источник оазиса.
24. Мария, выслушав меня, покачала головой и тихо сказала: ничего-то ей
не надобно, близится день, когда справедливость низойдет с небес, и в ту
пору надлежит быть с ним, с ним - с учителем Иисусом.
Я не верил ушам своим, однако понял: дела мои обстоят неважно и ничего
не добиться ни денежными посулами, ни страстными признаниями.
Когда ныне, через несколько десятков лет, смотрю на юнца, на меня
тогдашнего, не могу не изумляться подобной мешанине здравого смысла и
наивности.
Возможно, впрочем, все это - лишь миражи памяти, которая есть не что
иное, как переоценка фактов, произведенная ех post. Сами же факты давно
канули в Лету, а то, что мы именуем воспоминанием, - не более чем
размышление о них, размышление о размышлениях и так далее.
Как я уже писал тебе, у меня нет доверия к наипростейшей истории. Мифы
рождаются ежедневно. Мы сами - миф, становимся собой - значит, становимся
мифом. "Я", которое говорит сейчас, явилось значительно позже, нежели
детское "он", нежели "ты".
Трудно определить, сколь ошибочна даже наша собственная мифомания, а уж
о попытке верификации мифов всеобщих - религиозных, государственных,
народных, то есть всего, из чего складывается история человечества, - и
говорить не стоит.
В ту пору я, разумеется, отнюдь не питал подобных сомнений, лелея в
сердце моем миф Марии - розы Сарона, нашей исконной идеи женской красоты. Я
молчал, она вдохновенно приобщала меня Иисусовой науке, повторяя его слова,
будто заучила их наизусть.
Рассеянно внимая ей, размышляя о всесилии этого сельского проповедника,
я дивился: в сколь краткий срок пугливое, легкомысленное создание обратилось
чудом премудрости. Елико возможно и в прошлой своей срамной жизни Мария была
мила и привлекательна, ныне же, когда произносила высокие слова, лик ее, вся
осанка дышали святостью, будто низошел на нее дух божий.
Я готов был пасть пред нею на колена, да, верно, так и поступил.
Прими во внимание, дорогой друг, пишу обо всем в прошедшем времени, и
просил бы оным способом понимать не только поступки и душевное состояние
действующих лиц, но и понятия абстрактные, ибо, не обладая конкретной сутью,
они детерминируются определенным местом в реке времени, обозначить же оное
возможно, только предварительно условившись, что оно принадлежит вполне
конкретному прошлому. Посему слова мои: святость, дух божий и тому подобное
- имели тогда религиозный смысл ритуала Яхве, а если применить их к сему
дню, надлежало бы точно объяснить, какое содержание вкладываю в них сейчас,
хотя, скорее всего, я попросту избегнул бы таких слов.
Тогда же, не колеблясь, и мыслил такими понятиями, и если не боготворил
Марию, то лишь оттого, что вожделел ее.
В отличие от греков и других народов для нас, иудеев, мысль о телесном
общении с божеством - ежели исходить из адекватности херувимов, то есть
явленной божьей мощи, богам других религий - кощунственна и просто
невозможна, потому-то, вожделея, я не мог боготворить, а присутствие в Марии
духа божия, пусть мгновенное, естественным порядком делало ее святой, а
посему и неприкосновенной.
25. Мария почувствовала мое отчаяние и мягко убеждала остаться с ними.
Привела даже слова учителя: скорее верблюд пройдет сквозь игольное ушко,
нежели богатый войдет в грядущее царствие божие.
Такая вполне умеренная агитация не поколебала моих принципов в делах
денежных, но все же настроила благосклонно отнестись к предложению Марии. Со
временем обрыднут лишения, грязь и нищета кочевой жизни, уповал я, а в
совместных странствиях, возможно, уговорю ее вернуться в лоно
цивилизованного мира.
В те дни я мало представлял, сколь непостижимо влияние мистиков,
подобных Иисусу, на человеческую психику, особенно женскую, ведь женщины -
неизбывная опора религии, и вместе с материнским чувством передают детям
нечто иррациональное, присущее человеческой натуре. Неудобства нищенских
будней, подобно капле, продолбят камень, прикинул я, и Мария изменит
решение, надобно лишь уловить момент - ведь достанет же мне терпения и
здравого смысла.
Я просил Марию сохранить в тайне мое положение: не решаюсь, мол, сразу
остаться с этими людьми - слишком многим рискую; она же прибилась к ним, не
имея иного выбора. "Да, пойду с вами, а вот выдержу ли многотрудную стезю, -
толковал я, - нельзя установить наперед, среди простого люда могу показаться
барсом в овчарне". Мария уверяла: никто здесь не интересуется чужим прошлым,
все равны пред учителем. Правда, среди братьев не сыскать такого богача, но
это неважно, хотя, может, и лучше оставить в тайне мое происхождение, пока
не снищу себе всеобщего расположения, в чем она нимало не сомневается.
Обещала стать мне сестрой и возлюбить меня сестринской любовью, однако
взамен потребовала: да не приближусь к ней с мыслью нечистой, ибо напомню
тем давнюю неправедную жизнь и отдалю от царствия небесного. А она уповает -
вскоре, подобно остальным, взалкаю спасения и вместе с ними сподоблюсь
царствия небесного, ежели отрекусь от "златого тельца".
"Тельца" пропустил я мимо ушей, а нечистые мысли сами собой отхлынули
от меня далече далекого.
Наш странный разговор завершился, и мы расстались в безгреховности.
Я вернулся к огню, где братья пекли барашка. Получил свою долю, а
поскольку изрядно проголодался, никогда еще самые изысканные яства не
пробуждали такого аппетита, как в тот памятный вечер баранье ребрышко с
куском ячменной лепешки.
26. В последующие дни удалось понаблюдать за Иисусом, тем паче - пока
он не замечал меня; ничего странного в этом не было: по обыкновению, долее,
чем на сутки, мы не задерживались на одном месте, аудитория все время
менялась, постоянный круг учеников пополнялся новичками заместо тех, кто
уходил по разным делам, чтобы вновь, так случалось чаще всего,
присоединиться к общине при удобном случае.
Мы скитались вдоль берега от селения к селению, без всякого плана,
смотря по обстоятельствам и полученным приглашениям. Под вечер, когда
полевые работы прекращались и рыбари возвращались с лова, равви сказывал
проповеди в любом подходящем месте, где собирался народ.
Обычно после трапезы учитель устраивался в причаленной к берегу лодке
или где-нибудь еще, однако так случалось не всегда. Он не призывал и не
склонял слушать его. Если братья, изнемогши после целого дня ходьбы,
сморенные зноем, располагались на прибрежном песке и дремали, похрапывая, он
отходил в сторону, садился на камень или на вытащенную из воды лодку и
задумчиво вглядывался в глубь озера, одинокий и чуждый людской суете.
