Страница:
Чтобы лучше оценить непосредственные результаты публикации в «The Times», обратим внимание на весьма серьезный еженедельник «The Spectator». Этот орган посвятил «Протоколам» значительную часть своего номера от 15 мая и пришел к следующим выводам:
Во-первых, автором текста без сомнения должен был быть еврей, но речь здесь идет лишь о «мечтах безумного заговорщика, который разработал план кампании по уничтожению христианства (…) То, что такие планы могли тайно вынашиваться другими полусумасшедшими еврейскими мудрецами, отнюдь не является невозможным». Безудержные политические спекуляции были среди них самой обычной вещью: «В этом у евреев проявляются их восточные черты». Но само безумие проекта неизвестного еврея могло привести к его осуществлению; поэтому его британские единоверцы в целях умиротворения ситуации были приглашены участвовать в расследовании, которого требовала «The Times», и даже сами настаивали на нем, «чтобы показать, что они не собирались подавлять христианство и устанавливать мировое еврейское господство».
Таким образом, бомба «The Times» дала возможность сбоим коллегам выразить до сих пор скрываемые чувства, или, говоря словами Беллока, «высказать то, что есть на сердце». В заключение оповещалось о существовании другой еврейской опасности, на этот раз как нельзя более реальной и конкретной, к которой еще обещали вернуться. Так началась кампания, которая в отличие от предъщуших была направлена преимущественно против британских евреев, тем не менее не щадя и всех остальных. Вот несколько примеров: «Вопрос о том, существуют ли на континенте или даже здесь тайные ультрареволюционные общества, организованные и контролируемые евреями, продолжает возбуждать большой интерес, или, скорее, беспокойство» (5 июня). «Мы убеждены, что в современных обстоятельствах присутствие обычного, нормального еврея в кабинете министров противоречит принципам правильного правления… У нас их гораздо больше, чем мы заслуживаем, и все они худшего типа» (17 июля). «Мы должны публично разоблачить этих заговорщиков, сорвать с них их отвратительные маски и показать миру, до какой степени эта чума общества вызывает смех, оставаясь в то же время вредной и опасной» (16 октября).
В эти месяцы антисемитизм поистине стал в Англии, по крайней мере в ее высших классах, своего рода политической и интеллектуальной модой, без сомнения обеспечивающей многим своим сторонникам приятные ощущения. Существует замечательное литературное свидетельство об этой моде: в начале 1922 года Джон Гол-суорси выпустил пьесу «Родственные связи» («Loyalties»), посвященную борьбе и разочарованиям богатого и гордого еврея, бойкотируемого высшим обществом. Именно в этой атмосфере Илер Беллок. работая над своей книгой о евреях, мог предсказать неизбежную катастрофу, кровавые преследования, если только в качестве предупредительной меры евреи не согласятся добровольно или принудительно со своей сегрегацией, с возвращением в гетто, – только в этом случае «мир воцарится над Израилем».
Все происходило таким образом, как если бы газете «The Times» удалось в Англии добиться того, что удалось Трейчке в Германии в 1880-х годах: а именно, сделать антисемитизм респектабельным. Резонанс этой полемики был столь велик, что за границей кое-кто уже считал, что Альбион должен погибнуть или потому, что он необратимо пропитался еврейским духом (как уверяли «Le Matin» и многие другие французские газеты), или потому что он стал жертвой антисемитских демонов (как считал американский журналист Джон Спар-го). Кто же мог ожидать, что именно гремящая «The Times» даст обратный ход? Однако произошло именно это, когда корреспондент этой газеты в Константинополе Филип Грейвз доказал в августе 1921 года, что «Протоколы» были всего лишь грубым плагиатом.
Грейвз посвятил этому доказательству три большие статьи, сопровождаемые передовой статьей, которая придала всей истории еще больше резонанса. В заключение он обвинял «Протоколы» в том, что они «убедили самых разных людей, чаще всего состоятельных, что любое проявление недовольства со стороны бедняков было искусственным феноменом, неестественным возмущением, спровоцированным тайным еврейским обществом». Можно думать, что эта резкая перемена взглядов «The Times» произошла вовремя и что публика, принимавшая теорию заговора, стала сокращаться по мере того, как она привыкала к послевоенному миру, к сокращению привилегий, к забастовкам и угрозе национализации, а также к трещинам, которые со всех сторон разрушали Британскую империю. При этом с каждым годом угроза мировой революции отступала все дальше, что было еще важнее.
В любом случае, когда весной 1922 года Беллок опубликовал свой труд, то хотя он и произвел сенсацию, но был встречен весьма сдержанно даже теми печатными органами, которые мы только что цитировали. Особенно существенно, что эта книга вызвала гнев англиканской церкви, которая сочла необходимым вмешаться по этому случаю в лице своего самого известного теолога декана Ральфа Уильяма Инге. О чем же писал этот римский католик, этот француз Беллок, чья книга вызвала столько дискуссий? «У нас здесь в Англии не существует еврейской проблемы. Мы полагаем, что каждая страна имеет таких евреев, каких она заслуживает, и что поскольку мы достойно обращаемся с нашими еврейскими согражданами, то мы заслужили и получили самых лучших евреев». И прелат своеб-разно толковал право британцев на оригинальность:
«Мы, англичане, принимаем человека так, как он того заслуживает, и мы не притесняем его только за то, что он иммигрант. В качестве заключения отметим: без сомнения мы являемся единственным по-настоящему угнетенным народом Европы; у нас премьер-министр – валлиец, два архиепископа – шотландцы, а также огромное количество евреев, шотландцев и ирландцев, занимающих самые высокие посты. Таким образом, нас обслуживают лучше всех…»
Старая Англия не знала глупых континентальных страхов. Расовая гордость? «Я сильно сомневаюсь, что когда англичанин встречает в обществе еврея, то он хотя бы во сне может задать самому себе вопрос, принадлежит ли его сосед к высшей или низшей расе. Большинству из нас этот вопрос покажется абсурдным». Разумеется, необходимо отдавать себе отчет в действительном положении вещей и признать, что на континенте золото немецких евреев вызвало русскую революцию. Но декан Инге поспешил перейти к более серьезным вопросам;
«Безусловно, мы должны были бы стыдиться антиеврейских предрассудков. Мы не поддерживаем теорию Хьюстона Чемберлена, согласно которой Иисус Христос, а также Агамемнон, Данте, Шекспир и другие великие люди были немцами. Нас учили верить, что Он был евреем. В любом случае будет непоследовательным, после того как мы взяли священные книги у евреев, чтобы пользоваться ими каждый день при богослужениях, иметь предрассудки против народа, который их создал».
