– Гуй, – прошептала я. Вся китайская мифология всплыла в моей памяти. Духам-гуй там отводились не самые светлые страницы.
– Правда, есть нечто, что сдерживает этих духов, – продолжал кузен. – Они не выходят из подземных своих убежищ в те ночи, когда на небе ясно и ярко светит луна. Лунный свет обжигает их злые глаза. Поэтому не выходи из дома в безлунные облачные ночи, береги себя.
– Но я могу надеть талисман, охраняющий от злых духов, – сказала я. – Нужно из красных ниток сплести узел Двойной Удачи и надеть на запястье.
– Ты права. Но сила такого талисмана невелика, уж поверь мне. Ее не хватит надолго. Так что лучше проявляй здравую осторожность.
– Хорошо, Го. Как жаль, что тебя нет со мной каждый час и каждую минуту! Ты бы меня защищал... Впрочем, что я говорю! Это постыдная слабость, прости меня за нее, Го! Я мастер фэн-шуй, я знаю все о потоках ци и ша, я умею управлять темной и светлой энергией, и мне ли просить защиты! Прости, прости, Го! Я благодарна тебе за предупреждение о духах-гуй, я не позволю им беззаконничать на этой земле и постараюсь очистить и защитить Сонин дом, хотя Сони больше нет...
– А вот это – третье, о чем я хотел тебя предупредить, – сказал Го и вдруг приник к моим губам поцелуем. Этот поцелуй был такой нежный и томительно-небесный, что я могла лишь страстно пискнуть и обхватить руками серебряные плечи Го, своего возлюбленного небожителя...
И вот тут я действительно проснулась. И поняла, с сожалением и недовольством открыв глаза, что обнимаю я не кузена Го и целует меня не кто иной, как Марк Косарецкий.
Я рванулась в сторону, окончательно просыпаясь, и, сгорая со стыда, поняла, что лежу нагишом в кровати Марка, а он, негодяй и совратитель, пристроился тут же и, естественно, гол как сокол.
– Нила! Нила! – вскричал Марк, вцепляясь в меня. – Не беги! Прости меня за то, что было, я с собой не совладал...
Я замерла, истерично натягивая на себя одеяло:
– Что было?
– Сама понимаешь что, – кривовато улыбнулся Марк. – Ты была такая нежная, безвольная, на все готовая после амаретто, что я не выдержал. Пропади они пропадом, твои таланты мастера фэн-шуй, зато у нас была такая ночь!
– У тебя была «такая» ночь, – ледяным тоном поправила Марка я. – Я об этой ночи совершенно ничего не помню.
– Как? – изумился Марк и принялся шептать мне на ухо вещи, от которых я краснела, и без конца приговаривал: – И этого не помнишь? И этого? И даже вот этого?
– Ничего я не помню, – зло выпалила я, выпутываясь из объятий одеяла и Марка. – Как гадко. Ты воспользовался тем, что я нализалась в стельку и...
– Ты мне разрешила, – стоял на своем Марк.
– Не могла я тебе такого разрешить. Я мастер фэн-шуй. У меня дар. Особый. Был. А теперь его нет из-за какого-то сомнительного коитуса!
Марк мрачно поглядел на меня и, вздохнув, сказал:
– Успокойся, Нила. Ничего не было. Повторяю, на самом деле ничего не было. Хотя я предпочел бы, чтоб было.
– Ты правду говоришь? – подозрительно сощурилась я.
– Правду, – мрачно ответил Марк. – Я уже хотел было, ну, ты понимаешь... Перед такой женщиной и святой не выдержит. Но что-то меня как будто остановило.
– Голос совести? – язвительно спросила я.
– Нет, наверное, твой ангел-хранитель, – сказал Марк и встал с кровати. Хм. Если он тем самым хотел произвести на меня впечатление своими статями и намекнуть на то, как много я потеряла, что этими статями не воспользовалась, то это он зря. Марк кузену Го и в подметки не годился.
– Кузен Го! – вскричала я и победоносно взмахнула подушкой. – Вот кто мой хранитель, хотя и не ангел. Вот! Это он! Спасибо, кузен, спасибо!
– Какой еще кузен? – удивился Марк. Понял, что не впечатлил меня своим обнаженным торсом, и принялся одеваться.
– Мой китайский кузен, – доступно объяснила я. – Он погиб и стал небожителем. И теперь меня защищает. Он мне приснился. Он часто мне снится.
– Видимо, ты его любишь, этого кузена.
– Люблю.
– Нила, если б я был к тебе равнодушен, я сказал бы, что ты абсолютно сумасшедшая. Какие-то кузены-небожители... Отказ от секса только потому, что можно утратить некий непонятный дар... Да тысяча женщин на твоем месте умоляла бы меня о любви.
– Ну и обращайся к этой тысяче, – безапелляционно заявила я, обнаружила в окрестностях постели свою одежду и начала одеваться. Хотелось принять ванну, но только не в квартире Марка. А то с него станется привести-таки свой развратный план в действие. Он вообще как-то неправильно меня понимает. Думает, что если женщина осталась у него на ночь, то это уже законный повод с ней переспать. Ненормальные мужики здесь, в этой России! Сколько раз я ночевала у кузена Го, и он никогда себе не позволял...
Кузен Го...
Сон...
Каллиграфическая кисть, щекочущая мою щеку...
– Марк, – одевшись, я сочла своего визави менее опасным и доступным к общению, – Марк, посмотри вот здесь, на щеке, у меня ничего нет?
Марк придирчиво осмотрел мою щеку:
– Нет, все чисто.
– И все-таки... Можно, я воспользуюсь твоей ванной?
– Конечно.
Я вошла в ванную, включила свет и внимательно разглядела обе свои щеки. Ничего. Но почему у меня еще осталось ощущение щекочущей мои щеки кисти?
Чтобы избавиться от этого ощущения, я пустила воду в раковине и принялась умываться. Умылась, потянулась за полотенцем и, мельком взглянув на себя в зеркало, ахнула.
На моих мокрых от воды щеках сверкали золотом два искусно начертанных иероглифа: «крепость» и «защита». Не знаю, сколько времени я простояла перед зеркалом, рассматривая чудесные иероглифы и понимая, что встреча с кузеном не была по-настоящему сном. На лице высыхала вода, и я заметила, что иероглифы тускнеют, становясь прозрачными и незаметными. Когда лицо высохло окончательно, никаких иероглифов на моих щеках видно не было. Но едва я плеснула в лицо водой, как они проступили снова. Чудеса, да и только! Чудеса от моего милого кузена Го...
– Нила, ты уже закончила? – раздался голос Марка. – Тебе сварить кофе?
