Страница:
– Олег, ты говорил о двух фактах. И, если не ошибаюсь, неторопливый, но уверенный разгон Солнечных – это не конец списка наших общих неприятностей.
– Не зря ты в СГАУ и Оксфорде парты разрисовывал… – вздохнул Щепалин.
Дробышко пропустил мимо ушей подначку. Он проткнул пальцем голограмму насквозь, и на волосатой руке заплясали лазерные линии объем-образователя. Спросил:
– К чему вот это?
– Убери лапу, картинку губишь, – сварливо сказал Щепалин и усиленно заскреб в затылке. Через несколько секунд добавил: – Это, Витя, – наша вторая и самая большая проблема.
Неуловимой иглой на грани видимости радара ближнего радиуса метался юркий «Мазурик». Он уступал в скорости, но был гораздо динамичнее. К тому же подойти к нему четко с хвоста мешал кильватерный лепесток G-аномалии. Вообще-то на столь малых высотах запрещалось ходить на гравитонниках, но эта дуэль велась не по правилам…
Эта дуэль была настоящим вызовом не только для тщеславного пилота, но и для дерзкого, циничного человека, живущего внутри. Плохого человека… Если он сможет уничтожить искусного противника на «Мазурике», то выйти на основную цель не составит никакого труда.
– Не уйдешь, – процедил Егор сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как пьянящая струйка обогащенного кислородом воздуха холодит щеку. – Ты слишком благородный, чтобы со мной тягаться.
Он дернул большим пальцем, и сигнал через сенсоры в перчатках передался всему телу корабля. Многотонная махина резко ушла влево. Ребристый горизонт на мгновение завалился в противоположную сторону. Противно загудели контроллеры компенсатора. Кромка ближайшего кратера превратилась в лиловый призрак, срезанная гравитонным «выхлопом».
Противник не купился на обманный маневр. Его «Мазурик», почти не снижая скорости, заложил вираж и по гигантской дуге развернулся. Набрал высоту и стал заходить на атаку. По глиссаде – сверху вниз.
– Непуганый ты до сих пор, старлей, – прокомментировал Егор, усмехнувшись. – Ничего. Испугаем.
Он отключил гравитонные ускорители, на маневровых жидкостниках неторопливо вывел корабль на середину чаши древнего кратера и завис метрах в пятистах над поверхностью. Теперь у него осталось не больше минуты для осуществления безумного плана. Именно столько понадобится противнику, чтобы выйти на расстояние эффективного поражения рентгеновских лазеров.
Егор несколькими движениями пальцев дезактивировал компенсатор. Контроллеры жалобно стихли. Остался только равномерный гул плазмы, вырывающейся из сопел вертикально вниз, и стук крови в висках.
– Лабур, – донесся в наушниках растерянный голос диспетчера тренировочного центра, – на твоем борту непредвиденная ситуация. Отключены компенсаторы ускорения. Объясни свои действия.
– Тебя мое горе, что ли, волнует? – грубо отозвался Егор, выводя на экран расчетные данные по вероятным траекториям.
– Меня волнует миллиард евро, которым ты сейчас управляешь!
– Пусть тебя лучше заботит успех выполнения боевой тренировочной миссии, на которую меня поставило твое командование. А я, между прочим, об этом не просил.
– Приказываю немедленно активировать компенсаторы! – В голосе диспа послышались панические нотки. Еще бы! Ему погоны свинтят вместе с башкой, если пилот вдруг потеряет сознание от перегрузок, а корабль испарится, врезавшись в лунные скалы.
– А ты меня заставь, – едко посоветовал Егор, переводя машину полностью на ручное управление. Теперь из ЦУПа полигона корабль не контролировался.
Оставалось секунд тридцать до боевого сближения.
Противник слегка снизил скорость, тоже, видимо, не понимая, что задумал Лабур.
– Младший лейтенант Лабур! Немедленно переведи управление всеми бортовыми системами в режим автопилота! – Это уже крикнул в эфир контр-адмирал Рух. – Я тебя сгною, если не подчинишься!
– У меня приказ: устранить помехи и уничтожить учебную цель. – Егор уменьшил тягу маневровых. Корабль стал плавно снижаться.
– Какие, на хер, помехи, пидрила?! – взвыл Рух. – Живо врубай компенсаторы и выводи борт на стационарную орбиту! Иначе…
– Что – иначе? Пристрелишь? Не выйдет. Ни из чего тебе меня теперь не достать.
Противник продолжал сближение, но снова ощутимо сбросил скорость. До входа в сферу действия лазеров у него оставалось секунд десять-пятнадцать. Да вот только Егор даже не повернул рентгены в его сторону.
Со стороны действия младшего лейтенанта казались безбашенными.
– Ты рехнулся, Лабур? Что ты творишь? Я ж тебя заживо могу спалить, – дрогнувшим баритоном спросил Баюсов. Именно он был противником Егора в этой дуэли.
– Я предупреждал, не подпускай ведомых слишком близко, – медленно проговорил Егор, разворачивая корабль на сто восемьдесят градусов и закрывая глаза.
– Отставить атаку! – заорал Рух. – Баюсов, отставить, слышишь?!
Баюсов тупо глядел на радар, где красной точкой мерцал борт Лабура у самой границы зоны поражения лазерных орудий. Он даже не успел понять, что произошло в следующий момент…
Корабль Егора висел неподвижно. Он был направлен кормой строго к приближающемуся «Мазурику»…
Лиловое марево гравитонного «выхлопа» на долю секунды вырвалось из фокусирующих зон маршевого двигателя. И беспощадным кильватерным скальпелем исполосовало истребитель Баюсова в нейтринное месиво.
Просто и незатейливо.
Чудовищное ускорение втрамбовало Егора в амортизирующее кресло, ломая кости и разрывая мышцы. В последнее мгновение он успел врубить автопилот, который тут же отключил гравитонник, активировал компенсаторы, выровнял корабль и послал команду на процессор медсистемы скафандра. Инъекторы впрыснули в кровь стимуляторы, а ультразвуковой ин-массажер принялся бережно приводить растерзанные ткани в порядок.
Кровавая пелена перед глазами постепенно спадала, и через некоторое время Егор стал различать контуры лунной поверхности. Взгляд никак не хотел фокусироваться – по всей видимости, зверская пиковая перегрузка деформировала хрусталик или повредила целостность сетчатки.
