Страница:
— Ральф Мейтсон, инженер.
— Может, кто-нибудь еще из участников разговора забыл представиться? — настороженно спросила геолог.
Все остальные весьма неохотно назвали имена.
— Слава богу, я вроде бы не ругалась, — сказала Сара. — Итак, я стою перед гранитной плитой. В ширину она четыре фута, в длину примерно около шести. Очень надеюсь, что такая здесь одна. Края покрыты чем-то странным… Похоже на соль.
— Соль?
Скотт оживился.
— Когда Аль Мамун проник в пирамидную камеру, то увидел на ее стенах полудюймовый слой соли. Для чего там соль — никто не знает.
Сара продолжила:
— Если я не ошибаюсь, туннель был выкопан в коренной подстилающей породе и облицован огромными известняковыми кольцами. Вес каждого… гм… примерно сотня тонн. По качеству работ туннель напоминает два храма перед сфинксом, но там колоды поувесистее — тонн по двести.
— Не верится! — изумленно воскликнул Мейтсон. Остальные никак не выразили удивления. — Даже в наши дни существует всего четыре подъемных крана в мире, которым по силам такой груз.
— И то лишь на поверхности, — подчеркнула Сара на другом конце провода. — А как они ворочали эти громадины под землей?
Скотт, задумавшись, взял из высившейся на столе горы кристаллик С-60. Его мысли заработали в ином направлении. Вырезанные на поверхности камней строки были не клинописные, хоть некоторые из знаков и сочетали клинообразные черточки. Другие походили на пиктограммы, третьи напоминали иероглифы. Объединяла их всех искусность исполнения и, пожалуй, красота изгибов, которую так и хотелось назвать саблевидной. Да-да, многие элементы загадочных символов были похожи на изогнутые сабельки. Или полумесяцы.
Следовало создать каталог, распределить знаки по группам и попытаться из отдельных кусков составить последовательный текст. Скотт поставил осколок на ребро, и тут его осенило.
— Вертикально стоящий камень…— пробормотал он.
Хаккетт заинтересовался:
— Что?
— Археологи называют их стелами или стоящими камнями. Один такой высится перед сфинксом. На них надписи или рельефные изображения. При раскопках стелы часто здорово помогают. Большинство монументов в Гизе известны своей бессловесностью. Этот туннель, похоже, не исключение. Иногда стелу устанавливали у входа в сооружение. — Он повысил голос. — Сара?
— Да?
— Осторожнее работайте кирками. Где-нибудь в земле, возможно, хранится камень…
— Футов пять в длину? — перебила его Сара. — В форме иглы?
— Да…— нерешительно ответил Скотт.
— Мы уже нашли его.
— На нем что-нибудь написано?
— Да, совсем немного.
Снотт напрягся.
— Я должен взглянуть на этот текст.
Послышались гудки.
— Мне звонят по другой линии. Подождете? Спасибо.
Телефон замолк. Скотт обменялся взглядами с притихшими товарищами. Оставалось, затаив дыхание, считать мгновения.
— Алло? Вы слушаете?
— Да, Сара, нельзя ли…
— Извините, у меня важный разговор. — Голос звучал встревоженно. — Мы сделаем с надписи снимок и пришлем вам его по факсу. Было приятно пообщаться. До свидания.
Секунду спустя послышались гудки. Хаккетт потер спину.
— Чудесная женщина, — с мрачным видом заметил он.
Когда кабели, галогенные лампы, подставки и разнообразные приспособления заняли свои места в палатке, Дуглас в отчаянии почесал затылок и прокричал, глядя сверху вниз на дно колодца:
— Где же проклятый углерод-60, Сара?
Сара пожала плечами.
— Вытащи гранитную пробку, тогда узнаем.
— На это уйдет целая ночь, черт побери!
— Тогда не теряй времени, — спокойно ответила Сара. — Когда управишься, позвони. — Она пристегнула страховочный фал, поднялась по веревочной лестнице, достала телефон, предусмотрительно отошла в сторону и произнесла: — Рип? Ты еще тут?
— Сара!
Голос, хоть и звучал отдаленно, был сильный. Знакомый — однако, чтобы вспомнить его, Саре все же потребовалась секунда-другая. Голос волновал. И как будто успокаивал. Но она по опыту знала, что его обладателя стоит опасаться. Они провели вдвоем несколько ночей: предавались любви, а потом, лежа в постели, болтали обо всем на свете. Она прижималась щекой к его груди, прислушивалась к отзвукам его слов, к его дыханию… Следовало взять себя в руки. Отделаться от воспоминаний, чтобы не нервничать при новой встрече.
Она не ожидала, что Рип Торн позвонит ей.
— Как поживаешь?
Сара стояла внутри круга. За спиной у нее покоилась новая археологическая находка. А где-то под ногами лежало драгоценное углеродное образование. В Женеве рвал на себе волосы знаменитый антрополог лингвистики. Кто-то расхаживал с оружием на плече. Другие против чего-то выступали. Она накрепко привязала себя ко всему этому только для того, чтобы не думать о нем — человеке, безжалостно разбившем ей сердце. Как она могла поживать?
— У меня все отлично. — «Скотина!» —мысленно добавила Сара. — Давно прилетел? Ты ведь здесь, в Каире?
— Да, здесь, — ответил Торн умиротворенно. — Выступаю посредником при заключении сделки.
Посредником? Значит, помимо египетского правительства и корпорации «Рола» в операции участвует и третья сторона? Кто именно?
— Я думала, ты сразу приедешь сюда. — Ей ужасно не хотелось, чтобы Торн понял по ее голосу, будто она питает глупые иллюзии.
— Дела, малышка. Знаешь ведь, что такое дела.
Сара прекрасно знала. Особенно, как вел дела Торн. И арабское Объединение по индустриализации. Оказываясь в этом зловещем месте, ясно понимаешь, что означает фраза «военно-промышленный комплекс».
— Послушай, Сара, — произнес Торн. — Может, встретимся сегодня, а?
— Вряд ли получится…
— Почему? Я как раз освободился. Давай вместе поужинаем?
— Поужинаем?
Сара посмотрела на часы. Шесть тридцать.
— Ты ведь остановилась в «Найл-Хилтоне»? Я заеду за тобой, скажем, в восемь. Идет?
— Ладно.
— Буду ждать внизу.
— Хорошо.
Ничего хорошего в этом не было.
— И… Сара… Здорово, что ты тоже здесь.
К ушам Сары хлынула кровь, заглушая все многообразие звуков вокруг. Почему в ней не нашлось сил сказать обыкновенное «нет»? Как будто погрузившись в транс, она чувствовала себя круглой дурочкой, совершенно беспомощной и беззащитной.
