Полунин Николай. Цербер

   - А тот, который тут был?
   - Ушел. Я виноват? Сказано было охранять, а чтоб насчет не отпускать, ничего сказано не было.
   - Когда?
   Костец в третий раз сплюнул. У него это лихо получалось.
   - Ты отвечай, верблюд, когда тебя спрашивают, не то я тебе твоей же трещоткой кишки на шею намотаю, понял, нет? Вчера, когда то дело крутили?
   - Только что. Минуту до вас, две. То сидел тихий-тихий, бормотал чего-то себе, на месте раскачивался, а то как дунет. Шиза, она и есть шиза.
   - Так что ж ты, гад!.. Михаил впереди, Павел с Гошей за ним быстро обошли покосившийся старый дом, подбежали к "Альфа-Ромео". В какую сторону он мог пойти? Казаки-разбойники, четыре стрелки во все стороны. Две - дорога, неудобная дорога, без пешеходных тротуаров. Одна стрелка - вперед, к большим домам, одна - назад, в сады до самой реки. Надо угадать с первого раза.
   - Бать, а откуда ты этих сопляков знать можешь? - Михаил оперся на распахнутую дверцу и вроде даже не собирался спешить. Павел мгновенно уловил его настроение:
   - Что ты, Братка, откуда мне их знать. Это все племя молодое, незнакомое. Я его папеньку знаю, папенька его хороший человек.
   - И где этот хороший человек сейчас? - Он не мог отделаться от ощущения, что никуда им отсюда уезжать не следует.
   - Где место хорошему человеку? Или в Думе, или в тюрьме. Этот - пока в Думе.
   - Хорошо хоть там.
   - Не боись, не всегда так было.
   - Эй, мужики, мы едем или нет? - вмешался Гоша. - Если вам любой псих нужен - вон, хоть того возьмите.
   Под кустами неряшливой буйной акации, метрах в пятидесяти, сидел Зиновий Самуэлевич и мерно качался взад-вперед, сцепив пальцы на колене перед собой. Его было плохо видно отсюда, но это был он.
   - Ай да Гошка! Ай да сукин сын! - Павел от всей души шарахнул ладонью по узким Гошиным плечам, отчего в груди у Гоши гулко екнуло, в горле булькнуло и в голове тихонечко звякнуло. Михаил подумал, что тут Гоше и конец, а Павел вдруг подозрительно повел носом:
   - Ну-ка, ну-ка...
   Из-за пазухи Гоши на свет явилась бутылка клюквенного аперитива.
   - Эх, Братка, кто ж таким паразитам куртки с внутренним карманом дает. Попробовать, что ли, что ты там сосешь потихоньку...
   Михаил подошел быстрыми шагами, тронул Зиновия Самуэлевича за плечо:
   - Вы узнаете меня, Зиновий? Вы меня помните? Вы слышите меня?
   Перестав раскачиваться, Зиновий Самуэлевич сказал:
   - Угорели - значит, сперва просто потеряли сознание, а уже потом задохнулись? Или наоборот? Скажите мне точно, как вас... Паша, скажите вы.
   Павел уже был тут, да и веселый Гоша терся рядом. Присев перед Зиновием Самуэлевичем на корточки, Батя взял его руки в свои, как сделал бы испуганной женщине или ребенку.
   - Да, Зиновий, - тихо и очень мягко проговорил он. - Ты можешь не сомневаться. Так всегда бывает. Сперва обморок делается все глубже и глубже, а как уходит сознание, человек совсем не замечает. Это как сон, они ничего не почувствовали, не мучились. Едем с нами, да?
   - Только не туда! - в ужасе отшатнулся Зиновий Самуэлевич.
   - Мы поедем в лес. У меня отличный дом в лесу. "Он не ощутил, что прошли целые сутки, - подумал Михаил. - Для него это и к лучшему".
   - Почему у него губы так изрезаны? - спросил он, сажая Зиновия Самуэлевича в "Альфа-Ромео".
   - А, это я забыл тебе сказать. Дуры соседки кинулись отпаивать его водой, я не усмотрел, и он разгрыз стакан.
