Я удивилась и словам и тону наставника, удивилась до растерянности:
– Что же мне делать, учитель?
– Откажись от этой поездки, – сказал мой наставник. – Откажись от всякого общения с этой женщиной. Она принесет тебе только неудачу! Она лишит тебя сил, которые ты так долго копила в душе!
И вот тут вскипела во мне злость, недостойная меня, внезапная. Злость, которой не следовало давать волю.
– Учитель, – сказала я, внутренне мрачнея. – Вы, верно, не заметили, но я давно стала очень взрослой девочкой. И мне не нужно советов относительно того, куда ехать, с кем общаться и как поступать. Как вы можете обвинять в чем-то человека, которого никогда не... Не знали!
– Глупая девчонка! – В голосе учителя слышалась печаль, смешанная с разочарованием. – Я предполагал, что ты не захочешь внять совету, но все-таки дал его тебе.
– Спасибо, учитель, – ответила я. – Совет я приняла, но все равно поступлю по-своему. Поздно сдавать билет, да и телеграмму Соне я уже отправила...
– Что ж, – голос учителя был по-прежнему печален, – ты слишком торопишься навстречу своим бедам, даже не хочешь ждать, когда они сами отыщут тебя...
– Учитель, я научилась отражать беды, – сказала я.
И услышала ответ:
– Когда ты говоришь, что научилась, значит, ты ничему не научилась. Когда я посылал тебе письмо с говорящей рыбкой-фу, я думал, что посылаю письмо ученице, а не глупой женщине с паклей вместо мозгов.
Я вспомнила про письмо с алой говорящей рыбкой...
– Так то письмо было от вас, учитель? Но мой наставник уже положил трубку.
От этого разговора я ужасно расстроилась, но даже он не мог поколебать меня в моем решении.
Я вдруг твердо поняла, что не могу прожить без России и дня. А уж без общества Сонечки Вязовой – тем более.
Позднее, гораздо позднее я спрашивала себя: какая сила владела мной тогда? Спрашивала – и не находила ответа...
Но это будет позднее...
А пока я продолжу свое повествование.
Я слезливо и мелодраматично попрощалась с Кэтнян и всеми китайскими родственниками, позвонила Соне, что вылетаю, и отправилась в аэропорт.
Полет я перенесла нормально, и неотступно преследовало меня чувство, что я лечу навстречу своему счастью. А я привыкла доверять своей интуиции. И что бы там ни говорил учитель Ван То, все у меня будет просто отлично! По-другому просто быть не может! Я лечу в Россию, страну, которую не видела и не знала много лет. Россия изменилась – из теленовостей я знала, что из замарашки она превращается в настоящую красавицу, и с этой красотой приходится считаться и Америке и Евросоюзу... Но что я о политике! Я лечу к подруге, лечу отдыхать душой, вспоминать резвую студенческую молодость! Может, уговорить Соню вдвоем заехать в наш университет, почтить ступени альма-матер, так сказать?
Но когда я увидела Соню в Шереметьеве, идея орошать благодарными слезами ступени альма-матер показалась мне несколько... нелепой.
Соня встречала меня за терминалом. Не крикни она мне «Нилочка! » и не бросься навстречу, я бы ни за что не узнала в роскошной даме (сплошь норка, золото, бриллианты), стоявшей у не менее роскошного авто, мою «бедную, бедную Сонечку».
– Соня, это ты? – на всякий случай уточнила я.
Ее духи пахли как райский сад, лицо сияло красотой, которую может создать только искусство визажиста, и лишь голос остался неизменным.
– Конечно, это я! – развеяла мои сомнения Синя. – Нилочка, неужели ты меня опять не узнали?
– Поверь, ты выглядишь просто королевой, – искренне сказала я. – Мне трудно было тебя узнать.
– Да, понимаю, особенно после той замухрышки, которую ты видела в Китае. Но с прошлой нищей жизнью покончено. Раз и навсегда. Кстати, благодаря твоей науке, Нилочка! Ох, совсем забыла сказать тебе главное: добро пожаловать на историческую родину, чувствуй себя как дома и забудь, что ты в гостях!
– Как говорят у нас в Китае, чтоб тебе увидеть пятицветные облака, – улыбнулась я. – Пятицветные облака предвещают радость, удачу и дружбу с хорошим человеком.
– Ну, у нас облака обычные, серые, – засмеялась Соня. – В основном предвещают снегопад, сейчас за день выпадает недельная норма снега, представляешь? Нилочка, садись в машину и поехали, что мы с тобой в аэропорту мерзнем, как – две студентки-заочницы?
– Мы сейчас куда едем? – спросила я, устраняясь на переднем сиденье. Машина была роскошная, даже у покойного кузена Го, да вкушать ему росу бессмертия на острове Пэнлай, модель была поскромней.
– Сразу ко мне, – ответила Соня. Машина так мягко и бесшумно тронулась, что я не сразу поняла, что мы уже едем. – Под Тулу. Хочется успеть до темноты. А по Москве мы в другой раз покатаемся, к твоим предкам, если хочешь, заскочим.
– Вообще-то я не горю желанием их видеть, – честно сказала я. – Соня, они благополучно забыли обо мне еще тогда, когда я была «американской женой», так к чему мне напоминать о себе? Что я им расскажу о своей жизни?
– Что ты великий мастер фэн-шуй, делающий людей счастливыми, – совершенно серьезно сказала Соня. Машину она вела изящно и даже с некоторым шиком – когда только успела научиться?
– О, Соня, полагаю, что мои родители профессию мастера фэн-шуй сочтут стоящей где-то между профессией проститутки и массажистки. И окончательно поставят на моей судьбе большой жирный крест.
– Ладно, убедила, к твоим заезжать не будем. Составим более интересную программу развлечений.
– Соня, надеюсь, эти развлечения будут в достаточной мере тихими и спокойными? – поинтересовалась я.
– А что такое? – удивилась Соня. – Постой-ка, Нила, ты выглядишь какой-то измотанной. Я поначалу думала – это от полета, а теперь... С тобой что-то стряслось, да?
– В общем, да, – кивнула я. – И не только со мной...
– Рассказывай, – потребовала Соня.
Что ж, я не стала делать тайны из недавних событий моей жизни. Все перемешалось в моем рассказе: угрозы, Красавчик Ванг и Серебряная Юлэ, гибель кузена Го и мои ожоги, раздор с наставником, не хотевшим отпускать меня в Россию... Соня слушала, но, казалось, была больше поглощена дорогой, нежели моим рассказом. Впрочем, оно и правильно: российские дороги практически не изменились (во всяком случае, в лучшую сторону) со времени моей эмиграции.
