Страница:
Кстати, долг "Норильского никеля", оказавшегося в негосударственной собственности, растет, рабочие не получают зарплату, а 170 миллионов долларов, которые якобы получило государство за комбинат на том пресловутом залоговом аукционе, так и лежат в "ОНЭКСИМбанке" и дают ему хороший навар. "ОНЭКСИМ" является уполномоченным Центробанка России, так что неважно, где лежат деньги. Закон формально не нарушен. Ну а если забастовка на "Норильском никеле" перерастет в сверхугрозу, то банк за эти один-два года, выжав все до последней капли, получив на "Норильском никеле" более чем сверхприбыль, совершит хрестоматийный маневр. Дескать, залоговая акция не удалась. Профсоюз не дает работать, и мы возвращаем комбинат в собственность государства, и просим правительство вернуть данные государству под залог 170 миллионов долларов. У правительства денег нет, казна пуста. Комбинат, как металлургическое производство, останавливать нельзя, так как его запуск после остановки обойдется в 70% стоимости самого комбината. И правительство будет едва ли не умолять "ОНЭКСИМбанк" и лично Владимира Потанина взять комбинат в собственность. "Все, что угодно, только не тушите доменных печей". Вот что такое срастание власти и капитала в России. Если президент России не посмотрит под ноги, не разглядит, обо что он споткнулся, он неминуемо рухнет. И неважно, до или после истечения второго президентского срока.
Одно уточнение. Анатолий Чубайс считает своей личной заслугой факт назначения Владимира Потанина на должность первого вице-премьера. Как известно, это было условие, выдвинутое банкирами. Банки за оказанную финансовую помощь команде Ельцина на выборах требовали гарантий на будущее. И такой гарантией соблюдения их интересов должен был стать русский банкир (кстати, его национальность обсуждалась достаточно активно).
В связи с национальной ремаркой вспоминается эпизод моей встречи с Борисом Березовским в 1993 году. Березовский предложил мне акционировать ВГТРК. Встреча длилась более трех часов. Помимо меня и Березовского, в разговоре участвовала Елена Дмитриева, руководитель юридической дирекции компании. Мы не столковались, к этому времени процесс акционирования "Останкино" шел полным ходом и начинать нечто подобное в ВГТРК было попросту абсурдно. Как я сказал тогда: "Борис Абрамович, я приговорен защищать государственные интересы". Но особую краску нашей встрече придал внезапный монолог Березовского. Анализируя перспективы банковского дела в России, Березовский вдруг заявил: "Это возмутительно, банковская элита в Москве на 90% монополизирована евреями". При этих словах Бориса Абрамовича Лена Дмитриева слегка закатила глаза, а затем каким-то испуганным взглядом посмотрела на меня. Мне ничего не оставалось, как согласиться с этим "славянским" гневом Бориса Абрамовича и не менее темпераментно от себя добавить: "Черт знает что. Совсем обнаглели". И теперь, располагая информацией о том, где и как обсуждалась кандидатура Потанина, мне понятно, кем было сделано это уточнение: "Мы должны рекомендовать русского банкира". Отметая привычную предвзятость, не без улыбки добавим: в этом же правительстве одним из вице-премьеров без приставки "первый" стал министр финансов Александр Лившиц.
3 марта 1997 года умер академик Шаталин. На похоронах собралась вся экономическая элита, прошлая и настоящая: от Абалкина, Петракова, Богомолова до Явлинского, Гайдара, Лившица, Ясина.
Чубайса на похоронах не было. Горбачев был. Мы с Егором Яковлевым приехали чуть раньше. У каждого из нас были свои отношения с Шаталиным, длительные, скоротечные. Он одним из первых обосновал тупиковость экономического развития социализма и вскрыл глубину кризиса, в котором находилась наша страна, заговорил об этом вслух, погружаясь в гул возмущенных партократов. Он спровоцировал идею Явлинского, получившую название "500 дней". То ревниво заявлял о своем соавторстве, или даже авторстве, то, чувствуя интенсивность атак, отмежевывался от этой программы. Ему нравились почести, и он был не чужд тихому самовосхвалению. Помню, с какой влюбленностью он повторял фразу известного не то американского, не то английского экономиста: "Чтобы оценить незаурядность российской экономической науки - достаточно назвать имя одного Шаталина". Он был удивительно добр и удивительно непостоянен в своих симпатиях и пристрастиях. Коммунисты и их лидеры речей у его гроба не говорили. Это были какие-то неосмысленные похороны. Наверное, потому, что его значимость осталась где-то на рубеже 90-го года, и его собственные ученики, сказав положенные при прощании слова, дальше этих лет его не пустили и старались не связывать с его именем свою повседневность, экономическую, дерзкую, не очень удачливую для страны. Я стоял в общей толпе, а за спиной слышал голос Абалкина: "Нет-нет, я буду с ним от и до. И на отпевании, и на панихиде, и на кладбище, и на поминках. Иначе нельзя. Понимаешь, - внушал кому-то Абалкин, - нельзя".