   - Что там на самом деле было?
   - Хрен его знает, что там на самом деле было, Братка. Похоже, когда уходили, в квартире просто оставили термитный заряд малой мощности. Так, чтоб только на внутрь и хватило.
   - И женщины...
   - Конечно, ты не понимаешь, что ли.
   Глава 19
   Это пришло к ней ниоткуда. Это не было похоже ни на далекий зовущий голос, ни на близкий вкрадчивый шепот.
   Елена Евгеньевна выпрямилась, телефонная трубка соскользнула с ее колен, но она этого не заметила.
   "Нужно. Нужно, нужно, нужно. Нужно идти, пора. Пора, нужно идти. Пора, пора".
   Главное, она прекрасно сознавала, что никто иной, а именно она сама говорит себе это. Она никому не подчинялась, вот что было главное. Она все поняла и действовала сама.
   "Нужно, пора идти. Идти пора, нужно. Нужно, нужно".
   Только три слова, вполне достаточно. Она сейчас выйдет и пойдет туда, куда нужно. Потому что пора. Вот так.
   Василь Василич-младший взял ее за руку и повел, но она и этого почти не ощутила. Машина? Хорошо, только побыстрее. Нужно.
   Перед ее глазами проносились улицы, огни, другие машины. Она мало что замечала. Когда выехали из города, стало темнее. Не важно.
   "Пора. Нужно. Она знает. Да".
   Вот только жаль, что это совсем не похоже на ту синюю сумеречную страну, где она бывала счастлива.
   Глава 20
   Грузный крупный мужчина вытер лоб с залысинами, отбросил платок. Андрей Львович ждал.
   - Все, - сказал мужчина. - Она уже едет, куда там ты ее... Этого импульса ей хватит часа на два. Успеют твои довезти?
   - Должны успеть. Спасибо, Роман.
   Андрей Львович еще раз оглядел с любопытством Большую Приемную Залу этого роскошного загородного дома. Бывать здесь ему еще не приходилось, хотя он знал детали обстановки по докладам своих агентов и подробному видеофильму, который его люди тайно сняли здесь, когда тот, кого он назвал Романом, оборудовал эту Залу для приема гостей и клиентов.
   Здесь было огромное количество зеркал. Они многократно отражали все, что попадало в них, а также самих себя, из-за чего было трудно иметь правильное представление о размерах залы и ее форме. Простенки, не занятые зеркалами, затянуты бордовым и черным бархатом. На пятачке для посетителей выложена пентаграмма. Потолок - перевернутое нагромождение багровых и черных плит, готовых вот-вот обрушиться на вас.
   Пока гость добирается по долгим узким переходам с ломаными поворотами, его сопровождает голос невидимого хозяина, указывающий путь. Едва слышно, но очень отчетливо звучит моцартовский "Реквием". Звуки льются от каждой стены, и очень скоро начинает казаться, что эта музыка рождается прямо внутри тебя...
   Роман завел руку за подлокотник, включил яркий свет. Андрей Львович поморщился, и он убавил.
   - А хочешь, запущу тебе по полной программе? - насмешливо сказал он.
   - Прибереги для дорогих гостей.
   Роман поднялся со своего кресла, которое вернее было бы назвать троном, и стал совсем не намного выше ростом. Короткие ноги.
   - Можешь смеяться, но из кресла у меня лучше всего получается. Поставил в этом месте просто потому, что мне так дизайнер спланировал, а после проверил простой рамкой - точно, в этом месте энергетический узел. Совпадение?
   - Нет, - коротко сказал Андрей Львович.
   Он приехал сюда и вытащил Романа из постели, когда получил сообщение, что "Семнадцатый" операцию провалил. Группа нейтрализована, у двоих серьезные повреждения позвоночника, "Семнадцатый" скончался на месте. Тройка, ставшая четверкой, ушла. Подробностям верить было трудно.
   Андрей Львович рассвирепел, повернул с половины дороги и приехал сюда. Это было разумное решение, потому что если он хотел сохранить Елену Евгеньевну и с нею весь проект "Антарес", то сделать это можно было только не медля ни секунды и только таким путем, которому настало время.
