Патни Мэри Джо. Странные клятвы

   – Несомненно, Юстас – самый лучший союзник Матильды. Стивен, пожалуй, единственный человек, который не видит, что его сын будет плохим королем, способным сбросить Англию в пропасть. Юноша унас­ледовал все пороки отца и ни одного достоинства.
   Адриан рассеянно отпил глоток вина и блаженно вытянулся в кресле, думая о рыжеволосом юноше, которого он посетил в Анжу. Желание как можно лучше узнать сына Матильды, чтобы сделать соот­ветствующие выводы, и явилось главной причиной, побудившей его сопровождать императрицу в Нор­мандию.
   – Мне понравился сын Матильды Генрих. Ему всего пятнадцать, но через несколько лет из него по­лучится прекрасный король, ничуть не хуже деда. Если настанет время выбирать между Юстасом и Генри, думаю, Англия предпочтет Генриха. Даже самые алч­ные из землевладельцев начинают уставать от граж­данской войны и анархии.
   – Будем надеяться на это, – довольно пессимис­тично заметил Ричард.
   – Когда Генрих унаследует земли отца, у него хватит сил взять Англию силой, если ее не отдадут ему добровольно. Союзникам Матильды здесь, на за­паде, необходимо просто держаться вместе и ждать, пока не победит их партия, – в голосе Адриана ясно слышалось удивление. – Чтобы удерживать сторон­ников, Матильда не скупится на подарки. Хотя такие дары вряд ли обходятся ей дороже, чем пергамент или бумага, на которых они написаны.
   – Что же она подарила тебе? – заинтересованно спросил Ричард.
   – Письменную дарственную на Уорфилд и Монфор и разрешение на строительство еще одного за­мка, если возникнет необходимость.
   Брат тихо присвистнул.
   – Ценное добавление.
   – Да, если учесть, что Генрих, став королем, раз­рушит все постройки, на которые нет письменного разрешения. Так он сказал мне сам, – Адриан усмех­нулся. – У парня нет ни уверенности, ни доверия, ни здравого смысла.
   – Матильда наградила тебя еще чем-нибудь?
   – Несколько привилегий, таких как право охотить­ся в королевском лесу, и самую главную, – юноша намеренно медлил, смакуя вино, но затем сжалился над собеседником и небрежно бросил: – Она сделала меня графом Шропширским.
   – Господи! – новость на несколько секунд лиши­ла Ричарда дара речи. – А ее решение не связано с тем, что после вашего отъезда из Англии король сде­лал графом Шропширским Ги Бургоня?
   – Именно. Когда новость достигла Руана, меня это совсем не обрадовало, – голос юноши стал сухим и жестким. – Догадываясь о моих чувствах и мыслях, Матильда предложила мне этот титул, надеясь под­толкнуть к решительным действиям – расправиться с Бургонем и взять в свои руки власть над графст­вом, – глядя на бушующий у камине огонь, Адриан успокоился, на лице вновь появилось невозмутимое выражение. – Она не знает, что меня не надо подтал­кивать.
   Уже не в первый раз король и императрица назна­чали своих сторонников на одни и те же земли. Власть и титул доставались сильнейшему из соперников.
   Ричард кивнул, одобряя стратегию императрицы.
   – С тех пор, как Ги силой женился на наследнице Честена и контролирует половину Шропшира, ты будешь самым подходящим человеком, чтобы держать все в кулаке.
   – Верно, – Адриан вздохнул. – Бедная Сесили из Честена, ей остается только посочувствовать. Снача­ла похищение, потом изнасилование – это слишком для наследницы богатого состояния. Будь она самая сварливая женщина во всех христианском мире, и это не остановило бы Ги.
   Собеседник пожал плечами – все богатые наслед­ницы были игрушками в руках короля, и он раздавал их как призы для своих сторонников, не принимая во внимание желания самих девушек. Наследница Честена оказалась самой несчастной.
