконец переезд совершился. Бахрушины заняли полковничий дом. Расставлены были шкафы и кровати, развешаны занавески. В доме началась новая жизнь. Только самой Анне некогда было его обживать. Она пропадала то в поле, то в правлении. Неугомонный ее характер не давал покоя ни ей самой, ни окружающим. Поспелов сперва покряхтывал, потом смирился.
Только Алексей не мог простить Анне, что она согласилась пойти в «Рассвет», не посоветовавшись с ним. Ему хотелось перебраться в колхоз ради спокойной жизни, а с такой женой, как Анна, в деревне оказалось еще беспокойней, чем в городе. Анна не умела спокойно жить. Во всяком случае, ей чужда была невозмутимость, с какой Алексей относился к окружающему.
В Суроже Анна надолго притихла, попав в канцелярию. Туман войны лишь постепенно рассеивался в ее сердце. Сидя за бурым, закапанным чернилами столом, она медленно приходила в себя. Вороха бумажек заслоняли от нее и землю, и солнце, и людей…
Воздуха не хватало, но кое-как можно было дышать. Она вырвалась из плена привычки ради дочери. Так ей думалось. Ради самой себя она не стала бы ломать привычный уклад жизни. Но стоило ей вырваться на простор, соприкоснуться с живым делом, ей самой сделалось непонятно, как могла она так долго тянуть бремя нудной канцелярской лямки.
Прав был Петухов, тысячу раз прав, когда гнал ее на землю! Ее место в поле, под солнцем, на ветру. Она точно ожила. Радовалась всему, что ее окружало. Вновь вспыхнула нежность к Алексею. Она точно помолодела, и муж опять казался ей добрее и лучше, чем это было в действительности.
Вскоре после переезда Алексей зазвал Поспелова в гости. Поспелова и Малинина, счетовода колхоза. Справить новоселье. Должно быть, ему хотелось понравиться Поспелову, да и не одному Поспелову.
Водки было с избытком, за закуской Алексей специально съездил в Сурож.
— Василий Кузьмич! Павел Павлович! — восклицал Алексей, обращаясь к гостям. — Это только первая колом! Вторая соколом, а остальные мелкими пташками…
Поспелов пил в меру, старался блюсти достоинство, но тут не выдержал, переложил через край, так настойчиво угощал Алексей.
Анна помалкивала. Что могла она возразить? Новоселье! От хозяйского стола гостей не отваживают.
На другой день Алексей привел Малинина и Поспелова опохмеляться, на третий продолжали опохмеляться, а на четвертый…
На четвертый день правление утвердило Алексея на должность бухгалтера.
Он вернулся домой победителем.
— Без Богаткина обошлись. Ребята свойские.
Анна порозовела, как девушка.
— Но ведь это же стыдно, Алеша!
Алексей с состраданием посмотрел на жену.
Не в пример Анне, Алексей на работу не жадничал, не торопился прибрать все дела к рукам. Он похаживал в правление, но нельзя сказать, чтобы переутомлялся, по утрам не спешил, по вечерам не задерживался, охотно ездил только по делам в город.
— Ты бы дома когда посидела, — упрекал он жену.
— Дела, — оправдывалась Анна.
— Дела не голуби, не разлетятся.
С детьми приходилось возиться свекрови. Женя стала совсем большая. Надежда Никоновна заставляла ее нянчить Ниночку, но уже не осмеливалась не только ударить, даже голос повысить на нее. Мир миром, а невестку свекровь побаивалась.
Но от своего условия Надежда Никоновна не отступилась. А Анне почему-то стыдно было напоминать о корове Поспелову. Не так уж много она сделала для колхоза, чтобы требовать то то, то се. Алексей раздобыл корову без помощи Анны.
Своей коровой Василий Кузьмич, разумеется, не пожертвовал, но нашел подходящую в Кузовлеве. Там выдавали замуж дочь, срочно нужны были деньги.
Алексей Ильич отгулял два дня на свадьбе и самолично привел из Кузовлева корову. В доме наступил полный мир.
Собственно говоря, Анна была знакома с Поспеловым, она встречалась с председателем колхоза «Рассвет» и в райсельхозотделе, и на разных совещаниях, и в колхозе, когда приезжала туда.
— Привет, Анна Андреевна!
