Павлоу Стэл. Код Атлантиды

   Законченное иглу представляет собой настолько прочное сооружение, что на его крыше можно прыгать. При этом температура внутри достигает нуля градусов по Цельсию даже тогда, когда снаружи минус сорок.
   Иглу в «Чжун Чанг» проектировали два брата-эскимоса, инженеры по профессии, Лей и Хэм Кадлу. Их спешно доставили в Анкоридж, где дали всего пару часов на общее ознакомление с возможностями и способностями находящихся за тысячи миль, в далекой Антарктике, дистанционно управляемых роботов ННР. Связь обеспечивал спутник.
   Подходя к снежному жилищу, Ричард Скотт споткнулся. Ногу пронзала глухая, пульсирующая боль, и, чтобы отвлечься, он постарался сосредоточиться на чем-то другом. Например, на том, что ходьба по снегу в чисто звуковом отношении напоминает ходьбу по пенопласту.
   База «Чжун Чанг» выглядела именно так, как ее описывал Боб Пирс, если не считать одной детали. За обугленными, почерневшими руинами лагеря, совсем неподалеку от уничто-женных жилищ и перемешанных кусков машин, небо и землю соединял гигантский зеленый, напоминающий перекрученную пуповину, столб энергии. Столб этот, упирающийся в кажущийся бездонным кратер, походил на громадную, ввинчивающуюся в лед отвертку в невидимых руках самого Бога.
   Внутри иглу мерцали огоньки. Прислушавшись, Скотт услышал голоса. Кто-то говорил на английском, причем используя медицинскую терминологию.
   Однако, войдя в снежное жилище, он обнаружил не людей, а какие-то машины, обступившие нечто окровавленное на операционном столе. Сделав пару шагов, профессор узнал в окровавленном теле Боба Пирса. Дистанционно управляемые роботы-врачи занимались его ранами. Дистанционно управляемые руки прочищали раны. Механические пальцы осторожно вытирали кровь.
   Услышав шаги, Пирс поднял голову и едва заметно улыбнулся.
   — А, Ричард, привет.
   Скотт стащил с лица маску, с изумлением наблюдая за происходящим.
   — Лежите смирно, Пирс, — приказал один из механических медиков. — Мы еще не закончили. Эй, Ник, ты не мог бы повернуть немного вон ту лампу?
   — Конечно.
   Другая механическая рука поправила галогенную лампу, тогда как все остальные продолжали заниматься своим делом. Несколько камер на мгновение повернулись в сторону Скотта, наверное затем, чтобы оценить его состояние.
   — Как нога, доктор Скотт?
   — Немного ноет. Кто вы?
   — Капитан Кит Престон, военный хирург, Пенсакола.
   Зажатая между двумя механическими пальцами игла чуть дрогнула между стежками.
   — Майк Эверти. Шейла, вы где?
   — В Чикаго, Майк.
   — Как у вас там с погодой?
   — Не спрашивай.
   Скотт посмотрел на Пирса.
   — Они чувствуют, что делают?
   — Здесь двусторонняя связь. Так что они ощущают все то же самое, как если бы находились не в своих операционных, а здесь и ковырялись в моей руке своими собственными пальцами. Ловко, а?
   Скотт покачал головой.
   — Чудно.
   — Вы бы сами попробовали.
   — А где все остальные?
   — Внизу.
   Профессор пожал плечами, словно спрашивая, что это значит. Пирс указал пальцем вниз. Во льду был высечен уходящий вниз туннель.
   — Они там. С китайцем.
   — Перестаньте шевелиться, — снова призвал его к порядку один из медиков. — Вы лее не хотите, чтобы мы сделали что-то не так.
   Пирс как будто и не слышал. Иглу, объяснил он, было построено как укрытие для китайского солдата. Роботов выслали на место специально для того, чтобы сохранить ему жизнь для допроса. В конце концов, китаец представлял собой бесценный источник информации. Он знал, что может ожидать их там, внизу.
