Полунин Николай. Цербер

   Когда Елена Евгеньевна вдруг застонала, едва слышно, но до того жалобно, что у Бусыгина перевернулось сердце, он вдруг заметил все. Пересохший воспаленный рот, неровность дыхания, пятна нездорового румянца.
   Он даже заметил точку укола на шее, неглупый мужчина Бусыгин, и понял все. Все, что мог понять.
   "Они пытали ее. Мою девочку. Твари. Это никакая не дача. Ну, я вам..."
   В мгновение ока подхватив Елену на руки, он бросился к низенькой металлической дверце, почему-то вдруг смертельно напугавшись, что именно в этот миг ее захлопнут снаружи.
   Махом перешагнул высокий порог, заботясь, чтобы только осторожнее перенести жену через узкий проем.
   По ту сторону она сразу пришла в себя. Взгляд сделался осмысленным и невольно отметил Матвей Кириллович - странно, непривычно жестким. Словно это была какая-то другая Елена, не его.
   - Сейчас, сейчас, дорогушенька, сию минуту, мамочка. Что у тебя болит?
   У Елены Евгеньевны пролегла вертикальная черта меж бровей, которую он прежде никогда не видел.
   - Матвей! - сказала она строго. - Отчего ты здесь? Почему? Опусти меня немедленно.
   - Но, Еленочка...
   Он повиновался, дал ей встать на ноги. Она удивительно изменилась. Как-то отодвинулась. Из бедной замученной слабенькой Еленочки сделалась абсолютно незнакомым жестким человеком. Чужим. Совершенно чужим. Причем за считанные секунды.
   В Матвее Кирилловиче шевельнулся какой-то сверхчеловеческий ужас. Он попятился.
   - Ты себе представить не можешь, насколько ты не вовремя здесь, Матвей.
   "И голос... Это не ее голос, это вообще не она! Куда вы подевали ее? Что вы сделали с моей женой, сволочи?!"
   Но и страх длился недолго. Елена Евгеньевна ухватилась за виски, по вновь посеревшему лицу заструился пот, колени подогнулись.
   - Мотечка, - жалобно проговорила Елена-первая, не отнимая рук. - Мотечка, ну зачем же ты мне помешал! Уходи скорее отсюда, дурень...
   А как его череп пронизала пуля, выпущенная из бесшумного пистолета с верхней площадки решетчатой лестницы, он не почувствовал. Он почти кинулся вновь к своей Еленочке-очаровашке, которая его сейчас так напугала, почти смог наконец обнять, побаюкать ее. Почти.
   В одном Бусыгин, полковник и муж, все-таки пригодился: не дал непроизвольно выплеснуться сокрушитель
   ной мощи. Сбил порыв, послужил невольным, но действенным препятствием в первый неконтролируемый миг. Чего еще от него желать? Краткая отсрочка.
   Глава 41
   ...НО САМОЕ СТРАННОЕ, САМОЕ УДИВИТЕЛЬНОЕ, ТАК ЭТО ТО, ЧТО ТВОЯ ВЫДУМКА ВДРУГ ОКАЗАЛАСЬ ИСТИННОЙ. ПРИДУМАВ, ТЫ УГАДАЛ.
   ЭТОГО ДАЖЕ Я НЕ МОГЛА ПРЕДВИДЕТЬ.
   ТЫ ПРАВ, ИХ ЖДУТ. НЕ КАЖДОГО ИЗ НИХ, КАК ДУМАЛ И ГОВОРИЛ ИМ ТЫ, А ЖДУТ ТОГО, КТО ИЗ НИХ, СОЕДИНИВШИХСЯ, ЯВИТСЯ МИРАМ.
   НЕ ЗНАЮ, ЧТО ЭТО БУДЕТ И КАК ОБОЗНАЧИТЬ ТО, ЧТО ИХ ЖДЕТ. Я НЕ СУМЕЮ НАЗВАТЬ, А ТЫ НЕ ПОЙМЕШЬ...
   Оторвавшись от огненных строк, он открыл глаза. Действительность тоже была наполнена пламенем. До горящего "восьмого" было шагов пятьдесят, но жар вовсю чувствовался и здесь.
