Полунин Николай. Цербер

   - В промежутках... не знаю. Ждал. Просто жил как-то. С искренним недоумением он подумал, что не помнит никаких промежутков. Для него они не существовали. В памяти отложилось только время, когда работал по ЕЕ приказу. Искал, выслеживал, разрабатывал подходы, настигал.
   - И в огороде бузина, и в Киеве тетка, - тяжело сказал Павел и опять выпил, не морщась, огненный самогон. - Скажи, Братка, следующую вещь. Не узнавал ли ты о своих крестниках подробнее - кто такой, откуда, чем знаменит или интересен, короче, с какого пороху эта ОНА вздумала твой глаз на человечка положить?
   - Я уже говорил о случае с авиакатастрофами. Тот человек. И с другими, должно быть, то же самое. И с... А так
   это не входит в мою задачу. Я должен найти, встретиться. Иногда проследить, как оно все вышло.
   - Про самолеты похоже на большой звон.
   - ОНА заранее назвала число, и число совпало.
   - Предположим, хотя... Я другое имею: ты сам о них, всех этих людях, узнавал что-нибудь, кроме того, что ОНА соизволила тебе повелеть? Да или нет?
   Павел вел разговор так, что Михаилу стало ясно: у Бати появилась какая-то своя дальняя мысль. Он всегда становился таким, готовясь выдать что-то новенькое, Михаил помнил.
   Вся тяжесть ушла из его сердца. Сняли камень с груди. Пусть теперь снова решать не ему, покоренному, но и не ЕЙ, ненавистной. И вообще - эта неожиданная встреча, через столько лет. И самогон у Пашки чистый, хороший.
   Михаил поднял свой стакан.
   - Еще раз со свиданьицем. - Выпил. - Пожалуйста, если тебе подходит. Неделю назад у меня был клиент. Боровский некто. Управляющий или зам какого-то там отделения, какого-то банка. Тамошний народ божится, что большой был колдун, насылал чуму, мор и глад, а также умел сделать несчастную любовь для несговорчивых девочек. А помер - подавившись.
   - Далеко он был?
   - Не очень. От тебя... - Михаил повертел головой, ориентируясь, - вон в ту сторону. Километров пятьсот.
   - Ага. - Павел закусил бороду. - Колдун, говоришь, известный.
   - У нас что ни банкир, то колдун. Ерунда это.
   - Погоди, Братка, погоди. Говори еще вещь: имеются ли у тебя сейчас в работе другие клиенты? Ты что-то упоминал...
   - Ну... имеются. Один не выясненный пока и женщина одна. Красивая и хорошая.
   Михаил вспомнил об Елене Евгеньевне и загрустил. Никогда не пройти им вместе по синей траве к холмам вдали.
   - Я так понимаю, с девочкой у вас была любовь?
   - Очень ты въедливый, Паша, - с трудом ворочая языком, сказал Михаил. Бесцеремонный. Это нехорошо, я не заслужил. Мне и так плохо.
   - Всем нам не очень-то. - Павел зачем-то поглядел на часы. - А мне ты сколько еще отмерил? Сколько ОНА обычно дает?
   - По-разному, не знаю. Бывает - дни, бывает - недели... Мало. Паш, Бать, я убийца? На войне... да и когда это было-то. И другое там, сам знаешь. Этого черта, Мишку, на разборки благословил, скольких он там...
   Михаилу было очень-очень грустно. Хотелось уткнуться во что-нибудь теплое и мягкое. Может быть, всплакнуть от горя. Крепкий какой самогон у Пашки, подумайте.
   - Ты дурак, - отчего-то весело сказал Павел. - Причем уже косой дурак. А убийца сейчас явится собственной персоной. Я пойду встречу, чтоб дров не наломал. Жахни еще и спи. Проспишься - поговорим, есть у меня сумасшедшая идейка.
   - Это я уже... уже понял, - пробормотал Михаил. Что это с ним, неужели так расслабился? Поводок в других руках, вот и все.
   Мягкие волны накрыли и понесли его.