   – Когда мы убьем Ги, она станет свободной, – Ричард наполнил свой кубок. – Кстати, говоря о на­следнице… теперь ты официально помолвлен с Изабель Руанской?
   – Я вновь говорил с ее отцом, но к окончательно­му решению мы не пришли.
   Брат удивленно поднял брови.
   – А я-то думал, что ты помешался на женитьбе. У нее большое приданое, и, говорят, она красива.
   – Она хорошая партия, однако мне не очень нра­вится. Красива, да, но слишком большая и шумная, – Адриан вспомнил девушку, неприятную встречу с ней и насмешливо улыбнулся. – Я ей тоже не понравился.
   Ричард знал брата достаточно хорошо, чтобы не напоминать ему – жена не обязательно должна нра­виться, для этого существуют любовницы. Вместо этого он спросил:
   – Существуют ли другие богатые наследницы, ко­торые могут сравниться с Изабель?
   – Увы, нет, – Адриан пожал плечами. – Нам с ней придется научиться быть вместе. Мысль о же­нитьбе никто не отметал, она просто отложена на некоторое время, – юноша махнул рукой. – На этот момент женитьба мало для меня значит. Скоро на­чнется самая настоящая война между Уорфилдом и Бургонем. Придется охранять границу наших владений, чтобы Ги не разорил наши деревни и поля. Я решил разместить маленькие отряды рыцарей в не­скольких поселениях, чтобы они давали своевремен­ный отпор Бургоню. Что ты на это скажешь?
   – Думаю, лучше напасть на владения Бургоня и сжечь его деревни и урожай.
   – Это больше повредит простым людям, чем ему. Нет никакой нужды охотиться за Ги, потому что ско­ро он сам начнет охоту за нами, – спокойно объяснил Адриан. Нападение на вражескую территорию было обычным делом, но бывший послушник еще не за­был, что в глазах Бога души и жизни крестьян цени­лись так же высоко, как и жизни людей благородного сословия. Юноше неоднократно приходило в голову, что такие мысли не должны посещать богатого и знат­ного землевладельца.
   – В каких деревнях лучше разместить отряды?
   Беседа повернулась в практическое русло – братья говорили о предстоящих сражениях до тех пор, пока дрова в камине не превратились в угли. Наконец Ад­риан поднялся и зевнул.
   – Хорошее начало. Завтра я возвращаюсь домой и хочу, чтобы ты через две недели приехал в Уорфилд. У нас есть что обсудить, – затем пожелал бра­ту спокойной ночи.
   Но сон бежал от усталого лорда. Сегодня он от­мел в сторону мысли о женитьбе, но все же когда-нибудь подумать об этом придется. Пять лет назад Адриан обручился, но, к сожалению, девушка умер­ла, не достигнув брачного возраста, а он пока не .вы­брал другую по душе.
   Де Лэнси ворочался на пуховой перине, прекрас­но понимая причину своих колебаний. Все-таки глу­по желать от женитьбы большего, чем хорошее приданое и здоровую жену, способную родить сильных сыновей. Для людей его ранга брак являлся практи­ческим и политическим выбором, а любовь и удовольствия можно найти вне супружеской постели. Но, к несчастью, такое решение не подойдет человеку, решившему следовать догмам святой церкви, предписывающим моногамию, поэтому Адриану придется как следует постараться, чтобы найти подходящую жену. Он хотел спутницу жизни, способную стать другом и любовницей одновременно и, к тому же, богатую.
   Он попытался представить идеальную жену – ес­тественно, она должна быть из знатной семьи, но не обязательно очень богатой, к тому же, должна нра­виться мужчинам, однако быть необыкновенной кра­савицей вовсе не обязательно. Более важным Адриа­ну представлялись мудрость, благочестие и доброта, – как у его матери. Изящество и очарование – как у юной монахини, которую видел всего лишь раз и так и не смог забыть. Чувственность и добродушие – как у Олвин – своей первой любовницы.