– Это не беда, подлечимся, – еле ворочая языком, просипел Егор. Не услышал сам себя. Из ушей текли по шее теплые струйки крови. – А теперь, когда помехи устранены, можно спокойненько уничтожить учебную цель…
В эфире, где-то невообразимо далеко, на грани восприятия, перемешались десятки голосов. Рух, диспетчеры, техники, федералы и, кажется, даже какая-то большая шишка из СКВП… Но это уже не имело ровно никакого значения для Лабура. В мыслях бывшего кавторанга царила тихая безмятежность. И, несмотря на то, что несколько костей были наверняка сломаны, а микроскопические кровоизлияния поразили все органы изнутри, чувствовал он себя на редкость прекрасно.
Плохой человек сейчас ликовал и трепетал от восторга. Ведь он доказал свое превосходство над таким хорошим и благородным противником.
Егор совершил то, на что до сего момента не решался еще ни один пилот из обеих Солнечных: включил маршевые гравитонники без компенсаторов ускорения.
А главное – умудрился после этого выжить.
Дуэль была выиграна.
Во всем лунном госпитале насчитывалось не более десятка палат для интенсивной регенерации – да и те всегда оставались свободными. Они были созданы на случай войны, чтобы раненые пилоты могли как можно скорее восстановиться и вернуться в строй. Только вот пилоты редко возвращались из боя ранеными. Как правило, они либо одерживали победу над противником и оставались практическими здоровыми, либо… не возвращались вовсе. К тому же основные столкновения случались далеко отсюда, возле Марса, а в тех краях было предостаточно своих госпиталей…
Теперь одну из таких палат занимал Лабур.
После того как он поразил основную учебную цель и привел корабль на стартовую площадку, организм не выдержал, и Егор все-таки потерял сознание. Техники, брезгливо морщась, выволокли обмякшее тело из скафандра, водрузили на носилки и передали медикам.
Лабур пришел в себя лишь спустя сутки. За это время ему успели сделать две операции по сращиванию костей и нанопротезированию тканей. Военные хирурги доложили Руху, что жизни и здоровью пациента ничто не угрожает, и констатировали единственный факт: «придурку неимоверно повезло». Если б гравитонник работал еще полсекунды, то организм оказался бы негоден даже на запчасти. А так – отделался небольшими физическими повреждениями и чудовищной нагрузкой на нервную и эндокринную системы…
Вера сидела возле центрального терминала блока регенерации и задумчиво глядела, как на растре монитора высвечивается кривая стазиса внутренних кровоизлияний.
– Что ты наделал? – наконец спросила она.
Лабур поколыхался в растворе.
– Выполнил первичный приказ. Устранил помехи и уничтожил основную цель.
– Человек – не помеха, Егор…
– Это – как посмотреть.
– Ты понимаешь, что тебе светит трибунал?
– А он мне уже давно светит.
– Раньше – была ерунда. А теперь тебе предъявят обвинение в преднамеренном убийстве офицера при исполнении им служебных обязанностей.
– Я выполнял учебно-боевую задачу. Единственное, что мне могут впаять, так это неподчинение приказу диспетчера включить компенсаторы. Но сей факт заведомо не мог принести ущерба никому, кроме меня самого. Ну максимум – пришьют неоправданный риск при управлении казенным кораблем. Больше прямых приказов я не получал. А этот ваш психопат Рух только орал всякую брань в эфир. Слова «приказ» я от него не слышал. Можете логи чекнуть. Хотя вы наверняка уже все сто раз проверили… Поэтому хватит мне канифолить мозги фальсификационными обвинениями.
– Ты убил человека. – Вера продолжала смотреть на растровую пленку, где появилась цифровая панель управления подачей раствора глюкозы в кровь через систему. Автоматика делала все исправно, но медперсонал при необходимости мог вносить коррективы в величины объемных долей препаратов. – Эта была учебная миссия, во время которой ты не имел никакого права использовать боевые орудия. Даже на рентгенах стояли заглушки…
– А я и не использовал боевые орудия. Я нашел нестандартное решение.
Вера промолчала. На экране в режиме ожидания застыли цифры, отражающие объем препаратов. До срабатывания автоматики оставалось около минуты. В течение этого времени можно было внести поправки…
– Я не идиот, Вера, – сказал Лабур, приподняв голову над краем ванной. По его жилистой шее стекали тягучие капли прозрачного биогеля. – Командование СКВП готовит какую-то очень серьезную операцию. Им нужны пилоты. Не просто пилоты, а космонавты высочайшего класса. Асы. Вот зачем проводятся эти дурацкие учения. Я ведь прав, а, Вера?
Она медленно перевела взгляд на мужа.
Глубоко вдохнула, прежде чем принять окончательное решение.
Затем достала из сумочки постановщик помех, который полагалось иметь всем оперативным сотрудникам ФСБ. Установила на уровень максимального подавления. По монитору побежали сполохи и рябь.
Следящие камеры, установленные в палате, теперь передавали на секьюрити-комп сплошную муть.
Егор с интересом наблюдал за ее действиями.
– Ты даже представить себе не можешь, насколько серьезна операция, ради которой собрали лучших пилотов со всей Солнечной, – сказала Вера, касаясь сенсоров на центральном терминале системы регенерации. – Многие из вас – настоящее отребье. Но по-настоящему опасен лишь ты.
– Да ну? Ты всерьез считаешь, что аз есьм зло во плоти? Да я трижды добрее всех твоих коллег, вместе взятых…
– Зачем ты убил Баюсова?
– Он мешал мне. Вот и все, Вера. Старлей, конечно, не особенно нравился мне как командир и человек. Но в том бою не было ничего личного. Честная дуэль. Кто-то должен был уступить. Я просто оказался умнее.
– А если тебе помешают два человека?
– Все зависит от конечной цели.
– А если тысяча?
– Любезная моя благоверная женушка, я не палач, – улыбнулся Егор. – Я плохой человек. Но не палач. И все моральные принципы и квоты милосердия испокон веков упирались лишь в вопрос стоимости счастья. Причем как ни смешно это звучит – зачастую не своего счастья. Ведь Македонский, Иван Грозный или Гитлер не были садистами, как считают многие кретины– историки. Они просто знали цену своей конечной цели. Плохие люди с убеждениями и желанием поменять хоть что-то в этом мире, утопающем в тератоннах собственного говнища. А так называемые «хорошие люди» – напротив: упорно продолжали топить бедный захлебывающийся мир.
– Ты не судия.
– О! Упаси вакуум от такой участи! Я устал тебе повторять… я совершенно обыкновенный плохой человек.