– Нет, я буду чай! – крикнула я, торопливо вытирая лицо полотенцем. Ни к чему сердцееду Марку видеть эти иероглифы на моих щеках. Ему этого не понять.
Когда я вышла на кухню, Марк уже приготовил кофе и чай. И – о чудо из чудес! – он сменил одежду. Сегодня вольный художник выглядел прямо-таки парадно: костюм-тройка, жемчужно-серая рубашка, галстук в строгую узенькую полоску. Дипломатический корпус, да и только. Я в своем свитере и джинсах смотрелась совсем непрезентабельно.
– Какие у тебя планы на сегодня, Нила? – спросил Марк.
– Разумеется, ехать в «Кардиосферу», проверять вчерашний звонок от доброжелателя. Я должна знать, жива или нет моя подруга. Должна знать, как все произошло. И кроме того, высказать доктору Саблиной все, что я думаю о врачебной этике.
– Что ж, планы солидные. Ты не против, если я буду тебя сопровождать?
– Не против. Марк, не смотри на меня букой. За исключением некоторых моментов ты хороший человек, и с тобой можно иметь дело. Пожалуй, я смогла бы даже тебе довериться. В некоторых вопросах.
– Это мне льстит, – сказал Марк.
И мы отправились проторенной тропой в клинику «Кардиосфера».
В холле дежурила уже другая медсестра – постарше и ликом помрачнее. Вчерашнего небесного создания с хрустальным голоском и помину не было.
– Могу я видеть доктора Саблину? – бросаясь с места в карьер, спросила я у мрачной леди в медицинском облачении.
– А по какому вопросу? – помрачнела та еще больше.
– По личному, – встрял Марк. Видимо, он полагал, что его костюм, галстук и шарм свежевыбритого мужчины растопят сердце даже такой горгульи.
Подействовало. Горгулья смешалась и бросила затравленный взгляд на монитор компьютера:
– Доктор Саблина сейчас на обходе...
– Ничего, мы подождем. Ведь ее кабинет, кажется, на пятом этаже? – рассиялся улыбкой Марк.
– Да, но у нас так не положено.
– А это ничего, – сказал Марк, продолжая сиять улыбкой. – Для нас вам придется сделать исключение. Если вы хотите, чтобы клиника с красивым названием «Кардиосфера» и дальше продолжала свое безбедное существование.
И Марк (вот артист!) достал из кармана некое удостоверение в красной корочке и выразительно помахал им перед носом горгульи. Та спала с лица и сказала:
– Пройдите к лифту, пожалуйста. В лифте я спросила Марка:
– Это что за волшебная красная книжечка? Ты что, помимо того что вольный художник, еще и являешься сотрудником правоохранительных органов? Какой ужас!
Марк продемонстрировал мне книжечку. Это было удостоверение местного Союза художников.
– Марк, иногда мне нравится, как ты действуешь, – задумчиво проговорила я.
– Мерси, – надменно ответил Марк.
Мы снова оказались на пятом этаже. Тишина, дезинфекция, медицинская благодать. Только в этой благодати почему-то не смогли спасти мою подругу. Или все-таки сумели?
И кто был тот доброжелатель, что позвонил вчера вечером и сообщил о смерти Сони?
Я стояла, растерянно оглядываясь.
– Марк, здесь никого нет, – прошептала я, и собственный шепот показался мне громче, чем крик.
– Может быть, это и хорошо? – тоже прошептал Марк. – Как ты думаешь, в какой из этих палат лежала Соня?
Мы шли полутемным коридором с рядами бесконечно уходящих вдаль одинаковых белых дверей.
И тут я замерла. Потому что перед дверью одной из палат стояли две ярко-алые собачки-фу с золотыми разинутыми пастями.
– Марк, – прошептала я, – они все-таки выполнили мою просьбу! Смотри!
– И что? – возразил Марк. – Думаешь, какие-го игрушки оживят твою подругу? Сони давно нет здесь, Соня в морге.
– Нет, – сказала я и толкнула дверь.
Она легко подалась, и взору моему предстала небольшая уютная палата с единственной кроватью. Все было светлым, каким-то ирреальным, так что я не сразу увидела, что на кровати кто-то лежит. А когда увидела...
Это была Соня. Моя дорогая подруга собственной персоной.
И вовсе она была не мертва. Она лежала и спала, а кардиомонитор отмечал ровный стук ее сердца. Игла от капельницы с каким-то лекарством уходила в вену Сониной руки, и это еще сильнее убедило меня в том, что Соня жива – мертвым капельниц не ставят.
А еще...
На тумбочке рядом с Сониной кроватью стояли три звездных старца, три куклы-божества, и таинственно улыбались чему-то. И черная с позолотой черепаха была тут же. И хрустальная пирамидка.
Соня дышала, тихо-тихо, и мне этот звук дыхания показался райской музыкой. Значит, меня обманул телефонный звонок и Соня жива!..
– Что вы тут делаете?!
На этот грозный шепот мы с Марком обернулись, как два застигнутых врасплох гангстера. И взгляды, и выражения лиц у нас были, соответственно, совершенно гангстерские. Эх, нам бы в вестернах сниматься. Или в триллерах...
Я отбросила прочь дурацкие мысли, потому что перед нами стояла доктор Саблина и никто иной.
– Я прошу вас выйти из реанимационной палаты, – шепотом отчеканила Саблина. – Иначе я вызову охрану.
Мы выйти-то вышли, но гангстерское выражение лиц сохраняли.
– Зовите охрану, зовите, – сказала я. – Только сначала объясните мне, почему вчера моя подруга оказалась в состоянии клинической смерти! И почему вы мне об этом не сказали?!
– Откуда вы знаете? – побледнела Саблина. И тут же, настойчиво: – Пройдемте ко мне в кабинет. Нам нужно объясниться.
Мы проследовали за Саблиной в ее кабинет. Сели в уютные кресла и смотрели на несчастную докторшу весьма неласковыми глазами.
– Итак, – сказала я. – Слушаем вас.
– Вы должны понять, – заговорила доктор Саблина. – Мы сделали все возможное. Операция прошла успешно, и мы уже не переживали за состояние здоровья Софьи Вязовой, но вчера, буквально перед вашим приходом, случилось неожиданное. Пациентка впала в состояние клинической смерти. Мы ничего не могли с этим сделать. Когда вы разговаривали со мной в кабинете, Софья Вязова уже была мертва три с половиной часа.
– Но вы решили это скрыть, чтобы я продолжала выкладывать солидные суммы за ее как бы лечение, да? – спросила я.
– Нет, нет, дело совсем не в деньгах! – воскликнула доктор Саблина. – Все дело в репутации.
– То есть?
