Плеханов Андрей Вячеславович. Мятежник (Бессмертный - 2)

   Вошел тут даос в залу, скинул свой старый плащ и колпак, и все увидели, что это самый настоящий земной блаженный: лицом стар, но телом молод. Гибок, как лук, прям, как сосна. Погляди в глаза его, и истинную чистоту познаешь. Низко склонился Лю перед своим учителем и сказал, что несказанно рад он возвращению Вана, и приказал слугам накрыть стол самыми изысканными угощениями. Но монах выгнал слуг и укорял Лю, что забыл тот истинную стезю свою в угоду богатству и славе. Сказал он:
   Забыл ты Неба светлое предназначенье,
   Погряз ты в суете и развлеченьях,
   Но все ж не тот коварен, кто заметен,
   А тот, кто зло творит свое в секрете.
   Души своей ворота отопри
   И Враг сидит в душе твоей - смотри...
   Закричал тогда Лю: "Нет, чувак, ты оборзел, в натуре! Достал ты уже меня со своими кретинскими наворотами! Только и слышу: "Враг, Враг, Враг!!!" Пора уж сменить пластинку. Нравится тебе быть даосом? Вина не пьешь, мяса не жрешь, только сидишь на коленках и в небо пялишься воображаешь, что самый умный! Подумаешь, Стивен Сигал нашелся! Я таким быть не собираюсь! И нечего мне тут песенки петь про своего Тай Ди Сяня! Все уши про него прожужжал! Знаю я все эти ваши даосские штучки-дрючки! Фокусы с переодеваниями. Отвяжись, а? Будь другом. Если с деньгами у тебя проблемы отвалю сколько надо. Только душу не морочь!.."
   * * *
   "Нет, так не пойдет".
   Демид усмехнулся и отложил ручку. Он старательно пытался записать содержание своих снов - в надежде разгадать смысл бесконечного китайского сериала, который, серия за серией, являлся ему по ночам. Получалось что-то вроде средневековой полумистической хроники времен династии Мин. Дема и хотел бы сделать язык своих героев более современным, у него уже в печенках сидели выспренные фразы, которыми было принято переводить со средневекового китайского. Но любое современное слово разрушало стиль повествования, и Демид пыхтел, тщательно подбирая цветистые выражения для своих героев.
   "Так не пойдет!"
   Демид вырвал последнюю страницу и начал писать заново.
   Закричал тогда Лю: "Чего хочешь ты от меня, старик? Да, не вышло из меня блаженного даоса, ибо не таков, очевидно, мой путь! Не пытайся увещевать меня, потому что хозяин я своим словам и не слеп, как недавно родившийся щенок. Я уважаю тебя, наставник Ван, и никогда не забуду, что сделал ты для меня. Но кажется мне, что нашел я теперь истинное место в своей жизни, и никто не может сказать мне, что не приношу я добра и спасения людям. Не зови меня с собой! Недаром говорят: "Если придерживаться законов, установленных властями, забьют до смерти, если же следовать законам Дао - помрешь с голоду. Придется одним ветром питаться..."
   Отвечал ему даос, что тайны пути жизненного открыты ему самими Небесами. Но Лю возразил ему: "Четыре жизни было у меня. Первая жизнь не известна никому - как произошел я на свет и как жил, пока не попал в дом Лю. В жизни второй существовал я как сын доктора Лю Цзюя, и вырос, и превзошел науку, и сам стал лекарем, и любил девушку по имени Цзянь. Третья жизнь наступила, когда начались беды мои и несчастья, и помог ты мне, и поверил я в то, что осенен Великим Земным Бессмертным. Не держу я зла на тебя, что изнурял ты мое тело и иссушал ум мой загадками, на которые не давал ответа. Но кажется мне: истинная жизнь моя лишь четвертая - та, которая началась сейчас. Не хочу я быть Великим Бессмертным, не для меня этот удел! Все подвластно Небесам, и, если не прав я, пусть Небеса меня и рассудят. Но не ты, человек Ван!"