   Глава 31
   Худому щуплому парню недавно исполнилось двадцать лет, но выглядел он подростком. В половине третьего ночи он вошел в подъезд девятиэтажного кирпичного дома, имея при себе пластиковый пакет с не очень объемным грузом. Прежде чем войти, внимательно огляделся.
   Не прибегая к лифту, поднялся на пятый этаж. Ноги в мягких кроссовках ступали бесшумно.
   Парень нашел нужную ему дверь и принялся за работу. Он торопился, но это ничуть не сказывалось на аккуратности его движений.
   К ручке двери он мертвой петлей привязал кусок лески 0,5. Она была достаточно прочной, но и незаметной. Другой конец, сложенный в виде удавки, накинул на ручку противоположной двери. От натянувшейся струны отвел отдельную нить, пристроив ее так, что как только натяжение ослабнет или, наоборот, резко усилится, она выдернет то, что сейчас будет держать.
   Чеку от взрывателя моментального действия.
   Он осторожно поместил трубку взрывателя в центр связки из пяти двухсотграммовых тротиловых шашек, похожих на куски хозяйственного мыла, завернутые в коричневую крафт-бумагу. Расправил пакет, куда мина была упакована.
   Пакет стоял вплотную к двери, номер которой ему назвал один знакомый. Им же был передан пакет с миной и отдельно взрыватель. И деньги, половина. В ответ на возмущение парня, которого знакомый, как и все остальные, впрочем, называл Иглой, ему было сказано, что времена изменились, и деньги даются теперь двумя частями - до и после.
   "Ты не в психушке, тебя не обманут", - сказал знакомый.
   Иглу охватил нехороший холод при упоминании этого лечебного учреждения, и он больше не возражал.
   Учить Иглу, как делать дело, было лишним. Знакомому, к которому, в свою очередь, обратились через другого знакомого хоть и приезжие, но очень солидные люди, профессиональные качества Иглы были хорошо известны.
   Игла откинул челку. Если ее помыть, она имела бы темно-русый цвет. Оставалось последнее, самое ответственное движение - зацепить за ушко заранее привязанный к леске рыболовный крючок. Игла всегда пользовался этим приспособлением. Он его изобрел сам и очень гордился. Просто, надежно и гораздо безопаснее, чем вязать узлы в таком рискованном месте.
   Он предпочитал простую механику любым электрическим, а тем более радиоприспособлениям.
   Двумя пальцами в обкусанных заусеницах он зажал крючок с незаметно тянущейся за ним тугой нитью и тщательно прицелился.
   В затылок ему уперлось твердое дуло, и в тот же миг сильный рывок отбросил от пакета со снаряженным зарядом. Игла машинально закрылся, ожидая удара. Однако его не последовало. Сквозь пальцы он увидел не милицию в форме и не омоновцев в их камуфле, а двоих парней - один в "варенке", другой и вовсе в легкой рубашечке и цивильных брюках.
   "Вареный", держа его на мушке, приложил палец к губам. Игла всем своим видом показал, что шума поднимать не собирается. У него лихорадочно пронеслись возможные варианты ситуации, и он понял, что с ним происходит не обыкновенное взятие с поличным.
   Второй аккуратно разбирал сооруженное взрывное устройство. Первым делом он изъял из пакета взрыватель, скусил миниатюрными щипчиками и убрал леску с ручек дверей.
   Он тоже работал бесшумно.
   - Тебя внизу ждут? - очень негромко спросил "вареный".
   Игла помотал челкой. Его ждали далеко отсюда.
   - А где?
   - Я покажу, - в горле оказался комок, его пришлось проглотить.
   - Кто заказывал, знаешь?
   - Н-нет. На меня через Костыля вышли. Неделю назад еще.
   Он не собирался никого выдавать. Знакомый, которого звали совсем не Костыль, разговаривал с Иглой вчера вечером, вчера же и передал пакет. А Костыль как раз неделю назад и сгинул в неизвестном направлении. Говорили, что сел в электричку в сторону Икши, где имел домик, но ни туда не доехал, ни назад не вернулся.
   - Кого делаешь, сказали?
   - Нет. - Игла вновь потряс немытыми патлами. - Только адрес, вот.
