Паркер К.. Натянутый лук (Фехтовальщик - 2)

   Мальчик никак не отреагировал. Лордан смахнул пару стружек и продолжил:
   - Изготовление лука - это искусство обучения ростка гнуться. Разница между палкой и луком заключается в том, что, когда ты гнешь палку, она либо остается согнутой, либо ломается. Когда ты сгибаешь лук, он сгибается, а потом возвращается в обычное состояние. Большая разница, верно?
   - Большая.
   - Рад, что ты понимаешь. Для того чтобы сделать лук, надо набросить петлю на оба конца лука и начать натягивать ее, сгибая лук на дюйм или полдюйма, а потом мягко отпускать, затем снова и снова - пятьдесят раз на дюйм как минимум. Семьдесят пять - еще лучше. Так палка учится сгибаться: внешняя сторона, которая называется спиной, учится растягиваться, а внутренняя - живот - учится сокращаться; комбинация растяжения и сокращения как раз и является источником силы. Попробуй согнуть обычную палку в полукруг, и у тебя в руках окажутся два обломка: растяжение порвет волокна в задней части, а сжатие разрушит древесину на животе. Согни лук, тысячу раз согнутую палку, и у тебя в руках оружие, несущее смерть всему живому. - Он ухмыльнулся и вытер пот со лба. - Настоящая пытка. Снова и снова, когда дерево думает, что больше уже не сможет согнуться, ты добавляешь еще полдюйма, увеличивая напряжение и сжатие, и лук понимает, что и с этим можно в конце концов справиться, но теперь он стал чуточку сильнее. И ты вдруг замечаешь, что теперь он растягивается на длину стрелы. Вот это изготовление лука.
   - Пытка, - повторил мальчуган. - Смешно сказал. - Лордан пожал плечами.
   - Именно этим мы и занимаемся. Учим палку вести себя неестественно. Для нее естественно было бы переломиться; мы учим ее, растягивая и сжимая, делать то, что она никогда бы не научилась делать, если бы осталась на дереве и обросла листьями. Кто-то однажды сравнил это с доведением палки до белого каления; издевательством над ней, он сказал, что это то же самое, что делать ее дикой, полной насилия. - Лордан продолжал сгибать, отпускать, снова сгибать палку, как опытный мучитель - жертву. - Тогда мне показалось, что это звучит чересчур мелодраматично, однако в таком сравнении все же есть смысл.
   - Значит, сгибать и разгибать? - спросил мальчик. - И все?
   Лордан покачал головой.
   - Не так просто. Когда делаешь лук, следи за тем, чтобы он одинаково гнулся с обеих сторон, не только на концах, но по всей длине, пропорционально, чтобы лук сгибался правильно.
   - А как правильно?
   - По-разному. Некоторые луки должны иметь форму полукруга, другие могут быть более квадратными, чтобы дерево в футе от ручки почти не гнулось. Итак, во время работы постоянно следи за изгибом, и если одна половина гнется меньше, то надо срезать лишнее в соответствующем месте, пока она не выровняется со второй половиной. Это непросто.
   - А, - сказал мальчик, и с полчаса он наблюдал за тем, как Лордан работал, сгибал и разгибал, снова и снова, иногда останавливаясь, чтобы немного срезать, держа острый нож под прямым углом к дереву.
   Наблюдая, он понял, о чем говорил наставник. В какой-то момент палка уже перестала быть палкой и превратилась во что-то совершенно другое.
   - Конечно, - продолжал Лордан, не поднимая головы от работы, наступает момент, когда дальше сгибать невозможно, иначе дерево сломается; и как раз в этот момент лук закончен и готов стрелять. Забавно, когда он наиболее хрупок, когда надави еще чуть-чуть, и он переломится надвое, именно в этот момент он может стрелять дальше и сильнее всего. Волокна на животе сжаты так туго, что просто не могут сжаться сильнее, это называется наложением. Обычно спина растягивается больше, чем живот, потому что мы укрепляем спину, чтобы она не ломалась. На живот очень легких луков можно наложить рог, чтобы он выдержал большее давление. Вот почему лучшие луки получаются из животных. Животные сгибаются и сжимаются лучше, чем деревья. Конечно, только после того, как умрут.
