– Я сделаю это завтра, – договорилась я сама с собой...
– Я иду спать, – послышался из гостиной лишенный всех эмоций Сонин голос.
Я немедленно оказалась рядом с нею:
– Я провожу тебя в спальню, Соня.
Она не противилась. Я взяла подругу под руку (какой безвольной, словно лишенной костей показалась мне эта рука!) и повела ее в спальню. Там помогла ей раздеться и возлечь на импровизированное ложе.
– Благодарю, – сказала мне Соня. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответила я.
– Ты ступай, – сказала мне Соня. – Я скоро засну.
– Хорошо, – ответила я и вышла из комнаты. Полотнища бледно-лилового шелка мерно колыхались, словно гигантские водоросли в гигантском же аквариуме.
Я спустилась в гостиную, которую, впрочем, трудно было сейчас назвать гостиной. Здесь на полу были в беспорядке разбросаны листы бумаги, на которых Соня весь вечер что-то упорно чертила. Я подняла один лист, пригляделась...
Это был неумелый, но явно правильный иероглиф «колодец»!
На остальных листах предстал тот же иероглиф, только в разной степени правильности. Соня тренировалась, набивала руку, чтобы изобразить этот иероглиф совершенным. Но зачем? И потом...
Соня никогда не говорила мне, что знает иероглифическое письмо!
Тем более письмо примерно десятого-двенадцатого веков...
Я собрала листы в аккуратную стопку и подумала, что ради такого случая неплохо было бы приобрести для Сони каллиграфический набор. Кажется, в магазине «Экзотика» таковые имеются...
Ну, еще я подумала, конечно, что схожу с ума и листы с иероглифами мне просто мерещатся. Но эти неконструктивные мысли я просто опускаю.
На моих часах было без четверти двенадцать, когда я услышала из комнаты Сони голос.
А я-то только собиралась выпить чаю!
Я бесшумно взлетела по лестнице и замерла на пороге Сониной спальни. Потом осторожно вошла внутрь. Но я могла бы и не осторожничать – Соня все равно не видела меня. То, что она видела сейчас, явно находилось по ту сторону окружающего нас мира.
Соня сидела в постели с открытыми глазами. Зрачки ее расширились так, что, казалось, заполнили ее глаза нечеловеческой темнотой.
– Мне холодно, – проговорила Соня, заставив меня задрожать от ужаса. – Мне холодно и страшно здесь. О черные стены, как вы высоки и безжалостны. Вытащите меня, вытащите меня отсюда! О сжальтесь, сжальтесь над моей невинной душой!
И сам по себе этот полночный бред заставлял волосы на голове встать дыбом. Но меня больше напугало то, что Соня говорила не на русском языке, а на китайском. Хунаньский диалект.
Соня не знала китайского языка! Тем более хунаньского диалекта!
И то, что она сейчас говорила так свободно, имело только одно объяснение: кто-то из нас двоих сошел с ума и грезит наяву.
А Соня продолжала говорить нежным, жалобным голоском и раскачиваться на ложе, словно китайский болванчик. Руки ее были молитвенно сжаты, глаза распахнуты в пароксизме ужаса...
– Холодно, как мне холодно! Зачем вы повелели мне отправиться сюда? В чем моя вина? В чем мое недостоинство? О, вытащите меня, освободите меня! О, кто-нибудь из людей милосердных, услышьте мою просьбу и ответьте мне, погибающей в одиночестве!
Может быть, это было моей ошибкой. Может быть, промолчи я, и все закончилось бы иначе? Но я не промолчала. Я сказала на хунаньском диалекте:
– Я здесь, с тобой. Ты не одна. Успокой свою душу.
Соня заметалась на постели:
– Кто ты? Кто ты? Кто прислал тебя?
– Я твой друг, – ответила я. – И пришла сама по себе, потому что нет никого, властного надо мной. Чем я могу помочь тебе?
– Освободи меня! – страстно сказала Соня. – Вытащи из этого проклятого колодца! Стены его высасывают из меня остатки жизни! Ах, зачем я не ослушалась приказа императрицы!
Вот это да! Императрица?! Этого я не ожидала. Впрочем, как не ожидала и того, что Соня впадет в транс и примется бойко жаловаться на жизнь при помощи хунаньского диалекта.
– Скажи мне, кто ты и как твое имя, – потребовала я резонно. – И тогда мне легче будет освободить тебя.
– Мое имя Чжэнь, я была любимой наложницей императора Гуансюя, – сказала Соня, а я схватилась за голову. – Но императрица Цыси погубила меня. Она повелела мне броситься в дворцовый колодец, когда началось восстание. Она обманула меня, она избежала опасности, а я обречена навечно стенать на дне проклятого колодца! Теперь ты знаешь мою историю, друг. Освободи же меня. Протяни мне руку и вытащи из колодца.
Вот это я влипла! Как прикажете поступать? Соня в явном медиумическом трансе, и говорить ей, что никакого колодца здесь и помину нет, бесполезно. Значит, остается одно: подыграть ей.
– Будь по-твоему, несчастная душа, – произнесла я торжественно. – Протяни вперед правую руку. Соня повиновалась. Я взяла ее за руку, с мгновенным ужасом ощутив, что Сонина рука холодна могильным холодом и совершенно мокрая, словно Соня и впрямь сидела в колодце.
– Слушай меня и ступай за мной. Я выведу тебя из колодца твоей печали, – сказала я немного пафосно.
Соня послушно шагнула за мной со своего импровизированного ложа. Святые небеса! Ее ночная сорочка вся была насквозь мокрой и тоже холодной. Да что же это такое делается!
– Иди за мной. – Я повела Соню в свою комнату, единственную комнату, которой пока не коснулся ветер перемен и странных перестановок. Здесь, не выпуская Сониной руки, я открыла шифоньер и достала свое теплое и длинное вязаное платье. Оно у меня хранилось на случай особо коварных холодов, кто же знал, что оно теперь пригодится.
– Что ты хочешь делать со мной, нездешнее существо? – со страхом спросила Соня, глядя на меня невидящими глазами.
– Я хочу совлечь с тебя одежды печали и облечь тебя в одежды радости, – высокопарно отвечала я. Ну а как мне было еще отвечать, если Соня сейчас не Соня, а призрак какой-то наложницы?!
«Не какой-то, а любимой наложницы императора Гуансюя», – поправил меня внутренний голос.
«И что из этого?» – поинтересовалась я у внутреннего голоса, но тут он, подлец, смолчал.
Я старательно переодела Соню в свое платье, а на плечи ей набросила еще и пуховую шаль – чтоб хоть как-то отогнать от подруги пронизывающий могильный холод.
– Тепло, – прошептала Соня. – Плоти тепло, а душе холодно. Ах, нездешнее существо, успокой мою душу, скажи, что больше никогда я не вернусь в колодец!