– Софью Вязову оперировал доктор Гостьин. Он талантливый врач, но молодой, еще не наработал достаточно опыта... Поэтому он очень переживал за исход операции. Мы даже отправили его в незапланированный отпуск. Понимаете, мы не были уверены, что операция на самом деле прошла успешно, что не будет... негативных последствий.
– Как вы бережете репутацию своих коллег! – вырвалось у меня. – Неужели, неужели у вас не было никакой возможности вытащить Соню с того света?!
Потом я вспомнила, что видела в Сониной палате, и немножко сбавила пыл.
– Мы сделали все, что могли, – сказала доктор Саблина. – Ничего не вышло. А потом пришли вы со своими... талисманами. Мне стоило большого труда сдержать себя, когда вы говорили о том, что эти талисманы помогут Софье Вязовой поправиться. Ведь я уже знала, надежды нет.
– И все-таки кто-то поставил в палате Сони звездных старцев, а у дверей – собачек.
– Да, это была дежурная медсестра, Катя Молочнева. Она тоже увлекается этим вашим фэн-шуй. Вот и поставила. Я хотела ей выговор сделать – нехорошо, дескать, около покойницы этот маскарад устраивать, но тут просто чудо произошло.
– Какое чудо? – хором спросили мы с Марком.
– Катя сама рассказывала: как только она все эти фигурки расставила согласно вашим указаниям, то...
– То?!!
– У пациентки пульс появился, нитевидный сначала, а потом все лучше и лучше. Тут уж всю реанимационную бригаду подняли: адреналин, дефибриллятор, непрямой массаж сердца. Вернулась с того света ваша Софья Вязова. Истинным чудом вернулась. Только вот в сознание она пока не приходит. У меня к вам просьба будет огромная: никому не рассказывайте об этом инциденте.
– Никому не расскажем, – вздохнула я. – Только вот в чем проблема: кто-то об этом уже знает. Кто-то, кто позвонил мне вчера на мобильный и сообщил, что Соня находится в состоянии клинической смерти. Это у вас в клинике стукач завелся, вы уж его сами вычисляйте...
– Вычислим, – заверила нас доктор Саблина. – Теперь у вас больше нет к нам претензий?
– Никаких, – развела я руками. – Только уж, пожалуйста, вылечите Соню. Я не хочу снова ее потерять.
– Не волнуйтесь, не потеряем, – сказала доктор Саблина. – Теперь у нее все в норме. Видно, ваши талисманы и вправду помогли. Мы уж теперь думаем: может, для всех больных в нашей клинике такие талисманы завести – быстрей все выздоравливать начнут...
– Заведите, – кивнула я. – Собачки, черепашки и пирамидки во всех экзотических магазинах есть. Кстати, Соня – совладелица одного из таких магазинов. Так что вам прямая выгода ее вылечить. Представляете, сколько она просто так, в благодарность, подарит вашей клинике талисманов?..
Клинику мы с Марком покидали, будучи в состоянии потрясенности и ошарашенности.
– Только не говори мне, что фэн-шуй может вытащить человека с того света, – предупредил меня Марк.
– Но ты же сам видел!
– Видел, но не убежден.
– До чего же ты упертый!
– Беру пример с тебя. Ты тоже упрямая. И не только в вопросах, касающихся фэн-шуй.
– Ладно. Отвези меня в особняк Сони.
– А может, лучше поедем ко мне?
– Марк, прекрати!
– Я только хотел предложить кофе с тостами или бутербродами.
– Нет, Марк, спасибо, но... Я отвечаю перед Соней за целость и сохранность ее дома. Мое сердце не выдержит, если я увижу, что дом взломан и ограблен. Я уже заранее начинаю трястись.
– Не волнуйся, я буду рядом с тобой, – обнадежил меня Марк. – В конце концов, одной тебе в таком особняке просто не выжить. Нужно крепкое мужское плечо и заботливая рука.
– Мерси, – только и сказала я.
А через две недели Соню выписали из больницы. Мы встречали ее роскошным обедом и не менее роскошными букетами цветов, но Соня все это проигнорировала. Скользнув равнодушным взглядом по моему радостному лицу, она сказала: «Привет» – и заперлась у себя в комнате.
И вот что странно. Соня не взяла из больницы ни одного принесенного мной талисмана – ни собачек, ни черепаху, ни хрустальную пирамидку... Взяла только трех звездных старцев – так и появилась в доме, держа эти куклы, будто сверток с младенцем.
– С ней что-то не так, – сказал Марк о Соне.
– Разумеется, не так, – огрызнулась я. – Человек такое пережил. Ей бы теперь не помешал санаторий...
Но через некоторое время начались такие события, которые заставили меня позабыть о санатории...
Только три звездных старца, три фарфоровые куклы с милыми личиками по-прежнему улыбались, словно готовились открыть нам, людям, некую удивительную тайну.
Глава четырнадцата
– Мне не нравится эта мебель, – сказала Соня накануне за ужином. – Я хочу все изменить.
Мебель, о которой шла речь, находилась в гостиной и выглядела как витрина ювелирного магазина – в смысле сияла, очаровывала и не давала подступиться. Раньше Соня на этот гарнитур надышаться не могла. С чего теперь такое недовольство?
Соня вот уже почти месяц как вышла из больницы. И хотя срок это небольшой, за месяц после операции на сердце вряд ли можно прийти в стопроцентно здоровое и бодрое состояние, но все-таки... С Соней творилось что-то странное. Она подолгу спала, а просыпаясь, все равно выглядела вялой и сонной; из еды предпочитала только творог и кефир и становилась сама не своя, если я включала телевизор или музыкальный центр. Я понимала – Соня перенесла тяжелую болезнь, даже клиническую смерть, но ведь надо возвращаться к жизни, а не бродить бледным призраком по всем комнатам. Соня была равнодушна к книгам, газетам и модным глянцевым журналам, яркие страницы которых, по моему мнению, способны восстановить хорошее настроение даже у дамы, страдающей депрессивным неврозом. Я несколько раз на дню старалась вовлечь Соню в разговоры, значимые и незначимые беседы, но она отвечала односложно, чувствовалось, что ни я, ни мои разговоры ей не нужны. Девочки-студентки, которые приходили убираться в Сонином особняке, и те почувствовали перемены в Сонином характере, стали халатно относиться к своей работе, а одну из девиц я буквально поймала за руку, когда она пыталась прикарманить одну Сонину безделушку из белого янтаря! Это что же творится на свете, господа!
Пришлось мне самой быть и за уборщицу, и за повара, и за психотерапевта (хотя последнее в силу замкнутости Сониного характера было практически неосуществимо). Меня это не утруждало, но ставило в неловкое положение. Я ощущала себя чужой в чужом доме, странным атрибутом этого особняка, до которого нет дела хозяйке.
