Но адрес на толстовке был совсем простой: символьный, к тому же короткий, — www.rusf.ru.
Через минуту я уже на месте. Поиск внутри сайта. «Обреченный на». Пока жду ответа, загадываю: пусть это будет обреченный на успех! В самом деле, после той работы мысли, которую я только что продемонстрировал, фортуна просто обязана повернуться ко мне… ну как минимум боком!
Всего 192 ссылки. Неплохо, можно и перебрать…
Ссылка первая. «Град обреченный». Следующие двадцать посвящены той же теме.
Нет, я, конечно, сам пару раз в шутку назвал вчерашнего знакомца живым классиком, но это уже чересчур! Пролистываю…
Ссылка двадцать седьмая. «Обреченный на месть» Рассказик, к тому же где-то уже опубликованный. Указаны страницы с 66-й по 69-ю. На полкило отборнейшего текста совсем не похоже.
Уточняю запрос. Во-первых, меня интересует «обреченный», но вовсе не «град», во-вторых, добавляю к поисковому выражению ключевое слово «роман». Результаты поиска умещаются на одном экране.
Первый же вариант — роман в квадрате. Некто Роман Злотников, «Обреченный на бой», роман. Ссылка приводит меня на сайт какого-то издательства… где мне предлагают приобрести как данный роман, так и еще восемь книг того же автора. В общем, на непризнанного гения не тянет.
После отбрасывания всех упоминаний о романисте Злотникове остается всего одна ссылка. Игнат Валерьев, «Обреченный на память». И расстреляйте меня из гвоздомета, если я снова не угадал!
Но имя и фамилия — это еще не сам человек. Для какого-нибудь медиума, вызывателя духов, этого, может, и достаточно, но я бы предпочел получить дополнительные координаты вроде электронного адреса или номера телефона. Новый поиск по словам «Игнат» и «Валерьев» ткнул меня носом в ту же самую ссылку, единственную. Как ни странно, это лишь утвердило меня в мысли, что я на верном пути.
Возвращаюсь на главную страницу сервера. Здесь мое внимание привлекает раздел «Встречи с писателями». В принципе, именно это мне и нужно, встреча с писателем, да только не с первым попавшимся… Вот! Здесь написано, что посетители сайта, как читающие, так и пишущие, имеют обыкновение встречаться в онлайне на irc-канале под названием #RusSF. Мне явно сюда!
Запускаю irc-шный клиент. Выбираю себе ник Shur-Shurik, чтобы как-то отличаться от многочисленных «Алексов», «Шур» и «Александеров». Шуршуриком меня иногда называет Маришка, когда я возвращаюсь из банка после обналички чеков, шурша купюрами. В общем, последнее время не так уж часто называет.
Захожу на канал, в списке посетителей вижу одинокий ник @pupusha. Oп канала, в смысле «оператор», должен, по идее, знать всех постоянных посетителей. Вот только мало их что-то сегодня.
Спрашиваю:
ShurShurik> Ky! А где остальные?
Pupusha> Здравствуйте. Они уехали на какой-то «конвент» в Екатеринбург. Кстати, вы не знаете, что такое конвент?
ShurShurik> Понятия не имею. Что, никого не осталось?
Pupusha> Одно время был какой-то Тентор, но я поговорил с ним двадцать минут, после чего он передал мне права суперопа и сказал, что пошел вешаться. Кстати, вы не знаете, что такое бот?
ShurShurik> Программа. Постоянно висит в онлайне, пишет логи, отвечает на простейшие вопросы. Основная функция — предотвращает захват канала.
Pupusha> Тогда почему он ушел?
ShurShurik> Думаю, и у ботов иногда заканчивается терпение. А ты, в свою очередь, не в курсе, кто такой Игнат Валерьев?
Не хватало еще в чате обращаться на «вы»! Может, я этому Пупуше в отцы гожусь. Или наоборот, он мне… в матери.
Кстати, разве Пупуша — не женское имя?
Pupusha> Нет, а кто это?
ShurShurik> Ну, тот, который «Обреченный на память».
Pupusha> Увы, впервые слышу. Хотя тема мне близка.
ShurShurik> Погоди… А не мог бы ты скинуть мне логи за последние несколько дней?
Pupusha> Я все могу. Только не знаю как.
ShurShurik> Ладно)-: Тогда я пойду, пожалуй.
Pupusha> He уходите! Временами здесь так одиноко.
ShurShurik> Потерпи, вот вернутся постоянные посетители…
Pupusha> He вернутся, я им всем автобан поставил. Меня Тентор научил.
ShurShurik> За что?
Pupusha> Они меня не понимали…
ShurShurik> Тогда ты тоже в некотором смысле обречен. На одиночество.
Pupusha> Постойте!! Хотите я вас тоже суперопом сделаю? Мы будем беседовать о возвышенном, цитировать друг другу раннего Изгавара…
Но я уже нажал на кнопку дисконнекта.
Интернет как источник информации исчерпал себя. Свалка данных, разрастающаяся со скоростью Вселенной. Поиск в ней напоминает процесс намывания золота вручную. Да, найти здесь можно все, что угодно, — но не вдруг. Сперва извольте перелопатить и просеять мелким ситечком горы неугодного, бесполезного и никаким боком не относящегося к интересующей вас теме материала. Страницы тематических каталогов большей частью ссылаются друг на друга. Поисковые сервера, умножая энтропию, отсылают искателя к результатам чужих, более ранних запросов. Всевозможные «белые», «желтые» и прочих расцветок страницы при попытке разыскать нужного человека радостно обрушивают на вас лавину тезок и однофамильцев, как будто архаичное имя Игнат в сочетании с редкой фамилией Валерьев образовали удивительную комбинацию, обогнавшую по распространенности Джона Ли Смит-Кузнецова.
Нет уж, не стану напоминать, чей копирайт, но мы пойдем другим путем!
Наглость — второе счастье. Нет, уже третье, если вторым считать дополнительную телефонную линию. По ней можно, не прерывая коннекта, выйти на связь с нужным человеком.
Кстати, два часа ночи — идеальное время для звонков на сотовый. Тарифы самые низкие.
— Па-аш! — Тон голоса просительный и заранее извиняющийся. Сейчас в кем нет и капли наигранности.
— Са-аш! — В исполненном возмущения отзыве искренности не меньше.
Но ответил быстро, значит, еще не ложился. По ту сторону сот и проводов с трудом пробивается сквозь возмущение мягкая негромкая музыка. Значит, не на работе, можно и побеспокоить. Но на всякий случай лучше предварительно слегка обескуражить.