 
   Спуск по нейлоновой лестнице дался Скотту тяжело, но, к счастью, сделать пришлось всего пару шагов. Кто-то подал руку, и он кое-как добрался до твердой поверхности.
   — Добро пожаловать, — приветствовала его Сара.
   В туннеле профессор с удивлением обнаружил еще одну медицинскую группу, занимавшуюся молодым китайцем. Солдат сидел, неловко прислонившись к ледяной стене и держа в руках чашку с дымящимся кофе, который приготовила ему Новэмбер.
   Скотт опустился на корточки рядом с ней.
   — Что с ним?
   — Кажется, ничего серьезного.
   — Боб был прав. Черт возьми, Боб был прав.
   — И Ральф тоже. — К антропологу с улыбкой подошел Хаккетт. — Рад вас видеть, Ричард.
   Он кивнул в сторону Мейтсона, сидевшего в дальнем углу туннеля с прижатым к уху наушником. Через оставленные в потолке дыры были видны кусочки серого неба. Слушая инструкции, Ральф торопливо писал что-то на наспех нарисованной в блокноте карте мира.
   — Сеть из звуковых волн… она действительно существует. Военные обнаружили звуковые потоки, охватывающие всю планету. Дауэру только что позвонили британцы. Подтверждение пришло сразу с двух кораблей.
   Скотт огляделся.
   — Эй, а где Гэнт? С ним ведь ничего не случилось?
   — Гэнт, Майкле и Хиллман, — сказала Сара. — Больше у нас никого не осталось. Они ушли обследовать туннели. Надеются найти спуск.
   Скотт перевел внимание на китайца.
   — Как вы себя чувствуете? — осторожно спросил он на кантонском.
   Солдат не ответил и даже не посмотрел на лингвиста, хотя по глазам было видно — понял.
   Скотт взглянул на Новэмбер.
   — Разговорчивый парень, да?
   — В самом начале, когда мы только попали сюда, он все время повторял два слова «Янь Нинь». Вам это что-нибудь говорит?
   — Янь Нинь? Хм, это не выражение. Имя… женское имя.
   — Моя девушка, — сказал вдруг солдат, дуя на горячий кофе.
   — Вы хорошо говорите по-английски, — заметил Скотт и назвал себя.
   — Не зря же я до армии два года проработал в «Макдоналдсе» в Пекине, — ответил солдат и тоже представился: — Рядовой Чоу Юнь.
   Профессор подошел ближе.
   — Послушайте, Юнь, нам требуется ваша помощь. Мы хотим знать, что там, подо льдом. Нам известно, что там город, но в каком он состоянии — неизвестно. Какова его планировка?
   — Я ничего не могу сказать.
   — У меня была стычка с вашими товарищами, — резко бросил Скотт, ощупывая рану на ноге. — Меня подстрелили, видите? Так что я не в том настроении, чтобы уговаривать.
   Китаец молчал.
   Скотт потер лицо. Может быть, попробовать другую тактику? Военный устав, конечно, не позволяет солдату разглашать секреты.
   — Скучаете по вашей девушке? — уже мягче спросил он.
   — Да, — заметно нервничая, ответил Юнь.
   — Наверное, будете рады, когда все это закончится и вы сможете вернуться к ней.
   — Я уже никогда не смогу к ней вернуться. Когда я увидел ее там, в городе…— Он посмотрел Скотту в глаза. Итак, город все-таки был. — Когда я увидел ее… Это было страшно.
   — Не понимаю. Она была в городе?
   — Да. Янь Нинь была в городе.
   — Она тоже служит в армии?
   — Нет. Она умерла. Шесть месяцев назад. Но я видел ее там.
 
   — М-да, это не то, что я хотел услышать, — с кислым видом прокомментировал Хаккетт, поворачиваясь к подошедшей Саре. — Придет Судный день и восстанут мертвые? Нет. Я это слушать не желаю.
   — Вы ему не верите? — спросила Сара, наблюдая за продолжающим строчить что-то в блокноте Мейтсоном.