Она убрала телефон. Вышла из синей палатки и залюбовалась румянцем угасающего дня. На древнем плато Гиза в л аствовал сфинкс. И был в ответе за все, что пряталось глубоко под землей.
Сара с опаской оглядела человекольва. Похоже, он появился на свет гораздо раньше, чем всем казалось. Каменное лицо… Ей вдруг почудилось, она смотрит на Торна. Какие секреты известны и тому и другому?
Они сидели, не спуская глаз с факс-аппарата. И ждали.
Длина сфинкса составляет двести сорок футов, ширина в плечах — тридцать восемь, высота — шестьдесят шесть. Скотт рассказывал о статуе товарищам, скрашивая тягостное ожидание. Человеческое лицо сфинкса побито временем, он повидал на своем веку немало бед. Его нос несколько сотен лет назад отстрелили, упражняясь, мамлюки [12]. Более серьезные поврежде ния нанесли сфинксу исламские фундаменталисты, разжегшие в 2005 году гражданскую войну. Землетрясение 2007 года стало для него очередным ударом, хотя все предыдущие катаклизмы почти не причинили сфинксу вреда. Казалось, он был создан для вечной жизни. Ведь сфинкс уже просуществовал тысячи лет.
Монументы Гизы таили в себе немало загадок.
Великие пирамиды располагались точно так же, как звезды в Поясе Ориона, — в 10 500 году до нашей эры пирамиды были точной проекцией трех звезд. Высота самой крупной усыпальницы — фараона Хеопса — достигала четырехсот шестидесяти одного фута, а длина стороны ее основания — семисот пятидесяти пяти. На сооружение пирамиды ушло два миллиона триста тысяч громадных каменных блоков, весил каждый из них примерно по две с половиной тонны. Блоки не скрепляли строительными растворами, они до сих пор удерживались на прежнем месте благодаря чрезвычайно точной подгонке.
Наружные стены пирамид были облицованы плитами белого известняка, их вершины покрывала сверкавшая на солнце медь. Такими увидел монументальные гробницы Абдулла Аль Мамун. Облицовку испещряли иероглифы. Манефон, первосвященник и секретарь египетских храмов при Птолемеях I и II, заявил, что эти надписи — работы Тота. С тех пор принято считать, будто Тот, древнеегипетский бог, создавший письменность, написал на Великой пирамиде 36 525 книг мудрости. Эта цифра совпадала с количеством дюймов в периметре Великой пирамиды. И дней в году — 365, 25.
Многие древние цивилизации принимали письмо за небесный дар.
Факс-аппарат наконец ожил, и, пока лист с текстом медленно выезжал в лоток, Скотт договорил:
— Набу, бог мудрости и покровитель писцов в аккадской мифологии, верил в созидательную силу священного слова. Согласно китайской легенде, письмо человеку принес четырехглазый дракон. В Египте, Китае и у майя люди, умевшие писать, причислялись к высшему сословию. Египетская система иероглифов появилась практически из ниоткуда и была настолько продуманной и четкой, что лингвисты склоняются к мнению, будто ее создал один человек.
Минуту спустя один человек заговорил с ними — египетский бог Тот, откуда-то из гробницы, при помощи белого листа факсимильной бумаги и чернил. С переводом Скотт справился быстро. Но это не особенно помогло — загадок лишь добавилось:
Я — Тот, владыка справедливости и правды,
Сужу от имени богов,
Судья словам — их сущность,
Слова их торжествуют над свирепством.
Неужели именно это место разыскивал фараон Хеопс? Тайную камеру, в которой спрятаны «Книги Тота»? Хранилище святой мудрости, ключ к расшифровке языка богов?
Где-то за огромной гранитной пробкой таились ответы, Скотт не сомневался.
ЯМР-спектроскопия. Первые показатели.
— Может, кто-нибудь еще из участников разговора забыл представиться? — настороженно спросила геолог.
Все остальные весьма неохотно назвали имена.
— Слава богу, я вроде бы не ругалась, — сказала Сара. — Итак, я стою перед гранитной плитой. В ширину она четыре фута, в длину примерно около шести. Очень надеюсь, что такая здесь одна. Края покрыты чем-то странным… Похоже на соль.
— Соль?
Скотт оживился.
— Когда Аль Мамун проник в пирамидную камеру, то увидел на ее стенах полудюймовый слой соли. Для чего там соль — никто не знает.
Сара продолжила:
— Если я не ошибаюсь, туннель был выкопан в коренной подстилающей породе и облицован огромными известняковыми кольцами. Вес каждого… гм… примерно сотня тонн. По качеству работ туннель напоминает два храма перед сфинксом, но там колоды поувесистее — тонн по двести.
— Не верится! — изумленно воскликнул Мейтсон. Остальные никак не выразили удивления. — Даже в наши дни существует всего четыре подъемных крана в мире, которым по силам такой груз.
— И то лишь на поверхности, — подчеркнула Сара на другом конце провода. — А как они ворочали эти громадины под землей?
Скотт, задумавшись, взял из высившейся на столе горы кристаллик С-60. Его мысли заработали в ином направлении. Вырезанные на поверхности камней строки были не клинописные, хоть некоторые из знаков и сочетали клинообразные черточки. Другие походили на пиктограммы, третьи напоминали иероглифы. Объединяла их всех искусность исполнения и, пожалуй, красота изгибов, которую так и хотелось назвать саблевидной. Да-да, многие элементы загадочных символов были похожи на изогнутые сабельки. Или полумесяцы.
Следовало создать каталог, распределить знаки по группам и попытаться из отдельных кусков составить последовательный текст. Скотт поставил осколок на ребро, и тут его осенило.
— Вертикально стоящий камень…— пробормотал он.
Хаккетт заинтересовался:
— Что?
— Археологи называют их стелами или стоящими камнями. Один такой высится перед сфинксом. На них надписи или рельефные изображения. При раскопках стелы часто здорово помогают. Большинство монументов в Гизе известны своей бессловесностью. Этот туннель, похоже, не исключение. Иногда стелу устанавливали у входа в сооружение. — Он повысил голос. — Сара?
— Да?
— Осторожнее работайте кирками. Где-нибудь в земле, возможно, хранится камень…
— Футов пять в длину? — перебила его Сара. — В форме иглы?
— Да…— нерешительно ответил Скотт.
— Мы уже нашли его.
— На нем что-нибудь написано?
— Да, совсем немного.
Снотт напрягся.
— Я должен взглянуть на этот текст.
Послышались гудки.
— Мне звонят по другой линии. Подождете? Спасибо.
