Паркер К.. Натянутый лук (Фехтовальщик - 2)

   Алексий кивнул.
   - Вы хотите, чтобы я кого-то убил, - проговорил он. - Многих людей, потому что для одного человека не понадобилось бы волшебство.
   - О нет, - ответила Ньесса. - Опять-таки вы не слушали. Так вот, теперь слушайте и напрягите свой мозг. Мы не хотим никого убивать; совсем наоборот. Вспомните, ведь это вы хотели убить Бардаса, а мы вас остановили. А теперь, - произнесла она приятным голосом, - мы хотим, чтобы вы заставили Бардаса снова полюбить нас. Не столько для меня, сколько ради Горгаса, поверьте, но мне тоже было бы приятно. Пришло время нам, тем, кто жив, снова стать семьей. А кроме того, - добавила Ньесса, - мы могли бы использовать его в бизнесе. Вы его друг; неужели вам не хочется, чтобы он воссоединился со своими близкими?
   Алексий погладил ладонью бороду.
   - Понятно, - сказал он. - Вы хотите преподнести своему брату своего другого брата в качестве подарка на день рождения?
   Ньесса улыбнулась.
   - Почему бы нет? - согласилась она. - Во всяком случае, это то, чего ему хочется.
   Мальчик поднял глаза. Его лицо блестело в свете костра.
   - Почему обязательно нужно этим заниматься в такое время года, когда темно и холодно? - спросил он. - Летом мы управились бы за один день.
   Лордан не повернул головы; он пристально смотрел на огонь.
   - Дерево лучше рубить, когда уходят соки. Так его легче сушить. Когда мне было столько лет, сколько тебе, мы обычно ждали, когда на земле будет фут снега, прежде чем подумать о заготовке древесины.
   Мальчик посмотрел на него.
   - Ведь вы не из Города, правда? Я хочу сказать - родом. - Лордан покачал головой.
   - О тех местах, откуда я родом, ты даже не слыхивал, - бесстрастно ответил он. - Вот там снегопады так снегопады. Там, где я вырос, вот так бывает весной.
   Мальчишка поежился.
   - Какая жуть. Не очень-то весело. Думаю, я сумею привыкнуть, - добавил он уныло.
   Лордан улыбнулся.
   - Просто поразительно, к чему можно привыкнуть, если придется. Для начала постарайся потеплей одеваться. В твоем возрасте это уже можно бы делать без напоминаний.
   Паренек уставился в костер, словно хотел разглядеть то, на что смотрит Лордан.
   - Этим вы занимались до того, как пришли в Город?
   - Вообще-то нет. Мы были фермерами, как и все. Но это значило, что надо уметь самые разные вещи. Мы никогда не покупали того, что могли сделать сами. Этому ремеслу я научился вместе с десятком других и ничего особенного в нем не видел. Я имею в виду, - добавил он с усмешкой, - оно не очень трудное, правда?
   Мальчик скорчил гримасу.
   - Мне кажется, что трудное, - ответил он.
   - Тебе - конечно, - добродушно согласился Лордан. - Подозреваю, ты и лошадь подковать не умеешь. Или построить дом, или сделать гвозди, или отлить котелок, или свить веревку. Впрочем, должен признать, что это дело получалось у меня лучше, чем у других. К тому же работа легкая и вовсе не неприятная. И деньги приносит неплохие, в здешних местах. Просто на удивление неуклюжий народ.
   - Фермеры, - сказал мальчик. - Ой, извините, я не хотел вас обидеть.
   Лордан покачал головой.
   - Не фермеры, а крестьяне. Разные вещи. Раньше я так не думал, однако это правда. Хотя нас не касается. Я вот что скажу: спасибо богам за военных. Мы выполняем работу, а они платят наличными.
   Мальчишка цыкнул зубом.
   - По-моему, они заказывали тис или маклюру. Почему мы рубим ясень?
   Лордан хихикнул.