   Ничего не ответил Ван и ушел себе восвояси. Лю был несказанно рад этому. Правда, Знак Великого Бессмертного по-прежнему украшал его грудь, но заметно потускнел, и Лю надеялся, что со временем он сойдет на нет и исчезнет вовсе. Лю стал жить припеваючи и был очень доволен своей жизнью.
   В то время Император издал указ о проведении высших дворцовых экзаменов. Как это полагается по древнему обычаю, устроили очередное испытание, чтобы отобрать достойных и ученых мужей для управления страной. И господин Лю вспомнил, что когда-то имел честолюбивые мечты поступить в "Тан-И-Юань" - Государственный Медицинский Приказ - и стать важным государственным чиновником. Теперь он был богат, но сановного чина не имел, а стало быть, любой чиновник средней руки мог притеснить его, пользуясь своим положением. "Почему бы вам, господин Лю, не попытать счастья? наперебой восклицали теперь его друзья и прихлебатели на пирушках. - Вон какие неучи службу несут - как говорится, иероглиф "Минь" от знака "Гуй" отличить не могут. А уж вам-то, с вашей ученостью, с вашим, так сказать, даром, сами Небеса велели занять достойное место. Станете высоким сановником - может быть, и нас, ничтожных букашек, иногда вспомните..."
   А надо сказать, что Лю давно уже не брал в руки книг, особенно конфуцианских, и порядком подзабыл все, чему учился. Решил он начать занятия, и знал, что придется ему немало потрудиться - потому что колодец знаний глубок, но легко иссякает в нем влага, если не предпринимать усилий. И - о, чудо! Едва открывал он застежки и доставал из футляра книгу Конфуция, "Учителя тысячи веков", или философа Чжао Цзы, или любой медицинский трактат, как тут же знал все, что там написано, как говорится, "уразумел он наконец безмерную безбрежность". И почувствовал он, что полностью готов к экзаменам в Императорском дворце, и был даже совершенно уверен в своих замечательных результатах. Поэтому последнюю неделю вместо занятий посвятил он пирам и увеселениям. "В последний раз попирую, говорил он своим друзьям. - Кто знает, когда теперь отдохнуть удастся на важной государственной службе?"
   Подошло время, и собрался он в дорогу. А путь предстоял неблизкий. Не одну тысячу ли предстояло проехать господину Лю и двум его молодцам-слугам до Столицы, что лежала за горами на севере. К чести господина Лю надобно отметить, что совершенно не боялся он предстоящих испытаний, и диких зверей, и разбойников, промышляющих на дорогах. Потому что мастер Лю, вдобавок к своей учености, был силен, как дракон, ловок, как барс, и увертлив, как мартышка. Все это дал ему учитель Ван, хоть и рассорился с ним Лю. Даже месяцы праздной жизни не изнежили закаленного тела Лю Дэаня, и надо сказать, что не было в округе бойца, способного сразиться с ним на любом оружии. Взял с собой Лю серебряный меч Шанцин-цзянь, взял заветную шкатулку из драгоценного дерева, что досталась ему от умершего чужеземца, сели они на лошадей и пустились в путь.
   Лю пребывал в хорошем настроении. Не чувствовал он грозовых туч над своей головой и не сомневался в своем успешном будущем. Но, как говорится: от беды не убежишь. Ворота закроешь - беда с неба свалится. Плещется селезень в чистом озере. Шею гордо выгнул, синие перья растопырил. Хохолок у него из чистого золота, глаза - сапфир! И не ведает он, что уже спускается на него с небес ястреб с железными когтями. На все воля Небес, и из небесной книги судьбу свою не вычеркнешь - записана она в книге этой чудесной красной тушью. Как говорится, "пылинка только я..." Шесть живых миров существует - шесть кругов перевоплощений: круги ада, голодных духов, животных, демонов, человеческий и небесный. Легко в ад попасть, так сказать, "в гору Железной Ограды". Но чтобы попасть в небесный круг и стать бессмертным, немало усилий надо приложить и вытерпеть тяжелые испытания, и истинного просветления достичь, и духом своим управлять научиться, и много добрых дел сделать для людей. И недаром сказано: "Если хочешь своего спасения, не делай того, что этому мешает".
   Но если вы хотите узнать, что произошло с господином Лю потом, читайте дальше.
