Страница:
Она это знала. Выучила еще ребенком и росла, все лучше и лучше понимая значение этого и никогда в этом не сомневалась, на самом глубинном уровне. Сила не даст тебе ошибиться – она вечна, беспредельна и вездесуща. Если ты понимаешь о чем спрашивать, куда смотреть, и как это понимать – в ней всегда есть ответ, в котором ты нуждаешься.
Сколько раз, в конце концов, учитель Ундули говорила ей эти слова – мягко, но со спокойствием, происходящим от абсолютной уверенности.
"Используй Силу, Баррисс."
Не думай, не беспокойся, не отвлекайся на мелкие детали, на назойливые заботы. Просто используй Силу, верь ей, положись на нее. Потому что именно в этом жизнь Джедая. Не в прошлом не в будущем, но в этом вечном мгновении радостного понимания, этом вечно длящемся настоящем. Не позволяй страху ошибки заставить тебя упустить шанс.
Баррисс вытерла лицо, повесила полотенце и вгляделась в зеркало. Там отразилось ее лицо, куда более спокойное и умиротворенное, чем оно казалось ей прежде. Да, конечно. Это так просто на самом деле; прекрасный пример тех причудливых загадок, которые любит задавать учитель Йода в качестве способа помочь твоему разуму освободиться от прямолинейных мыслей и концепций. Вопрос таков: как она должна определить: использовать или не использовать снова боту, чтобы усилить ее связь с Силой? Спросив Силу.
А что за всю ее жизнь было сильнейшей, самой мощной и лучшей связью между ней и Силой? Бота.
Она почти что могла увидеть учителя Йоду, улыбающегося и согласно кивающего перед своим мысленным взором. Бота была ключом, ключом что открывал дверь к новым видам восприятия. За этой дверью лежал путь, которым она могла следовать к местам, где она может найти нужный ответ.
И смысла в ожидании не было. Баррис открыла ящик под ее кроватью и достала один из оставшихся инъекторов с экстрактом боты. Она глубоко вдохнула, прижала его к руке и нажала спуск.
Словно ее первый опыт как-то подстроил ее, открыл ее рецепторы как надо, на этот раз на нее накатило почти мгновенно. Удивительное чувство близости, сочетающееся с благоговением удивлением и новизной этого, изумительное, захватывающее дух чувство, его ширина и глубина простирается в бесконечность…
Она считала что готова к нему, но ошибалась. Оно было просто слишком… огромным. Она не знала – как кто-либо мог принять его, осознать его полностью, осмыслить это. Оно не вмещалось в ее ограниченное понимание; это было все равно что отобразить сверкающее, многогранное великолепие огнекамня в плоском двумерном изображении. Ее чувства, стянутые всего тремя измерениями, даже и отдаленно не могли его описать. Но ей и не надо описывать это, поняла она. Ей надо лишь принять это, быть с ним единым. Это было величественно, возвышенно и пугающе в одно и то же время.
Страх, что все это было всего лишь иллюзией, исчез. Могли найтись те, кто сказал бы что это не было подлинной связью с Силой, поскольку оно было вызвано чем-то вне ее, а не пришло благодаря ее внутреннему равновесию и медитации. Она сама могла бы сказать подобное – но только не сейчас. Это вселенское единение не могло быть не истинным – она могла почувствовать это самой сутью своего существа.
Неважно – как она пришла сюда. Быть здесь – вот что имело значение.
Это было… словно она голодала и испытав голод полной мерой, оказалась перед бескрайним столом, уставленный всеми явствами, которые только можно вообразить. Отличить одно блюдо от другого было трудно, но все же на ином уровне она знала что может это.
Внезапно "стол" дрогнул и исказился, расплываясь пестротой цветов, похожих на перепутавшиеся нити споровых колоний в ночном небе Дронгара. Он стал гигантским, галактической ширины полотном, гобеленом вытканным так сложно и запутанно, что от него слезились глаза. Великолепный образчик исскуства, невыразимой красоты, невообразимо…
Но постойте. Да, тут было совершенство, но также тут было и кое-что еще. Она почувствовала изъяны в узоре; крошечные, почти неразличимые дефекты, разбросанные по его неизмеримому простору. Баррисс инстинктивно знала, что эти крошечные ошибки были для чего-то необходимы, что это были швы в ткани мироздания – может быть и невзрачные, но тем не менее – необходимые. Без них полотно не было бы цельным.
Она потянулась разумом к одному из тех крошечных грубых стежков, увидела как он растет и меняется, его становится можно прочитать, словно…
То, что открывалось ей было не словами или образами; ни запахами, вкусами звуками или прикосновениями. Вместо них был удивительный сплав всего этого, и также чувства, которых не имеют создания из плоти…
В этот момент Баррисс, сама бывшая частью великого узора, поняла изъяны в этом полотне…
Лагерь был в опасности. Среди них был шпион, тот самый что нес ответственность за взрыв челнока и взрыв на "Медстаре". Не мертвый, как думали они, но все еще живой. Шпион дал толчок событиям, которые – если они останутся незамеченными – повлекут гибель всех, кто был здесь.
На крошечный отрезок времени, на какое-то мгновение ока, она знала больше – знала: как, кто, где и когда сделал это – но это чувство исчезло, сметенное прочь вихрем энергии, которой она не могла управлять. Она не могла вспомнить детали.
Она попыталась снова потянуться за ними, понимая насколько это важно. Но что-то преградило ей дорогу…
Баррисс внезапно поняла что она барахтается, словно подхваченная яростной бурной рекой. Она беспомощно металась в ней, словно унесенный потоком прутик – по его воле, а не по своей.
"Дело было в изъяне." – подумала она. Она увидела его, потянулась к нему, но у нее не было ни силы, ни умения, ничего, что нужно было, чтобы правильно управлять этим. И теперь, своей попыткой, она как-то нарушила течение Силы. Она потеряла свою опору, свое чувство твердой земли под ногами, которое давало ей ее спокойствие. Сейчас ее захлестнуло смятение и ее несет по течению…
Нет. У нее есть сила. Огромная сила. Она воспользуется ей!
Она попыталась остановиться, но схватиться было не за что, не было ничего прочного, до чего она могла бы дотянуться. Она была подхвачена потоком, бурей, лавиной которые кружили и дезориентировали ее. Глубоко внутри она знала, что отчаянно подыскивает метафоры для того, что невозможно было описать, ищет какие-то мысленные аналогии, которые позволят ей отделить себя от хаоса. Она сражалась за спокойствие, дралась за то, чтобы сосредоточиться, но ничего не добилась. Словно поток это, казалось, вливается ее глотку, угрожая утопить ее; словно буря, это несло ее во всех направлениях, выдавливая само дыхание из ее легких; словно лавина это угрожало сломать ее. Это было словно все им подобное – и ничем подобным им.