Этими своими размышлениями я как-то поделилась с Марком Косарецким. Он ни разу не появлялся в особняке с тех пор, как туда вернулась Соня, и я считала это проявлением такта с его стороны: Соня и без того плоха, не хватает ей еще конфликтов с Марком, неудачным возлюбленным и бывшим другом. Но по телефону мы общались с ним довольно часто.
– Марк, Соня с каждым днем становится все более апатичной и замкнутой, – пожаловалась как-то я вольному художнику. – Я не знаю, что мне делать.
– А что вы можете сделать? – ответил вопросом на вопрос Марк. Что за противная привычка! И снова на «вы», словно эта официальность теперь имела какое-то значение!
– Я не уверена, что вообще должна что-то делать, – вспылила я. – Я же не врач и не сиделка. Я все чаще и чаще думаю о том, чтобы возвратиться в Китай. Чего ради я торчу в Сонином особняке и мозолю ей глаза? Мне кажется, Соня вообще скоро перестанет меня узнавать...
Марк сказал:
– Нила, на вашем месте я не стал бы бросать Соню в таком состоянии и бежать в Китай. Ну что у вас там в Китае?
– Между прочим, родной дом и дочь, по которой я скучаю!
– Но за вашей дочерью и за домом наверняка есть кому присматривать. А за Соней присмотреть некому. Платная сиделка тут не поможет... Вы ее подруга, так будьте подругой до конца!
– До какого конца?! – пугалась я, на этом разговоры обычно завершались.
Несколько раз к Соне приходили посетители – коллеги по работе и даже директор их магазина. Соня вежливо выслушивала их пожелания скорейшего выздоровления, а потом несколько картинно падала в обморок. Коллеги пугались, я принималась хлопотать возле больной, визит комкался, разговоры смолкали... Черт знает что! Как-то, после очередного обморока, когда я отвела Соню в спальню и уложила там, дав успокоительных капель, со мной решила поговорить директриса магазина «Экзотика».
– Вы ведь единственная подруга Сони, верно? – спросила она меня.
– Я подруга, но не думаю, что единственная. Разве на работе у Сони не было подруг?
– Таких преданных – нет. Пожалуйста, не оставляйте ее. Она должна поправиться, но на это нужно время и близкий человек рядом. Думаю, у Сони нет никого ближе вас. А если вас смущают финансовые вопросы, то... – Директриса выложила на столик карточку «Виза». – Я завела эту карту на вас. Тратьте сколько пожелаете, только помогите Соне стать прежней!
– Спасибо за карту, – хмыкнула я. – Но подумайте сами: какая из меня сиделка?
– А вы наймите сиделку, – посоветовала директриса. – Она снимет с вас часть нагрузки. Но все равно в основном за Соней должны присматривать вы.
Я подумала и согласилась. Наняла сиделку-медсестру через частное агентство «Добрые руки», а сама... Сама пыталась хоть как-то помочь Соне возвратить ей интерес к жизни.
– Вы не волнуйтесь, – сказала мне сиделка. – У больных-сердечников такое бывает, особенно в первый год после приступа. Им кажется, будто они стали стеклянными, оттого их внешний мир только пугает. Она будет прежней.
Как выяснилось, все те, кто обещал Соне, что она станет прежней, глубоко ошибались. Соня не стала прежней.
А со временем я вообще перестала понимать, кем она стала.
И началось все с того, что Соне перестал нравиться интерьер ее прекрасного особняка.
– Эта мебель просто уродует здесь все, – сказала Соня. – Не понимаю, как она могла нравиться мне раньше.
– Твои вкусы изменились, – заметила я Соне. – Какой бы ты хотела видеть эту комнату?
– Всю мебель надо вынести, – заявила Соня, – стены обить панелью из темного дерева. Под потолком протянуть шнуры и на них навесить длинные полотна алого шелка. На пол кинуть ковры и большие подушки для сидения. Это будет комната для медитации, стихосложения и каллиграфии.
– Для чего? – изумленно переспросила я.
И это было только начало. Когда гостиная под четким руководством Сони обрела вид то ли китайской опиумокурильни, то ли персидского гарема, со мной пожелала приватно поговорить ночная сиделка Сони (я наняла и ночную сиделку, чтобы за Соней был безотлучный и беспрерывный присмотр).
– Что такое? – спросила я.
– Бредит она по ночам, мечется, – вздохнула сиделка – женщина с лицом обыденным и простым как молоко. – Говорит что-то, а не разобрать. И будить ее боюсь – вдруг хуже станет!
– Хорошо, – сказала я. – Я вместо вас посижу несколько ночей.
(Поначалу я не поверила сиделке и все ее разговоры сочла поводом для того, чтобы не явиться на дежурство).
Первые две ночи я дежурила у Сони в спальне. Спальня, кстати, тоже изменилась. Отсюда вынесли всю мебель, включая настенное зеркало. Вместо этого также были стены, обитые деревянными панелями, полотнища шелка от потолка до пола (на сей раз бледно-лилового цвета), ковры и нечто вроде ложа, сооруженного из огромного количества подушек и одеял. На этом ложе и спала Соня. Я заметила рядом с ложем маленький металлический столик, на котором могла уместиться только лампа для ароматических курений и деревянная расческа. Ни этой лампы, ни расчески я раньше у Сони не видела.
Так вот, две ночи из моего дежурства Соня спала спокойно. Замечу, кстати, что ночи эти были лунные, яркий свет полной луны заливал серебром и ртутью сад вокруг Сониного особняка. А на третью ночь небо внезапно затянуло плотными облаками, так что лунному свету не осталось ни малейшей щелки, чтоб пробиться и осветить землю. Тьма и тишина стояла за стенами дома. В десять вечера я позвонила Марку – просто так, чтобы не чувствовать гнетущей тишины дома и собственного одиночества. Соня сидела в «комнате для медитаций» и что-то выводила на большом листе бумаги обычной кисточкой для век.
– Марк, – сказала я. – Мне что-то жутко. Ты бы заехал к нам на днях.
– А что?
– Соня... меняется, – произнесла я неопределенно. – И меняет дом.
– То есть как меняет?
– Меняет всю обстановку в доме, мебель выбрасывает...
– А с точки зрения фэн-шуй это хорошо или плохо?
– Что? – Я осеклась и вдруг поняла, насколько я глупа. За всеми этими проблемами я совершенно упустила из виду сверить Сонины перемены в интерьере с принципами фэн-шуй! – Марк, я просто идиотка! Я... Я потом тебе позвоню, ладно?
– Ладно, – озадаченно сказал Марк и отключил телефон.
Как же я раньше не догадалась оценить перемены в Сонином доме с точки зрения фэн-шуй!