   Пятью годами старше Адриана, вдова незнатного происхождения, женщина находилась у него в услу­жении и соблазнила своего юного господина плот­скими утехами. Именно Олвин научила его, как убла­жать женщину, и убедила, что в любви нет места стыду и вине.
   Несколько лет эта женщина была его любовни­цей, однако пришел день, когда она захотела выйти замуж за мельника, овдовевшего и оставшегося с че­тырьмя детьми. Спокойно, как поступала всегда, Ол­вин объяснила хозяину, что без ума от мельника, и кроме того, мечтает вырастить четырех ребятишек. Ее материнская забота о чужих детях объяснялась бесплодием. И хотя женщина не упомянула об этом, но ей, несомненно, хотелось вновь называться досто­почтенной женой, а не любовницей господина.
   Адриан дал бывшей подруге большое приданое в память о былых отношениях, втайне сожалея о раз­рыве. Он очень скучал по ней – одно только воспоми­нание об Олвин заставляло его сгорать от желания, ведь прошло уже несколько месяцев с тех пор, как он имел женщину.
   Теперь де Лэнси воочию осознал, что такое физи­ческая потребность в женщине, однако его аскети­ческое религиозное воспитание не позволяло провес­ти ночь с женщиной, а наутро забыть ее. Для него было бы гораздо проще продолжать жизнь монаха-схимника или же вовсе не приходить в монастырь.
   Поразмышляв о качествах, необходимые для жены, Адриан улыбнулся – не удивительно, что ему так и не удалось отыскать девушку, подходящую для бра­ка: вряд ли такая существует. А если она все же есть, то ей, несомненно, захочется иметь мужа себе под стать. Адриан, естественно, не подойдет для этой роли.
   Перевернувшись на живот, он зарылся лицом в подушку. С Изабель Руанской все было в полном по­рядке. Женитьба на ней даст ему необходимые владе­ния в Нормандии. Без сомнения, мысль о свадьбе покажется ему более привлекательной, если он не будет ее видеть несколько месяцев.

ГЛАВА 3

   Эвонли,
   Шропшир,
   апрель 1148 года.
   Предыдущим вечером у Мериэль было много ра­боты, и на следующий день ей пришлось подняться рано, чтобы закончить самые неотложные дела – ей хотелось улизнуть на несколько часов. В надежде по­охотиться она взяла с собой сокола, однако в душе девушка лелеяла мечту просто насладиться весенним погожим деньком.
   Дав поручения слугам на целый день, Мериэль пош­ла к конюшне, оглядывая двор хозяйским взглядом. Жизнь била ключом – крестьяне пекли хлеб в откры­тых печах, плотники возводили леса для постройки но­вого здания, на высокой крыше балансировал кровель­щик, и его фигурку с трудом можно было разглядеть среди железа, сверкающего на солнце. Сердце радова­лось при виде такой кипучей деятельности, особенно, если вспомнить картину уныния и упадка, царившего в Эвонли при прежнем владельце. С тех пор как Алану подарили это поместье, прошло два года, наполненных трудной работой для него самого и сестры.
   Сейчас де Вер с лордом Теобальдом находился в Нормандии и будет отсутствовать еще два месяца, поэтому Мериэль была и хозяином, и хозяйкой замка до его возвращения. На пути к конюшне ей пришлось остановиться, чтобы оценить курицу, которую при­нес крестьянин в качестве арендной платы. Управля­ющий уверял, что птица больна, а ее хозяин клялся, что она толста не от болезни, а от жира.
   По обычаю, птица считается здоровой, если при сильном испуге может перелететь через забор или стул, и Мериэль наблюдала, как крестьянин пытался продемонстрировать возможности своей питомицы, од­нако, по мнению девушки, речь шла не о здоровье, а о глупости курицы. Три попытки были сделаны, что­бы заставить ее лететь в нужном направлении. При­крыв глаза, чтобы не выдать душивший ее смех, Ме­риэль приняла подношение, сочтя плату за аренду достаточной, затем со всех ног бросилась в конюш­ню, чтобы больше никто не смог ее задержать.