Ехали мы часа два, этого времени как раз хватило ни мой рассказ. А Соню я не стала расспрашивать: захочет, сама расскажет, как дошла до жизни такой. Впрочем, бриллианты и райские духи достаточно красноречиво говорили как.
– Вот и Тула, – сообщила Соня, когда за тонированными стеклами ее машины промелькнули заснеженные поля, одинокие избы, потом поселки, где избы – какая поновей, а какая поплоше – сменяли друг друга с завидным постоянством. – Помнишь такой город?
– Да, – ответила я гордо. – Самовары, пряники, красная икра...
– Нет, красная икра – это Астрахань, но в остальном ты не ошиблась, – засмеялась Соня. – Хотя в местных супермаркетах красной икры, пожалуй, не меньше, чем пряников...
Мы как раз проезжали неказистый пригород, состоящий из одноэтажных домиков угрожающе-разбойного вида, и я грешным делом подумала: супермаркеты здесь тоже такие: деревянные, покосившиеся, с ржавой вывеской над обитой рваным дерматином дверью?
Однако когда въехали в центр, в глазах зарябило от неоновых вывесок, среди которых особенно ярко сверкали вывески игровых клубов и ресторанов. Но я могла поставить сто к одному и выиграла бы, если б сказала, что за роскошными фасадами этих радостей жизни скрывается все та же убогая нищета провинциального русского городишки. Тула напоминала мне стареющую кокетку, которая, не имея денег на пластических хирургов, обильно сдабривает свои прелести пестрой дешевой косметикой.
– Так себе город, – словно прочитала мои мысли Соня. – Люди здесь какие-то... вечно озабоченные, что ли...
– Чем озабоченные? – хмыкнула я.
– Поиском куска хлеба или поиском врага, на котором можно сорвать всю накопившуюся злость, – ответила Соня. – Знаешь, когда выезжаешь в магазины за продуктами или, допустим, в нашей «Экзотике» кого-то из покупателей консультируешь, то хорошо видишь – душа у человека съеженная, забитая и оттого злая. А людей с прямой и легкой душой здесь почти и нет... Ну вот, сворачиваем на Веневское шоссе. Сейчас опять пойдут бараки и домишки, а потом небольшая рощица, и уже за ней моя усадьба.
Как вкусно, как сладко произнесла Соня это волшебное слово «усадьба»! Я так никогда не смогла бы сказать о своем скромном китайском жилище, хотя была им вполне довольна и считала его местами чересчур уж шикарным. Чувствовалось, что Соня «хозяйкой поместья» стала недавно и с этой ролью еще не совсем освоилась. Ну что ж. Мне ли ее осуждать, если она добилась того, чего хотела? Разве я в жизни добивалась не того же? Все время идти, следуя извилистой тропой лишь своих стремлений и желаний, – разве это не есть жизнь?
Соня развернула машину и, съехав с трассы, покатила по заснеженной тополиной аллее, таившей и ветвях начинающиеся розовато-серые зимние сумерки.
Аллея кончилась, и взору моему предстала идеально круглая, расчищенная от снега площадка с помпезным фонтаном в центре:
А за нею...
– Добро пожаловать в мой скромный домик! – весело воскликнула Соня.
Эти слова словно были сигналом. Сигналом к разноцветным сполохам фейерверка, взметнувшимся вокруг и из фонтана.
– Дворец Золушки, – для чего-то пробормотала я.
Этот дом был прекрасен. И он действительно словно возвещал о том, что его хозяйка – бывшая Золушка, упорным трудом пробившаяся в принцессы.
И при этом совершенно не зависящая от капризов какого-то принца.
Глава восьма
– Здесь у меня – парадная гостиная. На втором этаже тоже есть гостиная, но она как бы для самых близких людей. Ну, знаешь, с кем не скучно посидеть у камина и невинно посплетничать. Как, например, с тобой, Нилочка. Ох, я все-таки безумно рада, что ты приехала!.. Да, а вот эту комнату я отвела под библиотеку. Уже заказала стеллажи из дуба, резные деревянные кресла в старинном стиле и стеклянную стойку для антикварных безделушек. С тех пор как стала хозяйкой такого дома, начала интересоваться антиквариатом.
– Соня, не пойми мои слова превратно, – сказала я. – Но я бы тебе советовала быть очень разборчивой в вопросах приобретения антиквариата.
– А что такое? – насторожилась Соня. Могут подсунуть подделку?
– Нет, дело не в этом, – улыбнулась я. – Подделки – это мелочь. Видишь ли, Соня, антиквариат – это все равно что компьютерный диск, на котором записано очень много самой разной информации. Информации о прежних владельцах вещи, об их характерах, болезнях, житейских удачах или неурядицах...
– А, я поняла. Ты хочешь сказать, что, купив какую-нибудь вещицу с плохой «информацией», я рискую кончить тем же, чем кончил жизнь прежний владелец вещицы.
– Не обязательно, что все будет так, как ты сказала, – успокоила я. – Но лучше подстраховаться. В антикварном магазине, присмотревшись к вещи, обязательно постарайся выведать ее историю, историю ее прежних владельцев. Мало ли что... К чему тебе внезапные болезни, мелкие неурядицы, расстройство бизнеса и все такое прочее?
– Убедила, – усмехнулась Соня. – Но обо всем этом мы поговорим позднее. Идем, я покажу тебе твою комнату и ванную. Это все на втором этаже, который мне пришлось полностью перепланировать и перестроить, прежний владелец совмещал ванную со спальней, а от тебя я узнала, что такая планировка крайне неудачна. Я хорошо запомнила все твои лекции.
– Хвалю, – только и сказала я. Отведенная мне комната вызывала восторг своей изысканностью и одновременно простотой дизайна. Близ большого круглого окна с витражами неярких красок стояло плетенное из каких-то толстых белоснежных веревок кресло-качалка, укутанное нежнейшим на вид пледом цвета слоновой кости. В тон креслу был небольшой столик, украшенный простенькой, но очаровательной вазой с какими-то высушенными и сбрызнутыми серебряной краской растениями. Этакий зимний гербарий, букет от Деда Мороза... Двойные шелковые шторы на дверях, цветом напоминавшие заварной крем, гармонировали с большим, во всю комнату, ковром, расстеленным на полу и словно призывавшим бродить босиком по его густому ворсу.
В дальнем от двери углу стояла кровать и тоже напоминала собой нечто воздушно-кремово-миндальное. Для сравнения: иные кровати выглядят, простите, как гробы или катафалки; в них и ложиться приходится с соответствующим чувством.
– Славная какая кроватка, – не могла не восхититься я.
– Делали на заказ по моему эскизу, – потупилась Соня. – Знаешь, не хотелось покупать готовую мебель, она вся какая-то громоздкая, грубая или кричаще-роскошная, а ведь в мебели главное – не роскошь...