Расовое сознание – это, скорее всего, довольно глупая вещь. Разумный человек принимает своих соседей такими, какие они есть, и не слишком торопится поверить в темные заговоры». («The Evening Standart», 27 апреля 1922 года.)
Остается отметить, что в весьма характерной манере декан Инге придерживался дихотомии между «мы» (англичане) и «они» (евреи, которые при случае объединяются со всеми другими «неангличанами»). Следует также правильно оценивать все последствия этого отстранения. В эту эпоху фельетонист «The Times», прибепгувший к традиционному сравнению евреев и шотландцев в области финансов, сообщал как о «любопытном различии» о таком факте: первые любой ценой стремились быть англичанадш, а вторые – шотландцами.
В 1922 году великому страху британской олигархии пришел конец, тем более что в конце года Ллойа Джордж ушел в отставку и его сменил крайне традидаоналистский кабинет Стенли Болдуина. Сыновья Израиля обрели мир, который, конечно, нарушался извне Гитлером с 1933 года, а его английским конкурентом Мосли изнутри. Но несмотря на все эти перипетии, включавшие две войны, кажется, что в Англии наших дней ничего не изменилось в том, что касается евреев: в принципе «принимаемые так, как они того стоят» (Инге), они незаметно, но твердо рассматриваются как отличные от англичан, а следовательно, к ним относятся с меньшими увертками, их окружают меньшим количеством табу, чем в других странах, причем это относится даже к тем, кто продолжает ощущать последствия антисемитских страстей прошлого, В целом, как и многие другие английские творения, мода 1917-1922 года на тему еврейского заговора оставила следы прежде всего за семью морями, а также заряды тоталитаризма как товар на экспорт!
Соединенные Штаты
Мы посвятили несколько страниц в конце нашей книги «История антисемитизма. Эпоха веры» исключительно благоприятной для евреев ситуации в США, Это положение сохранялось и в дальнейшем. В свободной демократии, к тому же испытавшей сильное влияние пуританской традиции, сыновьям Израиля особенно нечего было бояться, тем более что им предшествовали другие иммигранты, не говоря уже о черных рабах, которые воплощали в глазах белых англосаксов «иную сущность» и при необходимости играли роль постоянных козлов отпущения, особенно если они исповедовали римско-католическую религию. Более того, у евреев были все качества, необходимые для полной «американизации», т. е. для того, чтобы пройти процесс аккультурации, аналогичный тому, что прошли в Европе эмансипированные евреи: но то, что в Старом Свете являлось исключением, стало правилом в Новом Свете. Разница была исключительно велика, тем более что американизация представляла собой цель, к которой почти все иммигранты стремились заранее, в противоположность свирепой «русификации», предпринятой Николаем I, или даже «возрождением», проповедовавшимся аббатом Грегуаром и Наполеоном. Дело в том, что американизация не предполагала никакого отступничества или отречения в какой-то иной форме: свобода совести была краеугольным камнем американской идеологии, зафиксированной в Конституции.
Однако во второй половине XIX века стали проявляться неприятные симптомы, когда возросло количество богатых евреев, особенно нуворишей, в основном немецкого происхождения. Протестантские плутократы стали стараться отмежеваться от них. Дискриминация вначале стала проявляться в местах, где развлекаются и тратят деньги. В 1876 году один отель в Джерси объявил, что евреи в него не допускаются. На следующий год в курортном городе Сара-тоге владелец гостиницы, чьему имени было суждено стать знаменитым, – Джон Хилтон запретил вход в свое заведение мультимиллионеру Джозефу Зелигману. Инцидент произвел сенсацию. Реакцией еврейских миллионеров Нью-Йорка стала покупка многих отелей Саратоги, проявившееся таким образом светское соперничество привело к разделению курортных зон Восточного побережья на «христианские» и «еврейские». В конце века эта дискриминация охватила модные клубы, высшие ступени в масонских ложах и, что было гораздо серьезней, некоторые учебные заведения, которые ввели квоты для еврейских учеников и студентов. Конечно, ситуация осложнилась вследствие притока буквально миллионов евреев, относившихся к совсем иной категории, несчастных эмигрантов из Восточной Европы, которых не волновала проблема доступа на модные курорты или в масонские ложи, но чьи нелепые одежды и экзотические манеры, казалось, подтверждали и увековечивали представления о неизменном «еврейском типе», с которым немецкие евреи, эмигранты во втором или третьем поколении, не имели почти ничего общего. В Нью-Йорке, ставшем в конце XIX века самым большим еврейским городом мира, эта часть населения особенно бросалась в глаза, казалась вездесущей, – до такой степени, что когда Марк Твен прочитал в «Британской Энциклопедии», что их число составляло 250 000 человек, он заявил тем, кто захочет его выслушать, что лично он был знаком с большим их количеством. Более солидные писатели, как, например, Генри Джеймс, отворачивались от этих несчастных многочисленных евреев с некоторым раздражением.
Роль снобизма в этих вопросах с наибольшей ясностью проявилась в случае одной школы с очень хорошей репутацией, директор которой из принципа отказался ввести квоту для евреев. В этих условиях возрастание их числа побудило родителей учеников-христиан забирать своих детей из этой школы; но по мере того, как школа таким образом становилась все более «еврейской», родители учеников-евреев в свою очередь стаяи забирать оттуда своих детей, так что в конце кониов школа вынуждена была закрыться.
В целом в этом плане происходило то, что заставляет вспоминать светские трагикомедии, столь хорошо описанные Марселем Прустом, и ущерб понесли прежде всего евреи, стыдящиеся своего происхождения, т. е. евреи-антисемиты. Но американские нравы и условия жизни предоставляли сыновьям Израиля такие возможности для борьбы, которых не существовало в старой Европе и на которые им по сути дела указали ирландцы. Объединившись скорее в этническое, чем религиозное меньшинство, они встали на борьбу с зарождающейся сегрегацией во имя конституционных принципов. Для целей этой борьбы были созданы две организации: в 1906 году – «Американский еврейский комитет» под руководством банкира Джекоба Шиффа и адвоката Луиса Маршалла, а в 1912 году – «Анти-диффамашюнная лига». Обстановка для них была благоприятной, поскольку в Соединенных Штатах любая дискриминация по отношению к какой-либо этнической группе угрожала созданием прецедента по отношению к другим группам; в этой связи католики, испытывавшие те же проблемы меньшинства, что и евреи, проявляли широту подхода, разительно отличавшуюся от застарелых привычек, еше сохранявшихся в эту эпоху в Европе, особенно в Риме. Взаимная терпимость под общим знаком американизма отчетливо проявлялась в фактах.