– Мощности оружия, которое будет установлено на борту флагманского корабля, достаточно для уничтожения небольшой планеты. Цель миссии – демонстрация силы. Лишь демонстрация, Егор. А если ты вдруг окажешься перед выбором, держа руку на пусковой панели, то совершенно не известно, на что хватит твоей больной фантазии.
Лабур почти наполовину вылез из ванной. Дальше подняться ему мешала трубка системы с длинной иглой, введенной в вену на локтевом сгибе.
– Что ты там делаешь?
Вера проигнорировала вопрос.
– Я не только офицер службы космической безопасности. Я еще и твоя жена… до сих пор. И хочу выполнить сразу два долга. Перед обществом и перед самой собой.
– Ни фига себе! Да ты стала натуральным демагогом…
Вера отключила автоматический режим подачи препаратов. И поставила в таблице флажок напротив строки: «морфин». Увеличила концентрацию вдесятеро. Экран немедленно загорелся красной предупредительной надписью: «Назначенная доза смертельна. Невозможно запустить программу. Рекомендовано снизить дозу». Вера вышла в подменю командной строки и ввела длинную цепочку операторов и числовых значений. На экране мелькнуло: «Ограничитель разблокирован системным администратором. Внимание! Нарушена структура ядра системы! Нарушена целостность ядра! Аварийный перезапуск через 45 секунд… 44… 43…»
– Два долга? – настороженно уточнил Егор. Монитор был развернут к нему тыльной стороной, и он не мог видеть, что на нем высвечивается.
Зато Лабур прекрасно видел странный взгляд жены.
– Два долга, Егор, – кивнула она, занося палец над помигивающим алой подсветкой сенсором, стартующим ввод препарата. – Давно нужно было это сделать. Я боялась. Не верила, что ты окончательно превратился в чудовище.
«34… 33… 32…»
– Это я превратился в чудовище? – взвился Лабур, силясь разглядеть, что на экране. – Ты крупно ошибаешься, ненаглядная! Это мир обезумел! А такие, как я, – скудные остатки здравомыслящих особей…
– Возможно, я и впрямь ошибаюсь, – перебила она. – Но я все же исполню два этих долга, пока не поздно. Первый – избавлю общество от угрозы…
– Какое общество? От какой угрозы? Что за подростковый пафос ты несешь, тюкнутая службистами идиотка? Разуй свои кукольные глазки! Все вокруг давно рухнуло!
– Еще нет. Но такие, как ты… здравомыслящие особи… могут одним нажатием на гашетку отправить в небытие пару миллионов людей.
«20… 19… 18…»
В глазах Егора мелькнул испуг. Он осторожно потрогал трубку возле локтя, по которой ползла змейка прозрачной жидкости. Растерянно поморгал и попытался пережать пальцами упругую пластмассу.
Жидкость достигла иглы и безжизненной прохладой потекла по вене.
От неожиданности он даже не догадался просто-напросто вырвать трубку из руки…
– А второй долг – перед самой собой, – сказала Вера, продолжая по инерции давить на мерцающий сенсор. – Я давно хотела потребовать суд расторгнуть наши супружеские отношения. Теперь это будет сделать гораздо проще.
«7… 6… Закройте все приложения. Аварийный перезапуск через 5 секунд… 4…»
Егор наконец вышел из ступора.
Он рванул трубку со всей дури. Отшвырнул от себя толстую иглу. Перехватил руку выше локтя, словно хотел задержать кровь, несущую к сердцу смертельную дозу морфийного блаженства.
– Глупая сучка…
«2… 1…»
Изображение на растре дернулось и исчезло.
Егор увидел сквозь наползающую на сознание пелену, как в палату врываются врачи и отшвыривают улыбающуюся Веру от перезапущенного терминала.
– Считай это моим заявлением на развод, – доносится ее голос. Раскатистый, словно во сне. Он ведь так часто видел ее во сне все эти годы…
– Перекачку! Срочно! – кричит кто-то в белом халате. – Дефибрилл… куба тетрахл… останавлива…
Биогель приятно холодит кожу.
Эти елейные прикосновения похожи на шепот вакуума за бортом во время долгого патрульного рейда. Складывается ощущение, будто кто-то хочет донести из межзвездной пустоты нечто важное, посылая в эфир сигнал на запредельной частоте.
А мы его не слышим. И даже ежесуточные три минуты тишины не позволяют пилотам и диспетчерам уловить далекий голос, несущийся из глубин космоса…
Внезапно Егор почувствовал боль. Резкую обжигающую боль, раздирающую тело изнутри, комкающую гербарий из нервов и артерий! Такое спокойное миг назад пространство дохнуло жаром, опалившим волосы, брови, ресницы и моментально помутившим рассудок.
А затем он увидел перед собой двойную звезду… Так близко, что нестерпимый свет мгновенно ослепил его.
– …еще полтора…
Звезда пылала в стылой пустоте двойным маяком.
Одно солнце стремительно сближалось с другим, несущимся навстречу.
И девятнадцать миллиардов душ готовы были вспыхнуть в этом неминуемом аду.
Глава 6
– Не зря ты в СГАУ и Оксфорде парты разрисовывал… – вздохнул Щепалин.
Дробышко пропустил мимо ушей подначку. Он проткнул пальцем голограмму насквозь, и на волосатой руке заплясали лазерные линии объем-образователя. Спросил:
– К чему вот это?
– Убери лапу, картинку губишь, – сварливо сказал Щепалин и усиленно заскреб в затылке. Через несколько секунд добавил: – Это, Витя, – наша вторая и самая большая проблема.
* * *
Лунный ландшафт мелькал под брюхом серо-черной рябью. Обогнув опасную гряду скалистых гор, корабль снизился до предельной высоты. Так пилоту проще было вести цель.Неуловимой иглой на грани видимости радара ближнего радиуса метался юркий «Мазурик». Он уступал в скорости, но был гораздо динамичнее. К тому же подойти к нему четко с хвоста мешал кильватерный лепесток G-аномалии. Вообще-то на столь малых высотах запрещалось ходить на гравитонниках, но эта дуэль велась не по правилам…
Эта дуэль была настоящим вызовом не только для тщеславного пилота, но и для дерзкого, циничного человека, живущего внутри. Плохого человека… Если он сможет уничтожить искусного противника на «Мазурике», то выйти на основную цель не составит никакого труда.