– А функциональность, – закончила я. – Соня, здесь не только я мастер фэн-шуй, но и ты! Кстати, я сразу заметила, что кровать размещена в зоне здоровья.
– Да, и я думаю, с учетом того, что ты недавно болела, это будет совсем не лишним. Шкаф встроенный, зеркало, как и положено, в рамке. Вот здесь, за деревянной панелью, музыкальный центр и диски – Китаро, Оливер Шанти, Янг Чунлинь... Музыка для релаксации.
– Спасибо, я обязательно послушаю. Неброская мирная музыка – то, что подходит моей душе. Я не поклонница тяжелого рока...
– Вот и я тоже, – сказала Соня, и отчего-то на – лицо ее набежала тень. Впрочем, вполне могло случиться, что мне это померещилось.
– Светильники тоже все встроенные, управляются кнопками на панели, что возле двери, – продолжала экскурсию Соня. – Я помню все твои разговоры о том, что человеку вредит избыток электроприборов, а потому постаралась их в своем доме свести к минимуму. Только те, без которых нельзя обойтись. Пойдем, я покажу тебе другие комнаты, я хочу, чтобы ты все оценила.
Я оценила и искренне восторгалась. Как мастер фэн-шуй я здесь просто была не нужна – советы древнего искусства Соня воплотила в жизнь своего лома с доскональной точностью. Ее дом был гармоничен, как мелодия, уютен, как любимый свитер, и красив, как поздравительная открытка. Да и жить в таком доме было все равно что жить внутри поздравительной открытки. Поначалу я даже робела – у меня в моей китайской усадьбе и то все было не так уж безукоризненно.
Потом робость прошла – примерно на пятый день моего пребывания у Сони.
Я также познакомилась с прислугой – два раза в неделю к Соне приходили две молоденькие студентки, для которых уборка в Сонином доме была хорошим приработком к стипендии. Что ж, Золушка стала принцессой, и этому надо было радоваться. единственное, что меня удивляло, так это отсутствие принца. Ну, допустим, я сторонюсь мужчин в силу специфики своей профессии, а Соня-то что все на холодной подушке спит?
Как-то вечером, сидя в гостиной, любуясь взошедшей полной луной и попивая божоле, мы в бесчисленных разговорах набрели и на эту тему.
– Да, здесь у меня пробел, – усмехнулась Соня. – И знаешь – почему? Я сама виновата. Когда я была простой неудачницей, у меня к мужчинам требования были самые непритязательные: чтоб не бил и хоть изредка не пил... Знаешь, какой-нибудь автослесарь или электромонтер.
– В общем, полезный в хозяйстве пролетарий с крепкими плебейскими ладонями, ароматизированными соляркой, – усмехнулась я.
– Да, что-то вроде этого. А теперь у меня по понедельникам – солярий и массаж, по вторникам и пятницам – фитнес, по средам – сеансы ароматерапии, по четвергам – косметолог, и это все после работы в магазине, заметь! Дни абсолютно забиты, часа лишнего выкроить некогда. А в субботу и воскресенье я просто дома сижу – с книгой, с хорошей музыкой, потому что мне нужен отдых от города... Тишина, покой... Когда мне искать мужчину? Да и где? Да и какого?
– Угу. Теперь пролетарий уже не годится. Тебе полагается мужчина уровня VIP. Даже не бизнесмен, а какая-нибудь хорошо отшлифованная интеллигенция – режиссер, театральный критик. Поэт там, прозаик, из некрупных и не окончательно спившихся. Или, допустим, начинающий, но подающий большие надежды художник... Соня рассмеялась:
– Все это чудесно, но в нашей глубинке таких не найти. Хотя погоди-ка, Нила!.. Представь, ведь как-то в нашу «Экзотику» заглянул один художник.
– Из столичных? Соня отмахнулась:
– Из местных, откуда здесь быть столичным. Покупал палочки для еды или что-то вроде того. Несолидный заказ.
– И ты оценила сего служителя кисти и мольберта лишь по уровню его платежеспособности?
– Отнюдь. Платежеспособность мужчин меня теперь, как ты понимаешь, вообще интересует мало. Меня интересует, что мужчина представляет из себя как...
– Мужчина?
– Не только. Как полноценная личность – гоже.
– И что ж художник, не выдержал твоей критики?
– Увы. Слишком амбициозен. И амбициозен, как это обычно бывает, безо всякого на то основания. Представь, прежде чем купить упаковку тех несчастных палочек для еды, он долго и непродуктивно критиковал картины в стиле Ци Байши, которые нам поставляет наш другой местный художник, у магазина с ним договор... Я принялась с ним спорить, доказывая, что даже такая живопись имеет право на существование, потому что кому-нибудь да приносит эстетическую радость. Он и выдал: «Эстетическую радость для идиотов, которых и так на земле больше, чем нужно?! А знаете, что по этому поводу говорил Ницше? »
– Ну, коль дело дошло до Ницше, мне ясно, что за тип тебе, Соня, попался.
– Да, – кивнула подруга, наливая себе вина. – Этакий диктатор собственного крошечного мирка. Падший ангел в гордом одиночестве и прочее такого же формата. Смешно. Поначалу мне даже нравились его диктаторские замашки, а потом...
– А вот здесь подробнее, – строго сказала я, отставляя бокал. – Из вышесказанного я делаю вывод, что с несолидным художником ваши отношения не ограничились покупкой палочек для еды и спорами о необходимости простого искусства для необразованных масс.
– Ах, Нила, дело не в палочках и даже не в искусстве. – Соня вздохнула так, как обычно вздыхают женщины, упустившие чрезвычайно выгодную и необходимую им покупку. Вещицу вроде изумрудной броши или сумочки из крокодиловой кожи, по волшебным причинам оказавшуюся на сезонной распродаже.
– Соня, скрытность тебе не идет, – заметила я, являя чудеса проницательности.
– Да мне и нечего скрывать. Ну да, художник проявил ко мне некоторый интерес. Но ничего вопиющего. Пару раз пригласил меня на вернисаж, где экспонировались его картины, сводил на чайную церемонию в японский ресторан... Кстати, церемонию пришлось оплачивать мне, так как художник был не при деньгах.
– Не мелочись, Сонечка. Когда речь идет о мужчине от искусства, мелочность в женщине почитается дурным тоном. Кроме того, это становится модным среди успешных женщин – оплачивать внимание своего мужчины...
– Я и не мелочилась, – усмехнулась Соня. – В конце концов, мне нравится чайная церемония. А насчет оплаты услуг мужчины – неужели ты это всерьез, Нилочка?!