– Не вернешься, – заверила я Соню. И тут мне пришла в голову отличная мысль. Я выведу Соню на свежий воздух, поброжу с ней по парку вокруг особняка – глядишь, она и придет в себя. Все-таки я не могла привыкнуть к тому, что моя подруга – утопленная в колодце императорская наложница.
Я осторожно свела Соню вниз, в холл, все еще надеясь, что она выйдет из своего жутковатого транса. Но этого не происходило. Соня однообразно жаловалась мне на каждом шагу на несправедливость и жестокость императрицы Цыси, на то, что даже любящий император не смог прийти ей на помошь...
В холле мне пришлось потрудиться, натягивая на Соню сапоги и шубу – мороз на улице был нешуточный. Соня почему-то очень противилась сапогам, пришлось сказать, что это не сапоги, а облачение для прохождения моста между мирами. Здорово я сочиняю всякую чушь, а?
Наскоро одевшись сама, я подхватила Соню под руку, и мы вышли из дому в заснеженный, тихий и темный парк. Небо было таким облачно-темным, что напоминало растертую по бумаге гуашь. Парк, в дневное время приветливый, спокойный и знакомый, как собственная перчатка, сейчас казался далеким, чужим, пронизанным совершенно нездешним холодом. Мороз был явно градусов за двадцать, но еще сильней был мороз, который проще назвать страхом. Моя душа буквально оледенела, когда я, стоя на пороге дома вместе с Соней, увидела, как над воздетыми вверх голыми ветвями платанов возникает некое свечение, напоминающее огни святого Эльма.
– Соня, – тихо спросила я подругу по-русски, – Соня, ты очнулась? Тебе легче?
Она не ответила. Заглянув в ее глаза, я вздрогнула: из глаз моей подруги струился тот же мертвенно-голубой свет, что нисходил сейчас на парк. Свет превращал лицо Сони в погребальную маску, в фарфоровой белизны череп, скалящийся в вечной своей ухмылке...
– Все, что есть на Небе, есть и на земле, – сказала Соня на хунаньском диалекте. – О если бы душа моя нашла достойный мяо, то успокоение бы даровали мне верховные существа!
Мяо?! Я переворошила свои знания китайского языка и вспомнила, что мяо означает «храм» или «кумирня». Душе наложницы Чжэнь нужен храм для успокоения мятежного сердца?
Впрочем, буквально в ближайшую минуту выяснилось, что кумирня-мяо требуется не только душе наложницы Чжэнь. Свечение, окружавшее деревья, стало сильнее, и из него вышли несколько призрачных и не слишком-то симпатичных существ. О, только этого не хватало! Неужели это и есть те самые духи-гуй, об опасности столкновения с которыми меня предупреждал добрый кузен Го?
Духи-гуй столпились призрачной группкой напротив нас с Соней. На крыльцо дома они подниматься не решались, значит, что-то их удерживало, ну и прекрасно. Я молча и почти без страха рассматривала призраков – они напоминали лохмотья тумана, снабженные огненными угольками глаз и черными дырами ртов. Соня на появление духов-гуй отреагировала неожиданно: лицо ее стало надменным, а в голосе зазвучали повелительные нотки.
– Зачем вы явились сюда, бесприютные? – сурово вопросила Соня духов. – Разве вы не знаете, чья это земля?
– О почтенная, нам нет разницы, по какой земле скитаться. Мы пришли, потому что тень Нефритового Облака позвала нас. Мы пришли, ибо таоте исполнил сроки. Мы пришли, ибо здесь есть мастер, который может соединить несоединимое и заштопать прореху между землей и Небом.
Нефритовое Облако?! Таоте? Мастер? Все становится страшнее и непонятнее!
– Отдай нам мастера-геоманта, о почтенная, – сказали Соне духи-гуй. – Он выстроит нам кумирню, и больше мы не будем скитаться среди земель вод и неуютных стран. Он выстроит кумирню, а таоте сумеет вымолить добро у Нефритового Облака Желаний.
– Недостойные! – Голос Сони повысился почти до визга. – Мастер-геомант мой! И строить кумирню он будет по моему заказу! Я царская наложница Чжэнь, и я не позволю...
Духи грозно зашипели, признавая такой подход к делу явно недемократичным. И быть бы оккультной ссоре между духами-гуй и «наложницей Чжэнь», кабы на сцене не появился объект раздора, сиречь мастер-геомант. Нила Чжао собственной персоной.
– О почтенные духи! – обратилась я к почтенным. – Оставьте раздоры, недостойные вашего теперешнего положения. Я мастер-геомант, и я могу в ублажение душ ваших выстроить кумирню.
– А я? – возмутилась царская наложница.
– Разве одной кумирни не хватит на всех? – успокоила я Соню. – О благословенная госпожа Чжэнь, едва я выстрою кумирню, как ваша душа обретет покой.
– Слова геоманта разумны, – одобрительно зашелестели духи. – Что ж, геомант, мы тебя нанимаем. Выстрой нам кумирню-мяо до будущего полнолуния, и мы щедро вознаградим тебя.
– Ты получишь все, что только могут добыть в этом мире духи, – заверили меня гуй, а Соня помалкивала. Видно, наложницу Чжэнъ смутила моя вопиющая демократичность.
– Я должна знать имена и судьбы тех, ради кого буду строить кумирню, – сказала я. – Сами понимаете. На каждого из вас придется заводить личную поминальную дощечку и все такое...
– Мы понимаем, – закивали призрачными головами духи.
– Тогда... С кого начнем?
Подул ледяной ветер, и передо мной предстал дух с вытянутым белым лицом. Черты его искажены были страданием, неведомым смертным.
– О геомант, внимай: я Цзин Шэнъ, чиновник из Восточной столицы. Был оклеветан перед начальством, разжалован и от отчаяния наложил на себя руки. Мне отказано в посмертном перерождении, ни небеса, ни преисподняя не принимают меня, а ведь я в жизни не совершил ничего дурного! Взываю к справедливости и прошу покоя!
Чиновник отошел, его место занял другой дух, у которого в животе зияла жуткая дыра.
– О геомант, я – певичка из чайного заведения госпожи У. Имя мне – Золотой Бубенчик. Моя соперница решила извести меня и напоила вином со щелоком. С тех пор жжет меня чувство несправедливости. Прошу милости и покоя! Сколько можно скитаться между небом и землей!
За певичкой следовал третий проситель; на его одеждах проступали пятна крови.
– Я был человеком вольной профессии, но не позволял себе серьезных преступлений, – сказал он. – Однако бандиты из шайки Чунь Паня жестоко разделались со мной. Они продавали детям наркотики, а я воспрепятствовал этому, и вот результат. Но меня не принимает Небо и отвергает земля, куда же мне деваться?