   Впрочем, - вдруг подумал он, - мы сами, в сущности, живот и спина лука.
   - Вот теперь твоя очередь мучить лук, я хочу посмотреть со стороны.
   Лук как раз достигал этапа, о котором говорил Лордан, момента, когда из куска дерева он превращался в оружие. Мужчина следил за двумя концами, верхним и нижним, сгибаемыми под одним углом с одинаковой силой, все ближе и ближе подбираясь к тому моменту, когда механическое воздействие преобразуется в разрушительную силу. Очень важно, чтобы оба конца были максимально схожи, как братья-близнецы, испытывали равное воздействие, одинаково сгибаясь и разгибаясь, копя в себе силу, ярость, чтобы превратить ее в насилие, как пчела превращает пыльцу в мед.
   - Выглядит отлично.
   - А ты собираешься что-нибудь прикреплять к спине? - поинтересовался парнишка.
   Лордан отрицательно покачал головой.
   - Это всего лишь мусор для войны. Сам ясень - что означает, что он сделан из ясеня, и еще плоский лук, что означает, что он вырезан ровно, как прямоугольник, без изгибов в обратном направлении. Вполне сойдет для правительства, нет смысла стараться сделать лучше.
   - Изгиб в обратном направлении - это когда ты его нагреваешь? - спросил мальчик.
   - Верно, распариваешь дерево, пока не размякнет, и оно застывает в этом положении. - Лордан зевнул. - Все для увеличения продолжительности воздействия, которому мы можем подвергнуть лук, пока он не сломается. Самые лучшие луки, с укрепленными животами и спинами, настолько сильно согнуты, что, когда убираешь веревку, они выглядят как подкова, а когда связываешь и гнешь, они могут выгнуться наизнанку.
   - Ясно, - ответил мальчик. - А ты когда-нибудь делал такой?
   Лордан кивнул.
   - Однажды, много лет назад, я создал самый лучший лук, он тянул на сто футов, но стрелял, как будто был в два раза сильнее. И его нельзя было сломать, он только гнулся и гнулся. С тех пор такого не получалось, а жаль.
   - Он у тебя?
   - Нет, я сделал его для брата, а когда попытался сделать еще лучше для себя, то ничего у меня не вышло, он переломился, а больше у меня не было такого сорта рога. У меня получаются отличные луки, но вот стрелок я посредственный, в то время как мой брат - первоклассный лучник. Ну ладно, как там наш лук? Еще два дюйма, и достаточно.
   Когда лук был готов, Лордан приладил к нему пеньковую веревку подходящей длины, и они вышли во двор, чтобы пострелять. Мальчик нырнул в заросли и вернулся, покачиваясь под тяжестью соломенной мишени, которую он подвесил на цепь, прикрепленную к колу. Как только он ушел с дороги, Лордан, стоявший в двадцати ярдах, быстро прицелился и выстрелил. Стрела, острая, как шило, в форме листочка, прошла сквозь солому, как будто это были всего лишь облака над холмом.
   - Неплохо, - сказал Лордан. - Немного отдает в плечо, но это поправимо. После стрельбы наложим пчелиный воск, и дело с концом.
   Он отошел на пятьдесят ярдов и выпустил из лука одну за другой оставшиеся стрелы, часть из них попала на фут ниже цели, другие - на фут левее. Следующая попытка оказалась удачнее, большинство стрел попали в центр мишени. Из третьей дюжины большинство стрел не попали в центр, некоторые даже оказались за пределами внешнего кольца.
   - Можно я попробую? - спросил мальчик. Лордан отрицательно покачал головой.
   - Это восьмидесятифутовый лук, ты поранишься, даже если только попытаешься прицелиться. А он еще считается легким. Принеси мне стрелы, а я пока отойду на семьдесят пять ярдов.