Вот как Г. К. Честертон описывал эту атмосферу, которую со своей стороны он безусловна не одобрял, после визита к Генри Форду, попытавшемуся развязать антиеврейскую кампанию:
«[Американцы] привыкли к космополитическому гражданству, в котором перемешаны люди всех кровей, а люди всех вероисповеданий рассматриваются как равные. Самую большую моральную гордость для них составляет гуманизм, а их главная интеллектуальная ценность – Просвещение, Одним словом, это последние люди на земле, способные удовлетворять свое тщеславие посредством антиеврейских предрассудков. У них нет особой религии за исключением искреннего чувства, которое они сами характеризуют как «истинное христианство», оно особо запрещает любые выпады против евреев. Их патриотизм состоит в том, чтобы гордиться ассимиляцией всех человеческих типов, включая евреев».
Америка, вступившая в войну весной 1917 года, была уже Америкой Эдисона и Форда, самой многонаселенной и самой могучей страной Запада. Хотя речь отнюдь не шла о ее целостности, поскольку вражеское вторжение исключалось, она продемонстрировала патриотический пыл, ни в чем не уступавший европейскому, и подчинилась самоцензуре, которая была гораздо скрупулезней, чем у англичан или даже немцев, так что ее можно было сравнить лишь с цензурой французского «священного союза». Американское решение совпало с падением царского режима, и уже ничто не мешало евреям присоединиться к общему энтузиазму. Одна газета в Айове так формулировала три долга доброго американца во время войны: «Вступить в патриотическое общество; выступать за невозможность обсуждения условий заключения мира; выяснять, как настроены соседи». Немедленно поднялись волны ненависти против немцев, интенсивность «промывания мозгов» и грандиозность вымыслов можно также сравнить лишь с французскими достижениями в этой области, Согласно некоторым слухам немецкие агенты прилагали всевозможные усилия, чтобы создать в Соединенных Штатах нехватку соли, спичек и синьки; по другим слухам эти агенты якобы распространяли возбудителей «испанки» или с помощью подводных лодок завозили в страну для шпионских целей особую немецкую породу почтовых голубей. Во многих штатах было запрещено преподавание немецкого языка. Немецкая кислая капуста (Sauerkraut) была переименована в «капусту свободы» («liberty cabbage»); подозреваемых в немецком происхождении толпа заставляла целовать американский флаг, в противном случае их мазали дегтем и валяли в перьях в духе ку-клукс-клана или просто линчевали.
Не должен вызывать удивления тот факт, что на следующий день после перемирия это патриотическое неистовство отнюдь не улеглось в сверхоснащенной для войны Америке, а обратилось против новой жертвы – большевиков. В результате, сенатская комиссия по расследованию деятельности пивоваров и винокуров, подозреваемых в агентурной работе в пользу имперской Германии, занялась изучением коммунистической опасности. В этой связи следует принять во внимание определенную наивность американских политических деятелей, а также удивительный дилетантизм, царивший в разведывательных службах, становившихся легкой добычей для опытной Intelligence Service – и для покойной охранки.
В феврале 1918 года Эдгар Сиссон, представлявший в Петрограде «Комитет по общественной информации», сумел приобрести подборку документов, сфабрикованных для доказательства того, что большевики беспрекословно подчинялись высшему германскому командованию. Как же было не связать с подобным международным заговором евреев, даже живущих в Соединенных Штатах? В сентябре 1918 года в Нью-Йорке начало выходить издание под названием «The Anti-Bolshevist», где уже ставшая классической тема иудео-германского засилия сочеталась с новой темой: это евреи втянули Соединенные Штаты в войну, это они всячески изощрялись для того, чтобы продлить ее. Можно добавить, что с 19 августа 1918 года Маршалл стал обращать внимание Джекоба Шиффа на слухи, которые приписывали Октябрьскую революцию евреям, а Шифф направил в Государственный департамент письмо, в котором стремился отмежеваться от «красных». Однако все более тревожная информация стекалась в этот департамент. Особое значение имел доклад, озаглавленный «Большевизм и иудаизм», датированный 30 ноября 1918 года, поскольку ему было суждено получить международную известность, уступающую лишь славе «Протоколов сионских мудрецов».
Архивы Государственного департамента хранят имя автора этого доклада, русского эмигранта Бориса Бразоля, бывшего служащего министерства юстиции, принимавшего участие в подготовке дела Бейлиса. В этих архивах можно обнаружить всевозможные сфабрикованные неизвестно кем документы, цель которых состояла в придании достоверности этому докладу – в одном из них уверялось, что Intelligence Service сумела перехватить ряд посланий, которыми обменивались заговорщики.
Что касается самого доклада, то здесь заслуживают внимания три пункта:
Сначала в нем точно указывалось, когда, как и где было принято решение свергнуть царское правительство: а именно 14 февраля 1916 года в еврейском квартале Нью-Йорка группой революционеров во главе с Джекобом Шиффом,
В заключительной части доклада цитировался отрывок «Протоколов», причем любопытно, что это была фальшивка второй степени, поскольку ее специально составили применительно к этой конкретной ситуации – еврейские «мудрецы» заверяли здесь, что они в состоянии остановить любое восстание гоев «с помощью американских, китайских и японских пушек».
Наконец, в докладе приводился список, содержащий тридцать одно имя руководителей России, где все кроме Ленина были евреями. Этот список был предан гласности в феврале 1919 года на заседании сенатской комиссии, известной как «комиссия пивоваров и винокуров», в тот момент, когда великий послевоенный «Красный страх» («Big Red Scare») начал свирепствовать в Соединенных Штатах.