   Закрыв за собой дверь, она повернулась к соколь­ничему, но вынуждена была остановиться – Эдмунд зашивал веки недавно пойманному соколу.
   Когда птицу временно ослепляют, она чутко реа­гирует на прикосновения и звук. Через несколько дней, когда сокол привыкнет к неволе и командам, швы с век будут сняты.
   Им повезло с сокольничим. Эдмунду было уже не­мало лет, и он провел большую часть своей жизни в услужении у знатного землевладельца, но тот неспра­ведливо обвинил его в гибели ценного норвежского сокола и выгнал. А теперь соколиная охота в Эвонли процветала, благодаря птицам, великолепно трениро­ванным Эдмундом.
   Когда сокольничий закончил заниматься с птицей, Мериэль сказала:
   – Я пришла за Чансон, чтобы вывезти ее прогу­ляться.
   Мужчина встревоженно взглянул на хозяйку.
   – Будьте осторожны, она сегодня нервничает.
   – Когда я не была осторожной? – изумленно под­няв брови, спросила девушка, осторожно идя по тем­ному помещению и стараясь не побеспокоить никого из животных.
   – Вы пока не испортили ни одного сокола, – ми­лостиво согласился Эдмунд, не пытаясь скрыть дру­желюбной улыбки. Сначала у него возникли некото­рые сомнения по поводу такой добровольной помощницы, но со временем он убедился в ее боль­шой любви к животным и птицам и особенном даре общения с ними, равнявшимся его собственному мас­терству. Ее знаний, естественно, было недостаточно, но под его мудрым руководством пробел легко было заполнить.
   Издавая тихие горловые звуки, Мериэль взяла со­кола с колпаком на голове и посадила на левое за­пястье. Чансон заворковала от удовольствия, распу­шив перья и позванивая колокольчиками, затем вытянула шею, чтобы хозяйка погладила ее. Птица была одной из самых больших и благородных соко­лов, имевшихся в Британии, их иногда называли дво­рянскими соколами, потому что правом иметь их обладали только знатные землевладельцы.
   Чансон была одной из двух пищавших птенцов, ко­торых Мериэль нашла прошлой весной, когда гостила у кузины матери в южном Уэльсе. Одного сокола обучили и преподнесли лорду Теобальду в качестве благодарности за подаренное поместье. Чансон была собственностью девушки, и Мериэль любила и пестовала ее не меньше, чем Руж, погибшую два года назад.
   Мериэль направилась к конюшне, где ее лошадь находилась под присмотром Эйлофа. Она приказала сменить дамское седло на мужское, которое обеспе­чивало устойчивое положение всадника – важней­шее условие для соколиной охоты. Усадив хозяйку в седло, Эйлоф сказал:
   – Я буду готов через минуту, госпожа.
   – Занимайся своими делами, я хочу ехать одна, – остудила его пыл Мериэль.
   Конюх с сомнением окинул взглядом хрупкую фи­гурку.
   – Сэру Алану не понравится ваше решение.
   – Но он ведь в Нормандии и не узнает об этом, не так ли? – возразила девушка, и спорить с ней было бесполезно. – Я не выеду за пределы Эвонли, так что беспокоиться не о чем.
   Все еще сомневающийся Эйлоф нашел более вес­кий аргумент.
   – Когда два графа рыскают по Шропширу, словно голодные дворняги, каждый раз устраивающие драку из-за кости, неразумно женщине одной отправляться на охоту.
   – Я буду в полной безопасности – от лордов-со­перников нас отделяет королевский лес, – ее губы искривились в хитрой усмешке. – Если один из них решит напасть на Эвонли, то его не остановят даже совместные усилия наших рыцарей и крестьян.