– Не уйдешь, – процедил Егор сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как пьянящая струйка обогащенного кислородом воздуха холодит щеку. – Ты слишком благородный, чтобы со мной тягаться.
Он дернул большим пальцем, и сигнал через сенсоры в перчатках передался всему телу корабля. Многотонная махина резко ушла влево. Ребристый горизонт на мгновение завалился в противоположную сторону. Противно загудели контроллеры компенсатора. Кромка ближайшего кратера превратилась в лиловый призрак, срезанная гравитонным «выхлопом».
Противник не купился на обманный маневр. Его «Мазурик», почти не снижая скорости, заложил вираж и по гигантской дуге развернулся. Набрал высоту и стал заходить на атаку. По глиссаде – сверху вниз.
– Непуганый ты до сих пор, старлей, – прокомментировал Егор, усмехнувшись. – Ничего. Испугаем.
Он отключил гравитонные ускорители, на маневровых жидкостниках неторопливо вывел корабль на середину чаши древнего кратера и завис метрах в пятистах над поверхностью. Теперь у него осталось не больше минуты для осуществления безумного плана. Именно столько понадобится противнику, чтобы выйти на расстояние эффективного поражения рентгеновских лазеров.
Егор несколькими движениями пальцев дезактивировал компенсатор. Контроллеры жалобно стихли. Остался только равномерный гул плазмы, вырывающейся из сопел вертикально вниз, и стук крови в висках.
– Лабур, – донесся в наушниках растерянный голос диспетчера тренировочного центра, – на твоем борту непредвиденная ситуация. Отключены компенсаторы ускорения. Объясни свои действия.
– Тебя мое горе, что ли, волнует? – грубо отозвался Егор, выводя на экран расчетные данные по вероятным траекториям.
– Меня волнует миллиард евро, которым ты сейчас управляешь!
– Пусть тебя лучше заботит успех выполнения боевой тренировочной миссии, на которую меня поставило твое командование. А я, между прочим, об этом не просил.
– Приказываю немедленно активировать компенсаторы! – В голосе диспа послышались панические нотки. Еще бы! Ему погоны свинтят вместе с башкой, если пилот вдруг потеряет сознание от перегрузок, а корабль испарится, врезавшись в лунные скалы.
– А ты меня заставь, – едко посоветовал Егор, переводя машину полностью на ручное управление. Теперь из ЦУПа полигона корабль не контролировался.
Оставалось секунд тридцать до боевого сближения.
Противник слегка снизил скорость, тоже, видимо, не понимая, что задумал Лабур.
– Младший лейтенант Лабур! Немедленно переведи управление всеми бортовыми системами в режим автопилота! – Это уже крикнул в эфир контр-адмирал Рух. – Я тебя сгною, если не подчинишься!
– У меня приказ: устранить помехи и уничтожить учебную цель. – Егор уменьшил тягу маневровых. Корабль стал плавно снижаться.
– Какие, на хер, помехи, пидрила?! – взвыл Рух. – Живо врубай компенсаторы и выводи борт на стационарную орбиту! Иначе…
– Что – иначе? Пристрелишь? Не выйдет. Ни из чего тебе меня теперь не достать.
Противник продолжал сближение, но снова ощутимо сбросил скорость. До входа в сферу действия лазеров у него оставалось секунд десять-пятнадцать. Да вот только Егор даже не повернул рентгены в его сторону.
Со стороны действия младшего лейтенанта казались безбашенными.
– Ты рехнулся, Лабур? Что ты творишь? Я ж тебя заживо могу спалить, – дрогнувшим баритоном спросил Баюсов. Именно он был противником Егора в этой дуэли.
– Я предупреждал, не подпускай ведомых слишком близко, – медленно проговорил Егор, разворачивая корабль на сто восемьдесят градусов и закрывая глаза.
– Отставить атаку! – заорал Рух. – Баюсов, отставить, слышишь?!
Баюсов тупо глядел на радар, где красной точкой мерцал борт Лабура у самой границы зоны поражения лазерных орудий. Он даже не успел понять, что произошло в следующий момент…
Корабль Егора висел неподвижно. Он был направлен кормой строго к приближающемуся «Мазурику»…
Лиловое марево гравитонного «выхлопа» на долю секунды вырвалось из фокусирующих зон маршевого двигателя. И беспощадным кильватерным скальпелем исполосовало истребитель Баюсова в нейтринное месиво.
Просто и незатейливо.
Чудовищное ускорение втрамбовало Егора в амортизирующее кресло, ломая кости и разрывая мышцы. В последнее мгновение он успел врубить автопилот, который тут же отключил гравитонник, активировал компенсаторы, выровнял корабль и послал команду на процессор медсистемы скафандра. Инъекторы впрыснули в кровь стимуляторы, а ультразвуковой ин-массажер принялся бережно приводить растерзанные ткани в порядок.
Кровавая пелена перед глазами постепенно спадала, и через некоторое время Егор стал различать контуры лунной поверхности. Взгляд никак не хотел фокусироваться – по всей видимости, зверская пиковая перегрузка деформировала хрусталик или повредила целостность сетчатки.
– Это не беда, подлечимся, – еле ворочая языком, просипел Егор. Не услышал сам себя. Из ушей текли по шее теплые струйки крови. – А теперь, когда помехи устранены, можно спокойненько уничтожить учебную цель…
В эфире, где-то невообразимо далеко, на грани восприятия, перемешались десятки голосов. Рух, диспетчеры, техники, федералы и, кажется, даже какая-то большая шишка из СКВП… Но это уже не имело ровно никакого значения для Лабура. В мыслях бывшего кавторанга царила тихая безмятежность. И, несмотря на то, что несколько костей были наверняка сломаны, а микроскопические кровоизлияния поразили все органы изнутри, чувствовал он себя на редкость прекрасно.
Плохой человек сейчас ликовал и трепетал от восторга. Ведь он доказал свое превосходство над таким хорошим и благородным противником.
Егор совершил то, на что до сего момента не решался еще ни один пилот из обеих Солнечных: включил маршевые гравитонники без компенсаторов ускорения.
А главное – умудрился после этого выжить.
Дуэль была выиграна.