В самом деле, в начале 1919 года в Америке не было спокойствия. Как и в Европе волна забастовок последовала за прекращением военных действий; одной из наиболее впечатляющих и хронологически первой была забастовка рабочих швейной промышленности, значительную часть которых составляли евреи. Другие трудящиеся требовали национализации железных дорог и угольных шахт. В марте в сенсационном заявлении, опубликованном в «The New York Times», говорилось, что «красные» рассчитывают захватить власть в ближайшем будущем. Серия покушений с помощью взрывов и писем-ловушек способствовала еще большему нагнетанию обстановки. Смутные страхи сжимали сердца миллионов американцев в 1919- 1920 годах. Возникали сотни гражданских комитетов и патриотических ассоциаций, а ку-клукс-клан восстал из пепла. Предлогом для охоты на ведьм могли также послужить разнообразные и весьма активные проявления симпатии со стороны многочисленных либералов и радикалов по отношению к грандиозному социальному эксперименту, предпринятому в России, особенно на его начальном этапе. Отягчающим обстоятельством служило то, что большинство первых прокотгунистических активистов были из числа эмигрантов из России, евреев и неевреев. Но было также некоторое количество банкиров и предпринимателей чисто англосаксонского происхождения, которые также полагали, что надо дать «Советам» попытать счастья, т. е. помочь им сохранить власть, чтобы вести с ними выгодную торговлю.
Таков был фон, на котором давали показания перед сенатской комиссией три десятка свидетелей, некоторые из них восхваляли квазиевангельские добродетели новой русской системы, «более гуманной, чем когда-либо было христианство», – как уверял шотландский квакер Фрэнк Кедди.
« Я думаю, – продолжал он, – что благодаря успеху учения Толстого в России значительная часть людей этой страны в вопросах войны и мира являются лучшими пацифистами и лучшими христианами, чем во всех остальных странах мира».
Журналист Альберт Рис Вильяме говорил о большой надежде:
«Вот что там случилось: великий народ, насчитывающий сто пятьдесят миллионов человек, разбил свои оковы и увидел свет. Этот свет сначала ослепил их, но затем они принялись за работу по переделыванию человеческой жизни на основе справедливости, и их идеалом стало новое братство людей».
Эти защитники настоящей русской революции даже не упоминали евреев, но другие, те кто относился к ней с ужасом и отвращением, много говорили о них и даже отмечали их долю среди новых хозяев России – две трети по мнению первого свидетеля, консула Уильяма Хантигтона; три четверти согласно Уильяму У. Уэлшу. бывшему директору русского отделения «National City Bank»; девятнадцать двадиатых по заявлению пастора Джорджа А Сименса, уполномоченного методистской церкви в России. Но откуда этот пастор взял свои цифры? Во время своего выступления он сообщил, что накануне д-р Хэррис А Хъютон, директор службы военной разведки штата Нью-Йорк, посетил его и показал ему экземпляр «Протоколов», а также знаменитый список еврейских руководителей. Он огласил этот список на заседании комиссии, и на следующий день он был опубликован всеми кр)тмейшими газетами Америки. Пастор Симоне сделал еще более сенсационное признание: организаторы революции были не просто какими-то евреями, почти все они были американскими евреями, происходящими из района Ист-Сайд в Нью-Йорке! В заключение он попросил, чтобы его намерения не были поняты ложным образом: «Некоторые из моих лучших друзей являются евреями».
На следующий день американская пресса уделила большое внимание доктору Симонсу. «The New York Times» напечатала крупным шрифтом на первой странице: «Красные агитаторы из нашего города пришли к власти в России; бывшие жители Ист-Сайда несут огромную ответственность за большевизм, говорит доктор Симоне». В «The New York Tribune» заголовок был еще более провокационным: «Квартал Ист-Сайд в Нью-Йорке был колыбелью большевизма. Русский терроризм направляется из Америки, заявил в Сенате доктор Симоне». Подобные заголовки не могли не оставить следов: этот миф был передан потомкам английским философом Бертраном Расселом, который по возвращении из поездки в Советский Союз, где ему не понравилось, написал, что заносчивая большевистская аристократия «состоит из американизированных евреев».
Что касается доктора Хъютона, который был информатором пастора, то известно, что он распространял «Протоколы» в министерских канцеляриях, а также выступал на эту волнующую тему в светских салонах. Известно также, что он не был единственным провокатором или «обманутым обманщиком» такого рода. Наряду с ним можно упомянуть офицера разведки Джона Б. Тревора, по профессии адвоката, который после войны занялся изучением «радикальных» еврейских кругов Нью-Йорка и убеждал политических деятелей занять враждебную позицию по отношению к иммиграции. В дальнейшем он стал президентом «Коалиции американских патриотических обществ», т. е. организаций, которые с 1933 года выступали в Америке на стороне Гитлера. За спинами этих деятелей можно разглядеть их информаторов, в основном русских беженцев (Наталия де Богори, генерал Череп-Спиридович, пэаф Сосновский и особенно Борис Бразодъ, который хвастался тем, что написал «две книги, которые принесут евреям больше ала, чем десяток погромов»), а также профессионалов из британской Intelligence Service. Мы уже видели, что как для тех, так и для других, какие бы цели они ни преследовали, речь шла о свержении советского режима.
Разоблачения пастора Симонса и консула Денниса были немедленно опровергнуты рдаогими высокопоставленными американскими деятелями, а также некоторыми свидетелями, так что в конечном итоге сенатская комиссия не обратила на эти разоблачения особого внимания. Иначе отнеслись к этому руководители и активисты ведущих «патриотических ассоциаций», а также многие другие американцы, начиная с Генри Форда I, который вскоре стал главным вдохновителем антисемитизма в Соединенных Штатах. Проблема ограничения иммиграции, уже давно стоявшая в повестке дня, получила благодаря этому новый импульс. Кампании, преследовавшие эту цель начиная с 1890-х годов и направленные против иммигрантов иного происхождения, чем англосаксонское или немецкое, завершились принятием в мае 1921 года закона, установившего ежегодную квоту в три процента для каждой национальности (Эта квота была определена на основании численности иммигрантов каждой национальности, как она была указана в их паспортах при прибытии на американскую землю в 1910 году. В 1924 году на смену этому закону пришел «Акт Джонсона», по которому вместо 1910 года за основу были взяты данные 1890 года, что сводило практически к нулю шансы выходцев из Восточной и Южной Европы, тем более что квота была сокращена с трех до двух процентов.); по многим свидетельствам главной целью этого закона было создание барьера против еврейских иммигрантов, к чему стремился старый патриций Генри Кэбот Лодж, лидер республиканцев в Сенате. В любом случае, в том что касается внутриамериканских проблем, только против евреев были направлены объявления о найме на работу, в которых все чаше указывалось на необходимость для кандидатов сообщать свою религиозную принадлежность, а иногда и прямо заявлялось: «Только для христиан».