Телефон замолк. Скотт обменялся взглядами с притихшими товарищами. Оставалось, затаив дыхание, считать мгновения.
— Алло? Вы слушаете?
— Да, Сара, нельзя ли…
— Извините, у меня важный разговор. — Голос звучал встревоженно. — Мы сделаем с надписи снимок и пришлем вам его по факсу. Было приятно пообщаться. До свидания.
Секунду спустя послышались гудки. Хаккетт потер спину.
— Чудесная женщина, — с мрачным видом заметил он.
Когда кабели, галогенные лампы, подставки и разнообразные приспособления заняли свои места в палатке, Дуглас в отчаянии почесал затылок и прокричал, глядя сверху вниз на дно колодца:
— Где же проклятый углерод-60, Сара?
Сара пожала плечами.
— Вытащи гранитную пробку, тогда узнаем.
— На это уйдет целая ночь, черт побери!
— Тогда не теряй времени, — спокойно ответила Сара. — Когда управишься, позвони. — Она пристегнула страховочный фал, поднялась по веревочной лестнице, достала телефон, предусмотрительно отошла в сторону и произнесла: — Рип? Ты еще тут?
— Сара!
Голос, хоть и звучал отдаленно, был сильный. Знакомый — однако, чтобы вспомнить его, Саре все же потребовалась секунда-другая. Голос волновал. И как будто успокаивал. Но она по опыту знала, что его обладателя стоит опасаться. Они провели вдвоем несколько ночей: предавались любви, а потом, лежа в постели, болтали обо всем на свете. Она прижималась щекой к его груди, прислушивалась к отзвукам его слов, к его дыханию… Следовало взять себя в руки. Отделаться от воспоминаний, чтобы не нервничать при новой встрече.
Она не ожидала, что Рип Торн позвонит ей.
— Как поживаешь?
Сара стояла внутри круга. За спиной у нее покоилась новая археологическая находка. А где-то под ногами лежало драгоценное углеродное образование. В Женеве рвал на себе волосы знаменитый антрополог лингвистики. Кто-то расхаживал с оружием на плече. Другие против чего-то выступали. Она накрепко привязала себя ко всему этому только для того, чтобы не думать о нем — человеке, безжалостно разбившем ей сердце. Как она могла поживать?
— У меня все отлично. — «Скотина!» —мысленно добавила Сара. — Давно прилетел? Ты ведь здесь, в Каире?
— Да, здесь, — ответил Торн умиротворенно. — Выступаю посредником при заключении сделки.
Посредником? Значит, помимо египетского правительства и корпорации «Рола» в операции участвует и третья сторона? Кто именно?
— Я думала, ты сразу приедешь сюда. — Ей ужасно не хотелось, чтобы Торн понял по ее голосу, будто она питает глупые иллюзии.
— Дела, малышка. Знаешь ведь, что такое дела.
Сара прекрасно знала. Особенно, как вел дела Торн. И арабское Объединение по индустриализации. Оказываясь в этом зловещем месте, ясно понимаешь, что означает фраза «военно-промышленный комплекс».
— Послушай, Сара, — произнес Торн. — Может, встретимся сегодня, а?
— Вряд ли получится…
— Почему? Я как раз освободился. Давай вместе поужинаем?
— Поужинаем?
Сара посмотрела на часы. Шесть тридцать.
— Ты ведь остановилась в «Найл-Хилтоне»? Я заеду за тобой, скажем, в восемь. Идет?
— Ладно.
— Буду ждать внизу.
— Хорошо.
Ничего хорошего в этом не было.
— И… Сара… Здорово, что ты тоже здесь.
К ушам Сары хлынула кровь, заглушая все многообразие звуков вокруг. Почему в ней не нашлось сил сказать обыкновенное «нет»? Как будто погрузившись в транс, она чувствовала себя круглой дурочкой, совершенно беспомощной и беззащитной.
Она убрала телефон. Вышла из синей палатки и залюбовалась румянцем угасающего дня. На древнем плато Гиза в л аствовал сфинкс. И был в ответе за все, что пряталось глубоко под землей.
Сара с опаской оглядела человекольва. Похоже, он появился на свет гораздо раньше, чем всем казалось. Каменное лицо… Ей вдруг почудилось, она смотрит на Торна. Какие секреты известны и тому и другому?
Они сидели, не спуская глаз с факс-аппарата. И ждали.
Длина сфинкса составляет двести сорок футов, ширина в плечах — тридцать восемь, высота — шестьдесят шесть. Скотт рассказывал о статуе товарищам, скрашивая тягостное ожидание. Человеческое лицо сфинкса побито временем, он повидал на своем веку немало бед. Его нос несколько сотен лет назад отстрелили, упражняясь, мамлюки [12]. Более серьезные поврежде ния нанесли сфинксу исламские фундаменталисты, разжегшие в 2005 году гражданскую войну. Землетрясение 2007 года стало для него очередным ударом, хотя все предыдущие катаклизмы почти не причинили сфинксу вреда. Казалось, он был создан для вечной жизни. Ведь сфинкс уже просуществовал тысячи лет.
Монументы Гизы таили в себе немало загадок.
Великие пирамиды располагались точно так же, как звезды в Поясе Ориона, — в 10 500 году до нашей эры пирамиды были точной проекцией трех звезд. Высота самой крупной усыпальницы — фараона Хеопса — достигала четырехсот шестидесяти одного фута, а длина стороны ее основания — семисот пятидесяти пяти. На сооружение пирамиды ушло два миллиона триста тысяч громадных каменных блоков, весил каждый из них примерно по две с половиной тонны. Блоки не скрепляли строительными растворами, они до сих пор удерживались на прежнем месте благодаря чрезвычайно точной подгонке.
Наружные стены пирамид были облицованы плитами белого известняка, их вершины покрывала сверкавшая на солнце медь. Такими увидел монументальные гробницы Абдулла Аль Мамун. Облицовку испещряли иероглифы. Манефон, первосвященник и секретарь египетских храмов при Птолемеях I и II, заявил, что эти надписи — работы Тота. С тех пор принято считать, будто Тот, древнеегипетский бог, создавший письменность, написал на Великой пирамиде 36 525 книг мудрости. Эта цифра совпадала с количеством дюймов в периметре Великой пирамиды. И дней в году — 365, 25.
Многие древние цивилизации принимали письмо за небесный дар.
Факс-аппарат наконец ожил, и, пока лист с текстом медленно выезжал в лоток, Скотт договорил:
— Набу, бог мудрости и покровитель писцов в аккадской мифологии, верил в созидательную силу священного слова. Согласно китайской легенде, письмо человеку принес четырехглазый дракон. В Египте, Китае и у майя люди, умевшие писать, причислялись к высшему сословию. Египетская система иероглифов появилась практически из ниоткуда и была настолько продуманной и четкой, что лингвисты склоняются к мнению, будто ее создал один человек.