Все уважали его уединение. "Говорит с господом", - шептались те, кого
не сморил сон. Будто верные пастушеские псы, ждали они, пока учитель
взглянет на них. Тогда несмело, по двое, по трое, приближались, садились
подле и расспрашивали о том, ради чего шли за ним. Понемногу собирался круг,
а он начинал притчу: о царях и богачах, о малых сих, терпящих унижение, о
бедных и рабах, о любви и милосердии, заканчивал же обыкновенно аллегорией и
всегда подводил к судному дню господню.
Проповеди были кратки, на темы из Писания или из пророков, но редко по
примеру этих последних судил он с суровостию или устрашал геенной огненной,
чем весьма выгодно отличался противу весьма известного в те времена
иудейского пророка по имени Иоанн, что учил на Иордане, у брода на
караванном пути, ведущем из Иерихона через Иордан.
27. Был ли Иоанн из назореев - мужем, посвященным богу, - или просто
изгнанником секты сынов света, чья община находилась неподалеку, или
миссионером этой секты, сегодня трудно сказать с уверенностию. Коли судить
по его жизни, мог быть и тем, и другим, и третьим.
Иоанн не стригся, не ел вареного, не вкушал вина, что свидетельствовало
бы о назорейских обетах, да ведь Иисуса тоже нередко именовали назореем,
хотя уже много лет назад он выполнил свои обеты, принес жертвы в святилище и
бросил волосы в огонь.
С другой стороны, грозные Иоанновы обличения иерусалимских жрецов,
суровые обычаи, крещение, коему подвергал идущих за ним, подтверждали,
пожалуй, его принадлежность секте сынов света - о них речь еще впереди.
Сдается мне, вспыльчивость, даже озлобленность привели к конфликту со
старейшинами общины, после чего он и покинул секту.
Даже изгнанники, в силу страшного заклятия херем, не смели потреблять
ничего, кроме ритуально приготовленного, и по уходе из секты рисковали
обречь себя на голодную смерть, ибо лишь трапеза с братьями полагалась
чистой, правда, чистой понималась и натуральная пища, коей не касалась рука
человека, - манна, акриды, мед диких пчел.
Тем и питался Иоанн, что, право же, не способствовало потаканию
человеческим слабостям.
Иисус, о чем я узнал гораздо позже, некоторое время был учеником
Иоанна, а начав самостоятельное служение, отказался а priori от его
требований покаяния и умерщвления плоти. В устах Иисуса тот же самый бог
Яхве становился _богом бедняков: обожествленной любовью и милосердием_.
28. Мои разрозненные заметки не притязают, само собой разумеется, на
доскональное живописание учителя или истории его общины, пытаюсь припомнить
тогдашние впечатления, но минули многие годы, и наслоения позднейшие, опыт,
мысли и комментарии исказили мои наблюдения над предметом, тебя
интересующим, а посему опасаюсь, по силам ли мне оная задача вообще.
В памяти первых дней запечатлелось: Иисуса, изнуренного проповедями,
почти ежедневно посещал дух божий, однако не бился в конвульсиях, как
одержимые бесом, у него не выступала пена на губах, лицо и тело не корежили
судороги.
Правду говоря, божия мощь вполне может и увечье причинить пребывающему
в ее власти, о чем свидетельствует история Иакова, патриарха моего рода;
священные книги повествуют, боролся он однажды с богом в месте, нареченном
им самим Пенуэл. И повредил бог Иакову бедро, с тех пор Иаков хромал до
конца жизни.
Иисус, верно, не был в разладе с господом и никогда ни словом не
обмолвился о своих экстатических состояниях. Однажды только, случилось это
еще до моего появления в общине, сказывал ближайшим ученикам своим:
крестился он от Иоанна в Иордане, и дух божий посетил его, когда стоял в
реке, и слышал глас: ты сын мой возлюбленный, в коем мое благоволение.
Не знаю тогдашних обстоятельств, полагаю же, произошло это в самом
начале служения Иисусова, тогда, подобно другим прорицателям, желал он
упрочить свою миссию неземным авторитетом. Сам я не слыхивал ничего похожего
- учитель, человек скромного обхождения, болезненно ненавидел самохвальство
и любое возвышение над другими. Посему и одолевают сомнения, достоверно ли
передано Иисусово сообщение даже в той версии, какую слышал собственными
ушами, не упоминая о других, что и доселе плодят разные доморощенные
агиографы.
29. Один из них весьма ловко объективизирует этот якобы имевший место
факт и живописует как свершившийся на глазах многих свидетелей и самого
Иоанна: "и се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в
котором Мое благоволение".
Обрати внимание, вставивши (кстати, вполне логично) одно-единственное
слово "с небес" и заменив "ты" на "сей", он придал происшествию совсем иной
смысл.
Другой писака и вовсе распоясался и безо всякого смущения присовокупил
выдумку насчет духа божия, сошедшего в образе голубя. Забавнее же всего, сия
licentia poetica {Поэтическая вольность (лат.).} имеет вполне реальную
подоплеку: в скалистых местах, где Иисус принимал крещение, и впрямь
гнездились голуби, собственными глазами углядел их, и на много лет ранее,
чем записано свидетельство.
Что измыслят грядущие историки - предречь страшно, чаю, однако, коли
новая вера утвердится и начнет шириться (хотя это и сомнительно),
вышесказанные плоды мистического воображения за столетия обрастут, словно
колодезный камень, мхом самых неправдоподобных небылиц.
30. Надобно признать, зародились эти россказни еще при жизни Иисуса, он
сам отнюдь не ликовал по сему поводу, напротив, сурово бранил потворствующих
всяким слухам о его чудодеяниях. Понеже ты любопытствуешь и в этой материи,
о чудесах поведаю несколько далее.
31. О ту пору злоречивые вести про учителя ползли по всей округе,
явилась опасность нарушения порядка, однако братия Иисусова в отличие от
сообществ иных фанатиков вовсе не промышляла воровством, не вершила ничего
предосудительного противу нравственности. Оттого только муниципальные власти
и чиновники тетрарха терпели Иисусову секту. Римляне же, по тем временам
особенно, не вмешивались в религиозные распри, пока приверженцы той или иной
секты не хватались за мечи и ножи. У нас же братья хоть и не расставались с
остро наточенными кривыми ножами, припрятанными под хленой, да пускали их в
ход не иначе как для чистки рыбы.
