В учебниках по истории можно найти сведения о последовательном развитии событий в связи с делом Дрейфуса, об основании «L’Action frangaise»( «L'Action fran^ane» («Французское действие») – монархическая националистическая политическая организация, в середине XX века занявшая профашистские позиции. (Прим. ред.)) и об отделении церквей от государства: в результате известный вековой раскол Франции лишь усугубился и продолжился вплоть до наших дней. До сих пор не уделялось достаточного внимания его штисемитским последствиям в международном аспекте.
   Зарубежные протесты быстро угасли, а план бойкота Всемирной выставки 1900 года полностью провалился. Но именно в лихорадочной обстановке 1897-1899 годов в Париже были подготовлены те самые «Протоколы сионских мудрецов», которые имеют успех каждый раз, когда где-то в мире начинаются беспорядки и волнения, например, в Европе 1918-1921 годов перед лицом коммунистической опасности или на беспокойном Ближнем Востоке на фоне израильско-арабских войн. Этот текст был заказан высокопоставленным полицейским царской России генералом Рач-ковскиМ) стремившимся угодить Николаю II, гениальному фальсификатору, чье имя остается неизвестным. Без сомнения, заглавие было заимствовано у первого сионистского конгресса. Но речь идет не только о заглавии. Прежде всего необходимо иметь в виду, что инициатива Теодора Герцля стала своеобразной сенсацией той эпохи в европейском масштабе: корреспондент «Journal de Paris» взял у него интервью, а Дрюмон посвятил ему хвалебную статью. Напротив, некоторые круги, близкие к римскому папе, сочли все подозрения обоснованными, и 8 февраля 1898 года официозная «Civiltd Cattolica» писала:
   «…осуждение Дрейфуса стшю для Израиля ужасным ударом; оно заклеймило всех космополитических евреев по всему миру, но особенно в той из их колоний, которая управляет Францией. Они поклялись стереть это клеймо. Но каким образом? С их обычным хитроумием они решили ссылаться на судебную ошибку. Заговор был составлен в Базеле на сионистском конгрессе, который формально собрался для обсуждения вопроса об освобождении Иерусалима. Протестанты объединились с евреями для образования синдиката. Деньги поступают преимущественно из Германии…»
   Вспомним, что собственно дело Дрейфуса началось в ноябре 1897 года; видно, как совпадают эти даты. Во Франции аналогичное объяснение было предложено Жозефом Гумбером, директором «La France chretienne». В России первый издатель «Протоколов» в 1903 году делал упор на опасности сионизма, «который имеет задачу объединить евреев всего мира в единую организацию, более замкнутую и более опасную, чем иезуиты».
   Тысячелетние страхи, которые использовал неизвестный фальсификатор, воскресли при известиях о международном конгрессе евреев. Если уже более полувека патологические и кровопролитные формы антисемитизма ссылались в поисках подтверждений на это, на первый взгляд противоречивое, сочинение, предпочитая его любым другим, то причина заключается в том, что его содержание особенно удачно отвечает совершенно различным чаяниям. Анализ этого специфического сходства содержится в полном четырехтомном издании настоящего труда (Leon Poliakov. «L'Europe suicidaire», Calmann-Levy, 1977, pp. 75-78.); возможно, короче всего это объясняется как еще один вариант «Credo quia absurdum» («Верю, потому что нелепо»).
   Антисемитская деятельность во Франции отнюдь не прекратилась летом 1898 года одновременно с возбуждением по поводу дела Дрейфуса, как это часто думают. В этом плане 1898 год можно даже рассматривать не только как пункт прибытия, но и как пункт отправления. Разумеется, дело Дрейфуса привело к появлению нового поколения христианских свидетелей, писателей и мыслителей, чье творчество отныне определялось актом справедливости по отношению к евреям; прежде всего следует упомянуть Шарля Пеги, пророка, первым в Европе защищавшего, часто вопреки самим французским евреям, «право Израиля на отличие» (как это сформулировали бы в наши дни).