Минуту спустя один человек заговорил с ними — египетский бог Тот, откуда-то из гробницы, при помощи белого листа факсимильной бумаги и чернил. С переводом Скотт справился быстро. Но это не особенно помогло — загадок лишь добавилось:
Я — Тот, владыка справедливости и правды,
Сужу от имени богов,
Судья словам — их сущность,
Слова их торжествуют над свирепством.
Неужели именно это место разыскивал фараон Хеопс? Тайную камеру, в которой спрятаны «Книги Тота»? Хранилище святой мудрости, ключ к расшифровке языка богов?
Где-то за огромной гранитной пробкой таились ответы, Скотт не сомневался.
ЯМР-спектроскопия. Первые показатели.
17.32
— Слово алхимия произошло от египетского иероглифа «хми», которым обозначали Египет — место, где, возможно, и появилась алхимия.
Антрополог лингвистики Ричард Скотт с какими только науками не сталкивался. Не соприкасался лишь с химией. Пока Хаккетт изучал результаты химического анализа С-60, Скотт терпеливо ждал.
Новэмбер выпила кофе и съела бутерброд, удалившись в небольшую кухоньку, которая располагалась в стороне от мощного лазерного оборудования, исследовавшего кристалл углерода-60.
Скотт уяснил единственное: С-60 был желто-коричневым. А эти камни отливали голубым. Почему?
— С примесями.
Хаккетт перевернул страницу, продолжая сосредоточенно изучать столбцы цифр.
— С какими?
Пирс с той же сосредоточенностью наблюдал сквозь стеклянную стену за тарелкой с бутербродами, красовавшейся на кухне перед Новэмбер.
Хаккетт узнал одного из проходивших мимо химиков — весьма странного на вид парня. Их называли «углеродной компанией» : Хокса, Лью, Ридли и Моргана. Все четверо были специалистами в области органической химии и работали на корпорацию «Рола». Каждый их них окончил заведение типа техасского университета Раиса — именно там в 1985 году Крото и Смолли впервые создали С-60. Углерод для четверки химиков был все равно что воздух.
Разговаривали они в основном на научном сленге. Хаккетт, очевидно, все понимал, так как неожиданно вступил с ними в спор.
— Разговор не об обычных примесях, а о характерных углеродных образованиях, целенаправленно созданных в структуре кристалла. О графитовых прожилках в алмазе. Это рубидиевый фуллерен — материал со сверхвысокой проводимостью. — Он забормотал что-то совсем непонятное. — Рубидий и С-60… Секундочку… Rb2CSC60. Под воздействием воздуха соединение разрушается. Для него нормальная температура — что-то около тридцати по шкале Кельвина. Азот при восемнадцати градусах по Кельвину, то есть минус двухсот пятидесяти пяти и пятнадцати сотых по Цельсию, превращается в жидкость.
— Почему же тогда рубидиевый фуллерен уцелел? — спросила поставившая пустую тарелку на место и вернувшаяся Новэмбер.
— Он внутри алмаза. Не взаимодействует с воздухом.
— Именно поэтому каждый раз, когда я к нему прикасаюсь, у меня покалывает в пальцах? — спросил Скотт. — Или это от волнения?
— С-60, — ответил Хаккетт, — материал фотопроводимый. Сейчас он, по-видимому, реагирует на сияние лабораторных ламп, но поскольку вы стоите на полу… Эй, может, попросить, чтобы вам принесли изолирующий коврик? Невероятно. — Он помахал бумагами. — С-60 так устроен, что позволяет электронам … Гм… световые компьютеры… Не обратиться ли за помощью к Микеле?
Скотт, понятия не имевший, кто такая Микела, повернул голову.
— А где Ральф?
Пирс, устремившийся в сторону кухни, махнул рукой.
— Наверху с Дауэром. Составляет план экспедиции.
Скотт взял тряпку и стер все, что было написано на большой белой доске.
— Ведь это больше никому не понадобится? — пробормотал Скотт, не обращаясь ни к кому в отдельности.
— Не понадобится, — ответил Хаккетт, вновь сосредоточивая внимание на результатах анализа. — При ЯМР-спектроскопии молекулы не растягиваются, не разрушаются, не повреждаются. Атомы исследуются внутри молекулы. На атом существенное влияние оказывают соседи. Только в этом состоянии он ведет себя как обычно. ЯМР-спектроскопия позволяет точно определить, что представляет собой атом в составе молекулы и с какими атомами взаимодействует.
— Понятно, — сказала Новэмбер, хоть весь вид ее говорил о том, что ей практически ничего не понятно.
— Но самое главное, — продолжил Хаккетт, — спин — собственно момент количества движения микрочастицы, он имеет квантовую природу и не связан с движением частицы как целого. Электрон меняет спин при переходе в другое энергетическое состояние. Исследованием переходов между магнитными энергетическими уровнями атомных ядер, вызываемых радиочастотным излучением, и занимается ЯМР-спектроскопия. Вот только с углеродом дело обстоит сложнее: за ним перемен состояния не наблюдается.
— Как же его изучают?
— Из каждого правила есть исключение. Существует такой изотоп — углерод-13, его частицы переходят-таки из одного состояния в другое. При создании С-60 непременно нужен С-13 — проконтролировать процесс возможно только с ним. По сути, С-60… это С-13.
— Логично, — согласился Скотт.
— Вы понимаете, что я пытаюсь объяснить?
— Разумеется, — кивнул Скотт. — Изотоп в переводе с греческого — «место». С-13 — все равно что любая другая разновидность углерода. Тот же самый углерод.
— Суть в том, — воскликнул Хаккетт взволнованно, — что создатели С-60, кем бы они ни оказались, сначала должны были получить ту, иную разновидность углерода. Значит, у них имелось соответствующее оборудование. Эти камни — не природное образование. Их сделал человек.
— Занятно, — пробормотала Новэмбер.
— Занятно? Занятно?.. Не занятно, а грандиозно! Камни, покрытые надписями, находят на глубине в целую милю, под водой, — произнес Хаккетт с чувством. — Создатели этого чуда — определенно люди высокоразвитые, знавшие толк в квантовой физике и молекулярной инженерии. Их цивилизация — мы до нее пока не дотягиваем — погибла. Если об этом задуматься, ужас берет.
Он заглянул внутрь гигантского спектрометра.
— Для изучения подобных камушков нам требуется сверхсовременное оборудование — вершина человеческих достижений.