* * *
Биогель приятно холодил кожу. Слегка пошевелив рукой или ногой, можно было ощутить в меру упругую суспензию, обволакивающую тело. Питательные вещества проникали прямо через поры и быстро заживляли поверхностные микротравмы, восстанавливали целостность эпидермиса, пресекали воспалительные процессы.Во всем лунном госпитале насчитывалось не более десятка палат для интенсивной регенерации – да и те всегда оставались свободными. Они были созданы на случай войны, чтобы раненые пилоты могли как можно скорее восстановиться и вернуться в строй. Только вот пилоты редко возвращались из боя ранеными. Как правило, они либо одерживали победу над противником и оставались практическими здоровыми, либо… не возвращались вовсе. К тому же основные столкновения случались далеко отсюда, возле Марса, а в тех краях было предостаточно своих госпиталей…
Теперь одну из таких палат занимал Лабур.
После того как он поразил основную учебную цель и привел корабль на стартовую площадку, организм не выдержал, и Егор все-таки потерял сознание. Техники, брезгливо морщась, выволокли обмякшее тело из скафандра, водрузили на носилки и передали медикам.
Лабур пришел в себя лишь спустя сутки. За это время ему успели сделать две операции по сращиванию костей и нанопротезированию тканей. Военные хирурги доложили Руху, что жизни и здоровью пациента ничто не угрожает, и констатировали единственный факт: «придурку неимоверно повезло». Если б гравитонник работал еще полсекунды, то организм оказался бы негоден даже на запчасти. А так – отделался небольшими физическими повреждениями и чудовищной нагрузкой на нервную и эндокринную системы…
Вера сидела возле центрального терминала блока регенерации и задумчиво глядела, как на растре монитора высвечивается кривая стазиса внутренних кровоизлияний.
– Что ты наделал? – наконец спросила она.
Лабур поколыхался в растворе.
– Выполнил первичный приказ. Устранил помехи и уничтожил основную цель.
– Человек – не помеха, Егор…
– Это – как посмотреть.
– Ты понимаешь, что тебе светит трибунал?
– А он мне уже давно светит.
– Раньше – была ерунда. А теперь тебе предъявят обвинение в преднамеренном убийстве офицера при исполнении им служебных обязанностей.
– Я выполнял учебно-боевую задачу. Единственное, что мне могут впаять, так это неподчинение приказу диспетчера включить компенсаторы. Но сей факт заведомо не мог принести ущерба никому, кроме меня самого. Ну максимум – пришьют неоправданный риск при управлении казенным кораблем. Больше прямых приказов я не получал. А этот ваш психопат Рух только орал всякую брань в эфир. Слова «приказ» я от него не слышал. Можете логи чекнуть. Хотя вы наверняка уже все сто раз проверили… Поэтому хватит мне канифолить мозги фальсификационными обвинениями.
– Ты убил человека. – Вера продолжала смотреть на растровую пленку, где появилась цифровая панель управления подачей раствора глюкозы в кровь через систему. Автоматика делала все исправно, но медперсонал при необходимости мог вносить коррективы в величины объемных долей препаратов. – Эта была учебная миссия, во время которой ты не имел никакого права использовать боевые орудия. Даже на рентгенах стояли заглушки…
– А я и не использовал боевые орудия. Я нашел нестандартное решение.
Вера промолчала. На экране в режиме ожидания застыли цифры, отражающие объем препаратов. До срабатывания автоматики оставалось около минуты. В течение этого времени можно было внести поправки…
– Я не идиот, Вера, – сказал Лабур, приподняв голову над краем ванной. По его жилистой шее стекали тягучие капли прозрачного биогеля. – Командование СКВП готовит какую-то очень серьезную операцию. Им нужны пилоты. Не просто пилоты, а космонавты высочайшего класса. Асы. Вот зачем проводятся эти дурацкие учения. Я ведь прав, а, Вера?
Она медленно перевела взгляд на мужа.
Глубоко вдохнула, прежде чем принять окончательное решение.
Затем достала из сумочки постановщик помех, который полагалось иметь всем оперативным сотрудникам ФСБ. Установила на уровень максимального подавления. По монитору побежали сполохи и рябь.
Следящие камеры, установленные в палате, теперь передавали на секьюрити-комп сплошную муть.
Егор с интересом наблюдал за ее действиями.
– Ты даже представить себе не можешь, насколько серьезна операция, ради которой собрали лучших пилотов со всей Солнечной, – сказала Вера, касаясь сенсоров на центральном терминале системы регенерации. – Многие из вас – настоящее отребье. Но по-настоящему опасен лишь ты.
– Да ну? Ты всерьез считаешь, что аз есьм зло во плоти? Да я трижды добрее всех твоих коллег, вместе взятых…
– Зачем ты убил Баюсова?
– Он мешал мне. Вот и все, Вера. Старлей, конечно, не особенно нравился мне как командир и человек. Но в том бою не было ничего личного. Честная дуэль. Кто-то должен был уступить. Я просто оказался умнее.
– А если тебе помешают два человека?
– Все зависит от конечной цели.
– А если тысяча?
– Любезная моя благоверная женушка, я не палач, – улыбнулся Егор. – Я плохой человек. Но не палач. И все моральные принципы и квоты милосердия испокон веков упирались лишь в вопрос стоимости счастья. Причем как ни смешно это звучит – зачастую не своего счастья. Ведь Македонский, Иван Грозный или Гитлер не были садистами, как считают многие кретины– историки. Они просто знали цену своей конечной цели. Плохие люди с убеждениями и желанием поменять хоть что-то в этом мире, утопающем в тератоннах собственного говнища. А так называемые «хорошие люди» – напротив: упорно продолжали топить бедный захлебывающийся мир.
– Ты не судия.
– О! Упаси вакуум от такой участи! Я устал тебе повторять… я совершенно обыкновенный плохой человек.
– Мощности оружия, которое будет установлено на борту флагманского корабля, достаточно для уничтожения небольшой планеты. Цель миссии – демонстрация силы. Лишь демонстрация, Егор. А если ты вдруг окажешься перед выбором, держа руку на пусковой панели, то совершенно не известно, на что хватит твоей больной фантазии.
Лабур почти наполовину вылез из ванной. Дальше подняться ему мешала трубка системы с длинной иглой, введенной в вену на локтевом сгибе.
– Что ты там делаешь?
Вера проигнорировала вопрос.
– Я не только офицер службы космической безопасности. Я еще и твоя жена… до сих пор. И хочу выполнить сразу два долга. Перед обществом и перед самой собой.
