Плахотникова Елена. Жизнь как в сказке

   — Сколько, сколько?..
   Десять квадратных за бэушную вещь… в которой, похоже, кого-то грохнули. Ну, не поверю я, что после такой раны можно выжить.
   — Всего лишь десять…
   Крант зарычал и начал обходить меня слева.
   Мужик поджал ноги, забормотал:
   — Это не моя цена… это хозяин… я клятву дал… тому, кто не пожалеет…
   — Подожди, Крант.
   Черный всхлипнул от полноты чувств. Я склонился к нему.
   — Так ты не хозяин этого бардака?
   — Хозяин. Голова дернулась. Красная косичка выпала из сложной прически.
   — Тогда, о каком еще хозяине ты тут болтал?
   — Ильт. Это его цена. И улжар я с него снял.
   — Чего ты с него снял?
   Черный палец указал на броник.
   — Та-ак. Вот с этого места, пожалуйста, подробнее.
   Ну, мне и выдали рассказ со всеми подробностями. Через полчаса следствию стало все ясно.
   Короче, живет себе мужик, держит лавку случайных вещей. (Таким барахлом каждый турист обрастает к концу поездки). Иногда вещи приносят в лавку, иногда за ними надо куда-то идти. Хорошо, если только в Нижний Город, а бывает и за ворота выходить приходится. А за вход пошлину на воротах дерут. Некоторые вещицы и показывать нельзя отнимут. Вот так и живет бедный торговец, мучается: если чего контрабандного найдут конфискация, штраф и по шее. Еще и покупатель на халяву всё получить норовит. Или подлянку какую устроить. Вот так и с ильтом этим получилось. Сделал заказ, оставил адрес, а когда черный пришел, то заказ уже не нужным оказался. Четверо в гости к ильту зашли. Чуть раньше. Может, продать-купить чего хотели, может, за жизнь поговорить. Но все четверо в той комнате и остались. Померли скоропостижно. Да еще ильт. Со стрелой в пузе лежит. Особая стрела, колдовская. Что и улжар пробить может. С двух шагов. Ну, чего делать бедному торговцу? Сделка сорвалась, время потеряно. Только и осталось, проверить пояса у мертвых и возвращаться в лавку, пока ничего плохого на бедного торговца не подумали.
   Обыскал четверых всё нормально. К пятому перешел тот еще дышит. Хорошие ильты бойцы: удачливые, живучие. Он и ту рану залечил бы, если б обычной стрела была. А так… попросил ильт торговца об одном деле, но тот решил, что умирающему о смерти думать надо, а не о делах. Забыл поговорку, что мертвый ильт и с костра до обидчика дотянется. Так что дело пришлось сделать. А рана, оставленная ильтом, третий год не заживает. Улжар свой ильт велел продать, тому продать, кто десять сабиров не пожалеет. И возьмет со всем, чего в улжаре есть. Только так. А иначе …даже с костра дотянется.
   Такой вот веселый рассказ из жизни большого города и бедного (блин, совсем бедного!) торговца.
   Ну, мне интересно стало, чего такого в том улжаре имеется. Снаружи броник как броник, а внутри мама дорогая!.. Спасибо, уважаемому ильту, что так вовремя помер. Не придется мочить его из-за такого богатства. На мягкой, толстой подкладке, в отдельных кармашках лежали хирургические инструменты. Не совсем привычные, но все-таки ВСЕ-ТАКИ! в десять раз лучше того убожества, что есть у меня сейчас. Вот уж повезло, так повезло! На луну и в бинокль смотреть можно, но телескоп-то лучше.
   В улжаре хранился самый странный набор, какой я когда-либо видел. И самый дорогой. Ни одной стальной вещицы в нем. Все делалось ювелиром или огранщиком.
   — Беру. Прям счаз и беру. За такое десять квадратных не жалко. Малек, помоги одеть.
   — Да, Многодобрый. Как пожелаешь, Многодобрый.
   Слышу не мальковый голос.
   И вижу здоровенную черную пятерню. Типа, сначала монеты, потом товар.
   Ну, мне по барабану: сначала товар или потом. Расплатился, опять обновку примерить наладился, а хозяин лавки канючит: свою рану посмотреть просит.