   * * *
   Демид захлопнул тетрадь, открыл ящик стола, положил рукопись на самое дно и прикрыл бумагами.
   - А что было дальше? - пробормотал он. - Понятия не имею. Все это было так давно, но для меня - все это только будет. А будет ли? И было ли? Бог его знает...
   Глава 7
   - Ну, ты просто писатель. - Лека отложила тетрадь с историями про Лю Дэаня. - Здорово у тебя получается. И Лю этот мне нравится. Такой же упрямый, как ты. Это ты с себя написал?
   - Нет. С него.
   - В самом деле, Дем, давай издадим твою книжку? Написать только более современным языком. С комментариями на каждой странице. Чтобы понять хоть что-то можно было. Пойдет за милую душу.
   - Ага, обязательно издам, - пообещал Демид. - Под псевдонимом Тай Ди Сянь Коробов. Никто и не догадается, что это - я.
   - Ну а если серьезно? Тебе в самом деле все это снится?
   - Снится? Да не снится мне! Просто я живу другой жизнью. Хотя, может быть, и не хотел бы этого.
   - И какие выводы ты можешь сделать из этого? Ты же говорил, что это должно подвести тебя к разгадке?
   - Пока никаких. Может быть, дальше что-то прояснится? Это не просто сны, Лека. Однажды я в самом деле стал мастером Лю. Наяву. Когда дрался с Табунщиком. Это спасло мне жизнь. Знаешь, иногда мне хочется в самом деле встретиться с господином Лю и задать ему вопросы - те, что так мучают меня. Но увы - он давно умер. Все, что мне осталось, - это наблюдать за его давно прошедшей жизнью и пытаться хоть что-нибудь понять.
   * * *
   Лека разглядывала фотографии в семейном альбоме Демида, а сам "хозяин семьи" что-то увлеченно паял, наполняя комнату вонючим дымом жженой канифоли.
   - Дем, а вот это что?
   - Не знаю.
   - Ну Демочка! Милый мой, любимый мужчина! Оторви свою попочку от стула! Успеешь еще доломать свои приборы. Вот, посмотри, что это за фотография такая? Красиво очень.
   - Это? - Демка прищурился. - Пейзаж какой-то. Этим фотографиям сто лет в обед. Их моя мама делала, когда меня еще на свете не было. Она туристкой была. Активисткой и фотографом-любителем. Всю страну объездила. Романтика шестидесятых! В космос Терешкову запускают. А здесь, на земле, - палатки, дым костра, "солнышко лесное". Физики и лирики. Ты представь, ведь она тогда была моложе, чем я сейчас! Тогда, наверное, будущее виделось кристально светлым... Коммунизм на горизонте! Знаешь, какая у меня классная мама была! Мы с ней были друзьями. Да, настоящими друзьями! Никто не понимал меня так, как она. Но это все так... воспоминания детства. Теперь она сильно изменилась. Сама понимаешь, болезнь.
   - А где она? В больнице? В приюте каком-нибудь?
   - Ну что ты! - Демид скривился. - Неужели ты думаешь, что я - такая скотина, чтобы отправить свою маму жить в психбольницу? Она с теткой моей живет, сестрой своей. Собственно говоря, и я там вырос. Эту-то квартиру я только два года назад купил. Представляешь, какая классная семейка у нас была - я, мамаша-одиночка и тетка, которая никогда замужем не была. И обе педагоги.
   - Кошмар... Наверное, доставали тебя со страшной силой?
   - Да нет... Говорю же тебе, мама всегда хорошо меня понимала. Вот тетка - да. Временами переносила на меня свои непомерные амбиции. Представляешь, даже в балет меня отдала. Полтора года я там промучился. Музыке пробовали учить, языкам всяким - английскому, испанскому. Отовсюду я сбегал. Пока не занялся спортом. Тут-то я наконец понял, что это - мое. Хотя тетя Паша была недовольна. Она считала, что спорт, особенно борьба это занятие для мужланов. Аристократкой, понимаешь ли, себя считала.
   - Тетя Паша? - Лека хихикнула.