   Но в том же самом 1898 году возникли многочисленные новые антисемитские организации, такие как «Лмга французской родины», во главе с поэтом Франсуа Коппе, «Национальная и антисемитская молодежь» во главе с Дрюмоном и особенно «Французское действие» {«VAction franqaise»} Шарля Морраса и Леона Доде. Если первый из них стал наиболее влиятельным теоретиком «интегрального» национализма, для которого антисемитизм служил пробным камнем вплоть до нацистского вторжения, то второй был популярным полемистом «чувственного, обонятельного» стиля, не щадившим ни своего друга Марселя Швоба с «его чрезмерным этническим безобразием, одутловатого, с толстыми губами, похожими на ветчину», ни евреев, обвиненных в России в ритуальном убийстве, «животных с человеческим лицом, постоянно колеблющихся между золотом и отбросами»; он видел руку Израиля даже в стихийных бедствиях, например, в парижском наводнении 1910 года. В этом последнем случае его аргументация ясно показывает, чем современный антисемитизм отличался от антисемитизма средневекового. Для фанатика эпохи средних веков было совершенно очевидно, что, например, евреи распространяли чуму; для его современного аналога еврейская лесоторговля вела к исчезновению лесов, что вызывало наводнения: таким образом, в первом случае еврей был вредоносным сознательно, из-за своих убеждений, во втором – он мог быть им безотчетно, по своей природе, что не было особенным прогрессом с рационалистической точки зрения.
   При этом средневековые предрассудки также продолжали существовать, и само собой разумеется, что Леон Доде отнюдь не был единственным во Франции рупором царской администрации: в 1913-1914 годах, после дела Бейлиса, о котором речь пойдет ниже, появилось много новых книг, посвященных кровавым еврейским преступлениям, a «La Ctvix» высмеивала католических богословов, имевших смелость разоблачать эту абсурдную выдумку. Основанный в 1912 году Эрнестом Жуэном «Международный журнал тайных обществ», перед тем как сосредоточиться на «Протоколах» публиковал переводы русских экспертов по ритуальным убийствам. Но прежде чем вернуться к профессиональным или полупрофессиональным специалистам по антисемитизму, мы упомянем некоторых авторов начала нашего столетия, у которых антисемитские взгляды могут показаться неожиданными.
   Во-первых, это будет публицист Гюстав Тери, известный прежде всего благодаря своей газете «L'Oeuvre», респектабельному левому изданию периода между двумя войнами, чьим девизом было «Дураки не читают «L 'Oeuvre». Однако это был модифицированный вариант – оригинал, относящийся к 1911 году, гласил «Ни один еврей не подписался на «L'Oeuvre». Блестящий студент педагогического института Тери отличался таким образом на протяжении всей своей жизни: до 1914-1918 годов открыто, позже, как мы это увидим, тайно. Его талант лучше всего проявлялся в области девизов и заглавии, некоторые из которых получили достаточную известность: «Еврей – это враг», «Еврейская опасность», «Еврейское вторжение, организованное властями государства», а также «Еврей повсюду» – заголовок, который мог послужить мод елью для антисемитского еженедельника 1934-1944 годов «Я повсюду».
   Еще более заслуживающим внимания является пример Жоржа Клемансо. Со времени дела Дрейфуса, когда он опубликовал « обвиняю» Золя и был одним из главных стратегов лагеря дрейфусаров и вплоть до его последних славных дней, когда его правой рукой был Жорж Мандель, а доверенным лицом Жорж Вормсер, немногие знаменитые французы казались столь хорошо расположенными к Израилю. Но именно поэтому личные взгляды и чувства этого республиканца без страха и упрека, этого убежденного антиклерикала могут многое прояснить нам в климате той эпохи.
   Клемансо по-разному проявлял себя в этом плане. Первый раз это произошло в 1898 году, когда он выступил в качестве эссеиста и опубликовал книгу «У подножия Синая», сборник новелл о галицийских евреях, с которыми он имел возможность общаться во время своих поездок на лечение в Карлсбад. Разумеется, там не обошлось без штампов: «После гусей и уток здесь преобладают грязные евреи (…) с крючковатыми носами, когтистыми лапами, вцепляющимися в странные вещи и выпускающими их только за звонкую монету». Но затем его достаточно сильно захватывает восхищение «этим энергичным народом, распространившимся по всей земле, всегда сражающимся, всегда живым, (…) обладающим самым драгоценным сокровищем, даром хотеть и добиваться». Но как евреи использовали этот капитал? По мнению Клемансо, с его помощью они хотели стать владыками мира: «Презираемые, ненавидимые, преследуемые за то, что навязали нам богов своей крови, [семиты] захотели снова овладеть собой и полностью реализовать себя через господство над миром».