Во-первых, автором текста без сомнения должен был быть еврей, но речь здесь идет лишь о «мечтах безумного заговорщика, который разработал план кампании по уничтожению христианства (…) То, что такие планы могли тайно вынашиваться другими полусумасшедшими еврейскими мудрецами, отнюдь не является невозможным». Безудержные политические спекуляции были среди них самой обычной вещью: «В этом у евреев проявляются их восточные черты». Но само безумие проекта неизвестного еврея могло привести к его осуществлению; поэтому его британские единоверцы в целях умиротворения ситуации были приглашены участвовать в расследовании, которого требовала «The Times», и даже сами настаивали на нем, «чтобы показать, что они не собирались подавлять христианство и устанавливать мировое еврейское господство».
Таким образом, бомба «The Times» дала возможность сбоим коллегам выразить до сих пор скрываемые чувства, или, говоря словами Беллока, «высказать то, что есть на сердце». В заключение оповещалось о существовании другой еврейской опасности, на этот раз как нельзя более реальной и конкретной, к которой еще обещали вернуться. Так началась кампания, которая в отличие от предъщуших была направлена преимущественно против британских евреев, тем не менее не щадя и всех остальных. Вот несколько примеров: «Вопрос о том, существуют ли на континенте или даже здесь тайные ультрареволюционные общества, организованные и контролируемые евреями, продолжает возбуждать большой интерес, или, скорее, беспокойство» (5 июня). «Мы убеждены, что в современных обстоятельствах присутствие обычного, нормального еврея в кабинете министров противоречит принципам правильного правления… У нас их гораздо больше, чем мы заслуживаем, и все они худшего типа» (17 июля). «Мы должны публично разоблачить этих заговорщиков, сорвать с них их отвратительные маски и показать миру, до какой степени эта чума общества вызывает смех, оставаясь в то же время вредной и опасной» (16 октября).
В эти месяцы антисемитизм поистине стал в Англии, по крайней мере в ее высших классах, своего рода политической и интеллектуальной модой, без сомнения обеспечивающей многим своим сторонникам приятные ощущения. Существует замечательное литературное свидетельство об этой моде: в начале 1922 года Джон Гол-суорси выпустил пьесу «Родственные связи» («Loyalties»), посвященную борьбе и разочарованиям богатого и гордого еврея, бойкотируемого высшим обществом. Именно в этой атмосфере Илер Беллок. работая над своей книгой о евреях, мог предсказать неизбежную катастрофу, кровавые преследования, если только в качестве предупредительной меры евреи не согласятся добровольно или принудительно со своей сегрегацией, с возвращением в гетто, – только в этом случае «мир воцарится над Израилем».
Все происходило таким образом, как если бы газете «The Times» удалось в Англии добиться того, что удалось Трейчке в Германии в 1880-х годах: а именно, сделать антисемитизм респектабельным. Резонанс этой полемики был столь велик, что за границей кое-кто уже считал, что Альбион должен погибнуть или потому, что он необратимо пропитался еврейским духом (как уверяли «Le Matin» и многие другие французские газеты), или потому что он стал жертвой антисемитских демонов (как считал американский журналист Джон Спар-го). Кто же мог ожидать, что именно гремящая «The Times» даст обратный ход? Однако произошло именно это, когда корреспондент этой газеты в Константинополе Филип Грейвз доказал в августе 1921 года, что «Протоколы» были всего лишь грубым плагиатом.
Грейвз посвятил этому доказательству три большие статьи, сопровождаемые передовой статьей, которая придала всей истории еще больше резонанса. В заключение он обвинял «Протоколы» в том, что они «убедили самых разных людей, чаще всего состоятельных, что любое проявление недовольства со стороны бедняков было искусственным феноменом, неестественным возмущением, спровоцированным тайным еврейским обществом». Можно думать, что эта резкая перемена взглядов «The Times» произошла вовремя и что публика, принимавшая теорию заговора, стала сокращаться по мере того, как она привыкала к послевоенному миру, к сокращению привилегий, к забастовкам и угрозе национализации, а также к трещинам, которые со всех сторон разрушали Британскую империю. При этом с каждым годом угроза мировой революции отступала все дальше, что было еще важнее.
В любом случае, когда весной 1922 года Беллок опубликовал свой труд, то хотя он и произвел сенсацию, но был встречен весьма сдержанно даже теми печатными органами, которые мы только что цитировали. Особенно существенно, что эта книга вызвала гнев англиканской церкви, которая сочла необходимым вмешаться по этому случаю в лице своего самого известного теолога декана Ральфа Уильяма Инге. О чем же писал этот римский католик, этот француз Беллок, чья книга вызвала столько дискуссий? «У нас здесь в Англии не существует еврейской проблемы. Мы полагаем, что каждая страна имеет таких евреев, каких она заслуживает, и что поскольку мы достойно обращаемся с нашими еврейскими согражданами, то мы заслужили и получили самых лучших евреев». И прелат своеб-разно толковал право британцев на оригинальность:
«Мы, англичане, принимаем человека так, как он того заслуживает, и мы не притесняем его только за то, что он иммигрант. В качестве заключения отметим: без сомнения мы являемся единственным по-настоящему угнетенным народом Европы; у нас премьер-министр – валлиец, два архиепископа – шотландцы, а также огромное количество евреев, шотландцев и ирландцев, занимающих самые высокие посты. Таким образом, нас обслуживают лучше всех…»
Старая Англия не знала глупых континентальных страхов. Расовая гордость? «Я сильно сомневаюсь, что когда англичанин встречает в обществе еврея, то он хотя бы во сне может задать самому себе вопрос, принадлежит ли его сосед к высшей или низшей расе. Большинству из нас этот вопрос покажется абсурдным». Разумеется, необходимо отдавать себе отчет в действительном положении вещей и признать, что на континенте золото немецких евреев вызвало русскую революцию. Но декан Инге поспешил перейти к более серьезным вопросам;
«Безусловно, мы должны были бы стыдиться антиеврейских предрассудков. Мы не поддерживаем теорию Хьюстона Чемберлена, согласно которой Иисус Христос, а также Агамемнон, Данте, Шекспир и другие великие люди были немцами. Нас учили верить, что Он был евреем. В любом случае будет непоследовательным, после того как мы взяли священные книги у евреев, чтобы пользоваться ими каждый день при богослужениях, иметь предрассудки против народа, который их создал».