– Важно не это, а другое, – наставительно сказала я, – нравится ли тебе твой диктатор-художник. Кстати, как его зовут?
– Марк Косарецкий, – не сказала, а почти пропела Соня. – Аристократическое имя, верно? В одно имя влюбиться можно...
– Имя – это только набор звуков, – ответила я. – Какая у твоего Марка душа?
Соня на минуту примолкла, глядя на то, как в огромном круглом аквариуме плавают неоны и скалярии, а потом сказала:
– Нила, душу я разглядеть не успела. Наш роман с Марком длился ровно пять дней и закончился трескучей ссорой. Марк заявил, что у меня слишком много мусора в голове, а кроме этого, что я – не личность, да и не должна быть личностью. Если и дальше хочу наслаждаться его обществом в моей постели.
– Понятное дело, когда мужчина такое говорит женщине, она с особым наслаждением спускает его с лестницы, – тоном знатока заявила я и добавила: – Да какое он имел право говорить с тобой в подобном регистре? Сколько лет этому сопляку?
– Он старше меня на одиннадцать лет, – сообщила Соня.
– Сорок четыре?! И он все еще подающий надежды художник?! Ох, Соня, я рада, что ты от него избавилась. Подобный мужчина – все равно что ядовитая стрела: вонзится в сердце, и любви испытать не успеешь, а вот боли – наоборот. Боль тебе просто обеспечена. Нет, Соня, Марк Косарецкий нам никак не подходит.
– Знаю, – хмыкнула Соня и допила вино. Вид у нее при этом был не сказать чтобы сильно оптимистический. Даже совсем неоптимистический. Видимо, художник Марк Косарецкий сумел-таки сделать черное дело и каким-то образом влюбить в себя мою дорогую подругу. Ну, не влюбить, а заставить думать о собственной аристократической персоне. Вот теперь Соня горемычно думает: а может, он был моей судьбой? А может, у меня и вправду много мусора в голове, и пусть бы Марк взялся за мое воспитание суровой рукой? Мне стало жаль подругу: с одной стороны, судьба стала к ней благосклонна, а вот с другой... Дался ей этот художник!..
– Приезжай ко мне летом, – предложила я наобум. – Я тебя сосватаю за кого-нибудь из своих кузенов.
– Нет, в отношении мужчин я все-таки проявлю патриотизм. И без того по телевизору без конца говорят, что наша нация вырождается! А ты мне еще за китайца выйти замуж предлагаешь!
– Что ж, коль ты такая патриотка, – заулыбалась я, – то сиди и жди принца своей мечты. Должен же он когда-нибудь да объявиться.
Улыбки улыбками, но я видела и понимала, что Соня тяготится своим безмужним, точнее, безмужчинным положением. Ее успехи в карьере, бизнесе и даже домостроительстве не давали ей главного: возможности влюбиться. Влюбиться так, как влюбляются женщины именно нашего возраста – безоглядно, нерассуждающе и навсегда.
Я терпела это безобразие в Сониной судьбе несколько дней, а потом решила взять ее судьбу в свои руки. Та стрелка таинственного компаса, что всегда вела меня к верным решениям, ожила и напряженно дрожала, готовая указывать путь.
Прежде всего я выполнила простейшие операции, доступные даже тем, кто истово штудирует «Фэн-шуй для чайников». С помощью триграмм багуа и некоторых методик школы компаса я постаралась определить, какой негативный фактор мешает моей подруге незамедлительно и навсегда обрести сердечное счастье...
И тут впервые мои методы дали осечку. Триграммы молчали, и стрелка моего сердечного компаса расстроенно вертелась из стороны в сторону, как при магнитной буре. В доме Сони, как говорим Мы, мастера, всюду был «хороший фэн-шуй». Ничто, ни одна судьбоносная заноза, никакая житейская причина не мешала Соне влюбиться, и тем ие менее наша принцесса не влюблялась, и все тут. Я уже хотела предложить ей пойти тривиальным путем и собрать в доме вечеринку с массой знакомых и полузнакомых людей (вдруг там окажется искомый принц?), но тут сказочность Сониной судьбы снова сыграла свою роль. Потому что Соню пригласили на бал – как полагается приглашать на бал всякую порядочную принцессу.
Бал давало местное Дворянское собрание. Я и не подозревала, что в таком самоварно-гармошечном городке, как Тула, имеется Дворянское собрание, но вот поди ж ты!.. Соня получила приглашение – прямоугольник глянцевой плотной бумаги с золотым тиснением и витиеватыми грамматическими периодами.
– Мне не хочется на этот бал, – неожиданно заупрямилась Соня.
– Не хочется, а надо, – подавила я упрямство подруги. – И даже не с точки зрения поиска принца. Просто побудь среди людей.
– Я на работе все время среди людей...
– То на работе! А бал! Только представь: дамы в вечерних платьях, кавалеры во фрачных парах... Шелест вееров и грохот мазурки... Брызги шампанского и вихри вальса!
– Сильно сомневаюсь. Там наверняка будет скучно.
– Соня, мне не нравится твой глобальный пессимизм. Я тебе кто? Я тебе – мастер фэн-шуй. И если я, как оный мастер, заявляю, что тебе следует отправиться на бал, вооруженной своим лучшим платьем, прической и макияжем, то что ты должна сделать?..
– Подчиниться, – со смехом произнесла Соня. – О мой дорогой мастер, ты поможешь мне сделать укладку?
– А также макияж. И если мы немедленно не отправимся потрошить твой гардероб в поисках платья несравненной красоты, я тебе больше не подруга!
Мы радостно выпотрошили Сонин гардероб до основания, а затем принялись комбинировать и подбирать, спорить и примерять, подбрасывать вверх невесомые разноцветные шарфы (до коих моя подруга оказалась большой охотницей) и вообще наслаждаться этим тряпичным раем. Женщины нас поймут, а на то, чтобы нас поняли мужчины, мы и не напрашиваемся.
Через полтора часа неутомительной сортировки платьев вечерних, сорти-де-баль, платьев-коктейль и прочей, созданной на погибель женской души красоты мы выбрали наряд, в котором моя дорогая С оня должна была осчастливить своим присутствием бал тульского Дворянского собрания. Это было нечто эфемерное, воздушное, пикантное, но с намеком на целомудренное поведение хозяйки платья. То есть на вальс или танго вы хозяйку подобного платья пригласить еще можете, а вот в суши-бар – никоим образом, женщины в таких платьях стоят неизмеримо выше всех суши-баров, вместе и взятых.
– Ты великолепна, – совершенно искренне сказала я преображенной Соне. – Дворянское собрание падет к твоим ногам с тихим вздохом обожания. Уж поверь.
– Что же мне делать, учитель?