   В данном случае семит является синонимом еврея. К тому же семитизм или иудаизм означают у Клемансо, как и у Карла Маркса и многих других, вообще власть денег: «Семитизм, многочисленные примеры которого мы видим сейчас у потомков Сима и Яфета…» В другом месте он ссылается на свой «арийский идеализм» и сокрушается по поводу расцвета «терпеливой расы». Но в свойственной ему манере он заключает свое рассуждение словами надежды: «Достаточно исправить христиан, еще являющихся хозяевами мира, и тогда не будет необходимости уничтожить евреев, чтобы отобрать у них трон богатства, к которому со страстью стремились люди всех времен и всех стран». На этой умиротворяющей ноте заканчивается книга «Уподножия Синая».
   Итак, подобно Вагнеру и Достоевскому, но совсем в ином плане Клемансо допускал близость «еврейского господства»! Двадцать лет спустя, осенью 1917 года он совсем иначе говорил о могуществе, приписываемом им сыновьям Израиля, поскольку он обвинял немецких евреев, что они одни были зачинщиками русской революции и поражения России. Без сомнения, здесь имела место дезинформация Второго бюро или другого подобного ведомства, о чем речь еще пойдет ниже.
   Какие же выводы можно извлечь из всего этого? Один из них весьма банален, а именно, когда великий человек разрабатывает великую тему (Клемансо также говорил о «великой трагической расе»), ему свойственно впадать в противоречия более, чем кому-либо другому. Другой вывод состоит в том, что в прошлом антисемитизм и сионизм отнюдь не были несовместимыми:, о чем свидетельствуют также высказывания и сочинения Мартина Лютера, Фихте, Стюарта Чемберлена или Дрюмона, если ограничиться именами некоторых наиболее влиятельных антисемитов. По некотором размышлении это положение можно распространить и на Клемансо, который не дал своему сборнику новелл название «У подножия Карпат», как следовало бы из географических соображений. Итак, в глазах европейцев прошлого, и, что удивительно, в глазах антисемитов Палестина была естественной страной евреев. Это сближение не оспаривалось отдельными противниками евреев с хорошо всем известным пылом до тех пор, пока они туда не вернулись. Верно, что, с точки зрения европейцев XIX века, Палестина была лишь бесплодным клочком турецкой империи. Но мы не станем распространяться на эту тему дальше.
 
   20 марта 1911 года обескровленный труп тринадцатилетнего мальчика Андрея Юшинского был обнаружен в киевском предместье. Немедленно антисемитская пресса подняла шум о ритуальном убийстве, и одновременно в Петербурге и Киеве Союз русского народа стал прилагать усилия для направления расследования именно в эту сторону, тогда как в Думе его представитель Замысловский 18 августа направил запрос правительству по поводу длительности этого расследования. В течение первых недель не удавалось найти виновного еврея по причине профессиональной добросовестности судебного ведомства и криминальной полиции Киева. Потребовалось отстранить или заменить следователя и двух или трех полицейских, на что министр юстиции Щегловитов охотно согласился. После этого удалось представить еврея-убийцу в лице Менделя Бейлиса, мастера кирпичной фабрики, вблизи которой был обнаружен труп. Можно сравнить этого статиста с Дрейфусом в том смысле, что он столь же плохо понимал ставки в этой игре, как и знаменитый капитан, к тому же этот мнимый жрец, совершивший жертвоприношение, даже не был иудеем, соблюдающим обряды. Но постепенно дело оборачивалось все хуже.
   Либеральная пресса перестала проявлять равнодушие к этому вопросу. Редактор газеты "Киевская мысль" предпринял самостоятельное расследование за свой собственный счет и вышел на след настоящих убийц – банды воров, которые зарезали ребенка, потому что боялись свидетеля, и специально осуществили его таким способом, чтобы вину можно было свалить на евреев.