   Внешние баки уже взорвались, огнем охвачены ближайшие кудрявые березы, рыжие языки расползались по траве. Трещало дерево, ярко-белым пылал корпус.
   "Ну да, сплав-то с магнием, - отрешенно подумал он. - Как это я тут очутился? Не иначе, снова Батя. В себя пришел в самый последний момент, а потом, уже на земле, вытащил, сюда отволок".
   Он осмотрелся. Павел ничком уткнулся в покрытые копотью руки. Поодаль, наперекос, носилки с Зиновием. Только сейчас Михаил разглядел, отчего тот не выпадает - тщедушное тело привязывали два тонких перекрещенных ремня.
   - Мишка, Мишка, на вот, испей, - прохрипели рядом. Приглядевшись, он с трудом узнал Гошу.
   Гоша был весь черный, с ног до головы, одежда висела палеными клочьями, и где не было черно, ярко краснела свежая кровь. Он протягивал бутылку, лежа на животе, приподнявшись. Увидев, что Михаил не берет, приложился сам, блаженно глотая прямо из горлышка.
   - Пашка, лось какой, еле я его допер, центнер, не меньше, - сказал, отдуваясь.
   - Так это ты нас?!
   - Ага. - Гоша довольно осклабился и вновь протянул бутылку. К удивлению, в ней оказалась простая вода. Она пахла тиной.
   - Как же ты, ведь ты живое... или смог?
   - Ни х... я не смог. На горбу, вот как. Я и не помню, как упали даже. Просто - огонь, дымина, а я тебя от этой дуры, - указал на "восьмой", в котором что-то оглушительно треснуло, - волоку. Последним вытащил, эти уже тут были. И как это я, сам не знаю. - Гоша, по-настоящему удивляясь, пожал плечами. Подниматься он отчего-то не спешил. - Водички в болоте сползал набрал... Погоди, я его вообще уберу отсюда. Сообразить только - куда...
   Облизываясь, уставился на дымящиеся развалины машины. В треск огня вплелся иной звук, по поляне пронеслась тень.
   - Стой, Гоша! Это что, они?
   - Третий круг делает.
   Пошевелился Павел. Еще не подняв затылка, проговорил в землю:
   - Наколол он нас насчет мины-то или как, Братка? Тень вернулась, остановилась.
   - Сядет. Как пить дать сядет! Интересно ему, понимаешь, живые мы, нет? Кончать с нами хочет.
   Вдоль столба дыма сверху опускался белый вертолет. Это был шанс.
   - Батя, работаем! Работаем, Батя!
   - Есть!..
   Очутившись у носилок, Павел оборвал, как нитки, оба ремня и выудил из-под Зиновия не что-нибудь, огромный пулемет. Михаил узнал "Дегтярева" с диском и раструбом пламегасителя. Даже растерялся.
   - Откуда ж такое старье?
   - У ребятишек ничего новее не сыскал. И то пришлось в морду дать. - Батя вздернул на себя массивный, под корпусом, затвор. Сошек у пулемета не было. Вновь улегся на живот, спрятал "Дегтярева" под себя. - Ох, жестко нашему поджигателю было-то!
   - О ком ты?
   - Зинкины штучки с загоревшимися дачами. Я сразу понял. Он и откинулся, едва заполыхали. Полный теперь у нас боекомплект, все друг про дружку знаем. Кроме девочки. С ней к нам небось станет вообще не подступись... Ты, Братка, как хочешь, а я бью сразу на поражение. Гошка, молодец, так и лягай, торчать, засранец, не вздумай.
   "Алуэтт" держался метрах в пяти над землей, медленно поворачиваясь. Их искали, но пока не в той стороне.
   - Машина должна на ходу остаться.
   - Не учи ученого...
   Три звонких выстрела, как дробь ударов над ухом в железную бочку - и от синеватого лобового фонаря полетели, брызнули мелкие куски. Вертолет словно споткнулся. Упал метра на три, завис над самой травой, улегшейся под винтом. Вихрь трепал кусты тальника.
   Еще два удара по бочке, еще осколки остекления. В той же точке, не выше, не ниже, не в сторону, а что уж там крупная "трехлинейного" патрона пуля разворотит дальше...