Следом за человеком вольной профессии последовало еще с полдюжины просителей. Все они были неизменно вежливы и только и делали, что жаловались на свою посмертную судьбу. Я заметила, что эти духи-гуй были, если можно так выразиться, из разных временных отрезков: кто из глухой старины, как «наложница Чжэнь», кто из времени, близкого к нашему...
– Эй, так дело не пойдет! – раздался вдруг сердитый голос.
Расталкивая призрачную толпу духов-гуй, ко мне приблизились несколько привидений весьма потрепанного, но удалого вида.
– Ну китаезы! – возмущенно гомонили привидения на русском языке. – Уже и после смерти нет от них продыху на российской земле! Чисто беспредел!
Духи-«китаезы» оскорбленно зашипели в ответ на эту тираду.
– Тихо, тихо! – прицыкнуло одно привидение и добавило мощный матерный оборот, от которого у меня заалели уши. – Мы, между прочим, здешние. Местные, с постоянной пропиской. С каких пор ждем спасения-избавления. И не позволим всяким китаезам...
– Останови свою грозную речь, о дух, – мягко сказала я. – И скажи лучше, чего ты хочешь.
– О, сразу к делу, вот это я люблю, – обрадовался русский дух. – Слышь, хозяйка, мы, здешние, замаялись мотаться между небом и землей, как воздушные шарики на ниточках. Нас прежний хозяин этого дома прикончил, так нам же еще за это и страдать?
– А почему прежний хозяин вас прикончил? – сурово спросила я. Ну, надо же знать контингент, с которым предстоит работать.
– Дык, конкуренты мы ему были! Вот он и нанимал киллеров и прописал нас тут всех до одного.
– Понятно, – кивнула я. – Чего вы от меня хотите?
– Так ведь свободы и покоя! – поэтично выразился дух. – Ты, говорят, мастер, знаешься со всякой мистикой-хренистикой, вон у тебя и на щеках какие-то золотые татуировки, аж глазам смотреть больно... Так ты нам выстрой типа храма что-нибудь.
– Я не умею строить храмы.
– Ага, ага, а китаезам согласилась строить!
– У них вера другая, им я кумирню поставлю. А вам ведь наверняка православный храм надо, раз вы русские духи...
– Дык, это... – Русский гуй озадаченно помигал красными огоньками глаз. – Мы при жизни-то не особо верили. Так что не обязательно православный. Ты строй в расчете и на китаез и на нас. А за нами не заржавеет.
– Хорошо, – сдалась я, потому что от такого интенсивного общения с духами у меня голова шла кругом. – Выстрою, что смогу. Вы мне хоть имена ваши назовите, русские духи.
– Степан Грызлов, коммерческий директор. Когда застрелен, говорить?
– Нет, не надо. Следующий.
– Антон Рябцов, коммерческий директор.
– Василий Бабушкин, коммерческий директор.
– Юрий Лампочкин, коммерческий директор...
И еще с десяток коммерческих директоров! Ну, прежний хозяин усадьбы, видимо, их, этих коммерческих директоров, сильно не любил. Хорошо, выглядели покойные коммерческие директора грозно и небезобидно, а то бы я обязательно все испортила смехом или каким-нибудь неподобающим обстановке словечком.
Наконец церемония представления завершилась. Я еще раз заверила духов в том, что они до нового полнолуния получат кумирню, выстроенную по всем канонам геомантии. А получив кумирню, смогут там вознести моления небесам и обрести покой.
Удовлетворенные духи растаяли в наступающем белесом свете зимнего утра. Меня шатало от усталости – еще бы, провести ночь в обществе китайских и российских духов, обещая им чуть ли не царство небесное!..
– Нила! – Голос Сони прозвучал для меня как музыка, – Почему мы с тобой стоим на крыльце и мерзнем?..
Насчет музыки я преувеличила, такой капризной музыки не бывает... Но все равно! Похоже, Соня пришла в себя!
– Сонечка, – нежно сказала я, глядя на подругу. – Ты как себя чувствуешь? И... кем ты себя чувствуешь?
– А в чем дело? Какие глупые вопросы! Нила, я ужасно замерзла! Идем в дом, выпьем чаю!
– Идем, – кивнула я. – А за чаем тебе придется выслушать потрясающую историю...
Глава пятнадцатая
Разумеется, Соня мне не поверила. Ни единому моему слову.
– Я брежу по ночам? – возмущалась она, чуть не проливая при этом чай на скатерть. – Нила, это полная чепуха!
– Нет, не чепуха. Посмотри вокруг. Ты изменила обстановку в доме. Вместо современной мебели какие-то завесы, шторы, сплошное царство колышущихся тканей. Если на твой дом сверху посмотреть, предварительно сняв с него крышу конечно, то покажется, что смотришь в глубину гигантского аквариума. Я, как мастер фэн-шуй, авторитетно заявляю: в тебе, Соня, сейчас существуют две души. И вторая душа, назовем ее «душой полночной», активно вмешивается в твою жизнь и даже в интерьер твоего дома.
– Вторая душа?
– Да, душа наложницы Чжэнь. Соня, ты знаешь китайский язык?
– Нет, конечно.
– А ночью, когда за тебя говорит наложница Чжэнь, китайский язык льется из твоих уст как родной!
– Этого не может быть!
– У тебя есть видеокамера?
– Нет. Для чего?
– Я хочу записать на пленку твои ночные бдения и показать их тебе утром. А у Марка Косарецкого может быть камера?
– С чего ты его вдруг вспомнила?
– Ни с чего. Соня, почему ты на меня так смотришь?
– У вас что-то было с Марком? Ведь было? – принялась допытываться Соня.
– Ничего не было и быть не может. Соня, ты же знаешь, мне мужчины противопоказаны.
– Марк Косарецкий – особый мужчина.
– Да, именно поэтому вы и расстались. Не так ли?
Соня сердилась и переводила разговор на другие рельсы.
– Ты пичкаешь меня сказками! – возмущалась она. – Ты сказала, что в моем парке обитают какие-то неприкаянные китайские духи! Как могут попасть китайские духи в русский парк?!
– Как – не знаю, я не специалист по перемещениям духов. Важен факт, что они все-таки попали. И в этом, Соня, я тебе ни капли не лгу. Кстати, помимо китайских в твоем парке обитают и совершенно русские неприкаянные духи. Довольно грубые, но искренние и темпераментные.
– И что же этим духам нужно?
– И этим духам, и душе твоей наложницы нужно только одно: мастер-геомант, который сумеет правильно выстроить кумирню, где все духи, вознеся молитву небесам, обретут наконец покой. Нужна я. И парочка подчиненных мне строителей. Я думаю, в твоем парке найдется место для небольшой...
– Я ничего не позволю строить в моем парке, – отрезала Соня. – Хватит этих шуточек.