— Здравствуйте, Василий Кузьмич…
Они были знакомы, и все-таки Анна его не знала, бог ведает, каков он, как живет, чем дышит. Да и не так уж интересовал он раньше Анну, все председатели в общем на одно лицо, один посильней, другой послабей, но всех одной меркой мерят — умей ладить с колхозниками и вовремя рассчитываться с государством. Но теперь, когда предстояло работать вместе с Поспеловым, стать его ближайшей помощницей, Поспелов вызывал к себе особый интерес.
Райисполкомовский «газик» трясся мелкой рысцой. Серенькая, неказистая эта машина напоминала Анне работящую крестьянскую лошаденку. Трусит она себе во всякую погоду и по любой дороге, а ее только и знают, что погонять и в хвост и в гриву. Есть «выездные кони», берегут их для парадных выездов, а пусти какой-нибудь заморский лимузин на наш русский простор, не оберешься с ним горя, застрянет в первой же колее.
— Вот и приехали, — сказал Александр Петрович. — В контору или домой к Поспелову?
— Лучше в контору, — ответила Анна. — Раньше времени в гости набиваться не следует.
Поспелов оказался в конторе, посылать за ним не пришлось.
Местный уроженец, он здесь учился, здесь женился и председателем колхоза стал еще до войны. В армию Василия Кузьмича не взяли, войну он провел в партизанском отряде в пронских лесах, мужик рачительный, хозяйственный, в отряде ведал снабжением, но, случалось, и поезда пускал под откос. В районе он считался неплохим председателем. «Рассвет» не числился среди передовых колхозов, но и в отстающих не ходил, не вызывал в людях ни особой зависти, ни порицания.
Контора помещалась в доме бывшего богатея Перевощикова. Кабинет Поспелова находился на черной половине, за печкой, там было теплее.
Анна и Богаткин прошли в кабинет. Поспелов сидел с Кучеровым, бригадиром первой бригады. Кучеров был известен в районе не меньше Поспелова, считался лучшим оратором колхоза, и на всех совещаниях и конференциях именно он выступал всегда от «Рассвета».
— Ну вот, привез вам агронома, — приветствовал Богаткин Поспелова. — Любите, жалуйте и не ссорьтесь…
— Чтобы ссориться, — пошутила Анна, — надо хорошенько друг друга узнать.
— А мы вас очень даже хорошо знаем, — рассудительно ответил Поспелов. — Иначе не согласились бы на вас.
Анна удивилась.
— Да откуда ж вы меня знаете?
— Глупостев не преподавали, вот откуда, — разъяснил Поспелов не без насмешечки.
— Каких глупостей?
— Да мало ли глупостев могли вы за четыре года понаписать? Мы ведь читаем бумажки, которые нам посылают, а вы не писали глупостев, хоть и могли…
— Развел критику! — Богаткин засмеялся. — А я, значит, глупости писал?
— А мы и на вас не говорим, — отозвался Поспелов. — Это я о тех, кто в деревню за васильками ездиют…
Анна внимательно посмотрела и на Поспелова, и на Кучерова — Поспелов добродушно усмехнулся, Кучеров иронически помалкивал — и подумала, что, пожалуй, смысл ее деятельности в колхозе будет заключаться и в том, чтобы преодолеть то, что проявлялось сейчас в Поспелове и пряталось где-то в Кучерове. Поспелов был гораздо грамотнее, чем хотел казаться, прекрасно мог обходиться без всяких этих «ездиют» и «глупостев», но, конечно, и ему, и многим другим легче и безответственнее работать, прикрываясь своей необразованностью.
— А кто же ездит сюда за васильками, Василий Кузьмич? — поинтересовалась Анна.
— Да ездиют — уклончиво отозвался он. — Всякие там. Из Москвы, например…
— А я так думаю, что Москва больше хлебом нуждается, чем васильками, — сказала Анна. — В Москве своих васильков достаточно.
Поспелов хитро прищурился.
— Говорите, хватает в Москве своих васильков?
— Давай не о цветочках, а о более низкой материи, — вмешался Богаткин, не уловив скрытого смысла их разговора. — Как вы Анну Андреевну устраивать будете?
— А это от нее будет зависеть, — опять усмехнулся Поспелов. — Временно она к нам или насовсем. Ежели хочет присмотреться, найдем квартиру, а ежели пожизненно, можем и дом продать.
— Это какой же дом? — полюбопытствовал Богаткин.
— Есть тут, — уклончиво отозвался Поспелов.
— Да ты не жмись, может, дом-то и соблазнит на пожизненно, — подзадорил Богаткин. — А то ты и рад и не рад.