6 марта, 11 часов утра.
Президент выступает с ежегодным посланием Федеральному Собранию. Традиционно это происходит в Мраморном зале Кремля. Это было первое масштабное выступление президента после операции и последовавшей за ней болезнью. О предстоящем послании средства массовой информации говорили так, как если бы ожидался монарший манифест об отмене крепостного права.
Информация из якобы достоверных источников была насыщенна. Говорили о строгости послания, о его корректности, о его карающей направленности. И даже о расписании поездов и самолетов, в соответствии с которым отбудут новоиспеченные отставники и куда именно.
СМИ, как всегда, переусердствовали. Естественно, не по своей инициативе. Они тиражировали усердие аппарата власти. "Вот ужо появится царь, и тогда ... Полетят головы, ох полетят..."
Удивительная страна имеет удивительную власть, которой в радость царская плеть. Восторг, с каким премьер принимал жесткую критику президента в свой адрес, соглашаясь с ней и даже сокрушаясь, что ее было мало, напоминал поведение заядлых парильщиков в бане, когда один лупит другого веником что есть мочи, а тот кряхтит и довольно приговаривает: "А ну, поддай еще, еще... Хорошо-о-о-о..."
Нелепая ситуация. Масштаб критики со стороны президента беспрецедентный и вывод беспрецедентный: "правительство не в состоянии действовать без постоянных окриков президента". Так правительство критиковала только оппозиция. Казалось бы, финал очевиден - отставка правительства неминуема.
Это четвертый зал на моей памяти, слушающий послание президента. Мало что изменилось. Недоброжелательность зала обретает опасную устойчивость. Президент ни на йоту не приблизился к парламенту. В своем подавляющем большинстве парламент откровенно и скрыто враждебен президенту.
Настроение думской части зала напоминало парламент августа 1993 года. И президент своей речью напомнил мне президента 1993 года. Напористо наступать, а не расшаркиваться перед оппозицией. В целом послание сохранило реформаторскую направленность и было ориентировано на развитие рынка, но... Красная нить послания: порядок во власти, порядок в экономике, порядок в обществе. Сказать, что жесткая речь президента мобилизовала зал, объединила его... Вряд ли. Позиция оппонентов осталась неизменной.
Многим показалось, что настоящее послание правомерно назвать шагом совсем другого президента, более свободного и раскрепощенного в своих действиях, не отягощенного заботой сохранения власти, президента, нацеленного на будущее, на историю России, в которую он обязательно войдет как первый демократический президент.
Разумеется, страсти подогревались шквалом слухов о предполагаемых отставках в правительстве. Жестче других высказались "Известия": "Отставка Черномырдина - дело решенное". Затем слухи пошли внахлест. Предполагаемые жертвы нумеровались. Президент критиковал социальную политику, значит, приговорен первый вице-премьер Илюшин, а вместе с ним и министр труда. Недоволен состоянием армии - значит, пора прощаться с Родионовым. Бастуют учителя - завис министр образование Кинелев. Под реорганизацию правительства спишут тех, кто недогружен: вице-премьера Фортова (он курирует науку); Лобова (он вообще непонятно чем занимается); Игнатенко, этот буфер между правительством и средствами массовой информации; Лившица, министра финансов, - этот виноват всегда и во всем. Чуть позже журналисты позволили себе задуматься. А почему собственно Черномырдин?
После трехдневной канонады по поводу "заслуженно павшего", с точки зрения одних, и "незаслуженно третируемого", по мнению других, премьера, Виктор Степанович смог передохнуть. Страсти по премьеру так же внезапно стихли, как и недавно вспыхнули. Это лишь доказывает, что власть научилась регулировать дезинформационные потоки. Заговорили о возможном пришествии Чубайса. Так или иначе, интерес к грядущему посланию возрастал. Все ждали, что обнародует президент в его тексте, как будет выглядеть то, что уже давно называли "коренной реорганизацией правительства".