– Правда, есть нечто, что сдерживает этих духов, – продолжал кузен. – Они не выходят из подземных своих убежищ в те ночи, когда на небе ясно и ярко светит луна. Лунный свет обжигает их злые глаза. Поэтому не выходи из дома в безлунные облачные ночи, береги себя.
– Но я могу надеть талисман, охраняющий от злых духов, – сказала я. – Нужно из красных ниток сплести узел Двойной Удачи и надеть на запястье.
– Ты права. Но сила такого талисмана невелика, уж поверь мне. Ее не хватит надолго. Так что лучше проявляй здравую осторожность.
– Хорошо, Го. Как жаль, что тебя нет со мной каждый час и каждую минуту! Ты бы меня защищал... Впрочем, что я говорю! Это постыдная слабость, прости меня за нее, Го! Я мастер фэн-шуй, я знаю все о потоках ци и ша, я умею управлять темной и светлой энергией, и мне ли просить защиты! Прости, прости, Го! Я благодарна тебе за предупреждение о духах-гуй, я не позволю им беззаконничать на этой земле и постараюсь очистить и защитить Сонин дом, хотя Сони больше нет...
– А вот это – третье, о чем я хотел тебя предупредить, – сказал Го и вдруг приник к моим губам поцелуем. Этот поцелуй был такой нежный и томительно-небесный, что я могла лишь страстно пискнуть и обхватить руками серебряные плечи Го, своего возлюбленного небожителя...
И вот тут я действительно проснулась. И поняла, с сожалением и недовольством открыв глаза, что обнимаю я не кузена Го и целует меня не кто иной, как Марк Косарецкий.
Я рванулась в сторону, окончательно просыпаясь, и, сгорая со стыда, поняла, что лежу нагишом в кровати Марка, а он, негодяй и совратитель, пристроился тут же и, естественно, гол как сокол.
– Нила! Нила! – вскричал Марк, вцепляясь в меня. – Не беги! Прости меня за то, что было, я с собой не совладал...
Я замерла, истерично натягивая на себя одеяло:
– Что было?
– Сама понимаешь что, – кривовато улыбнулся Марк. – Ты была такая нежная, безвольная, на все готовая после амаретто, что я не выдержал. Пропади они пропадом, твои таланты мастера фэн-шуй, зато у нас была такая ночь!
– У тебя была «такая» ночь, – ледяным тоном поправила Марка я. – Я об этой ночи совершенно ничего не помню.
– Как? – изумился Марк и принялся шептать мне на ухо вещи, от которых я краснела, и без конца приговаривал: – И этого не помнишь? И этого? И даже вот этого?
– Ничего я не помню, – зло выпалила я, выпутываясь из объятий одеяла и Марка. – Как гадко. Ты воспользовался тем, что я нализалась в стельку и...
– Ты мне разрешила, – стоял на своем Марк.
– Не могла я тебе такого разрешить. Я мастер фэн-шуй. У меня дар. Особый. Был. А теперь его нет из-за какого-то сомнительного коитуса!
Марк мрачно поглядел на меня и, вздохнув, сказал:
– Успокойся, Нила. Ничего не было. Повторяю, на самом деле ничего не было. Хотя я предпочел бы, чтоб было.
– Ты правду говоришь? – подозрительно сощурилась я.
– Правду, – мрачно ответил Марк. – Я уже хотел было, ну, ты понимаешь... Перед такой женщиной и святой не выдержит. Но что-то меня как будто остановило.
– Голос совести? – язвительно спросила я.
– Нет, наверное, твой ангел-хранитель, – сказал Марк и встал с кровати. Хм. Если он тем самым хотел произвести на меня впечатление своими статями и намекнуть на то, как много я потеряла, что этими статями не воспользовалась, то это он зря. Марк кузену Го и в подметки не годился.
– Кузен Го! – вскричала я и победоносно взмахнула подушкой. – Вот кто мой хранитель, хотя и не ангел. Вот! Это он! Спасибо, кузен, спасибо!
– Какой еще кузен? – удивился Марк. Понял, что не впечатлил меня своим обнаженным торсом, и принялся одеваться.
– Мой китайский кузен, – доступно объяснила я. – Он погиб и стал небожителем. И теперь меня защищает. Он мне приснился. Он часто мне снится.
– Видимо, ты его любишь, этого кузена.
– Люблю.
– Нила, если б я был к тебе равнодушен, я сказал бы, что ты абсолютно сумасшедшая. Какие-то кузены-небожители... Отказ от секса только потому, что можно утратить некий непонятный дар... Да тысяча женщин на твоем месте умоляла бы меня о любви.
– Ну и обращайся к этой тысяче, – безапелляционно заявила я, обнаружила в окрестностях постели свою одежду и начала одеваться. Хотелось принять ванну, но только не в квартире Марка. А то с него станется привести-таки свой развратный план в действие. Он вообще как-то неправильно меня понимает. Думает, что если женщина осталась у него на ночь, то это уже законный повод с ней переспать. Ненормальные мужики здесь, в этой России! Сколько раз я ночевала у кузена Го, и он никогда себе не позволял...
Кузен Го...
Сон...
Каллиграфическая кисть, щекочущая мою щеку...
– Марк, – одевшись, я сочла своего визави менее опасным и доступным к общению, – Марк, посмотри вот здесь, на щеке, у меня ничего нет?
Марк придирчиво осмотрел мою щеку:
– Нет, все чисто.
– И все-таки... Можно, я воспользуюсь твоей ванной?
– Конечно.
Я вошла в ванную, включила свет и внимательно разглядела обе свои щеки. Ничего. Но почему у меня еще осталось ощущение щекочущей мои щеки кисти?
Чтобы избавиться от этого ощущения, я пустила воду в раковине и принялась умываться. Умылась, потянулась за полотенцем и, мельком взглянув на себя в зеркало, ахнула.
На моих мокрых от воды щеках сверкали золотом два искусно начертанных иероглифа: «крепость» и «защита». Не знаю, сколько времени я простояла перед зеркалом, рассматривая чудесные иероглифы и понимая, что встреча с кузеном не была по-настоящему сном. На лице высыхала вода, и я заметила, что иероглифы тускнеют, становясь прозрачными и незаметными. Когда лицо высохло окончательно, никаких иероглифов на моих щеках видно не было. Но едва я плеснула в лицо водой, как они проступили снова. Чудеса, да и только! Чудеса от моего милого кузена Го...
– Нила, ты уже закончила? – раздался голос Марка. – Тебе сварить кофе?
– Нет, я буду чай! – крикнула я, торопливо вытирая лицо полотенцем. Ни к чему сердцееду Марку видеть эти иероглифы на моих щеках. Ему этого не понять.