   Специалистов, подобных Роману, фирма Андрея Львовича проводила во внутренней регистрации по файлу, имевшему негласное имя "Воспитатели". Андрей Львович догадывался, что это дело тех же остряков. Он не очень бы удивился, узнай, что его сотрудники называют всю фирму чем-нибудь вроде "Детского сада".
   Почти никто из в свое время выявленных и взятых на заметку "воспитателей" не имел прямого отношения к фирме. Каждый из них жил своей жизнью, вел свое дело, в иных случаях никак не связанное с даром, которым обладал. Свою задачу Андрей Львович видел в выявлении таких аномалов, определении их возможностей и последующем контроле. А также в создании в дальнейшем таких условий, чтобы данный человек не мог отказать в просьбе, буде он, Андрей Львович, с просьбой обратится.
   Если высказывалось желание сотрудничать, пройти, например, тесты, подвергнуться исследованиям, это всегда приветствовалось. Если нет - нет. Их не трогали.
   Но все они были известны, и при необходимости к их услугам прибегали. Как сейчас.
   Попасть в особняк Романа глухой ночью тоже, кстати, проблема, охрана у него поставлена очень серьезно, и любой другой на месте Андрея Львовича в лучшем случае проторчал бы внутри ворот, но не выходя из машины до того часа, когда хозяин соизволит проснуться.
   Но не Андрей Львович. Он слишком хорошо знал, какого рода и чьи именно просьбы выполняет "воспитатель" Роман.
   Поставить подпись на банковском авизо или под политическим документом, любовной запиской или завещанием. Отдать приказ армейскому соединению или шагнуть с высокого этажа в послушный свист расступающегося воздуха.
   Андрей Львович понимал, что в подобного рода задачах любая аппаратура играет лишь вспомогательную роль. Требуются совершенно особые способности, которые не заменишь ничем. Разговоры об "установках для зомбирования" и страшных "психотронных пушках" так разговорами и останутся. Последнее слово все равно было за людьми. Правда, очень редкими.
   Андрей Львович непринужденно улыбнулся Роману.
   Знать их всех, прикоснувшихся к тайным сверхзнаниям, использовать их возможности, а также обеспечивать надежную защиту от них же для тех, кто в такой защите нуждается, - одна из задач, стоящих перед организацией Андрея Львовича.
   - Ты по-прежнему не пользуешься нашими разработками? - спросил он. Напрасно. У нас есть очень интересные системы.
   - И ты поделишься? - иронически усмехнулся Роман. - Не смеши, Андрюша. Из-за вашего забора ничто выносу не подлежит.
   - Отчего же. Не все, разумеется, но кое-чем даже похвастаю. Вот навестил бы - взглянул.
   - Ну нет. К вам попасть легко, выйти трудно. Привози сюда - покажешь.
   Это прозвучало в тон сказанному Андреем Львовичем. Оба рассмеялись.
   - Фотографию забери.
   Роман протянул чуть смазанное фото, где Елена Евгеньевна, счастливо улыбаясь, держала под руку Михаила. Они не знали, что их снимают. Это был тот, первый день знакомства. Андрей Львович совсем не напрасно дал Роману для работы по Елене Евгеньевне именно этот снимок. До дверей существовала совсем короткая дорога: узкий коридорчик в простых обоях, не то что для клиентов-просителей.
   - Помогает? - Андрей Львович имел в виду антураж таинственных переходов и скрытых телекамер, позволяющих Роману следить за вошедшими.
   - А как же, - охотно отозвался тот. - Цена растет процентов на восемь.
   - У тебя же такса!
   - Зато как охотно с денежкой расстаются. Мы не шаманы какие-нибудь, это они все врут, что им денег брать нельзя. Берут! Но у меня - красиво...
   - Налоги платишь?
   - Скрываю доходы, Андрюшенька, как все.
   Под шуточки вышли во дворик, Роман стал усаживать Андрея Львовича в машину.
   - Недоспал я из-за тебя, ну да Бог простит, - приговаривал Роман добродушно. - А мужика этого ты не трогай.
   Андрей Львович среагировал моментально.