– Соня, я не шучу! И поверь, если духи-гуй не получат своего, то и они шутить не станут! Думаешь, я ничего не вижу и не понимаю? Энергетика твоего дома из положительной перешла в нейтральную, и остается совсем немного до того момента, когда она станет негативной! Ты не в себе, Соня, вот и твой дом тоже не в себе. Еще немного, и дом начнет рушиться: не в прямом смысле, а в духовном! Его энергетическая оболочка порвется, и тогда ты будешь открыта всем отравленным стрелам негативной энергии. Хорошего в этом мало, уж поверь мне.
– Прекрати меня пугать! Это вредно для моего здоровья!
– Соня, я не пугаю. Если хочешь, я могу вообще уехать. Меня дочь в Китае заждалась. А ты здесь разбирайся со своими проблемами так, как считаешь нужным.
Соня испуганно посмотрела на меня:
– Нилочка, ну пожалуйста, не надо. Не уезжай. Ты же понимаешь, как мне сейчас трудно и одиноко! А тут еще ты говоришь всякие непонятные и жуткие вещи!
– Эти «непонятные и жуткие вещи» не я придумала, Соня. Ты думаешь, я не была потрясена, когда увидела тебя бродящую ночью по дому и говорящую на китайском языке?
– А о чем я говорила? – Любопытство Сони было, слава небесам, сильнее страха.
– О том, как холодно тебе в колодце, куда ты бросилась по приказу императрицы Цыси. О том, как мается твоя душа, застряв между мирами.
– То есть?
– Китайская духовная традиция учит, что существуют Небо, земля и человек. Небо-тянь населено духами-ушяь и благими душами-гюнь. Земля населена человеком. Умирая, душа и дух человека несутся в потоках благодатной воды и ожидают того момента, когда смогут соединиться с потоками крови живых существ, чтоб потом возродиться. Они оживают в потоках, которые образуются весной, когда тает снег... Но есть души, которые выпали из благодатных вод, отстали, заблудились, стали неприкаянными духами-гуй. Духи-гуй – те самые, что застревают между мирами живых, мертвых и бессмертных.
– Они злы? – испуганно спросила Соня.
– Так считают китайцы, я же, столкнувшись с духами-гуй воочию, полагаю, что они больше несчастны, чем злы. Они блуждают и тоскуют. И знаешь что? Похоже, нам все-таки придется обратиться к Марку Косарецкому.
– Зачем? – В голосе Сони послышалась ревность. О женщины... Какие же вы, точнее мы, странные существа!
– Я хочу еще раз взглянуть на его нефритовое украшение. На этот странный диск-облако. Мне кажется, что именно этот диск и привлек к твоему дому заблудших духов.
– Почему ты так думаешь?
– Видишь ли, Соня... Некоторое время назад я изучала погребальные традиции и мистические ритуалы Древнего Китая. Ведь моя профессия – геомант – связана традиционно именно с погребальными ритуалами.
– И что же?
– Я читала, что нефрит в Китае давным-давно считался камнем загробного мира, символом смерти и посмертного существования. Археологи и историки это заметили, изучая древние культуры луншань и хуншань. При раскопках было найдено множество нефритовых украшений, расположенных в погребальных ямах. Эти нефритовые безделушки-кольца, подвески, диски-кулоны – помещались в погребальные ямы и клались на живот усопшего, где по преданию располагалась душа. В погребальной яме сначала разводили огонь, затем в нее помещалось тело и нефритовые украшения, которые вместе с дымом перемещались в загробный мир. Потому многие изделия подобного рода выполнены в виде завитков огня или колечек дыма. Помнишь кулон Марка? Там среди золотого плетения расположен именно нефритовый диск, напоминающий облако. Марк рассказал мне историю появления этого украшения в их семье, но что, если это украшение имеет еще более длинную историю? Вдруг оно взято из погребальной камеры какого-нибудь древнего царя, полководца или...
– Или наложницы.
– Возможно, что и наложницы. Но к наложнице Чжэнь это не имеет отношения, она не такой уж древний персонаж истории. Кстати, знаешь ли, еще я читала, что в некоторых местах нефритовые изделия обнаруживали лишь в захоронениях жрецов, геомантов и шаманов, то есть тех людей, кто напрямую мог общаться с миром духов. Там были украшения со странным ликом какого-то существа, которое называли таоте.
– Таоте?
– Да, и я не знаю, как это точно перевести. Таоте древние люди изображали странно – огромные навыкате глаза, вместо волос перья, широкий плоский нос. Может быть, это вообще не существо, а ритуальная маска... Кстати, наши умершие, что просили меня выстроить кумирню, поминали некоего таоте. Может быть, они знают о нем подробнее. Так что я звоню Марку и прошу его прийти и принести украшение?
– Нила, я боюсь. Один раз из-за этого украшения я чуть не отправилась на тот свет. И к тому же, как ты говоришь, приобрела вторую душу, душу наложницы Чжэнь.
– Да, я как-то упустила это из виду. Пожалуй, тогда мне стоит встретиться с Марком где-нибудь на нейтральной территории.
– Например, в магазине «Экзотика».
– И верно! Магазин подойдет лучше всего. Так я звоню?
– Нила, тебе известен его телефон?
– Да, и это вовсе не повод для ревности. Соня, не забывай, что я целомудренна, как кувшинка в пруду. Или даже целомудренней.
Соня рассмеялась:
– Ладно, звони. И что я так взъелась на тебя за Марка? Все равно ведь знаю, что у нас с ним нет никакого светлого будущего...
– Еще не факт.
Я набрала номер Марка Косарецкого.
– Нила? – удивился он. – Нет, что ты, конечно, я рад тебя слышать. Просто твой звонок для меня несколько неожиданный.
– Да, Марк, я понимаю. – Опять он перешел на «ты»! – Марк, мы могли бы встретиться?
– Когда?
– Сегодня. Ты свободен?
– Вообще-то работаю над картиной, но ради встречи с тобой... А из-за чего весь сыр-бор?
– Это не телефонный разговор, Марк. И вот еще что. Пожалуйста, захвати с собой свой роковой артефакт.
– То есть?!
– Кулон императрицы Цыси. Я должна еще раз взглянуть на него.
– А не боишься? – Марк усмехнулся в трубку.
– После нынешней ночи я ничего не боюсь. Итак, встречаемся в четыре пополудни в магазине «Экзотика».
– О, даже так. Ладно. До встречи.
– До встречи, Марк.
...В магазине «Экзотика» я оказалась впервые и потому с любопытством оглядывалась по сторонам. Здесь все пестрело, искрилось, переливалось: заморские раковины и лакированные деревянные шкатулки, громадные кальяны, вышитые золотом подушки, затейливые вазы, кубки из оникса и селенита, россыпи украшений, стразы, статуэтки, чаши, подносы... Владыки Девяти Небес, чего здесь только не было! Я залюбовалась причудливым орнаментом африканской маски и пропустила момент, когда в торговом зале появился Марк.