Это была Сила.
Потом ей показалось что кто-то заговорил, тихим, знакомым голосом, источник которого она не могла определить.
"Уходи." – сказал он. "Не сражайся с ним. Сделай вдох и нырни в него."
"Нет! Я могу это контролировать, могу его использовать, направлять…"
"Или – ты можешь умереть."
Баррисс чувствовала заботу и участие в этом голосе, и на каком-то уровне, в глубине своего разума она знала что тот прав. Когда она сделала вдох и расслабилась в могучем течении – она узнала говорившего.
Учитель Ундули…
Баррисс обнаружила себя сидящей на кровати, моргающей словно она только что проснулась от глубокого сна. Ей не требовалось глядеть на комнатный хроно, чтобы узнать сколько прошло времени. Она сделала инъекцию боты в полдень. Сейчас она сидела в темноте.
Она встала подошла к окну, протерла его и посмотрела наружу. Слабого свечения силового купола было недостаточно чтобы скрыть звезды в чистом ночном небе над головой. Созведия прошли свое ночное путешествие наполовину; было около полуночи. Она… уходила… на двенадцать часов как минимум.
Уходила в место, где она никогда не была. Где, подозревала она, мало кто побывал. Если побывал вообще.
Она отвернулась от окна. Она чувствовала себя освеженной, словно крепко выспалась. Она не была голодна, не испытывала жажды; ни желания зайти в освежитель. Она улыбнулась. Память о ощущениях все еще была яркой, отпечатавшейся в ее разуме в великолепии света, звуков, запахов, вкусов и прикосновений…
Именно такой может быть ее связь с Силой. Именно такой она должна быть, всегда…
Она нахмурилась, чувствуя крохотную занозу в памяти. Изъян. Надвигающаяся на лагерь катастрофа. По сравнению с космическим величием того, что она только что испытала, это было ничем, совершенно незаметно перед громадой целого; но все же он существовал – как и прочие бессчетные изъяны. И она знала, что хоть в целом они и необходимы, и полностью их не устранить – в некоторых случаях отдельные прорехи можно и должно исправить.
Лагерь был в смертельной опасности. Ей это было показано по веской причине – это она знала. Также, как знала что должна что-то с этим сделать.
27
28
Сколько раз, в конце концов, учитель Ундули говорила ей эти слова – мягко, но со спокойствием, происходящим от абсолютной уверенности.
"Используй Силу, Баррисс."
Не думай, не беспокойся, не отвлекайся на мелкие детали, на назойливые заботы. Просто используй Силу, верь ей, положись на нее. Потому что именно в этом жизнь Джедая. Не в прошлом не в будущем, но в этом вечном мгновении радостного понимания, этом вечно длящемся настоящем. Не позволяй страху ошибки заставить тебя упустить шанс.
Баррисс вытерла лицо, повесила полотенце и вгляделась в зеркало. Там отразилось ее лицо, куда более спокойное и умиротворенное, чем оно казалось ей прежде. Да, конечно. Это так просто на самом деле; прекрасный пример тех причудливых загадок, которые любит задавать учитель Йода в качестве способа помочь твоему разуму освободиться от прямолинейных мыслей и концепций. Вопрос таков: как она должна определить: использовать или не использовать снова боту, чтобы усилить ее связь с Силой? Спросив Силу.
А что за всю ее жизнь было сильнейшей, самой мощной и лучшей связью между ней и Силой? Бота.
Она почти что могла увидеть учителя Йоду, улыбающегося и согласно кивающего перед своим мысленным взором. Бота была ключом, ключом что открывал дверь к новым видам восприятия. За этой дверью лежал путь, которым она могла следовать к местам, где она может найти нужный ответ.
И смысла в ожидании не было. Баррис открыла ящик под ее кроватью и достала один из оставшихся инъекторов с экстрактом боты. Она глубоко вдохнула, прижала его к руке и нажала спуск.
Словно ее первый опыт как-то подстроил ее, открыл ее рецепторы как надо, на этот раз на нее накатило почти мгновенно. Удивительное чувство близости, сочетающееся с благоговением удивлением и новизной этого, изумительное, захватывающее дух чувство, его ширина и глубина простирается в бесконечность…
Она считала что готова к нему, но ошибалась. Оно было просто слишком… огромным. Она не знала – как кто-либо мог принять его, осознать его полностью, осмыслить это. Оно не вмещалось в ее ограниченное понимание; это было все равно что отобразить сверкающее, многогранное великолепие огнекамня в плоском двумерном изображении. Ее чувства, стянутые всего тремя измерениями, даже и отдаленно не могли его описать. Но ей и не надо описывать это, поняла она. Ей надо лишь принять это, быть с ним единым. Это было величественно, возвышенно и пугающе в одно и то же время.
Страх, что все это было всего лишь иллюзией, исчез. Могли найтись те, кто сказал бы что это не было подлинной связью с Силой, поскольку оно было вызвано чем-то вне ее, а не пришло благодаря ее внутреннему равновесию и медитации. Она сама могла бы сказать подобное – но только не сейчас. Это вселенское единение не могло быть не истинным – она могла почувствовать это самой сутью своего существа.
Неважно – как она пришла сюда. Быть здесь – вот что имело значение.
Это было… словно она голодала и испытав голод полной мерой, оказалась перед бескрайним столом, уставленный всеми явствами, которые только можно вообразить. Отличить одно блюдо от другого было трудно, но все же на ином уровне она знала что может это.
Внезапно "стол" дрогнул и исказился, расплываясь пестротой цветов, похожих на перепутавшиеся нити споровых колоний в ночном небе Дронгара. Он стал гигантским, галактической ширины полотном, гобеленом вытканным так сложно и запутанно, что от него слезились глаза. Великолепный образчик исскуства, невыразимой красоты, невообразимо…
Но постойте. Да, тут было совершенство, но также тут было и кое-что еще. Она почувствовала изъяны в узоре; крошечные, почти неразличимые дефекты, разбросанные по его неизмеримому простору. Баррисс инстинктивно знала, что эти крошечные ошибки были для чего-то необходимы, что это были швы в ткани мироздания – может быть и невзрачные, но тем не менее – необходимые. Без них полотно не было бы цельным.