Иисус не принадлежал к сонму мужей воинственных (тебя это, верно,
удивит), дела земные мало занимали его. В вопросах пола соблюдал
воздержанность, объяснимую отчасти возрастом и аскетизмом. Впрочем, кто
любит человечество, мало любит человека. Учитель же просто не замечал
женщин, хотя в общине, кроме испитых блудниц и рыбачек, истощенных работой,
находили прибежище красотки не хуже Марии. Все они стремились услужить
равви, упреждая любое его желание, ссорились и чинили сцены ревности. Иисус
умиротворял свары добрым словом, ровным, спокойным отношением и к
безобразным старухам, и к пригожим юницам. Порой, превысив всякую меру,
женщины выводили его из терпения. Тогда он отстранял виновную от услужения
на несколько дней, что почиталось самым суровым наказанием.
Среди одержимых религиозным покаянием людей иные, случалось, и не умели
воспротивиться телесным искушениям, прибивались и супружеские пары, а
кочевой образ жизни споспешествовал заключению новых союзов. Иисус
благословлял супружество, напутствуя лишь, дабы соблюдали верность и любовь.
Не спеши, однако, сделать отсюда поспешный вывод, будто и мне
посчастливилось с Марией. В условиях общинной жизни приходилось действовать
неторопливо, с большой осторожностью.
32. Несмотря на двухлетнее пребывание в Палестине, мне не дались
местные диалекты. К тому же все галилеяне, в том числе и Иисус, объяснялись
на здешнем наречии и не различали твердых горловых согласных, характерных
для языка Иудеи. Точности ради, под влиянием греческого и особенно латыни,
признаюсь, и я произносил эти звуки иначе, александрийский акцент выдавал,
что я из дальних краев, да и речь моя была литературна.
Но возникшее поначалу недоверие удалось сломить, раскрывая мошну всякий
раз, как оскудевало подаяние. Братья весьма быстро навыкли апеллировать к
моему кошелю, а Иисус, заметив щедрость, похвалил меня, не допытываясь,
откуда деньги. С тех пор он относился ко мне с явной доброжелательностию,
правда, я не уверен, не шепнула ли ему чего насчет меня Мария.
Вскоре среди братьев и сестер я обрел много друзей. Сдается, золотой
ключ отпирает и самые святые замки.
Впрочем, все они были хорошие люди. Бог с ними.
в коей сказывается о юности Иисуса и его происхождении.
1. Трудности в воссоздании эпохи и хронологии. 2. Важная дата жизни. 3.
Раздел Иродова наследия. 4. Иоанн обвиняет тетрарха Антипу и угрожает
аристократии. 5. Семейные осложнения потомков Ирода Великого. 6.
Кровосмесительные связи Антипы. 7. Арест и смерть Иоанна. 8. Андрей, ученик
Иоанна, вступает в общину Иисуса и приводит своих единомышленников. 9.
Безопасности ради Иисус полагает отправиться в Финикию. Женщины намереваются
сопровождать его. Благосклонность Иисуса ко мне; разговоры с Марией. 10.
Отступление по поводу Иисуса и Марии. О внешности Иисуса. О душе блудницы.
Любовные перипетии Эпикура с гетерой Леонтией. О том, как Мария относилась к
Иисусу и ко мне. Рухнувшие надежды. Ссора. 11. Сомнения по поводу философии
и нравственной программы Иисуса. 12. Размышления о любви. 13. Мои планы
завоевания Марии. 14. Семья Иисуса. Взаимоотношения в семье. 15. О причинах
враждебного отношения братьев к Иисусу. 16. Шаббат. 17. Описание прозеухе,
или синагоги. Власть имущие. 18. Службы и обряды. 19. Филон Александрийский.
20. О том, что произошло в синагоге. 21. Мнения разных людей об Иисусе. 22.
Детство и отрочество Иисуса. 23. Размышления о соферим и религиозном
воспитании. 24. Еще раз о юности Иисуса. 25. Ссора в семье. 26. О
назорействе. 27. Ессеи и сыны света. 28. Был ли Иисус у сынов света? 29.
Отношение Иисуса к Иоанну. 30. Возвращение в родную деревню. 31.0 царской и
божественной генеалогии. 32. Спор о мессии. 33. Зарождение легенды о
происхождении и юности учителя. 34. Критика одного писания. 35. Мнения
оппонентов-агиографов не убедительнее оного.
1. По мере углубления в события давно минувшие меня все более
беспокоит, понятны ли тебе, жителю Гадеса, хоть ты пуниец родом и в твоих
жилах течет восточная кровь (к тому же по многости своих торговых дел
бываешь в самых разных провинциях империи), так вот, понятны ли тебе
прихотливые меандры эллинско-иудейской культуры - ведь в редких случаях и
лишь по необходимости я предлагаю отрывочные и скупые пояснения. Коли
римский чиновник, давно отправляющий службу на Востоке, и то беспомощен
перед ее загадками, поймешь ли все тонкости ты, постоянно пребывающий в
кругу культуры латинской?
Однако из штудий и чтения ты многое знаешь теоретически и потому сам
заполнишь упущенное в моем повествовании, ибо не могу отягощать столь
обширный рассказ всеми достопримечательными событиями эпохи. Слишком хватает
забот и с другими сложностями, где уж тут уследить за всеми поворотами, да к
тому же с приличествующим теме вниманием. Ко всему прочему, нелегко и с
хронологией, в обращении с коей от хлопот тоже не избавишься; сколь отменно
в памяти запечатлелись пустяковые мелочи, незначащие происшествия, столь
трудно упомнить даты, тем паче имена и названия. Потому и обречен в своих
сообщениях на долгие поиски ощупью, пока не сыщу надлежащее место тому или
иному предмету в историческом порядке.
Усердствую для тебя, дорогой друг, ибо мне самому вполне довольно
поместить события между двумя придорожными камнями, коими означены вехи моей
жизни, хоть они никогда и не были приметны в истории, во всяком случае, я не
склонен приписывать моим делам большого значения.
2. Все поведанное ранее произошло накануне первой моей удачной сделки
на войне тетрарха Ирода Антипы с Аретой, царем Петры, и на походе Вителлия,
сирийского легата. В поставки Арете я вложил свой личный капитал, на чем и
утроил мое состояние. Такой размах не забывается до самой смерти.
Карательная экспедиция Вителлия так и не состоялась (и на том я ничего
не потерял) из-за смерти кесаря Тиберия. Отсюда вытекает: все столь тягостно
припоминаемое происходило в последние пятнадцать лет его царствования.
3. Дабы не затемнить повествования, надобно вкратце посвятить тебя в
сложные семейные отношения наследников Ирода Великого, по милости Рима
основателя династии, владычествующей в наших краях и поныне.