– Я иду спать, – послышался из гостиной лишенный всех эмоций Сонин голос.
Я немедленно оказалась рядом с нею:
– Я провожу тебя в спальню, Соня.
Она не противилась. Я взяла подругу под руку (какой безвольной, словно лишенной костей показалась мне эта рука!) и повела ее в спальню. Там помогла ей раздеться и возлечь на импровизированное ложе.
– Благодарю, – сказала мне Соня. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответила я.
– Ты ступай, – сказала мне Соня. – Я скоро засну.
– Хорошо, – ответила я и вышла из комнаты. Полотнища бледно-лилового шелка мерно колыхались, словно гигантские водоросли в гигантском же аквариуме.
Я спустилась в гостиную, которую, впрочем, трудно было сейчас назвать гостиной. Здесь на полу были в беспорядке разбросаны листы бумаги, на которых Соня весь вечер что-то упорно чертила. Я подняла один лист, пригляделась...
Это был неумелый, но явно правильный иероглиф «колодец»!
На остальных листах предстал тот же иероглиф, только в разной степени правильности. Соня тренировалась, набивала руку, чтобы изобразить этот иероглиф совершенным. Но зачем? И потом...
Соня никогда не говорила мне, что знает иероглифическое письмо!
Тем более письмо примерно десятого-двенадцатого веков...
Я собрала листы в аккуратную стопку и подумала, что ради такого случая неплохо было бы приобрести для Сони каллиграфический набор. Кажется, в магазине «Экзотика» таковые имеются...
Ну, еще я подумала, конечно, что схожу с ума и листы с иероглифами мне просто мерещатся. Но эти неконструктивные мысли я просто опускаю.
На моих часах было без четверти двенадцать, когда я услышала из комнаты Сони голос.
А я-то только собиралась выпить чаю!
Я бесшумно взлетела по лестнице и замерла на пороге Сониной спальни. Потом осторожно вошла внутрь. Но я могла бы и не осторожничать – Соня все равно не видела меня. То, что она видела сейчас, явно находилось по ту сторону окружающего нас мира.
Соня сидела в постели с открытыми глазами. Зрачки ее расширились так, что, казалось, заполнили ее глаза нечеловеческой темнотой.
– Мне холодно, – проговорила Соня, заставив меня задрожать от ужаса. – Мне холодно и страшно здесь. О черные стены, как вы высоки и безжалостны. Вытащите меня, вытащите меня отсюда! О сжальтесь, сжальтесь над моей невинной душой!
И сам по себе этот полночный бред заставлял волосы на голове встать дыбом. Но меня больше напугало то, что Соня говорила не на русском языке, а на китайском. Хунаньский диалект.
Соня не знала китайского языка! Тем более хунаньского диалекта!
И то, что она сейчас говорила так свободно, имело только одно объяснение: кто-то из нас двоих сошел с ума и грезит наяву.
А Соня продолжала говорить нежным, жалобным голоском и раскачиваться на ложе, словно китайский болванчик. Руки ее были молитвенно сжаты, глаза распахнуты в пароксизме ужаса...
– Холодно, как мне холодно! Зачем вы повелели мне отправиться сюда? В чем моя вина? В чем мое недостоинство? О, вытащите меня, освободите меня! О, кто-нибудь из людей милосердных, услышьте мою просьбу и ответьте мне, погибающей в одиночестве!
Может быть, это было моей ошибкой. Может быть, промолчи я, и все закончилось бы иначе? Но я не промолчала. Я сказала на хунаньском диалекте:
– Я здесь, с тобой. Ты не одна. Успокой свою душу.
Соня заметалась на постели:
– Кто ты? Кто ты? Кто прислал тебя?
– Я твой друг, – ответила я. – И пришла сама по себе, потому что нет никого, властного надо мной. Чем я могу помочь тебе?
– Освободи меня! – страстно сказала Соня. – Вытащи из этого проклятого колодца! Стены его высасывают из меня остатки жизни! Ах, зачем я не ослушалась приказа императрицы!
Вот это да! Императрица?! Этого я не ожидала. Впрочем, как не ожидала и того, что Соня впадет в транс и примется бойко жаловаться на жизнь при помощи хунаньского диалекта.
– Скажи мне, кто ты и как твое имя, – потребовала я резонно. – И тогда мне легче будет освободить тебя.
– Мое имя Чжэнь, я была любимой наложницей императора Гуансюя, – сказала Соня, а я схватилась за голову. – Но императрица Цыси погубила меня. Она повелела мне броситься в дворцовый колодец, когда началось восстание. Она обманула меня, она избежала опасности, а я обречена навечно стенать на дне проклятого колодца! Теперь ты знаешь мою историю, друг. Освободи же меня. Протяни мне руку и вытащи из колодца.
Вот это я влипла! Как прикажете поступать? Соня в явном медиумическом трансе, и говорить ей, что никакого колодца здесь и помину нет, бесполезно. Значит, остается одно: подыграть ей.
– Будь по-твоему, несчастная душа, – произнесла я торжественно. – Протяни вперед правую руку. Соня повиновалась. Я взяла ее за руку, с мгновенным ужасом ощутив, что Сонина рука холодна могильным холодом и совершенно мокрая, словно Соня и впрямь сидела в колодце.
– Слушай меня и ступай за мной. Я выведу тебя из колодца твоей печали, – сказала я немного пафосно.
Соня послушно шагнула за мной со своего импровизированного ложа. Святые небеса! Ее ночная сорочка вся была насквозь мокрой и тоже холодной. Да что же это такое делается!
– Иди за мной. – Я повела Соню в свою комнату, единственную комнату, которой пока не коснулся ветер перемен и странных перестановок. Здесь, не выпуская Сониной руки, я открыла шифоньер и достала свое теплое и длинное вязаное платье. Оно у меня хранилось на случай особо коварных холодов, кто же знал, что оно теперь пригодится.
– Что ты хочешь делать со мной, нездешнее существо? – со страхом спросила Соня, глядя на меня невидящими глазами.
– Я хочу совлечь с тебя одежды печали и облечь тебя в одежды радости, – высокопарно отвечала я. Ну а как мне было еще отвечать, если Соня сейчас не Соня, а призрак какой-то наложницы?!
«Не какой-то, а любимой наложницы императора Гуансюя», – поправил меня внутренний голос.
«И что из этого?» – поинтересовалась я у внутреннего голоса, но тут он, подлец, смолчал.
Я старательно переодела Соню в свое платье, а на плечи ей набросила еще и пуховую шаль – чтоб хоть как-то отогнать от подруги пронизывающий могильный холод.
– Тепло, – прошептала Соня. – Плоти тепло, а душе холодно. Ах, нездешнее существо, успокой мою душу, скажи, что больше никогда я не вернусь в колодец!