   - Объясни, - отрывисто бросил он из открытого окошка "Порша". - Объясни что-нибудь, что сможешь. Прошу.
   Большой лоб Романа взбугрился венами, глаза еще сильнее потемнели. Он медленно покачал головой:
   - Нет. Ничего я тебе объяснять не буду. Я еще пожить хочу. А ты, Андрюша, если с ним связался, значит, все-таки настигло тебя за все твои хлопоты, за любопытство твое неуемное. Додергал ты Бога за бороду. Езжай, последний раз мы виделись.
   И заковылял обратно в дом, переваливаясь плоскими ступнями.
   Андрей Львович быстро окинул взглядом стоящих поодаль личных телохранителей Романа. Все они были начеку.
   - Едем, - сказал Василь Василичу. И позже, когда они оказались за воротами: - Пора Роману кислород перекрывать. Развел клоповник, маг и чародей. Как считаешь?
   - Можно, - отозвался Василь Василич.
   Глава 21
   Почти упав в кресло в кабинете за столом. Роман стиснул лобастую голову. Отнял руку, просунул под халат к сердцу, надеясь так унять его страшное биение.
   Прикосновение к кошмару, который на миг открылся ему, оказалось на редкость болезненным и сильным. Пока работал с девушкой, он не испытывал почти ничего, кроме обычного напряжения. После того как внушение удалось, вышел из ее образа и уничтожил возникший в пространстве Залы кластер.
   К созданию кластера, мыслеформы, возникающей при воспроизведении образа человека, он всегда прибегал, когда требовалось особо сильное и мгновенное внушение. Роман формировал нужный позыв в кластере, а затем отсылал его в клиента.
   Его кластеры были искусственными. Конечно, Роман пользовался определенными техническими системами, и некоторые из них разрабатывались в лабораториях фирмы Андрея Львовича, чему последний весьма бы удивился. Промышленный шпионаж обладает особенностью проникать во все сферы человеческой деятельности, даже связанные с запороговой психоэнергетикой.
   Одной из таких систем был генератор микролептонного газа, необходимого для построения кластера. Его схема обошлась Роману, помимо круглой суммы, перелетевшей со счета на счет в свободной банковской зоне Каймановых островов, в две услуги личного характера.
   В результате оказанных услуг контрольный пакет акций приватизированного большого рудоперерабатывающего комбината в Башкирии перешел из одних рук в другие, а некий пункт таможенных правил был выброшен из очередного принимаемого закона, и импортеры весьма популярного в народе продукта еще полгода дышали спокойно, как и те немногие, к кому в конечном счете стекались ручейки от их прибылей.
   Позже данные о проведенных акциях и их последствиях, разумеется, легли в досье на Романа, которое скрупулезно набиралось соответствующей службой Андрея Львовича, но до всей подоплеки, включающей в себя оборудование Залы МЛ-генератором, там так и не доискались.
   Сейчас Роман старался унять разошедшееся не на шутку сердце.
   Его словно окатило тьмой и страхом, стоило лишь на мгновение впустить в себя поток, исходящий от изображения приятного светловолосого мужчины.
   "Что бы от меня осталось, откройся я совсем?"
   Кроме самого себя, Роману были известны еще четверо на территории России, обладающие его уровнем восприятия и воздействия. С одним из них, жившим в Южной Сибири, у него сложились теплые, почти доверительные отношения, насколько это вообще возможно в их среде.
   "В Омске сейчас половина восьмого утра. Ничего, пусть тоже поднимется пораньше. Надо поговорить. Неужели это то, чего все мы всегда боялись? О чем не говорили вслух? Говорить об этом считалось дурным тоном. Неужели оно все-таки пришло?.."
   Глава 22
   ... - Перекрыть кислород ему давно пора, - повторил Василь Василич и поглядел в зеркальце назад. - Да только голыми руками тоби цего карпа нэ зробыты.
   - Сазана, - поправил Андрей Львович, улыбнувшись. - А ты бы смог?
   - Та мы ж усих сазанов карпами клычим! - И по-русски: - Один бы не взял. Ваш Вадик уж на что был парнишка умелый - и то... Против твоих, Андрей Львович, пациентов армия нужна.