   Совершенно другая проблема возникла в плане международных отношений. Директор департамента полиции Белецкий жаловался, что "иностранная пресса травит русское правительство совершенно неслыханным, диким образом". В декабре 1911 года Соединенные Штаты расторгли российско-американское торговое соглашение.
   Стараясь понравиться своему правительству, русский посол комментировал это следующим образом: "Этот инцидент доказывает прежде всего, что американцы еще находятся на весьма примитивной стадии социального развития!" (Аналогичным образом нацистский посол в Софии тридцать лет спустя станет обвинять болгар, вставших на защиту евреев, "в том, что им совершенно недоступна немецкая идеология".)
   Но в России ситуация также не оправдывала надежд, даже в монархическом лагере. В самом деле, влиятельный монархический идеолог Шульгин разоблачал в своей газете сфальсифицированный процесс, критиковал правительство и заявлял если не о невиновности евреев вообще, то по крайней мере о невиновности Бейлиса:
 
   "Нельзя не испытывать чувства стыда за прокурора Киева и за все русское правосудие, которое рискнуло предстать перед всем миром со стать ничтожными доказательствами. (…) Мы не устанем повторять, что это беззаконие не принесет желаемых результатов. (…) Рассуждая так, как это делаете вы, не перестающие изобличать ритуальные убийства, вы тем самым готовитесь совершить человеческое жертвоприношение"*.
 
   Еще более серьезное значение, чем эта впечатляющая критика, имела позиция, занятая православной церковью, которая (без сомнения, по распоряжению князя Оболенского, обер-прокурора Священного Синода) отказалась участвовать в этом юридическом фарсе. Ни один русский священник и ни один квалифицированный богослов не согласились выступить в качестве свидетелей обвинения, тогда как два крупных богослова, профессора Коковцев и Троицкий разрешили защите использовать их высказывания. "Знамя" бушевало: "Почему молчит наше духовенство? Почему оно не реагирует на зверское убийство жидами маленького Андрея? Как оно может обойти это молчанием? Но оно молчит. Вот как сильно господство жидов над прессой…"
 
   В подобной ситуации весной 1912 года постановщиков этого дела охватила паника, и министр внутренних дел Макаров предложил отказаться от обвинения. Щегловитов предпочел выгадать время и приказал подготовить новый обвинительный акт. В том, что касалось богословской экспертизы, пришлось прибегнуть к католическому священнику, автору брошюры о ритуальных убийствах, которого Белецкий, не поскупившись на расходы, доставил из Средней Азии, из его прихода в Ташкенте. Кроме того двадцать три агента были направлены на предварительное изучение состава присяжных; все представители интеллигенции были тщательно отсеяны, а окончательный состав жюри присяжных включал лишь крестьян и мелких служащих с самой благонамеренной репутацией.
   Судебный процесс открылся 25 сентября 1913 года. Два секретных агента, переодетые в жандармов, были поставлены Белецким для несения охраны в зале, предназначенном для присяжных, чтобы информировать власти об их позициях и соответственным образом направлять обвинение. Один из этих агентов, молодой юрист Любимов, вначале был настроен весьма пессимистически:
   "…речь не вдет о суде над неким безвестным евреем, но о генеральном сражении между мировым еврейством и русским правительством. Теперь стало очевидно, как это всемогущее еврейство умеет организовать свои силы, и до какой степени русские власти плохо подготовлены для борьбы с евреями. Весь свет права, литературы, медицины, науки находится на стороне евреев"*.
   Однако обвинение располагало иными светилами. Католический эксперт ксендз Пранайтис, фантастический персонаж, которого Щегловитов раскопал в Средней Азии, оказался на высоте поставленной перед ним задачи. Любимов дал ему следующую характеристику:
   "Литовец по происхождению и поляк по воспитанию, выросший в черте оседлости и знающий евреев, в том, что касается своей души и ума, он является более русским, чем Красовский, профессора Павлов и Бехтерев [основные свидетели защиты] и все остальные русские прислужники евреев…"*
 
   Поистине, для последних слуг режима антисемитизм становился основным признаком настоящего русского!