   - Друг мой, - проговорил он, - эти люди не смогут отличить тисовое дерево от веточки сельдерея. Они сказали тис или маклюра просто потому, что прочитали об этом в какой-то книге. Ясень отлично сойдет, особенно когда мы подобьем его сыромятной кожей.
   Он подбросил охапку сухих веток в костер и снова лег, закинув руки за голову. Где-то далеко, в долине, завыл волк. Мальчик испуганно привстал.
   - Успокойся, - сказал Лордан с усмешкой. Парнишка нервно взглянул на него.
   - Это волк.
   - Точно. А теперь спи.
   - Но ведь... - Мальчик оглянулся, словно ожидая увидеть блеск волчьих глаз сразу же за кругом света от костра. - Может, нам залезть на дерево или...
   Лордан зевнул.
   - Можешь залезть на дерево, если хочется, - согласился он, - конечно, в случае, если найдешь его. Похоже, мы только что срубили последнее. Но вообще-то я думаю, тебе бы лучше поспать. У нас утром очень много работы.
   Мальчика его слова явно не убедили.
   - Ну, тогда один из нас должен сторожить, - возразил он. - На всякий случай, знаете ли.
   - Валяй. - Лордан взял сумку для инструментов, подложил ее под голову и снова лег, закрыв глаза. - Спокойной ночи.
   Он уснул почти мгновенно. Лордан понимал, что спит, потому что он стоял на башне городских ворот Перимадеи (которой уже не существовало) и смотрел на восток поверх палаток жителей равнин, туда, где река, казалось, текла пря-мо на небо. Рядом с ним на галерее был его брат Горгас; и в этом сне они разговаривали спокойно, почти дружески: Горгас рассказывал о войне на Сконе, а он почти не слушал. Рассказы других о войне обычно очень скучны.
   - Ты должен поехать на Скону, - говорил Горгас. - Город обречен. Они победят, и ты не захочешь оставаться здесь, когда это случится. А на Сконе тебе самое место - человеку с твоим опытом.
   Лордан увидел, как сам же отрицательно покачал головой.
   - Нет, спасибо, - ответил снящийся Лордан. - Какой смысл плыть через полмира, чтобы воевать, если я и так воюю? А потом, я не наемник.
   Горгас насупился, как бы обидевшись.
   - Это совсем другое. Ты - член семьи. Мы должны держаться вместе.
   - На твоем месте я бы не касался этой темы, - проговорил тот, другой Лордан. - Если я и покину Город, то уйду куда-нибудь, где смогу честно зарабатывать на жизнь и где меня не будут все время пытаться убить. - Он пожал плечами. - Может, даже снова начну фермерствовать. Эй, - добавил он, разве я сказал что-то смешное?
   Горгас, ухмыляясь, ответил:
   - Извини, я не хотел быть невежливым. Твоя мысль о фермерстве... Просто курам на смех.
   - Хорошо, - кивнул Лордан, - тогда займусь каким-нибудь ремеслом. Я много чего умею.
   - Назови три вещи.
   Прежде чем ответить, Лордан подумал.
   - Могу стать колесником, - сказал он. - Или бондарем. Помнишь, я чинил все наши бочки.
   - Они протекали, - напомнил Горгас. - Ты никогда не мог точно подогнать новые клепки. Помнишь тот год, когда в семена попала влага, а когда мы открыли крышки, они все оказались проросшими?
   - Ладно, не бондарем. Существует много других вещей. Могу быть медником. У меня бы хорошо получилось.
   Горгас прикусил губу и улыбнулся.
   - Воображаю, как ты с котомкой за плечами тащишься из деревни в деревню и починяешь кастрюли. Признай, брат, ты не умеешь ничего, кроме как проливать кровь. Надо заниматься тем, к чему есть способности, как поступил я. Я хочу сказать, это вопрос подходящего инструмента для определенной работы. Я был создан, чтобы делать деньги. Ты - чтобы убивать людей. И в этом нет ничего плохого.