   С такого расстояния стрелы едва задевали мишень, а одна пролетела сквозь ветви дерева, через живую изгородь и упала в яблоневом саду. Лордан выругался.
   - Надо бы пойти и найти ее, - сказал он, вставая между луком и веревкой, и начал сгибать его, пока не смог снять веревку с верхней зазубрины на луке. - Давай-ка посмотрим, сильно ли он искривился... Полдюйма. Могло быть и хуже.
   Парнишка заметил, что лук больше не был прямым, теперь он слегка изогнулся.
   - Когда из него как следует постреляют, будет примерно три четверти дюйма, из-за этого вес снизится почти до восьмидесяти. Ничего не поделаешь.
   Улетевшую стрелу нашли в саду, она попала в дерево и сломалась. Лордан внимательно осмотрел стрелу, решил, что повреждение смертельно, и пальцами согнул ее в месте разлома, снимая наконечник.
   - Дело для тебя на завтра, - сказал он. - Выкрути сломанное древко из гнезда, оставь часть с выемкой на конце лука. Я достану пчелиный воск, мы нанесем пару слоев на лук, и к утру он будет как новенький.
   Мальчик заметил, что на внутренней стороне руки Лордана наливается лиловый синяк, а на указательном пальце, в том месте, где он придерживает стрелу перед тем, как ее отпустить, появилась небольшая ранка. Казалось, Лордан ничего не заметил; так женщина не обращает внимания на царапины, оставленные любимой кошкой.
   Если он станет хорошим стрелком, то, наверное, тоже будет весь покрыт синяками и ссадинами, размышлял мальчик.
   Они смазали лук горячим воском с добавлением масла и подвесили сушиться на веревке; потом мальчик снова начал строгать посох, а Лордан занялся новым пеньком. Следующий час прошел в молчании, пока парнишка не закончил работу и не принес струг, чтобы заточить его.
   - А тебя не волнует, - спросил он, - что ты делаешь оружие, которым люди убивают друг друга?
   Лордан отрицательно покачал головой.
   - Ни капельки. По сравнению с тем, чем я раньше зарабатывал на пропитание, такая работа - детские шалости. Впрочем, и то, что я делал, меня не особенно смущало, я больше беспокоился о том, останусь ли живым к концу следующей битвы.
   - А до того, - настаивал мальчик, - когда ты был в армии, ты не переживал из-за этого?
   - Иногда. Не часто, по той же причине. - Бардас взял струг и попробовал острие подушечкой большого пальца. - И с каждым разом меня это волновало все меньше и меньше. Кроме того, в армии все не совсем так, как ты себе представляешь. Там очень скучно, иногда скука разбавляется смертельным ужасом. Но чем больше ты делаешь что-то, тем легче тебе становится сделать что-нибудь, что еще хуже, все происходит постепенно, понимаешь? Каждый раз еще полдюйма, а ты даже не сознаешь, что с тобой происходит, пока в какой-то момент не чувствуешь, что больше не можешь. И тогда ты ломаешься.
   - Дядя Горгас, какой сюрприз. Я думала, вы больше не придете.
   Горгас присел на кровать и постарался сдержать подкатывающую тошноту. Ему приходилось бывать в разных омерзительных местах, но запах здесь был просто невыносим.
   - Я никогда такого не говорил, - возразил он. - А даже если и говорил, то только потому, что ты вывела меня из себя. Кстати, тебе нравится так жить?
   Исъют усмехнулась.
   - Нет, - ответила она. - Думаю, здесь отвратительно, а вы?
   Горгас вздохнул.
   - Придется сказать надзирателям, чтобы убрали здесь, хочешь ты или нет. Это как минимум вредно для здоровья.
   - Но, дядя, - ответила она с ноткой обиды в голосе, - ведь я того и добиваюсь. Я могу подхватить какую-нибудь ужасную болезнь и умереть, тогда больше не буду вам мешать, ясно? Я просто стараюсь быть милой.