   Ксендз Пранайтис начал свое выступление с того, что представил собственный вариант средневековых легенд о наказании евреев:
   "Еврейский народ был проклят Моисеем, сказавшим: Господь поразит вас всеми язвами египетскими. Очевидно, что это проклятие исполнилось, поскольку у всех европейских евреев экзема на ягодицах, у всех азиатских евреев лишай на голове, у всех африканских евреев фурункулы на ногах, а американские евреи страдают заболеванием глаз, которое превращает их в идиотов. Извращенные раввины нашли средство от этих болезней: они мажут больные места христианской кровью. Когда евреи убивают христианина, они преследуют тройную цель. Во-первых, они удовлетворяют свою ненависть к христианам и думают, что их преступление – это жертва, угодная Богу. Во-вторых, это позволяет им заняться магией. В-третьих, поскольку раввины отнюдь не уверены в том, что сын Марии не является Мессией, они думают, что, окропляя себя христианской кровью, они смогут спастись…"*
   Ксендз Пранайтис рассуждал таким образом одиннадцать часов подряд и дошел до утверждения, что Библия предписывала евреям приносить в жертву Иегове необрезанных, а значит, и христиан: "Еврейское учение сближает понятия козла отпущения и христианского народа, который должен быть принесен в жертву". Ватикан не выразил ему порицания (русский посол в Риме отличился тем, что саботировал посылку точных копий тех булл, в которых римские папы в прошлом осуждали легенду о ритуальном убийстве). По словам корреспондента " The Times", Пранайтис был "одним из самых колоритных персонажей на процессе – тощий священник с огромными бровями", Любимов был удовлетворен: "Этот священник умеет говорить и знает, как убеждать крестьян". Специально прибывший из Петербурга заместитель прокурора Виппер был не столь доволен: "Он говорит слишком быстро и не очень ясно". Постулаты современного антисемитизма, которые излагал сам Виппер по поводу евреев, были слишком сложны для понимания простых людей:
   "Положение евреев в России является тяжелым, никто не будет это отрицать, однако я скажу открыто, даже если меня осудят – конечно, не на этом суде, но в нашем обществе, – что я чувствую себя в зависимости от власти евреев, власти еврейской мысли, власти еврейской прессы. Ведь русская пресса является русской лишь по форме: в действительности почти все наши издания находятся в руках евреев, (…) Юридически евреи живут при чрезвычайных законах, но на самом деле они хозяева в нашем мире, и в этом смысле библейские обещания выполняются на наших глазах; их положение тяжело, но в то же время мы находимся под их игом…"
   Итак, все, кто с нами не согласен, находится под еврейским влиянием.
   Секретный агент Любимов утверждал, что худшим для евреев исходом было бы признание ритуального характера убийства и оправдание Бейлиса, поскольку, с одной стороны, в этом случае дело не может быть подано на апелляцию, а с другой – кровавая легенда получит некоторое юридическое, а в каком-то смысле и официальное подтверждение. Идея была поддержана, и председательствующий на суде Болдырев постарался загладить слабости обвинения с помощью изобретательной формулы, которая позволяла победить по всем статьям.
   Итак, он задал присяжным два вопроса: был ли маленький Андрей убит на кирпичной фабрике, принадлежащей евреям, "таким способом, который вызвал ужасные страдания и привел к полному истечению крови, ставшему причиной смерти"; виновен ли Бейлис в том, что в сговоре с неизвестными лицами и "по мотивам религиозного фанатизма" он совершил это убийство? Вопросы были сформулированы таким образом, что присяжные, ответившие отрицательно на второй вопрос, в своей простоте могли ответить только утвердительно на первый вопрос, в котором отсутствовали прямые ссылки на ритуальный характер убийства. Но как и следовало ожидать, телеграфные агентства и часть прессы не стали проявлять излишнего внимания к этому. "Да" присяжных и упоминание о еврейской фабрике могло пониматься как поддержка присяжными антисемитской позиции.
   В результате оба лагеря праздновали победу. На первый взгляд казалось, что обвинение восторжествовало, как уверяли "La Croix" в Париже и "Reichspost" в Вене; более тонкий подход проявил редактор лондонской "Daily News" в своем ироническом комментарии:
   "Киевский процесс подрывает тот интерес, который я испытывал к космополитическому, финансовому и политическому могуществу евреев. Чего смогла добиться эта международная сила? Приговора, подтверждающего старую легенду о кровавых жертвоприношениях".