— Да был тут у нас один, выслужился в полковники, построил родителям дом, а теперь забрал их к себе, а дом нам уступил.
— Так ты покажи…
Дом, поставленный полковником, действительно мог привязать к себе владельца. Колхоз соглашался продать его агроному Гончаровой в рассрочку, если она обещает не сбежать из колхоза.
Богаткин поручился за Анну — что-что, на обман Анна решительно не способна, в этом он мог поручиться за нее, как за самого себя.
Но сама Анна колебалась, хотела еще посоветоваться с Алексеем. Вспомнилась и просьба свекрови.
— Василий Кузьмич, а корову здесь можно купить?
— Корову?
— У меня свекровь не соглашается ехать без коровы… — Анна застенчиво посмотрела на Богаткина. — Дети, понимаете. Говорит, без коровы нам не прожить.
Поспелов почесал у виска.
— Корову достанем, — неопределенно сказал он. — Есть у людей коровы. А то и с базара приведем.
Но Богаткину не терпелось сосватать Анну.
— А у себя не найдете?
Поспелов опять поскреб затылок.
— У себя — это, значит, на ферме…
— А вы выбракуйте, — подсказал Богаткин. — Выберите получше и выбракуйте.
Анна знала, как в некоторых колхозах выбраковывали для начальства лучших коров… Нельзя начинать с грабежа.
— Нет, в колхозе я покупать не стану, — сказала она. — Только у частного владельца.
Поспелов пытливо взглянул на Анну.
— Найдем, найдем. Купим, — заверил он и улыбнулся. — В крайнем случае свою продам.
Анна тоже улыбнулась.
— Выбракуете?
— Браковать нечего, корова хорошая. Да уж для милого дружка…
Анна прищурилась.
— Не пожалеете?
— Нет, не пожалею, — решительно вдруг сказал Поспелов. — Переезжайте. А корова… Корову найдем.
И Анна тоже решилась, как-то сразу решилась, и они ударили с Василием Кузьмичом по рукам.
Богаткин засмеялся.
— Это не все. Придется еще устраивать Бахрушина, — предупредил он. — Мужа от жены не оторвешь.
Поспелов задумался.
— А его кем?
— Бухгалтером.
— У нас и должности такой нет, и на Малинина не обижаемся.
— Мы пока подержим его в отделе, а начнем укрупнять колхозы, понадобится и бухгалтер… Поспелов переглянулся с Кучеровым. Их заботило не столько устройство Бахрушина, сколько предстоящее укрупнение. Колхоз в соседнем Кузовлеве был не таким уж приятным дополнением для «Рассвета».
Но все это, конечно, не могло повлиять на желание Поспелова заполучить Гончарову. Если укрупнение произойдет, она особенно будет нужна, чтобы поправить дела в Кузовлеве.
После этой поездки все пошло быстрее и легче, чем можно было предположить. Райком дал согласие, Богаткин рекомендовал, правление колхоза утвердило Гончарову агрономом, и вот уже грузовик колхоза начал совершать рейсы между Сурожем и Мазиловом. Ни Алексей Ильич, ни Анна не жили особо богато, но домашнего скарба набралось предостаточно.
Анна торопилась с переездом. Приближался весенний сев, и она боялась кому-то доверить это дело. Как посеешь, так и пожнешь. Как пожнешь, так и пожрешь. А есть придется теперь то, что она посеет и вырастит. Вещи не успели перевезти, а она уже начала ночевать в колхозе. То у Поспелова, то у Мосолкиной, заведующей молочной фермой.
Мосолкина — симпатичная женщина. Спокойная, добродушная, не без хитрецы. Жила вдвоем со взрослой дочерью и охотно приглашала Анну к себе.
Но вот наконец переезд совершился. Бахрушины заняли полковничий дом. Расставлены были шкафы и кровати, развешаны занавески. В доме началась новая жизнь. Только самой Анне некогда было его обживать. Она пропадала то в поле, то в правлении. Неугомонный ее характер не давал покоя ни ей самой, ни окружающим. Поспелов сперва покряхтывал, потом смирился.
Только Алексей не мог простить Анне, что она согласилась пойти в «Рассвет», не посоветовавшись с ним. Ему хотелось перебраться в колхоз ради спокойной жизни, а с такой женой, как Анна, в деревне оказалось еще беспокойней, чем в городе. Анна не умела спокойно жить. Во всяком случае, ей чужда была невозмутимость, с какой Алексей относился к окружающему.