   Горгас поднял руку.
   - Только не сегодня. Я не в настроении. Я преследовал алебардщиков из Шастела по горам и долам, ездил к твоей матери. Даже и не могу вспомнить, когда спал в последний раз, и как только закончу дела, сразу поеду в горы, чтобы поймать своего братца Бардаса и привезти его сюда. Так что не начинай, ладно?
   - Или? - Исъют села на пол и внимательно посмотрела ему в лицо. - Или что? Ну же, пригрозите мне чем-нибудь.
   - Просто... не начинай. - Горгас закрыл глаза и тяжело вздохнул. - Это очередное поручение твоей матушки. Ты, между прочим, позорное пятно на ее жизни. Так же как и твой дядя. Хотя, по правде говоря, мной она тоже не особенно гордится.
   - Правда? Почему?
   - Считает, что во мне нет деловой жилки. - Девочка кивнула:
   - Она права. Ты не знаешь, когда надо остановиться. Швыряешься деньгами направо и налево. Не понимаешь, когда игра не стоит свеч. Ты...
   Горгас открыл глаза.
   - Достаточно, - вздохнул он. - Я все понял. На самом деле я вовсе не обижаюсь на тебя за эти слова. Для меня они означают, что я не сдаюсь, борюсь до последнего за то, что действительно имеет для меня значение.
   Исъют посмотрела на него, склонив голову набок.
   - Верно. Я не знала о действительно для меня важной части, потому понятия не имею, что для тебя действительно важно. Но что правда, то правда: легко ты не сдаешься.
   - Спасибо.
   - Не уверена, что это был комплимент. К тому же ты никогда не позволяешь таким глупостям, как чувство вины или обычная человеческая порядочность, стоять у тебя на пути.
   Горгас зевнул.
   - Знаешь, я давно так не расслаблялся - с той проклятой облавы. Мне даже здесь понравится, никто не надоедает, не беспокоит, не зависит от меня. Наверное, когда в следующий раз Ньесса даст мне поручение, я откажусь. Если убрать вонь и грязь, то здесь вовсе не плохо. Намного лучше, чем грязная яма на улице.
   - Мое сердце истекает кровью, а ты переводишь разговор на другую тему.
   - Ну и что? Ты оскорбила меня. - Девочка отрицательно покачала головой.
   - Нет, я всего лишь пыталась понять тебя. Видишь ли, я хочу понять и тебя, и маму, и всю семью, может, тогда станет ясно, как я оказалась в такой передряге.
   Горгас кивнул:
   - Вполне возможно. Так что ты хотела сказать?
   - Ну-у... - Исъют на мгновение задумалась. - На чем мы остановились? Так вот, я считаю, что человек, который убил своего отца и свояка и попытался убить сестру и брата, потому что боялся их расплаты, если они узнают, что он организовал изнасилование сестры... я ничего не забыла, а? Так сложно упомнить столько фактов.
   - Продолжай, - сказал Горгас.
   - Можно было бы подумать, что такой человек откажется от своей семьи. Решит, что они не захотят иметь с ним ничего общего, и просто уйдет, чтобы заняться чем-нибудь еще. Но только не ты. Не Горгас Лордан. Тебе все нипочем. Хватить ныть, говоришь ты. Ты все еще стоишь на ногах, не так ли? Так что давайте будем друзьями. - Она ухмыльнулась. - Несмотря ни на что, я не могу этим не восхищаться.
   - Как я сказал, - ответил Лордан, глядя в другую сторону, - я так просто не сдаюсь, когда речь идет о чем-то действительно для меня важном. Например, о семье. Я продолжаю идти и ничего не слышу, пока не получаю нужный мне ответ. Видишь ли, я доказал, что люди могут меняться, а еще они умеют прощать. Посмотри на нас с твоей матерью. Если мы смогли это сделать, значит, и ты сможешь. Вспомни о жалости, у тебя только одна жизнь. Зачем рушить ее из-за того, что все равно нельзя изменить?