   - Что ж ты целое кило натащил, этак полдома на воздух поднимешь.
   - Я не знаю. Мне что дали. Костыль дал. Не убивайте меня, дяденьки, я вас на него, на суку, выведу.
   Игла уже дважды похожим приемом вылезал сухим из воды. Ему бы лишь на улице очутиться, а там он им себя покажет. На пацана-малолетку наручники надевать не станут.
   Послышались легкие шаги на лестнице снизу, и появился третий.
   - Что тут у вас? Вниз давайте.
   Его взяли за локти, и он подчинился притворно покоряясь. Пока все складывалось неплохо, хотя он предпочел бы обойтись без третьего, который спускался сзади.
   На улице их ждала машина. "Волга" подогнана вплотную к дверям парадного. Это было очень плохо. К тому же, не принимая во внимание Иглу, его конвоиры переговаривались:
   - Хозяина точно дома нет?
   - Вчера убыл. Со вторым. Вадик за ними пошел.
   - Везде этот Вадик. Босс его любит. А этот тогда зачем? Квартира ж пустая.
   - Узнаем зачем.
   Последние две реплики относились явно к нему, Игле. Они, как и плотно стоящая у дверей машина, переполнили чашу его выдержки и терпения. Сердце Иглы стиснулось в пульсирующий шарик, ноги обмякли, он слабо пискнул и вдруг заверещал на весь двор, рванулся из прихвативших его рук, но длилось это не более нескольких секунд.
   Идущий сзади тяжело ударил его в затылок чем-то очень твердым, и визг оборвался.
   Глава 32
   Тьма.
   вспышка - цветы - дорога - зеленый газон - вспышка
   Тьма. Ничего, лишь тьма.
   вспышка - вспышка - вспышка
   Он застонал, но тьма не отпускала его. Не просыпаясь, он повернулся на жестком топчане в сторожке No 10, так что лицо его уткнулось в подушку в пестрой наволочке, а рука свесилась.
   вспышка - цветы - дорога - зеленый газон - вспышка
   Что-то слышится? Важное. "Рассказка", что ль? Нет, тьма. Ничего, кроме тьмы.
   вспышка - цветы - дорога - зеленый газон - вспышка
   - Братка! Ты нужен.
   Знакомая сильная рука тормошила его.
   - С-суки, - привычно выговорилось при пробуждении. Потом он продрал глаза. Потом вспомнил, что ничего не помнит. Потом - что и вспоминать-то нечего. Потом увидел тезку-Мишку.
   Спеленут, как младенец, длинным брезентовым ремнем, во рту профессионально закрепленный, торчит кляп. Глаза у тезки-Мишки закрыты, но он жив и слабо шевелится.
   Тщательно заперев дверь, Павел бросил рядом с Михаилом "стечкин". Михаил заметил, что обойма из пистолета вынута.
   - Крепкий паренек, наломался я с ним. Молодец, Братка, правильных ребят при себе держишь.
   Странная растерянность вспыхивала в его черных, как маслины, глазах. Перечеркнутый косым шрамом лоб то и дело собирался в морщины. Павел сдерживал стучащийся наружу вопрос.
   Перед Михаилом продолжали плавать обрывки и сгустки тьмы. Первый случай, чтобы совсем ничего после пароля. Ему уже немного надоело отмечать, что с ним происходит впервые. Солнце снаружи за окном указывало, что время приближается к полудню.
   - Развяжи его.
   - Момент, - отозвался Павел. - Это я чтобы по территории спокойно пронести. У меня тут дорожка имеется секретная. Только по ней быстро надо.
   Наблюдая, как Павел распутывает тезку-Мишку, Михаил обратил внимание, что помимо хаотических шрамов некоторые Батины отметины как бы повторяют друг Друга.
   Вокруг оснований всех пальцев виднелись белые полоски, обнимавшие палец подобно кольцу. Будто в этих местах кожу сняли лентами, а ее место заполнила соединительная ткань. Или, что было уж совсем нелепо, пальцы рук у него когда-то оказались отрублены, а потом их приставили, и они приросли.
   Освобожденный от веревки и кляпа, тезка-Мишка открыл глаза и закашлялся. Павел подал ему кружку с водой. Злобно поглядев, Мишка воду принял, стал пить.