– Откажись от этой поездки, – сказал мой наставник. – Откажись от всякого общения с этой женщиной. Она принесет тебе только неудачу! Она лишит тебя сил, которые ты так долго копила в душе!
И вот тут вскипела во мне злость, недостойная меня, внезапная. Злость, которой не следовало давать волю.
– Учитель, – сказала я, внутренне мрачнея. – Вы, верно, не заметили, но я давно стала очень взрослой девочкой. И мне не нужно советов относительно того, куда ехать, с кем общаться и как поступать. Как вы можете обвинять в чем-то человека, которого никогда не... Не знали!
– Глупая девчонка! – В голосе учителя слышалась печаль, смешанная с разочарованием. – Я предполагал, что ты не захочешь внять совету, но все-таки дал его тебе.
– Спасибо, учитель, – ответила я. – Совет я приняла, но все равно поступлю по-своему. Поздно сдавать билет, да и телеграмму Соне я уже отправила...
– Что ж, – голос учителя был по-прежнему печален, – ты слишком торопишься навстречу своим бедам, даже не хочешь ждать, когда они сами отыщут тебя...
– Учитель, я научилась отражать беды, – сказала я.
И услышала ответ:
– Когда ты говоришь, что научилась, значит, ты ничему не научилась. Когда я посылал тебе письмо с говорящей рыбкой-фу, я думал, что посылаю письмо ученице, а не глупой женщине с паклей вместо мозгов.
Я вспомнила про письмо с алой говорящей рыбкой...
– Так то письмо было от вас, учитель? Но мой наставник уже положил трубку.
От этого разговора я ужасно расстроилась, но даже он не мог поколебать меня в моем решении.
Я вдруг твердо поняла, что не могу прожить без России и дня. А уж без общества Сонечки Вязовой – тем более.
Позднее, гораздо позднее я спрашивала себя: какая сила владела мной тогда? Спрашивала – и не находила ответа...
Но это будет позднее...
А пока я продолжу свое повествование.
Я слезливо и мелодраматично попрощалась с Кэтнян и всеми китайскими родственниками, позвонила Соне, что вылетаю, и отправилась в аэропорт.
Полет я перенесла нормально, и неотступно преследовало меня чувство, что я лечу навстречу своему счастью. А я привыкла доверять своей интуиции. И что бы там ни говорил учитель Ван То, все у меня будет просто отлично! По-другому просто быть не может! Я лечу в Россию, страну, которую не видела и не знала много лет. Россия изменилась – из теленовостей я знала, что из замарашки она превращается в настоящую красавицу, и с этой красотой приходится считаться и Америке и Евросоюзу... Но что я о политике! Я лечу к подруге, лечу отдыхать душой, вспоминать резвую студенческую молодость! Может, уговорить Соню вдвоем заехать в наш университет, почтить ступени альма-матер, так сказать?
Но когда я увидела Соню в Шереметьеве, идея орошать благодарными слезами ступени альма-матер показалась мне несколько... нелепой.
Соня встречала меня за терминалом. Не крикни она мне «Нилочка! » и не бросься навстречу, я бы ни за что не узнала в роскошной даме (сплошь норка, золото, бриллианты), стоявшей у не менее роскошного авто, мою «бедную, бедную Сонечку».
– Соня, это ты? – на всякий случай уточнила я.
Ее духи пахли как райский сад, лицо сияло красотой, которую может создать только искусство визажиста, и лишь голос остался неизменным.
– Конечно, это я! – развеяла мои сомнения Синя. – Нилочка, неужели ты меня опять не узнали?
– Поверь, ты выглядишь просто королевой, – искренне сказала я. – Мне трудно было тебя узнать.
– Да, понимаю, особенно после той замухрышки, которую ты видела в Китае. Но с прошлой нищей жизнью покончено. Раз и навсегда. Кстати, благодаря твоей науке, Нилочка! Ох, совсем забыла сказать тебе главное: добро пожаловать на историческую родину, чувствуй себя как дома и забудь, что ты в гостях!
– Как говорят у нас в Китае, чтоб тебе увидеть пятицветные облака, – улыбнулась я. – Пятицветные облака предвещают радость, удачу и дружбу с хорошим человеком.
– Ну, у нас облака обычные, серые, – засмеялась Соня. – В основном предвещают снегопад, сейчас за день выпадает недельная норма снега, представляешь? Нилочка, садись в машину и поехали, что мы с тобой в аэропорту мерзнем, как – две студентки-заочницы?
– Мы сейчас куда едем? – спросила я, устраняясь на переднем сиденье. Машина была роскошная, даже у покойного кузена Го, да вкушать ему росу бессмертия на острове Пэнлай, модель была поскромней.
– Сразу ко мне, – ответила Соня. Машина так мягко и бесшумно тронулась, что я не сразу поняла, что мы уже едем. – Под Тулу. Хочется успеть до темноты. А по Москве мы в другой раз покатаемся, к твоим предкам, если хочешь, заскочим.
– Вообще-то я не горю желанием их видеть, – честно сказала я. – Соня, они благополучно забыли обо мне еще тогда, когда я была «американской женой», так к чему мне напоминать о себе? Что я им расскажу о своей жизни?
– Что ты великий мастер фэн-шуй, делающий людей счастливыми, – совершенно серьезно сказала Соня. Машину она вела изящно и даже с некоторым шиком – когда только успела научиться?
– О, Соня, полагаю, что мои родители профессию мастера фэн-шуй сочтут стоящей где-то между профессией проститутки и массажистки. И окончательно поставят на моей судьбе большой жирный крест.
– Ладно, убедила, к твоим заезжать не будем. Составим более интересную программу развлечений.
– Соня, надеюсь, эти развлечения будут в достаточной мере тихими и спокойными? – поинтересовалась я.
– А что такое? – удивилась Соня. – Постой-ка, Нила, ты выглядишь какой-то измотанной. Я поначалу думала – это от полета, а теперь... С тобой что-то стряслось, да?
– В общем, да, – кивнула я. – И не только со мной...
– Рассказывай, – потребовала Соня.
Что ж, я не стала делать тайны из недавних событий моей жизни. Все перемешалось в моем рассказе: угрозы, Красавчик Ванг и Серебряная Юлэ, гибель кузена Го и мои ожоги, раздор с наставником, не хотевшим отпускать меня в Россию... Соня слушала, но, казалось, была больше поглощена дорогой, нежели моим рассказом. Впрочем, оно и правильно: российские дороги практически не изменились (во всяком случае, в лучшую сторону) со времени моей эмиграции.
Ехали мы часа два, этого времени как раз хватило ни мой рассказ. А Соню я не стала расспрашивать: захочет, сама расскажет, как дошла до жизни такой. Впрочем, бриллианты и райские духи достаточно красноречиво говорили как.