   Посмотреть-то можно, вот только дела у меня важные и неотложные. Нортор у меня ненакормлен. Да и в моем брюхе акция протеста начинается. Время ужинать, а жратвой пока не пахнет. Если торговца за жратву не считать. Нортор о чем-то таком намекал в начале разговора. Можно уточнить, если что.
   Обо всем этом я и сообщаю черному мужику. Тот опять стремительно сереет. Но мужик он настырный и не из самой трусливой десятки. Короче, договорились. За срочную, неурочную консультацию и моральные издержки двойная плата. Согласен отзвени, если нет, мы в кабак пошли.
   Юмористом покойный ильт был. Из тех, кто черный юмор любит. И только так шутит. А как другим после таких шуток жить, ему по фигу. Вот подколол он мужика… чуть ниже и мужиком тому не быть, а чуть выше не жить тому. И осколок в ране оставил, скорее всего. Если за пять сезонов она зарасти не смогла. А лекари, к которым черный потом ходил, не очень в такую рану хотят соваться. Опасаются здесь брюхо с помощью ножа лечить. Да и поди, найди там осколочек, без рентгена. Я и сам не сразу нашел. Если б ни знал, что он должен быть, фиг бы чего обнаружил. Чуть больше ногтя осколок. И не железо стекло. А я с металлом привык работать. Пока приловчился, пока сообразил, что к чему, всю ненормативную вспомнил.
   — Это же ильты, господин. Они железа не любят, — тоном эксперта сообщает Малек.
   — Ты лучше дверь придержи. А то зайдет кто-нибудь… помешает.
   И застанет Леху Серого в очень интимной позе. А рядом мужика со спущенными штанами. И кто поверит, что идет процесс лечения?..
   — Господин, кто станет заходить? Пока мы здесь никто не…
   — А если кто-то да, то мы его Кранту скормим. Так что ли?
   — Как прикажешь, нутер.
   На полном серьезе, кстати, сказал. Кормить нортора надо регулярно, тогда и он шутки станет понимать.
   Хорошо хоть у Малька проблем с юмором нету. Пошел и дверь на засов закрыл.
   А хозяин лавки, прям, очень обрадовался, когда я про операцию заговорил. Серо-буро-пятнистым стал. И заблеял чего-то. Типа, может само рассосется, если травок каких попить? Или, может так оставить?..
   — Можно и оставить. Вот только как ты с больным брюхом на бабу лазишь?
   — А я…
   Мужик вздохнул и засмотрелся на шкаф с оружием. И чего нового он там увидел?
   — Что, никак? Совсем никак за пять сезонов?!
   Еще один вздох.
   Честно говоря, такому воздержанию можно только посочувствовать.
   — Ну, мужик, ты и влип. А жена чего говорит?
   — Плачет. И первая плачет. И вторая. Просят третью взять, если я ими не доволен.
   — Да хоть десятую бери! Но пока в тебе осколок, на баб только смотреть можно. Да и то, не сильно напрягаясь.
   Еще раз приложил ладонь к его животу. Закрыл глаза, всмотрелся. Сначала канал различил, по которому осколок вглубь тела уходит, потом и сам осколок. Если оставить как есть, то еще пару сезонов мужик поживет. Может быть. А потом лавка достанется другому хозяину.
   — Кстати, у тебя дети есть?
   Оказалось, трое. И ни одного пацана из всего выводка.
   Ну, обрисовал черному его счастливое будущее. Радости на его морде не заметил. В таком же мрачном состоянии он закрепил на себе штаны. В таком же расплатился со мной. Но доброго Пути пожелать не забыл.
   Упрашивать и уговаривать я не стал. Не моя это работа. Хочет жить ради бога! Нет это его выбор.
   Уже возле двери я остановился.
   — Знаешь, мужик, то чем не пользуются, отмирает.
   — Как?!
   — А вот так. Было и нету. Это я тебе, как врач, говорю.
   — Подожди, Многодобрый. Не уходи.
   И хозяин лавки стал ощупывать то, чем наградила его природа. В данном, конкретном случае, природа не поскупилась.