Когда я вышла на кухню, Марк уже приготовил кофе и чай. И – о чудо из чудес! – он сменил одежду. Сегодня вольный художник выглядел прямо-таки парадно: костюм-тройка, жемчужно-серая рубашка, галстук в строгую узенькую полоску. Дипломатический корпус, да и только. Я в своем свитере и джинсах смотрелась совсем непрезентабельно.
– Какие у тебя планы на сегодня, Нила? – спросил Марк.
– Разумеется, ехать в «Кардиосферу», проверять вчерашний звонок от доброжелателя. Я должна знать, жива или нет моя подруга. Должна знать, как все произошло. И кроме того, высказать доктору Саблиной все, что я думаю о врачебной этике.
– Что ж, планы солидные. Ты не против, если я буду тебя сопровождать?
– Не против. Марк, не смотри на меня букой. За исключением некоторых моментов ты хороший человек, и с тобой можно иметь дело. Пожалуй, я смогла бы даже тебе довериться. В некоторых вопросах.
– Это мне льстит, – сказал Марк.
И мы отправились проторенной тропой в клинику «Кардиосфера».
В холле дежурила уже другая медсестра – постарше и ликом помрачнее. Вчерашнего небесного создания с хрустальным голоском и помину не было.
– Могу я видеть доктора Саблину? – бросаясь с места в карьер, спросила я у мрачной леди в медицинском облачении.
– А по какому вопросу? – помрачнела та еще больше.
– По личному, – встрял Марк. Видимо, он полагал, что его костюм, галстук и шарм свежевыбритого мужчины растопят сердце даже такой горгульи.
Подействовало. Горгулья смешалась и бросила затравленный взгляд на монитор компьютера:
– Доктор Саблина сейчас на обходе...
– Ничего, мы подождем. Ведь ее кабинет, кажется, на пятом этаже? – рассиялся улыбкой Марк.
– Да, но у нас так не положено.
– А это ничего, – сказал Марк, продолжая сиять улыбкой. – Для нас вам придется сделать исключение. Если вы хотите, чтобы клиника с красивым названием «Кардиосфера» и дальше продолжала свое безбедное существование.
И Марк (вот артист!) достал из кармана некое удостоверение в красной корочке и выразительно помахал им перед носом горгульи. Та спала с лица и сказала:
– Пройдите к лифту, пожалуйста. В лифте я спросила Марка:
– Это что за волшебная красная книжечка? Ты что, помимо того что вольный художник, еще и являешься сотрудником правоохранительных органов? Какой ужас!
Марк продемонстрировал мне книжечку. Это было удостоверение местного Союза художников.
– Марк, иногда мне нравится, как ты действуешь, – задумчиво проговорила я.
– Мерси, – надменно ответил Марк.
Мы снова оказались на пятом этаже. Тишина, дезинфекция, медицинская благодать. Только в этой благодати почему-то не смогли спасти мою подругу. Или все-таки сумели?
И кто был тот доброжелатель, что позвонил вчера вечером и сообщил о смерти Сони?
Я стояла, растерянно оглядываясь.
– Марк, здесь никого нет, – прошептала я, и собственный шепот показался мне громче, чем крик.
– Может быть, это и хорошо? – тоже прошептал Марк. – Как ты думаешь, в какой из этих палат лежала Соня?
Мы шли полутемным коридором с рядами бесконечно уходящих вдаль одинаковых белых дверей.
И тут я замерла. Потому что перед дверью одной из палат стояли две ярко-алые собачки-фу с золотыми разинутыми пастями.
– Марк, – прошептала я, – они все-таки выполнили мою просьбу! Смотри!
– И что? – возразил Марк. – Думаешь, какие-го игрушки оживят твою подругу? Сони давно нет здесь, Соня в морге.
– Нет, – сказала я и толкнула дверь.
Она легко подалась, и взору моему предстала небольшая уютная палата с единственной кроватью. Все было светлым, каким-то ирреальным, так что я не сразу увидела, что на кровати кто-то лежит. А когда увидела...
Это была Соня. Моя дорогая подруга собственной персоной.
И вовсе она была не мертва. Она лежала и спала, а кардиомонитор отмечал ровный стук ее сердца. Игла от капельницы с каким-то лекарством уходила в вену Сониной руки, и это еще сильнее убедило меня в том, что Соня жива – мертвым капельниц не ставят.
А еще...
На тумбочке рядом с Сониной кроватью стояли три звездных старца, три куклы-божества, и таинственно улыбались чему-то. И черная с позолотой черепаха была тут же. И хрустальная пирамидка.
Соня дышала, тихо-тихо, и мне этот звук дыхания показался райской музыкой. Значит, меня обманул телефонный звонок и Соня жива!..
– Что вы тут делаете?!
На этот грозный шепот мы с Марком обернулись, как два застигнутых врасплох гангстера. И взгляды, и выражения лиц у нас были, соответственно, совершенно гангстерские. Эх, нам бы в вестернах сниматься. Или в триллерах...
Я отбросила прочь дурацкие мысли, потому что перед нами стояла доктор Саблина и никто иной.
– Я прошу вас выйти из реанимационной палаты, – шепотом отчеканила Саблина. – Иначе я вызову охрану.
Мы выйти-то вышли, но гангстерское выражение лиц сохраняли.
– Зовите охрану, зовите, – сказала я. – Только сначала объясните мне, почему вчера моя подруга оказалась в состоянии клинической смерти! И почему вы мне об этом не сказали?!
– Откуда вы знаете? – побледнела Саблина. И тут же, настойчиво: – Пройдемте ко мне в кабинет. Нам нужно объясниться.
Мы проследовали за Саблиной в ее кабинет. Сели в уютные кресла и смотрели на несчастную докторшу весьма неласковыми глазами.
– Итак, – сказала я. – Слушаем вас.
– Вы должны понять, – заговорила доктор Саблина. – Мы сделали все возможное. Операция прошла успешно, и мы уже не переживали за состояние здоровья Софьи Вязовой, но вчера, буквально перед вашим приходом, случилось неожиданное. Пациентка впала в состояние клинической смерти. Мы ничего не могли с этим сделать. Когда вы разговаривали со мной в кабинете, Софья Вязова уже была мертва три с половиной часа.
– Но вы решили это скрыть, чтобы я продолжала выкладывать солидные суммы за ее как бы лечение, да? – спросила я.
– Нет, нет, дело совсем не в деньгах! – воскликнула доктор Саблина. – Все дело в репутации.
– То есть?
– Софью Вязову оперировал доктор Гостьин. Он талантливый врач, но молодой, еще не наработал достаточно опыта... Поэтому он очень переживал за исход операции. Мы даже отправили его в незапланированный отпуск. Понимаете, мы не были уверены, что операция на самом деле прошла успешно, что не будет... негативных последствий.