   — Я не сказал, что не верю ему, — поправил Хаккетт. — Просто не хочу об этом слышать.
   — Тогда что, по-вашему, он в действительности видел? Может быть, одного из големов в обличье его подружки?
   — И что? Тот прочел его мысли?
   — Не исключено.
   — Всякое может быть. Знаете, мне пришло в голову, что четыре всадника Апокалипсиса — это земля, ветер, огонь и вода. Землетрясения, ураганы, вулканы и наводнения.
   — Ну вот! — тихонько воскликнула Сара. — Теперь и вы проникаетесь нужным духом.
   — Знаете, от вас не помощи не дождешься.
   Сара улыбнулась и повернулась к Мейтсону.
   — Ральф, что там у нас?
   Мейтсон поправил наушник. Провел в блокноте еще одну линию.
   — Если так пойдет дальше, у меня кончатся чернила.
   — Я имею в виду, в глобальном смысле.
   Он вздохнул и повторил:
   — Если так пойдет дальше, у меня кончатся чернила.
   — Температура воды быстро повышается, — заговорил Хаккетт. — Если мы не сможем отключить эту штуковину, то, думаю, Ральфу придется помогать парням готовить к подрыву нашу бомбу.
 
   — Согласно китайской традиции, — объяснил Юнь, — духи мертвых злобные и завистливые. Если потревожить место их последнего упокоения, они возвращаются для того, чтобы уже не дать покою вам. Мы нарушили усыпальницу в Вупу, и духи мертвых воздали нам за это бурей и землетрясением. Вот почему мы не могли позволить, чтобы кто-то еще потревожил Вупу. Опасность была бы еще больше. Вот почему корпорацию «Рола» заставили уйти.
   — Тогда что заставило вас прийти сюда, в Антарктиду? — спросил Скотт.
   — Дело в картах, — сухо ответил Юнь и, заметив озадаченное выражение на лице лингвиста, пояснил: — Карты Вупу. Вы ведь знаете о них? Или нет?
   Скотт переглянулся с коллегами.
   — Нет.
   Юнь рассказал о картах. То, что он сообщил, полностью совпадало с тем, что они сами узнали в последние дни. Оказывается, в Вупу обнаружились выгравированные в кристаллических памятниках карты мира, демонстрирующие связи между разбросанными по планете древними строениями, самым почитаемым из которых было находящееся в Антарктиде.
   Теперь стало ясно, что подсказало хозяевам корпорации «Рола», где именно нужно искать.
   — Когда мы потревожили духов Вупу, они вернулись, чтобы преследовать нас. Потревожить духов Антарктиды означает потревожить духов мира. И воздаяние, доктор Скотт, будет слишком велико. Мы здесь не потому, что считаем Антарктиду нашей. Мы здесь для того, чтобы не дать вам совершить ошибку.
   Скотт хлопнул себя по голове.
   — Будь прокляты все религии! — Он твердо посмотрел на солдата и заговорил: — Чоу, я думаю, что мы совершим ошибку, если не спустимся туда. Вы знаете, что может нас там ждать. Идемте с нами. Проведите нас.
   Чоу Юнь отвел глаза.
   — Я туда больше не пойду, — ответил он по-английски.
   — Нам нужна ваша помощь.
   Китаец отпил кофе. Похоже, встречаться с профессором глазами ему не хотелось. Никто не знал, удастся ли им склонить его на свою сторону.
   Донесшийся из-за угла туннеля звук шагов предупредил их о приближении Гэнта.
   — Всем приготовиться, уходим, — крикнул майор. — Займитесь страховкой.
   Юнь вскинул голову.
   — А как же я? Вы оставите меня здесь?
   Гэнт с безразличным видом пожал плечами.
   — Вас никто не задерживает. Можете уйти, если хотите. Я бы даже хотел, чтобы вы рассказали своим о том, что здесь происходит. Сделать вы уже ничего не успеете — мы выполним приказ.