Расовое сознание – это, скорее всего, довольно глупая вещь. Разумный человек принимает своих соседей такими, какие они есть, и не слишком торопится поверить в темные заговоры». («The Evening Standart», 27 апреля 1922 года.)
Остается отметить, что в весьма характерной манере декан Инге придерживался дихотомии между «мы» (англичане) и «они» (евреи, которые при случае объединяются со всеми другими «неангличанами»). Следует также правильно оценивать все последствия этого отстранения. В эту эпоху фельетонист «The Times», прибепгувший к традиционному сравнению евреев и шотландцев в области финансов, сообщал как о «любопытном различии» о таком факте: первые любой ценой стремились быть англичанадш, а вторые – шотландцами.
В 1922 году великому страху британской олигархии пришел конец, тем более что в конце года Ллойа Джордж ушел в отставку и его сменил крайне традидаоналистский кабинет Стенли Болдуина. Сыновья Израиля обрели мир, который, конечно, нарушался извне Гитлером с 1933 года, а его английским конкурентом Мосли изнутри. Но несмотря на все эти перипетии, включавшие две войны, кажется, что в Англии наших дней ничего не изменилось в том, что касается евреев: в принципе «принимаемые так, как они того стоят» (Инге), они незаметно, но твердо рассматриваются как отличные от англичан, а следовательно, к ним относятся с меньшими увертками, их окружают меньшим количеством табу, чем в других странах, причем это относится даже к тем, кто продолжает ощущать последствия антисемитских страстей прошлого, В целом, как и многие другие английские творения, мода 1917-1922 года на тему еврейского заговора оставила следы прежде всего за семью морями, а также заряды тоталитаризма как товар на экспорт!
Соединенные Штаты
Мы посвятили несколько страниц в конце нашей книги «История антисемитизма. Эпоха веры» исключительно благоприятной для евреев ситуации в США, Это положение сохранялось и в дальнейшем. В свободной демократии, к тому же испытавшей сильное влияние пуританской традиции, сыновьям Израиля особенно нечего было бояться, тем более что им предшествовали другие иммигранты, не говоря уже о черных рабах, которые воплощали в глазах белых англосаксов «иную сущность» и при необходимости играли роль постоянных козлов отпущения, особенно если они исповедовали римско-католическую религию. Более того, у евреев были все качества, необходимые для полной «американизации», т. е. для того, чтобы пройти процесс аккультурации, аналогичный тому, что прошли в Европе эмансипированные евреи: но то, что в Старом Свете являлось исключением, стало правилом в Новом Свете. Разница была исключительно велика, тем более что американизация представляла собой цель, к которой почти все иммигранты стремились заранее, в противоположность свирепой «русификации», предпринятой Николаем I, или даже «возрождением», проповедовавшимся аббатом Грегуаром и Наполеоном. Дело в том, что американизация не предполагала никакого отступничества или отречения в какой-то иной форме: свобода совести была краеугольным камнем американской идеологии, зафиксированной в Конституции.
Однако во второй половине XIX века стали проявляться неприятные симптомы, когда возросло количество богатых евреев, особенно нуворишей, в основном немецкого происхождения. Протестантские плутократы стали стараться отмежеваться от них. Дискриминация вначале стала проявляться в местах, где развлекаются и тратят деньги. В 1876 году один отель в Джерси объявил, что евреи в него не допускаются. На следующий год в курортном городе Сара-тоге владелец гостиницы, чьему имени было суждено стать знаменитым, – Джон Хилтон запретил вход в свое заведение мультимиллионеру Джозефу Зелигману. Инцидент произвел сенсацию. Реакцией еврейских миллионеров Нью-Йорка стала покупка многих отелей Саратоги, проявившееся таким образом светское соперничество привело к разделению курортных зон Восточного побережья на «христианские» и «еврейские». В конце века эта дискриминация охватила модные клубы, высшие ступени в масонских ложах и, что было гораздо серьезней, некоторые учебные заведения, которые ввели квоты для еврейских учеников и студентов. Конечно, ситуация осложнилась вследствие притока буквально миллионов евреев, относившихся к совсем иной категории, несчастных эмигрантов из Восточной Европы, которых не волновала проблема доступа на модные курорты или в масонские ложи, но чьи нелепые одежды и экзотические манеры, казалось, подтверждали и увековечивали представления о неизменном «еврейском типе», с которым немецкие евреи, эмигранты во втором или третьем поколении, не имели почти ничего общего. В Нью-Йорке, ставшем в конце XIX века самым большим еврейским городом мира, эта часть населения особенно бросалась в глаза, казалась вездесущей, – до такой степени, что когда Марк Твен прочитал в «Британской Энциклопедии», что их число составляло 250 000 человек, он заявил тем, кто захочет его выслушать, что лично он был знаком с большим их количеством. Более солидные писатели, как, например, Генри Джеймс, отворачивались от этих несчастных многочисленных евреев с некоторым раздражением.
Роль снобизма в этих вопросах с наибольшей ясностью проявилась в случае одной школы с очень хорошей репутацией, директор которой из принципа отказался ввести квоту для евреев. В этих условиях возрастание их числа побудило родителей учеников-христиан забирать своих детей из этой школы; но по мере того, как школа таким образом становилась все более «еврейской», родители учеников-евреев в свою очередь стаяи забирать оттуда своих детей, так что в конце кониов школа вынуждена была закрыться.
В целом в этом плане происходило то, что заставляет вспоминать светские трагикомедии, столь хорошо описанные Марселем Прустом, и ущерб понесли прежде всего евреи, стыдящиеся своего происхождения, т. е. евреи-антисемиты. Но американские нравы и условия жизни предоставляли сыновьям Израиля такие возможности для борьбы, которых не существовало в старой Европе и на которые им по сути дела указали ирландцы. Объединившись скорее в этническое, чем религиозное меньшинство, они встали на борьбу с зарождающейся сегрегацией во имя конституционных принципов. Для целей этой борьбы были созданы две организации: в 1906 году – «Американский еврейский комитет» под руководством банкира Джекоба Шиффа и адвоката Луиса Маршалла, а в 1912 году – «Анти-диффамашюнная лига». Обстановка для них была благоприятной, поскольку в Соединенных Штатах любая дискриминация по отношению к какой-либо этнической группе угрожала созданием прецедента по отношению к другим группам; в этой связи католики, испытывавшие те же проблемы меньшинства, что и евреи, проявляли широту подхода, разительно отличавшуюся от застарелых привычек, еше сохранявшихся в эту эпоху в Европе, особенно в Риме. Взаимная терпимость под общим знаком американизма отчетливо проявлялась в фактах.