   – Я беспокоюсь не о замке, а о вас, – упрямо возразил конюх. – Что, если вам встретятся разбой­ники?
   – Ой, хватит! – Мериэль хихикнула и любовно погладила шею лошади. – Если я встречу разбойни­ков, Розалия легко унесет меня.
   Эйлоф не успел возразить, а девушка, пришпорив лошадь, уже ехала по двору, вытянув левую руку, на которой спокойно сидела Чансон – сразу чувствова­лась немалая практика. Почему мужчины все время суетятся возле нее, как встревоженные старые дядюшки? А все слуги, и мужчины и женщины, обращаются со своей госпожой со смесью уважения и пок­ровительства, что иногда раздражало Мериэль.
   Проезжая мимо полей, где трудились крестьяне, девушка дружелюбно улыбалась и, отвечая на их приветствия, махала рукой в ответ. Все работники прекрасно знали, что хозяин и его сестра трудились в поте лица, ничуть не меньше их самих.
   Проехав поля, Мериэль отпустила поводья, пре­доставив Розалии полную свободу. Ветер, несущий с собой дурманящий запах цветов, отбрасывал назад ее длинные косы и приятно холодил лицо. Девушка сме­ялась от удовольствия. Невозможно было представить, что такой блистательный день может таить угрозу. Каждый час свободы – это счастье, недоступное монахине. Бывшая послушница очень редко ощущала тоску по спокойной жизни Ламборна. Закрыв глаза, она вспомнила свое видение, архангела с горящим мечом, и еще раз подумала, что сделала правильный выбор.
   Временами ее мучили сомнения. Сразу после отъ­езда из монастыря Мериэль прислуживала леди Тео­бальд, принимая участие в шумной, заполненной событиями жизни замка, с удовольствием выполняя приказания дружелюбной и рассеянной хозяйки, но теперь ей нравилась жизнь в Эвонли, где каждый день приносил радость и удовлетворение. За полями и обширными пастбищами лежали ничейные земли, кото­рые возделывали за много лет до нормандского заво­евания и которые Алан надеялся вновь освоить. Выехав на такое место, Мериэль, натянув поводья, остановила лошадь и сняла колпак с головы Чансон.
   – Можешь поиграть, дорогуша.
   Погладив шею птицы и дождавшись порыва вет­ра, девушка подбросила сокола. Шумно хлопая крыль­ями, птица взмыла ввысь, рассекая воздух редкими взмахами, явно наслаждаясь свободой. Хозяйка на­блюдала за ее полетом, испытывая острую зависть и чувствуя самую настоящую боль. Нет ничего прекрас­нее свободного полета.
   Наконец Чансон взмыла над головой Мериэль так высоко, что стала похожа на точку в небе. Затем, заметив жертву, птица замерла на мгновение и рину­лась вниз, как стрела, а ветер звенел ее колокольчи­ками, и этот звук невозможно было спутать ни с ка­ким другим.
   Чансон была в прекрасной форме, и в сумке хо­зяйки нашлось место для двух зайцев, куропатки и тетерева. Короткокрылые соколы были лесными охот­никами, а длиннокрылые охотились на просторе. Для них самым обычным делом был перелет на большие расстояния.
   В самый разгар дня Мериэль взобралась на холм и взглянула вниз, туда, где простирался лес. Хотя раньше ей никогда не приходилось заезжать так да­леко, девушка знала, что это должен быть королевс­кий лес. Мериэль с сожалением произнесла:
   – Розалия, нам надо возвращаться.
   Королевские леса занимали огромные территории, и только король и его приближенные, имеющие спе­циальное разрешение, могли охотиться там или до­бывать древесину. Люди терпеть не могли этот закон и старались всячески обходить его стороной, однако с известной долей опаски. Крупные землевладельцы и архиепископы платили огромные штрафы за убий­ство оленя из королевских лесов, а простые смерт­ные могли даже сесть в тюрьму за поимку такого маленького существа, как заяц.