   Скотту все это не понравилось, как и другим, и он выразил майору свое мнение. Но больше его интересовал китайский солдат, не пожелавший поделиться с ними информацией.
   Профессор подсел к Юню и тихо, чтобы не смутить солдата, спросил:
   — Вы много читаете?
   — Конечно.
   — Я тоже много читаю. Постоянно. Все, что попадает под руку, от комиксов до философских работ. Люблю слова. — Юнь молчал, похоже, не понимая, к чему клонит собеседник. — Вы читали Сунь-цзы?
   — Да, читал, — ответил солдат. — Сунь-цзы. «Искусство войны».
   — Этого китайского стратега и философа, жившего более двух тысяч лет назад, до сих пор читают политики, бизнесмены и военачальники по всему миру. Как говорил Сунь-цзы? Он советовал держать врагов под рукой. — Юнь медленно кивнул. — Искусство войны заключается в том, чтобы приспособиться к тому, что проявится в сражении. Вы уже не прошли первое испытание, первыми открыв огонь. В панике вы обнаружили и свою силу, и свою слабость.
   — Мастер Сунь учил не рассчитывать на то, что противник не нанесет удар, но готовиться к тому, чтобы отразить его.
   — Верно, — согласился Скотт, хорошо помнивший тот раздел, о котором говорил солдат. — Он также советовал не полагаться на то, что противник не станет атаковать, но рассчитывать на то, что не может быть атаковано. Мы нашли брешь в вашей обороне и сейчас идем туда, где вы не сможете нас атаковать.
   — А почему вы думаете, что мы не укрепили оборону города?
   Скотт медленно и со значением улыбнулся и, поймав взгляд китайца, неспешно поднялся.
   — Спасибо, Юнь. Вы сказали мне все, что я хотел услышать.
   Солдат торопливо, едва не поскользнувшись, вскочил.
   — Я ничего вам не сказал!
   — Вы сказали все. Это вы — последняя линия китайской обороны. Нам нечего там бояться, кроме самого страха.
   — Там есть существа!
   — Не сомневаюсь. Но они не китайцы. А значит, нам нужно готовиться к неизвестному.
   — Спускаться туда — самоубийство.
   — Но мы будем контролировать то, что нельзя атаковать. У нас будет преимущество. Конечно, если вы попытаетесь держать противника под рукой… то, может быть, когда-нибудь сумеете изменить ситуацию в вашу пользу.
   Некоторое время Юнь молчал, словно снимания некое внутреннее противоречие. Потом неохотно кивнул.
   — Наверху у меня припасы, — угрюмо пробурчал он. — Мне надо их забрать.
   Скотт вопросительно посмотрел на него.
   — Ну, новая обувь. Без нее я далеко не уйду.
   Гэнт кивнул Хаккетту.
   — Сходите вместе с ним.
   Хаккетт повел китайца туда, где хранилось обмундирование.
   — Неплохо, доктор Скотт, — похвалил ученого майор. — Сунь-цзы? Думаю, вы посвятили себя не тому занятию. Не служили в армии?
   — Сказать по правде, — признался Скотт, — в военном искусстве я полный профан. Просто помню, что было написано на каком-то листке. Слова можно повернуть как угодно.
   — Что ж, проводник у нас есть. Выкачайте из него побольше информации. Нам надо побыстрее туда спуститься. Но ответьте мне на один вопрос, профессор: откуда вы знаете, что он не уведет нас к черту на кулички?
   — Я и не знаю, — ответил Скотт, поправляя крепления на сапогах.
 

Ледовые туннели

   — Все неправильно, — тихонько простонал себе под нос Мейтсон.
   Они спускались по ледовому туннелю, а так как он шел непосредственно за Гэнтом, то бесконечное бормотание, похоже, успело порядком надоесть и без того раздраженному майору.
   — Я здесь не для того, чтобы задавать вопросы. Мое дело — исполнять приказы.
   — Ну, может быть, у вас все же появилось желание спросить кое о чем, — провокационно предположил инженер, — и у нас появится возможность прожить чуточку дольше.