   Она покачала головой.
   - Я такая же, как ты. Когда дело касается вещей, которые действительно важны для меня. Как убийство дяди Бардаса. Если что-то действительно важно для тебя, ты пойдешь на все что угодно.
   Из щели между камней в стене показалась мышиная голова, мышь огляделась вокруг и быстро побежала по полу. Горгас молниеносно выхватил кошелек из кармана и одним резким ударом убил зверька. Девочка уставилась на него.
   - Зачем ты это сделал? - спросила она. Горгас пожал плечами.
   - Это всего лишь мышь.
   - Нельзя убивать просто так, - сердито ответила девочка. - Нельзя убивать мышей просто за то, что они мыши. Нельзя.
   - Какая ты добрая. Лучше убить своего дядю.
   - Да, - ответила Исъют. - У меня есть причина. - Она встала на четвереньки, подползла к мышке и подняла ее за хвост. - Очень хорошая причина. А просто так убивать животных - значит попусту их тратить.
   Горгас поморщился.
   - Велика важность! Значит, это пустая трата мыши. Мне кажется, здесь их предостаточно.
   - Пустая трата жизни. Это плохо. Мне начало казаться, что я понимаю тебя, но я ошиблась. - Исъют покрутила мышку над головой, поймала ртом, откусила голову, прожевала и проглотила ее. - Правильно - убивать ради пропитания.
   Горгас отвернулся.
   - Ты отвратительна. Сидишь здесь, говоришь, как разумный человек, а потом делаешь такое...
   - Чья бы корова мычала, - ответила она. - Ты сам ее убил. Что более отвратительно: убивать или есть?
   Горгас напряженно сглотнул.
   - Значит, когда убьешь Бардаса, то тоже съешь его? А что с костями и кожей? Ты же не будешь их попусту тратить, верно? Что сделаешь из них?
   Исъют несколько секунд молча смотрела на него.
   - Хорошая мысль, надо будет подумать. Конечно.
   Она снова подняла мышь, однако, прежде чем успела откусить еще, Горгас вскочил на ноги и выбил ее из рук девочки. Та плюнула в него и зашипела, как кошка, у которой отобрали добычу.
   - Ты отвратительна, - повторил Горгас. - Должно быть, в отца пошла.
   - Откуда мне знать? - сладким голосочком ответила Исъют. - Он умер до моего рождения, помнишь?
   Глава девятая
   - Давай еще раз повторим, - терпеливо сказала Ветриз. - В конце концов, это важная часть моего обучения торговле. Мы собираемся купить соленую рыбу.
   - Правильно.
   - Мы собираемся купить соленую рыбу, - повторила Ветриз, - и отвезти ее на другой конец света, на Остров, где мы живем.
   - Правильно.
   - Остров окружен морем и настолько забит рыбой и рыболовами, что можно буквально пройти от одной лодки к другой по ковру из тунца отличного качества, мерланга, макрели...
   Венарт вздохнул.
   - Ты упустила важный момент. Предположим, на Острове процветает рыбная промышленность. Предположим, свежей рыбы полно, и она очень дешевая. А теперь, если ты внимательно слушала все, что я рассказывал тебе о торговле, то скажи: какое крайне важное слово я только что использовал?
   - Полно? Дешевая?
   - Свежая, - ответил Венарт. - Свежую рыбу вряд ли можно продать. С соленой рыбой все совсем иначе.
   Ветриз на секунду остановилась, чтобы рассмотреть выставленные ковры. Их явно импортировали, хотя трудно сказать откуда; узор очень необычный, а материал - тоньше и лучше, чем ковры из Месоги, которые так высоко ценились на Острове. Прежде чем Ветриз успела спросить цену, Венарт подтолкнул ее вперед.
   - Хорошо, - сказала она. - Значит, на Острове не продается много соленой рыбы. Может, небеспричинно.