   - Прямо-таки целая армия?
   - Целая не целая... Может, батальоном бы обошлись, а может, и дивизии бы не хватило - смотря кого брать. Но, в общем, армейские части.
   - Почему это?
   - А потому, что по армейским бы они не попали.
   - То есть как? - совсем всерьез не понял Андрей Львович.
   - Ну как же. - Хитрый глаз в зеркале. - Они все больше по чему бьют? Я так понимаю, по мозгам. Вот армии бы... и не попали.
   - А... - До Андрея Львовича дошло, он принужденно рассмеялся. - Понятно. Старо, Василь Василич. Извини, но шутка сия позеленела от времени. Да и чтобы по мозгам получить - на это их у нашей армии всегда хватало. А подопечные мои - они снайперы. Мухе... нос, понимаешь, за версту отстрелят, она и не догадается.
   Андрей Львович поймал себя на том, что болтает. - Ты куда меня везешь?
   - Куда раньше ехали. На "Ближнюю". По-сталински дачку-то назвали.
   - А я думал - не сказал.
   - А вы и не говорили ничего, я сам догадался. Андрей Львович только головой покачал.
   Глава 23
   Обходить посты ГАИ пешим ходом придумал Гоша. "Альфа-Ромео" ставилась к обочине, они вчетвером принимали вид грибников у края посадки или просто шли бровкой. Проходили по другую сторону поста метров пятьсот, а там, улучив момент, когда машин близко не шло, Гоша переносил их белую красавицу прямо к ногам.
   Движение к полудню росло, Михаил нервничал.
   - Дураки и дороги, - задумчиво проговорил Павел, когда им в четвертый раз удался их маневр. - Все-таки, Братка, как ни крути, а удирать - дело прежде всего нудное. Ни тебе приключений, ни чего-нибудь этакого.
   - Типун тебе на язык, - сказал мрачный Гоша.
   Его мрачность объяснялась тем, что открылось одно важное обстоятельство. Где-то за пятидесятым километром он пожелал достать себе очередные "граммчики", и у него ничего не получилось.
   Он не мог сосредоточиться, вспомнить, ясно представить, откуда он их берет. Вместо точно определимых в пространстве и окружении витрин ему чудились какие-то абстрактные, наплывающие друг на дружку картины "вообще", и это оказалось совсем не то.
   Гоша страшно перепугался, что дар иссяк, и сейчас же произвел эксперимент: переместил из кармана куртки завалявшуюся там зажигалку - она послушно брякнула о подголовник перед Гошей и свалилась ему на колени.
   Тогда Гоша помрачнел. Его дар, оказывается, имел ограничение по расстоянию. Для Гоши необязательно было видеть предмет в самый момент перемещения, но хотя бы раз до того; так, например, Гоша набрал свой арсенал в квартире, когда ждал там один.
   А теперь, значит, его увезли в места, где он ничего не знает, а до известных материальных благ стало не дотянуться. Чего тут увидишь? Елки вдоль дороги? Кому от них толк? Гоша надулся и стал выдумывать подходящий ультиматум:
   - Братка, правду говорят, что в Англии фотокарточку на водительское удостоверение не клеят?
   - Правда. Посягательство на права человека. И в Ирландии, кажется, тоже.
   - А ты бывал?
   - В Англии бывал. В Лондоне.
   - Ну, и как там?
   - Как по телевизору показывают, в точности. Биг Бен, туман, Тауэр, двухэтажные автобусы, левостороннее движение. Я там недолго был.
   - Вот бы нам туда, - протянул Гоша. - Или в Австралию. Кенгуру, страусы, эвкалипты, коалы... Я хотел.
   - Особенно страусы. Чуть что - голову в песок, и все проблемы - до фонаря. Сколько еще постов будет, Батя?
   - Один, за Сельцовом, там сворачивать. Хотите, братцы, скажу, чего я однажды вспомнил, еще в самом начале жизни своей подпольной? Книжку пионерскую про юных партизан. Там один другому наставления делает. Ты, мол, когда по улице идешь, им в глаза не гляди, ты в землю гляди. Остановят, спрашивать начнут - главное, четко отвечай, без запинки. Ошибешься, запутаешься - заберут наверняка.