   — А может, нам и не суждено выбраться отсюда живыми, — холодно отрезал майор.
   Остальные члены группы изо всех сил старались не обращать внимания на мрачные комментарии Гэнта, эхом разносившиеся по ледяному коридору.
   — Я просто знаю, что есть и другое решение, — упрямо протянул Мейтсон и, неожиданно поскользнувшись — не помогли даже шипы на сапогах, — рухнул на подтаявший лед.
   Группа остановилась.
   — Боже! — воскликнул он. — Вы только посмотрите — лед голубой! Вода голубая! Я даже не заметил лужи. Воду не отличить ото льда.
   Гэнт оглянулся. Маленький отряд растянулся. Хаккетт и Пирс едва тащились, тогда как Юнь и Новэмбер, молодые и полные сил, не испытывали никаких трудностей.
   Туннель, по которому они шли, имел в диаметре около девяти футов, и по дну его, медленно пробивая путь во льду, стекал тонкий, едва заметный ручеек. Не приходилось сомневаться, что со временем вода превратит туннель в расщелину.
   — Ладно. У меня их немного, но, похоже, пришла пора воспользоваться.
   Гэнт засунул руку в карман штанов и вытащил маленький серебристый контейнер. Мейтсон, все еще бормоча что-то, не без труда поднялся из практически незаметной лужи, растекшейся по замерзшему дну коридора.
   Гэнт перевернул продолговатый цилиндр и повернул крышку. Потом вытащил из днища длинный серебристый болт и, поставив контейнер на лед, придавил его ногой.
   Эффект последовал незамедлительно. Шипучая светящаяся зеленоватая краска смешалась с водой, ясно выявив русло ручейка и заодно осветив туннель.
   Мейтсон постучал ногой по снегу, давая понять, что готов продолжать путь.
   — Я в порядке, — сказал он.
   Гэнт покачал головой, с трудом скрывая нетерпение.
   — Майкле и Хиллман уже ушли вперед. С боеголовкой. И даже без световых маркеров.
   — Что ж, они молодцы, — буркнул Мейтсон.
 
   — О чем думаешь? — тихонько спросила Сара и, достав из внутреннего кармана парки сигарету, щелкнула зажигалкой. — Все молчишь и молчишь.
   — О чем думаю? Вспоминаю Лейбница и его «Лингва генералис», — признался Скотт.
   — Ну конечно, о чем же еще, — сухо прокомментировала Сара.
   Он обернулся и, увидев сигарету, поморщился.
   — Знаю, знаю, — сказала Сара. — Это то, что меня убьет. Слава богу, конец света близок, так что рака можно уже не бояться.
   Скотту ее ответ вовсе не показался смешным.
   — Думаешь, ты такая крутая?
   — Что? — удивилась Сара.
   — Ну, ты же ведь играешь, — заметил Скотт. — Ты не только умная, но и крутая. Мужчины для тебя — ерунда. Ты полностью контролируешь ситуацию и саму себя. При этом ты то и дело даешь промашку, и человеческая сущность, которая так глубоко скрыта в тебе, постоянно вылезает наружу. И тебе нравится задавать вопросы вроде «О чем думаешь?»
   Какой он настырный. Какой напряженный. Обычно такого типа мужчины не вызывали в ней ни малейшего интереса, но в Ричарде было что-то такое, что притягивало ее к нему, вызывало желание раскрыться. Или, может, все дело в разыгравшихся гормонах. Так или иначе, но сказанное им задело за живое. И, похоже, он понял это по ее глазам.
   — А ты думаешь, что все на свете знаешь.
   — В том-то и проблема, что не все, — ответил Скотт, в равной степени уязвленный ее замечанием. — Но хотелось бы.
   — Предлагаю пари, — сказала Сара. — Ты расшифруешь язык раньше, чем расколешь меня.
   — Принято, — согласился Скотт.