– Ни фига себе! Да ты стала натуральным демагогом…
Вера отключила автоматический режим подачи препаратов. И поставила в таблице флажок напротив строки: «морфин». Увеличила концентрацию вдесятеро. Экран немедленно загорелся красной предупредительной надписью: «Назначенная доза смертельна. Невозможно запустить программу. Рекомендовано снизить дозу». Вера вышла в подменю командной строки и ввела длинную цепочку операторов и числовых значений. На экране мелькнуло: «Ограничитель разблокирован системным администратором. Внимание! Нарушена структура ядра системы! Нарушена целостность ядра! Аварийный перезапуск через 45 секунд… 44… 43…»
– Два долга? – настороженно уточнил Егор. Монитор был развернут к нему тыльной стороной, и он не мог видеть, что на нем высвечивается.
Зато Лабур прекрасно видел странный взгляд жены.
– Два долга, Егор, – кивнула она, занося палец над помигивающим алой подсветкой сенсором, стартующим ввод препарата. – Давно нужно было это сделать. Я боялась. Не верила, что ты окончательно превратился в чудовище.
«34… 33… 32…»
– Это я превратился в чудовище? – взвился Лабур, силясь разглядеть, что на экране. – Ты крупно ошибаешься, ненаглядная! Это мир обезумел! А такие, как я, – скудные остатки здравомыслящих особей…
– Возможно, я и впрямь ошибаюсь, – перебила она. – Но я все же исполню два этих долга, пока не поздно. Первый – избавлю общество от угрозы…
– Какое общество? От какой угрозы? Что за подростковый пафос ты несешь, тюкнутая службистами идиотка? Разуй свои кукольные глазки! Все вокруг давно рухнуло!
– Еще нет. Но такие, как ты… здравомыслящие особи… могут одним нажатием на гашетку отправить в небытие пару миллионов людей.
«20… 19… 18…»
В глазах Егора мелькнул испуг. Он осторожно потрогал трубку возле локтя, по которой ползла змейка прозрачной жидкости. Растерянно поморгал и попытался пережать пальцами упругую пластмассу.
Жидкость достигла иглы и безжизненной прохладой потекла по вене.
От неожиданности он даже не догадался просто-напросто вырвать трубку из руки…
– А второй долг – перед самой собой, – сказала Вера, продолжая по инерции давить на мерцающий сенсор. – Я давно хотела потребовать суд расторгнуть наши супружеские отношения. Теперь это будет сделать гораздо проще.
«7… 6… Закройте все приложения. Аварийный перезапуск через 5 секунд… 4…»
Егор наконец вышел из ступора.
Он рванул трубку со всей дури. Отшвырнул от себя толстую иглу. Перехватил руку выше локтя, словно хотел задержать кровь, несущую к сердцу смертельную дозу морфийного блаженства.
– Глупая сучка…
«2… 1…»
Изображение на растре дернулось и исчезло.
Егор увидел сквозь наползающую на сознание пелену, как в палату врываются врачи и отшвыривают улыбающуюся Веру от перезапущенного терминала.
– Считай это моим заявлением на развод, – доносится ее голос. Раскатистый, словно во сне. Он ведь так часто видел ее во сне все эти годы…
– Перекачку! Срочно! – кричит кто-то в белом халате. – Дефибрилл… куба тетрахл… останавлива…
Биогель приятно холодит кожу.
Эти елейные прикосновения похожи на шепот вакуума за бортом во время долгого патрульного рейда. Складывается ощущение, будто кто-то хочет донести из межзвездной пустоты нечто важное, посылая в эфир сигнал на запредельной частоте.
А мы его не слышим. И даже ежесуточные три минуты тишины не позволяют пилотам и диспетчерам уловить далекий голос, несущийся из глубин космоса…
Внезапно Егор почувствовал боль. Резкую обжигающую боль, раздирающую тело изнутри, комкающую гербарий из нервов и артерий! Такое спокойное миг назад пространство дохнуло жаром, опалившим волосы, брови, ресницы и моментально помутившим рассудок.
А затем он увидел перед собой двойную звезду… Так близко, что нестерпимый свет мгновенно ослепил его.
– …еще полтора…
Звезда пылала в стылой пустоте двойным маяком.
Одно солнце стремительно сближалось с другим, несущимся навстречу.
И девятнадцать миллиардов душ готовы были вспыхнуть в этом неминуемом аду.
Глава 6
Допуск соответствия
Солнечная система X. Граница сферы нейтралитета
Переучиваться всегда трудно. Гораздо проще постигать азы мастерства с нуля, когда приобретенные ранее навыки не довлеют над сознанием и рефлексами и не приходится ломать старое для постижения нового.
Когда Стасу сообщили, что ему предстоит управлять боевой машиной, он был ошарашен.
Обычно военные пилоты готовились годами в училищах, проходили подготовку в различных учебных центрах сначала на Земле, а затем в космосе под чутким контролем санкционеров. Курсанты изучали устройство конкретной машины, на которой предстояло летать, тактику ведения атмосферного и пространственного боя, военное ремесло, психологию, спецнавигацию и кучу других предметов. А главное – практика и еще раз практика. Тренажеры, бесконечные летные часы с инструктором и без, отработка действий в чрезвычайных ситуациях…
Но чтобы взять и посадить за неделю гражданского пилота – пусть даже опытного и хорошо обучаемого – за штурвал боевого истребителя… К тому же – не просто пилота, а бывшего антисоца с незавидным прошлым…
Нонсенс. Если не элементарная глупость со стороны командования…
После нескольких серьезных столкновений с Игреками возле Сатурна их с Уинделом перевели на борт ударного авианосца «Данихнов». Ученого упекли в один из многочисленных «ящиков» – закрытых исследовательских лабораторий, а Стаса передали в ведомство отдельного гвардейского авиакрыла российского сектора СКО.
Нонсенс? Однозначно.
Его несколько часов мурыжили санкционеры-безопасники, прессовали военные, обрабатывали психологи, а затем сообщили, что он зачислен в спецгруппу пилотов, среди которых оказалось еще несколько бывших гражданских. Именно бывших, потому что в течение суток их представили к званию младших лейтенантов российского сектора СКО, подвели под присягу и навинтили погоны. Разве что обмыть не дали.
Нонсенс? Еще какой, блин! В течение каких-то двадцати четырех часов ты курсант, а потом – бах! – и уже офицер. Получи, распишись, запей…
Но главное – другое. Фамилия Стаса ни у кого не вызвала подозрения. Словно бы все санкциры вдруг махом забыли, что он был по самые уши замешан в нацбезовских делах, уличен в связях с запятнавшими себя военными и вообще числился первым незапланированным гостем в Солнечной Y, которого извлекали с сопредельной территории с такой помпой, что аж спровоцировали предпосылки к глобальному конфликту… Ничего этого будто бы никогда не происходило. Во время допросов, тестов, медицинских и социальных проверок ни один санкцир и слова касательно сих прошлых заслуг Стаса не проронил. Лишь пару раз его пожурили за пребывание в комплексе для душевнобольных на Хароне, старательно обходя особые условия, причины и обстоятельства, из-за стечения которых, собственно, Нужный с Уинделом и загремели на зону.