В ту пору, когда Август сослал Архелая, сына Ирода и самарянки Малтаке,
в Галлию, где он и окончил свои дни в Виенне, его владения (Идумея, Иудея и
Самария с городами Иерусалимом, Иоппией, Савастией и Кесарией приморской)
перешли во власть прокураторов.
Тетрарху Ироду Филиппу (Младшему) достались Батанея, Авран, Трахон, что
к востоку от верхнего Иордана, а также небольшая территория с городом
Панеас.
Тетрарх Ирод Антипа владел Галилеей и Переей, что на восток от нижнего
Иордана и Мертвого моря.
Кроме того, в сих пределах находился вольный союз греческих городов,
подчиненный сирийским легатам.
4. Политическое деление земель отнюдь не препятствовало свободному
передвижению бедняков - ведь им терять нечего, кроме своей головы, оной же
было все едино, чей меч над ней занесен, лишь бы вовремя уклониться. Коли
человеку угрожал закон, перейти пограничную межу не представляло труда - все
равно что курице шмыгнуть в соседний двор. Хуже, когда в соседний двор
опрометчиво проникал докучливый петух.
Довелось в том удостовериться Иоанну назорею, гласившему умерщвление
плоти на Иордане, который в низовьях служил границей между Иудеей и Переей.
Простодушный и вспыльчивый Иоанн, не разумеющий принципа veritas odium
parit, obsequium amicos {Правда порождает ненависть, уступки - друзей
(лат.).} и ведомый примером славных пророков Израиля, что смело противились
царям, он отборному поношению предавал тетрарха Антипу за кровосмесительные
матримониальные делишки, нимало не заботясь, что кукарекать приходится уже
за пограничной межой. Тетрарх, правда, правил в Тивериаде, однако мудрый
властитель повсюду имеет уши.
Суровые проповеди Иоанновы получили широкую огласку: он метал грозные
филиппики во всех власть имущих без исключения, особливо напирал на
Иерусалимскую аристократию, влиятельную в городе, но бессильную против
анахорета, вещавшего на границе Иудейской пустыни, где местные кочевники
почитали его святым. У аристократии, впрочем, хватало забот и без него - с
оппозиционными партиями фарисеев и зелотов, так что они вовсе не держали в
уме оголтелого фанатика.
Совсем иное дело Антипа. Соглядатаи не преминули донести: дерзкий, мол,
проповедник посягает на его величество, и без того не слишком-то уверенное в
себе и не чрезмерно уважаемое из-за семейных скандалов, кстати сказать, не
менее громких, чем в высокочтимом семействе Юлиев.
5. Антипа имел повод для беспокойства. Оный достойный сын своего
родителя Ирода, родной брат Архелая, соблазнил, будучи в Риме, жену своего
единокровного брата Ирода Филиппа (Старшего), рожденного Мариамной, дочерью
первосвященника - не спутай его с Филиппом-тетрархом, сыном Клеопатры, сей
единокровный брат Антипы позднее стал его же зятем, женившись на Саломее,
рожденной Иродом Филиппом (Старшим) в браке с Иродиадой, дочерью Аристовула,
опять же единокровного брата всех троих, рожденного Иродом Великим от
Мариамны (первой), внучки Гиркана II Хасмонея.
Право же, нелегко разобраться в этой семейной головоломке. Дабы еще
труднее было разгадать, кто есть кто и с кем, Антипа и вовсе запутал дело.
Иродиада, жена его брата, приходилась ему сначала невесткой и племянницей, а
потом стала и женой; по женской линии она наследовала династии Хасмонеев,
эллинизированной, но тем не менее чисто иудейской. А идумеяне, или
эдомитяне, чьим шейхом был Ирод, считались потомками Исава, брата Иакова, и
вели свой род от праотца Авраама, однако не были иудеями, хоть и чтили того
же бога.
Но вернемся к теме. Первый муж Иродиады, лишенный отцом наследства,
прозябал в Риме, что амбициозной матроне отнюдь не пришлось по вкусу. Брак
устраивал и Антипу, и Иродиаду: она наследовала своим предкам, Антипа
получал кровную поддержку родовитых властителей края. Я не оговорился -
именно родовитых, не законных, ибо Хасмонеи не были потомками Давида,
мессианского отца не существующей уже испокон веку династии, избранной
богом.
6. Заключая столь рискованный союз, Антипа пренебрег религиозным
иудейским законом, все связи между близкими родственниками полагающим
кровосмесительными, то есть сугубо греховными. Таким ходом дел надежды
остались втуне, а ни один государь не любит, чтобы его во всеуслышание
попрекали глупостью, да к тому же грозили карой божией.
7. Иоанн, подобно всем фанатикам, почитал лишь легендарное прошлое,
вовсе не знал нравов современных властителей и, когда неосмотрительно
перешел Иордан (а может, даже и не переходил), по приказу тетрарха был
схвачен пограничной стражей и помещен в узилище крепости Машерон, где
вскорости ему и отрубили голову. Этот радикальный шаг Антипы мог иметь и
другие причины, неизвестные согражданам, но с точки зрения властелина вполне
понятные и веские. Ведь совсем немного времени минуло со времен усмирения
бунта Иуды, захватившего Сепфорис, или восстания Симона, взявшего Иерихон и
провозгласившего себя царем, или того пастуха-кочевника Атронга, что увенчал
себя короной. На беспокойном пограничье каждый второй вожак разбойников
претендовал на корону, а порой самозванно и осенял ею свою бедовую голову.
Правда, Иоанн не промышлял разбоем, но чуть ли не все из его почитателей
напрашивались в каторжные работы без суда и следствия, стоило лишь взглянуть
на них. А понеже все они были люди святые, из патриотизма или религиозных
убеждений вошедшие в коллизию с правом, поистине следует признать: никогда
не причинили они кривды селянам или иному неимущему люду.
8. После заключения Иоанна - при сем, как и всегда, не обошлось без
волнений и стычек - лишенная поводыря паства рассеялась, оглашая заветы
учителя. Вернулись в отчий дом и многие галилеяне, а среди них владелец
рыбацких лодок из Капернаума по имени Андреас (на греческий лад), сын Ионы.
Верно, было у него и иудейское прозвание (когда подвизался у Иоанна, уж
наверняка), но мода на эллинизм, как видишь, просочилась и в низшие слои; ну
а если кто почитал себя лучше других, купцы, например, ремесленники и другие
предприниматели, они и вовсе скрывали свое иудейское происхождение, оставляя
родовое имя лишь для ритуальных надобностей.