   - Кому - отвечай? - переспросил Гоша.
   - Гадам-оккупантам, кому ж еще. Они ж такие наивные были, на слово верили. А нас остановят, так даже рот открывать не придется, потребуют документ - и все, сливай воду.
   - Очень смешно, - сказал Михаил.
   - Смешно, не смешно, - тут же отозвался Павел, - а на шикарную охраняемую зону Москва похожа стала. У вас, может, глаз, как это говорят, замылился, а мне, на свежий, - видно.
   - Тебя это до сих пор волнует? - спросил Михаил, и Павел опять не нашелся, что ответить.
   Зиновий Самуэлевич молчал. Он прекратил раскачиваться и бормотать, делал, что ему велели, и шел, куда говорили, останавливался, если надо было остановиться. Не задавал никаких вопросов. Взгляд оставался осмысленным. На попытки заговорить не отвечал. По его поводу Михаилу было особенно тревожно.
   На заднем сиденье ненадолго воцарилось молчание, потом Павел сказал:
   - Гошк, а чего мне будет, если угощу?
   - Ты... не шути. Грех этим шутить.
   - Гошк, а чего у меня есть. Глянь.
   - О! Откуда?
   - Дурак, я его из "волжанки" перекинул. Что добру, думаю, пропадать. Он все время под сиденьем лежал.
   Это был бочонок пива. Зашипело из-под выдираемой пробки, брызнуло. Михаил ощутил капли на затылке.
   - Эй, вы, - прикрикнул он, - школа дефективных! Вам что тут, курорт? Нашли время.
   - Пить охота, Мишк, - отозвался Гоша сырым голосом. - Понимать надо.
   - Жара, волнение, жажда. Обильное потоотделение. Нервы, - деловито подтвердил Павел.
   Михаилу захотелось ударить по тормозам, опрокинуть машину в кювет, выскочить и идти, идти напрямик, не разбирая дороги - в лес так в лес, в овраг так в овраг, в поле так в поле!
   Вместо этого он сказал, чуть повернув голову вправо:
   - Хотите пива, Зиновий? Или минеральной? Гошка, сделай минералки!
   Гоша сопел, молчал, потом отозвался:
   - А пиво ему не годится уже? Мы пьем, не давимся, а он уже особенный?
   - Угорели, - сказал Зиновий Самуэлевич, - это ведь не огонь? Це-0 - окись углерода, "угарный газ". Це-0-два - двуокись углерода, газ углекислый. Це-три0-два - недокись, получаем отнятием воды от малоновой кислоты. "Трихинон" - Це-шесть-0-шесть - при взаимодействии с металлическим калием. Це-0-Це-Аш-четыре - так называемый синтез-газ... Угорели - это же только так говорится, это не огонь, не пламя. Ведь верно?
   "Я не справлюсь с ними, - в смятении подумал Михаил. - Мне не суметь. Слышишь, ТЫ?! - крикнул он мысленно. - Слышите вы все?! Я не сумею этого сделать, мне не удержать их! Я не могу не верить тому, что вы сказали мне, но и своим глазам я верю тоже. Они самые обыкновенные люди. Может быть, не самые лучшие, но уж наверняка не самые счастливые. Я не могу сделать то, что ТЫ от меня требуешь, что все вы требуете. Слышишь, не могу! Слышите?!."
   - ...слышишь, Братка?
   - Мишк! Твою мать... Догоняют нас, накликал урод бородатый!
   Пока серый с синими милицейскими полосками "жигуленок" перепрыгивал способом "лесенки" зазевавшихся и вовремя не отваливших вправо, еще можно было надеяться, что это не за ними. Но вот он пристроился плотно сзади, хотя Михаил уступал ему дорогу.
   - Гошка, оружие! Гошка!.. Что? Ну, падаль. Братка, он нас голыми оставил. Не может он теперь, а?! Братка, нажимай, на этом истребителе ты их сделаешь.