– Как вы бережете репутацию своих коллег! – вырвалось у меня. – Неужели, неужели у вас не было никакой возможности вытащить Соню с того света?!
Потом я вспомнила, что видела в Сониной палате, и немножко сбавила пыл.
– Мы сделали все, что могли, – сказала доктор Саблина. – Ничего не вышло. А потом пришли вы со своими... талисманами. Мне стоило большого труда сдержать себя, когда вы говорили о том, что эти талисманы помогут Софье Вязовой поправиться. Ведь я уже знала, надежды нет.
– И все-таки кто-то поставил в палате Сони звездных старцев, а у дверей – собачек.
– Да, это была дежурная медсестра, Катя Молочнева. Она тоже увлекается этим вашим фэн-шуй. Вот и поставила. Я хотела ей выговор сделать – нехорошо, дескать, около покойницы этот маскарад устраивать, но тут просто чудо произошло.
– Какое чудо? – хором спросили мы с Марком.
– Катя сама рассказывала: как только она все эти фигурки расставила согласно вашим указаниям, то...
– То?!!
– У пациентки пульс появился, нитевидный сначала, а потом все лучше и лучше. Тут уж всю реанимационную бригаду подняли: адреналин, дефибриллятор, непрямой массаж сердца. Вернулась с того света ваша Софья Вязова. Истинным чудом вернулась. Только вот в сознание она пока не приходит. У меня к вам просьба будет огромная: никому не рассказывайте об этом инциденте.
– Никому не расскажем, – вздохнула я. – Только вот в чем проблема: кто-то об этом уже знает. Кто-то, кто позвонил мне вчера на мобильный и сообщил, что Соня находится в состоянии клинической смерти. Это у вас в клинике стукач завелся, вы уж его сами вычисляйте...
– Вычислим, – заверила нас доктор Саблина. – Теперь у вас больше нет к нам претензий?
– Никаких, – развела я руками. – Только уж, пожалуйста, вылечите Соню. Я не хочу снова ее потерять.
– Не волнуйтесь, не потеряем, – сказала доктор Саблина. – Теперь у нее все в норме. Видно, ваши талисманы и вправду помогли. Мы уж теперь думаем: может, для всех больных в нашей клинике такие талисманы завести – быстрей все выздоравливать начнут...
– Заведите, – кивнула я. – Собачки, черепашки и пирамидки во всех экзотических магазинах есть. Кстати, Соня – совладелица одного из таких магазинов. Так что вам прямая выгода ее вылечить. Представляете, сколько она просто так, в благодарность, подарит вашей клинике талисманов?..
Клинику мы с Марком покидали, будучи в состоянии потрясенности и ошарашенности.
– Только не говори мне, что фэн-шуй может вытащить человека с того света, – предупредил меня Марк.
– Но ты же сам видел!
– Видел, но не убежден.
– До чего же ты упертый!
– Беру пример с тебя. Ты тоже упрямая. И не только в вопросах, касающихся фэн-шуй.
– Ладно. Отвези меня в особняк Сони.
– А может, лучше поедем ко мне?
– Марк, прекрати!
– Я только хотел предложить кофе с тостами или бутербродами.
– Нет, Марк, спасибо, но... Я отвечаю перед Соней за целость и сохранность ее дома. Мое сердце не выдержит, если я увижу, что дом взломан и ограблен. Я уже заранее начинаю трястись.
– Не волнуйся, я буду рядом с тобой, – обнадежил меня Марк. – В конце концов, одной тебе в таком особняке просто не выжить. Нужно крепкое мужское плечо и заботливая рука.
– Мерси, – только и сказала я.
А через две недели Соню выписали из больницы. Мы встречали ее роскошным обедом и не менее роскошными букетами цветов, но Соня все это проигнорировала. Скользнув равнодушным взглядом по моему радостному лицу, она сказала: «Привет» – и заперлась у себя в комнате.
И вот что странно. Соня не взяла из больницы ни одного принесенного мной талисмана – ни собачек, ни черепаху, ни хрустальную пирамидку... Взяла только трех звездных старцев – так и появилась в доме, держа эти куклы, будто сверток с младенцем.
– С ней что-то не так, – сказал Марк о Соне.
– Разумеется, не так, – огрызнулась я. – Человек такое пережил. Ей бы теперь не помешал санаторий...
Но через некоторое время начались такие события, которые заставили меня позабыть о санатории...
Только три звездных старца, три фарфоровые куклы с милыми личиками по-прежнему улыбались, словно готовились открыть нам, людям, некую удивительную тайну.
Глава четырнадцата
ПЕРЕСТАНОВКА
Меняют города, но не меняют колодец.
И Цзин
– Мне не нравится эта мебель, – сказала Соня накануне за ужином. – Я хочу все изменить.
Мебель, о которой шла речь, находилась в гостиной и выглядела как витрина ювелирного магазина – в смысле сияла, очаровывала и не давала подступиться. Раньше Соня на этот гарнитур надышаться не могла. С чего теперь такое недовольство?
Соня вот уже почти месяц как вышла из больницы. И хотя срок это небольшой, за месяц после операции на сердце вряд ли можно прийти в стопроцентно здоровое и бодрое состояние, но все-таки... С Соней творилось что-то странное. Она подолгу спала, а просыпаясь, все равно выглядела вялой и сонной; из еды предпочитала только творог и кефир и становилась сама не своя, если я включала телевизор или музыкальный центр. Я понимала – Соня перенесла тяжелую болезнь, даже клиническую смерть, но ведь надо возвращаться к жизни, а не бродить бледным призраком по всем комнатам. Соня была равнодушна к книгам, газетам и модным глянцевым журналам, яркие страницы которых, по моему мнению, способны восстановить хорошее настроение даже у дамы, страдающей депрессивным неврозом. Я несколько раз на дню старалась вовлечь Соню в разговоры, значимые и незначимые беседы, но она отвечала односложно, чувствовалось, что ни я, ни мои разговоры ей не нужны. Девочки-студентки, которые приходили убираться в Сонином особняке, и те почувствовали перемены в Сонином характере, стали халатно относиться к своей работе, а одну из девиц я буквально поймала за руку, когда она пыталась прикарманить одну Сонину безделушку из белого янтаря! Это что же творится на свете, господа!
Пришлось мне самой быть и за уборщицу, и за повара, и за психотерапевта (хотя последнее в силу замкнутости Сониного характера было практически неосуществимо). Меня это не утруждало, но ставило в неловкое положение. Я ощущала себя чужой в чужом доме, странным атрибутом этого особняка, до которого нет дела хозяйке.