— Отвечаю на невысказанный вопрос. Сорок одна минута второго. Теперь твоя очередь. Информация, так сказать, в обмен на информацию. Мне нужно срочно найти одного человека. — И быстро, пользуясь временной дезориентацией собеседника, надиктовываю скудные данные: москвич, примерно тридцати лет, имя, фамилия…
Пашка громко и неразборчиво пыхтит в трубку. Затем спрашивает:
— Прямо сейчас?
— Желательно, — нагло заявляю. Затем смягчаюсь немного: — Но в крайнем случае может подождать до утра. А пока скажи… — Еще не спросив, задумываюсь: а не перегибаю ли? — Администратор ЦДЭ так и не объявился?
— Телефоны молчат. Вернее, один все твердит про зону уверенного приема, а по другому милый девичий голосок отвечает: «Нет, еще не приходил».
— А ты не спрашивал, секретарша не в курсе, куда ее начальник мог так внезапно запропаститься?
— Секунду! — Шуршание в трубке. В обещанную секунду Пашка, конечно, не уложился, но все равно отозвался довольно скоро: — Нет, она не знает.
— Однако, — удивляюсь, — быстро же ты с ней связался!
Ирония моя остается незамеченной.
— Говорит, что у шефа есть дача где-то в районе Бабовска, но в любом случае он бы сначала предупредил…
Разве что покидал столицу быстро и в сильной панике, думаю про себя.
Администратор Дома культуры такого масштаба — должность наверняка не только ответственная, но и денежная. Там небольшой перерасход фондов, здесь незарегистрированная аренда помещения… А ведь ему приходилось общаться с добрым самаритянином! Что там по новому цветовому кодексу уготовано мздоимцам и стяжателям? Кажется, превращение в апельсин? Глянул в зеркало оранжевым взглядом, ударился в панику, затем — в бега. Спрятался на подмосковной даче, как иные синюшные уборщицы прячутся в маленьких клетушках позади сцены…
— Ну, у тебя все? — отвлекает от размышлений Пашка. В голосе нетерпение, как будто телефонная трубка жжет ему пальцы.
— Почти, — обещаю. — Ты знаешь, у Маришки, похоже, только что был рецидив…
— Завтра! — тактично обрывает он. — Поговорим об этом завтра. Сейчас мне, извини, немного не до него.
И трубка, вяло покачиваясь, как продавщица овощного отдела продмага, отправляется на базу.
И кой черт дернул меня напоследок проверить электронную почту? Все дела переделаны, заварочный чайник опустошен, предусмотрительно не заправленная кровать манит скомканным одеялом, модем попискивает, досылая последние килобайты на адрес заказчика. Мышка, кажется, сама ползет по коврику, увлекая за собой руку, курсор целится в иконку «конец связи», но промахивается, сонный, утыкается в соседнюю — «проверка новых сообщений».
И ведь сколько раз зарекался уже читать письма, написанные на абракадабрице! Хочешь, отправитель, быть прочитанным — потрудись немного, настрой кодировку. Не хочешь — отправляйся в удаленные! Имеются в виду не места, а… в общем, «Deleted Items».
Но в этот раз удержался, не отправил послание сразу в корзину, смутил адрес отправителя: admin@holodilnik.ru.
Предчувствуя недоброе, курсор мышки тянется к меню. «Вид»… Клик. «Кодировка»… Клик. Выбираю человеческую. Двойной клик…
Ну вот, накликал!
«Приносим извинения за доставленные… в связи со сложным финансовым… всю оговоренную сумму… вынуждены ограничить размерами ранее выплаченного аванса… тем не менее надеемся… будем рады, если…»
Дальше не читаю. Противно, даже по диагонали.
Ладно, думаю, сейчас вы у меня порадуетесь! Хорошо, что заказ не успел до конца закачаться. Прерываю отсылку в последний момент. Сыроват материален, сам вижу, нуждается в кое-какой доработке.
Сначала — название фирмы. Старательно стилизую последнюю Л в слове «ЭДИЛ», пока не получается почти полная П. Пусть знают — фрейдисты-перверзионисты! — что комплексы бывают не только торговыми. За последующие двадцать минут ваяю три живописных шедевра, два простых и один анимированный. Почесываю темечко, раздумывая, как бы их так представить на страничке, чтобы не бросались в глаза кому не надо. Или чтобы бросались, но не сразу… Непрямой массаж мозга помогает быстро найти решение. Немного усложняю скрипт, привязываю картинку на заглавной странице к состоянию счетчика посещений. Теперь первые сто посетителей сайта смогут, как и планировалось изначально, полюбоваться на четырехкамерного бежевого красавца. Думаю, сотни заходов должно хватить заказчикам, чтобы вволю натестироваться, принимая у меня работу. Несколько иную картину увидит на своем мониторе сто первый посетитель. Холодильник-2 не будет уже выглядеть таким сверкающим и новым, вдобавок немного потеряет в росте. Когда число потенциальных покупателей холодильного оборудования перевалит за тысячу, их взорам предстанет холодильник-3, стандартный двухкамерный, посеревший, с наметившимися желтоватыми разводами. Явно БУ, но еще вполне терпимом У.
Но подлинное удовольствие от лицезрения сайта получит посетитель под номером десять тысяч и один. А также все, кто придет после. Их ждет сморщенный карлик с покатыми плечами, поставленный на зеленую скамеечку, чтобы казаться выше. Я рисовал его по памяти, именно такой холодильник стоял у нас в общаге, в комнате, непосредственно соседствующей с мужским туалетом. Фантастический агрегат имел привычку время от времени очень громко и резко взревывать. В такие моменты у несчастных, маявшихся животами за стенкой, разом наступал конец мучений. А мы — ничего, привыкли, даже не просыпались по ночам.
О, этот холодильник я знал как облупленный, каковым он, строго говоря, и являлся. Облупленный, с облетевшей краской и покосившейся дверцей, из-под которой местами еще торчали завитки резиновой прокладки. Сирота, лишенный каких бы то ни было признаков завода-изготовителя. Сбоку дверцы были приспособлены ушки для навесного замка, но сам замок я рисовать не стал, он пропал где-то после первой сессии, и нам приходилось подпирать дверцу спинкой стула. Но стул я также не нарисовал, и именно это обстоятельство натолкнуло меня на мысль сделать картинку анимированной.
На пятой секунде созерцания нарисованный холодильник «оживал». Ничем не сдерживаемая дверца приоткрывалась с жутчайшим скрипом — я даже не синтезировал этот звук, а только позаимствовал из одного мистического квеста, в котором подобным образом скрипела, откидываясь, крышка гроба… В конце концов, не мне, а заказчику принадлежит идея дополнить дизайн странички музыкальным оформлением!.. А когда я прописывал внутреннее содержимое холодильника, грудь мою стеснила теплая волна нахлынувшей ностальгии…
— И полторы сосиски, — любовно приговариваю я, добавляя завершающий штришок к суровому полярному натюрморту. — Да, да, полторы сосиски!