   - Мать твою, начальник, - прохрипел он, отрываясь, - я там тебя похоронил, а ты здесь самогоночкой балуешься. В теплой компании.
   - Погоди, Мишка. Остынь, я объясню...
   - Чего объяснять. - Он сунул кружку на угол стола, потеснив банку с самогоном. - Столковались вы, так и скажи. Это все твои дела, шеф, но зачем на меня-то такую зверюгу напускать? Я честно ждал, потом сам пошел. А ты, оказывается, тут... Шею, гад, чуть не сломал...
   - Побеседовали малость, - пояснил Павел. - На лоне природы, вдалеке от придирчивых глаз. Требовалось определить некоторые моменты.
   - Определил? - Михаил не испытывал никакого энтузиазма. Он знал, что в устах Бати означает "побеседовать". Невольно поискал на тезке-Мишке следы повреждений. Внешне - ничего, но это "ничего" ни о чем и не говорит.
   - Что определил, то определил, да только вопросов у меня теперь больше, чем ответов.
   - Положить с прибором мне на твои вопросы, - проворчал тезка-Мишка. - С новым дружком свои вопросы обсуждай, а я в ваши игры не играю. Хватит, набаловался. Верни мою волыну, шеф, и до свиданья. Прав ты был, пора нам разбегаться.
   - Да погоди ты, остынь, говорю. - Павлу: - Зачем понадобилось человека трогать? Я тебе все рассказал. Чего не хватало?
   - Мы с Браткой дружки ой какие старые. Не тебе, паренек, на нас катить. Ты еще в школе уроки прогуливал, когда мы с ним воевали вместе. На вопросы мои можете и положить, ежели охота, но один вопрос вас интересовать должен поболе моего.
   Павел взял со стола недопитый Михаилов стакан, выплеснул остатки в таз под рукомойником, стакан сполоснул. "Ух, ты", - подумал Михаил.
   Достав из шкафчика третий, Павел разлил самогон, снял со стола пустую банку, сходил в угол за новой. Похоже, он всю зиму только и делал, что готовился к курортному сезону.
   - Выпьем, ребятки, нам о многом теперь помозговать придется. Ты тоже пей, - сказал Мишке, - тебе на сегодня пилотирование отменяется.
   - Без отравы? - неприязненно спросил Михаил, берясь за стакан. - Зачем понадобилось меня вырубать? Руками не мог, если так уж надо, обязательно гадость сыпать?
   - Руками не хотел, Братка, - вздохнул Павел. - Пейте, мужики, пейте, все чистое.
   Михаил влил в себя огненную влагу. Тезка-Мишка, подумав, тоже.
   - Ведь главное, почему баклажанная обзывается икрой? - приговаривал Павел, орудуя ложкой. - Потому что тот же самый в баклажанах сплошной белок. Только он. Все остальное обман и профанация идеи.
   - Ближе к кассе, Батя, - сказал Михаил. Обрывки тьмы перед глазами исчезли, он вновь чувствовал себя собранным и полным сил.
   Надо было расставаться. В конце концов, ну Пашка, ну Батя, ну жизнь когда-то спас. Что ж с того теперь? Михаил, если на то пошло, тоже его не единожды вытаскивал, так уж получалось там. А дороги у них теперь разные. То есть у него, Михаила, своя дорога, а Паша... ему путь совсем короткий остался.
   - Так что за вопросик, Батя? Просвети уж, будь добр. Вместо ответа Павел скинул в сторону кипу матрасов в углу. Распахнул дверцы фанерного шкафчика. Тезка-Мишка заглянул внутрь, матюгнулся от чувств.