В эти дни Черномырдин не дал ни одного интервью. Президент выдержал свой стиль - вплоть до 6 марта держал премьера в подвешенном состоянии. Расширенное заседание правительства, как продолжение процедуры вокруг президентского послания, состоявшееся через три часа после его оглашения, было назначено еще за два дня до этой даты. Значит, как раз два дня назад Черномырдин и вздохнул более спокойно, хотя, зная характер президента, мог ожидать всякого. Экспромт президента на трибуне мог сломать в одно мгновение любые договоренности.
6 марта в 11 часов президент появился в зале. Все поднялись. В этом была хитрость организаторов. Зная конфронтационные настроения в Думе (нельзя было исключить вероятность каких-либо выходок), распустили слух, что процедура начнется с исполнения гимна. Гимн исполнили в конце, а скандальности, связанной с наглым пренебрежением к главе государства, удалось избежать. Однако все же часть коммунистической оппозиции, едва поднявшись, тут же демонстративно опустилась в кресла в отличие от остальных.
Президент хорошо и четко произнес свою речь, на этот раз он не отклонялся от текста. Это было его первое после операции и болезни продолжительное выступление. Президент волновался и решил не рисковать с экспромтами. Походка была уверенной, голос непривычно сильным. Похоже выздоровел! Речь произвела впечатление. А может быть, не речь, а восстановившиеся манеры и стиль уверенного президента. Ельцин произнес последнюю фразу, раздались достаточно дружные аплодисменты. Первым встал Чубайс. За ним поднялся весь зал. А затем грянул гимн.
Никаких кадровых изменений президент в своей речи не огласил. Никакой пофамильной критики в его речи тоже не было. Это сделало посещаемость открытого заседания правительства буквально стопроцентной. Один из чиновников заглянул в зал как бы из-за кулис. "Весело, - сказал. - Аншлаг". Заседание правительства назвать историческим нельзя. Доклад Черномырдина был традиционным. Придерживаясь канвы послания, он усилил ее эмоциональную риторику в своем стиле: "Не успел президент подписать Закон о бюджете, как началось кликушество: "невыполнимый, невозможный". Возможный! - настаивал премьер. - Трудный, но выполнимый! Нам нужен такой бюджет! И мы его выполним!" - с усилием выговорил он.
Однако и премьер ничего не сказал о предполагаемых перестановках в правительстве. Зал, ожидавший сенсаций, почувствовал себя одураченным и окрестил заседание "говорильней".
И тем не менее откровений случилось больше чем достаточно. Наиболее сильным оказалось выступление губернатора Тюменской области Ракитского, которому раскритикованный на Совете Федерации премьер обещал дать слово первым. Премьер полагал, что Ракитский достаточно выговорился на Совете Федерации и здесь его речь будет более сдержанной. Но он ошибся. Ракитский коснулся стиля управления страной. Выступление получилось сокрушительным. Отношения федеральной власти с регионами - это диалог глухого со слепым вот смысл его речи. Само проведение расширенного заседания правительства сразу после оглашения послания президента можно считать удобным по времени, но достаточно бессмысленным для правительства, которое через 3-5 дней должно претерпеть серьезные изменения. Возможно, так и будет, хотя маловероятно.
Тем не менее премьер спешил, как бы отвечая на слова президента. Примеряться и выжидать у него времени нет. Он знал, что он, Черномырдин, оставлен во главе кабинета, и это было для него главным. Гром грянул на следующий день.
7 марта 1997 года.
Президент подписал указ о назначении Анатолия Чубайса первым заместителем премьер-министра России и освобождении его от обязанностей руководителя президентской администрации. Реакция на новое назначение последовала немедленно. Коммунисты и ЛДПР, да и практически все оппозиционно настроенные силы отреагировали вызывающе отрицательно, пообещав президенту обострение ситуации, неспокойную весну и сокрушительное 27 марта - день, объявленный профсоюзами, как день Всероссийской забастовки, вызванной кошмарными невыплатами заработной платы и пенсий. Теперь уже нет сомнений, что забастовка превратится в основную политическую акцию коммунистов в марте.