Наконец натюрморт закончен. Выпустившие мышку кончики пальцев подрагивают от возбуждения. Приятного, нужно признать. Если приступы вдохновения, схожие с тем, что я пережил в эти двадцать минут, участятся, мне, возможно, придется пересмотреть свое отношение к работе веб-дизайнера. В смысле — к творчеству.
Я быстренько собрал подредактированные файлы в архив и по новой отправил его на адрес заказчика. Не дожидаясь окончания процесса, погасил свет в комнате, отключил монитор и отправился спать с чувством перевыполненного долга.
«Бурбон!» — прочел я и задумался.
Спустя полминуты, ничего не надумав, еще раз перечел небрежное, размашистое «Бурбон!» и в недоумении покосился на автора записки.
Маришка спала, почти целиком «закуклквшись» в одеяло, только голова наружу — губы поджаты, лицо немного ожесточенное, бледное. Вполне естественного, учитывая бессонную ночь, цвета.
Я снова не услышал, как она пришла, разделась, легла рядом… Предварительно нацарапав — судя по почерку, не включая света — несколько строк на выдранном из принтерного лотка листочке. Видно, сильно ее зацепило накануне, раз возникла потребность выговориться немедленно, не дожидаясь, пока я проснусь, пусть перед бумажным листком…
Но с какой стати ее с утра пораньше потянуло на американский кукурузный виски?
Тут я наконец проморгался. А может, просто проснулся окончательно и начал соображать. Вспомнил Маришкину манеру письма, как она загибает «д» кверху, а из «м» и «н» делает близнецов.
«Дурдом! — с третьей попытки прочел я и испытал облегчение. — Брошу эту работу к черту, уеду в Урюпинск!»
Ну, слава тебе, все вроде встало на свои места. Правда, Маришкино пренебрежительное отношение к пунктуации делало фразу двусмысленной. То ли она собирается бросить к черту эту работу, то ли сама планирует к нему уехать, благо они с чертом, оказывается, земляки.
Бедная! — посочувствовал я. Пустословие, конечно, грех, но как быть тем, для кого этот грех — неотъемлемая часть повседневной работы? Работникам, так сказать, разговорного жанра? Ладно диджеи и всевозможные ведущие развлекательных программ, без них, в случае чего, можно обойтись, но как же врачи-логопеды, преподаватели риторики, адвокаты, политики, в конце концов?
Впрочем, это я хватил: без последних, на мой взгляд, обойтись еще легче, чем без диджеев. И все равно…
Бедная! — снова подумал я, глядя на спящую Маришку. Ощущая неловкую беспомощность, поправил одеяло, сдвинул поплотнее шторы, за которыми лениво занимался серый подмерзший рассвет, и начал собираться на встречу с писателем.
— Ну и забрался этот твой Валерьев! — проорала в ухо трубка Пашкиным голосом, раздражающе-живым, как будто выспавшимся. Он позвонил в начале восьмого, этот неуловимый мститель. Разбудил. — Дальше вас, дальше даже, чем Старо-Недостроево. Лови адрес…
— Погоди, — прохрипел я. — Сейчас бумажку… Ох-х… Давай!
— Он, кстати, кто? — поинтересовался Пашка, когда закончил диктовать.
— Писатель.
— О! — произнес Пал Михалыч с неопределенной интонацией. — И в каком жанре?
— Что-то среднее между Борхесом и Гаррисоном, но ближе к Воннегуту. — Спросонок шутка вышла непонятной, пришлось пояснить. — Я имею в виду по алфавиту.
— А… А тебе он зачем? — не унимался Пашка.
Я объяснил, Пашка демонстрировал скептицизм. Да что он сможет добавить, твой писатель? Он же чай самаритянский не пил… Я возражал. Дался тебе этот чай! Думаешь, самаритянин заодно всех служащих ЦДЭ опоил, от администратора до простой уборщицы? Не в чае дело, понимаешь? А в чем? Не знаю. Пока не знаю… Пашка прикусил язык, но от скептического настроя не избавился. Ладно, сказал, проинформируй потом по результатам… А что, ты говорил, с княжной? Опять стряслось что-то?
— Вчера, — устало отмахнулся я.
— Что вчера?
— Поговорим об этом вчера!
Мстительно бросил трубку и собрался было вновь отправиться на боковую, когда вдруг заметил на листке, куда записал писательский адрес, с обратной стороны странную надпись.
«Бурбон!» — прочел я и задумался…
Привычный каждому москвичу путь «до метро, на метро, от метро» занял почти два часа. Всю дорогу меня сопровождали сограждане из породы тех, кто, по выражению Маришки, «зря даром время не теряет», — серые, как утреннее небо, помятые и невыспавшиеся. Поддерживали монолитом плеч и спин, заботливо подпихивали в бок локтями, следили, чтобы не заснул, повиснув на поручне в позе ленивца, не проехал дальше конечной.
Добрался. Вывалился из автобуса и с сомнением оглядел тесную группку выросших средь чистого поля семнадцатиэтажек. Неподалеку щетинилось колючками ограждение закрытого правительственного аэропорта.
Подумал: и вправду забрался писатель. Ну, если его не окажется дома!..
К сожалению, телефона Игната Валерьева я у Пашки спросить не сообразил. Был со сна как сосна. Да и откуда тут телефон? Кабели с АТС вряд ли дотянутся сюда в ближайшие несколько лет. Странно вообще, что свет в район провели…
Писатель оказался на месте. Одетый в теплый домашний халат шахматной расцветки, но уже вполне бодрый, деятельный, даже выбритый… но не только что, а где-то сутки или чуть больше тому назад. И ни капли не удивленный моим визитом.
— Я в прошлый раз забыл представиться, — сказал. — Меня Игнатом зовут.
— Я знаю. Меня — Александром.
Игнат попятился, оставив на полу прихожей опустошенные тапочки.
— У меня только одна пара, так что надевай. Или надевайте, если мы все еще на «вы».
Я быстро сбросил куртку, влез в теплые тапочки и прошел вслед за босым хозяином на кухню.
Тесноватое помещение с минимумом мебели. За окном с глухим низким гулом взлетали или садились самолеты, заглушая шум работающего холодильника. Взлетная полоса была как на ладони; на боку одного из самолетов, стоящего отдельно от остальных, я без труда прочел слово «РОССИЯ». Невольно подумалось: какие же подробности можно разглядеть в оптический… допустим, бинокль?
Часы на стене показывали неправдоподобное время, секундная стрелка нетерпеливо подпрыгивала на месте. Из трех растений, выставленных на подоконник, относительно жизнеспособным казался низенький кактус с седыми свалявшимися колючками.