— И сказал Господь: « Да будет свет », — провозгласил Пирс.
Скотт на миг задумался.
— Язык, — произнес он. — Прежде чем сказать: «Да будет свет», Господу следовало изобрести язык. Свет появился потом. В начале было Слово.
Хаккетт явно пришел в замешательство.
— О чем это вы?
— Свет и язык. О них даже Библия говорит в первую очередь. Особое внимание им уделяется и во многих древних мифах. Что мы имеем? Солнце и язык Атлантиды. Первый из известных человечеству. — Скотт вздохнул и снова посмотрел на камни. — Похоже, его создатель хотел, чтобы этот язык был ясен и людям из будущего.
Никто не понял, что он имеет в виду.
Скотт пояснил:
— В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году Томас А. Себеок решал в Управлении по утилизации ядерных отходов вопрос, поставленный Комиссией США по ядерному регулированию.
— Какой вопрос?
— Для захоронения ядерных отходов выбрали несколько пустынь. Им грозило на целых десять тысяч лет стать радиоактивными. Но как предупредить потомков или, скажем, инопланетян о том, что там-то и там-то появляться не следует? Себеок без раздумий отверг идею о записи на магнитофонную пленку и все прочее, для чего потребовалась бы электроэнергия, равно как и любого рода идеограммы, столь широко распространенные в наши дни. Вроде изображения мужчины или женщины на дверях общественных туалетов.
— И что же он придумал? Изобрел более совершенный язык? — полюбопытствовал Пирс.
— Не угадали. Язык со временем видоизменяется, а нынешнее сообщество может быть вмиг уничтожено глобальным стихийным бедствием. Себеок вспомнил о мифах и табу.
— Что?
— О религии, — кратко пояснил Скотт. — Язык сам по себе бесполезен. Общественные же запреты имеют власть над десятками поколений. В общем, Себеок предложил создать своего рода духовенство — сообщество ученых, антропологов, лингвистов и психологов, в задачи которых входило бы изобретать мифы и легенды об опасности зараженных пустынь.
— Знаете, на какую вы меня натолкнули мысль? — спросил пришедший в сильное волнение Пирс.
— Догадываюсь. Для того я об этом и заговорил, — ответил Скотт.
— Языки ранних цивилизаций — наиболее сложные из известных в истории. Властвовали над любым языком священнослужители. Так было в Китае, в Вавилоне, у майя, в Египте. Духовенство всегда в ответе за слово.
— Моя основная задача — определить, как эти люди мыслили, — сказал Скотт. — Если я с ней не справлюсь, тогда надписи останутся для нас загадкой. По структуре языка можно узнать, что собой представляла целая цивилизация. Не исключено, что этот язык основывался на холистическом принципе.
— Что-что?
— Возьмем, к примеру, нашу систему. В слове «столы» буква «ы» означает, что столов несколько. Только и всего. Сама по себе «ы» не имеет к множественному числу никакого отношения. «С» не какая-то часть собаки, допустим, нога, а дар — не разновидность жара. И хоть если прочитать «жар» наоборот, то получится «раж», жар и раж — совершенно разные понятия. Язык же людей, которые вырезали надписи на камнях, может базироваться именно на такой логике, то есть состоять из логограмм, — пояснил Скотт. — Некоторые языки — точное отражение человеческой речи. — Он схватил ручку и лист бумаги. — В то время как английский — полная неразбериха. Один и тот же звук неизвестно почему у нас может быть передан тремя разными способами. Впрочем, логограммы мы тоже используем — цифры и кое-какие обозначения. Семерка у нас не семь наклонных черточек, а всем известный значок — 7. А в линейном письме Б каждому символу соответствовал слог. К примеру, «семь-я». Два слога, два символа.
Скотт сделал шаг назад, в задумчивости оглядел разложенные на столе камни.
— Языковая семья, — произнес он. — Точно. Сначала попытаемся определить, к какой семье этот язык относится.
— Что вы задумали? — спросил Хаккетт, когда Скотт принялся чертить на доске таблицу. — Вспомнили про комплексную систему адаптации в действии?
Он сидел, положив ноги на край стола, и подбрасывал в воздух один из кристаллов.
Скотт начертил таблицу и, к большому изумлению Новэмбер, вписал в нее множество странных слов.
— Ч… Чукотско… что?
— Чукотско-камчатская, — сказал Скотт. — Языковая семья. Группы генетически родственных, возникших от одного предка языков объединяют в так называемые семьи. Развиваются они совершенно по-разному и со временем порой довольно сильно изменяются.
— Каждый язык усовершенствуется, становится все чище и понятнее.
— Не совсем так, — спокойно возразил Хаккетт.
Скотт резко повернул голову и с любопытством посмотрел на физика.
— Верно. Но что конкретно вы имеете в виду?
Хаккетт поймал летящий вниз кристалл и вернул его на место.
— Когда вы были ребенком, какой предпочитали формат: «Бетамакс» или «VHS»?
— «Бетамакс», — не задумываясь, ответил Скотт.
— О чем это они? — озадаченно спросила Новэмбер.
— О форматах видеокассет, — пояснил Пирс, тоже сбитый с толку.
— Что такое видеокассета?
Пирс кратко рассказал Новэмбер о видеомагнитофонах, и та погрузилась в раздумья. Пирс до сих пор скорбел о DVD — чудесных потомках видеокассет.
— Прекрасно, — сказал Хаккетт. — А почему «Бетамакс» вас устраивал больше?
— Чище звук, четче изображение…
— А дома у вас какой был магнитофон?
— «VHS», — признался Скотт настороженно, чувствуя, что вот-вот попадется в ловушку.
— Почему?
— Они стоили дешевле.
— Какой же, по-вашему, формат преобладал на рынке?
— «VHS».
— Именно, — подтвердил Хаккетт, криво улыбаясь. — Вот это я и хотел подчеркнуть. Усовершенствованное вовсе не означает эволюционное.
— При чем здесь видеомагнитофоны? — проворчал Пирс. — Какое отношение они имеют к языку?
— И то и другое наглядно демонстрирует саму суть комплексной системы адаптации.
— Замечательно! Теперь все поняли, что видеомагнитофон — сложная штука.