Она потянулась разумом к одному из тех крошечных грубых стежков, увидела как он растет и меняется, его становится можно прочитать, словно…
То, что открывалось ей было не словами или образами; ни запахами, вкусами звуками или прикосновениями. Вместо них был удивительный сплав всего этого, и также чувства, которых не имеют создания из плоти…
В этот момент Баррисс, сама бывшая частью великого узора, поняла изъяны в этом полотне…
Лагерь был в опасности. Среди них был шпион, тот самый что нес ответственность за взрыв челнока и взрыв на "Медстаре". Не мертвый, как думали они, но все еще живой. Шпион дал толчок событиям, которые – если они останутся незамеченными – повлекут гибель всех, кто был здесь.
На крошечный отрезок времени, на какое-то мгновение ока, она знала больше – знала: как, кто, где и когда сделал это – но это чувство исчезло, сметенное прочь вихрем энергии, которой она не могла управлять. Она не могла вспомнить детали.
Она попыталась снова потянуться за ними, понимая насколько это важно. Но что-то преградило ей дорогу…
Баррисс внезапно поняла что она барахтается, словно подхваченная яростной бурной рекой. Она беспомощно металась в ней, словно унесенный потоком прутик – по его воле, а не по своей.
"Дело было в изъяне." – подумала она. Она увидела его, потянулась к нему, но у нее не было ни силы, ни умения, ничего, что нужно было, чтобы правильно управлять этим. И теперь, своей попыткой, она как-то нарушила течение Силы. Она потеряла свою опору, свое чувство твердой земли под ногами, которое давало ей ее спокойствие. Сейчас ее захлестнуло смятение и ее несет по течению…
Нет. У нее есть сила. Огромная сила. Она воспользуется ей!
Она попыталась остановиться, но схватиться было не за что, не было ничего прочного, до чего она могла бы дотянуться. Она была подхвачена потоком, бурей, лавиной которые кружили и дезориентировали ее. Глубоко внутри она знала, что отчаянно подыскивает метафоры для того, что невозможно было описать, ищет какие-то мысленные аналогии, которые позволят ей отделить себя от хаоса. Она сражалась за спокойствие, дралась за то, чтобы сосредоточиться, но ничего не добилась. Словно поток это, казалось, вливается ее глотку, угрожая утопить ее; словно буря, это несло ее во всех направлениях, выдавливая само дыхание из ее легких; словно лавина это угрожало сломать ее. Это было словно все им подобное – и ничем подобным им.
Это была Сила.
Потом ей показалось что кто-то заговорил, тихим, знакомым голосом, источник которого она не могла определить.
"Уходи." – сказал он. "Не сражайся с ним. Сделай вдох и нырни в него."
"Нет! Я могу это контролировать, могу его использовать, направлять…"
"Или – ты можешь умереть."
Баррисс чувствовала заботу и участие в этом голосе, и на каком-то уровне, в глубине своего разума она знала что тот прав. Когда она сделала вдох и расслабилась в могучем течении – она узнала говорившего.
Учитель Ундули…
Баррисс обнаружила себя сидящей на кровати, моргающей словно она только что проснулась от глубокого сна. Ей не требовалось глядеть на комнатный хроно, чтобы узнать сколько прошло времени. Она сделала инъекцию боты в полдень. Сейчас она сидела в темноте.
Она встала подошла к окну, протерла его и посмотрела наружу. Слабого свечения силового купола было недостаточно чтобы скрыть звезды в чистом ночном небе над головой. Созведия прошли свое ночное путешествие наполовину; было около полуночи. Она… уходила… на двенадцать часов как минимум.
Уходила в место, где она никогда не была. Где, подозревала она, мало кто побывал. Если побывал вообще.
Она отвернулась от окна. Она чувствовала себя освеженной, словно крепко выспалась. Она не была голодна, не испытывала жажды; ни желания зайти в освежитель. Она улыбнулась. Память о ощущениях все еще была яркой, отпечатавшейся в ее разуме в великолепии света, звуков, запахов, вкусов и прикосновений…
Именно такой может быть ее связь с Силой. Именно такой она должна быть, всегда…
Она нахмурилась, чувствуя крохотную занозу в памяти. Изъян. Надвигающаяся на лагерь катастрофа. По сравнению с космическим величием того, что она только что испытала, это было ничем, совершенно незаметно перед громадой целого; но все же он существовал – как и прочие бессчетные изъяны. И она знала, что хоть в целом они и необходимы, и полностью их не устранить – в некоторых случаях отдельные прорехи можно и должно исправить.
Лагерь был в смертельной опасности. Ей это было показано по веской причине – это она знала. Также, как знала что должна что-то с этим сделать.
27
Кантина была забита так, как Дену еще видеть не доводилось. Спустя секунду он понял, почему – члены труппы ГНР, как говорили у пилотов, надирались в дым – утром они покидали Дронгар, чтобы закончить остаток своего турне, и эту ночь они отмечали гулянкой.
Когда Ден и И-Пять вошли, репортера едва не отшвырнуло назад, словно его ударили по-настоящему. Сладкий запах от наркопалочек и благовоний, острый – от разных алкогольных напитков, и – заметней всего – смешанный запах дюжины или больше разных рас, и все это смешалось в тяжелом сыром воздухе породив миазмы тяжелые и сильные как от гунганской рыбной стряпни. Он глянул на И-Пять.
– Ты уверен что хочешь это попробовать?
– На мой вкус это вполне подходящая атмосфера.
– На мой вкус, это больше похоже на атмосферу, которую можно найти эдак кликов на двенадцать под беспинскими облаками. Или еще ниже.
Ден оценивающе обвел взглядом обстановку. Многие из артистов танцевали – или пытались это делать – подбадриваемые "Тональными Узлами", которые исполняли смесь из знакомых мелодий причем так громко, что высокие ноты должны были резать ухо на самом "Медстаре". Ден за свою карьеру побывал во множестве шумных, людных и буйных баров, и этот он уверенно мог поставить среди самых разгульных.
И-Пять казался невозмутимым.
– Традиция, помнишь? – сказал он Дену. Потом он проскользнул между двумя отплясывавшими ортоланами и исчез.
Ден вздохнул. Лучше приглядеть за ним; прежде чем кто-то или что-то разберет его на зубочистки.
Как он собирается это исполнить – это уже другой вопрос; саллюстианцы были одной из самых обделенных ростом рас в цивилизованной галактике. Тем не менее, он проталкнулся вперед, толкаясь и уклоняясь от ног, отростков, щупалец и всяких прочих опорных конечностей. Следов И-Пять он не заметил. Сосредоточившись на своей безопасности – по крайней мере до тех пор, пока не минет угроза превратиться в пюре – Ден наконец забрался на стол, рядом с отключившимся клон-солдатом.