– Не вернешься, – заверила я Соню. И тут мне пришла в голову отличная мысль. Я выведу Соню на свежий воздух, поброжу с ней по парку вокруг особняка – глядишь, она и придет в себя. Все-таки я не могла привыкнуть к тому, что моя подруга – утопленная в колодце императорская наложница.
Я осторожно свела Соню вниз, в холл, все еще надеясь, что она выйдет из своего жутковатого транса. Но этого не происходило. Соня однообразно жаловалась мне на каждом шагу на несправедливость и жестокость императрицы Цыси, на то, что даже любящий император не смог прийти ей на помошь...
В холле мне пришлось потрудиться, натягивая на Соню сапоги и шубу – мороз на улице был нешуточный. Соня почему-то очень противилась сапогам, пришлось сказать, что это не сапоги, а облачение для прохождения моста между мирами. Здорово я сочиняю всякую чушь, а?
Наскоро одевшись сама, я подхватила Соню под руку, и мы вышли из дому в заснеженный, тихий и темный парк. Небо было таким облачно-темным, что напоминало растертую по бумаге гуашь. Парк, в дневное время приветливый, спокойный и знакомый, как собственная перчатка, сейчас казался далеким, чужим, пронизанным совершенно нездешним холодом. Мороз был явно градусов за двадцать, но еще сильней был мороз, который проще назвать страхом. Моя душа буквально оледенела, когда я, стоя на пороге дома вместе с Соней, увидела, как над воздетыми вверх голыми ветвями платанов возникает некое свечение, напоминающее огни святого Эльма.
– Соня, – тихо спросила я подругу по-русски, – Соня, ты очнулась? Тебе легче?
Она не ответила. Заглянув в ее глаза, я вздрогнула: из глаз моей подруги струился тот же мертвенно-голубой свет, что нисходил сейчас на парк. Свет превращал лицо Сони в погребальную маску, в фарфоровой белизны череп, скалящийся в вечной своей ухмылке...
– Все, что есть на Небе, есть и на земле, – сказала Соня на хунаньском диалекте. – О если бы душа моя нашла достойный мяо, то успокоение бы даровали мне верховные существа!
Мяо?! Я переворошила свои знания китайского языка и вспомнила, что мяо означает «храм» или «кумирня». Душе наложницы Чжэнь нужен храм для успокоения мятежного сердца?
Впрочем, буквально в ближайшую минуту выяснилось, что кумирня-мяо требуется не только душе наложницы Чжэнь. Свечение, окружавшее деревья, стало сильнее, и из него вышли несколько призрачных и не слишком-то симпатичных существ. О, только этого не хватало! Неужели это и есть те самые духи-гуй, об опасности столкновения с которыми меня предупреждал добрый кузен Го?
Духи-гуй столпились призрачной группкой напротив нас с Соней. На крыльцо дома они подниматься не решались, значит, что-то их удерживало, ну и прекрасно. Я молча и почти без страха рассматривала призраков – они напоминали лохмотья тумана, снабженные огненными угольками глаз и черными дырами ртов. Соня на появление духов-гуй отреагировала неожиданно: лицо ее стало надменным, а в голосе зазвучали повелительные нотки.
– Зачем вы явились сюда, бесприютные? – сурово вопросила Соня духов. – Разве вы не знаете, чья это земля?
– О почтенная, нам нет разницы, по какой земле скитаться. Мы пришли, потому что тень Нефритового Облака позвала нас. Мы пришли, ибо таоте исполнил сроки. Мы пришли, ибо здесь есть мастер, который может соединить несоединимое и заштопать прореху между землей и Небом.
Нефритовое Облако?! Таоте? Мастер? Все становится страшнее и непонятнее!
– Отдай нам мастера-геоманта, о почтенная, – сказали Соне духи-гуй. – Он выстроит нам кумирню, и больше мы не будем скитаться среди земель вод и неуютных стран. Он выстроит кумирню, а таоте сумеет вымолить добро у Нефритового Облака Желаний.
– Недостойные! – Голос Сони повысился почти до визга. – Мастер-геомант мой! И строить кумирню он будет по моему заказу! Я царская наложница Чжэнь, и я не позволю...
Духи грозно зашипели, признавая такой подход к делу явно недемократичным. И быть бы оккультной ссоре между духами-гуй и «наложницей Чжэнь», кабы на сцене не появился объект раздора, сиречь мастер-геомант. Нила Чжао собственной персоной.
– О почтенные духи! – обратилась я к почтенным. – Оставьте раздоры, недостойные вашего теперешнего положения. Я мастер-геомант, и я могу в ублажение душ ваших выстроить кумирню.
– А я? – возмутилась царская наложница.
– Разве одной кумирни не хватит на всех? – успокоила я Соню. – О благословенная госпожа Чжэнь, едва я выстрою кумирню, как ваша душа обретет покой.
– Слова геоманта разумны, – одобрительно зашелестели духи. – Что ж, геомант, мы тебя нанимаем. Выстрой нам кумирню-мяо до будущего полнолуния, и мы щедро вознаградим тебя.
– Ты получишь все, что только могут добыть в этом мире духи, – заверили меня гуй, а Соня помалкивала. Видно, наложницу Чжэнъ смутила моя вопиющая демократичность.
– Я должна знать имена и судьбы тех, ради кого буду строить кумирню, – сказала я. – Сами понимаете. На каждого из вас придется заводить личную поминальную дощечку и все такое...
– Мы понимаем, – закивали призрачными головами духи.
– Тогда... С кого начнем?
Подул ледяной ветер, и передо мной предстал дух с вытянутым белым лицом. Черты его искажены были страданием, неведомым смертным.
– О геомант, внимай: я Цзин Шэнъ, чиновник из Восточной столицы. Был оклеветан перед начальством, разжалован и от отчаяния наложил на себя руки. Мне отказано в посмертном перерождении, ни небеса, ни преисподняя не принимают меня, а ведь я в жизни не совершил ничего дурного! Взываю к справедливости и прошу покоя!
Чиновник отошел, его место занял другой дух, у которого в животе зияла жуткая дыра.
– О геомант, я – певичка из чайного заведения госпожи У. Имя мне – Золотой Бубенчик. Моя соперница решила извести меня и напоила вином со щелоком. С тех пор жжет меня чувство несправедливости. Прошу милости и покоя! Сколько можно скитаться между небом и землей!
За певичкой следовал третий проситель; на его одеждах проступали пятна крови.
– Я был человеком вольной профессии, но не позволял себе серьезных преступлений, – сказал он. – Однако бандиты из шайки Чунь Паня жестоко разделались со мной. Они продавали детям наркотики, а я воспрепятствовал этому, и вот результат. Но меня не принимает Небо и отвергает земля, куда же мне деваться?
Следом за человеком вольной профессии последовало еще с полдюжины просителей. Все они были неизменно вежливы и только и делали, что жаловались на свою посмертную судьбу. Я заметила, что эти духи-гуй были, если можно так выразиться, из разных временных отрезков: кто из глухой старины, как «наложница Чжэнь», кто из времени, близкого к нашему...