   - Пошел ты к черту, - проговорил с отвращением другой Лордан; а Лордан, который за всем этим наблюдал, был сердечно благодарен, что подобного разговора никогда не происходило и уже никогда не произойдет, поскольку и сам Город лежит в руинах. - Ты говоришь омерзительные вещи, впрочем, я не думаю, что это правда. Судя по твоим словам, я похож на телегу живодера со стаей ворон, вечно кружащей немного поодаль. К тому же не понимаю, с какой стати ты говоришь о себе как о честном бизнесмене, - добавил он раздраженно. - Если в нашей семье и был кто-то, кто прокладывал себе путь в жизни, перерезая глотки, так это ты.
   Горгас оперся локтями о парапет и некоторое время задумчиво смотрел на палатки вдалеке.
   - Не стану отрицать, - сказал он. - Я совершил много такого, о чем жалею. Но это всегда служило средством для достижения цели; для меня убийство никогда не было профессией. И если уж мы намерены быть беспощадно честными, - добавил он, медленно повернувшись и посмотрев другому Лордану прямо в глаза, - то я должен заметить, что по крайней мере проложил себе путь в жизни, как ты изволил выразиться. Ты же тратишь жизнь, просто блуждая без цели, каждый день затевая новую смертельную схватку; ты, конечно, всегда побеждаешь, а другой бедняга неизменно погибает, но чего, черт подери, ты добился? По крайней мере, когда я проливал кровь, для этого имелась причина. - Он вздохнул и отвернулся. - Буду с тобой откровенен: окажись я в твоей шкуре, я бы вряд ли спал по ночам.
   * * *
   Бардас проснулся и увидел, что уже светло и холодное, немощное солнце плывет в прозрачных серых облаках. Мальчик крепко спал в нескольких футах от него; Бардас улыбнулся и толкнул его ногой в плечо.
   - Просыпайся. Есть хорошая новость: волки до тебя так и не добрались.
   Парнишка хрюкнул и перевернулся, кутаясь в одеяло. Лордан сдернул его. Парнишка снова хрюкнул и сел, протирая глаза кулаками.
   - Принеси клинья, - сказал Лордан. - Шевелись, надо работать. И смотри внимательно, потому что это важно.
   Мальчишка что-то пробормотал, поднимаясь с земли, но так неразборчиво, что Лордан не расслышал слов, хотя этого ему и не требовалось, чтобы понять общую мысль. Он уселся напротив комля ствола и стал рассматривать годовые кольца.
   - Что я должен делать? - спросил мальчик.
   - Принеси пилу, - ответил Лордан. - Прежде всего нужно срезать ветви.
   Когда они закончили очищать бревно, солнце стояло уже высоко. Не было ни ветра, ни даже слабого намека на потепление.
   - Сделаем из него четыре бруса, даже пять, если пройдем ровно. Многое зависит от того, насколько чисто оно расщепится. Правильно, ты садись на бревно, а я вобью первый клин.
   Он поставил лезвие клина на линию, которую наметил, и постучал по нему осторожно, но твердо обухом топора, держа его одной рукой, пока не убедился, что тот достаточно вошел в дерево. Затем отступил назад, взял топор обеими руками, левой - за изгиб на конце топорища, а правой - у самого топора. Не спуская взгляда с головки клина, Лордан сосредоточился и ударил. Обух точно попал по клину, и первые признаки трещины появились вдоль воображаемой линии.
   - Понял? - спросил Лордан, выпрямляясь.
   - Нет, - отозвался мальчик. - Учтите, мне отсюда ничего не видно.
   Лордан вздохнул.
   - Обойди вокруг и смотри сюда. Видишь, как пошло?
   Десять или двенадцать сильных ударов расширили трещину дюймов на пять; она уже была достаточно длинной, чтобы вставить другой клин, его Лордан вбил сверху еще дюжиной точно рассчитанных ударов, каждый из которых был просто равен весу топорища, свободно опущенного сверху.