Это действие подняло его вровень с теми кто был среднего роста. В толпе было также несколько существ выше ростом; самый заметный – вуки из труппы, которого он заметил на первом и единственном выступлении. Этот возвышался над всеми остальными на голову плюс плечи. Он, судя по всему, уже получил массу удовольствия от эля и искренне хотел поделится им с другими, главным образом – расплескивая его на них с высоты…
Пьяный вуки. Без сомнения, это будет что-то. Более интересно – в какой момент этого вечера.
Ден перевел взгляд дальше заметил Кло Мерита у стены, с выпивкой в мохнатой лапе и обращенным в себя выражением на лице. Экванийцы не были особенно высоки, всего на полдюжины сантиметров выше большинства людей, но они были массивными – Кло мог перевесить вуки c парой угнаутов впридачу. Ден собрался было окликнуть его, но передумал. Судя по выражению – психолог, похоже, принимал порцию своего собственного лекарства.
– Ден?
Он удивленно обернулся и увидел Толк ле Трене возле столика, на котором стоял. Она тоже выглядела чересчур серьезно для такой вечеринки.
– Ты видел Джоса?
Ден помотал головой.
– Я сам пришел минуту назад.
– Мне надо его найти. – проговорила она больше для себя, чем для него. Остаток фразы потонул в мощном хоровом вопле.
– Что? – прокричал он.
Но она уже без лишних слов развернулась и исчезла в толпе
Было в этой сценке что-то, что Ден не мог описать точно, но от чего ему на память пришла старая сакианская поговорка насчет фленсора, пролетевшего над его могилой. У него пробежали мурашки по щекам. Брррр…
Наконец, он заметил И-Пять
Дроид стоял недалеко от Эпоха Требора, разговаривая с артистом-человеком. Он жестикулировал с куда большей экспрессией, чем за ним замечали раньше. Ден не мог уловить что говорит И-Пять – даже саллюстианский слух не мог помочь в зале, где было столько беспорядочного шума – но чем бы это ни было – Требор от этого смеялся.
"По всем признакам видно, что элементаль вырвался из магнитной ловушки." – подумал он. И-Пять явно уже применил к себе то, чему репортер уже дал название "алгоритм пьянства".
И-Пять надрался, не откладывая это в долгий ящик.
Также было вполне очевидно что дроид не поленился, составляя свою программу. Ден видел что фоторецепторы его приятеля светятся более ярко. Это, вкупе с развязной моторикой и смехом, который И-Пять вызвал у бывалого комика, со всей очевидностью показывало, что дроид был пьян в стельку.
Ден ухмыльнулся. Задача выполнена. Он хотел оказать услугу приятелю, помочь ему забыть про оковы условностей и немного расслабиться. Хорошо. И-Пять этого заслуживал. В конце концов, если эти оковы раздражают органиков – то с какой стати они будут больше подящими для исскуственного интеллекта?
А самая приятная новость – это то, что И-Пять еще и не придется просыпаться с похмельем.
Ден решил, что сейчас самое время присеодиниться к вечеринке.
Он спрыгнул со стола и начал пробиваться к бару.
– Извините. Дайте пройти. Идет маленькое создание. Прошу прощения. Эй, прибери лопухи, ушастый…
Джос сидел на кровати, уставившись в стену, чувствуя себя скверно как никогда в жизни. Его дни проходили в кровавой трясине, среди заваливших его по плечи изувеченных тел клон-солдатов, которые были всего лишь бластерным мясом. Его единственный настоящий друг, блестящий музыкант и хирург погиб на этой войне; умер в мгновение ока. Другой проблеск света в море тьмы, женщаина которую он любил – уходила от него, и она даже не сказала ему – почему.
Джос смотрел невидящими глазами. Он был хирургом, он видел умирающих до того, как Республика призвала его на эту службу – с этим он справлялся. Он просто пожимал плечами и шел дальше.
Но он ошибался, считая что это помогает. В дни, когда смерть была рядом с ним с мига, когда он начинал работу до мига, когда он ее заканчивал, когда он работал до рези и тумана в глазах, снова и снова, снова и снова это взимало с него дань.
Толк была противоядием. Толк была рядом и он не думал о том, что эти отношения могут разлучить его с семьей и друзьями дома – она того стоила.
Но сейчас…
Сейчас дни были темны, а ночи еще темнее. И конца этому он не видел. Война может длится годами, десятилетиями; такое прежде случалось. Он может состариться здесь, пластая и сшивая изломанные тела, пока одним жарким утром сам не свалится и не умрет.
И какой в этом смысл?…
Как врачу, Джосу была известна депрессия. Послеоперационные пациенты часто падали духом после резко меняющих жизнь событий, и отправляя серьезно расклеившихся пациентов к психологам – он выучился разбираться с ее сиптомами сам, если не было подходящей замены. Но понимание депрессии не делало его к ней иммунным. Есть знание и есть чувства.
Идея плюнуть на все была сооблазнительной, о да. Он на это вполне способен если уж придется. Он точно знал где легкий надрез виброскальпеля вызовет наибольшее кровотечение. Ввести немного антикоагулянта, вскрыть большой кровеносный сосоуд потом медленно провалиться в сон – и не проснуться. Такой способ смерти будет безболезненным, к тому же любой из дюжины наркотиков лежащих в шкафчике может также хорошо справиться с этой задачей. Последний салют – а потом Большой Прыжок…
Самоубийства в его народе были редкостью – мало кто из кореллианцев выбирал такой путь, и насколько он знал – никто из рода Джоса такого не делал.
В настоящий момент это казалось не худшим, что с ним может случиться. Он легко мог бы представить это несчастным случаем, это уберегло бы его семью от позора, и хотя бы от какой-то толики горя.
Джос снова мотнул головой. До чего он дошел? Дойти до того, что он даже представить себе не мог – обдумывать детали того, как покончить со своей жизнью.
Он вспомнил то, что научился говорить тем пациентам которые зашли чересчур далеко: подожди. Не делай того, что нельзя исправить. Жизнь долга; все меняется. Месяц, год, пять лет спустя, твое положение изменится – взгляни на то, сколько людей появлялись из ниоткуда, богатели, теряли все – и снова ловили удачу. Взгляни на тех, кто был поражен изнурительными или даже фатальными болезнями – и кто продержался достаточно долго, чтобы исцелиться. Даже на тех, кто терял супруга, детей, родителей – и все же потом находил счастье. Подытоживая: у тебя живого – есть шансы. А у мертвеца выбора нет.