   — Скажи, Многодобрый, сколько стоит твое лечение?
   Оказалось, бог, в которого верит черный, не берет на службу баб и скопцов.
   Операцию решили делать в этот же вечер. Очень уж торопился мужик. Боялся, наверно, что его сокровище возьмет и отвалится. Ведь столько времени он им не пользовался. Да и у меня на завтра другие планы. И в другом месте.
   Пока я готовил инструменты и анестезию, Алми сказочку про ильтов говорил. (Назвал таки он свое имя. Вернее, прозвище. Ну, имя мне его нужно, как спящему снотворное). Болтал Алми, не замолкая. На нервной почве, наверно. Хорошо хоть в обморок не грохнулся, когда я свои инструменты достал. Только посерел немного. Ильту, конечно, огромное спасибо и благодарность перед строем. Но сегодня я проверенными инструментами решил работать. Привычными.
   Ильты считаются не только лучшими бойцами, но и лучшими хирургами этого мира. Редко один ильт два таланта имеет. И лекаря, и бойца. Но иногда чудеса случаются. И тогда этот военно-полевой хирург, говорят, может всё. Кроме колдовской стрелы, понятно.
   — А господин и колдовскую стрелу может вынуть, — радостно скалится Малек.
   И мужик резко замолкает. Минуту молчит. А то и две.
   — Многодобрый, а заклинание на здоровье ты знаешь?
   И черные пальцы опять стали оглаживать штаны. Пониже раны.
   — Для тебя, уважаемый Алми, я и заклинание прочту. Потом. Любой каприз за твои монеты.
   Пальцы вернулись к широкому, звякнувшему поясу. Радость на черной физиономии сменилась задумчивостью.
   — А сколько это будет стоить?
   — Меньше, чем есть у тебя.
   Типа, расплатишься при любом раскладе.
   Мужик согласно кивнул.
   — А заклинание на сына?..
   — Таблеток от жадности тебе не надо? Или твоим женам. Для беременности. Ты только скажи. Я всегда рад помочь. Лично. И за отдельную плату.
   — Не надо, Многодобрый. Лично, не надо. Алми, кажется, понял. Сына я сам. Потом.
   — Правильно. Сам оно лучше. И главное, потом. Когда рана заживет.
   — А он не отпадет?
   И черный опять занялся ревизией своего хозяйства.
   — Не отпадет.
   Подготовка к операции заняла больше времени, чем сама операция. Но делал я ее, понятно, не в лавке. Нашлась наверху каморка на две бойницы. Чистая и почти пустая. Там же я и заклинание прочитал. Надеялся, Алми про него забудет. Как же! Похоже, мужик только о нем и думал. Анестезия-то местная, а болтать во время операции я запретил, вот черный и нафантазировал себе незнамо чего. Накрутил себя так, что абы какую туфту, ему уже не подсунешь. Учует. А не поверит заклинанию, и операции может не поверить. И помрет от банальных сомнений.
   Говорят, все болезни от нервов. Вот я и не стал нервировать пациента. Вместо В лесу родилась елочка, заговор бабы Уляны зачитал. На русском, понятно, языке.
   Не думал, что заполнил. Но, когда понадобилось, слова сами из памяти выскакивали. Как чертик из коробочки.
   Сначала шептал, потом выл, потом опять шептал. Мужика, похоже, проняло. Таких круглых глаз я давно ни у кого не видел.
   А когда я закончил, и глянул на Малька, у меня самого глаза округлились, и челюсть на грудь упала. Пацан забился в самый дальний угол, лег на пол и притворился плинтусом. Спасибо, хоть превращаться ни во что не стал.
   — Малек, ты как?
   — Его дух скоро вернется, нутер.
   Таким почтительным шепотом Крант со мной никогда не разговаривал. И выглядел он почему-то полупрозрачным. Окно сквозь него я точно видел.
   — Крант, а ты чего?
   — Это очень сильное заклятие, нутер. Я такого никогда не слышал.