   - Какая же ты бестолковая! Смотри, у нас есть рынок, на котором традиционно продают свежую рыбу, все ею питаются, к ней привыкли, это скучно. Люди любят пробовать новое, если оно не слишком новое. Например, соленая рыба. Мы можем заработать состояние.
   - Или репутацию круглых дураков. Тебе не приходило такое в голову?
   Они покинули центральный рынок и прошли в арку, ведущую в узкую улочку.
   - Поверь мне, - спокойно произнес Венарт. - Я хочу сказать, что это не просто новшество, мы принимаем во внимание и патриархальную сторону дела. Свежую рыбу надо есть сразу же, ее нельзя хранить.
   - Ее и не нужно хранить. Можно завтра купить еще.
   - И, - продолжал Венарт, проходя под веревкой с сохнущим бельем, - не забывай о вкусе. Абсолютно новом вкусе.
   - Да, она соленая. Очень соленая.
   - И подумай, - объяснял Венарт, - о цене. Если мы закупим ее здесь по подходящей цене, то сможем продавать не дороже, чем свежую рыбу. Это очень важно.
   Ветриз вздохнула. Самое неприятное заключалось в том, что Венарт, возможно, прав. Она вспомнила, как несколько лет назад Остров сходил с ума по сушенному на солнце мясу, доставляемому из Коллеона, его было модно подавать гостям, несмотря на то что на вкус оно было похоже на кнут из сыромятной кожи и об него можно было сломать зубы. А потом все сходили с ума по импортной воде и по козьему молоку из Неана...
   Эпицентром торговли соленой рыбой на Сконе был внутренний дворик небольшого постоялого двора в темной аллее, по которой они шли. Сначала они пропустили нужный поворот, и тут Ветриз предложила остановиться и спросить у кого-нибудь дорогу (к большому неудовольствию брата). Только после этого они нашли нужную аллею. Она была очень узкой, и пришлось перешагнуть через несколько старушек, сидящих прямо посреди улицы на дороге, которые, казалось, не слышали, когда их вежливо просили подвинуться, полностью поглощенные работой, а именно - плетением кружев. В аллее было так темно, что Ветриз с трудом могла разобрать, что они делают. И при мысли о том, как они сидят в темноте на корточках и выплетают кружева, ей стало тошно. В комнате на постоялом дворе у нее было три прекрасных кружевных воротничка, которые она купила вчера на рынке.
   Они нашли постоялый двор, который тоже, казалось, состоял из одних коридоров, и как раз когда брат с сестрой решили, что окончательно заблудились, и собирались было поворачивать назад, перед ними появился внутренний двор.
   Первое, что они заметили, было красивое вишневое дерево, озаряемое солнцем. Под ним сидел полный мужчина, который совсем не обращал внимания на толпу человек в сорок. Большинство просто сидели и с отсутствующим видом смотрели в небо, хотя некоторые что-то подсчитывали или писали на кедровых дощечках. Они не выказали никакого желания подвинуться, когда их об этом попросили, и в конце концов Венарт и Ветриз неуклюже пристроились на краю каменной лавки.
   Никто не говорил о рыбе. Очень старая и иссохшая женщина эмоционально рассказывала о том, как тяжело проходили роды у ее дочери. Двое лысых мужчин играли в шашки на маленькой доске, которую поставили себе на колени; доска была сделана из слоновой кости и инкрустирована кораллами и янтарем. Молодой человек с длинными спутанными волосами пил красное вино, при каждом глотке заливая бороду и тунику. Симпатичный старичок с белоснежными волосами и в новеньких красных сапогах играл на мандолине. Казалось, они попали в какую-то смесь рая и лечебницы для умалишенных.