   Мериэль вытащила деревянные свисток и птицу на веревке – приманку, помогающую вернуть сокола владельцу. Сначала девушка издала серию трелей, привычных для уха питомицы, затем для верности описала над головой несколько кругов привязанной на веревке птицей. Посмотрев вверх, она увидела, что Чансон начала быстро снижаться.
   Она уже спустилась на руку хозяйки, как вдруг ее внимание привлекла испуганная сорока, выглянув­шая из соседних кустов. Неспособный противостоять зову инстинкта, сокол ринулся на жертву, но про­махнулся. Лихорадочно хлопая крыльями и зигзага­ми взмывая ввысь, сорока полетела к лесу, и в глазах девушки зарябило от чередования черно-белых цве­тов.
   Чансон превзошла саму себя в попытке изловить ускользающую жертву, бросившись за пронзительно кричащей сорокой.
   – Святая Дева Мария, – огорченно произнесла Мериэль. – Почему Чансон приспичило охотиться именно здесь? – нет ничего проще, чем потерять со­кола в лесу, где птица не в силах разглядеть приман­ку, а кроме того, это был королевский лес, последнее место на земле, где Мериэль хотелось охотиться. Про­езжая по Эвонли и невспаханному полю, она чув­ствовала себя в полной безопасности, однако на ок­раине леса сталкивались интересы двух враждующих графов и обоих следовало опасаться.
   Стараясь убедить себя, что все ее страхи и опасе­ния напрасны – господи, за весь день девушка не встретила ни единой живой души, – Мериэль спустилась по холму вниз и въехала в лесное царство. Она дви­галась в западном направлении, следуя за звуком колокольчиков, время от времени останавливаясь и свистя в тайной надежде, что питомица услышит и вернется. Это оказалось достаточно трудным делом, ведь шум деревьев заглушал звук колокольчиков и судить о расстоянии было практически невозможно. Даже Мериэль со своим прекрасным зрением не ви­дела сокола, поэтому все больше склонялась к мыс­ли, что Чансон попросту играет с ней в прятки.
   Чем дальше девушка углублялась в лес, тем боль­ше ее одолевали сомнения – скупые солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густую листву, едва ос­вещая влажную землю, и в таком сумраке деревья казались угрожающими. Было легко поверить, что здесь таились неизведанные опасности – бездомные бродяги, изгои, прячущиеся в чаще и промышляющие разбоем. На открытой местности Розалия в состоя­нии перегнать любого грабителя, но в лесу…
   В конце концов, убедив себя, что все страхи на­думанны, Мериэль углубилась дальше в лес. Трудно сказать, сколько времени прошло, но настал час, ког­да девушка решила вернуться. Она была одна и нахо­дилась очень далеко от дома, ее страх усиливался с каждым шагом. Разумнее вернуться сюда с Эйлофом и Эдмундом, надеясь, что Чансон не залетит слиш­ком далеко. Колокольчики слышались не ближе, чем за полмили, поэтому лишь несколько человек смогут заманить сокола обратно.
   Наконец приняв решение вернуться, девушка опе­шила от неожиданности – из кустов послышалось гром­кое хрюканье, и оттуда выскочил огромный кабан, наиболее злобное и опасное животное в лесу, без разбора убивающее и людей, и даже лошадей одним взмахом страшных клыков. Мгновенно ударив Роза­лию в брюхо, вепрь остановился, а напуганная ло­шадь осела на задние ноги.
   Мериэль считалась опытной наездницей, однако все ее внимание было сосредоточено на поисках со­кола, поэтому ее выбросило из седла прежде, чем девушка успела отреагировать на нападение. Проле­тев несколько метров, она рухнула на землю.
   Сильный удар лишил дыхания и сил, она без дви­жения лежала на земле, а яростно хрюкающий кабан кружил вокруг. Мериэль скользнула взглядом по жел­тым клыкам, несущим смерть, заглянула в маленькие, близко посаженные сумасшедшие глазки. На испуг не было времени, только на отчаянную молитву:
   – Господи, прими мою душу!