Джос вздохнул, глубоко и хрипло Да. Именно это он говорил своим пациентам, и все это было правдой.
Из прошлого пришли воспоминания о днях, проведенных им в Корускантском Меде. Инструктор, старый и седой человек по имени Лейг Дуван, которому, должно быть, исполнилось здорово за сотню стандартных лет, рассказывал про времена, проведенные им на Альдераане. Старик часто улыбался, улыбался он и когда рассказывал эту историю.
Был в жизни Дувана скверный период, когда умер его отец, мать его лежала в больнице, а сестра пропала в экспедиции к окраинам. Дуван провалил экзамен и все шло к тому, что он мог вылететь из медицинской школы. И, как он рассказывал классу – он всерьез думал о самоубийстве. Тем не менее, он как-то прорвался сквозь этот бедлам и дела начали налаживаться.
Однажды он встретил человека на улице. Человек остановил его и сказал: "Я хочу поблагодарить вас доктор Дуван. Вы спасли мне жизнь."
Дуван, разумеется, слышал это много раз, и отклонил похвалу с привычной легкостью. "Это моя работа, господа. Не стоит благодарностей…"
"Нет." – перебил человек. – "Я не ваш пациент. Понимаете, у меня был период глубокой депрессии и я думал о самоубийстве. Я решил покончить с этим – я уже запасся всем необходимым – и был на пути в укромное местечко, где собирался это сделать. Но я дал себе обещание: если по пути хоть кто-то из проходящих мимо улыбнется мне – хоть один – я не стану этого делать."
"Я шел по улице возле госпиталя, а вы как раз направлялись внутрь. Вы кивнули и улыбнулись мне. И я здесь."
Суть его истории, сказал Дуван, была не в том, что кого-то спасло его врачебное мастерство. Суть в том, что поскольку ему удалось пройти сквозь его личную тьму, и прожить достаточно, чтобы суметь улыбнуться встречному – он смог спасти жизнь этому человеку. Могут найтись тысячи тех, кого за прошедшие годы ему благодаря умению – и удаче – также удалось оставить среди живых. Быть полезным другим неплохо, даже если у тебя нет других талантов.
Джос взглянул на хроно. У него есть обход, который надо сделать; пациенты, которых надо осмотреть. Если он себя прикончит – его обход придется делать кому-то другому. Сделают перестановку, и кому-то придется его замещать.
Это будет… нечестно.
Он может справиться и встретить следующий час. Это все, что ему нужно – сказал он себе. Просто час, следующий час. Провести свой обход, заполнить свои отчеты…
Он может продержаться еще час. А потом…
Ладно. Потом и будем об этом волноваться. Пока что, этот час – это все, что имеет значение.
Когда Ден и И-Пять вошли, репортера едва не отшвырнуло назад, словно его ударили по-настоящему. Сладкий запах от наркопалочек и благовоний, острый – от разных алкогольных напитков, и – заметней всего – смешанный запах дюжины или больше разных рас, и все это смешалось в тяжелом сыром воздухе породив миазмы тяжелые и сильные как от гунганской рыбной стряпни. Он глянул на И-Пять.
– Ты уверен что хочешь это попробовать?
– На мой вкус это вполне подходящая атмосфера.
– На мой вкус, это больше похоже на атмосферу, которую можно найти эдак кликов на двенадцать под беспинскими облаками. Или еще ниже.
Ден оценивающе обвел взглядом обстановку. Многие из артистов танцевали – или пытались это делать – подбадриваемые "Тональными Узлами", которые исполняли смесь из знакомых мелодий причем так громко, что высокие ноты должны были резать ухо на самом "Медстаре". Ден за свою карьеру побывал во множестве шумных, людных и буйных баров, и этот он уверенно мог поставить среди самых разгульных.
И-Пять казался невозмутимым.
– Традиция, помнишь? – сказал он Дену. Потом он проскользнул между двумя отплясывавшими ортоланами и исчез.
Ден вздохнул. Лучше приглядеть за ним; прежде чем кто-то или что-то разберет его на зубочистки.
Как он собирается это исполнить – это уже другой вопрос; саллюстианцы были одной из самых обделенных ростом рас в цивилизованной галактике. Тем не менее, он проталкнулся вперед, толкаясь и уклоняясь от ног, отростков, щупалец и всяких прочих опорных конечностей. Следов И-Пять он не заметил. Сосредоточившись на своей безопасности – по крайней мере до тех пор, пока не минет угроза превратиться в пюре – Ден наконец забрался на стол, рядом с отключившимся клон-солдатом.
Это действие подняло его вровень с теми кто был среднего роста. В толпе было также несколько существ выше ростом; самый заметный – вуки из труппы, которого он заметил на первом и единственном выступлении. Этот возвышался над всеми остальными на голову плюс плечи. Он, судя по всему, уже получил массу удовольствия от эля и искренне хотел поделится им с другими, главным образом – расплескивая его на них с высоты…
Пьяный вуки. Без сомнения, это будет что-то. Более интересно – в какой момент этого вечера.
Ден перевел взгляд дальше заметил Кло Мерита у стены, с выпивкой в мохнатой лапе и обращенным в себя выражением на лице. Экванийцы не были особенно высоки, всего на полдюжины сантиметров выше большинства людей, но они были массивными – Кло мог перевесить вуки c парой угнаутов впридачу. Ден собрался было окликнуть его, но передумал. Судя по выражению – психолог, похоже, принимал порцию своего собственного лекарства.
– Ден?
Он удивленно обернулся и увидел Толк ле Трене возле столика, на котором стоял. Она тоже выглядела чересчур серьезно для такой вечеринки.
– Ты видел Джоса?
Ден помотал головой.
– Я сам пришел минуту назад.
– Мне надо его найти. – проговорила она больше для себя, чем для него. Остаток фразы потонул в мощном хоровом вопле.
– Что? – прокричал он.
Но она уже без лишних слов развернулась и исчезла в толпе
Было в этой сценке что-то, что Ден не мог описать точно, но от чего ему на память пришла старая сакианская поговорка насчет фленсора, пролетевшего над его могилой. У него пробежали мурашки по щекам. Брррр…
Наконец, он заметил И-Пять
Дроид стоял недалеко от Эпоха Требора, разговаривая с артистом-человеком. Он жестикулировал с куда большей экспрессией, чем за ним замечали раньше. Ден не мог уловить что говорит И-Пять – даже саллюстианский слух не мог помочь в зале, где было столько беспорядочного шума – но чем бы это ни было – Требор от этого смеялся.