   Потом совершенно неожиданно толстый мужчина в центре поднял глаза от книги, которую читал, и заговорил о треске. Мол, из-за плохой погоды и деятельности пиратов в проливе Белмар хорошая соленая треска скоро поднимется в цене. Наступила оглушающая тишина, как будто он сказал что-то неприличное, и тут встал высокий, весьма свирепого вида мужчина с черепом лысым, как коленка, и заявил, что его склад весь забит бочками с отличной соленой треской, самой лучшей, которую можно найти, и что скоро ему придется их все выкинуть в море, чтобы освободить место для товара, который действительно можно продать. Его прервала приятная леди среднего возраста, сидевшая на противоположном конце двора, которая равнодушным голосом сообщила, что из-за огромного количества трески, занимающего большую часть амбара, ей угрожает банкротство и она подумывает о самоубийстве. Ничем не примечательный мужчина с короткой седой бородкой добавил, что недавно вложил приданое дочери в треску, и, соответственно, теперь она всю жизнь будет сидеть у него на шее, так как в жены ее никто не возьмет.
   Толстый человек кивнул, помолчал несколько секунд и потом объявил, что, учитывая беспрецедентный спрос, он вынужден будет ограничить своих клиентов и не продавать им больше пятидесяти эльмиров каждому в обозримом будущем по цене семнадцать квотеров за эльмир...
   - Что такое эльмир? - прошептала Ветриз.
   - Понятия не имею, - отвечал Венарт.
   ...и это даже не обсуждается, наличные вперед, никаких расписок и долговых обязательств. Невысокий морщинистый старичок в углу, который был таким маленьким, что Ветриз не сразу его заметила, выкрикнул: "Пятнадцать квотеров". Толстый мужчина проигнорировал его, повторил свою цену и вернулся к книге. Приятная леди выкрикнула "Шестнадцать квотеров, половина при доставке, половина - в течение тридцати дней". Не поднимая головы, толстяк сказал: "Шестнадцать, наличными". Все начали разговаривать, а потом кричать одновременно. Сквозь шум Венарт не мог расслышать предлагаемые цены, но постепенно торг подошел к концу, так как толстяк встал, отряхнул штаны, подошел к двум игрокам в шашки и завязал вежливую беседу. Бодрая, с невероятно рыжими волосами женщина села под дерево и достала пяльцы.
   - Да, но мы не знаем, что такое эльмир, - прошипела Ветриз. - Как тогда узнаем, сколько покупаем?
   - Простите. - Венарт оглянулся. Перед ним стоял высокий строгий мужчина с длинной седой бородой, спадавшей на грудь подобно металлическому водопаду. - Вы не очень хорошо знакомы с нашей системой мер?
   - В общем, нет, - признался Венарт.
   - Все очень просто, - ответил мужчина. - Мы используем коллеонский эльмир, который служит для измерения объема, но только для трески; один эльмир - примерно два хогсхеда на Сконе, а хогсхед на Сконе равен примерно девятнадцати галлонам в Городе. Для остальной рыбы, кроме сельди, мы используем шастелский эльмир, который примерно равен двум с четвертью хогсхедам на Сконе, или, если удобнее рассчитывать вес, мы используем центнер на Сконе, который равен девяти десятым центнера в Городе, хотя для простоты расчетов переводим его в шастелский центнер, который равен одиннадцати десятым центнера в Городе. Хогсхед трески на Сконе чуть больше центнера в Шастеле, если вам так проще считать. Конечно, - добавил он, - все совсем по-другому, когда речь идет о свежей рыбе, и об этом необходимо помнить, когда вы покупаете свежую рыбу, чтобы ее засолить.
   Венарт беспомощно кивнул и поблагодарил мужчину за совет как раз в тот момент, когда бодрая женщина под деревом объявила, очевидно, своим пяльцам, что у нее четыреста фезантсов первоклассного тунца, но она, возможно, не будет его продавать, пока цена не поднимется до той, за которую она его купила.
   - Фезантс? - прошептал Венарт.
   - Четыре целых и одна восьмая коллеонского эльмира, - ответил сосед. Некоторые предпочитают измерять большие количества. Она, конечно, врет, у нее не больше четверти; но если ей удастся все продать, остальное она сможет купить сегодня вечером.