   - Это самое важное, - проговорил Лордан, остановившись, чтобы перевести дух: неужели он действительно устал, всего несколько раз взмахнув топором? Запомни, что я тебе говорил. Пусть всю работу делает вес топора.
   Еще двух ударов оказалось достаточно, чтобы трещина расширилась и первый клин выпал. Лордан поднял его и на четверть дюйма вложил лезвие в вершину трещины.
   - И так до конца, - сказал он. - Ты внимательно следишь?
   - Конечно, - виновато проговорил мальчик. - Я смотрю, правда.
   Лордан укоризненно проворчал:
   - Ты должен наблюдать очень внимательно. Это гораздо важнее, чем тебе кажется. Все дело в том, чтобы расщепить бревно не как попало, а ровно и прямо, иначе мы просто потеряем время и испортим отличное дерево. Кстати, ты нашел то топорище, которое у тебя слетело?
   - Я поищу его потом, обещаю. Вы продолжайте. Я смотрю.
   - Да уж, не отвлекайся. Дальше будешь делать сам. - Лордану нравилось, как колется бревно. Каждый клин по очереди немного удлинял трещину, расщепляя дерево вдоль намеченной линии и освобождая предыдущий клин, который вытаскивался без усилия. Странно, подумал он, как его жизнь стала своего рода демонстрацией выигрыша в силе с помощью чисто механических приемов. И этого достаточно, чтобы человек думал, будто что-то в его власти.
   Последний клин, вставленный диагонально, расколол оставшиеся несколько дюймов, и две половинки ствола упали по обе стороны его воображаемой линии, изящные и четкие, как алгебраическое уравнение. Лордан кивнул и вручил топор мальчику.
   - Твоя очередь. Раздели половинки на четверти. Если справишься, мы отправляемся домой.
   Парнишка обиженно посмотрел на него и нагнулся, чтобы подобрать клинья.
   - Могу спорить, что, когда вы делали это в первый раз, у вас ничего не получилось, - проговорил он.
   - Между прочим, получилось, - ответил Лордан присевшему на колено и рассматривающему ствол мальчику. - Это во второй раз я испортил заготовку, зазубрил клин и сломал топор. Только через два дня после этого я осмелился показаться дома. Так-то вот.
   Лордан наблюдал, как мальчишка серьезно, со всей недолгой юношеской сосредоточенностью изучает строение дерева, и едва подавлял смешок. Словно он сделал шаг назад и теперь видел себя самого, как во сне. Ему вспомнились и ужасная нерешительность, и неверие в собственные силы, и нежелание спросить совета. Ищи трещину, хотелось ему подсказать, в любом бруске есть слабая точка, надо только знать, куда смотреть. Но Лордан сдержался; пусть мальчик дойдет до этого собственным умом, и тогда он запомнит урок навсегда.
   - Понятно, - сказал мальчишка.
   Он поднял голову и увидел пень от дерева, потом перетащил половину ствола по земле и упер чурку в пень. Лордан одобрительно кивнул, но мальчик не смотрел на него. Хороший знак.
   - На этот раз, черт возьми, - заметил Лордан, - не ломай топор. А то мы тут неделю проторчим, если каждый раз придется делать новые рукоятки.
   - Хорошо, - раздраженно ответил парнишка. - Я, знаете ли, пытаюсь сосредоточиться, - добавил он.
   - Извини, - кротко сказал Лордан. - Продолжай. - Мальчик глубоко вздохнул и начал вбивать клин. Топор был слишком тяжелым, чтобы свободно управляться с ним одной рукой, и клин никак не входил. На третьей попытке парень ободрал себе руку и выругался.
   - Хочешь, я начну? - спросил Лордан.
   - Все нормально, - огрызнулся мальчишка. - Сам справлюсь.