   - Я, мальчики, вашу беседу на подходе сюда слышал. Хорошо слыхать было, отчетливо. Кто вам в машину закладку сунул, хорошей аппаратурой пользуются. Я-то ведь, Братка, грешным делом решил, что ты с пареньком по мою душу явился. Ну, послал вас кто. Не то, что ты мне пел, - осадил он вскинувшегося Михаила. - У меня и среди простых смертных должников хватает. Я здесь три года и только потому живой еще, что нос по ветру держу. Этот ваш, третьего дня который явился, он ведь не пустой пришел, железка под кроватью валяется - его. Что мне было думать? А теперь, я разумею, и вы ко мне "хвоста" привели втемную. Вы меня высветили, мальчики, мне теперь хошь ни хошь с места сниматься насиженного. И поэтому вы пока при мне останетесь, все подмога, ежели занадобится. Вот такая препозиция.
   Тезка-Мишка слушал рассуждения Павла и тихо скалился. Он ждал только, когда у него отойдут руки и шея. В гробу он видел разборки шефа Михаила.
   - Послушай, - сказал Михаил, - а ты совсем не поверил тому, что я рассказал тебе? О... - покосился на тезку-Мишку, - о НЕЙ?
   Прежде чем ответить Павел почесал веко ногтем согнутого указательного пальца.
   - Нет, Братка, я не спорю, излагаешь ты красиво. Нормальная легенда. Не знаю, зачем тебе, ну да не я тебе судья. А верить... Братка, Миша, ну кто этому поверит, ты же сам говорил.
   - А что за сумасшедшая идея у тебя была?
   - А, это... - Павел взмахнул лапищей, как комара отгонял. - В продолжение твоей баллады. Я тоже стал фантазировать вслед за тобой.
   - Хорошо. - Михаил был обижен. Ему не поверили. И кто - Паша, Батя. Единственный, кому он открылся, и единственный, кто поверить бы мог. Хорошо же. Сейчас он убедится.
   - Про что он тебя спрашивал? - обратился он к тезке-Мишке. Того вопрос застал врасплох.
   - Н-ну... про то, кто мы, от кого, кто послал. Про вас спрашивал, шеф.
   - Ты ответил?
   Тезка-Мишка криво ухмыльнулся.
   - Понятно. Ответил. Он тогда что?
   - Да ничего. Хмыкнул, дал по рогам, сюда припер. А тут вы в стельку. То-то мне была радость. Я еще, как порядочный, испугался, что он вас, как Петьку, только прибрать не успел. За вас сперва подумал, за себя - после. Но нет. Просто, шеф был в дупель. В мясо.
   - Ну, ладно, ладно.
   - Что - ладно? Как было, так и говорю. Михаил повернулся к следившему за ними Павлу.
   - Итак, ты ничему не поверил, - сказал в его ухмылку. - По-твоему, все мое - красивая баллада, которой я пудрил тебе мозги. А если получишь доказательство? Прямо сейчас, сию минуту, здесь? Тогда поверишь?
   Павел повел могучим плечом в тельнике.
   - Не знаю, Братка, зачем тебе это понадобилось... Да и какое доказательство?
   - Помнишь, что я говорил тебе о том, как ОНА меня финансирует?
   Михаил решил не обращать внимания на тезку-Мишку. Все зашло слишком далеко.
   - Предположим.
   - Укажи мне место, любое место в свое халупе. Где у тебя похоронка обычно, только чтобы я не мог догадаться заранее.
   - Н-ну... - Павел запустил пальцы в бороду, потеребил, сказал: - Ну, хотя бы вон, наверху, за лампой.
   Голая лампа на шнуре свешивалась с дощатого потолка, и в месте, где шнур изгибался, переходя из горизонтали в вертикаль, фарфоровый изолятор был ввинчен в неприметную, но отдельную панельку.
   - Понятно.
   "Итак, я выполнил задание, - стал думать Михаил. - Я еду домой, еду выполнять следующее... что там у меня?... "пятьдесят граммчиков" и "Инвалиды России", вот. Мне предстоит неблизкий путь и большая работа. Я отправлюсь сейчас же. Я здесь, ТЫ знаешь, где, и я готов".
   - Как она у тебя открывается? - спросил он, подтаскивая табурет.
   - На себя потяни. Да не очень старайся, не сейф берешь.
   Михаил выпрямился на табурете, упершись макушкой в потолок. Взялся за изолятор, вкрученный в панельку, потянул. С тихим щелчком панелька отделилась, оказавшись вместе с проводом в его руке.