   — Ну, еще бы…
   Но говорить, что такого здесь никто не слышал, я не стал. И рассказывать о бабе Уляне…
   Обычно, к такой бабке посылают, когда медицина бессильна. Или когда боятся этой медицины. А бабка пошепчет, на воду подует, и вот уже ребенок не кричит ночами, и бородавки исчезли, и муж от разлучницы вернулся. Про бабу Уляну и не такое говорили. Ну, как она умирающих исцеляла, я не знаю. А вот как кровь остановила, своими собственными увидел. Когда окно во время грозы разбилось, и одной пациентке ногу стеклом порезало. Глубоко. Пал Нилыч часто потом с бабой Уляной говорил. Не только как ее лечащий. Перед самой выпиской бабка в наш кабинет зашла. Спасибо сказать. И нескольким заговорам обучить. Меня. Не Пал Нилыча.
   — Старый ты. Тебе уже не надо. А выученику твоему пригодится. Улетит соколик ясный далеко. Скоро улетит, не вернется.
   Нилыч согласился. Еще и добавил:
   — Вы запоминайте, Алексей, запоминайте.
   Всего год прошел и… пригодилось. Вроде как.
   А тогда я посмеялся над бабкой. После ее ухода. Глядя ей в глаза, смеяться не хотелось. Спорить тоже. Послушно повторил все, чего она наболтала, поклонился, за науку поблагодарил, до двери довел, а потом… когда бабка ушла…
   Пока я возмущался по поводу безграмотных шептух, что пользуются доверчивостью суеверных лохов, Пал Нилыч смотрел в окно. На облака. Старик часто так делал. Перед операцией. Когда я выдохся и решил промочить горло, он вдруг заговорил. А я-то думал, Нилыч меня и не слышал.
   — У этой безграмотной шептухи еще бабка ее бабки занималась врачеванием. И весьма успешно. Слова у заговора дурацкие? Не смысл в словах искать надо, а ритм и настрой. Слова эти шифр, что доступ к силе открывает. И к вере. И к чуду. Пациент идет к бабке за чудом. Когда ничего уже не может помочь. А бабка… она верит, что ее заклинания подействуют. Ведь у матери действовали. И раньше. У матери ее матери. А вместе с верой приходит сила. Так и получается чудо исцеления. Но в институтах этого не преподают. По крайней мере, в мое время не преподавали. А запомнить несколько «дурацких» строк это ведь совсем не сложно. И большую глупость приходилось заучивать. Помните, были стихи:

 
Комбайна в поле слышу голос
Вырастай могучим колос?
 

   Нет? А эти:

 
Дождь идет весь месяц май
Щедрым будет урожай.
 

   Тоже не помните? Значит, школьная программа изменилась…
   Больше мы о бабе Уляне не говорили. Ни в шутку, ни всерьез. Была больная, стала здоровая. Чем занимается после выписки? А это ее личное дело. У нас своих дел хватает.
   А заклинание на здоровье и впрямь звучит по-дурацки. Если вдумываться в слова. Или вслушиваться…
   На море, на окияне, на острове Буяне дуб стоит. На том дубу сундук висит. По морю-окияну иду, боль-хворь Алми с собой несу. На остров Буян приду, сундук сниму, боль-хворь в него положу. Сундук в море утоплю. Сгинь боль-хворь, пропади, к Алми не приходи!
   Ну, и как в такую фигню верить? Только последний лох…
   Но Малек почему-то поверил. И Крант. И хозяин лавки.
   Интересно, а заклинание сработает, если читающий, в него не верит. Или для больного это по барабану? Главное, код и доступ к силе?.. Как пароль для секретного файла.
   Из лавки я уходил в обновке. И богаче на два сабира, чем вошел. Малек аж мурлыкал от счастья. Сим-Сим, кстати, тоже. Вот только где он был и чего делал во время операции, я в упор не помню.

32.

 
Смотрю на восход.
Спит солнце под серым покровом.
Солнце спит, а я уже в пути.
 

   Принято здесь так. Начинать движняк до рассвета. А заканчивать перед закатом. И не важно, одно солнце болтается над головой, два или ни одного. В пустыне, может, и правильно это. Там самое прохладное время перед рассветом. А из города за каким в такую рань выскакивать? Да еще в первую десятку надо попасть. Можно подумать, на одиннадцатого удачи не хватит.