Этот владетель лодок, брат Симона, прозванного Ки-фой, самого верного
почитателя Иисуса, финансировал первые шаги учителя и сыграл позднее в
24. Мария, выслушав меня, покачала головой и тихо сказала: ничего-то ей
не надобно, близится день, когда справедливость низойдет с небес, и в ту
пору надлежит быть с ним, с ним - с учителем Иисусом.
Я не верил ушам своим, однако понял: дела мои обстоят неважно и ничего
не добиться ни денежными посулами, ни страстными признаниями.
Когда ныне, через несколько десятков лет, смотрю на юнца, на меня
тогдашнего, не могу не изумляться подобной мешанине здравого смысла и
наивности.
Возможно, впрочем, все это - лишь миражи памяти, которая есть не что
иное, как переоценка фактов, произведенная ех post. Сами же факты давно
канули в Лету, а то, что мы именуем воспоминанием, - не более чем
размышление о них, размышление о размышлениях и так далее.
Как я уже писал тебе, у меня нет доверия к наипростейшей истории. Мифы
рождаются ежедневно. Мы сами - миф, становимся собой - значит, становимся
мифом. "Я", которое говорит сейчас, явилось значительно позже, нежели
детское "он", нежели "ты".
Трудно определить, сколь ошибочна даже наша собственная мифомания, а уж
о попытке верификации мифов всеобщих - религиозных, государственных,
народных, то есть всего, из чего складывается история человечества, - и
говорить не стоит.
В ту пору я, разумеется, отнюдь не питал подобных сомнений, лелея в
сердце моем миф Марии - розы Сарона, нашей исконной идеи женской красоты. Я
молчал, она вдохновенно приобщала меня Иисусовой науке, повторяя его слова,
будто заучила их наизусть.
Рассеянно внимая ей, размышляя о всесилии этого сельского проповедника,
я дивился: в сколь краткий срок пугливое, легкомысленное создание обратилось
чудом премудрости. Елико возможно и в прошлой своей срамной жизни Мария была
мила и привлекательна, ныне же, когда произносила высокие слова, лик ее, вся
осанка дышали святостью, будто низошел на нее дух божий.
Я готов был пасть пред нею на колена, да, верно, так и поступил.
Прими во внимание, дорогой друг, пишу обо всем в прошедшем времени, и
просил бы оным способом понимать не только поступки и душевное состояние
действующих лиц, но и понятия абстрактные, ибо, не обладая конкретной сутью,
они детерминируются определенным местом в реке времени, обозначить же оное
возможно, только предварительно условившись, что оно принадлежит вполне
конкретному прошлому. Посему слова мои: святость, дух божий и тому подобное
- имели тогда религиозный смысл ритуала Яхве, а если применить их к сему
дню, надлежало бы точно объяснить, какое содержание вкладываю в них сейчас,
хотя, скорее всего, я попросту избегнул бы таких слов.
Тогда же, не колеблясь, и мыслил такими понятиями, и если не боготворил
Марию, то лишь оттого, что вожделел ее.
В отличие от греков и других народов для нас, иудеев, мысль о телесном
общении с божеством - ежели исходить из адекватности херувимов, то есть
явленной божьей мощи, богам других религий - кощунственна и просто
невозможна, потому-то, вожделея, я не мог боготворить, а присутствие в Марии
духа божия, пусть мгновенное, естественным порядком делало ее святой, а
посему и неприкосновенной.
25. Мария почувствовала мое отчаяние и мягко убеждала остаться с ними.
Привела даже слова учителя: скорее верблюд пройдет сквозь игольное ушко,
нежели богатый войдет в грядущее царствие божие.
Такая вполне умеренная агитация не поколебала моих принципов в делах
денежных, но все же настроила благосклонно отнестись к предложению Марии. Со
временем обрыднут лишения, грязь и нищета кочевой жизни, уповал я, а в
совместных странствиях, возможно, уговорю ее вернуться в лоно
цивилизованного мира.
В те дни я мало представлял, сколь непостижимо влияние мистиков,
подобных Иисусу, на человеческую психику, особенно женскую, ведь женщины -
неизбывная опора религии, и вместе с материнским чувством передают детям
нечто иррациональное, присущее человеческой натуре. Неудобства нищенских
будней, подобно капле, продолбят камень, прикинул я, и Мария изменит
решение, надобно лишь уловить момент - ведь достанет же мне терпения и
здравого смысла.
Я просил Марию сохранить в тайне мое положение: не решаюсь, мол, сразу
остаться с этими людьми - слишком многим рискую; она же прибилась к ним, не
имея иного выбора. "Да, пойду с вами, а вот выдержу ли многотрудную стезю, -
толковал я, - нельзя установить наперед, среди простого люда могу показаться
барсом в овчарне". Мария уверяла: никто здесь не интересуется чужим прошлым,
все равны пред учителем. Правда, среди братьев не сыскать такого богача, но
это неважно, хотя, может, и лучше оставить в тайне мое происхождение, пока
не снищу себе всеобщего расположения, в чем она нимало не сомневается.
Обещала стать мне сестрой и возлюбить меня сестринской любовью, однако
взамен потребовала: да не приближусь к ней с мыслью нечистой, ибо напомню
тем давнюю неправедную жизнь и отдалю от царствия небесного. А она уповает -
вскоре, подобно остальным, взалкаю спасения и вместе с ними сподоблюсь
царствия небесного, ежели отрекусь от "златого тельца".
"Тельца" пропустил я мимо ушей, а нечистые мысли сами собой отхлынули
от меня далече далекого.
Наш странный разговор завершился, и мы расстались в безгреховности.
Я вернулся к огню, где братья пекли барашка. Получил свою долю, а
поскольку изрядно проголодался, никогда еще самые изысканные яства не
пробуждали такого аппетита, как в тот памятный вечер баранье ребрышко с
куском ячменной лепешки.
26. В последующие дни удалось понаблюдать за Иисусом, тем паче - пока
он не замечал меня; ничего странного в этом не было: по обыкновению, долее,
чем на сутки, мы не задерживались на одном месте, аудитория все время
менялась, постоянный круг учеников пополнялся новичками заместо тех, кто
уходил по разным делам, чтобы вновь, так случалось чаще всего,
присоединиться к общине при удобном случае.
Мы скитались вдоль берега от селения к селению, без всякого плана,
смотря по обстоятельствам и полученным приглашениям. Под вечер, когда
полевые работы прекращались и рыбари возвращались с лова, равви сказывал
проповеди в любом подходящем месте, где собирался народ.
Обычно после трапезы учитель устраивался в причаленной к берегу лодке
или где-нибудь еще, однако так случалось не всегда. Он не призывал и не
склонял слушать его. Если братья, изнемогши после целого дня ходьбы,
сморенные зноем, располагались на прибрежном песке и дремали, похрапывая, он
отходил в сторону, садился на камень или на вытащенную из воды лодку и
задумчиво вглядывался в глубь озера, одинокий и чуждый людской суете.