   "Алуэтт" шлепнулся на полозья-амортизаторы строго прямо. Белый хвост сперва качнуло назад, взвились клочья травы, но нос осел обратно, и стабилизирующий винт каким-то чудом не пострадал...
   ...Твердый ветер жег через пробоины в стекле, Павлу приходилось отворачиваться.
   - Твою душу, Братка, я ж просил что-нибудь попроще! Откуда ж мне знать, что здесь место пилота - по оси?! Сколько еще?
   То ли от задувающего потока, то ли от нетвердого управления импортную дареную машину временами кидало из стороны в сторону. Павел, сжимая непривычную рукоять, матерился сквозь зубы.
   Не приходящий в сознание Зиновий Самуэлевич и Гоша лежали в глубоких креслах сзади. Михаил никак не мог понять, что же в конце концов с Зиновием, а у Гоши оказались сломаны обе стопы.
   "Двойной с подвывихом, - вынес свое заключение Батя, осмотрев Гошины раздутые щиколотки. - Как ты нас на себе тягать-то смог?"
   "Да не знаю я, братцы. Так как-то..."
   "Неужели больно совсем не было?"
   "Было, - сказал Гоша и засмущался, - еще как было, братцы. Так ведь горело ж все, тут ведь хочешь - не хочешь, больно - не больно..."
   Гошино увечье обнаружилось, когда они уже вынули из кабины тело пилота, кроме которого с Андреем Львовичем в вертолете никого не было. Михаил взял за грудки Андрея Львовича, со стянутыми руками и ногами, уложенного Батей тут же, у подножки.
   "Где кейс?"
   "Зачем он вам? Без кода вы его все равно не откроете, не говоря уже о пользовании..."
   "Ничего. Как-нибудь. Российским способом. - Он передал чемоданчик Павлу. Вскрой, Бать".
   И когда замки под железными пальцами подались, крышка с внутренним экраном лопнула, достал фляжку.
   "Держи, Гоша. Егор Кузьмич. Боевые сто грамм. Имеешь право".
   ...Михаил не стал заглядывать за спинки кресел, куда был засунут связанный Андрей Львович. Коснулся шеи Зиновия, потрепал по плечу, улыбнулся Гоше.
   "Так куда же я их влеку все-таки? - подумал он. - К НЕЙ, к неминучей, или будет им какое-то продолжение, пусть где-то далеко, в непостижимых далях? А они, эти несчастные люди, останутся ли потом здесь, и каково им здесь будет? А..."
   Перегнулся через плечо Павла справа, где не так дуло.
   - Скоро уже, если только мы не ошиблись!
   Навигационная система оказалась разбита. Им пришлось ориентироваться, как выразился Павел, "судя по солнцу". Он был очень близок к истине. Еще он предложил, периодически снижаясь, спрашивать дорогу. Паша Геракл был Паша Геракл.
   Много чего оказалось разбито, но "Алуэтт" смог подняться и слушался во вполне допустимых пределах.
   "А во всем остальном будем надеяться на госпожу Фортуну и высшие предначертания, - мрачно подумал Михаил. - Странно, мы почти час в незаконном полете, а еще никого не послали на перехват. Странно. Странно, или... ничего странного".
   - Но мы не ошиблись. Батя! Жми, осталось уже немного!
   - Ты, это самое, так... чуешь?
   - Чую! В самую точку!
   - Эх, несет нас окаянная сила!..
   Михаил вовремя вспомнил, что "окаянной силой" вертолетчики и вообще все летные люди называют свои машины, если они взлетают-садятся не с помощью распластанных, как поется в старой песне, крыльев. "Например, помело", подумал он.
   - Впереди-то гроза! Тучища какая, а?!
   Глава 42
   Подобно капле густых чернил в родниковой воде исполинская туча росла, вспухала, закрывала собой прозрачную синеву. Ее движение было медленным, но неотвратимым, безобидные домашние курчавые облака в испуге разбегались прочь от нее, и тех, кто не успел, она поглощала своим клубящимся телом. Лучи солнца, натыкаясь, не могли пробить его, скользили по выпуклостям цвета спелых слив, терялись в беспросветной глубине ущелий и провалов.