   — Может не хватить, — сказал Первоидущий.
   Он за мной в кабак пришел. В Фалисму. Подождал, пока мы ужин прикончим, потом подсел о деле потолковать. Как я понял, спать сегодня мне не придется. Блин, а у меня такие планы на ночь были! И как караванщик меня нашел? Большой же, вроде, город.
   Прощаться с Намилой пришлось наспех. Слезы и объятия решили оставить на другой раз. Дело у нас, одно на двоих теперь. Успеть бы, утрясти все до Санута.
   Есть бабы, что слона на ходу остановят и хобот ему… А есть другие. Пока слон к такой добежит, она успевает организовать ловчую команду, клетку, транспорт и аукцион между зоопарками. За этого самого слона. Еще и в зеркало успеет посмотреться. Перед аукционом.
   Так вот Намила из этих, вторых. Опасная штучка. Забавная у нее манера говорить. Всякие неприятные вещи и очень интимным голосом. Так что невольно вслушиваешься в этот голос, и улыбаешься. И не словам даже, а своим мыслям. Предвкушаешь то, чего может последовать за таким голосом. И заранее соглашаешь со всеми ее требованиями. А чтоб отказать в чем-то такой, конкретный иммунитет требуется. В любом мире есть стервочки. А есть стервы и Стервы. С большой буквы. В случае с Намилой все буквы большие.
   А может, так и надо? Может, другая и не управится с таким хозяйством? Все-таки, Дом радости Намилы считается одним из лучших в городе.
   — Будет самым лучшим, — заявляет она.
   И я ей верю.
   И тому, что она построит при Доме больницу, работать в которой захотят ильты. В это я тоже верю.
   — Они придут к тебе учиться! А ты научишься у них.
   Тут она права. Управляться алмазным скальпелем без привычки не так-то просто. Но и выбрасывать его глупо. Научусь, куда денусь…
   Ведь научился же в бильярд играть. И в боулинг. Когда он в моду вошел. Ларка в немодные игры не играла. И немодных тряпок не надевала. Тоже стерва, кстати. И не с самой маленькой буквы.
   Едва закончилось время Санута, мы с Первоидущим к Южным воротам направились. Он так спешил, что чуть из паланкина ни выскакивал. Его нетерпение и мне передалось. Будь мы в другом мире, я сказал бы: Шеф, два счетчика и педаль в пол! Оказалось, обещание двойной платы и здесь увеличивает скорость передвижения. Когда расплачивались, я посоветовал ремни безопасности к носилкам приделать. Паланкидер задумался.
   Но как мы ни спешили, а к началу розыгрыша опоздали. Семь камней на доске уже было. Восьмой только с третьей попытки лег. А перед нами еще шесть Первоидущих.
   — Вчера тоже так было, — вздохнул караванщик, и собрался уходить.
   — Подожди.
   — А чего ждать? Пока до нас очередь дойдет, десятка заполнится.
   — Все равно остаемся. Посмотрим, кто выиграет.
   Девятый камень стал с четвертой попытки.
   — А ты хоть раз кидал?
   Караванщик не сразу услышал меня. Вот так всегда с любителями. То игра им неинтересная, то оттаскивать их от игры надо.
   Оказывается, кидал мужик дважды. На следующую ночь, как мы пришли в город. И после того, как мы с рыжим в кабаке посидели. Очень уж торопился наш колдунчик из города уйти. Сам даже вызвался камень бросать.
   — А так можно? Я думал, только Первоидущие…
   — Можно. Если бросающий удачлив. И идет вместе с караваном.
   — Понятно. Но лучше б ты в тот раз кидал. Огорчил я тогда Великомудрого нашего. Самую малость огорчил. А он, наверно, еще и выиграть сильно хотел, так?
   — Хотел. А ты Много… добрый? Ты уехать не хочешь?
   — Да мне по фигу! Ну, промахнешься ты, я домой вернусь. К Намиле в кровать залезу.
   — А она пустит?
   — Пустит. Я ей про душ Шарко расскажу. Или про аэробику. Опаньки! Срезался.