   - Ну да. Павлина Ивановна. Классное имечко? Я, когда злился, так и называл ее - Павлина. Или просто Павлин. Представляешь, как человека припечатали? Говорят, имя, данное человеку, во многом определяет его характер. Тут это совпадало на сто процентов. Павлиниха была самая натуральная. Хвост веером и голос как у курицы. Любила меня, правда, до безумия. По-своему. За это многое прощается.
   - Да... И что же, мужиков совсем у вас не было в семье?
   - Были. У меня ведь три отчима было. Неплохие люди, между прочим. Одного я очень любил. Он погиб, когда мне шесть лет было. В горах. Идиотская смерть, правда? Не понимаю я такой романтики. Может быть, я слишком прагматичен. Но если у меня когда-нибудь дети будут, я буду беречь свою жизнь как зеницу ока. Не ради себя - ради детей. Ведь им так плохо без отца расти! Нужно, чтоб папка был. Я ведь его папкой звал - не знал, что он не родной мне. А потом были еще "папы", но я и привыкнуть к ним не успевал - они уже уходили. Может быть, Павлина им не нравилась. А может, не могли смириться с тем, что для матери на первом месте всегда был я. Такие вот дела...
   - Забавный ты человек, Демид. Ты и в самом деле в меру прагматичен, немного консервативен, очень осторожен. Не знай я тебя, по разговорам твоим подумала бы, что твой удел - сидеть дома и не высовываться. Жениться на какой-нибудь толстой бабе, шаркать по дому в мягких тапочках и выпивать рюмку водки перед ужином. А ты - носишься на машине под сто сорок, дерешься с кем не лень, лазишь по стенам, как лунатик, танцуешь, как Фред Астор, копаешься в каких-то книгах, которые нормальные люди не читают. Ты не можешь сидеть спокойно, у тебя шило в заднице. Ты великий притворщик, Дик, но меня ты не обманешь! Я прекрасно знаю, что в следующую секунду ты опять взбрыкнешь и помчишься куда-нибудь сломя голову. И меня потащишь за собою.
   - Это судьба такая, Леночка. На самом деле я именно такой, как ты описывала. В тапочках... Когда вся эта карусель кончится, я переберусь в свой домик в деревне, буду днем собирать колорадских жуков с картошки, а вечером бессмысленно таращиться в телевизор, меланхолически вздыхать и вспоминать тебя, милая. Потому что ты не сможешь жить с таким скучным человеком, как я, и уйдешь к какому-нибудь веселому, красивому и молодому. А мое сердце будет навек разбито, потому что я люблю только тебя...
   - Ой, ой, старикашка какой нашелся! - Лека бросила альбом на диван фотографии веером рассыпались по покрывалу, приподняла юбочку и шлепнулась Демиду на колени, едва не свалив его со стула. - Дем, я тебя тоже люблю! Правда-правда! Я тебя не брошу, ты только не выгоняй меня. Я, конечно, противная и привязчивая, но я без тебя жить не смогу.
   Демид положил руки на гладкие бедра девушки и рывком придвинул ее на себя, так, что голова Леки откинулась назад. Лека закинула руки за спину и стащила через голову оранжевую маечку.
   - Дем, а за что ты меня любишь?
   - За то, что дезодорантами не пользуешься.
   - И все?! - Лека гневно нахмурила брови. - И это - все, за что меня можно любить? Я немедленно бегу в магазин и покупаю литр духов. Буду в них купаться!
   - Не обижайся. Это не шутка. Это действительно замечательное твое качество. Ты просто любишь быть чистенькой. И пахнет ТОБОЙ - так вкусно-вкусно, что я сразу завожусь. Ты же знаешь, какое у меня обоняние как у собаки. Может быть, для собаки это - естественное состояние, но для меня это беда. Потная, три дня не мытая тетка польет себя тремя сортами дезодорантов, двумя сортами французских духов и каким-нибудь супердорогим лосьоном и считает, что все балдеют от ее ароматов. А по-моему, тащит от нее, как от мыловаренной фабрики. Войдет в комнату - хоть топор вешай! Да еще и пытается понравиться мне - попой вертит, глазки строит. Попробуй скажи такой, что ты на самом деле о ней думаешь... В обморок упадет, пожалуй. А ты еще удивляешься, милая, почему я шарахаюсь от большинства женщин. Именно поэтому! Я себе девушек всегда по запаху находил.