Уж слишком все получилось просто: отсидка, бунт сомнительной случайности, спасение, зачистка по схеме G-нуль и прямая вербовка в регулярную армию, к тому же не абы куда, а в элитное боевое подразделение.
Не странно ли? Упрятать на задворки системы, а затем в один момент реабилитировать и, как говорится, позволить проявить себя на самом острие миротворческой миссии…
Что-то многовато здесь было притянуто за уши. Ох, многовато.
Но у Стаса имелся свой интерес и мотивы для того, чтобы попасть в состав экспедиции в соседнюю Солнечную систему, к варварам Игрекам. Ведь он так и не разобрался в своих чувствах к Вере. Ему необходимо было поставить точку в полупризрачном прошлом. Там осталась целая жизнь для другого Стаса, погибшего, когда сам он впервые вошел в Точку. И… что-то еще… осталось. Что-то не до конца понятое.
Иначе не получалось. Нечто в самом глубоком месте грудной клетки не желало успокаиваться. Никак.
Да и этот последний разговор с Жаквином в кают-компании… Какого черта пьяному ученому вздумалось делиться своими жутковатыми домыслами о том, куда понеслись обе звезды? Воистину: меньше знаешь – спокойнее вакуум души.
Теперь же душевный и телесный покой для Стаса был надолго заказан…
Возле Марса «Данихнов» лег в дрейф на высокой орбите, и жизнь на авианосце закипела с удвоенной силой.
Не успев толком опомниться после нудных бесед с санкцирами– безопасниками, Нужный оказался в учебном центре гигантского корабля вместе с десятком таких же «мазутов», как и он сам. И вот здесь за курсантов взялись всерьез. Капитан третьего ранга Тюльпин с первых же минут объяснил новоиспеченным офицерам флота, кто они такие и где их место…
– Меня не волнует, как вас звали мамочки, очередные женушки и санкционеры, – отчеканил он, прохаживаясь перед строем и улыбаясь, словно гугенот, трижды переживший Варфоломеевскую ночь. – Теперь у вас нет паспортных карточек. У вас нет фамилий. У вас нет прав на социальные санкции. У вас нет протекции Земли. Теперь у вас есть только имена. И мне плевать, что у некоторых они одинаковые. Вот такая вот тяга.
– Разрешите обратиться, – сказал один из новобранцев, скосив на каптри глаза.
– Рискни. – Тюльпин остановился и хищно обернулся.
– Мы с ребятами поболтали немного в хозо, познакомились, когда форму получали… Среди нас нет никого с одинаковыми именами.
Тюльпин приблизился к смельчаку и долго смотрел на него в упор, трогая языком поочередно то левый верхний клык, то правый. От его кителя пахло чудовищной смесью дорогого табака и машинного масла.
– Обязательно будут, – произнес он наконец. – Вот тебя собьют, гражданская упырятина, и место твое займет другая упырятина. И так далее. Поверь мне: война – это процесс, который, так или иначе, перемешивает кадры. Личный состав постоянно меняется. Качественно. А моя задача: следить, чтобы он в вашей доблестной группе оставался неизменен количественно. Так что, любезные, тяга следующая: тезки в составе вашей эскадрильи непременно обнаружатся. Рано или поздно. Все просто: гибель слабейших и тервер. Ляг.
– Не понял…
– Упор лежа! – громко засопев, скомандовал каптри. – Двадцать отжиманий!
Выскочка упал и отжался.
– Вернуться в строй. – Тюльпин уселся на единственный стул в тренировочном зале УЦ и хмуро оглядел своих подопечных. – Что, любезные касатики, приступим к освоению курса молодого бойца или сначала искурим ароматного бамбуку?
– Приступим к освоению курса молодого бойца, – вразнобой отозвался строй.
– Дружнее, уважаемые.
– Приступим к освоению курса молодого бойца!
– Лучше. Гораздо лучше. – Каптри извлек из кармана кителя кисет с табаком и миниатюрную трубочку. Принялся забивать. – Вас собрали здесь и навинтили младлейские звезды не просто так. Вы лучшие гражданские пилоты системы, которых удалось отыскать в кратчайшие сроки, предусмотренные операцией «Рекрут». Предупреждаю дебильный вопрос: а что, военных пилотов мало? Да. Мало. Хороших специалистов и офицеров всегда мало. Вот вас и вытащили из мазутных гадюшников, потому что вы лучшие. Но. – Тюльпин дидактически помолчал. Чиркнул спичкой. Попыхтел трубкой. – С этого мига забудьте свое гражданское прошлое. Ибо вам, ненаглядные, придется основательно оскотиниться.
И началось.
Переучиваться с транспортника на военного пилота оказалось гораздо сложнее, чем Стас мог себе представить. Гораздо, гораздо сложнее. Последующие несколько дней обернулись сущим адом даже для него, отмахавшего полгода на «Хароне-зеро»…
Переучиваться всегда трудно. Гораздо проще постигать азы мастерства с нуля, когда приобретенные ранее навыки не довлеют над сознанием и рефлексами и не приходится ломать старое для постижения нового.
Когда Стасу сообщили, что ему предстоит управлять боевой машиной, он был ошарашен.
Обычно военные пилоты готовились годами в училищах, проходили подготовку в различных учебных центрах сначала на Земле, а затем в космосе под чутким контролем санкционеров. Курсанты изучали устройство конкретной машины, на которой предстояло летать, тактику ведения атмосферного и пространственного боя, военное ремесло, психологию, спецнавигацию и кучу других предметов. А главное – практика и еще раз практика. Тренажеры, бесконечные летные часы с инструктором и без, отработка действий в чрезвычайных ситуациях…
Но чтобы взять и посадить за неделю гражданского пилота – пусть даже опытного и хорошо обучаемого – за штурвал боевого истребителя… К тому же – не просто пилота, а бывшего антисоца с незавидным прошлым…
Нонсенс. Если не элементарная глупость со стороны командования…
После нескольких серьезных столкновений с Игреками возле Сатурна их с Уинделом перевели на борт ударного авианосца «Данихнов». Ученого упекли в один из многочисленных «ящиков» – закрытых исследовательских лабораторий, а Стаса передали в ведомство отдельного гвардейского авиакрыла российского сектора СКО.