— Нет, нет, нет! — не унимался Хаккетт. — Между сложностью и комплексной адаптацией большая разница. Главное — адаптация. Способность того или иного явления вписаться в определенные условия. В споре «Бетамакс» — «VHS» выигрывает «VHS», — обществу по душе его цена. — Вдруг он заговорил совсем о другом: — Хорошо. Еще один пример. Почему народу полюбились машины, работавшие на бензине, хоть он и был дорогим и засорял атмосферу? Тут дело не в приемлемой цене, так ведь? Ответ простой: ящур. Паровые автомобили заправляли лишь на поилках, но лошади вдруг стали повально заболевать ящуром, поэтому их вместе с поилками поспешно убрали из городов. Что у людей осталось? Автомобили, работавшие на бензине. Общество приняло его и вскоре к нему привыкло. — Он привел третий пример. — Возьмем отдельную снежинку. Красивая, замысловатая. Во взаимодействии с себе подобными снежинка — явление комплексное. Можно ли предсказать, в каком месте с горы сойдет лавина?
— Вам известен какой-то секрет?
— Естественно, нет. Лавина сходит, и ты поглощен хаосом. Что я в состоянии рассчитать, так это только как выбраться из хаоса, Боб. Выход есть из любого кошмара, в противном случае мы с вами не собрались бы сейчас здесь.
Хаккетт выпрямил спину.
— Представь себе Боб, что ты живешь сотню тысяч лет назад и придумываешь чудесный язык. Тебе хочется, чтобы на нем заговорила и Новэмбер. И вот ты решаешь…— Он осмотрелся, ища подходящий пример. — Ага, стул. Решаешь, что стул будет обозначаться «стулом». Однако Новэмбер так его не называет. Для нее это «уг»… Почему?
— Потому что ей не хватает ума?
— Простите? — вскинулась Новэмбер.
— Нет, ума у нее достаточно. Но она влюблена.
— Я?
— Только не в тебя, Боб.
— Это еще почему?
— Новэмбер влюблена в потрясающего примата, — объяснил Хаккетт. — Не в какого-нибудь там задохлика. В красавца. Силача. Само собой, способного обеспечить семью. А какой у него славный зад, видали? Итак, Новэмбер с приматом сходится. И общается только с ним. А он называет стул «уг». Потому что, если честно… Это ему недостает мозгов.
— Отлично.
— Слушайте дальше. Значит, они оба называют стул «уг». Уже двое против одного. Вскоре у них появляются дети, для которых стулья тоже уги. Проходит какое-то время, и этим словом пользуются все вокруг.
Скотт закончил писать на доске. Улыбаясь, взглянул на Пирса.
— По-вашему, это тоже прогресс? — спросил Хаккетт.
— Вы молодец, профессор, — сердечно произнес Скотт.
— Спасибо, — пробормотал Хаккетт. — Комплексность, — он провел рукой по волосам, — разгадка многих тайн. — Его взгляд остановился на груде голубоватых камней на столе. — Выход из хаоса.
Выходом из хаоса было и достижение сэра Уильяма Джонса, английского лингвиста, проживавшего в 1786 году в Калькутте. Изучая языки, он обратил внимание на то, что в греческом, латыни, санскрите, персидском и готском есть похожие слова и грамматические правила. Языки объединили в одну группу и назвали индоевропейской семьей.
В 1991 году Луиджи Кавалли-Сфорца предпринял попытку сравнить данные молекулярной генетики с лингвистическими показателями. Выяснилось, что родословное древо, созданное на основании генетических исследований, соответствует языковому родословному древу.
В некотором смысле, да, Хаккетт был прав. Может, Скотт и в самом деле исследовал не что иное, как комплексность. А она служила разгадкой тайн.
— Развитие языка обусловлено четырьмя основными факторами, — продолжил Скотт. — Во-первых, началом переселения африканцев в другие части земли. Во-вторых, появлением сельского хозяйства. Представим, что у фермера Боба есть земля и семейство. Его дела идут прекрасно. Ферма разрастается. Рождаются дети. Проходит пара веков, и это уже целая деревня. Слишком крупная, поэтому половина от нее отпочковывается и переселяется в другое место, а со временем теряет связь с великим прапрадедом. Так образовались языки банту. Бенуэконголезская языковая группа. В других местах, например в Турции или Курдистане, разделению языков способствовало кочевничество.
Антрополог лингвистики Ричард Скотт с какими только науками не сталкивался. Не соприкасался лишь с химией. Пока Хаккетт изучал результаты химического анализа С-60, Скотт терпеливо ждал.
Новэмбер выпила кофе и съела бутерброд, удалившись в небольшую кухоньку, которая располагалась в стороне от мощного лазерного оборудования, исследовавшего кристалл углерода-60.
Скотт уяснил единственное: С-60 был желто-коричневым. А эти камни отливали голубым. Почему?
— С примесями.
Хаккетт перевернул страницу, продолжая сосредоточенно изучать столбцы цифр.
— С какими?
Пирс с той же сосредоточенностью наблюдал сквозь стеклянную стену за тарелкой с бутербродами, красовавшейся на кухне перед Новэмбер.
Хаккетт узнал одного из проходивших мимо химиков — весьма странного на вид парня. Их называли «углеродной компанией» : Хокса, Лью, Ридли и Моргана. Все четверо были специалистами в области органической химии и работали на корпорацию «Рола». Каждый их них окончил заведение типа техасского университета Раиса — именно там в 1985 году Крото и Смолли впервые создали С-60. Углерод для четверки химиков был все равно что воздух.
Разговаривали они в основном на научном сленге. Хаккетт, очевидно, все понимал, так как неожиданно вступил с ними в спор.
— Разговор не об обычных примесях, а о характерных углеродных образованиях, целенаправленно созданных в структуре кристалла. О графитовых прожилках в алмазе. Это рубидиевый фуллерен — материал со сверхвысокой проводимостью. — Он забормотал что-то совсем непонятное. — Рубидий и С-60… Секундочку… Rb2CSC60. Под воздействием воздуха соединение разрушается. Для него нормальная температура — что-то около тридцати по шкале Кельвина. Азот при восемнадцати градусах по Кельвину, то есть минус двухсот пятидесяти пяти и пятнадцати сотых по Цельсию, превращается в жидкость.
— Почему же тогда рубидиевый фуллерен уцелел? — спросила поставившая пустую тарелку на место и вернувшаяся Новэмбер.
— Он внутри алмаза. Не взаимодействует с воздухом.
— Именно поэтому каждый раз, когда я к нему прикасаюсь, у меня покалывает в пальцах? — спросил Скотт. — Или это от волнения?
— С-60, — ответил Хаккетт, — материал фотопроводимый. Сейчас он, по-видимому, реагирует на сияние лабораторных ламп, но поскольку вы стоите на полу… Эй, может, попросить, чтобы вам принесли изолирующий коврик? Невероятно. — Он помахал бумагами. — С-60 так устроен, что позволяет электронам … Гм… световые компьютеры… Не обратиться ли за помощью к Микеле?
Скотт, понятия не имевший, кто такая Микела, повернул голову.