Ельцин выбрал едва ли не самый острый и вызывающий кадровый ход. И это на фоне бесконечных требований оппозиции убрать краску под названием "Чубайс" вообще из палитры власти. Сначала Чубайса обвиняли в регентстве в связи с болезнью Ельцина. И президент всегда может сказать: вы требовали, чтобы он покинул пост главы администрации, я пошел вам навстречу. Разумеется, такой ответ выглядел бы почти издевательством, хотя формально он не лишен фактологической реальности. Ельцин сохраняет Черномырдина и, как ему кажется, прикрывает правительство слева. И все-таки, почему Ельцин сыграл на обострение? Желание наверстать упущенное по причине болезни? Бросить вызов Думе, которая не очень щадила президента, оказавшегося на операционном столе? Или вновь избранная тактика есть результат кропотливого анализа ситуации? Из чего следует, что после победы на выборах никакого анализа попросту не было, тогда преобладала иная точка зрения на ситуацию в целом. Не следует забывать, что два последних послания так или иначе были нацелены на компромисс. Предыдущее - на компромисс вынужденный. Состав Думы был подчеркнуто антиельцинским, коммунисты добились внушительной победы, и надо было по возможности без обострения добрести до президентских выборов. Игра в коалиционное правительство видимых результатов не дала. Именно на период этой компромиссной тактики оглядка на действия оппозиции привела исполнительную власть на грань краха. Давление финансово-промышленных групп, банковского капитала буквально раздавило исполнительную власть. Обслуживание сторонних интересов, в которых доля членов правительства была очевидной, едва ли не превратилось в стиль управления нынешней власти. Практически реформы остановились. Невыплата долгов по зарплатам и пенсиям обрела характер непреодолимого препятствия, с которым не в состоянии справиться власть. Идею компромисса на начальной стадии послевыборного периода, конечно же, предложил премьер. Понимая, что президент работает вполсилы, а чуть позже практически сосредоточился на собственной болезни и лишь формально участвует в управлении страной, Черномырдин избрал единственно верную тактику компромисса. На политическое противостояние при больном президенте, на обострение отношений с Думой у него не хватило ни сил, ни навыков, ни прав.
Второй, не менее важный вывод - Черномырдин вынужденно сближался с демократами. По существу, он с президентом имел похожее прошлое. Каждый из них прошел одну и ту же партийно-номенклатурную школу. Прошлый партийный ранг Ельцина был выше. Помимо прочего, это объяснялось еще и возрастом. После пятидесяти разница в 5-6 лет и малозначимая, и значительная. А уж тем более в должностном преклонении. Политическая среда Ельцина была неизмеримо более насыщенной, и его отношения с демократами и демократией имело свою историю. Ее осознанным финалом стала Межрегиональная группа на Съезде народных депутатов СССР. Ельцин не побоялся, пусть стихийно, возглавить демократическое движение. Этого, как мы уже писали, не сделал Горбачев, посчитав его несостоявшимся, а значит, не способным обеспечить его личный политический успех. У Ельцина, в отличие от Горбачева, в тот момент, а это был конец 80-х, не было выбора: либо раствориться в политическом небытии, либо воспрянуть. Это было рискованно. Ельцин пошел на риск. И на тот момент, бесспорно, выиграл. У Черномырдина не было опыта политической борьбы, опыта политического противостояния, который и сделал Ельцина Ельциным. У него, как в прошлом у крупного номенклатурного чиновника в ранге министра, демократы своей излишней говорливостью и демократия, разрешившая эту болтливость, вызывали скрытое раздражение. И в разговоре с оппозицией он проще находил общий язык с Зюгановым и Рыжковым, нежели с Явлинским. В чем-то он был прав. У большинства ставших властью демократов не было в прошлом масштабного дела. Они, как правило, вошли в жизнь через науку, к каковой у практиков традиционное отношение как к чистоплюйской жизни.
Не будем лукавить, Гайдар и его движение поддерживают Черномырдина не за его собственную сущность, а потому, что за Черномырдиным, так или иначе, стоит Ельцин. Шесть месяцев компромисса, усредненной безреформенной политики не дали результата. Правительство в том составе, в котором сформировал его Черномырдин, получилось расфокусированным и, с точки зрения ответственности, в угоду чисто групповым интересам и пристрастиям, с неявным, но меркантильным уклоном и с точки зрения внутренней неконтактивности - отсутствием двух команд.
11 марта, вторник.