– Вот и Тула, – сообщила Соня, когда за тонированными стеклами ее машины промелькнули заснеженные поля, одинокие избы, потом поселки, где избы – какая поновей, а какая поплоше – сменяли друг друга с завидным постоянством. – Помнишь такой город?
– Да, – ответила я гордо. – Самовары, пряники, красная икра...
– Нет, красная икра – это Астрахань, но в остальном ты не ошиблась, – засмеялась Соня. – Хотя в местных супермаркетах красной икры, пожалуй, не меньше, чем пряников...
Мы как раз проезжали неказистый пригород, состоящий из одноэтажных домиков угрожающе-разбойного вида, и я грешным делом подумала: супермаркеты здесь тоже такие: деревянные, покосившиеся, с ржавой вывеской над обитой рваным дерматином дверью?
Однако когда въехали в центр, в глазах зарябило от неоновых вывесок, среди которых особенно ярко сверкали вывески игровых клубов и ресторанов. Но я могла поставить сто к одному и выиграла бы, если б сказала, что за роскошными фасадами этих радостей жизни скрывается все та же убогая нищета провинциального русского городишки. Тула напоминала мне стареющую кокетку, которая, не имея денег на пластических хирургов, обильно сдабривает свои прелести пестрой дешевой косметикой.
– Так себе город, – словно прочитала мои мысли Соня. – Люди здесь какие-то... вечно озабоченные, что ли...
– Чем озабоченные? – хмыкнула я.
– Поиском куска хлеба или поиском врага, на котором можно сорвать всю накопившуюся злость, – ответила Соня. – Знаешь, когда выезжаешь в магазины за продуктами или, допустим, в нашей «Экзотике» кого-то из покупателей консультируешь, то хорошо видишь – душа у человека съеженная, забитая и оттого злая. А людей с прямой и легкой душой здесь почти и нет... Ну вот, сворачиваем на Веневское шоссе. Сейчас опять пойдут бараки и домишки, а потом небольшая рощица, и уже за ней моя усадьба.
Как вкусно, как сладко произнесла Соня это волшебное слово «усадьба»! Я так никогда не смогла бы сказать о своем скромном китайском жилище, хотя была им вполне довольна и считала его местами чересчур уж шикарным. Чувствовалось, что Соня «хозяйкой поместья» стала недавно и с этой ролью еще не совсем освоилась. Ну что ж. Мне ли ее осуждать, если она добилась того, чего хотела? Разве я в жизни добивалась не того же? Все время идти, следуя извилистой тропой лишь своих стремлений и желаний, – разве это не есть жизнь?
Соня развернула машину и, съехав с трассы, покатила по заснеженной тополиной аллее, таившей и ветвях начинающиеся розовато-серые зимние сумерки.
Аллея кончилась, и взору моему предстала идеально круглая, расчищенная от снега площадка с помпезным фонтаном в центре:
А за нею...
– Добро пожаловать в мой скромный домик! – весело воскликнула Соня.
Эти слова словно были сигналом. Сигналом к разноцветным сполохам фейерверка, взметнувшимся вокруг и из фонтана.
– Дворец Золушки, – для чего-то пробормотала я.
Этот дом был прекрасен. И он действительно словно возвещал о том, что его хозяйка – бывшая Золушка, упорным трудом пробившаяся в принцессы.
И при этом совершенно не зависящая от капризов какого-то принца.
Глава восьма
ФЭН-ШУЙ ДЛЯ ЗОЛУШКИ
Свяжись с тем, что добыто, соединись с тем, за кем следуешь.
И Цзин
– Здесь у меня – парадная гостиная. На втором этаже тоже есть гостиная, но она как бы для самых близких людей. Ну, знаешь, с кем не скучно посидеть у камина и невинно посплетничать. Как, например, с тобой, Нилочка. Ох, я все-таки безумно рада, что ты приехала!.. Да, а вот эту комнату я отвела под библиотеку. Уже заказала стеллажи из дуба, резные деревянные кресла в старинном стиле и стеклянную стойку для антикварных безделушек. С тех пор как стала хозяйкой такого дома, начала интересоваться антиквариатом.
– Соня, не пойми мои слова превратно, – сказала я. – Но я бы тебе советовала быть очень разборчивой в вопросах приобретения антиквариата.
– А что такое? – насторожилась Соня. Могут подсунуть подделку?
– Нет, дело не в этом, – улыбнулась я. – Подделки – это мелочь. Видишь ли, Соня, антиквариат – это все равно что компьютерный диск, на котором записано очень много самой разной информации. Информации о прежних владельцах вещи, об их характерах, болезнях, житейских удачах или неурядицах...
– А, я поняла. Ты хочешь сказать, что, купив какую-нибудь вещицу с плохой «информацией», я рискую кончить тем же, чем кончил жизнь прежний владелец вещицы.
– Не обязательно, что все будет так, как ты сказала, – успокоила я. – Но лучше подстраховаться. В антикварном магазине, присмотревшись к вещи, обязательно постарайся выведать ее историю, историю ее прежних владельцев. Мало ли что... К чему тебе внезапные болезни, мелкие неурядицы, расстройство бизнеса и все такое прочее?
– Убедила, – усмехнулась Соня. – Но обо всем этом мы поговорим позднее. Идем, я покажу тебе твою комнату и ванную. Это все на втором этаже, который мне пришлось полностью перепланировать и перестроить, прежний владелец совмещал ванную со спальней, а от тебя я узнала, что такая планировка крайне неудачна. Я хорошо запомнила все твои лекции.
– Хвалю, – только и сказала я. Отведенная мне комната вызывала восторг своей изысканностью и одновременно простотой дизайна. Близ большого круглого окна с витражами неярких красок стояло плетенное из каких-то толстых белоснежных веревок кресло-качалка, укутанное нежнейшим на вид пледом цвета слоновой кости. В тон креслу был небольшой столик, украшенный простенькой, но очаровательной вазой с какими-то высушенными и сбрызнутыми серебряной краской растениями. Этакий зимний гербарий, букет от Деда Мороза... Двойные шелковые шторы на дверях, цветом напоминавшие заварной крем, гармонировали с большим, во всю комнату, ковром, расстеленным на полу и словно призывавшим бродить босиком по его густому ворсу.
В дальнем от двери углу стояла кровать и тоже напоминала собой нечто воздушно-кремово-миндальное. Для сравнения: иные кровати выглядят, простите, как гробы или катафалки; в них и ложиться приходится с соответствующим чувством.
– Славная какая кроватка, – не могла не восхититься я.