— А где Ральф?
Пирс, устремившийся в сторону кухни, махнул рукой.
— Наверху с Дауэром. Составляет план экспедиции.
Скотт взял тряпку и стер все, что было написано на большой белой доске.
— Ведь это больше никому не понадобится? — пробормотал Скотт, не обращаясь ни к кому в отдельности.
— Не понадобится, — ответил Хаккетт, вновь сосредоточивая внимание на результатах анализа. — При ЯМР-спектроскопии молекулы не растягиваются, не разрушаются, не повреждаются. Атомы исследуются внутри молекулы. На атом существенное влияние оказывают соседи. Только в этом состоянии он ведет себя как обычно. ЯМР-спектроскопия позволяет точно определить, что представляет собой атом в составе молекулы и с какими атомами взаимодействует.
— Понятно, — сказала Новэмбер, хоть весь вид ее говорил о том, что ей практически ничего не понятно.
— Но самое главное, — продолжил Хаккетт, — спин — собственно момент количества движения микрочастицы, он имеет квантовую природу и не связан с движением частицы как целого. Электрон меняет спин при переходе в другое энергетическое состояние. Исследованием переходов между магнитными энергетическими уровнями атомных ядер, вызываемых радиочастотным излучением, и занимается ЯМР-спектроскопия. Вот только с углеродом дело обстоит сложнее: за ним перемен состояния не наблюдается.
— Как же его изучают?
— Из каждого правила есть исключение. Существует такой изотоп — углерод-13, его частицы переходят-таки из одного состояния в другое. При создании С-60 непременно нужен С-13 — проконтролировать процесс возможно только с ним. По сути, С-60… это С-13.
— Логично, — согласился Скотт.
— Вы понимаете, что я пытаюсь объяснить?
— Разумеется, — кивнул Скотт. — Изотоп в переводе с греческого — «место». С-13 — все равно что любая другая разновидность углерода. Тот же самый углерод.
— Суть в том, — воскликнул Хаккетт взволнованно, — что создатели С-60, кем бы они ни оказались, сначала должны были получить ту, иную разновидность углерода. Значит, у них имелось соответствующее оборудование. Эти камни — не природное образование. Их сделал человек.
— Занятно, — пробормотала Новэмбер.
— Занятно? Занятно?.. Не занятно, а грандиозно! Камни, покрытые надписями, находят на глубине в целую милю, под водой, — произнес Хаккетт с чувством. — Создатели этого чуда — определенно люди высокоразвитые, знавшие толк в квантовой физике и молекулярной инженерии. Их цивилизация — мы до нее пока не дотягиваем — погибла. Если об этом задуматься, ужас берет.
Он заглянул внутрь гигантского спектрометра.
— Для изучения подобных камушков нам требуется сверхсовременное оборудование — вершина человеческих достижений.
— И сказал Господь: « Да будет свет », — провозгласил Пирс.
Скотт на миг задумался.
— Язык, — произнес он. — Прежде чем сказать: «Да будет свет», Господу следовало изобрести язык. Свет появился потом. В начале было Слово.
Хаккетт явно пришел в замешательство.
— О чем это вы?
— Свет и язык. О них даже Библия говорит в первую очередь. Особое внимание им уделяется и во многих древних мифах. Что мы имеем? Солнце и язык Атлантиды. Первый из известных человечеству. — Скотт вздохнул и снова посмотрел на камни. — Похоже, его создатель хотел, чтобы этот язык был ясен и людям из будущего.
Никто не понял, что он имеет в виду.
Скотт пояснил:
— В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году Томас А. Себеок решал в Управлении по утилизации ядерных отходов вопрос, поставленный Комиссией США по ядерному регулированию.
— Какой вопрос?
— Для захоронения ядерных отходов выбрали несколько пустынь. Им грозило на целых десять тысяч лет стать радиоактивными. Но как предупредить потомков или, скажем, инопланетян о том, что там-то и там-то появляться не следует? Себеок без раздумий отверг идею о записи на магнитофонную пленку и все прочее, для чего потребовалась бы электроэнергия, равно как и любого рода идеограммы, столь широко распространенные в наши дни. Вроде изображения мужчины или женщины на дверях общественных туалетов.
— И что же он придумал? Изобрел более совершенный язык? — полюбопытствовал Пирс.
— Не угадали. Язык со временем видоизменяется, а нынешнее сообщество может быть вмиг уничтожено глобальным стихийным бедствием. Себеок вспомнил о мифах и табу.
— Что?
— О религии, — кратко пояснил Скотт. — Язык сам по себе бесполезен. Общественные же запреты имеют власть над десятками поколений. В общем, Себеок предложил создать своего рода духовенство — сообщество ученых, антропологов, лингвистов и психологов, в задачи которых входило бы изобретать мифы и легенды об опасности зараженных пустынь.
— Знаете, на какую вы меня натолкнули мысль? — спросил пришедший в сильное волнение Пирс.
— Догадываюсь. Для того я об этом и заговорил, — ответил Скотт.
— Языки ранних цивилизаций — наиболее сложные из известных в истории. Властвовали над любым языком священнослужители. Так было в Китае, в Вавилоне, у майя, в Египте. Духовенство всегда в ответе за слово.
— Моя основная задача — определить, как эти люди мыслили, — сказал Скотт. — Если я с ней не справлюсь, тогда надписи останутся для нас загадкой. По структуре языка можно узнать, что собой представляла целая цивилизация. Не исключено, что этот язык основывался на холистическом принципе.
— Что-что?
— Возьмем, к примеру, нашу систему. В слове «столы» буква «ы» означает, что столов несколько. Только и всего. Сама по себе «ы» не имеет к множественному числу никакого отношения. «С» не какая-то часть собаки, допустим, нога, а дар — не разновидность жара. И хоть если прочитать «жар» наоборот, то получится «раж», жар и раж — совершенно разные понятия. Язык же людей, которые вырезали надписи на камнях, может базироваться именно на такой логике, то есть состоять из логограмм, — пояснил Скотт. — Некоторые языки — точное отражение человеческой речи. — Он схватил ручку и лист бумаги. — В то время как английский — полная неразбериха. Один и тот же звук неизвестно почему у нас может быть передан тремя разными способами. Впрочем, логограммы мы тоже используем — цифры и кое-какие обозначения. Семерка у нас не семь наклонных черточек, а всем известный значок — 7. А в линейном письме Б каждому символу соответствовал слог. К примеру, «семь-я». Два слога, два символа.
Скотт сделал шаг назад, в задумчивости оглядел разложенные на столе камни.
— Языковая семья, — произнес он. — Точно. Сначала попытаемся определить, к какой семье этот язык относится.