Вот как Г. К. Честертон описывал эту атмосферу, которую со своей стороны он безусловна не одобрял, после визита к Генри Форду, попытавшемуся развязать антиеврейскую кампанию:
«[Американцы] привыкли к космополитическому гражданству, в котором перемешаны люди всех кровей, а люди всех вероисповеданий рассматриваются как равные. Самую большую моральную гордость для них составляет гуманизм, а их главная интеллектуальная ценность – Просвещение, Одним словом, это последние люди на земле, способные удовлетворять свое тщеславие посредством антиеврейских предрассудков. У них нет особой религии за исключением искреннего чувства, которое они сами характеризуют как «истинное христианство», оно особо запрещает любые выпады против евреев. Их патриотизм состоит в том, чтобы гордиться ассимиляцией всех человеческих типов, включая евреев».
Америка, вступившая в войну весной 1917 года, была уже Америкой Эдисона и Форда, самой многонаселенной и самой могучей страной Запада. Хотя речь отнюдь не шла о ее целостности, поскольку вражеское вторжение исключалось, она продемонстрировала патриотический пыл, ни в чем не уступавший европейскому, и подчинилась самоцензуре, которая была гораздо скрупулезней, чем у англичан или даже немцев, так что ее можно было сравнить лишь с цензурой французского «священного союза». Американское решение совпало с падением царского режима, и уже ничто не мешало евреям присоединиться к общему энтузиазму. Одна газета в Айове так формулировала три долга доброго американца во время войны: «Вступить в патриотическое общество; выступать за невозможность обсуждения условий заключения мира; выяснять, как настроены соседи». Немедленно поднялись волны ненависти против немцев, интенсивность «промывания мозгов» и грандиозность вымыслов можно также сравнить лишь с французскими достижениями в этой области, Согласно некоторым слухам немецкие агенты прилагали всевозможные усилия, чтобы создать в Соединенных Штатах нехватку соли, спичек и синьки; по другим слухам эти агенты якобы распространяли возбудителей «испанки» или с помощью подводных лодок завозили в страну для шпионских целей особую немецкую породу почтовых голубей. Во многих штатах было запрещено преподавание немецкого языка. Немецкая кислая капуста (Sauerkraut) была переименована в «капусту свободы» («liberty cabbage»); подозреваемых в немецком происхождении толпа заставляла целовать американский флаг, в противном случае их мазали дегтем и валяли в перьях в духе ку-клукс-клана или просто линчевали.
Не должен вызывать удивления тот факт, что на следующий день после перемирия это патриотическое неистовство отнюдь не улеглось в сверхоснащенной для войны Америке, а обратилось против новой жертвы – большевиков. В результате, сенатская комиссия по расследованию деятельности пивоваров и винокуров, подозреваемых в агентурной работе в пользу имперской Германии, занялась изучением коммунистической опасности. В этой связи следует принять во внимание определенную наивность американских политических деятелей, а также удивительный дилетантизм, царивший в разведывательных службах, становившихся легкой добычей для опытной Intelligence Service – и для покойной охранки.
В феврале 1918 года Эдгар Сиссон, представлявший в Петрограде «Комитет по общественной информации», сумел приобрести подборку документов, сфабрикованных для доказательства того, что большевики беспрекословно подчинялись высшему германскому командованию. Как же было не связать с подобным международным заговором евреев, даже живущих в Соединенных Штатах? В сентябре 1918 года в Нью-Йорке начало выходить издание под названием «The Anti-Bolshevist», где уже ставшая классической тема иудео-германского засилия сочеталась с новой темой: это евреи втянули Соединенные Штаты в войну, это они всячески изощрялись для того, чтобы продлить ее. Можно добавить, что с 19 августа 1918 года Маршалл стал обращать внимание Джекоба Шиффа на слухи, которые приписывали Октябрьскую революцию евреям, а Шифф направил в Государственный департамент письмо, в котором стремился отмежеваться от «красных». Однако все более тревожная информация стекалась в этот департамент. Особое значение имел доклад, озаглавленный «Большевизм и иудаизм», датированный 30 ноября 1918 года, поскольку ему было суждено получить международную известность, уступающую лишь славе «Протоколов сионских мудрецов».
Архивы Государственного департамента хранят имя автора этого доклада, русского эмигранта Бориса Бразоля, бывшего служащего министерства юстиции, принимавшего участие в подготовке дела Бейлиса. В этих архивах можно обнаружить всевозможные сфабрикованные неизвестно кем документы, цель которых состояла в придании достоверности этому докладу – в одном из них уверялось, что Intelligence Service сумела перехватить ряд посланий, которыми обменивались заговорщики.
Что касается самого доклада, то здесь заслуживают внимания три пункта:
Сначала в нем точно указывалось, когда, как и где было принято решение свергнуть царское правительство: а именно 14 февраля 1916 года в еврейском квартале Нью-Йорка группой революционеров во главе с Джекобом Шиффом,
В заключительной части доклада цитировался отрывок «Протоколов», причем любопытно, что это была фальшивка второй степени, поскольку ее специально составили применительно к этой конкретной ситуации – еврейские «мудрецы» заверяли здесь, что они в состоянии остановить любое восстание гоев «с помощью американских, китайских и японских пушек».
Наконец, в докладе приводился список, содержащий тридцать одно имя руководителей России, где все кроме Ленина были евреями. Этот список был предан гласности в феврале 1919 года на заседании сенатской комиссии, известной как «комиссия пивоваров и винокуров», в тот момент, когда великий послевоенный «Красный страх» («Big Red Scare») начал свирепствовать в Соединенных Штатах.