   Лордан замолчал. Мысленно он видел своего отца, показывающего ему другой способ начинать раскалывание: стоя прямо и придерживая ногой клин, надо держать топор за конец рукоятки и слегка раскачивать его, как маятник, чтобы легкими, точно отмеренными ударами вогнать его в дерево. Лордан вспоминал себя, с ободранными костяшками, раскрасневшегося и чуть не плачущего, когда после множества неудачных попыток ему было велено убираться и не мешать. С другой стороны, это была трудная работа, а не семинар в Академии.
   - Встань и прижми клин ногой. Может, так будет удобнее.
   Мальчик выпрямился, а Лордан отвернулся и потом посмотрел на свои руки, заметил мозоли, покрывавшие ладони, утолщения кожи между первым и средним суставами первых трех пальцев, срезанный кусочек на левой руке прямо над пунцовым шрамом, пересекшим тыльную сторону кисти, характерные и неизбежные для его ремесла раны, ставшие частью его самого за последние два года; ибо всякое человеческое занятие накладывает свои собственные очень характерные отпечатки, а эти были по крайней мере предпочтительнее многих других. Наблюдательный человек сразу понял бы, кто он и что делает, во всяком случае, делает сейчас.
   Уверенный звон топора по клину заставил Лордана поднять голову.
   - Пошло, - с гордостью сказал мальчик. Лордан кивнул.
   - Давай потихоньку, не торопись.
   Парнишка не ответил, он и без подсказок был полностью сосредоточен на работе. Лордан повернулся к нему спиной. Он мог определить, правильно ли мальчик все делает, просто по звуку топора. Звук был не так уж и плох.
   - Вот, готово, - сказал мальчишка. - Посмотрите и скажите: сойдет?
   Лордан осмотрел сделанное серьёзно, как полковник, инспектирующий свое войско.
   - Неплохо. Теперь можешь заняться второй половиной, а я начну сдирать кору.
   - О-ох.
   Парень поднял топор, на этот раз с несколько меньшим рвением, а Лордан пошел к повозке и вынул из ящика скобель. Небо затягивалось тучами. Было бы разумно тронуться в путь, если он не хочет заканчивать работу под проливным дождем. Он попробовал лезвие пальцем; оно было достаточно острым для срезания коры, а для этой цели лучше, когда инструмент туповат. Когда он повернулся, чтобы идти обратно, то услышал стук топора по клину.
   - Молодец. То, что нужно, - сказал он. - Кто знает, может, мы еще сделаем из тебя настоящего мастера по лукам.
   Глава вторая
   Когда корабль Горгаса Лордана бросил якорь в бухте Сконы, уже близился вечер, и свой рапорт он решил отложить до следующего утра. В конце концов, торопиться некуда; завтра враги так и останутся мертвыми, а весьма вероятно, и послезавтра, и он не видел никакой веской причины взбираться на крутую гору в контору директора и болтаться там не меньше часа, пока сестра соблаговолит принять его, в то время как можно сидеть дома, сняв сапоги и положив ноги на скамейку, наблюдая за закатом и держа в руке кружку горячего вина с пряностями.
   С Квея Горгас пошел по длинному изгибу Торгового причала, отмечая про себя, какие корабли появились здесь, пока его не было, и сверяя их со своим исчерпывающим внутренним судовым регистром: еще два рудовоза из Коллеона (почему такое оживление в торговле медью? кто-то хочет монополизировать рынок?); огромный лесовоз с Южного Берега с тридцатью неимоверно большими стволами кедра, сложенными пирамидой во всю длину корабля; несколько легких, быстрых тендеров с Острова, три из которых он раньше не видел. Приятно наблюдать такую суету на причале - вселяет уверенность.