Вот она какая, типичная писательская кухня…
Игнат развернулся от холодильника, выставляя на стол большую картонную коробку с немного помятой крышкой.
— Хочешь торта? — спросил. Добавил, словно в оправдание: — У меня вообще-то позавчера был день рождения.
— А… — Точнее сформулировать вопрос мне не дала мысль: каким же должен быть день рождения, после которого остаются нетронутыми три четверти такого роскошного торта?
— Размышляешь, тактично ли будет спросить, сколько мне стукнуло? — по-своему истолковал мое молчание Игнат. — Тактично… Двадцать восемь.
— Поздравляю… — промямлил я, надеясь, что моя легкая растерянность не бросается в глаза. На вид писателю… даже не так давно выбритому, трудно было дать меньше тридцати двух.
— Чай, кофе? — осведомился хозяин. «Маришка непременно добавила бы: „потанцуем?“.
«Как минимум…» — подумал я и выбрал чай, воспользовавшись этой благоприятной возможностью, чтобы плавно перейти к интересующей меня теме.
— Кстати, чай… — немного волнуясь, начал я. — Хотя он, скорее всего, тут ни при чем… Позавчера, после проповеди… ну, того собрания, на котором мы познакомились…
В это время еще один самолет, начисто лишенный системы шумопонижения, стал заходить на посадку прямо над крышей писательского дома. Чтобы перекричать его, мне пришлось повысить голос. Это прибавило мне уверенности…
Этот «обреченный на память», этот уникум, способный, если не врет, процитировать целиком первую главу «Евгения Онегина» или, на выбор, перечислить названия более чем восьмидесяти сект и деструктивных культов, действующих на территории Московской области, — даже он не смог запомнить имя-отчество доброго самаритянина. Впрочем, писатель про себя именовал его «сектоидом», лидером секты.
— Если бы я был не фантастом, а мистиком, я предположил бы, что нам всем отвели глаза, — сказал Игнат, комментируя странный факт коллективной забывчивости.
Он выслушал мой рассказ с серьезным лицом, почти не перебивая. Спросил только, какие конкретно слова произнесла Маришка на мосту непосредственно перед «обесцвечиванием» (в этом месте писатель не то чтобы усмехнулся, но как-то странно дернул щекой), а сцену посинения уборщицы мне пришлось повторять дважды.
— Так значит, глаза тоже… — задумчиво произнес Игнат. — Вспомни, — попросил он, — она не пыталась как-то оправдаться, извиниться перед вами?
— Нет. — Я напряг память. — Только «уйдите!» кричала. Умоляла оставить в покое.
— Глупо… — вздохнул писатель. — До сих пор, наверное, прячется в своей каморке, как крыса Шушера. Или, дождавшись темноты, добралась до дома и теперь рыщет по Москве в костюме джедая, разыскивает вас повсюду.
— Почему джедая? — не понял я.
— Чтоб лицо скрыть и руки.
Видение сгорбленной фигуры в черном плаще с низко надвинутым капюшоном явилось мне в кружочке остывшего чая. Фигура медленно ковыляла, опираясь на рукоять светового меча, черные провалы глазниц шарили по сторонам, выискивая кого-то… Я помешал ложечкой в стакане, прогоняя жутковатое наваждение.
— Да ну, — усомнился я. — Чего ей прятаться? У Маришки вот минут за двадцать все прошло… в первый раз. А вчера — и того быстрее. И бабулька эта… божий василек… тоже, небось, давно оклемалась. Зачем ей нас разыскивать?
Игнат покачал головой:
— Время здесь ни при чем. Двадцать минут или сорок лет — без разницы… Ты хорошо помнишь, что сектоид рассказывал об очищении?
— Организма? — уточнил я и признался: — Нет. Плохо помню.
Все, что я запомнил из воскресной проповеди, это что убийство — смертный грех, а переедание не смертельно; все остальное потонуло в навязчивом бормотании писателя. Странно, что сам Игнат умудрился что-то запомнить: судя по моим ощущениям, он не умолкал ни на минуту.
— И организма, и души. Это тебе не мантра рэйкистов, избавляющая от запора: «Я легко и непринужденно расстаюсь с тем, что мне больше не нужно», — процитировал писатель. — Это всерьез… Очищение через покаяние. Покаяние и прощение.
— Ты хочешь сказать, что старушка… Писательские усы весело встопорщились.
— Будет теперь гоняться за вами, как пиковая дама за Германом. Копирайт — Пушкин. И не успокоится, пока один из вас — вернее всего, тот, кто задал вопрос про сектоида и услышал в ответ неправду, — не скажет ей: «Ладно, бабуль, прощаю! С кем не бывает…» В метро будет подстерегать, в подъезде под дверью стоять, по ночам сниться… — Игната явно забавляла ситуация.
А вот мне внезапно стало не смешно. Вспомнился вчерашний дурацкий сон, в котором синие губы тоскливо шептали: «Отпусти, сними с души грех», наполнился мрачным смыслом.
— Уже… — сказал я. Извлек из стакана ложечку, облизал и поднес к лицу. Из мельхиоровой вогнутости ложки глянул прямо на меня настороженный округлившийся глаз. — Уже снится… Но почему мне? Нам… Мало, что ли, других людей? Подойди к любому на улице, попроси прощения… — Глаз в ложке наконец-то моргнул. Я тоже поморгал и потряс головой, собираясь с мыслями. — К доброму самаритянину, например.
— Вот тут ты прав, — заметил Игнат. — Не во всем, разумеется, но в том, что касается сектоида. Уборщица, несомненно, знает его лучше, чем пыталась показать, это у нее на лице написано. Не исключено, что как раз сейчас она собирается нажаловаться своему наставнику на трех молодых людей, которые довели старую до греха и бросили. На твоем месте, имей я нужные связи, я попробовал бы проследить за ней.
Под нужными связями, надо полагать, Игнат подразумевал Пал Михалыча. Ну-ну… Я буквально услышал объявление, передаваемое по «громкой связи». «Внимание, всем постам! Задержать синюю старушку. Повторяю…»
— Не знаю, возможно, у сектоида, которого ты называешь самаритянином, в этом плане больше возможностей, чем у простых смертных, другой, так сказать, level of experience, — размышлял Игнат. — Но вообще-то прощать должен именно тот, кого обидели. И каяться имеет смысл лишь перед ним, никто другой не поможет согрешившему, таковы правила.
Сектоид… experience… правила… Я позволил себе осторожный упрек:
— Ты говоришь обо всем этом как о компьютерной игрушке.
— Естественно, — спокойно реагировал Игнат. — Что еще, по-твоему, представляет собой наша жизнь? — Он с намеком развернулся вполоборота и по-совиному подмигнул.