"По всем признакам видно, что элементаль вырвался из магнитной ловушки." – подумал он. И-Пять явно уже применил к себе то, чему репортер уже дал название "алгоритм пьянства".
И-Пять надрался, не откладывая это в долгий ящик.
Также было вполне очевидно что дроид не поленился, составляя свою программу. Ден видел что фоторецепторы его приятеля светятся более ярко. Это, вкупе с развязной моторикой и смехом, который И-Пять вызвал у бывалого комика, со всей очевидностью показывало, что дроид был пьян в стельку.
Ден ухмыльнулся. Задача выполнена. Он хотел оказать услугу приятелю, помочь ему забыть про оковы условностей и немного расслабиться. Хорошо. И-Пять этого заслуживал. В конце концов, если эти оковы раздражают органиков – то с какой стати они будут больше подящими для исскуственного интеллекта?
А самая приятная новость – это то, что И-Пять еще и не придется просыпаться с похмельем.
Ден решил, что сейчас самое время присеодиниться к вечеринке.
Он спрыгнул со стола и начал пробиваться к бару.
– Извините. Дайте пройти. Идет маленькое создание. Прошу прощения. Эй, прибери лопухи, ушастый…
***
Джос сидел на кровати, уставившись в стену, чувствуя себя скверно как никогда в жизни. Его дни проходили в кровавой трясине, среди заваливших его по плечи изувеченных тел клон-солдатов, которые были всего лишь бластерным мясом. Его единственный настоящий друг, блестящий музыкант и хирург погиб на этой войне; умер в мгновение ока. Другой проблеск света в море тьмы, женщаина которую он любил – уходила от него, и она даже не сказала ему – почему.
Джос смотрел невидящими глазами. Он был хирургом, он видел умирающих до того, как Республика призвала его на эту службу – с этим он справлялся. Он просто пожимал плечами и шел дальше.
Но он ошибался, считая что это помогает. В дни, когда смерть была рядом с ним с мига, когда он начинал работу до мига, когда он ее заканчивал, когда он работал до рези и тумана в глазах, снова и снова, снова и снова это взимало с него дань.
Толк была противоядием. Толк была рядом и он не думал о том, что эти отношения могут разлучить его с семьей и друзьями дома – она того стоила.
Но сейчас…
Сейчас дни были темны, а ночи еще темнее. И конца этому он не видел. Война может длится годами, десятилетиями; такое прежде случалось. Он может состариться здесь, пластая и сшивая изломанные тела, пока одним жарким утром сам не свалится и не умрет.
И какой в этом смысл?…
Как врачу, Джосу была известна депрессия. Послеоперационные пациенты часто падали духом после резко меняющих жизнь событий, и отправляя серьезно расклеившихся пациентов к психологам – он выучился разбираться с ее сиптомами сам, если не было подходящей замены. Но понимание депрессии не делало его к ней иммунным. Есть знание и есть чувства.
Идея плюнуть на все была сооблазнительной, о да. Он на это вполне способен если уж придется. Он точно знал где легкий надрез виброскальпеля вызовет наибольшее кровотечение. Ввести немного антикоагулянта, вскрыть большой кровеносный сосоуд потом медленно провалиться в сон – и не проснуться. Такой способ смерти будет безболезненным, к тому же любой из дюжины наркотиков лежащих в шкафчике может также хорошо справиться с этой задачей. Последний салют – а потом Большой Прыжок…
Самоубийства в его народе были редкостью – мало кто из кореллианцев выбирал такой путь, и насколько он знал – никто из рода Джоса такого не делал.
В настоящий момент это казалось не худшим, что с ним может случиться. Он легко мог бы представить это несчастным случаем, это уберегло бы его семью от позора, и хотя бы от какой-то толики горя.
Джос снова мотнул головой. До чего он дошел? Дойти до того, что он даже представить себе не мог – обдумывать детали того, как покончить со своей жизнью.
Он вспомнил то, что научился говорить тем пациентам которые зашли чересчур далеко: подожди. Не делай того, что нельзя исправить. Жизнь долга; все меняется. Месяц, год, пять лет спустя, твое положение изменится – взгляни на то, сколько людей появлялись из ниоткуда, богатели, теряли все – и снова ловили удачу. Взгляни на тех, кто был поражен изнурительными или даже фатальными болезнями – и кто продержался достаточно долго, чтобы исцелиться. Даже на тех, кто терял супруга, детей, родителей – и все же потом находил счастье. Подытоживая: у тебя живого – есть шансы. А у мертвеца выбора нет.
Джос вздохнул, глубоко и хрипло Да. Именно это он говорил своим пациентам, и все это было правдой.
Из прошлого пришли воспоминания о днях, проведенных им в Корускантском Меде. Инструктор, старый и седой человек по имени Лейг Дуван, которому, должно быть, исполнилось здорово за сотню стандартных лет, рассказывал про времена, проведенные им на Альдераане. Старик часто улыбался, улыбался он и когда рассказывал эту историю.
Был в жизни Дувана скверный период, когда умер его отец, мать его лежала в больнице, а сестра пропала в экспедиции к окраинам. Дуван провалил экзамен и все шло к тому, что он мог вылететь из медицинской школы. И, как он рассказывал классу – он всерьез думал о самоубийстве. Тем не менее, он как-то прорвался сквозь этот бедлам и дела начали налаживаться.
Однажды он встретил человека на улице. Человек остановил его и сказал: "Я хочу поблагодарить вас доктор Дуван. Вы спасли мне жизнь."
Дуван, разумеется, слышал это много раз, и отклонил похвалу с привычной легкостью. "Это моя работа, господа. Не стоит благодарностей…"
"Нет." – перебил человек. – "Я не ваш пациент. Понимаете, у меня был период глубокой депрессии и я думал о самоубийстве. Я решил покончить с этим – я уже запасся всем необходимым – и был на пути в укромное местечко, где собирался это сделать. Но я дал себе обещание: если по пути хоть кто-то из проходящих мимо улыбнется мне – хоть один – я не стану этого делать."
"Я шел по улице возле госпиталя, а вы как раз направлялись внутрь. Вы кивнули и улыбнулись мне. И я здесь."