Все уважали его уединение. "Говорит с господом", - шептались те, кого
не сморил сон. Будто верные пастушеские псы, ждали они, пока учитель
взглянет на них. Тогда несмело, по двое, по трое, приближались, садились
подле и расспрашивали о том, ради чего шли за ним. Понемногу собирался круг,
а он начинал притчу: о царях и богачах, о малых сих, терпящих унижение, о
бедных и рабах, о любви и милосердии, заканчивал же обыкновенно аллегорией и
всегда подводил к судному дню господню.
Проповеди были кратки, на темы из Писания или из пророков, но редко по
примеру этих последних судил он с суровостию или устрашал геенной огненной,
чем весьма выгодно отличался противу весьма известного в те времена
иудейского пророка по имени Иоанн, что учил на Иордане, у брода на
караванном пути, ведущем из Иерихона через Иордан.
27. Был ли Иоанн из назореев - мужем, посвященным богу, - или просто
изгнанником секты сынов света, чья община находилась неподалеку, или
миссионером этой секты, сегодня трудно сказать с уверенностию. Коли судить
по его жизни, мог быть и тем, и другим, и третьим.
Иоанн не стригся, не ел вареного, не вкушал вина, что свидетельствовало
бы о назорейских обетах, да ведь Иисуса тоже нередко именовали назореем,
хотя уже много лет назад он выполнил свои обеты, принес жертвы в святилище и
бросил волосы в огонь.
С другой стороны, грозные Иоанновы обличения иерусалимских жрецов,
суровые обычаи, крещение, коему подвергал идущих за ним, подтверждали,
пожалуй, его принадлежность секте сынов света - о них речь еще впереди.
Сдается мне, вспыльчивость, даже озлобленность привели к конфликту со
старейшинами общины, после чего он и покинул секту.
Даже изгнанники, в силу страшного заклятия херем, не смели потреблять
ничего, кроме ритуально приготовленного, и по уходе из секты рисковали
обречь себя на голодную смерть, ибо лишь трапеза с братьями полагалась
чистой, правда, чистой понималась и натуральная пища, коей не касалась рука
человека, - манна, акриды, мед диких пчел.
Тем и питался Иоанн, что, право же, не способствовало потаканию
человеческим слабостям.
Иисус, о чем я узнал гораздо позже, некоторое время был учеником
Иоанна, а начав самостоятельное служение, отказался а priori от его
требований покаяния и умерщвления плоти. В устах Иисуса тот же самый бог
Яхве становился _богом бедняков: обожествленной любовью и милосердием_.
28. Мои разрозненные заметки не притязают, само собой разумеется, на
доскональное живописание учителя или истории его общины, пытаюсь припомнить
тогдашние впечатления, но минули многие годы, и наслоения позднейшие, опыт,
мысли и комментарии исказили мои наблюдения над предметом, тебя
интересующим, а посему опасаюсь, по силам ли мне оная задача вообще.
В памяти первых дней запечатлелось: Иисуса, изнуренного проповедями,
почти ежедневно посещал дух божий, однако не бился в конвульсиях, как
одержимые бесом, у него не выступала пена на губах, лицо и тело не корежили
судороги.
Правду говоря, божия мощь вполне может и увечье причинить пребывающему
в ее власти, о чем свидетельствует история Иакова, патриарха моего рода;
священные книги повествуют, боролся он однажды с богом в месте, нареченном
им самим Пенуэл. И повредил бог Иакову бедро, с тех пор Иаков хромал до
конца жизни.
Иисус, верно, не был в разладе с господом и никогда ни словом не
обмолвился о своих экстатических состояниях. Однажды только, случилось это
еще до моего появления в общине, сказывал ближайшим ученикам своим:
крестился он от Иоанна в Иордане, и дух божий посетил его, когда стоял в
реке, и слышал глас: ты сын мой возлюбленный, в коем мое благоволение.
Не знаю тогдашних обстоятельств, полагаю же, произошло это в самом
начале служения Иисусова, тогда, подобно другим прорицателям, желал он
упрочить свою миссию неземным авторитетом. Сам я не слыхивал ничего похожего
- учитель, человек скромного обхождения, болезненно ненавидел самохвальство
и любое возвышение над другими. Посему и одолевают сомнения, достоверно ли
передано Иисусово сообщение даже в той версии, какую слышал собственными
ушами, не упоминая о других, что и доселе плодят разные доморощенные
агиографы.
29. Один из них весьма ловко объективизирует этот якобы имевший место
факт и живописует как свершившийся на глазах многих свидетелей и самого
Иоанна: "и се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в
котором Мое благоволение".
Обрати внимание, вставивши (кстати, вполне логично) одно-единственное
слово "с небес" и заменив "ты" на "сей", он придал происшествию совсем иной
смысл.
Другой писака и вовсе распоясался и безо всякого смущения присовокупил
выдумку насчет духа божия, сошедшего в образе голубя. Забавнее же всего, сия
licentia poetica {Поэтическая вольность (лат.).} имеет вполне реальную
подоплеку: в скалистых местах, где Иисус принимал крещение, и впрямь
гнездились голуби, собственными глазами углядел их, и на много лет ранее,
чем записано свидетельство.
Что измыслят грядущие историки - предречь страшно, чаю, однако, коли
новая вера утвердится и начнет шириться (хотя это и сомнительно),
вышесказанные плоды мистического воображения за столетия обрастут, словно
колодезный камень, мхом самых неправдоподобных небылиц.
30. Надобно признать, зародились эти россказни еще при жизни Иисуса, он
сам отнюдь не ликовал по сему поводу, напротив, сурово бранил потворствующих
всяким слухам о его чудодеяниях. Понеже ты любопытствуешь и в этой материи,
о чудесах поведаю несколько далее.
31. О ту пору злоречивые вести про учителя ползли по всей округе,
явилась опасность нарушения порядка, однако братия Иисусова в отличие от
сообществ иных фанатиков вовсе не промышляла воровством, не вершила ничего
предосудительного противу нравственности. Оттого только муниципальные власти
и чиновники тетрарха терпели Иисусову секту. Римляне же, по тем временам
особенно, не вмешивались в религиозные распри, пока приверженцы той или иной
секты не хватались за мечи и ножи. У нас же братья хоть и не расставались с
остро наточенными кривыми ножами, припрятанными под хленой, да пускали их в
ход не иначе как для чистки рыбы.