— Легко считать жизнь игрой, сидя в безопасности на трибуне, попивая пиво.
Через минуту я уже на месте. Поиск внутри сайта. «Обреченный на». Пока жду ответа, загадываю: пусть это будет обреченный на успех! В самом деле, после той работы мысли, которую я только что продемонстрировал, фортуна просто обязана повернуться ко мне… ну как минимум боком!
Всего 192 ссылки. Неплохо, можно и перебрать…
Ссылка первая. «Град обреченный». Следующие двадцать посвящены той же теме.
Нет, я, конечно, сам пару раз в шутку назвал вчерашнего знакомца живым классиком, но это уже чересчур! Пролистываю…
Ссылка двадцать седьмая. «Обреченный на месть» Рассказик, к тому же где-то уже опубликованный. Указаны страницы с 66-й по 69-ю. На полкило отборнейшего текста совсем не похоже.
Уточняю запрос. Во-первых, меня интересует «обреченный», но вовсе не «град», во-вторых, добавляю к поисковому выражению ключевое слово «роман». Результаты поиска умещаются на одном экране.
Первый же вариант — роман в квадрате. Некто Роман Злотников, «Обреченный на бой», роман. Ссылка приводит меня на сайт какого-то издательства… где мне предлагают приобрести как данный роман, так и еще восемь книг того же автора. В общем, на непризнанного гения не тянет.
После отбрасывания всех упоминаний о романисте Злотникове остается всего одна ссылка. Игнат Валерьев, «Обреченный на память». И расстреляйте меня из гвоздомета, если я снова не угадал!
Но имя и фамилия — это еще не сам человек. Для какого-нибудь медиума, вызывателя духов, этого, может, и достаточно, но я бы предпочел получить дополнительные координаты вроде электронного адреса или номера телефона. Новый поиск по словам «Игнат» и «Валерьев» ткнул меня носом в ту же самую ссылку, единственную. Как ни странно, это лишь утвердило меня в мысли, что я на верном пути.
Возвращаюсь на главную страницу сервера. Здесь мое внимание привлекает раздел «Встречи с писателями». В принципе, именно это мне и нужно, встреча с писателем, да только не с первым попавшимся… Вот! Здесь написано, что посетители сайта, как читающие, так и пишущие, имеют обыкновение встречаться в онлайне на irc-канале под названием #RusSF. Мне явно сюда!
Запускаю irc-шный клиент. Выбираю себе ник Shur-Shurik, чтобы как-то отличаться от многочисленных «Алексов», «Шур» и «Александеров». Шуршуриком меня иногда называет Маришка, когда я возвращаюсь из банка после обналички чеков, шурша купюрами. В общем, последнее время не так уж часто называет.
Захожу на канал, в списке посетителей вижу одинокий ник @pupusha. Oп канала, в смысле «оператор», должен, по идее, знать всех постоянных посетителей. Вот только мало их что-то сегодня.
Спрашиваю:
ShurShurik> Ky! А где остальные?
Pupusha> Здравствуйте. Они уехали на какой-то «конвент» в Екатеринбург. Кстати, вы не знаете, что такое конвент?
ShurShurik> Понятия не имею. Что, никого не осталось?
Pupusha> Одно время был какой-то Тентор, но я поговорил с ним двадцать минут, после чего он передал мне права суперопа и сказал, что пошел вешаться. Кстати, вы не знаете, что такое бот?
ShurShurik> Программа. Постоянно висит в онлайне, пишет логи, отвечает на простейшие вопросы. Основная функция — предотвращает захват канала.
Pupusha> Тогда почему он ушел?
ShurShurik> Думаю, и у ботов иногда заканчивается терпение. А ты, в свою очередь, не в курсе, кто такой Игнат Валерьев?
Не хватало еще в чате обращаться на «вы»! Может, я этому Пупуше в отцы гожусь. Или наоборот, он мне… в матери.
Кстати, разве Пупуша — не женское имя?
Pupusha> Нет, а кто это?
ShurShurik> Ну, тот, который «Обреченный на память».
Pupusha> Увы, впервые слышу. Хотя тема мне близка.
ShurShurik> Погоди… А не мог бы ты скинуть мне логи за последние несколько дней?
Pupusha> Я все могу. Только не знаю как.
ShurShurik> Ладно)-: Тогда я пойду, пожалуй.
Pupusha> He уходите! Временами здесь так одиноко.
ShurShurik> Потерпи, вот вернутся постоянные посетители…
Pupusha> He вернутся, я им всем автобан поставил. Меня Тентор научил.
ShurShurik> За что?
Pupusha> Они меня не понимали…
ShurShurik> Тогда ты тоже в некотором смысле обречен. На одиночество.
Pupusha> Постойте!! Хотите я вас тоже суперопом сделаю? Мы будем беседовать о возвышенном, цитировать друг другу раннего Изгавара…
Но я уже нажал на кнопку дисконнекта.
Интернет как источник информации исчерпал себя. Свалка данных, разрастающаяся со скоростью Вселенной. Поиск в ней напоминает процесс намывания золота вручную. Да, найти здесь можно все, что угодно, — но не вдруг. Сперва извольте перелопатить и просеять мелким ситечком горы неугодного, бесполезного и никаким боком не относящегося к интересующей вас теме материала. Страницы тематических каталогов большей частью ссылаются друг на друга. Поисковые сервера, умножая энтропию, отсылают искателя к результатам чужих, более ранних запросов. Всевозможные «белые», «желтые» и прочих расцветок страницы при попытке разыскать нужного человека радостно обрушивают на вас лавину тезок и однофамильцев, как будто архаичное имя Игнат в сочетании с редкой фамилией Валерьев образовали удивительную комбинацию, обогнавшую по распространенности Джона Ли Смит-Кузнецова.
Нет уж, не стану напоминать, чей копирайт, но мы пойдем другим путем!
Наглость — второе счастье. Нет, уже третье, если вторым считать дополнительную телефонную линию. По ней можно, не прерывая коннекта, выйти на связь с нужным человеком.
Кстати, два часа ночи — идеальное время для звонков на сотовый. Тарифы самые низкие.
— Па-аш! — Тон голоса просительный и заранее извиняющийся. Сейчас в кем нет и капли наигранности.
— Са-аш! — В исполненном возмущения отзыве искренности не меньше.
Но ответил быстро, значит, еще не ложился. По ту сторону сот и проводов с трудом пробивается сквозь возмущение мягкая негромкая музыка. Значит, не на работе, можно и побеспокоить. Но на всякий случай лучше предварительно слегка обескуражить.
— Отвечаю на невысказанный вопрос. Сорок одна минута второго. Теперь твоя очередь. Информация, так сказать, в обмен на информацию. Мне нужно срочно найти одного человека. — И быстро, пользуясь временной дезориентацией собеседника, надиктовываю скудные данные: москвич, примерно тридцати лет, имя, фамилия…
Пашка громко и неразборчиво пыхтит в трубку. Затем спрашивает:
— Прямо сейчас?