   - Извращенец! - Лека провела острым кончиком груди по лицу Демида, он попытался поймать его губами, но она быстро отодвинулась. - Я всегда говорила, что ты - из-вра-ще-нец!!! Слушай, а от Янки твоей как пахло? Ты же в любился в нее по уши?
   - У нее было два запаха. Свой - слабый, еле различимый, такой нежно-цветочный. Он вызывал у меня не огненную страсть, а доброе, нежное желание погладить по светленькой, такой аккуратной головушке, прижаться к теплым мягким губам, провести щекой по животу, перевернуть вверх попкой и оттянуть резиночку трусиков...
   - Демочка, сладкий мой, заткнись, а? Издеваешься, что ли?
   - Сама спросила. Но был у нее и другой запах. Чужой. Очень страшный. Какой-то животный, нечеловеческий. Он появлялся, когда в нее вселялся Гоор-Гот. Когда она превращалась в отвратительную ведьму. И когда я вижу Яну теперь, я сразу вспоминаю этот визжащий аромат козлиного мускуса. Я знаю, что передо мною стоит милая, замечательная девушка, искренне верующая в Бога, добрая, ни в чем не виновная. Но я ничего не могу поделать с собой! Мне хочется зажать голову руками и бежать - бежать куда глаза глядят. Это подсознательные ассоциации, Лека. Обоняние - это ведь более глубинное, неосознаваемое чувство, чем, например, зрение. И это воспоминание запахов действует где-то там, в подкорке, оно сводит меня с ума, приводя в панику. Так что не переживай, Лека. Яна для меня - запретный плод. Я боюсь ее.
   - Вот еще. Больно надо переживать! - Глаза Леки повлажнели. - Демик. Демик. Демик... - Она закусила губу. - Хорошо же тебе досталось, если ТЫ начал бояться кого-то! Милый мой! Не бойся никого, ладно? Я тебя вытащу, что бы с тобой ни случилось. - Она потянулась губами к лицу Демида.
   - Подожди, подожди! - Демка рывком вскочил со стула, едва не сбросив девчонку на пол. - Это что такое?
   - Ты что, с ума сошел? - Лека уже привыкла к дурацким взбрыкиваниям Дика, но сейчас она боролась с искушением дать ему затрещину. - Что еще случилось?
   - Вот это... - бормотал Демид, роясь в фотографиях на диване. - Я видел ее... Вот, вот она!
   - Кто - она?
   - Фотография. - Демид впился в пожелтевший снимок глазами. - Что это такое?
   - Ты что, ослеп? Деревья какие-то, горы. Да тут тонна таких пейзажей.
   - Хоть что-нибудь тут написано? - Дема перевернул снимок обратной стороной, там выцветшими лиловыми чернилами было нацарапано одно слово "Алтай". - И это все? - Демид обследовал фотографию со всех сторон, даже посмотрел на свет, словно там скрывалась карта неведомого клада. - Алтай... А какая часть Алтая? По-моему, он довольно большой...
   - Да что ты привязался к этой фотке? - Лека начинала выходить из себя. Была у Демида такая дурная черта - он мог по часу заниматься мысленными умозаключениями, бормоча при этом совершенно бессмысленные обрывки фраз и не обращая внимания на бедную Леку, которая лопалась от любопытства. - Что ты нашел тут такого? Сосны, что ли, в какой-то знак складываются?
   - Нет. Вот это! - Дик ткнул пальцем в черную точку. Она угнездилась на скале, а скала занимала задний план обычного пейзажа осенних гор. При желании можно было рассмотреть в снимке что-то необычное, вызывающее неосознанную тревогу. Ломаные линии ветвей, изогнувшиеся в невысказанной муке, мрачные клубящиеся облака, сгорбившиеся усталые горы, сглаженные тысячелетними ветрами. Но обратить внимание на эту дурацкую точку?! Тем более, что снимок был некачественным, плохо промытым, и желтые пятна фиксажа разъели его некогда глянцевую поверхность. Лека фыркнула:
   - Слушай, поскобли это пятнышко ногтем, а? Может, это муха нагадила?