   - Погоди, не надо оружия. И нажимать не надо. Я остановлюсь, если они потребуют. Гоша, слушай внимательно, ты сделаешь вот что...
   Целую минуту дали им серые милицейские "Жигули", и он смог подробно разъяснить Гоше, что от него требуется. Под конец Гоша расплылся в широкой ухмылке, которую Михаилу видно не было.
   - "Бэ - семьсот четырнадцать", встать к обочине! Водитель "Ромео"-Бэ-семьсот четырнадцать", остановитесь, встаньте к обочине! - рявкнул мегафон.
   "Что ж ты так долго ждал..." - Михаил выполнил требование, но при этом не торопился сверх необходимого. Он плавно снизил скорость, включив правую мигалку, притерся, но не встал, как вкопанный, а прокатил с десяток метров, будто на слабых тормозах.
   - Братка, он идет один. Еще двое остались в машине.
   - Пусть идет, я не обязан выходить. - Но все-таки вышел.
   У милицейского было широкое белое лицо и белые, пухлые какие-то руки, лежавшие на автомате. Это все, что Михаил успел зацепить взглядом, прежде чем началась потеха.
   С этого и с тех двоих, что сидели в "жигуленке", исчезли фуражки. Реакции тех Михаил не видел, а этот звонко хлопнул себя по макушке, как комара убивал, и резво оглянулся кругом. Угрожающе шагнул вперед:
   - Ну, ты что!..
   Раздалось тихое потрескивание - ниток, понял Михаил, - и погоны на голубых плечах сперва встали дыбом, а затем, щелкнув раз-друтой перед отвисшей челюстью милицейского, бабочкой порхнули в небо. Судя по суматохе, что поднялась в "Жигулик", там происходило нечто подобное.
   Михаил прислонился к белому лакированному боку "Альфы-Ромео", сложил руки на груди. Впервые за весь день ему стало весело. Он очень не хотел что-то пропустить. Гоша развлекался на собственный манер, такого ему не говорилось.
   - Да ты что?!.
   Лицо милицейского уже не было белым. Оно покраснело, как кирпич. Бросив надежду разглядеть в небе то, что туда улетело, он сделал еще шаг, лапами перехватывая... а автомата на нем уже не было.
   Ремень лопнул посредине, и "АКМП" всеми пятью килограммами и сколько-то там граммами шарахнул по начищенному сапогу. Милицейский тоненько взвизгнул. От автомата - небывалый случай - сам собою отвалился магазин, и из него, весело поблескивая, защелкали в стороны красноватые патроны.
   - Ох, ты что...
   От стоящего на одной ноге гаишника, чья физиономия снова побледнела, Михаила отвлек шум упавшего дерева.
   Теперь серые с синим "Жигули" спереди и сзади окаймлялись живописными зелеными кучами. Изумруд молоденьких елочек ярко выделялся на общем фоне.
   На заднем сиденье "Альфы" царил буйный восторг. Гоша приплюснулся к стеклу и от азарта помогал себе кончиком высунутого языка. Его сосредоточенный взгляд был устремлен в гущу лежащих ветвей.
   - Я думаю, теперь мы можем ехать, - непринужденно сказал Михаил.
   Пока что ни одна из проносившихся машин не сбавила хода, но этого ждать недолго. С елками Гоша явно переборщил. О партизанских методах борьбы вспомнил, Пашу наслушавшись.
   - Да, еще кое-что. Чего вы ко мне прицепились? Я нарушил? Ты говори, служивый, а то вдруг у тебя еще что-нибудь, как погончики, оторвется. Не веришь?
   Михаил пожал плечами и отвернулся. Однако служивый, все-таки пересилив себя, ухватил с земли автомат. Тотчас же ему опять пришлось бросить бесполезное оружие и держать уже свои брюки. Он вцепился обеими руками, но это не помогло. Форменные бриджи трещали, сами собой раздираясь по швам, и наконец слетели с него, как кожура с банана, повисли на голенищах.
   Из "Жигулей" принесся вопль. Михаил от всей души понадеялся, что и там стряслось не смертельное - так он, во всяком случае, Гоше строго-настрого наказал.