   Камешек свалился с края доски и покатился под ноги зрителям. Поиски заняли пару минут. Серый камешек, на серых плитах, да еще тени от факелов. Мужик, что перед нами, нервничал всё больше. В конце концов, он тоже подключился к поискам.
   — Слышь, Идущий, а спорим, этот тоже срежется. На сабир спорим?
   — Многодобрый, я тебе два сабира дам, если он останется в городе.
   — У тебя лишние монеты завелись?
   — Я хорошо его знаю. Он удачливей меня.
   — Ну-ну…
   С таким настроением только в беспроигрышную лотерею играть.
   А вот я чуть ни проиграл свой сабир. Брось мужик сильнее и… Или будь в начале доски больше свободного места. Но уж очень там плотно камни стояли. Слегка качнулись, когда в них врезался десятый, и отбросили его.
   На землю камень не упал. Я поймал его на лету. Искать потом, терять время мне совсем не улыбалось.
   — На, бросай, и валим отсюда.
   Я протянул камень Первоидущему. Его знакомец очень уж неласково глянул на меня. Но говорить ничего не стал. Уважаю. Умеет мужик проигрывать.
   Первоидущий посмотрел на камень в моей ладони. Правой. Но знак Тиамы был едва заметен на ней. Потом караванщик заинтересовался своими пальцами. Они почему-то дрожали. Совсем немного, но скальпель такой руке я бы не доверил.
   Глубокий вздох, дрожащие руки складываются на животе и спокойный ну, очень спокойный! голос внятно произносит:
   — Многодобрый, я прошу тебя бросить жребий за меня.
   Ну, бросить, так бросить.
   Стал на линию, оценил расположение камней. На миг показалось, что доска зеленого цвета. Камень долетел до доски, легко раздвинул четыре первых, оттолкнулся от шестого, изменил направление, зацепил восьмой, толкнул девятый и… остановился. Я в последний момент вспомнил, что у этого стола нет луз.
   Шум поднялся конкретный. Какие-то монеты стали переходить из рук в руки. В мою лапу тоже впихнули. Я не сразу сообразил, кто задолжал мне два сабира.
   — Короче, Идущий, ты тут выясняй, какими и когда мы идем, а я…
   — Мы сегодня идем! Вторыми!
   Мужик аж подпрыгивал от радости. Может, и обниматься полез бы, если б Кранта возле меня не было. А так, поклонился только и умчался по своим делам. Зрители, кстати, тоже довольно быстро разошлись. Доносились только …бросок …удар… ты видел?.., но все тише и дальше.
   А я стоял и пытался сообразить: показалось мне, что камень остановился, когда я потянул его к себе, или он сам, без потянул.
   Стражники с любопытством поглядывали на меня, но никто не отвлекал Многодоброго от процесса мышления.
   — Блин! Дошло вдруг до меня. Мы же уходим сегодня! А я чемодан еще не собрал.
   — Что ты хочешь собрать, господин?
   Глянул на удивленного Малька и засмеялся. В натуре, ну какой, на фиг, чемодан? Всё, чего надо, со мной. Научила таки жизня. А еще чего понадобится, Малек достанет. Хоть из-под земли. В последнее время он здорово наловчился. Ну, а не достанет, обойдусь. В первый раз, что ли? Вот без кого в Дороге не обойтись, так это без поала. Где там мой Солнечный? Заждался, наверно.

33.

   Жарко. Тени жмутся к ногам поалов. Или прячутся под наши плащи.
   Я бы и сам где-нибудь спрятался. В холодильнике, например. Или в морге. Провел бы ревизию ливера у всех лежащих там, да под холодное пивко… что может быть лучше в такую жару? Разве что пивко без «ревизии». А ведь было и такое. И ни раз. В этой же самой комнате, с холодными столами. Работающие в ней, уже через год используют эти столы по прямому назначению. «Поляну» там накрыть или девушку принять. Не из самых нервных. Но на такую развлекуху девушки только летом соглашаются. Когда в тени за плюс тридцать зашкаливает.