   - Сама ты нагадила! Это вход в пещеру!
   - Ага... - Лека ядовито улыбнулась. - А там - со-кровиш-ша! Драгоценности! Кучами лежат! Алмазы! Брульянты!!! Под ногами валяются!!! Видеомагнитофоны, лазерные проигрыватели, компьютеры "Макинтош"! Их спрятал туда великий пират Флинт в пятнадцатом веке! - Лека ходила по комнате, горланила и размахивала руками. - Специально для таких великих сыщиков, как мы с тобой!
   - Ай-ай-ай, девушка, как некрасиво! - Демид укоризненно покачал головой. - Ходите голая по квартире, без лифчиков, можно сказать. Кричите что попало. Старым умным людям не верите. Ну и ладно! Не хочете - и не надо. А я делом занят!
   Он повернулся к Леке спиной, взял паяльник и начал задумчиво тыкать им в свои микросхемы. Снимок он поставил перед собой. Временами он бросал инструмент, таращился на фотографию, чесал в затылке и издавал невнятное бормотание:
   - Ну да... То самое?.. Нет. Нет? А если... Но почему Алтай?.. Я-то думал... Надвинулись шершавыми боками... Алтай... Ладно, плюнь... Ну уж хрен вам, господа... Ладно, ладно, разберемся...
   Лека не выдержала и ушла на кухню - готовить обед. Жрать этот мыслитель требовал регулярно.
   * * *
   - Знаешь, Лека, я хочу съездить кое-куда. - Демид стоял посреди комнаты и охапками укладывал фотографии в "дипломат". - Вернусь поздно.
   - Куда это ты намылился?
   - К маме. К маме я хочу съездить, понимаешь?
   - А меня возьмешь?
   - Тебя? - Дема озадаченно посмотрел на Леку.
   - Ну да. Почему бы мне не познакомиться с твоей мамой?
   - Я думал, что ты не горишь желанием общаться с чьими-либо родителями.
   - Я хочу увидеть твою маму! Я хочу понравиться ей!
   - Ты хочешь понравиться? Как же? Разобьешь окно? Наговоришь кучу гадостей?
   - Глупости какие! Ты же понравился моим родителям. А чем я хуже? Я хорошо буду себя вести, честное слово.
   - Ладно. - Демид покрутил на пальце ключи. - Я - в машине. Уезжаю через десять минут. Прособираешься дольше - пеняй на себя. И не напяливай на себя ничего вызывающего. Платьице какое-нибудь простое есть у тебя?
   - Я - пулей! - Лека уже рылась в шкафу, и блузки, топы, трусики и рубашки вылетали оттуда, размахивая пестрыми крылышками. - Я мигом, Демка!
   * * *
   Дема нажал кнопку звонка, и Лека снова удивилась сама себе. Она ужасно волновалась. К тому же это дурацкое платье... Руки как-то неловко торчали из него, оборки на воротнике кололи шею, а ножки, ее гладкие загорелые ножки были прикрыты подолом ниже колена. А Демиду, похоже, наряд Леки понравился. Он восхищенно причмокнул губами, когда она выпорхнула из подъезда, как воздушное создание, в шубке, из-под которой выглядывало атласное голубое платьице, украшенное кружевами и затянутое шнурками сзади на талии, с какими-то немыслимыми рюшечками и воланчиками. Он даже не высказал всего, что думал по поводу ее получасовой задержки. Он даже выскочил из машины, даже открыл дверцу, даже поддержал ее за руку, когда она садилась на переднее сиденье, и поцеловал в раскрасневшуюся щечку. Ради такого стоило вытерпеть любые муки.
   В подъезде воняло кошачьей мочой, штукатурка облупилась, а просторные лестничные клетки были забиты старым деревянным хламом. Дверь, в которую они позвонили, единственная выглядела здесь аккуратной - с добротной узорной филенкой, со звонком, не висящим на проводах, с чистым ковриком под ногами. "Наверное, Дема бывает здесь достаточно часто, - подумала Лека. Вот уж не думала, что он такой заботливый сын... Интересно, как выглядит его мамочка?" Она представила морщинистую седую старуху, в инвалидной коляске, с безумным взглядом. "Зачем в гости напросилась? О чем я буду с ней разговаривать? Дура я, дура".