   В открывшемся темном пространстве было много пыли и паутины, а также невесть откуда взявшегося песку. Михаил пошарил еще, но больше ничего там не было.
   Он поставил панельку на место, слез на пол и убрал табурет в сторону. Павел смотрел на него сочувственно, но усмехался в бороду, тезка-Мишка, по обыкновению, ждал.
   Наконец Павел сжалился.
   - Оставим наши опыты на попозже, Братка, - сказал он. - У меня предложение вам сегодня здесь все-таки заночевать. С утра езжайте с Богом, держать не стану. Ты давай пригони свой аппарат, - ткнул в тезку-Мишку, - покопаемся в нем, авось сыщем, что вам сунули. Тогда, может, вспомните - кто. Еще выпьем?
   - Самогон у тебя больно крепкий, хозяин, - буркнул тезка-Мишка, - дорогу до баранки, боюсь, не найду.
   Павел проследил за его взглядом, уже открыто смеясь. Кинул из кармана на топчан обойму к "стечкину", металл звякнул о металл.
   - Забери ты свою пушку, только на виду не таскай. Меня тебе не взять, хоть броневик приволоки. Пойдем мы, Миня, а ты тут побудь, спросит кто - скажи, вернусь скоро. Отдыхай.
   Глядя в улыбающееся, ставшее от этого еще страшноватее лицо Павла, он невольно отметил, что тайное недоумение с этого лица не исчезло. Оно лишь упряталось совсем глубоко, но продолжало тревожить каменного Пашу Геракла. Пожалуй, еще и усилилось.
   "Отчего ОНА не услышала меня? - думал Михаил, когда Батя и мрачный тезка-Мишка оставили его одного. - Отчего я ничего не увидел, ничего не помню? Что Паша мне влил? На обычный клофелин не похоже, да и дешевка это, не станет он... Неужели я начал освобождаться из-под ЕЕ власти? Паша сильнее? Не может быть, он всего лишь человек, один из многих..."
   Михаил налил себе полстакана, выпил, закрыл банку полиэтиленовой крышкой. Ну и зелье. Ложкой, захватывая помногу, стал доедать холодные грибы. Грибы были вкусные.
   Глава 33
   За последние годы Москва сильно изменилась. Приметой одного из таких изменений можно счесть появление новоотремонтированных, отреставрированных и даже перестроенных зданий, подчас расположившихся меж самых ординарных жилых домов.
   Только знающий человек угадает в них, сверкающих импортной отделкой, какие-нибудь бывшие котельные, прачечные, детские сады старой постройки или иные, поменявшие масть и хозяев строения. Они стоят солидно, прочно, с пренебрежением поглядывая снизу вверх на многоэтажные, но обшарпанные изнанки окружающих зданий.
   Одни претерпевали метаморфозу поэтапно, на протяжении времени, другие менялись вмиг. Надстраивались этажи и по-особому стеклились окна, менялись стены, врезались новые парадные двери, новые обширные автостоянки обносились высокими, прочными, но почти всегда изящными заборами.
   На воротах выставлялась, как правило, собственная охрана, и особнячки становились маленькими Монако на краю Франции или Лихтенштейнами сбоку Швейцарии. А то и Ватиканами посреди Рима - возможно, их хозяевам приходилось слышать, что "Третий Рим" - это не просто название одного из самых дорогих ресторанов в Москве.
   Как правило, бывает непросто что-либо узнать о них, о хозяевах, а уж пройти внутрь - и вовсе удел избранных. Однако такие избранные есть, а в изменившейся и продолжающей меняться Москве они даже составляют значительный процент населения. Они очень разные и занимаются очень разными делами.
   Все вышесказанное ни в малой мере не относится к особнячку, куда сейчас подъехал черный "Порш" с сильно затемненными стеклами. Хотя все внешние признаки были налицо. Неотечественная чистота и аккуратность, стоянка, забор, охрана. И все-таки этот особняк не был из племени домов нуворишей, возникшего в один миг.
   Внутри его обитали люди, которые и в прежние времена сидели в самых лучших кабинетах. Пожалуй, лишь занавеси в окнах заморского разреза их выдавали. Белого искусственного шелка, фестонами, они были перенесены хозяевами с собой как дань прошлому, как память.