   Туннель делал резкий, S-образный поворот, и лингвист, чтобы удержаться, попытался вонзить в стену ледоруб. Кусочки льда разлетелись во все стороны.
   Стены туннеля то сжимались, то расходились. Кое-где из них торчали острые как бритва осколки. Полосы голубого льда сменялись белыми полосами. Странно. Непривычно. Иногда создавалось впечатление, что они смотрят вовсе не на лед. Все дело в преломлении света, объяснила Сара. Он может доходить до невероятной глубины, так что если им повезет, то тьмы не будет даже тогда, когда они спустятся на целую милю.
   Вспомнив ответ Скотта, она спросила:
   — Лейбниц, это ведь философ, верно? Жил в семнадцатом веке? — Скотт кивнул. — И что?
   — Он связывал буквы с цифрами.
   — Неужели?
   — Сводил все человеческие знания к простым идеям. Идеи представлял в виде чисел. Предложил систему, в которой согласные выступали как целые числа, а гласные как десятые.
   — И что это значило?
   — Ну, возьмем, скажем, число 81,374. Его можно транскрибировать как «mubodilefa».
   — Боюсь, я не совсем понимаю. Какой во всем этом смысл?
   — Смысл в том, — попытался объяснить Скотт, опуская детали, — что Лейбниц не стремился создать универсальный язык и не исследовал происхождение языка. Посредством создания научного языка он пытался найти истину. Убрать из языка предвзятое понимание значения и растворить базовые темы и идеи в языке, им созданном.
   — То есть ты определенно решил, что символы Атлантиды — это научный язык?
   — Чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к тому, что так оно и есть. — Скотт поскользнулся, неуклюже взмахнул руками, но все же ухитрился удержаться на ногах. — Эти люди, — продолжал он, — знали толк в инженерном деле, астрономии, физике и акустике. Вполне естественно, что они стремились и общаться научным способом. Лейбница интересовал такой язык, который обеспечивал бы единственно обмен идеями. Шестьдесят четко разделенных типов звука вполне покрывают весь спектр голосовых способностей человека. Вот почему я предполагаю — только предполагаю, — что те, кто хотел сообщать идеи, должны были, создавая язык, брать в расчет все другие существовавшие в ту пору языки.
   — Это же невероятно сложно.
   — А построить город из кристалла углерода-60? Тем не менее если сделанные со спутника фотографии верны, то это им удалось.
   Он замолчал, сосредоточив все внимание на том, чтобы сделать следующий шаг. Шаг за шагом. Шаг за шагом. Впереди шли другие. Спотыкались, поскальзывались, но все равно двигались вперед. Гэнт, Мейтсон, Хаккетт, Пирс, Юнь и Новэмбер… Четыре американца, потом китаец. Потом три американ ца… Так, четверо говорят на английском. Потом китайский. Потом снова английский и…
   — Это же скачкообразная последовательность, — понял вдруг Скотт. — Вот оно что! Вот как это работает! Скачкообразная последовательность, основанная на переключении языков!
 
   Взволнованная открытием, Сара изо всех сил старалась не отставать от Скотта.
   — Но мне казалось, что мы уже отказались от этой идеи, разве нет?
   — Да, мы отказались от классической идеи скачкообразной последовательности, — согласился Скотт. — До изобретения компьютера люди, желавшие спрятать какие-то сообщения, иногда вставляли их в тексты. Внешне все выглядело как обычный рассказ или, например, письмо. Но тот, кто занимался расшифровкой, отмечал последовательно, скажем, каждую четвертую букву и получал тайное послание.
   — Но в этом языке такое не сработало, — напомнила Сара. — Мы пытались. И ничего не получилось.
   — Верно, не получилось, — потому что мы пробовали применить классическую скачкообразную последовательность. Принцип был верен, только мы не угадали с типом последовательности. Ключ в числовом ряде. Все дело именно в числовом ряде. Держу пари на что угодно. Чтоб мне помереть…
   Раньше других отреагировал Хаккетт.
   — Ричард, все это очень благородно. Только в данном случае вы рискуете не одной своей жизнью, а и нашими тоже.