   Здесь, в тени, наверно, все сорок. Вот только где взять эту тень, когда солнце над самой макушкой. И ветер с моря не прохладу несет, а мечту об этой самой прохладе. И о воде. Пусть и подсоленной, что третий день задыхается в буримсе, но все-таки воде. Если по-нормальному, то еще час назад мы должны были остановиться, и переждать самое пекло. Вот только место не подходящее для остановок. Приходится терпеть и молиться, чтобы поал вынес. Чтобы ремни выдержали, какими к седлу привязан. И чтобы ветер не поменялся. Ветер это самое главное! Не только я посматриваю на воздушного змея. Огромного, яркого, летящего в белесом небе. Ну, это он на земле огромным казался. А теперь чуть больше носового платка.
   Я когда утром этого змея увидел, думал, обман зрения у меня. Не ожидал, что летучую конструкцию и здесь уже изобрели.
   — Знаешь, что это такое? спросил у меня Первоидущий.
   Не оглядываясь спросил. Осматривая и проверяя «змеиную» бечевку. Знает мужик, что только я такой любопытствующий. Все остальные найдут себе дело. Или сделают вид, что нашли. А меня водой не пои, но дай на чего-то новое поглазеть. Таким уж уродился.
   — Знаю, Идущий. Видел… как-то.
   — И для чего он нужен, знаешь?
   — Летать, — отвечаю.
   И больше ни звука. Не так прост этот вопрос, как кажется.
   — А летать зачем? продолжается допрос.
   Похоже, мужик решил вытянуть из меня все, чего я знаю о летучих змеях. Даже работу свою прекратил и на меня оглянулся.
   — А это, Идущий, ты мне сам скажешь.
   Говорю, интонации Пал Нилыча используя. И его «душевную» улыбочку. Когда старик разбор полетов устраивает. После операций. Типа, доложите, голубчик, почему это ваш пациент взял да помер, если никто за летальный исход не платил.
   — Скажу, Много… добрый. И покажу.
   Караванщик осторожно переворачивает летучую конструкцию и на меня скалится такая рожа, хоть на холодильник вешай. Чтобы соваться в него пореже.
   — Ветер приманивать будем. Добрый ветер.
   С такой-то мордой и «добрый»?.. Ну-ну.
   — А злых духов отгонять будем.
   Если отгонять, то, наверное, получится, а насчет приманивать… тут я, прям, даже и не знаю. Вслух, понятное дело, говорить не стал. Не всё здесь можно озвучивать. Особенно сомнения. Да еще такому, как я. Примут за предсказание и… Только ложных пророчеств не хватает для полного счастья. Тут от вроде бы истинных иногда в поту просыпаюсь.
   Третий раз караванщик идет этой Дорогой. Третий раз он змея запускать будет. А без змея никак. По местам боевой славы пойдем. Точнее, над местами. Тысячу лет тому бою, а место все еще запретным считается. И тот, кто пойдет над ним при злом ветре, не доживет до следующего сезона. А еще говорят, что воздух там светится по ночам.
   Поверил я словам Идущего, когда «место славы» увидел.
   Чаша невысоких скал. Черных. И словно отполированных. Или обожженных. Западный край чаши отломан. Как откушен. А на дне… сизый туман и россыпь огоньков. Туман дрожит и огоньки шевелятся. Как светляки в банке. Не думаю, что они остались в этом месте. Или чего-то живое там есть. Иногда сквозь туман виднеется нечто темное и бесформенное. Камни? Строения? Остатки боевой техники?.. Хотя, через тысячу лет, вряд ли от этих остатков чего-то осталось.
   — А вниз пробовали спускаться?
   Первоидущий так дернулся, что чуть с поала не свалился. Спасибо ремням, удержали.
   — Многодобрый, умереть и быстрее можно. И смерть легче найти.
   Понятненько. Не спускались, и в ближайшее время спускаться никто не собирается. Добровольно. Но почему-то мне кажется, что заглянуть в Проклятую Долину придется. Мне. Пусть через десять лет. Пусть через тридцать, но придется. Слишком уж хорошее место внизу. Вкусное. Нравятся такие места Тиаме. А сколько служитель проживет после такой прогулки, ему по фигу. Если последней будет служба. Когда материал отработан, то его и в утиль можно…