   Дверной глазок на секунду затемнился.
   - Демочка, ты? - Пожилая женщина довольно высокого роста, в очках с толстыми стеклами, придававшими ей ученый и отстраненный вид, выглянула из двери. Волосы, подкрашенные в неестественный оттенок и взбитые до невероятной пышности, парили над головой голубым ореолом. Женщина улыбнулась, и вся ее мнимая величественность утонула в доброй застенчивой улыбке. - Ой, и девушка с тобой! Это Леночка, да? Проходите, проходите. Она подала Леке руку для крепкого, почти мужского рукопожатия. - Паола Ивановна. (Паола?!) Так вот вы какая, Леночка! Демид нам много рассказывал про вас, какая вы красивая и замечательная. (Лека открыла рот от изумления.) Очень, очень рада видеть вас! И платье у вас модное, очень, очень красивое! Вы где-то его покупали или шили на заказ? ("В Венеции, в магазине второсортных товаров", - едва не ляпнула Лека.) Вы уж извините, Леночка, у нас тут беспорядок. Соседи сверху опять пролили. - Она погрозила кому-то сухим кулачком. - Дема, хоть ты поговорил бы с этими пьяницами. Ведь это же совершенное безобразие! Они пьют водку, а за трубами не следят. Ведь нельзя же так!..
   - Хорошо, хорошо, тетя Паша. - Демид выглядел озабоченным. - Поговорю. Мама-то как?
   - В последнее время хорошо. - Тетя Паша-Паола-Павлина перешла на громкий шепот: - Ведь когда ты уезжал тогда надолго, она беспокоилась очень. Спрашивала тебя все время, искала каждый день по всем комнатам. Телефон наберет и разговаривает вроде бы с тобой по часу. Соседи по блокиратору уж и жалобу писали в домоуправление, телефон грозили отключить. Ну да я уж рассказывала тебе! Я тогда Захара Моисеевича прямо на дом вызывала. Он сказал - депрэссия, обострение, увеличил дозу анафренила. Ты уж не пропадай надолго, Демочка, не может она без тебя. Вот как ты приехал, сразу улучшение наступило. Просто, можно сказать, совершенно нормальный человек.
   - Все я знаю, тетя Паша. Ну что же я могу поделать? - Демид устало вздохнул. - Дела у меня, дела.
   - Ну, я пойду, маме скажу. - Тетка засеменила по длинному коридору.
   Лека с любопытством осматривалась. Да, квартирка была хоть куда! Не меньше, чем у покойного профессора Подольского. Высокие потолки, большие двустворчатые двери, ведущие в три отдельные комнаты и кухню. Особой роскоши здесь не наблюдалось, но аккуратность и чистота царили во всем. Что удивило Леку больше всего - то, что в квартире легко дышалось: Здесь совсем не чувствовалось кислого старушечьего запаха, который заполняет годами непроветриваемые помещения. Сквозняк гулял по квартире свободно, и никто не боялся его, никто не пытался удавить его плотно закрытыми форточками.
   - Пошли. - Демид взял Леку за руку и повел ее к материнской комнате. Все будет хорошо - сама увидишь.
   - Дема, Дема! Демочка! Сынок мой пришел! - Мама Демида сидела в большом плетеном кресле у раскрытой балконной двери. Лека сразу узнала ее одно лицо с Демидом. Очень стройная женщина, и совсем не старая - с виду даже моложе своей сестрицы. Аккуратная светлая прическа, приятные черты некогда красивого лица, серые глаза - вполне нормальные, не такие пронзительные, как у Дика. Вот только голова ее слегка тряслась и пальцы, украшенные несколькими старинными серебряными перстнями, совершали непроизвольные движения, непослушно теребя клубок черного шелкового шнура. - Здравствуй, милый! Ну, иди сюда. Что-то мне тяжело вставать сегодня. Очевидно, космос снова начинает воздействовать...