В Суроже Анна надолго притихла, попав в канцелярию. Туман войны лишь постепенно рассеивался в ее сердце. Сидя за бурым, закапанным чернилами столом, она медленно приходила в себя. Вороха бумажек заслоняли от нее и землю, и солнце, и людей…
Воздуха не хватало, но кое-как можно было дышать. Она вырвалась из плена привычки ради дочери. Так ей думалось. Ради самой себя она не стала бы ломать привычный уклад жизни. Но стоило ей вырваться на простор, соприкоснуться с живым делом, ей самой сделалось непонятно, как могла она так долго тянуть бремя нудной канцелярской лямки.
Прав был Петухов, тысячу раз прав, когда гнал ее на землю! Ее место в поле, под солнцем, на ветру. Она точно ожила. Радовалась всему, что ее окружало. Вновь вспыхнула нежность к Алексею. Она точно помолодела, и муж опять казался ей добрее и лучше, чем это было в действительности.
Вскоре после переезда Алексей зазвал Поспелова в гости. Поспелова и Малинина, счетовода колхоза. Справить новоселье. Должно быть, ему хотелось понравиться Поспелову, да и не одному Поспелову.
Водки было с избытком, за закуской Алексей специально съездил в Сурож.
— Василий Кузьмич! Павел Павлович! — восклицал Алексей, обращаясь к гостям. — Это только первая колом! Вторая соколом, а остальные мелкими пташками…
Поспелов пил в меру, старался блюсти достоинство, но тут не выдержал, переложил через край, так настойчиво угощал Алексей.
Анна помалкивала. Что могла она возразить? Новоселье! От хозяйского стола гостей не отваживают.
На другой день Алексей привел Малинина и Поспелова опохмеляться, на третий продолжали опохмеляться, а на четвертый…
На четвертый день правление утвердило Алексея на должность бухгалтера.
Он вернулся домой победителем.
— Без Богаткина обошлись. Ребята свойские.
Анна порозовела, как девушка.
— Но ведь это же стыдно, Алеша!
Алексей с состраданием посмотрел на жену.
Не в пример Анне, Алексей на работу не жадничал, не торопился прибрать все дела к рукам. Он похаживал в правление, но нельзя сказать, чтобы переутомлялся, по утрам не спешил, по вечерам не задерживался, охотно ездил только по делам в город.
— Ты бы дома когда посидела, — упрекал он жену.
— Дела, — оправдывалась Анна.
— Дела не голуби, не разлетятся.
С детьми приходилось возиться свекрови. Женя стала совсем большая. Надежда Никоновна заставляла ее нянчить Ниночку, но уже не осмеливалась не только ударить, даже голос повысить на нее. Мир миром, а невестку свекровь побаивалась.
Но от своего условия Надежда Никоновна не отступилась. А Анне почему-то стыдно было напоминать о корове Поспелову. Не так уж много она сделала для колхоза, чтобы требовать то то, то се. Алексей раздобыл корову без помощи Анны.
Своей коровой Василий Кузьмич, разумеется, не пожертвовал, но нашел подходящую в Кузовлеве. Там выдавали замуж дочь, срочно нужны были деньги.
Алексей Ильич отгулял два дня на свадьбе и самолично привел из Кузовлева корову. В доме наступил полный мир.
XVI
Хотелось получше познакомиться с людьми, но времени не хватало. Поджимали сроки сева. Поспелов все раскидывал умом да подсчитывал вместе с Кучеровым — «хватит ли семенного фонду», как он выражался, и когда в правлении появилась Анна, он и ее вознамерился взять к себе в компаньоны. Но Анна быстро поломала его занятия арифметикой.
— А где кладовщик? — поинтересовалась она. — Идти надо на склад и там смотреть, что есть…
— Кладовщик у нас честный, — уверенно заявил Кучеров. — Его проверять нечего.
— Да не его проверять, а семена, — поправила Анна. — Мне семена надо видеть, а не бумажки.
Пошла на склад, увлекла за собой Поспелова: невозможное ж положение — агроном на складе, а председатель с карандашом за столом.
— А где кладовщик? — поинтересовалась она. — Идти надо на склад и там смотреть, что есть…
— Кладовщик у нас честный, — уверенно заявил Кучеров. — Его проверять нечего.
— Да не его проверять, а семена, — поправила Анна. — Мне семена надо видеть, а не бумажки.
Пошла на склад, увлекла за собой Поспелова: невозможное ж положение — агроном на складе, а председатель с карандашом за столом.