— Что вы задумали? — спросил Хаккетт, когда Скотт принялся чертить на доске таблицу. — Вспомнили про комплексную систему адаптации в действии?
Он сидел, положив ноги на край стола, и подбрасывал в воздух один из кристаллов.
Скотт начертил таблицу и, к большому изумлению Новэмбер, вписал в нее множество странных слов.
— Ч… Чукотско… что?
— Чукотско-камчатская, — сказал Скотт. — Языковая семья. Группы генетически родственных, возникших от одного предка языков объединяют в так называемые семьи. Развиваются они совершенно по-разному и со временем порой довольно сильно изменяются.
— Каждый язык усовершенствуется, становится все чище и понятнее.
— Не совсем так, — спокойно возразил Хаккетт.
Скотт резко повернул голову и с любопытством посмотрел на физика.
— Верно. Но что конкретно вы имеете в виду?
Хаккетт поймал летящий вниз кристалл и вернул его на место.
— Когда вы были ребенком, какой предпочитали формат: «Бетамакс» или «VHS»?
— «Бетамакс», — не задумываясь, ответил Скотт.
— О чем это они? — озадаченно спросила Новэмбер.
— О форматах видеокассет, — пояснил Пирс, тоже сбитый с толку.
— Что такое видеокассета?
Пирс кратко рассказал Новэмбер о видеомагнитофонах, и та погрузилась в раздумья. Пирс до сих пор скорбел о DVD — чудесных потомках видеокассет.
— Прекрасно, — сказал Хаккетт. — А почему «Бетамакс» вас устраивал больше?
— Чище звук, четче изображение…
— А дома у вас какой был магнитофон?
— «VHS», — признался Скотт настороженно, чувствуя, что вот-вот попадется в ловушку.
— Почему?
— Они стоили дешевле.
— Какой же, по-вашему, формат преобладал на рынке?
— «VHS».
— Именно, — подтвердил Хаккетт, криво улыбаясь. — Вот это я и хотел подчеркнуть. Усовершенствованное вовсе не означает эволюционное.
— При чем здесь видеомагнитофоны? — проворчал Пирс. — Какое отношение они имеют к языку?
— И то и другое наглядно демонстрирует саму суть комплексной системы адаптации.
— Замечательно! Теперь все поняли, что видеомагнитофон — сложная штука.
— Нет, нет, нет! — не унимался Хаккетт. — Между сложностью и комплексной адаптацией большая разница. Главное — адаптация. Способность того или иного явления вписаться в определенные условия. В споре «Бетамакс» — «VHS» выигрывает «VHS», — обществу по душе его цена. — Вдруг он заговорил совсем о другом: — Хорошо. Еще один пример. Почему народу полюбились машины, работавшие на бензине, хоть он и был дорогим и засорял атмосферу? Тут дело не в приемлемой цене, так ведь? Ответ простой: ящур. Паровые автомобили заправляли лишь на поилках, но лошади вдруг стали повально заболевать ящуром, поэтому их вместе с поилками поспешно убрали из городов. Что у людей осталось? Автомобили, работавшие на бензине. Общество приняло его и вскоре к нему привыкло. — Он привел третий пример. — Возьмем отдельную снежинку. Красивая, замысловатая. Во взаимодействии с себе подобными снежинка — явление комплексное. Можно ли предсказать, в каком месте с горы сойдет лавина?
— Вам известен какой-то секрет?
— Естественно, нет. Лавина сходит, и ты поглощен хаосом. Что я в состоянии рассчитать, так это только как выбраться из хаоса, Боб. Выход есть из любого кошмара, в противном случае мы с вами не собрались бы сейчас здесь.
Хаккетт выпрямил спину.
— Представь себе Боб, что ты живешь сотню тысяч лет назад и придумываешь чудесный язык. Тебе хочется, чтобы на нем заговорила и Новэмбер. И вот ты решаешь…— Он осмотрелся, ища подходящий пример. — Ага, стул. Решаешь, что стул будет обозначаться «стулом». Однако Новэмбер так его не называет. Для нее это «уг»… Почему?
— Потому что ей не хватает ума?
— Простите? — вскинулась Новэмбер.
— Нет, ума у нее достаточно. Но она влюблена.
— Я?
— Только не в тебя, Боб.
— Это еще почему?
— Новэмбер влюблена в потрясающего примата, — объяснил Хаккетт. — Не в какого-нибудь там задохлика. В красавца. Силача. Само собой, способного обеспечить семью. А какой у него славный зад, видали? Итак, Новэмбер с приматом сходится. И общается только с ним. А он называет стул «уг». Потому что, если честно… Это ему недостает мозгов.
— Отлично.
— Слушайте дальше. Значит, они оба называют стул «уг». Уже двое против одного. Вскоре у них появляются дети, для которых стулья тоже уги. Проходит какое-то время, и этим словом пользуются все вокруг.
Скотт закончил писать на доске. Улыбаясь, взглянул на Пирса.
— По-вашему, это тоже прогресс? — спросил Хаккетт.
— Вы молодец, профессор, — сердечно произнес Скотт.
— Спасибо, — пробормотал Хаккетт. — Комплексность, — он провел рукой по волосам, — разгадка многих тайн. — Его взгляд остановился на груде голубоватых камней на столе. — Выход из хаоса.
Выходом из хаоса было и достижение сэра Уильяма Джонса, английского лингвиста, проживавшего в 1786 году в Калькутте. Изучая языки, он обратил внимание на то, что в греческом, латыни, санскрите, персидском и готском есть похожие слова и грамматические правила. Языки объединили в одну группу и назвали индоевропейской семьей.
В 1991 году Луиджи Кавалли-Сфорца предпринял попытку сравнить данные молекулярной генетики с лингвистическими показателями. Выяснилось, что родословное древо, созданное на основании генетических исследований, соответствует языковому родословному древу.
В некотором смысле, да, Хаккетт был прав. Может, Скотт и в самом деле исследовал не что иное, как комплексность. А она служила разгадкой тайн.
— Развитие языка обусловлено четырьмя основными факторами, — продолжил Скотт. — Во-первых, началом переселения африканцев в другие части земли. Во-вторых, появлением сельского хозяйства. Представим, что у фермера Боба есть земля и семейство. Его дела идут прекрасно. Ферма разрастается. Рождаются дети. Проходит пара веков, и это уже целая деревня. Слишком крупная, поэтому половина от нее отпочковывается и переселяется в другое место, а со временем теряет связь с великим прапрадедом. Так образовались языки банту. Бенуэконголезская языковая группа. В других местах, например в Турции или Курдистане, разделению языков способствовало кочевничество.