   Когда, казалось, все было кончено, кабан пробе­жал совсем рядом с девушкой, и мокрая земля, летя­щая от копыт, попала ей в лицо. Мериэль даже ощу­тила неприятное дыхание животного. Однако в качестве обеда вепрь предпочел Розалию, поэтому погнался за лошадью. Стук копыт и испуганное ржа­ние, временами сменяющееся ужасающим ревом, еще долго слышались в тишине чащи.
   Оправившись от шока, девушка села.
   – Святая Дева Мария, – пробормотала она, пыта­ясь встать. – Если только Алан узнает, что я так легкомысленно потеряла лошадь и сокола, то всю жизнь будет укорять меня за это.
   Завтра на теле выступят синяки, в ушах уже сей­час звенит, ее простое коричневое платье испачкано, однако она осталась в живых и ничего не сломала. Попытавшись встать, Мериэль вскрикнула от боли в правой голени и вновь опустилась на землю. В глазах потемнело, когда девушка начала ощупывать повреж­денную ногу. Скорее всего, это просто ушиб. Она оторвала кусок ткани от юбки и туго перевязала лодыжку.
   Сумка с добычей лежала в стороне. Поднявшись, Мериэль перебросила ее через плечо и заковыляла по тропе. Ноша оттягивала плечо, и девушка от всей души желала, чтобы охотничьи трофеи оказались чуть поскромнее, однако у нее не поднималась рука вы­бросить еду.
   Обратная дорога в Эвонли обещала быть долгой и трудной, и вряд ли ей удастся добраться до дома за­светло. Обитатели замка будут в ужасе при виде ло­шади без седока. Губы девушки сложились в печаль­ной усмешке – больше не удастся ускользнуть из поместья без сопровождения, впрочем, так ей и надо. Святая Дева Мария, до чего она легкомысленна! Уж лучше бы осталась дома и помогла печь хлеб.
   Через четверть мили следы кабана и лошади раз­делились: вепрь свернул в кусты, а Розалия продол­жала свой путь к дому. Не было видно никаких сле­дов схватки – похоже, лошади удалось уйти невредимой. Если Мериэль повезет, она отыщет ее где-нибудь на опушке, либо животный инстинкт без­ошибочно приведет Розалию в конюшню.
   Проковыляв примерно милю, Мериэль услышала знакомый клекот. Подняв голову, она увидела Чансон, сидевшую на дереве в дальнем конце поляны и беззаботно вертевшую головой – сама невинность! Едва сдерживаясь, девушка воскликнула:
   – Ты, проклятая ощипанная ловушка для мух!
   Сокол опустил голову, будто устыдясь слов хо­зяйки. Не желая терять время на дальнейшие оскор­бления, Мериэль надела тяжелую кожаную рукавицу и подбросила приманку. Чансон пронеслась по опуш­ке в надежде поймать ее и несколькими секундами позже уже уселась на запястье хозяйки. Нести птицу довольно тяжело, но она была напоминанием, что еще не все потеряно. Теперь вся надежда оставалась на Розалию – только бы лошадь находилась поблизости!
   Позже, раздумывая над своим поведением и вспо­миная последовательность событий, Мериэль поня­ла, что все ее мысли были заняты соколом и возвра­щением домой, поэтому она и не услышала стук копыт приближающихся лошадей, однако через мгновение поняла, что опасность еще не миновала. Сжимая кол­пак, надетый на Чансон, девушка, раскрыв рот, во все глаза смотрела на разноцветную толпу, слишком изумленная, чтобы испугаться. Болевшая лодыжка помешала вовремя уйти с дороги.
   – Стой! – послышался мужской голос, и группа всадников мгновенно остановилась – ближайшая ло­шадь находилась не более, чем в шести футах от де­вушки.