Нонсенс? Однозначно.
Его несколько часов мурыжили санкционеры-безопасники, прессовали военные, обрабатывали психологи, а затем сообщили, что он зачислен в спецгруппу пилотов, среди которых оказалось еще несколько бывших гражданских. Именно бывших, потому что в течение суток их представили к званию младших лейтенантов российского сектора СКО, подвели под присягу и навинтили погоны. Разве что обмыть не дали.
Нонсенс? Еще какой, блин! В течение каких-то двадцати четырех часов ты курсант, а потом – бах! – и уже офицер. Получи, распишись, запей…
Но главное – другое. Фамилия Стаса ни у кого не вызвала подозрения. Словно бы все санкциры вдруг махом забыли, что он был по самые уши замешан в нацбезовских делах, уличен в связях с запятнавшими себя военными и вообще числился первым незапланированным гостем в Солнечной Y, которого извлекали с сопредельной территории с такой помпой, что аж спровоцировали предпосылки к глобальному конфликту… Ничего этого будто бы никогда не происходило. Во время допросов, тестов, медицинских и социальных проверок ни один санкцир и слова касательно сих прошлых заслуг Стаса не проронил. Лишь пару раз его пожурили за пребывание в комплексе для душевнобольных на Хароне, старательно обходя особые условия, причины и обстоятельства, из-за стечения которых, собственно, Нужный с Уинделом и загремели на зону.
Уж слишком все получилось просто: отсидка, бунт сомнительной случайности, спасение, зачистка по схеме G-нуль и прямая вербовка в регулярную армию, к тому же не абы куда, а в элитное боевое подразделение.
Не странно ли? Упрятать на задворки системы, а затем в один момент реабилитировать и, как говорится, позволить проявить себя на самом острие миротворческой миссии…
Что-то многовато здесь было притянуто за уши. Ох, многовато.
Но у Стаса имелся свой интерес и мотивы для того, чтобы попасть в состав экспедиции в соседнюю Солнечную систему, к варварам Игрекам. Ведь он так и не разобрался в своих чувствах к Вере. Ему необходимо было поставить точку в полупризрачном прошлом. Там осталась целая жизнь для другого Стаса, погибшего, когда сам он впервые вошел в Точку. И… что-то еще… осталось. Что-то не до конца понятое.
Иначе не получалось. Нечто в самом глубоком месте грудной клетки не желало успокаиваться. Никак.
Да и этот последний разговор с Жаквином в кают-компании… Какого черта пьяному ученому вздумалось делиться своими жутковатыми домыслами о том, куда понеслись обе звезды? Воистину: меньше знаешь – спокойнее вакуум души.
Теперь же душевный и телесный покой для Стаса был надолго заказан…
Возле Марса «Данихнов» лег в дрейф на высокой орбите, и жизнь на авианосце закипела с удвоенной силой.
Не успев толком опомниться после нудных бесед с санкцирами– безопасниками, Нужный оказался в учебном центре гигантского корабля вместе с десятком таких же «мазутов», как и он сам. И вот здесь за курсантов взялись всерьез. Капитан третьего ранга Тюльпин с первых же минут объяснил новоиспеченным офицерам флота, кто они такие и где их место…
– Меня не волнует, как вас звали мамочки, очередные женушки и санкционеры, – отчеканил он, прохаживаясь перед строем и улыбаясь, словно гугенот, трижды переживший Варфоломеевскую ночь. – Теперь у вас нет паспортных карточек. У вас нет фамилий. У вас нет прав на социальные санкции. У вас нет протекции Земли. Теперь у вас есть только имена. И мне плевать, что у некоторых они одинаковые. Вот такая вот тяга.
– Разрешите обратиться, – сказал один из новобранцев, скосив на каптри глаза.
– Рискни. – Тюльпин остановился и хищно обернулся.
– Мы с ребятами поболтали немного в хозо, познакомились, когда форму получали… Среди нас нет никого с одинаковыми именами.
Тюльпин приблизился к смельчаку и долго смотрел на него в упор, трогая языком поочередно то левый верхний клык, то правый. От его кителя пахло чудовищной смесью дорогого табака и машинного масла.
– Обязательно будут, – произнес он наконец. – Вот тебя собьют, гражданская упырятина, и место твое займет другая упырятина. И так далее. Поверь мне: война – это процесс, который, так или иначе, перемешивает кадры. Личный состав постоянно меняется. Качественно. А моя задача: следить, чтобы он в вашей доблестной группе оставался неизменен количественно. Так что, любезные, тяга следующая: тезки в составе вашей эскадрильи непременно обнаружатся. Рано или поздно. Все просто: гибель слабейших и тервер. Ляг.
– Не понял…
– Упор лежа! – громко засопев, скомандовал каптри. – Двадцать отжиманий!
Выскочка упал и отжался.
– Вернуться в строй. – Тюльпин уселся на единственный стул в тренировочном зале УЦ и хмуро оглядел своих подопечных. – Что, любезные касатики, приступим к освоению курса молодого бойца или сначала искурим ароматного бамбуку?
– Приступим к освоению курса молодого бойца, – вразнобой отозвался строй.
– Дружнее, уважаемые.
– Приступим к освоению курса молодого бойца!
– Лучше. Гораздо лучше. – Каптри извлек из кармана кителя кисет с табаком и миниатюрную трубочку. Принялся забивать. – Вас собрали здесь и навинтили младлейские звезды не просто так. Вы лучшие гражданские пилоты системы, которых удалось отыскать в кратчайшие сроки, предусмотренные операцией «Рекрут». Предупреждаю дебильный вопрос: а что, военных пилотов мало? Да. Мало. Хороших специалистов и офицеров всегда мало. Вот вас и вытащили из мазутных гадюшников, потому что вы лучшие. Но. – Тюльпин дидактически помолчал. Чиркнул спичкой. Попыхтел трубкой. – С этого мига забудьте свое гражданское прошлое. Ибо вам, ненаглядные, придется основательно оскотиниться.
И началось.
Переучиваться с транспортника на военного пилота оказалось гораздо сложнее, чем Стас мог себе представить. Гораздо, гораздо сложнее. Последующие несколько дней обернулись сущим адом даже для него, отмахавшего полгода на «Хароне-зеро»…