Суть его истории, сказал Дуван, была не в том, что кого-то спасло его врачебное мастерство. Суть в том, что поскольку ему удалось пройти сквозь его личную тьму, и прожить достаточно, чтобы суметь улыбнуться встречному – он смог спасти жизнь этому человеку. Могут найтись тысячи тех, кого за прошедшие годы ему благодаря умению – и удаче – также удалось оставить среди живых. Быть полезным другим неплохо, даже если у тебя нет других талантов.
Джос взглянул на хроно. У него есть обход, который надо сделать; пациенты, которых надо осмотреть. Если он себя прикончит – его обход придется делать кому-то другому. Сделают перестановку, и кому-то придется его замещать.
Это будет… нечестно.
Он может справиться и встретить следующий час. Это все, что ему нужно – сказал он себе. Просто час, следующий час. Провести свой обход, заполнить свои отчеты…
Он может продержаться еще час. А потом…
Ладно. Потом и будем об этом волноваться. Пока что, этот час – это все, что имеет значение.
28
Джос закончил обход. Он знал про отвальную вечеринку ГНР труппы и будь все как обычно, он не раздумывая присоединился бы к ним. Но сейчас…
Что, если там будет Толк?
Видеть ее в операционной было уже достаточно больно; он не знал, сможет ли посмотреть на нее посреди вечеринки. Что, если она будет там с кем-то другим?
Он помотал головой. По крайней мере, в кантине он будет напиваться не в одиночку. Рано или поздно он снова столкнется с ней. База не такая уж большая.
Погруженный в свои мысли Джос вышел из госпиталя, чувствуя себя в точности как человек идущий на собственную казнь.
В кантине было людно. А еще жарко, шумно и пахуче. В конце концов – может быть в этой толпе Джосу с Толк и не встретиться.
Надежда прожила недолго. Честно говоря – это Толк нашла его прежде, чем он заказал первый стакан. Он повернулся – и она была здесь, прямо перед ним, ее взгляды был прикован к его лицу, в поисках… чего?
Он не знал что сказать. Он знал, что должен сказать хоть что-нибудь, но она была так очаровательна, даже в ее халате медсестры, с растрепанными волосами и заметными следами усталости на лице, что у него захватывало дыхание.
– Толк… – выдавил он. – Я…
– Я много думала, Джос. Не только о том что мы чувствуем друг к другу – о всем остальном. Про то что есть не только эта война, о том что мы делаем, и о том кто мы друг другу. Мне нужно какое-то время чтобы самой во всем разобраться. – Она вздохнула. – Я запросила перевод в Ремсо-Три.
У него пересохло во рту. Ремсо-Три был больше чем в тысяче кликов к северу, за Морем Губок.
– О чем ты? Мы что, не можем просто поговорить?
– Нет… еще нет.
Джос глубоко выдохнул. Он не хотел этого говорить – но должен был.
– Это значит что мы расстаемся?
Она поколебалась.
– Это значит, что мы пока что побудем одни.
Не было способа ее отговорить, это он понимал. Но если ее переведут – он никогда не увидит ее вновь. В этом он был уверен.
– Мне пора. – проговорила она. И с этими словами она ушла.
Джос подошел к стойке. Он онемел. Что случилось? Что пошло не так? Что он сказал или сделал?
Он все еще не мог в это поверить. Все. Ушла. Именно так.
Его ум отчаянно метался в поисках хоть какой-нибудь зацепки; чего-то, что могло ее удержать. Как шеф-хирург он мог отказать ей в переводе, мог сказать, что она слишком ценна здесь – но какой в этом смысл? Как они смогут работать вместе? Играть вместе в саббак? Как смогут они…
Вопросы роились в его уме словно пыльные мошки, словно рой огненных мух.
Ему нужно выпить.
Он потянулся к бармену, но прежде чем смог что-то заказать – он услышал низкий рык. Он обернулся чтобы взглянуть.
"Такое здесь не часто увидишь." – подумал он. – "Дроид и вуки играют в голоигры."
Игра называлась дежариком; хоть Джос в нее и не играл, но был с ней знаком. И-Пять и вуки сидели за небольшим угловым столиком и находились в центре внимания. Вуки был весь покрыт угольно-черным косматым мехом, с одним белым пятном звездообразных очертаний на левой стороне груди. И в этот момент он выглядел крайне раздраженным даже для вуки – а это о чем-то да говорило.
– Ни одной спокойной минуты, а?
Джос посмотрел вниз и увидел Дена Дхура стоящего рядом. Ден махнул в сторону стола для дежарик и вздохнул.
– Ты, наверное, помнишь как я разок-другой говорил, что пытаюсь помочь И-Пять напиться?
– Угу?
– Ну вот…
Кайрд радовался жизни со стороны, несмотря на то, что ему пришлось напялить костюм кубаза. Он не чурался людей, весело проводящих время; а тот факт, что он знает и сделает что-то, что разрушит их радостное настроение – не омрачал настроение ему. Когда широко разойдется новость о изменениях в боте – то за ней, скорее всего, последует хаос. Превратности войны
Как жаль. Хоть он и не испытывал ни к кому здесь сентиментальной привязанности – сантименты были роскошью, которую он едва ли мог себе позволить – он отдавал должное многим из врачей солдат и техников населявших это место. Они, в массе своей, были благородным народом. Благородство в том виде, как его представляло большинство, было нормами морали, жестоко ограничивающими выбор методов, и хуже того – верным способом вернуться в Великое Яйцо на гиперскорости. Кайрд был практичным созданием – он не мог позволить себе благородство. Но он искренне уважал его в других. Помимо всего прочего – оно позволяло лучше предугадывать их действия.
Иметь дело с прохвостами было труднее с одной стороны и проще – с другой. Взять Тхулу и Сква Тронта, например. Кайрд был бы весьма удивлен и почти разочарован, если честно – если бы эта парочка не думала о способе наколоть его и "Черное Солнце" в предстоящем деле. Не то, чтобы его сильно волновало – найдут ли они метод урвать немного для себя – такова природа бизнеса, и этого стоит ожидать. Но он не слишком беспокоился. Они могут быть пронырами – но они при этом достаточно умны, чтобы понимать идиотизм попытки любого крупного обмана в отношении "Черного Солнца".