Иисус не принадлежал к сонму мужей воинственных (тебя это, верно,
удивит), дела земные мало занимали его. В вопросах пола соблюдал
воздержанность, объяснимую отчасти возрастом и аскетизмом. Впрочем, кто
любит человечество, мало любит человека. Учитель же просто не замечал
женщин, хотя в общине, кроме испитых блудниц и рыбачек, истощенных работой,
находили прибежище красотки не хуже Марии. Все они стремились услужить
равви, упреждая любое его желание, ссорились и чинили сцены ревности. Иисус
умиротворял свары добрым словом, ровным, спокойным отношением и к
безобразным старухам, и к пригожим юницам. Порой, превысив всякую меру,
женщины выводили его из терпения. Тогда он отстранял виновную от услужения
на несколько дней, что почиталось самым суровым наказанием.
Среди одержимых религиозным покаянием людей иные, случалось, и не умели
воспротивиться телесным искушениям, прибивались и супружеские пары, а
кочевой образ жизни споспешествовал заключению новых союзов. Иисус
благословлял супружество, напутствуя лишь, дабы соблюдали верность и любовь.
Не спеши, однако, сделать отсюда поспешный вывод, будто и мне
посчастливилось с Марией. В условиях общинной жизни приходилось действовать
неторопливо, с большой осторожностью.
32. Несмотря на двухлетнее пребывание в Палестине, мне не дались
местные диалекты. К тому же все галилеяне, в том числе и Иисус, объяснялись
на здешнем наречии и не различали твердых горловых согласных, характерных
для языка Иудеи. Точности ради, под влиянием греческого и особенно латыни,
признаюсь, и я произносил эти звуки иначе, александрийский акцент выдавал,
что я из дальних краев, да и речь моя была литературна.
Но возникшее поначалу недоверие удалось сломить, раскрывая мошну всякий
раз, как оскудевало подаяние. Братья весьма быстро навыкли апеллировать к
моему кошелю, а Иисус, заметив щедрость, похвалил меня, не допытываясь,
откуда деньги. С тех пор он относился ко мне с явной доброжелательностию,
правда, я не уверен, не шепнула ли ему чего насчет меня Мария.
Вскоре среди братьев и сестер я обрел много друзей. Сдается, золотой
ключ отпирает и самые святые замки.
Впрочем, все они были хорошие люди. Бог с ними.
в коей сказывается о юности Иисуса и его происхождении.
1. Трудности в воссоздании эпохи и хронологии. 2. Важная дата жизни. 3.
Раздел Иродова наследия. 4. Иоанн обвиняет тетрарха Антипу и угрожает
аристократии. 5. Семейные осложнения потомков Ирода Великого. 6.
Кровосмесительные связи Антипы. 7. Арест и смерть Иоанна. 8. Андрей, ученик
Иоанна, вступает в общину Иисуса и приводит своих единомышленников. 9.
Безопасности ради Иисус полагает отправиться в Финикию. Женщины намереваются
сопровождать его. Благосклонность Иисуса ко мне; разговоры с Марией. 10.
Отступление по поводу Иисуса и Марии. О внешности Иисуса. О душе блудницы.
Любовные перипетии Эпикура с гетерой Леонтией. О том, как Мария относилась к
Иисусу и ко мне. Рухнувшие надежды. Ссора. 11. Сомнения по поводу философии
и нравственной программы Иисуса. 12. Размышления о любви. 13. Мои планы
завоевания Марии. 14. Семья Иисуса. Взаимоотношения в семье. 15. О причинах
враждебного отношения братьев к Иисусу. 16. Шаббат. 17. Описание прозеухе,
или синагоги. Власть имущие. 18. Службы и обряды. 19. Филон Александрийский.
20. О том, что произошло в синагоге. 21. Мнения разных людей об Иисусе. 22.
Детство и отрочество Иисуса. 23. Размышления о соферим и религиозном
воспитании. 24. Еще раз о юности Иисуса. 25. Ссора в семье. 26. О
назорействе. 27. Ессеи и сыны света. 28. Был ли Иисус у сынов света? 29.
Отношение Иисуса к Иоанну. 30. Возвращение в родную деревню. 31.0 царской и
божественной генеалогии. 32. Спор о мессии. 33. Зарождение легенды о
происхождении и юности учителя. 34. Критика одного писания. 35. Мнения
оппонентов-агиографов не убедительнее оного.
1. По мере углубления в события давно минувшие меня все более
беспокоит, понятны ли тебе, жителю Гадеса, хоть ты пуниец родом и в твоих
жилах течет восточная кровь (к тому же по многости своих торговых дел
бываешь в самых разных провинциях империи), так вот, понятны ли тебе
прихотливые меандры эллинско-иудейской культуры - ведь в редких случаях и
лишь по необходимости я предлагаю отрывочные и скупые пояснения. Коли
римский чиновник, давно отправляющий службу на Востоке, и то беспомощен
перед ее загадками, поймешь ли все тонкости ты, постоянно пребывающий в
кругу культуры латинской?
Однако из штудий и чтения ты многое знаешь теоретически и потому сам
заполнишь упущенное в моем повествовании, ибо не могу отягощать столь
обширный рассказ всеми достопримечательными событиями эпохи. Слишком хватает
забот и с другими сложностями, где уж тут уследить за всеми поворотами, да к
тому же с приличествующим теме вниманием. Ко всему прочему, нелегко и с
хронологией, в обращении с коей от хлопот тоже не избавишься; сколь отменно
в памяти запечатлелись пустяковые мелочи, незначащие происшествия, столь
трудно упомнить даты, тем паче имена и названия. Потому и обречен в своих
сообщениях на долгие поиски ощупью, пока не сыщу надлежащее место тому или
иному предмету в историческом порядке.
Усердствую для тебя, дорогой друг, ибо мне самому вполне довольно
поместить события между двумя придорожными камнями, коими означены вехи моей
жизни, хоть они никогда и не были приметны в истории, во всяком случае, я не
склонен приписывать моим делам большого значения.
2. Все поведанное ранее произошло накануне первой моей удачной сделки
на войне тетрарха Ирода Антипы с Аретой, царем Петры, и на походе Вителлия,
сирийского легата. В поставки Арете я вложил свой личный капитал, на чем и
утроил мое состояние. Такой размах не забывается до самой смерти.
Карательная экспедиция Вителлия так и не состоялась (и на том я ничего
не потерял) из-за смерти кесаря Тиберия. Отсюда вытекает: все столь тягостно
припоминаемое происходило в последние пятнадцать лет его царствования.
3. Дабы не затемнить повествования, надобно вкратце посвятить тебя в
сложные семейные отношения наследников Ирода Великого, по милости Рима
основателя династии, владычествующей в наших краях и поныне.