– Делали на заказ по моему эскизу, – потупилась Соня. – Знаешь, не хотелось покупать готовую мебель, она вся какая-то громоздкая, грубая или кричаще-роскошная, а ведь в мебели главное – не роскошь...
– А функциональность, – закончила я. – Соня, здесь не только я мастер фэн-шуй, но и ты! Кстати, я сразу заметила, что кровать размещена в зоне здоровья.
– Да, и я думаю, с учетом того, что ты недавно болела, это будет совсем не лишним. Шкаф встроенный, зеркало, как и положено, в рамке. Вот здесь, за деревянной панелью, музыкальный центр и диски – Китаро, Оливер Шанти, Янг Чунлинь... Музыка для релаксации.
– Спасибо, я обязательно послушаю. Неброская мирная музыка – то, что подходит моей душе. Я не поклонница тяжелого рока...
– Вот и я тоже, – сказала Соня, и отчего-то на – лицо ее набежала тень. Впрочем, вполне могло случиться, что мне это померещилось.
– Светильники тоже все встроенные, управляются кнопками на панели, что возле двери, – продолжала экскурсию Соня. – Я помню все твои разговоры о том, что человеку вредит избыток электроприборов, а потому постаралась их в своем доме свести к минимуму. Только те, без которых нельзя обойтись. Пойдем, я покажу тебе другие комнаты, я хочу, чтобы ты все оценила.
Я оценила и искренне восторгалась. Как мастер фэн-шуй я здесь просто была не нужна – советы древнего искусства Соня воплотила в жизнь своего лома с доскональной точностью. Ее дом был гармоничен, как мелодия, уютен, как любимый свитер, и красив, как поздравительная открытка. Да и жить в таком доме было все равно что жить внутри поздравительной открытки. Поначалу я даже робела – у меня в моей китайской усадьбе и то все было не так уж безукоризненно.
Потом робость прошла – примерно на пятый день моего пребывания у Сони.
Я также познакомилась с прислугой – два раза в неделю к Соне приходили две молоденькие студентки, для которых уборка в Сонином доме была хорошим приработком к стипендии. Что ж, Золушка стала принцессой, и этому надо было радоваться. единственное, что меня удивляло, так это отсутствие принца. Ну, допустим, я сторонюсь мужчин в силу специфики своей профессии, а Соня-то что все на холодной подушке спит?
Как-то вечером, сидя в гостиной, любуясь взошедшей полной луной и попивая божоле, мы в бесчисленных разговорах набрели и на эту тему.
– Да, здесь у меня пробел, – усмехнулась Соня. – И знаешь – почему? Я сама виновата. Когда я была простой неудачницей, у меня к мужчинам требования были самые непритязательные: чтоб не бил и хоть изредка не пил... Знаешь, какой-нибудь автослесарь или электромонтер.
– В общем, полезный в хозяйстве пролетарий с крепкими плебейскими ладонями, ароматизированными соляркой, – усмехнулась я.
– Да, что-то вроде этого. А теперь у меня по понедельникам – солярий и массаж, по вторникам и пятницам – фитнес, по средам – сеансы ароматерапии, по четвергам – косметолог, и это все после работы в магазине, заметь! Дни абсолютно забиты, часа лишнего выкроить некогда. А в субботу и воскресенье я просто дома сижу – с книгой, с хорошей музыкой, потому что мне нужен отдых от города... Тишина, покой... Когда мне искать мужчину? Да и где? Да и какого?
– Угу. Теперь пролетарий уже не годится. Тебе полагается мужчина уровня VIP. Даже не бизнесмен, а какая-нибудь хорошо отшлифованная интеллигенция – режиссер, театральный критик. Поэт там, прозаик, из некрупных и не окончательно спившихся. Или, допустим, начинающий, но подающий большие надежды художник... Соня рассмеялась:
– Все это чудесно, но в нашей глубинке таких не найти. Хотя погоди-ка, Нила!.. Представь, ведь как-то в нашу «Экзотику» заглянул один художник.
– Из столичных? Соня отмахнулась:
– Из местных, откуда здесь быть столичным. Покупал палочки для еды или что-то вроде того. Несолидный заказ.
– И ты оценила сего служителя кисти и мольберта лишь по уровню его платежеспособности?
– Отнюдь. Платежеспособность мужчин меня теперь, как ты понимаешь, вообще интересует мало. Меня интересует, что мужчина представляет из себя как...
– Мужчина?
– Не только. Как полноценная личность – гоже.
– И что ж художник, не выдержал твоей критики?
– Увы. Слишком амбициозен. И амбициозен, как это обычно бывает, безо всякого на то основания. Представь, прежде чем купить упаковку тех несчастных палочек для еды, он долго и непродуктивно критиковал картины в стиле Ци Байши, которые нам поставляет наш другой местный художник, у магазина с ним договор... Я принялась с ним спорить, доказывая, что даже такая живопись имеет право на существование, потому что кому-нибудь да приносит эстетическую радость. Он и выдал: «Эстетическую радость для идиотов, которых и так на земле больше, чем нужно?! А знаете, что по этому поводу говорил Ницше? »
– Ну, коль дело дошло до Ницше, мне ясно, что за тип тебе, Соня, попался.
– Да, – кивнула подруга, наливая себе вина. – Этакий диктатор собственного крошечного мирка. Падший ангел в гордом одиночестве и прочее такого же формата. Смешно. Поначалу мне даже нравились его диктаторские замашки, а потом...
– А вот здесь подробнее, – строго сказала я, отставляя бокал. – Из вышесказанного я делаю вывод, что с несолидным художником ваши отношения не ограничились покупкой палочек для еды и спорами о необходимости простого искусства для необразованных масс.
– Ах, Нила, дело не в палочках и даже не в искусстве. – Соня вздохнула так, как обычно вздыхают женщины, упустившие чрезвычайно выгодную и необходимую им покупку. Вещицу вроде изумрудной броши или сумочки из крокодиловой кожи, по волшебным причинам оказавшуюся на сезонной распродаже.
– Соня, скрытность тебе не идет, – заметила я, являя чудеса проницательности.
– Да мне и нечего скрывать. Ну да, художник проявил ко мне некоторый интерес. Но ничего вопиющего. Пару раз пригласил меня на вернисаж, где экспонировались его картины, сводил на чайную церемонию в японский ресторан... Кстати, церемонию пришлось оплачивать мне, так как художник был не при деньгах.
– Не мелочись, Сонечка. Когда речь идет о мужчине от искусства, мелочность в женщине почитается дурным тоном. Кроме того, это становится модным среди успешных женщин – оплачивать внимание своего мужчины...
– Я и не мелочилась, – усмехнулась Соня. – В конце концов, мне нравится чайная церемония. А насчет оплаты услуг мужчины – неужели ты это всерьез, Нилочка?!