— Желательно, — нагло заявляю. Затем смягчаюсь немного: — Но в крайнем случае может подождать до утра. А пока скажи… — Еще не спросив, задумываюсь: а не перегибаю ли? — Администратор ЦДЭ так и не объявился?
— Телефоны молчат. Вернее, один все твердит про зону уверенного приема, а по другому милый девичий голосок отвечает: «Нет, еще не приходил».
— А ты не спрашивал, секретарша не в курсе, куда ее начальник мог так внезапно запропаститься?
— Секунду! — Шуршание в трубке. В обещанную секунду Пашка, конечно, не уложился, но все равно отозвался довольно скоро: — Нет, она не знает.
— Однако, — удивляюсь, — быстро же ты с ней связался!
Ирония моя остается незамеченной.
— Говорит, что у шефа есть дача где-то в районе Бабовска, но в любом случае он бы сначала предупредил…
Разве что покидал столицу быстро и в сильной панике, думаю про себя.
Администратор Дома культуры такого масштаба — должность наверняка не только ответственная, но и денежная. Там небольшой перерасход фондов, здесь незарегистрированная аренда помещения… А ведь ему приходилось общаться с добрым самаритянином! Что там по новому цветовому кодексу уготовано мздоимцам и стяжателям? Кажется, превращение в апельсин? Глянул в зеркало оранжевым взглядом, ударился в панику, затем — в бега. Спрятался на подмосковной даче, как иные синюшные уборщицы прячутся в маленьких клетушках позади сцены…
— Ну, у тебя все? — отвлекает от размышлений Пашка. В голосе нетерпение, как будто телефонная трубка жжет ему пальцы.
— Почти, — обещаю. — Ты знаешь, у Маришки, похоже, только что был рецидив…
— Завтра! — тактично обрывает он. — Поговорим об этом завтра. Сейчас мне, извини, немного не до него.
И трубка, вяло покачиваясь, как продавщица овощного отдела продмага, отправляется на базу.
И кой черт дернул меня напоследок проверить электронную почту? Все дела переделаны, заварочный чайник опустошен, предусмотрительно не заправленная кровать манит скомканным одеялом, модем попискивает, досылая последние килобайты на адрес заказчика. Мышка, кажется, сама ползет по коврику, увлекая за собой руку, курсор целится в иконку «конец связи», но промахивается, сонный, утыкается в соседнюю — «проверка новых сообщений».
И ведь сколько раз зарекался уже читать письма, написанные на абракадабрице! Хочешь, отправитель, быть прочитанным — потрудись немного, настрой кодировку. Не хочешь — отправляйся в удаленные! Имеются в виду не места, а… в общем, «Deleted Items».
Но в этот раз удержался, не отправил послание сразу в корзину, смутил адрес отправителя: admin@holodilnik.ru.
Предчувствуя недоброе, курсор мышки тянется к меню. «Вид»… Клик. «Кодировка»… Клик. Выбираю человеческую. Двойной клик…
Ну вот, накликал!
«Приносим извинения за доставленные… в связи со сложным финансовым… всю оговоренную сумму… вынуждены ограничить размерами ранее выплаченного аванса… тем не менее надеемся… будем рады, если…»
Дальше не читаю. Противно, даже по диагонали.
Ладно, думаю, сейчас вы у меня порадуетесь! Хорошо, что заказ не успел до конца закачаться. Прерываю отсылку в последний момент. Сыроват материален, сам вижу, нуждается в кое-какой доработке.
Сначала — название фирмы. Старательно стилизую последнюю Л в слове «ЭДИЛ», пока не получается почти полная П. Пусть знают — фрейдисты-перверзионисты! — что комплексы бывают не только торговыми. За последующие двадцать минут ваяю три живописных шедевра, два простых и один анимированный. Почесываю темечко, раздумывая, как бы их так представить на страничке, чтобы не бросались в глаза кому не надо. Или чтобы бросались, но не сразу… Непрямой массаж мозга помогает быстро найти решение. Немного усложняю скрипт, привязываю картинку на заглавной странице к состоянию счетчика посещений. Теперь первые сто посетителей сайта смогут, как и планировалось изначально, полюбоваться на четырехкамерного бежевого красавца. Думаю, сотни заходов должно хватить заказчикам, чтобы вволю натестироваться, принимая у меня работу. Несколько иную картину увидит на своем мониторе сто первый посетитель. Холодильник-2 не будет уже выглядеть таким сверкающим и новым, вдобавок немного потеряет в росте. Когда число потенциальных покупателей холодильного оборудования перевалит за тысячу, их взорам предстанет холодильник-3, стандартный двухкамерный, посеревший, с наметившимися желтоватыми разводами. Явно БУ, но еще вполне терпимом У.
Но подлинное удовольствие от лицезрения сайта получит посетитель под номером десять тысяч и один. А также все, кто придет после. Их ждет сморщенный карлик с покатыми плечами, поставленный на зеленую скамеечку, чтобы казаться выше. Я рисовал его по памяти, именно такой холодильник стоял у нас в общаге, в комнате, непосредственно соседствующей с мужским туалетом. Фантастический агрегат имел привычку время от времени очень громко и резко взревывать. В такие моменты у несчастных, маявшихся животами за стенкой, разом наступал конец мучений. А мы — ничего, привыкли, даже не просыпались по ночам.
О, этот холодильник я знал как облупленный, каковым он, строго говоря, и являлся. Облупленный, с облетевшей краской и покосившейся дверцей, из-под которой местами еще торчали завитки резиновой прокладки. Сирота, лишенный каких бы то ни было признаков завода-изготовителя. Сбоку дверцы были приспособлены ушки для навесного замка, но сам замок я рисовать не стал, он пропал где-то после первой сессии, и нам приходилось подпирать дверцу спинкой стула. Но стул я также не нарисовал, и именно это обстоятельство натолкнуло меня на мысль сделать картинку анимированной.
На пятой секунде созерцания нарисованный холодильник «оживал». Ничем не сдерживаемая дверца приоткрывалась с жутчайшим скрипом — я даже не синтезировал этот звук, а только позаимствовал из одного мистического квеста, в котором подобным образом скрипела, откидываясь, крышка гроба… В конце концов, не мне, а заказчику принадлежит идея дополнить дизайн странички музыкальным оформлением!.. А когда я прописывал внутреннее содержимое холодильника, грудь мою стеснила теплая волна нахлынувшей ностальгии…
— И полторы сосиски, — любовно приговариваю я, добавляя завершающий штришок к суровому полярному натюрморту. — Да, да, полторы сосиски!