   Как и всегда в это время, причал был переполнен людьми, вышедшими на предобеденную прогулку, вокруг которой, казалось, вертелась вся деловая жизнь Сконы. Это был тот час, когда магазины и лавки торгуют бойчее всего, а купцы собираются под белыми тентами таверн, чтобы заключать друг с другом сделки и обсуждать то, что на этой неделе грозило им бедностью и разорением. Ремесленники и лавочники медленно шествовали с семьями вдоль изгиба волнолома в дальнем конце причала. Мужья держали за руки жен, устремив взгляд прямо перед собой на случай, если покажется кто-нибудь, с кем они не хотели бы останавливаться и беседовать, а дети гонялись друг за другом среди бочек и тюков, стоящих перед складами Банка. Глухой гул голосов, ведущих учтивые разговоры, неизменно напоминал Горгасу о сонных пчелах в жаркий день, о семи ульях, что стояли на краю их фруктового сада и вечно наводили на него ужас, когда он был маленьким; может, именно из-за этой ассоциации он всегда ощущал некоторое беспокойство, когда под вечер оказывался на пирсе. Горгас предпочитал делать моцион на площади, позволяя детям играть вокруг парапета роскошного фонтана с тремя печальными бронзовыми львами.
   Горгас покинул причал и направился вверх по променаду к площади мимо громадного нового офиса Банка, оставшегося слева. Половина фасада все еще была закрыта лесами, поэтому он окончательно не представлял, как будет выглядеть здание. Учитывая его грандиозное значение, оно было почти что скромным; чужеземец вполне мог пройти мимо и не заметить. Отчасти такое впечатление создавалось потому, что здание было высечено в склоне огромной скалы, доминирующей над городом, так что фасад представлял собой небольшую выемку, врезанную в склон горы, наподобие входа в каменоломню. Впрочем, основная причина заключалась в том, что им были безразличны величественные колонны, портики и прочие нагромождения, столь милые сердцу строителей. Не было нужды демонстрировать людям Сконы, что это важное здание. Они и так знали.
   Есть какое-то высокомерие в нарочитом отсутствии всего показного у директоров Сконы; хвастливое желание доказать, что им ничего не надо доказывать. Горгас улыбнулся, смакуя эти слова. Лучший образчик чванливости игумена Шастела - в письме, которое они перехватили с месяц назад. Хотя Горгас должен был признать, что по зрелом размышлении ему больше по вкусу ошарашивающая и вульгарная сложность архитектуры Шастела, нежели худосочный стиль "четыре-стенки-с-крышей", который предпочла его сестра, однако Горгасу не нравилось, что это ему нравится. Когда Ньесса заводила речь о том, как каждый карниз и архитрав на Шастеле заляпан кровью принудительного труда, он обычно опускал голову и помалкивал. Проходя мимо фонтана, Горгас сменил улыбку на сухую усмешку и свернул налево в улицу Трех Львов, где жил.
   Не успел он зайти за угол, как маленькое, невероятно быстрое существо понеслось ему навстречу по мостовой с криком "Папа! Папа!" и больно ударилось Горгасу в диафрагму, от чего у него перехватило дыхание. Он отступил назад, положил на землю вещевой мешок и поднял это существо так, что их глаза очутились на одном уровне.
   - Привет, - сказал Горгас.
   - Я ушибла голову о твой пояс, - обиженно проворчала дочка, - и теперь она болит.
   Горгас с серьезным видом осмотрел слегка покрасневший висок.
   - Будем считать тебя раненной в бою. Спросим у мамы, заслуживаешь ли ты медаль.
   Девочка улыбнулась, глаза ее заблестели.
   - Пожалуйста, можно мне медаль? Мне они очень нравятся. Медали дают за храбрость!
   - Правильно, - ответил Горгас, опустив ее и взяв за руку. - Поэтому ты должна быть очень храброй и не реветь из-за того, что стукнулась головой.
   - Ладно. А теперь можно медаль?
   - Если съешь весь обед.
   - Ох. - Девочка задумчиво нахмурилась. - Вообще-то мне не очень нужна медаль... Что-то не хочется есть.