Он сунул хоботок своей маски в стакан. Облик кубаза нравился ему по единственной причине – он мог выпивать прямо в нем. Жаль, что он не может просто пойти и спокойно присоединиться к вечеринке; но он был здесь еще и по практическим соображениям. Поворачивалось так, что человек-пилот Боган недавно отслужил двойную смену, и в результате он не будет готов пилотировать адмиральский корабль, когда тот понадобится Кайрду. Впрочем, это легко было исправить. На ротации было еще два пилота и один из них был сейчас и здесь, в этой кантине. Этот пилот тоже был человеком – и как множество ему подобных во всей галактике, по наблюдению Кайрда, вел себя вполне ответсвенно: поскольку он был наготове он не пил, не курил и не нюхал ничего одурманивающего. Его имя было Себайрнс и поскольку он неплохо проводил время, улыбаясь и посмеиваясь – он позволил себе немного крепого пива, которое варили из местных растений.
Что, если там будет Толк?
Видеть ее в операционной было уже достаточно больно; он не знал, сможет ли посмотреть на нее посреди вечеринки. Что, если она будет там с кем-то другим?
Он помотал головой. По крайней мере, в кантине он будет напиваться не в одиночку. Рано или поздно он снова столкнется с ней. База не такая уж большая.
Погруженный в свои мысли Джос вышел из госпиталя, чувствуя себя в точности как человек идущий на собственную казнь.
В кантине было людно. А еще жарко, шумно и пахуче. В конце концов – может быть в этой толпе Джосу с Толк и не встретиться.
Надежда прожила недолго. Честно говоря – это Толк нашла его прежде, чем он заказал первый стакан. Он повернулся – и она была здесь, прямо перед ним, ее взгляды был прикован к его лицу, в поисках… чего?
Он не знал что сказать. Он знал, что должен сказать хоть что-нибудь, но она была так очаровательна, даже в ее халате медсестры, с растрепанными волосами и заметными следами усталости на лице, что у него захватывало дыхание.
– Толк… – выдавил он. – Я…
– Я много думала, Джос. Не только о том что мы чувствуем друг к другу – о всем остальном. Про то что есть не только эта война, о том что мы делаем, и о том кто мы друг другу. Мне нужно какое-то время чтобы самой во всем разобраться. – Она вздохнула. – Я запросила перевод в Ремсо-Три.
У него пересохло во рту. Ремсо-Три был больше чем в тысяче кликов к северу, за Морем Губок.
– О чем ты? Мы что, не можем просто поговорить?
– Нет… еще нет.
Джос глубоко выдохнул. Он не хотел этого говорить – но должен был.
– Это значит что мы расстаемся?
Она поколебалась.
– Это значит, что мы пока что побудем одни.
Не было способа ее отговорить, это он понимал. Но если ее переведут – он никогда не увидит ее вновь. В этом он был уверен.
– Мне пора. – проговорила она. И с этими словами она ушла.
Джос подошел к стойке. Он онемел. Что случилось? Что пошло не так? Что он сказал или сделал?
Он все еще не мог в это поверить. Все. Ушла. Именно так.
Его ум отчаянно метался в поисках хоть какой-нибудь зацепки; чего-то, что могло ее удержать. Как шеф-хирург он мог отказать ей в переводе, мог сказать, что она слишком ценна здесь – но какой в этом смысл? Как они смогут работать вместе? Играть вместе в саббак? Как смогут они…
Вопросы роились в его уме словно пыльные мошки, словно рой огненных мух.
Ему нужно выпить.
Он потянулся к бармену, но прежде чем смог что-то заказать – он услышал низкий рык. Он обернулся чтобы взглянуть.
"Такое здесь не часто увидишь." – подумал он. – "Дроид и вуки играют в голоигры."
Игра называлась дежариком; хоть Джос в нее и не играл, но был с ней знаком. И-Пять и вуки сидели за небольшим угловым столиком и находились в центре внимания. Вуки был весь покрыт угольно-черным косматым мехом, с одним белым пятном звездообразных очертаний на левой стороне груди. И в этот момент он выглядел крайне раздраженным даже для вуки – а это о чем-то да говорило.
– Ни одной спокойной минуты, а?
Джос посмотрел вниз и увидел Дена Дхура стоящего рядом. Ден махнул в сторону стола для дежарик и вздохнул.
– Ты, наверное, помнишь как я разок-другой говорил, что пытаюсь помочь И-Пять напиться?
– Угу?
– Ну вот…
***
Кайрд радовался жизни со стороны, несмотря на то, что ему пришлось напялить костюм кубаза. Он не чурался людей, весело проводящих время; а тот факт, что он знает и сделает что-то, что разрушит их радостное настроение – не омрачал настроение ему. Когда широко разойдется новость о изменениях в боте – то за ней, скорее всего, последует хаос. Превратности войны
Как жаль. Хоть он и не испытывал ни к кому здесь сентиментальной привязанности – сантименты были роскошью, которую он едва ли мог себе позволить – он отдавал должное многим из врачей солдат и техников населявших это место. Они, в массе своей, были благородным народом. Благородство в том виде, как его представляло большинство, было нормами морали, жестоко ограничивающими выбор методов, и хуже того – верным способом вернуться в Великое Яйцо на гиперскорости. Кайрд был практичным созданием – он не мог позволить себе благородство. Но он искренне уважал его в других. Помимо всего прочего – оно позволяло лучше предугадывать их действия.
Иметь дело с прохвостами было труднее с одной стороны и проще – с другой. Взять Тхулу и Сква Тронта, например. Кайрд был бы весьма удивлен и почти разочарован, если честно – если бы эта парочка не думала о способе наколоть его и "Черное Солнце" в предстоящем деле. Не то, чтобы его сильно волновало – найдут ли они метод урвать немного для себя – такова природа бизнеса, и этого стоит ожидать. Но он не слишком беспокоился. Они могут быть пронырами – но они при этом достаточно умны, чтобы понимать идиотизм попытки любого крупного обмана в отношении "Черного Солнца".
Он сунул хоботок своей маски в стакан. Облик кубаза нравился ему по единственной причине – он мог выпивать прямо в нем. Жаль, что он не может просто пойти и спокойно присоединиться к вечеринке; но он был здесь еще и по практическим соображениям. Поворачивалось так, что человек-пилот Боган недавно отслужил двойную смену, и в результате он не будет готов пилотировать адмиральский корабль, когда тот понадобится Кайрду. Впрочем, это легко было исправить. На ротации было еще два пилота и один из них был сейчас и здесь, в этой кантине. Этот пилот тоже был человеком – и как множество ему подобных во всей галактике, по наблюдению Кайрда, вел себя вполне ответсвенно: поскольку он был наготове он не пил, не курил и не нюхал ничего одурманивающего. Его имя было Себайрнс и поскольку он неплохо проводил время, улыбаясь и посмеиваясь – он позволил себе немного крепого пива, которое варили из местных растений.