Наконец натюрморт закончен. Выпустившие мышку кончики пальцев подрагивают от возбуждения. Приятного, нужно признать. Если приступы вдохновения, схожие с тем, что я пережил в эти двадцать минут, участятся, мне, возможно, придется пересмотреть свое отношение к работе веб-дизайнера. В смысле — к творчеству.
Я быстренько собрал подредактированные файлы в архив и по новой отправил его на адрес заказчика. Не дожидаясь окончания процесса, погасил свет в комнате, отключил монитор и отправился спать с чувством перевыполненного долга.
«Бурбон!» — прочел я и задумался.
Спустя полминуты, ничего не надумав, еще раз перечел небрежное, размашистое «Бурбон!» и в недоумении покосился на автора записки.
Маришка спала, почти целиком «закуклквшись» в одеяло, только голова наружу — губы поджаты, лицо немного ожесточенное, бледное. Вполне естественного, учитывая бессонную ночь, цвета.
Я снова не услышал, как она пришла, разделась, легла рядом… Предварительно нацарапав — судя по почерку, не включая света — несколько строк на выдранном из принтерного лотка листочке. Видно, сильно ее зацепило накануне, раз возникла потребность выговориться немедленно, не дожидаясь, пока я проснусь, пусть перед бумажным листком…
Но с какой стати ее с утра пораньше потянуло на американский кукурузный виски?
Тут я наконец проморгался. А может, просто проснулся окончательно и начал соображать. Вспомнил Маришкину манеру письма, как она загибает «д» кверху, а из «м» и «н» делает близнецов.
«Дурдом! — с третьей попытки прочел я и испытал облегчение. — Брошу эту работу к черту, уеду в Урюпинск!»
Ну, слава тебе, все вроде встало на свои места. Правда, Маришкино пренебрежительное отношение к пунктуации делало фразу двусмысленной. То ли она собирается бросить к черту эту работу, то ли сама планирует к нему уехать, благо они с чертом, оказывается, земляки.
Бедная! — посочувствовал я. Пустословие, конечно, грех, но как быть тем, для кого этот грех — неотъемлемая часть повседневной работы? Работникам, так сказать, разговорного жанра? Ладно диджеи и всевозможные ведущие развлекательных программ, без них, в случае чего, можно обойтись, но как же врачи-логопеды, преподаватели риторики, адвокаты, политики, в конце концов?
Впрочем, это я хватил: без последних, на мой взгляд, обойтись еще легче, чем без диджеев. И все равно…
Бедная! — снова подумал я, глядя на спящую Маришку. Ощущая неловкую беспомощность, поправил одеяло, сдвинул поплотнее шторы, за которыми лениво занимался серый подмерзший рассвет, и начал собираться на встречу с писателем.
— Ну и забрался этот твой Валерьев! — проорала в ухо трубка Пашкиным голосом, раздражающе-живым, как будто выспавшимся. Он позвонил в начале восьмого, этот неуловимый мститель. Разбудил. — Дальше вас, дальше даже, чем Старо-Недостроево. Лови адрес…
— Погоди, — прохрипел я. — Сейчас бумажку… Ох-х… Давай!
— Он, кстати, кто? — поинтересовался Пашка, когда закончил диктовать.
— Писатель.
— О! — произнес Пал Михалыч с неопределенной интонацией. — И в каком жанре?
— Что-то среднее между Борхесом и Гаррисоном, но ближе к Воннегуту. — Спросонок шутка вышла непонятной, пришлось пояснить. — Я имею в виду по алфавиту.
— А… А тебе он зачем? — не унимался Пашка.
Я объяснил, Пашка демонстрировал скептицизм. Да что он сможет добавить, твой писатель? Он же чай самаритянский не пил… Я возражал. Дался тебе этот чай! Думаешь, самаритянин заодно всех служащих ЦДЭ опоил, от администратора до простой уборщицы? Не в чае дело, понимаешь? А в чем? Не знаю. Пока не знаю… Пашка прикусил язык, но от скептического настроя не избавился. Ладно, сказал, проинформируй потом по результатам… А что, ты говорил, с княжной? Опять стряслось что-то?
— Вчера, — устало отмахнулся я.
— Что вчера?
— Поговорим об этом вчера!
Мстительно бросил трубку и собрался было вновь отправиться на боковую, когда вдруг заметил на листке, куда записал писательский адрес, с обратной стороны странную надпись.
«Бурбон!» — прочел я и задумался…
Привычный каждому москвичу путь «до метро, на метро, от метро» занял почти два часа. Всю дорогу меня сопровождали сограждане из породы тех, кто, по выражению Маришки, «зря даром время не теряет», — серые, как утреннее небо, помятые и невыспавшиеся. Поддерживали монолитом плеч и спин, заботливо подпихивали в бок локтями, следили, чтобы не заснул, повиснув на поручне в позе ленивца, не проехал дальше конечной.
Добрался. Вывалился из автобуса и с сомнением оглядел тесную группку выросших средь чистого поля семнадцатиэтажек. Неподалеку щетинилось колючками ограждение закрытого правительственного аэропорта.
Подумал: и вправду забрался писатель. Ну, если его не окажется дома!..
К сожалению, телефона Игната Валерьева я у Пашки спросить не сообразил. Был со сна как сосна. Да и откуда тут телефон? Кабели с АТС вряд ли дотянутся сюда в ближайшие несколько лет. Странно вообще, что свет в район провели…
Писатель оказался на месте. Одетый в теплый домашний халат шахматной расцветки, но уже вполне бодрый, деятельный, даже выбритый… но не только что, а где-то сутки или чуть больше тому назад. И ни капли не удивленный моим визитом.
— Я в прошлый раз забыл представиться, — сказал. — Меня Игнатом зовут.
— Я знаю. Меня — Александром.
Игнат попятился, оставив на полу прихожей опустошенные тапочки.
— У меня только одна пара, так что надевай. Или надевайте, если мы все еще на «вы».
Я быстро сбросил куртку, влез в теплые тапочки и прошел вслед за босым хозяином на кухню.
Тесноватое помещение с минимумом мебели. За окном с глухим низким гулом взлетали или садились самолеты, заглушая шум работающего холодильника. Взлетная полоса была как на ладони; на боку одного из самолетов, стоящего отдельно от остальных, я без труда прочел слово «РОССИЯ». Невольно подумалось: какие же подробности можно разглядеть в оптический… допустим, бинокль?
Часы на стене показывали неправдоподобное время, секундная стрелка нетерпеливо подпрыгивала на месте. Из трех растений, выставленных на подоконник, относительно жизнеспособным казался низенький кактус с седыми свалявшимися колючками.