– Важно не это, а другое, – наставительно сказала я, – нравится ли тебе твой диктатор-художник. Кстати, как его зовут?
– Марк Косарецкий, – не сказала, а почти пропела Соня. – Аристократическое имя, верно? В одно имя влюбиться можно...
– Имя – это только набор звуков, – ответила я. – Какая у твоего Марка душа?
Соня на минуту примолкла, глядя на то, как в огромном круглом аквариуме плавают неоны и скалярии, а потом сказала:
– Нила, душу я разглядеть не успела. Наш роман с Марком длился ровно пять дней и закончился трескучей ссорой. Марк заявил, что у меня слишком много мусора в голове, а кроме этого, что я – не личность, да и не должна быть личностью. Если и дальше хочу наслаждаться его обществом в моей постели.
– Понятное дело, когда мужчина такое говорит женщине, она с особым наслаждением спускает его с лестницы, – тоном знатока заявила я и добавила: – Да какое он имел право говорить с тобой в подобном регистре? Сколько лет этому сопляку?
– Он старше меня на одиннадцать лет, – сообщила Соня.
– Сорок четыре?! И он все еще подающий надежды художник?! Ох, Соня, я рада, что ты от него избавилась. Подобный мужчина – все равно что ядовитая стрела: вонзится в сердце, и любви испытать не успеешь, а вот боли – наоборот. Боль тебе просто обеспечена. Нет, Соня, Марк Косарецкий нам никак не подходит.
– Знаю, – хмыкнула Соня и допила вино. Вид у нее при этом был не сказать чтобы сильно оптимистический. Даже совсем неоптимистический. Видимо, художник Марк Косарецкий сумел-таки сделать черное дело и каким-то образом влюбить в себя мою дорогую подругу. Ну, не влюбить, а заставить думать о собственной аристократической персоне. Вот теперь Соня горемычно думает: а может, он был моей судьбой? А может, у меня и вправду много мусора в голове, и пусть бы Марк взялся за мое воспитание суровой рукой? Мне стало жаль подругу: с одной стороны, судьба стала к ней благосклонна, а вот с другой... Дался ей этот художник!..
– Приезжай ко мне летом, – предложила я наобум. – Я тебя сосватаю за кого-нибудь из своих кузенов.
– Нет, в отношении мужчин я все-таки проявлю патриотизм. И без того по телевизору без конца говорят, что наша нация вырождается! А ты мне еще за китайца выйти замуж предлагаешь!
– Что ж, коль ты такая патриотка, – заулыбалась я, – то сиди и жди принца своей мечты. Должен же он когда-нибудь да объявиться.
Улыбки улыбками, но я видела и понимала, что Соня тяготится своим безмужним, точнее, безмужчинным положением. Ее успехи в карьере, бизнесе и даже домостроительстве не давали ей главного: возможности влюбиться. Влюбиться так, как влюбляются женщины именно нашего возраста – безоглядно, нерассуждающе и навсегда.
Я терпела это безобразие в Сониной судьбе несколько дней, а потом решила взять ее судьбу в свои руки. Та стрелка таинственного компаса, что всегда вела меня к верным решениям, ожила и напряженно дрожала, готовая указывать путь.
Прежде всего я выполнила простейшие операции, доступные даже тем, кто истово штудирует «Фэн-шуй для чайников». С помощью триграмм багуа и некоторых методик школы компаса я постаралась определить, какой негативный фактор мешает моей подруге незамедлительно и навсегда обрести сердечное счастье...
И тут впервые мои методы дали осечку. Триграммы молчали, и стрелка моего сердечного компаса расстроенно вертелась из стороны в сторону, как при магнитной буре. В доме Сони, как говорим Мы, мастера, всюду был «хороший фэн-шуй». Ничто, ни одна судьбоносная заноза, никакая житейская причина не мешала Соне влюбиться, и тем ие менее наша принцесса не влюблялась, и все тут. Я уже хотела предложить ей пойти тривиальным путем и собрать в доме вечеринку с массой знакомых и полузнакомых людей (вдруг там окажется искомый принц?), но тут сказочность Сониной судьбы снова сыграла свою роль. Потому что Соню пригласили на бал – как полагается приглашать на бал всякую порядочную принцессу.
Бал давало местное Дворянское собрание. Я и не подозревала, что в таком самоварно-гармошечном городке, как Тула, имеется Дворянское собрание, но вот поди ж ты!.. Соня получила приглашение – прямоугольник глянцевой плотной бумаги с золотым тиснением и витиеватыми грамматическими периодами.
– Мне не хочется на этот бал, – неожиданно заупрямилась Соня.
– Не хочется, а надо, – подавила я упрямство подруги. – И даже не с точки зрения поиска принца. Просто побудь среди людей.
– Я на работе все время среди людей...
– То на работе! А бал! Только представь: дамы в вечерних платьях, кавалеры во фрачных парах... Шелест вееров и грохот мазурки... Брызги шампанского и вихри вальса!
– Сильно сомневаюсь. Там наверняка будет скучно.
– Соня, мне не нравится твой глобальный пессимизм. Я тебе кто? Я тебе – мастер фэн-шуй. И если я, как оный мастер, заявляю, что тебе следует отправиться на бал, вооруженной своим лучшим платьем, прической и макияжем, то что ты должна сделать?..
– Подчиниться, – со смехом произнесла Соня. – О мой дорогой мастер, ты поможешь мне сделать укладку?
– А также макияж. И если мы немедленно не отправимся потрошить твой гардероб в поисках платья несравненной красоты, я тебе больше не подруга!
Мы радостно выпотрошили Сонин гардероб до основания, а затем принялись комбинировать и подбирать, спорить и примерять, подбрасывать вверх невесомые разноцветные шарфы (до коих моя подруга оказалась большой охотницей) и вообще наслаждаться этим тряпичным раем. Женщины нас поймут, а на то, чтобы нас поняли мужчины, мы и не напрашиваемся.
Через полтора часа неутомительной сортировки платьев вечерних, сорти-де-баль, платьев-коктейль и прочей, созданной на погибель женской души красоты мы выбрали наряд, в котором моя дорогая С оня должна была осчастливить своим присутствием бал тульского Дворянского собрания. Это было нечто эфемерное, воздушное, пикантное, но с намеком на целомудренное поведение хозяйки платья. То есть на вальс или танго вы хозяйку подобного платья пригласить еще можете, а вот в суши-бар – никоим образом, женщины в таких платьях стоят неизмеримо выше всех суши-баров, вместе и взятых.
– Ты великолепна, – совершенно искренне сказала я преображенной Соне. – Дворянское собрание падет к твоим ногам с тихим вздохом обожания. Уж поверь.