Этими своими размышлениями я как-то поделилась с Марком Косарецким. Он ни разу не появлялся в особняке с тех пор, как туда вернулась Соня, и я считала это проявлением такта с его стороны: Соня и без того плоха, не хватает ей еще конфликтов с Марком, неудачным возлюбленным и бывшим другом. Но по телефону мы общались с ним довольно часто.
– Марк, Соня с каждым днем становится все более апатичной и замкнутой, – пожаловалась как-то я вольному художнику. – Я не знаю, что мне делать.
– А что вы можете сделать? – ответил вопросом на вопрос Марк. Что за противная привычка! И снова на «вы», словно эта официальность теперь имела какое-то значение!
– Я не уверена, что вообще должна что-то делать, – вспылила я. – Я же не врач и не сиделка. Я все чаще и чаще думаю о том, чтобы возвратиться в Китай. Чего ради я торчу в Сонином особняке и мозолю ей глаза? Мне кажется, Соня вообще скоро перестанет меня узнавать...
Марк сказал:
– Нила, на вашем месте я не стал бы бросать Соню в таком состоянии и бежать в Китай. Ну что у вас там в Китае?
– Между прочим, родной дом и дочь, по которой я скучаю!
– Но за вашей дочерью и за домом наверняка есть кому присматривать. А за Соней присмотреть некому. Платная сиделка тут не поможет... Вы ее подруга, так будьте подругой до конца!
– До какого конца?! – пугалась я, на этом разговоры обычно завершались.
Несколько раз к Соне приходили посетители – коллеги по работе и даже директор их магазина. Соня вежливо выслушивала их пожелания скорейшего выздоровления, а потом несколько картинно падала в обморок. Коллеги пугались, я принималась хлопотать возле больной, визит комкался, разговоры смолкали... Черт знает что! Как-то, после очередного обморока, когда я отвела Соню в спальню и уложила там, дав успокоительных капель, со мной решила поговорить директриса магазина «Экзотика».
– Вы ведь единственная подруга Сони, верно? – спросила она меня.
– Я подруга, но не думаю, что единственная. Разве на работе у Сони не было подруг?
– Таких преданных – нет. Пожалуйста, не оставляйте ее. Она должна поправиться, но на это нужно время и близкий человек рядом. Думаю, у Сони нет никого ближе вас. А если вас смущают финансовые вопросы, то... – Директриса выложила на столик карточку «Виза». – Я завела эту карту на вас. Тратьте сколько пожелаете, только помогите Соне стать прежней!
– Спасибо за карту, – хмыкнула я. – Но подумайте сами: какая из меня сиделка?
– А вы наймите сиделку, – посоветовала директриса. – Она снимет с вас часть нагрузки. Но все равно в основном за Соней должны присматривать вы.
Я подумала и согласилась. Наняла сиделку-медсестру через частное агентство «Добрые руки», а сама... Сама пыталась хоть как-то помочь Соне возвратить ей интерес к жизни.
– Вы не волнуйтесь, – сказала мне сиделка. – У больных-сердечников такое бывает, особенно в первый год после приступа. Им кажется, будто они стали стеклянными, оттого их внешний мир только пугает. Она будет прежней.
Как выяснилось, все те, кто обещал Соне, что она станет прежней, глубоко ошибались. Соня не стала прежней.
А со временем я вообще перестала понимать, кем она стала.
И началось все с того, что Соне перестал нравиться интерьер ее прекрасного особняка.
– Эта мебель просто уродует здесь все, – сказала Соня. – Не понимаю, как она могла нравиться мне раньше.
– Твои вкусы изменились, – заметила я Соне. – Какой бы ты хотела видеть эту комнату?
– Всю мебель надо вынести, – заявила Соня, – стены обить панелью из темного дерева. Под потолком протянуть шнуры и на них навесить длинные полотна алого шелка. На пол кинуть ковры и большие подушки для сидения. Это будет комната для медитации, стихосложения и каллиграфии.
– Для чего? – изумленно переспросила я.
И это было только начало. Когда гостиная под четким руководством Сони обрела вид то ли китайской опиумокурильни, то ли персидского гарема, со мной пожелала приватно поговорить ночная сиделка Сони (я наняла и ночную сиделку, чтобы за Соней был безотлучный и беспрерывный присмотр).
– Что такое? – спросила я.
– Бредит она по ночам, мечется, – вздохнула сиделка – женщина с лицом обыденным и простым как молоко. – Говорит что-то, а не разобрать. И будить ее боюсь – вдруг хуже станет!
– Хорошо, – сказала я. – Я вместо вас посижу несколько ночей.
(Поначалу я не поверила сиделке и все ее разговоры сочла поводом для того, чтобы не явиться на дежурство).
Первые две ночи я дежурила у Сони в спальне. Спальня, кстати, тоже изменилась. Отсюда вынесли всю мебель, включая настенное зеркало. Вместо этого также были стены, обитые деревянными панелями, полотнища шелка от потолка до пола (на сей раз бледно-лилового цвета), ковры и нечто вроде ложа, сооруженного из огромного количества подушек и одеял. На этом ложе и спала Соня. Я заметила рядом с ложем маленький металлический столик, на котором могла уместиться только лампа для ароматических курений и деревянная расческа. Ни этой лампы, ни расчески я раньше у Сони не видела.
Так вот, две ночи из моего дежурства Соня спала спокойно. Замечу, кстати, что ночи эти были лунные, яркий свет полной луны заливал серебром и ртутью сад вокруг Сониного особняка. А на третью ночь небо внезапно затянуло плотными облаками, так что лунному свету не осталось ни малейшей щелки, чтоб пробиться и осветить землю. Тьма и тишина стояла за стенами дома. В десять вечера я позвонила Марку – просто так, чтобы не чувствовать гнетущей тишины дома и собственного одиночества. Соня сидела в «комнате для медитаций» и что-то выводила на большом листе бумаги обычной кисточкой для век.
– Марк, – сказала я. – Мне что-то жутко. Ты бы заехал к нам на днях.
– А что?
– Соня... меняется, – произнесла я неопределенно. – И меняет дом.
– То есть как меняет?
– Меняет всю обстановку в доме, мебель выбрасывает...
– А с точки зрения фэн-шуй это хорошо или плохо?
– Что? – Я осеклась и вдруг поняла, насколько я глупа. За всеми этими проблемами я совершенно упустила из виду сверить Сонины перемены в интерьере с принципами фэн-шуй! – Марк, я просто идиотка! Я... Я потом тебе позвоню, ладно?
– Ладно, – озадаченно сказал Марк и отключил телефон.
Как же я раньше не догадалась оценить перемены в Сонином доме с точки зрения фэн-шуй!