Вот она какая, типичная писательская кухня…
Игнат развернулся от холодильника, выставляя на стол большую картонную коробку с немного помятой крышкой.
— Хочешь торта? — спросил. Добавил, словно в оправдание: — У меня вообще-то позавчера был день рождения.
— А… — Точнее сформулировать вопрос мне не дала мысль: каким же должен быть день рождения, после которого остаются нетронутыми три четверти такого роскошного торта?
— Размышляешь, тактично ли будет спросить, сколько мне стукнуло? — по-своему истолковал мое молчание Игнат. — Тактично… Двадцать восемь.
— Поздравляю… — промямлил я, надеясь, что моя легкая растерянность не бросается в глаза. На вид писателю… даже не так давно выбритому, трудно было дать меньше тридцати двух.
— Чай, кофе? — осведомился хозяин. «Маришка непременно добавила бы: „потанцуем?“.
«Как минимум…» — подумал я и выбрал чай, воспользовавшись этой благоприятной возможностью, чтобы плавно перейти к интересующей меня теме.
— Кстати, чай… — немного волнуясь, начал я. — Хотя он, скорее всего, тут ни при чем… Позавчера, после проповеди… ну, того собрания, на котором мы познакомились…
В это время еще один самолет, начисто лишенный системы шумопонижения, стал заходить на посадку прямо над крышей писательского дома. Чтобы перекричать его, мне пришлось повысить голос. Это прибавило мне уверенности…
Этот «обреченный на память», этот уникум, способный, если не врет, процитировать целиком первую главу «Евгения Онегина» или, на выбор, перечислить названия более чем восьмидесяти сект и деструктивных культов, действующих на территории Московской области, — даже он не смог запомнить имя-отчество доброго самаритянина. Впрочем, писатель про себя именовал его «сектоидом», лидером секты.
— Если бы я был не фантастом, а мистиком, я предположил бы, что нам всем отвели глаза, — сказал Игнат, комментируя странный факт коллективной забывчивости.
Он выслушал мой рассказ с серьезным лицом, почти не перебивая. Спросил только, какие конкретно слова произнесла Маришка на мосту непосредственно перед «обесцвечиванием» (в этом месте писатель не то чтобы усмехнулся, но как-то странно дернул щекой), а сцену посинения уборщицы мне пришлось повторять дважды.
— Так значит, глаза тоже… — задумчиво произнес Игнат. — Вспомни, — попросил он, — она не пыталась как-то оправдаться, извиниться перед вами?
— Нет. — Я напряг память. — Только «уйдите!» кричала. Умоляла оставить в покое.
— Глупо… — вздохнул писатель. — До сих пор, наверное, прячется в своей каморке, как крыса Шушера. Или, дождавшись темноты, добралась до дома и теперь рыщет по Москве в костюме джедая, разыскивает вас повсюду.
— Почему джедая? — не понял я.
— Чтоб лицо скрыть и руки.
Видение сгорбленной фигуры в черном плаще с низко надвинутым капюшоном явилось мне в кружочке остывшего чая. Фигура медленно ковыляла, опираясь на рукоять светового меча, черные провалы глазниц шарили по сторонам, выискивая кого-то… Я помешал ложечкой в стакане, прогоняя жутковатое наваждение.
— Да ну, — усомнился я. — Чего ей прятаться? У Маришки вот минут за двадцать все прошло… в первый раз. А вчера — и того быстрее. И бабулька эта… божий василек… тоже, небось, давно оклемалась. Зачем ей нас разыскивать?
Игнат покачал головой:
— Время здесь ни при чем. Двадцать минут или сорок лет — без разницы… Ты хорошо помнишь, что сектоид рассказывал об очищении?
— Организма? — уточнил я и признался: — Нет. Плохо помню.
Все, что я запомнил из воскресной проповеди, это что убийство — смертный грех, а переедание не смертельно; все остальное потонуло в навязчивом бормотании писателя. Странно, что сам Игнат умудрился что-то запомнить: судя по моим ощущениям, он не умолкал ни на минуту.
— И организма, и души. Это тебе не мантра рэйкистов, избавляющая от запора: «Я легко и непринужденно расстаюсь с тем, что мне больше не нужно», — процитировал писатель. — Это всерьез… Очищение через покаяние. Покаяние и прощение.
— Ты хочешь сказать, что старушка… Писательские усы весело встопорщились.
— Будет теперь гоняться за вами, как пиковая дама за Германом. Копирайт — Пушкин. И не успокоится, пока один из вас — вернее всего, тот, кто задал вопрос про сектоида и услышал в ответ неправду, — не скажет ей: «Ладно, бабуль, прощаю! С кем не бывает…» В метро будет подстерегать, в подъезде под дверью стоять, по ночам сниться… — Игната явно забавляла ситуация.
А вот мне внезапно стало не смешно. Вспомнился вчерашний дурацкий сон, в котором синие губы тоскливо шептали: «Отпусти, сними с души грех», наполнился мрачным смыслом.
— Уже… — сказал я. Извлек из стакана ложечку, облизал и поднес к лицу. Из мельхиоровой вогнутости ложки глянул прямо на меня настороженный округлившийся глаз. — Уже снится… Но почему мне? Нам… Мало, что ли, других людей? Подойди к любому на улице, попроси прощения… — Глаз в ложке наконец-то моргнул. Я тоже поморгал и потряс головой, собираясь с мыслями. — К доброму самаритянину, например.
— Вот тут ты прав, — заметил Игнат. — Не во всем, разумеется, но в том, что касается сектоида. Уборщица, несомненно, знает его лучше, чем пыталась показать, это у нее на лице написано. Не исключено, что как раз сейчас она собирается нажаловаться своему наставнику на трех молодых людей, которые довели старую до греха и бросили. На твоем месте, имей я нужные связи, я попробовал бы проследить за ней.
Под нужными связями, надо полагать, Игнат подразумевал Пал Михалыча. Ну-ну… Я буквально услышал объявление, передаваемое по «громкой связи». «Внимание, всем постам! Задержать синюю старушку. Повторяю…»
— Не знаю, возможно, у сектоида, которого ты называешь самаритянином, в этом плане больше возможностей, чем у простых смертных, другой, так сказать, level of experience, — размышлял Игнат. — Но вообще-то прощать должен именно тот, кого обидели. И каяться имеет смысл лишь перед ним, никто другой не поможет согрешившему, таковы правила.
Сектоид… experience… правила… Я позволил себе осторожный упрек:
— Ты говоришь обо всем этом как о компьютерной игрушке.
— Естественно, — спокойно реагировал Игнат. — Что еще, по-твоему, представляет собой наша жизнь? — Он с намеком развернулся вполоборота и по-совиному подмигнул.
— Легко считать жизнь игрой, сидя в безопасности на трибуне, попивая пиво.