– Эй, так дело не пойдет! – раздался вдруг сердитый голос.
Расталкивая призрачную толпу духов-гуй, ко мне приблизились несколько привидений весьма потрепанного, но удалого вида.
– Ну китаезы! – возмущенно гомонили привидения на русском языке. – Уже и после смерти нет от них продыху на российской земле! Чисто беспредел!
Духи-«китаезы» оскорбленно зашипели в ответ на эту тираду.
– Тихо, тихо! – прицыкнуло одно привидение и добавило мощный матерный оборот, от которого у меня заалели уши. – Мы, между прочим, здешние. Местные, с постоянной пропиской. С каких пор ждем спасения-избавления. И не позволим всяким китаезам...
– Останови свою грозную речь, о дух, – мягко сказала я. – И скажи лучше, чего ты хочешь.
– О, сразу к делу, вот это я люблю, – обрадовался русский дух. – Слышь, хозяйка, мы, здешние, замаялись мотаться между небом и землей, как воздушные шарики на ниточках. Нас прежний хозяин этого дома прикончил, так нам же еще за это и страдать?
– А почему прежний хозяин вас прикончил? – сурово спросила я. Ну, надо же знать контингент, с которым предстоит работать.
– Дык, конкуренты мы ему были! Вот он и нанимал киллеров и прописал нас тут всех до одного.
– Понятно, – кивнула я. – Чего вы от меня хотите?
– Так ведь свободы и покоя! – поэтично выразился дух. – Ты, говорят, мастер, знаешься со всякой мистикой-хренистикой, вон у тебя и на щеках какие-то золотые татуировки, аж глазам смотреть больно... Так ты нам выстрой типа храма что-нибудь.
– Я не умею строить храмы.
– Ага, ага, а китаезам согласилась строить!
– У них вера другая, им я кумирню поставлю. А вам ведь наверняка православный храм надо, раз вы русские духи...
– Дык, это... – Русский гуй озадаченно помигал красными огоньками глаз. – Мы при жизни-то не особо верили. Так что не обязательно православный. Ты строй в расчете и на китаез и на нас. А за нами не заржавеет.
– Хорошо, – сдалась я, потому что от такого интенсивного общения с духами у меня голова шла кругом. – Выстрою, что смогу. Вы мне хоть имена ваши назовите, русские духи.
– Степан Грызлов, коммерческий директор. Когда застрелен, говорить?
– Нет, не надо. Следующий.
– Антон Рябцов, коммерческий директор.
– Василий Бабушкин, коммерческий директор.
– Юрий Лампочкин, коммерческий директор...
И еще с десяток коммерческих директоров! Ну, прежний хозяин усадьбы, видимо, их, этих коммерческих директоров, сильно не любил. Хорошо, выглядели покойные коммерческие директора грозно и небезобидно, а то бы я обязательно все испортила смехом или каким-нибудь неподобающим обстановке словечком.
Наконец церемония представления завершилась. Я еще раз заверила духов в том, что они до нового полнолуния получат кумирню, выстроенную по всем канонам геомантии. А получив кумирню, смогут там вознести моления небесам и обрести покой.
Удовлетворенные духи растаяли в наступающем белесом свете зимнего утра. Меня шатало от усталости – еще бы, провести ночь в обществе китайских и российских духов, обещая им чуть ли не царство небесное!..
– Нила! – Голос Сони прозвучал для меня как музыка, – Почему мы с тобой стоим на крыльце и мерзнем?..
Насчет музыки я преувеличила, такой капризной музыки не бывает... Но все равно! Похоже, Соня пришла в себя!
– Сонечка, – нежно сказала я, глядя на подругу. – Ты как себя чувствуешь? И... кем ты себя чувствуешь?
– А в чем дело? Какие глупые вопросы! Нила, я ужасно замерзла! Идем в дом, выпьем чаю!
– Идем, – кивнула я. – А за чаем тебе придется выслушать потрясающую историю...
Глава пятнадцатая
ВСТРЕЧА МЕЖДУ МИРАМИ
Обладай правдой. Она объединяет.
И Цзин
Разумеется, Соня мне не поверила. Ни единому моему слову.
– Я брежу по ночам? – возмущалась она, чуть не проливая при этом чай на скатерть. – Нила, это полная чепуха!
– Нет, не чепуха. Посмотри вокруг. Ты изменила обстановку в доме. Вместо современной мебели какие-то завесы, шторы, сплошное царство колышущихся тканей. Если на твой дом сверху посмотреть, предварительно сняв с него крышу конечно, то покажется, что смотришь в глубину гигантского аквариума. Я, как мастер фэн-шуй, авторитетно заявляю: в тебе, Соня, сейчас существуют две души. И вторая душа, назовем ее «душой полночной», активно вмешивается в твою жизнь и даже в интерьер твоего дома.
– Вторая душа?
– Да, душа наложницы Чжэнь. Соня, ты знаешь китайский язык?
– Нет, конечно.
– А ночью, когда за тебя говорит наложница Чжэнь, китайский язык льется из твоих уст как родной!
– Этого не может быть!
– У тебя есть видеокамера?
– Нет. Для чего?
– Я хочу записать на пленку твои ночные бдения и показать их тебе утром. А у Марка Косарецкого может быть камера?
– С чего ты его вдруг вспомнила?
– Ни с чего. Соня, почему ты на меня так смотришь?
– У вас что-то было с Марком? Ведь было? – принялась допытываться Соня.
– Ничего не было и быть не может. Соня, ты же знаешь, мне мужчины противопоказаны.
– Марк Косарецкий – особый мужчина.
– Да, именно поэтому вы и расстались. Не так ли?
Соня сердилась и переводила разговор на другие рельсы.
– Ты пичкаешь меня сказками! – возмущалась она. – Ты сказала, что в моем парке обитают какие-то неприкаянные китайские духи! Как могут попасть китайские духи в русский парк?!
– Как – не знаю, я не специалист по перемещениям духов. Важен факт, что они все-таки попали. И в этом, Соня, я тебе ни капли не лгу. Кстати, помимо китайских в твоем парке обитают и совершенно русские неприкаянные духи. Довольно грубые, но искренние и темпераментные.
– И что же этим духам нужно?
– И этим духам, и душе твоей наложницы нужно только одно: мастер-геомант, который сумеет правильно выстроить кумирню, где все духи, вознеся молитву небесам, обретут наконец покой. Нужна я. И парочка подчиненных мне строителей. Я думаю, в твоем парке найдется место для небольшой...
– Я ничего не позволю строить в моем парке, – отрезала Соня. – Хватит этих шуточек.