   В России царь, подаривший судье Болдыреву золотые часы, заявил о своем удовлетворении во всех смыслах: "Очевидно, что произошло ритуальное убийство, но я счастлив, что Бейлис оправдан, потому что он невиновен". Щегловитов и другие деятели поздравили по телеграфу "героев киевского процесса" как "независимых и неподкупных русских людей". Популярный мистический писатель Василий Розанов вскоре после суда опубликовал брошюру со странным названием "Обонятельная и осязательная связь евреев с кровью". В ней он обращал внимание на библейский стих, на который не обращали внимания его предшественники и который в его интерпретации предписывал евреям ритуальные убийства, а именно строки из книги "Левит" о козле отпущения (10, 16-18): "Разве не удивительно, что никто не упоминает об этом месте… Все ясно, слишком ясно. Неужели все так слепы, что не видят этого? Для меня малыш Андрей – это христианский мученик. Пусть наши дети молятся за него как за замученного праведника…" В самом деле, было предложено воздвигнуть часовню неподалеку от знаменитой кирпичной фабрики; похоже, что проект был отклонен благодаря ходатайству Распутина перед царем.
   Но в целом оправдание Бейлиса имело гораздо большее значение, чем кажущееся осуждение евреев. Совершенно очевидно, что суд воплощается в человеке, чья судьба становится его символом. Именно таким образом в целом воспринимался в России результат суда; на улицах были демонстрации радости; таким же образом восприняли приговор в литературе и прессе большинство авторов. Фактом является и то, что за исключением двух невразумительных нацистских попыток дела о ритуальных убийствах после 1913 года больше не входят в арсенал западного антисемитизма.
 

Вторая часть
 
ВЗРЫВ. 1914-1933
 
I. ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА
 
Германские страны

 
   В августе Европа вступила на путь скольжения по наклонной плоскости в обстановке воинственного энтузиазма, свободными от которого смогли остаться лишь немногие современники. Об этом свидетельствует обширная литература – от Пеги до Солженицына или от Мартена дю Гара до Киплинга. Для немцев речь шла о борьбе «за право господства и за участие в управлении планетой», как об этом писал в ту эпоху Томас Манн. Еврей Якоб Вассерманн проявлял больше сдержанности, отмечая в своем дневнике; «Я предвижу большую победу Германии и германизма; Германия становится мировой державой, да хранит нас Бог от чрезмерной гордости!» А несколько позже он записал: «Нет сомнений, что высший дух реет над Германией». В Вене Роберт Музилъ восклицал: «Как прекрасна и благородна война!» И даже сам отец психоанализа позволил увлечь себя этим потоком этнических страстей, заявив о своем стремлении «отдать все свое либидо Австро-Венгрии»; к этому он добавил, что всем сердцем будет с Германией при условии, что Англия присоединится к противной стороне.
   В среднем восторги евреев в германских странах оказались более сдержанными, чем у остальных их соплеменников, но они проявлялись в международном масштабе, поскольку как в Соединенных Штатах, так и в царской империи значительная часть, вероятно, большинство их единоверцев занимали в то время прогерманские позиции. Философ Герман Коген вообще просто включал евреев в германский мир на основании присущей им германофонии, «поскольку все основные потенции ума и мышления формируются языком, несмотря на любые его искажения»; этим определялся общий долг всех евреев «с благоговейным почтением относиться к Германии как к своей духовной родине». Другой автор. Карл Гилмар-Берлин, заверял, что Германия располагает дополнительным корпусом сторонников, насчитывающим десять миллионов человек, и описывал, как психолог-еврей Гуго Мюнстерберг, ставший в Соединенных Штатах из любви к своей бывшей родине «вождем немцев», героически посвятил себя выполнению этого долга. Не приходится сомневаться, что ненависть к царскому режиму была гораздо более сильным стимулятором: так, кумир еврейских масс Нью-Йорка еврейский поэт Морис Розенфельд сочинил антирусский гимн, заканчивающийся возгласами: «Ура Германии! Да здравствует кайзер!»