   Туча растекалась, брюхо, плоское и твердое, как могильная плита, утюжило воздух, изгоняло его из-под себя, порождая короткие и страшные вихри, воронки ветра.
   Видевшие ее говорили потом разное. Кто-то находил в ней изломанные прочерки сухих молний, которые убивают без грома. Кто-то, наоборот, слышал в почти полной тьме грозный рокот и рев стихий. Но и те, и другие, и третьи, не увидевшие и не услышавшие ничего особенного, кроме обещания долгожданного дождя, сходились в том, что как только удивительно ровный неразмытый край добирался до них, с ним, гасившим солнце, являлись в их души беспричинные страх, беспокойство, тоска, отчаяние.
   Выли собаки, и метались кошки. Коровы ревели в хлевах, плакали в голос дети. Трещала и умолкала радиосвязь, гасло электричество, телефонные провода несли сумятицу. Люди ждали, задирая головы, когда же разгневавшееся небо прольется слезами, которые, как любые слезы, принесут ему и всем им облегчение. Но ожидания их были тщетны.
   Где-то там остался светлый солнечный день, где-то там осталось высокое чистое небо, здесь же лишь тяжелая туча давила, пригибала к земле, наполняя глаза тьмой, а сердца трепетом.
   Черные края ее, казалось, начали багроветь, а внутри зажглись неведомые огни, негреющие, призрачные и манящие отсветы погребальных процессий. Высокие хоры вознесли свое многоголосье, а может быть, это уже не выдерживали нервы у никогда прежде не наблюдавших такое людей.
   Будто впервые коснулось их всех это ледяное дыхание. Будто родившееся из ниоткуда черное облако не имеет ничего общего с дождями и грозами, которые знали, понимали и к каким привыкли они, от каких прятались или бесхитростно приплясывали под струями, радуясь влаге и урожаю, все поколения их предков и предков их предков.
   Так оно и было.
   Глава 43
   Девушку Нату застрелили в душевой. Нюта успела вскочить с кровати, спрятаться в шкаф. Ее выдала защемившаяся простыня. Стрелявший выпустил три пули, на разной высоте, раненая Нюта вывалилась, и он прикончил ее контрольным выстрелом в затылок. Перевернул обнаженное сметанно-белое тело, оглянулся на голые ноги смуглой Наты, торчащие через порог душевой, смятую постель, и по тонким губам пробежала усмешка.
   Артура второй убийца нашел в кабинете. Как ни быстро работали они, Артур смог уловить опасность еще до того, как они начали, но никуда не успел скрыться. Гибель Бусыгина отозвалась в обостренном мозгу "ясельника" парализующей вспышкой. Ноги отнялись, тело отказалось повиноваться. Словно предназначенное к забою животное, он ощутил рядом, совсем близко свою смерть; ждать она не заставила. Контрольный выстрел убийца произвел в лоб, но голова Артура дернулась в агонии, и ему попало в переносицу, сбив круглые очки с белого, как бумага, лица.
   Дольше всего повозились с Солдатом, хотя с него они трое, прибывшие с Бусыгиным, начали. Солдату второпях не сделали контрольку, а он оказался на редкость живуч. С восемью пулями в теле смог вслепую дотянуться до отброшенного огнемета и выпустить одну-единственную струю. Правда, получилось, что он выпустил ее на самого себя: его бросили рядом с крыльцом, и дуло огнемета почти упиралось в стену. Но крыльцо и часть стены загорелись.
   Двое увидели это из разных окон второго этажа. Почти одновременно выскочили в общий коридорчик-галерею.
   - Время?
   - Одиннадцать-одиннадцать.
   - Нормально.
   - Там у ворот, на КПП, вроде было четверо, одного оставят, а трое сюда прибегут.
   - Я их встречу, иди вниз. Что там у Гуся?
   - Как это мы с этим прокинулись... Вот силен, собака.
   - Ладно. Девке - укол, если понадобится, только не переусердствуйте.
   - Я Гуся придержу. Черт, ливня только не хватало.
   - Иди, нам недолго продержаться. А ливень - это хорошо, это как раз кстати...