– Соня, я не шучу! И поверь, если духи-гуй не получат своего, то и они шутить не станут! Думаешь, я ничего не вижу и не понимаю? Энергетика твоего дома из положительной перешла в нейтральную, и остается совсем немного до того момента, когда она станет негативной! Ты не в себе, Соня, вот и твой дом тоже не в себе. Еще немного, и дом начнет рушиться: не в прямом смысле, а в духовном! Его энергетическая оболочка порвется, и тогда ты будешь открыта всем отравленным стрелам негативной энергии. Хорошего в этом мало, уж поверь мне.
– Прекрати меня пугать! Это вредно для моего здоровья!
– Соня, я не пугаю. Если хочешь, я могу вообще уехать. Меня дочь в Китае заждалась. А ты здесь разбирайся со своими проблемами так, как считаешь нужным.
Соня испуганно посмотрела на меня:
– Нилочка, ну пожалуйста, не надо. Не уезжай. Ты же понимаешь, как мне сейчас трудно и одиноко! А тут еще ты говоришь всякие непонятные и жуткие вещи!
– Эти «непонятные и жуткие вещи» не я придумала, Соня. Ты думаешь, я не была потрясена, когда увидела тебя бродящую ночью по дому и говорящую на китайском языке?
– А о чем я говорила? – Любопытство Сони было, слава небесам, сильнее страха.
– О том, как холодно тебе в колодце, куда ты бросилась по приказу императрицы Цыси. О том, как мается твоя душа, застряв между мирами.
– То есть?
– Китайская духовная традиция учит, что существуют Небо, земля и человек. Небо-тянь населено духами-ушяь и благими душами-гюнь. Земля населена человеком. Умирая, душа и дух человека несутся в потоках благодатной воды и ожидают того момента, когда смогут соединиться с потоками крови живых существ, чтоб потом возродиться. Они оживают в потоках, которые образуются весной, когда тает снег... Но есть души, которые выпали из благодатных вод, отстали, заблудились, стали неприкаянными духами-гуй. Духи-гуй – те самые, что застревают между мирами живых, мертвых и бессмертных.
– Они злы? – испуганно спросила Соня.
– Так считают китайцы, я же, столкнувшись с духами-гуй воочию, полагаю, что они больше несчастны, чем злы. Они блуждают и тоскуют. И знаешь что? Похоже, нам все-таки придется обратиться к Марку Косарецкому.
– Зачем? – В голосе Сони послышалась ревность. О женщины... Какие же вы, точнее мы, странные существа!
– Я хочу еще раз взглянуть на его нефритовое украшение. На этот странный диск-облако. Мне кажется, что именно этот диск и привлек к твоему дому заблудших духов.
– Почему ты так думаешь?
– Видишь ли, Соня... Некоторое время назад я изучала погребальные традиции и мистические ритуалы Древнего Китая. Ведь моя профессия – геомант – связана традиционно именно с погребальными ритуалами.
– И что же?
– Я читала, что нефрит в Китае давным-давно считался камнем загробного мира, символом смерти и посмертного существования. Археологи и историки это заметили, изучая древние культуры луншань и хуншань. При раскопках было найдено множество нефритовых украшений, расположенных в погребальных ямах. Эти нефритовые безделушки-кольца, подвески, диски-кулоны – помещались в погребальные ямы и клались на живот усопшего, где по преданию располагалась душа. В погребальной яме сначала разводили огонь, затем в нее помещалось тело и нефритовые украшения, которые вместе с дымом перемещались в загробный мир. Потому многие изделия подобного рода выполнены в виде завитков огня или колечек дыма. Помнишь кулон Марка? Там среди золотого плетения расположен именно нефритовый диск, напоминающий облако. Марк рассказал мне историю появления этого украшения в их семье, но что, если это украшение имеет еще более длинную историю? Вдруг оно взято из погребальной камеры какого-нибудь древнего царя, полководца или...
– Или наложницы.
– Возможно, что и наложницы. Но к наложнице Чжэнь это не имеет отношения, она не такой уж древний персонаж истории. Кстати, знаешь ли, еще я читала, что в некоторых местах нефритовые изделия обнаруживали лишь в захоронениях жрецов, геомантов и шаманов, то есть тех людей, кто напрямую мог общаться с миром духов. Там были украшения со странным ликом какого-то существа, которое называли таоте.
– Таоте?
– Да, и я не знаю, как это точно перевести. Таоте древние люди изображали странно – огромные навыкате глаза, вместо волос перья, широкий плоский нос. Может быть, это вообще не существо, а ритуальная маска... Кстати, наши умершие, что просили меня выстроить кумирню, поминали некоего таоте. Может быть, они знают о нем подробнее. Так что я звоню Марку и прошу его прийти и принести украшение?
– Нила, я боюсь. Один раз из-за этого украшения я чуть не отправилась на тот свет. И к тому же, как ты говоришь, приобрела вторую душу, душу наложницы Чжэнь.
– Да, я как-то упустила это из виду. Пожалуй, тогда мне стоит встретиться с Марком где-нибудь на нейтральной территории.
– Например, в магазине «Экзотика».
– И верно! Магазин подойдет лучше всего. Так я звоню?
– Нила, тебе известен его телефон?
– Да, и это вовсе не повод для ревности. Соня, не забывай, что я целомудренна, как кувшинка в пруду. Или даже целомудренней.
Соня рассмеялась:
– Ладно, звони. И что я так взъелась на тебя за Марка? Все равно ведь знаю, что у нас с ним нет никакого светлого будущего...
– Еще не факт.
Я набрала номер Марка Косарецкого.
– Нила? – удивился он. – Нет, что ты, конечно, я рад тебя слышать. Просто твой звонок для меня несколько неожиданный.
– Да, Марк, я понимаю. – Опять он перешел на «ты»! – Марк, мы могли бы встретиться?
– Когда?
– Сегодня. Ты свободен?
– Вообще-то работаю над картиной, но ради встречи с тобой... А из-за чего весь сыр-бор?
– Это не телефонный разговор, Марк. И вот еще что. Пожалуйста, захвати с собой свой роковой артефакт.
– То есть?!
– Кулон императрицы Цыси. Я должна еще раз взглянуть на него.
– А не боишься? – Марк усмехнулся в трубку.
– После нынешней ночи я ничего не боюсь. Итак, встречаемся в четыре пополудни в магазине «Экзотика».
– О, даже так. Ладно. До встречи.
– До встречи, Марк.
...В магазине «Экзотика» я оказалась впервые и потому с любопытством оглядывалась по сторонам. Здесь все пестрело, искрилось, переливалось: заморские раковины и лакированные деревянные шкатулки, громадные кальяны, вышитые золотом подушки, затейливые вазы, кубки из оникса и селенита, россыпи украшений, стразы, статуэтки, чаши, подносы... Владыки Девяти Небес, чего здесь только не было! Я залюбовалась причудливым орнаментом африканской маски и пропустила момент, когда в торговом зале появился Марк.