   — Вот увидите, я прав, — настаивал Скотт.
   — Так как же она работает, ваша система? — подал голос шедший во главе отряда Гэнт.
   — Каждое число в числовом ряду соответствует некоему известному языку. Возьмем число четыре — это будет английский. Пять — возможно, арабский. Шесть — к примеру, русский. В каждом языке используются по сути одни и те же звуки, только с собственными вариациями. Поэтому получается как бы наложение звукового употребления. Вот почему определенные числа могут ассоциироваться с одним и тем же символом. Но я забегаю вперед…
   А работает она так. Вы записываете числовой ряд. А над ним пишете символы в том порядке, в каком они представлены на известных нам памятниках. Потом выбираете язык, берете назначенное ему число и идете по числовому ряду. Каждый раз, когда вам попадается, скажем, число четыре, вы отмечаете оказавшийся над ним символ. Таким способом текст шифруется на избранном вами языке. Другими словами, вы производите расчет скачкообразной последовательности.
   — И сколько же, по-вашему, языков скрыто в этих символах? И почему? — спросил Пирс. — По-моему, получается чересчур сложно.
   Взгляд Скотта уперся в затылок Хаккетта, занесшего ногу Для очередного шага по опасной тропинке.
   — Я бы говорил не о сложности, а о комплексности.
   Физик склонил голову в знак согласия.
   — Подумайте сами. Мы говорим о цивилизации, существовавшей двенадцать тысяч лет назад и говорившей на языке, совершенно не похожем на наш. Как и сейчас, в то время люди пользовались многими языками. Они не знали, какие языки сохранятся, а какие исчезнут. Вот почему выбрали шестьдесят наиболее многообещающих и ввели их в некую систему, которую смогли бы расшифровать люди будущего.
   — Но обнаружить числовой ряд мы смогли только с помощью компьютера, — напомнила Новэмбер.
   — Науку эти люди знали лучше, чем знаем мы ее сегодня, — мрачно заметил Хаккетт. — Полагаю, они понимали, что бесполезно и бессмысленно сообщать нечто сложное тем, кто не способен это понять. Представьте, что вы посадили неандертальца в «Боинг-767». Первым его побуждением будет попробовать на вкус кресла. Ему и в голову не придет, что на самолете можно летать. — Он посмотрел на остальных. — Вряд ли они хотели, чтобы мы начали поедать кресла.
   — Шестьдесят различных чисел, — рассуждал Скотт. — Они представляют шестьдесят различных языков, соответствующих шестидесяти различным символам. Если мы считаем, что заслуживаем спасения, то должны решить эту загадку.
   — Все, что от нас требуется сейчас, это выяснить, какие они выбрали.
   — Ну, по крайней мере английского среди них точно нет, — сказала Новэмбер. — Он существует всего-то несколько сотен лет. Мы же имеем дело с языками, которые возникли тысячи лет назад. Древнеегипетский протянул пару тысяч.
   — К тому же, вопреки современным теориям, он как будто появился совершенно ниоткуда, — согласился Скотт. — Но нет, древнеегипетский слишком молодой язык. Возможно, нас устроил бы его предок. В общем, надо искать древние языки. Понастоящему древние.
   — Как насчет финикийского? — спросил Пирс.
   — Большинство ныне живущих языков, вроде иврита и арабского, происходят от арамейского, который в свою очередь является прямым потомком финикийского, — ответил Скотт. — Это верно. Но есть язык еще более древний, тот, от которого произошел финикийский, и язык этот — протоханаанский. Кстати, читать и писать на нем можно в нескольких направлениях.
   — Вам не кажется странным, — задумчиво пробормотал Хаккетт, переступая ширящийся по мере увеличения крутизны спуска поток фосфоресцирующей воды, — что числа языкам присвоены произвольно? Почему один язык получил число четыре, когда ему с таким же основанием можно дать число двадцать четыре или шестнадцать? Что лежит в основе такого числового распределения?