   Глава 44
   - Время? - бросил подполковник, не поворачивая головы.
   - Одиннадцать-одиннадцать.
   Чернота уже закрыла почти весь видимый горизонт, край ее приходился как раз над серединой летного поля. Было что-то зловещее в том, как медленно передвигалась тьма по бетону площади и траве за ним. Четкая граница света и тени, как это изображают в рисованной мультипликации, сказках про добрых и злых волшебников. Сейчас налетят бесы, восстанут призраки, подхватят, унесут...
   Подполковник неприятно удивился нелепице, что полезла вдруг. У него хватает забот помимо. Особенно сейчас.
   - Как она прет...
   - Боишься промокнуть, майор?
   Последствия захвата и пропущенных сообщений о нем тоже проявились со всей возможной быстротой.
   Над Старохолмским аэродромом появился спортивный - как потом выяснилось "Як-18П", старенькая двухместная стрекоза. Ниоткуда кроме как с крохотного, с единственной грунтовой полосой, аэродромчика в Звиево он прилететь не мог.
   Готовясь к операции, на что ему был отпущен ровно час, подполковник выяснил, что именно там находится военный городок, где проживает основная часть летного и наземного состава офицеров и гражданских специалистов с семьями. Аэродромчик был бывший досаафовский, с незапамятных времен, почти заброшенный, откуда уж там взялся одинокий спортивный самолет, почему - там, а не на самом Старохолмском, где всегда можно было бы найти уголок для любой частной, даже "левой", что нынче не редкость, машины, - теперь не узнать. И почему он сюда явился, не узнать, как и то, кто и зачем, сорвавшись на стопроцентный риск, пилотировал "Як".
   Самолетик был сбит одной-единственной виртуозной очередью с "БМП", когда вздумал пролететь низко над самым полем. Детали - марку и что в кабине был всего один пилот - подполковнику доложили, как только подобрались к догорающим на земле останкам.
   "Кретин, - подумал подполковник, дернув плечом. - Сучонка какая-нибудь, медичка, не нашла ничего лучше, как до дома дозвониться, развизжаться. А он, значит, на коня - и сюда. Кретин". Подполковник перебросил тонкую папироску в другой угол рта.
   Кроме придурка на "Яке", захваченный аэродром принял еще одного гостя: возвратившийся из планового полета "МиГ" с сухими баками летчик посадил без наведения, визуально, предпочтя риск посадки в неизвестную ситуацию катапультированию и всем непременным вытекающим последствиям за угробленную не по своей воле машину.
   Впрочем, как почти сразу выяснилось, он имел задание передать ультиматум. Подполковник усмехнулся, слушая этого капитана, чуть моложе себя. Пока еще в штабе дивизии и округа не знали ничего, кроме самого факта, но грозились многим.
   - Сел хорошо, - сказал подполковник, выслушав, - молодец. Спасибо скажи, что позволили.
   - Спасибо, - серьезно сказал капитан. Он был весь мокрый от пота, шальные зрачки во весь глаз, свежерассеченная бровь - уже на земле постарались. - Вы ничего не ответите?
   - Без тебя разберемся. - Подполковник усмехнулся еще раз. - Дайте ему там глотнуть, зажевать, пусть в разум придет человек.
   "Смелый парень. Не всякий бы так отважился". Подполковника отвлек доклад от командира разведвзвода, высланного в охранение на три километра по главному шоссе. Командир слышит шум техники, предположительно колонна "БТРов", до двух рот, двадцати машин.
   Не успев отдать распоряжение, подполковник получил еще один доклад - от дежурных на РЛС. Замечена одинокая низколетящая цель, удаление двенадцать километров, движется по направлению к аэродрому, но пытается обойти стороной. Размеры цели минимальные, на пределе захвата, поэтому взяли только сейчас. По всей видимости, вертолет. Через пять минут войдет в зону поражения.
   Подполковник досадливо отмахнулся. Еще один самоубийца, несет их. Иногда все остальные люди, кроме него и его натренированных до состояния наточенной стали солдат, представлялись подполковнику огромным тупым мягкотелым стадом, в котором внимания стоили лишь такие же, как у него, тренированные, отточенные солдаты противника. Противником же в любой момент мог стать, кто угодно. Сегодня друг, завтра враг. Не размышляй, выполняй приказ. Вот и все.