   - Неужели? - Горгас изобразил грозный взгляд. - Уж не хочешь ли ты сказать, что весь день лопала орехи и медовые соты, поэтому места для нормальной еды не осталось? Я тебя слишком хорошо знаю, милочка моя. А теперь беги в дом и скажи маме, что я вернулся.
   Горгас смотрел, как девочка бросилась в дом, и уже не в первый раз пожалел, что согласился назвать ее Ньессой в честь тетки. С его точки зрения, это было плохим предзнаменованием; гораздо лучше было бы назвать дочку в честь матери или выбрать имя, которое вовсе не имело никаких дополнительных значений.
   Я бы не имел ничего против, если бы у нее были тетушкины мозги, говорил он самому себе, - или ее сила воли, или даже такая же ясность мышления, которую столь легко принять за бессердечие и жестокость; но чего мне совершенно не хочется, так это чтобы все черты проявились в ней одновременно. Будем надеяться, что она вырастет похожей на свою мать.
   Дом Горгаса, хотя и сравнительно скромный для человека его общественного положения и достатка, был по масштабам Сконы большим и отражал вкусы и пристрастия своего владельца. Центральный двор с окружающей его крытой аркадой вполне соответствовал общепринятому местному стилю, однако в то время, как почти все дома Сконы были полностью обращены внутрь, не выставляя наружу ничего, кроме четырех угрюмых стен с узкими щелями окошек, Горгас сбоку построил веранду, которая, по островной моде, выходила на море, где он мог сидеть, глядя на пролив и на горную гряду материка. Строители, осуществлявшие его проект, не знали, что и думать; они настойчиво называли его наблюдательным постом, предполагая, что это как-то должно быть связано с должностью Горгаса в Банке. Видимо, им казалось, что он будет сидеть там с вощеными табличками и стилом, записывая приметы кораблей, прибывающих в порт, или корпеть над картами и военными учебниками, планируя следующую фазу войны. К счастью, веранду снаружи почти не было видно, и лишь немногие из его соседей могли наблюдать скандальную картину: президент праздно сидит в массивном кресле из кедрового дерева, а рядом - жена на груде подушек и отпрыски, играющие деревянными кубиками.
   Но как будто и этого было недостаточно, все интерьеры носили на себе более чем просто отпечаток перимадейского декаданса; стены расписаны фресками, кустистые и несъедобные растения в горшках расставлены по краю галереи, а посередине двора бил фонтан, в который поступала вода из естественного горячего источника и где, по слухам, члены семьи регулярно мылись. Больше всего соседей бесило, что все слуги Горгаса были чужеземцами, безнадежно скрытными в отношении эксцентричности своего хозяина, и (поскольку они являлись также его телохранителями) считалось неразумным выпытывать у них сведения, которые те не собирались предоставлять.
   Вследствие столь раздражающей нехватки надежных данных этого человека окутывало облако совершенно нелепых слухов и домыслов, среди которых были и такие причудливые и невероятные россказни, как, например, то, что он бежал из родной страны после того, как сделал проституткой собственную сестру и убил отца, а заодно и половину своей семьи. Само собой, этой сказке никто особенно не верил. Тем не менее находилось немало рассудительных людей, считавших, что нет дыма без огня и в прошлом Горгаса вполне могут быть такие тайны, до которых ради всеобщего блага лучше не докапываться.
   Горгас бросил вещевой мешок в прихожей и прошел прямо во двор, где в это время дня вероятнее всего можно было найти жену. Она поставила свой письменный стол в тени аркады, куда не долетали искрящиеся брызги от фонтана, и Горгас минуту-две тихонько стоял в полутьме тени, наблюдая, как жена терпеливо переписывает длинный официальный документ. В конце каждой строчки она внимательно перечитывала то, что написала, сверяя каждое слово с оригиналом. Прядь длинных черных волос выбилась из тугого пучка и болталась в опасной близости от чернильницы.