   Высокий седой мужчина в толстых очках вышел из "Порша" и уверенно миновал двоих охранников, стоящих по сторонам полированной парадной двери. Она мягко открылась и мягко закрылась за ним. Двое не шевельнулись даже.
   Этому человеку можно было входить сюда в любое время дня и ночи. Для него единственного было сделано исключение из всех формальных правил, которым подчинялись даже сами хозяева. Елена Евгеньевна Бусыгина знала его как руководителя проекта "Антарес", но этот проект был лишь одним из его чрезвычайно многочисленных занятий.
   Андрей Львович быстро поднялся по витой лестнице на второй этаж, подошел к одной из двух массивных двустворчатых дверей. Они были с бронзовой отделкой. Пушистый ковер глушил шаги.
   За дверью, как и положено в солидном офисе, помещалась приемная. За широким полукруглым столом с двумя мониторами по сторонам, факсом, несколькими телефонными аппаратами необычного вида сидел широкоплечий молодой человек в сорочке с короткими рукавами и галстуке с булавкой. У него был ровный пробор и сильные руки. Андрей Львович кивнул ему, проходя.
   В кабинете Андрея Львовича ждали. Навстречу ему поднялся мужчина около шестидесяти, которому тщательный уход за собой помогал выглядеть на добрый десяток лет моложе.
   - Проходи, Андрей, - приветствовал его мужчина. - В общих чертах меня уже информировали.
   При ближайшем рассмотрении у мужчины оказывался чрезвычайно тяжелый взгляд из-под прямых кустистых бровей. Несмотря на жару, он был в костюме. Впрочем, в двух окнах за занавесями пощелкивали кондиционеры и в самом кабинете стояла приятная прохлада.
   - Тогда вряд ли я сообщу что-то принципиально новое, - сказал Андрей Львович, усаживаясь напротив собеседника. Свой кейс, с которым никогда не расставался, он положил на полированную столешницу.
   - Меня интересует, как это выглядело вблизи.
   - Как выглядело... Это выглядело как стопроцентное попадание в десятку. Именно то, чего безуспешно добивались техническими средствами десять лет мы и до нас пятнадцать лет наши предшественники.
   - А она?
   - Чисто внешне - как будто погружается в легкий транс. Даже не транс, обычный сон. По всем физиологическим показателям - пульс, кровяное давление, энцефалоритмы, дыхание - обычный сон, бета-фаза, со сновидениями. Так называемый "быстрый". Но вызванный по произволу и сознательно управляемый. В отчетах она даже указывает, что именно ей снится - никаких прямых аналогий с происходящим в действительности. Так радиоимпульсы она воспринимает в виде разлетающихся линий-черточек, высокоэнергетические объекты для нее - плотно скрученные спирали. У нее вообще происходит замена изображений, пусть сфантазированных, но реалистичных картинок, на пиктограммы. Впечатление такое, что она уходит в какой-то иной мир и оттуда одной своей волей влияет на происходящее в нашем.
   - Как? Каким образом?
   - Без понятия. Сколько мы ни бились, природу ее феномена разгадать абсолютно невозможно. Откуда она берет такую массу энергии? Я уж не говорю о способе и механизме ее преобразования. Остается только предположить некий внепространственный канал, по которому энергия передается из того ее пиктограммного мира в наш, а она только проводник, трансформатор. Но как выдерживает перепады ее обыкновенное человеческое тело?
   - А она человек? Ты совершенно уверен?
   - Увереннее некуда. Это абсолютно наш, земной белковый хомо сапиенс женского пола.
   - Значит, опять мистика. - Хозяин кабинета не спрашивал, а лишь констатировал факт.
   - Максим Петрович, вы знаете, я не признаю этого понятия.
   - Да я тоже не признаю, Андрей, просто - вполне отчетливый термин.
   - Скомпрометированный термин.
   Андрей Львович выглядел недовольным, и прежде всего это было недовольство самим собой. Одна из характерных его черт, всю жизнь заставлявшая не давать поблажек ни себе, ни окружающим.