   Он имеет приказ - захватить Старохолмский аэродром, обеспечить уход отдельной группы на задание, удерживать позицию до их возвращения, обеспечить отправление доставленного объекта, далее по обстановке. Он этот приказ выполнит.
   Туча доползла, накрыла аэродромное здание с башней, в помещениях сразу сделалось очень темно. Зажгли освещение, но подполковник этого почти не заметил.
   Но почему он не помнит, при каких обстоятельствах ему отдавался этот приказ? Лично командир бригады, как всегда бывало в подобных случаях? Приказ чрезвычайный. Что это? Опять попытка переворота? Еще одна война? Провокация?
   А зачем понадобилось оставлять телефонную связь? Захватываемый объект отрезается от коммуникаций прежде всего. Что заставило его поступить так, ведь никаких специальных указаний на этот счет ему дано не было, это точно. Он допустил такую непростительную оплошность? И отчего все сильнее и сильнее мутится в голове?..
   И вдруг исчезли сомнения, пропали тревоги, все ненужные вопросы разом улетучились.
   Он поступает правильно. Он солдат. Он будет выполнять свою задачу. Он сделал все именно так, как следовало. Бой - пусть, чем жарче получится заварушка, тем лучше...
   ...Человек на высоком троне в обширном полутемном помещении утирал обильный пот с бугристого лба. Сияние двойного "бублика" переливалось над белыми линиями, которые образовывали неровный пятиугольник.
   Шумно выдохнув, как принимая непосильный груз, человек опять сконцентрировался. Он слал импульсы своей воли еще и еще, но по назначению дошел только единственный, самый первый, а остальные начали вдруг словно проваливаться в разверзшуюся ненасытную бездну.
   Человек перестал что-либо понимать, кроме одного: в его планы властно вмешались. Задуманное не удастся. Ему уже не выиграть поединка.
   Никакие хитросплетения, интриги, покушения, операции, "заварушки", придуманные и исполненные людьми, не уберегут от того, чье имя нельзя произносить вслух. Он придет, и предначертанное будет совершаться. И рано или поздно - скорее рано, чем поздно - спрос будет и с них, с прикоснувшихся и пользующихся. А значит, и с него, который сейчас опоздал.
   Дрожащей рукой человек уничтожил "бублик". Его силы, запас энергии, кончились. Пусть каждый спасается, как может. Он больше ни за что не отвечает.
   Человек, как это свойственно людям вообще, заблуждался: он и раньше ни за что не отвечал.
   Отвечал другой.
   ... - Время? - спросил подполковник рубленым голосом.
   - Одиннадцать-одиннадцать, - был ответ. Он показался подполковнику произнесенным неуверенно.
   - Год назад было! Часы проверь!
   Сердце подполковника билось ровно и мощно. Бой так бой! Чем жарче, тем лучше! Каждый появившийся здесь должен быть уничтожен.
   Заключительный принятый импульс был очень силен.
   - Все... на всех часах одиннадцать часов одиннадцать минут. У всех.
   Подполковник взглянул на свои. То же самое.
   - Что за чертовня...
   Брюхо тучи спустилось еще ниже, обволакивая всю землю и живущих на ней. Темнота приобрела густоту, в ней, как в сиропе, застыли дома и деревья, и каждый листик и травинка вдруг начали наливаться пока слабым, неразличимым, но постепенно набирающим яркость мерцающим светом, которому нет и не будет названия ни на одном из человеческих языков.
   Глава 45
   Она проснулась.
   Тот, кто жил в ней, пробудился. Пусть он еще не весь был здесь, ему еще предстояло вобрать недостающие части самого себя, но он впервые смог взглянуть на этот Мир, принявший его, хотя и чужими глазами.
   Неприятный, отталкивающий Мир. Пройдет совсем немного времени, и он получит возможность покинуть его. Это должно случиться. Слишком уж тяжело ему находиться здесь, и если у него все-таки не окажется такой возможности, он примется за его уничтожение.
   Где же тот, кто призван помочь? Кто должен собрать их, не дать затеряться, сломиться под натиском чужого, погибнуть? Где тот, кто должен успеть?