В самом деле, в начале 1919 года в Америке не было спокойствия. Как и в Европе волна забастовок последовала за прекращением военных действий; одной из наиболее впечатляющих и хронологически первой была забастовка рабочих швейной промышленности, значительную часть которых составляли евреи. Другие трудящиеся требовали национализации железных дорог и угольных шахт. В марте в сенсационном заявлении, опубликованном в «The New York Times», говорилось, что «красные» рассчитывают захватить власть в ближайшем будущем. Серия покушений с помощью взрывов и писем-ловушек способствовала еще большему нагнетанию обстановки. Смутные страхи сжимали сердца миллионов американцев в 1919- 1920 годах. Возникали сотни гражданских комитетов и патриотических ассоциаций, а ку-клукс-клан восстал из пепла. Предлогом для охоты на ведьм могли также послужить разнообразные и весьма активные проявления симпатии со стороны многочисленных либералов и радикалов по отношению к грандиозному социальному эксперименту, предпринятому в России, особенно на его начальном этапе. Отягчающим обстоятельством служило то, что большинство первых прокотгунистических активистов были из числа эмигрантов из России, евреев и неевреев. Но было также некоторое количество банкиров и предпринимателей чисто англосаксонского происхождения, которые также полагали, что надо дать «Советам» попытать счастья, т. е. помочь им сохранить власть, чтобы вести с ними выгодную торговлю.
Таков был фон, на котором давали показания перед сенатской комиссией три десятка свидетелей, некоторые из них восхваляли квазиевангельские добродетели новой русской системы, «более гуманной, чем когда-либо было христианство», – как уверял шотландский квакер Фрэнк Кедди.
« Я думаю, – продолжал он, – что благодаря успеху учения Толстого в России значительная часть людей этой страны в вопросах войны и мира являются лучшими пацифистами и лучшими христианами, чем во всех остальных странах мира».
Журналист Альберт Рис Вильяме говорил о большой надежде:
«Вот что там случилось: великий народ, насчитывающий сто пятьдесят миллионов человек, разбил свои оковы и увидел свет. Этот свет сначала ослепил их, но затем они принялись за работу по переделыванию человеческой жизни на основе справедливости, и их идеалом стало новое братство людей».
Эти защитники настоящей русской революции даже не упоминали евреев, но другие, те кто относился к ней с ужасом и отвращением, много говорили о них и даже отмечали их долю среди новых хозяев России – две трети по мнению первого свидетеля, консула Уильяма Хантигтона; три четверти согласно Уильяму У. Уэлшу. бывшему директору русского отделения «National City Bank»; девятнадцать двадиатых по заявлению пастора Джорджа А Сименса, уполномоченного методистской церкви в России. Но откуда этот пастор взял свои цифры? Во время своего выступления он сообщил, что накануне д-р Хэррис А Хъютон, директор службы военной разведки штата Нью-Йорк, посетил его и показал ему экземпляр «Протоколов», а также знаменитый список еврейских руководителей. Он огласил этот список на заседании комиссии, и на следующий день он был опубликован всеми кр)тмейшими газетами Америки. Пастор Симоне сделал еще более сенсационное признание: организаторы революции были не просто какими-то евреями, почти все они были американскими евреями, происходящими из района Ист-Сайд в Нью-Йорке! В заключение он попросил, чтобы его намерения не были поняты ложным образом: «Некоторые из моих лучших друзей являются евреями».
На следующий день американская пресса уделила большое внимание доктору Симонсу. «The New York Times» напечатала крупным шрифтом на первой странице: «Красные агитаторы из нашего города пришли к власти в России; бывшие жители Ист-Сайда несут огромную ответственность за большевизм, говорит доктор Симоне». В «The New York Tribune» заголовок был еще более провокационным: «Квартал Ист-Сайд в Нью-Йорке был колыбелью большевизма. Русский терроризм направляется из Америки, заявил в Сенате доктор Симоне». Подобные заголовки не могли не оставить следов: этот миф был передан потомкам английским философом Бертраном Расселом, который по возвращении из поездки в Советский Союз, где ему не понравилось, написал, что заносчивая большевистская аристократия «состоит из американизированных евреев».
Что касается доктора Хъютона, который был информатором пастора, то известно, что он распространял «Протоколы» в министерских канцеляриях, а также выступал на эту волнующую тему в светских салонах. Известно также, что он не был единственным провокатором или «обманутым обманщиком» такого рода. Наряду с ним можно упомянуть офицера разведки Джона Б. Тревора, по профессии адвоката, который после войны занялся изучением «радикальных» еврейских кругов Нью-Йорка и убеждал политических деятелей занять враждебную позицию по отношению к иммиграции. В дальнейшем он стал президентом «Коалиции американских патриотических обществ», т. е. организаций, которые с 1933 года выступали в Америке на стороне Гитлера. За спинами этих деятелей можно разглядеть их информаторов, в основном русских беженцев (Наталия де Богори, генерал Череп-Спиридович, пэаф Сосновский и особенно Борис Бразодъ, который хвастался тем, что написал «две книги, которые принесут евреям больше ала, чем десяток погромов»), а также профессионалов из британской Intelligence Service. Мы уже видели, что как для тех, так и для других, какие бы цели они ни преследовали, речь шла о свержении советского режима.
Разоблачения пастора Симонса и консула Денниса были немедленно опровергнуты рдаогими высокопоставленными американскими деятелями, а также некоторыми свидетелями, так что в конечном итоге сенатская комиссия не обратила на эти разоблачения особого внимания. Иначе отнеслись к этому руководители и активисты ведущих «патриотических ассоциаций», а также многие другие американцы, начиная с Генри Форда I, который вскоре стал главным вдохновителем антисемитизма в Соединенных Штатах. Проблема ограничения иммиграции, уже давно стоявшая в повестке дня, получила благодаря этому новый импульс. Кампании, преследовавшие эту цель начиная с 1890-х годов и направленные против иммигрантов иного происхождения, чем англосаксонское или немецкое, завершились принятием в мае 1921 года закона, установившего ежегодную квоту в три процента для каждой национальности (Эта квота была определена на основании численности иммигрантов каждой национальности, как она была указана в их паспортах при прибытии на американскую землю в 1910 году. В 1924 году на смену этому закону пришел «Акт Джонсона», по которому вместо 1910 года за основу были взяты данные 1890 года, что сводило практически к нулю шансы выходцев из Восточной и Южной Европы, тем более что квота была сокращена с трех до двух процентов.); по многим свидетельствам главной целью этого закона было создание барьера против еврейских иммигрантов, к чему стремился старый патриций Генри Кэбот Лодж, лидер республиканцев в Сенате. В любом случае, в том что касается внутриамериканских проблем, только против евреев были направлены объявления о найме на работу, в которых все чаше указывалось на необходимость для кандидатов сообщать свою религиозную принадлежность, а иногда и прямо заявлялось: «Только для христиан».