В ту пору, когда Август сослал Архелая, сына Ирода и самарянки Малтаке,
в Галлию, где он и окончил свои дни в Виенне, его владения (Идумея, Иудея и
Самария с городами Иерусалимом, Иоппией, Савастией и Кесарией приморской)
перешли во власть прокураторов.
Тетрарху Ироду Филиппу (Младшему) достались Батанея, Авран, Трахон, что
к востоку от верхнего Иордана, а также небольшая территория с городом
Панеас.
Тетрарх Ирод Антипа владел Галилеей и Переей, что на восток от нижнего
Иордана и Мертвого моря.
Кроме того, в сих пределах находился вольный союз греческих городов,
подчиненный сирийским легатам.
4. Политическое деление земель отнюдь не препятствовало свободному
передвижению бедняков - ведь им терять нечего, кроме своей головы, оной же
было все едино, чей меч над ней занесен, лишь бы вовремя уклониться. Коли
человеку угрожал закон, перейти пограничную межу не представляло труда - все
равно что курице шмыгнуть в соседний двор. Хуже, когда в соседний двор
опрометчиво проникал докучливый петух.
Довелось в том удостовериться Иоанну назорею, гласившему умерщвление
плоти на Иордане, который в низовьях служил границей между Иудеей и Переей.
Простодушный и вспыльчивый Иоанн, не разумеющий принципа veritas odium
parit, obsequium amicos {Правда порождает ненависть, уступки - друзей
(лат.).} и ведомый примером славных пророков Израиля, что смело противились
царям, он отборному поношению предавал тетрарха Антипу за кровосмесительные
матримониальные делишки, нимало не заботясь, что кукарекать приходится уже
за пограничной межой. Тетрарх, правда, правил в Тивериаде, однако мудрый
властитель повсюду имеет уши.
Суровые проповеди Иоанновы получили широкую огласку: он метал грозные
филиппики во всех власть имущих без исключения, особливо напирал на
Иерусалимскую аристократию, влиятельную в городе, но бессильную против
анахорета, вещавшего на границе Иудейской пустыни, где местные кочевники
почитали его святым. У аристократии, впрочем, хватало забот и без него - с
оппозиционными партиями фарисеев и зелотов, так что они вовсе не держали в
уме оголтелого фанатика.
Совсем иное дело Антипа. Соглядатаи не преминули донести: дерзкий, мол,
проповедник посягает на его величество, и без того не слишком-то уверенное в
себе и не чрезмерно уважаемое из-за семейных скандалов, кстати сказать, не
менее громких, чем в высокочтимом семействе Юлиев.
5. Антипа имел повод для беспокойства. Оный достойный сын своего
родителя Ирода, родной брат Архелая, соблазнил, будучи в Риме, жену своего
единокровного брата Ирода Филиппа (Старшего), рожденного Мариамной, дочерью
первосвященника - не спутай его с Филиппом-тетрархом, сыном Клеопатры, сей
единокровный брат Антипы позднее стал его же зятем, женившись на Саломее,
рожденной Иродом Филиппом (Старшим) в браке с Иродиадой, дочерью Аристовула,
опять же единокровного брата всех троих, рожденного Иродом Великим от
Мариамны (первой), внучки Гиркана II Хасмонея.
Право же, нелегко разобраться в этой семейной головоломке. Дабы еще
труднее было разгадать, кто есть кто и с кем, Антипа и вовсе запутал дело.
Иродиада, жена его брата, приходилась ему сначала невесткой и племянницей, а
потом стала и женой; по женской линии она наследовала династии Хасмонеев,
эллинизированной, но тем не менее чисто иудейской. А идумеяне, или
эдомитяне, чьим шейхом был Ирод, считались потомками Исава, брата Иакова, и
вели свой род от праотца Авраама, однако не были иудеями, хоть и чтили того
же бога.
Но вернемся к теме. Первый муж Иродиады, лишенный отцом наследства,
прозябал в Риме, что амбициозной матроне отнюдь не пришлось по вкусу. Брак
устраивал и Антипу, и Иродиаду: она наследовала своим предкам, Антипа
получал кровную поддержку родовитых властителей края. Я не оговорился -
именно родовитых, не законных, ибо Хасмонеи не были потомками Давида,
мессианского отца не существующей уже испокон веку династии, избранной
богом.
6. Заключая столь рискованный союз, Антипа пренебрег религиозным
иудейским законом, все связи между близкими родственниками полагающим
кровосмесительными, то есть сугубо греховными. Таким ходом дел надежды
остались втуне, а ни один государь не любит, чтобы его во всеуслышание
попрекали глупостью, да к тому же грозили карой божией.
7. Иоанн, подобно всем фанатикам, почитал лишь легендарное прошлое,
вовсе не знал нравов современных властителей и, когда неосмотрительно
перешел Иордан (а может, даже и не переходил), по приказу тетрарха был
схвачен пограничной стражей и помещен в узилище крепости Машерон, где
вскорости ему и отрубили голову. Этот радикальный шаг Антипы мог иметь и
другие причины, неизвестные согражданам, но с точки зрения властелина вполне
понятные и веские. Ведь совсем немного времени минуло со времен усмирения
бунта Иуды, захватившего Сепфорис, или восстания Симона, взявшего Иерихон и
провозгласившего себя царем, или того пастуха-кочевника Атронга, что увенчал
себя короной. На беспокойном пограничье каждый второй вожак разбойников
претендовал на корону, а порой самозванно и осенял ею свою бедовую голову.
Правда, Иоанн не промышлял разбоем, но чуть ли не все из его почитателей
напрашивались в каторжные работы без суда и следствия, стоило лишь взглянуть
на них. А понеже все они были люди святые, из патриотизма или религиозных
убеждений вошедшие в коллизию с правом, поистине следует признать: никогда
не причинили они кривды селянам или иному неимущему люду.
8. После заключения Иоанна - при сем, как и всегда, не обошлось без
волнений и стычек - лишенная поводыря паства рассеялась, оглашая заветы
учителя. Вернулись в отчий дом и многие галилеяне, а среди них владелец
рыбацких лодок из Капернаума по имени Андреас (на греческий лад), сын Ионы.
Верно, было у него и иудейское прозвание (когда подвизался у Иоанна, уж
наверняка), но мода на эллинизм, как видишь, просочилась и в низшие слои; ну
а если кто почитал себя лучше других, купцы, например, ремесленники и другие
предприниматели, они и вовсе скрывали свое иудейское происхождение, оставляя
родовое имя лишь для ритуальных надобностей.
Этот владетель лодок, брат Симона, прозванного Ки-фой, самого верного
почитателя Иисуса, финансировал первые шаги учителя и сыграл позднее в