   Опасность. Со всех сторон грозят опасности в этом Мире. Но с некоторыми из них он вполне способен справиться.
   Вот так, например.
   ...Елена Евгеньевна перешагнула труп Гуся. Инъектор с новой порцией наркотика вывалился из вздутых задымившихся пальцев. Гусь был превращен в горячий бифштекс с розовой корочкой в тысячу раз быстрее, чем то же самое, но гораздо грубей производится одними людьми над другими с помощью электрического стула.
   А вот оглянуться на лежащего ничком мертвого мужа она не смогла себя заставить.
   Второй налетел на нее за поворотом коридора. Елена Евгеньевна получила удар тыльной стороной ладони по глазам. На несколько секунд ослепла и задохнулась, а когда пришла в себя, нашла и это тело рядом, в том же, что и Гусь, виде. Ковбойка была в крови из перебитого носа, но боли она не чувствовала.
   Удар. Грохот. Страшный звон обрушившегося витража. Выстрелы. Рев двигателя. Четвертая "БМП" с отдельной группой, посланная на захват объекта "Антарес", пробила витражную стену и въехала прямо в нижний холл. Бронированный зверь ворочался под горой обломков, окутанный сизым смрадом собственного дыхания.
   Елена Евгеньевна сжалась за косо вставшей балкой. Сквозь дым мелькали фигуры десантников. Группа имела приказ во что бы то ни стало забрать эту женщину живой - или мертвой, безразлично.
   "Мишенька... Так вот как это будет со мной. Господи, ужасно как!"
   ...Но нет, он еще не может совершенно освободиться. Еще зависит от той, которая несет главную часть его сущности, еще вынужден сохранять и беречь ее, свою носительницу, временное пристанище, пока все они не соединятся, чтобы уйти.
   И он сделает это, он сохранит ее.
   Пока.
   Глава 46
   ...ЗАТО Я ПОКАЖУ ТЕБЕ, ЧТО БЫЛО БЫ, СОЕДИНИСЬ ОНИ ЗДЕСЬ САМИ СОБОЙ, БЕЗ ТВОЕГО УЧАСТИЯ, ТВОЕГО СТОРОЖАЩЕГО ЭТОТ МИР ДОГЛЯДА. ТЫ ТЕРПЕЛИВО СЛУШАЛ, ТЕПЕРЬ - СМОТРИ.
   вспышка - цветы - дорога - зеленый газон - вспышка
   - Вот они! Вот они, Батя! Прячься за домом, а то снимут!
   Страшно оскалившись, Павел рванул ручку на себя,
   белый вертолет почти встал на хвост, одновременно резко падая за дымовой завесой от пылающей части дома.
   Зарево пожара мигало, как ночью, бросая широкие отсветы на окружающий лес и близкую - руку протяни - изнанку застывшей над ним тучи. Случайно шаря, Батя включил лобовую фару, тупой луч уперся в навалившуюся с неба крышку цвета черного свинца, какого не бывает в природе.
   "Вот и сосны черные вокруг..."
   Навстречу пролетели очереди, в беззащитное брюхо несколько раз ударило, дробно простучало. Михаил обреченно ждал выстрела из гранатомета, но то ли там не успели, то ли промахнулись. Укороченные сверху, плохо различимые в неверном свете, по сторонам кинулись несколько фигурок, и не успевший затормозить "Алуэтт" унесло за высокую острую крышу.
   - Сажай!
   Батя сражался с управлением, а он выдернул из-под ног пулемет и пытался откатить дверь, которую заело на полпути. Чуть не проломив насквозь, рассвирепевший Павел совсем сшиб дверь с роликов, она ухнула вниз. Они были метрах в десяти, потоком от винта расчесывало цветники.
   - Не знаю, чего ему еще надо!
   "Алуэтт" упорно противился соприкосновению с землей. Шарахнувшись от внезапно выросшей совсем близко стены деревьев, они вновь очутились со стороны разнесенного вдребезги фасада. В нем будто копошилось гигантское погребенное насекомое. Кто-то еще суматошно пробежал внизу, на фоне огня длинно прыгнула тень.