Обнародован еще один указ президента - "О мерах, обеспечивающих эффективную деятельность федеральных органов исполнительной власти". Указом утверждены два человека персонально - Виктор Черномырдин (председатель правительства) и Анатолий Чубайс (его единственный первый заместитель). Все остальные члены прежнего кабинета определены как исполняющие свои обязанности, но не утвержденные в новых должностях. Как принято говорить в таких случаях, кабинет министров завис. Формально члены правительства еще власть, а по существу уже не власть. Такое положение долгим быть не могло. Маневр имел точный замысел. В какой раз не без улыбки вспоминаю Сергея Шахрая - комбинация в его духе. Премьер прежний - значит, утверждения Государственной Думой не требуется. Отправить в отставку может и президент, не называя это отставкой и определяя свой замысел как реорганизацию кабинета. Если в результате кабинет обретет масштабное обновление, нелепым будет выглядеть демарш Думы в конце марта, ее желание снести правительство. Только начали работать в новом составе и вдруг... Всегда можно упрекнуть депутатов, что суть их не интересует, им нужен повод для политической конфронтации.
Серединная мартовская неделя. С 10-го по 17-е. Год 97-й. Чубайс уклоняется от встреч с прессой, общаясь с газетами и телевидением буквально на ходу - никаких обстоятельных разъяснений. На телеэкране Чубайс образца 92-го года. Чубайс - глава Госкомимущества. Чубайс - вице-премьер. Чубайс первый вице-премьер. Чубайс до изгнания. Чубайс в изгнании. Бездолжностной Чубайс в Давосе. Чубайс - руководитель предвыборного президентского штаба. Чубайс - изгонитель скверны. Пресс-конференция по поводу злосчастной долларовой коробки и отставки О.Сосковца, А.Коржакова, М.Барсукова. Чубайс - возвращенец, глава президентской администрации. Телеэпизодов не слишком много - но они есть.
Комментарии сегодняшнего дня на фоне очень прошлого, менее прошлого, рядом стоящего прошлого Чубайса. Все ждут. Все недоумевают. Премьер, уязвленный чрезмерным интересом к Чубайсу, пытается погасить ощущение чрезвычайности и желание у демократических средств массовой информации придать образу Анатолия Чубайса черты "Анатолия-спасителя", этакого экономического Жукова1 нашего времени. "Весь разговор о структурной реорганизации правительства затеял я", - говорит Черномырдин и называет точный срок, когда его предложения на этот счет были высказаны президенту, - конец декабря 1996 года.
Значит, чрезвычайности никакой нет. Все выстраивалось заранее. Но один вопрос остается: почему правительство, провозглашенное Черномырдиным как правительство высоких профессионалов, столь скоро стало непригодным и потребовало коренной реорганизации? И почему эти самые профессионалы оказались непрофессиональными после того или вследствие того, что появились. А возможно, в правительстве компромисса, правительства смутной коалиционности нужны были совсем не профессионалы? Но так или иначе, все, в том числе и сам Черномырдин, признали, что полгода были бездарно потеряны. И никаких преимуществ, кроме частичного удовлетворения меркантильных интересов, команда, одержавшая победу на президентских выборах, не получила. Экономическая ситуация ухудшилась: спад производства продолжается, задолженность по зарплате сразу после выборов, вопреки обещаниям о полном и повсеместном погашении задолженности, стала катастрофически расти. Упрощая рассуждения, можно сказать: "Сейчас президенту нечего терять, он может себе позволить". Черномырдин, в отличие от президента, оказываясь вне правительства, может потерять все, разумеется, как человек вне власти и претендующий на власть большую.
Но вернемся к нашему неутоленному любопытству. Почему президент сыграл на обострение и из всех возможных вариантов выбрал самый непопулярный? Примерно так трактуют ситуацию политологи. Разумеется, сторонники Чубайса расставляют акценты по-иному, их анализ наступателен. Это усилит, повысит, дисциплинирует, придаст новый импульс правительству. Появятся новые люди. Ельцин понимает - у него нет выбора. Это последний шанс. И все-таки большинство аналитиков, если такие возможны в современных условиях, озадачены. Этим вызовом президента отношения с Думой совершенно очевидно, учитывая большинство нижней палаты, превратились в противоборство. Коммунисты, до сих пор отрабатывающие новую модель взаимоотношений с исполнительной властью, позволяли своему левому флангу шалеть, совершать скандальные наезды на президента в то время, как умеренные строили параллельно переправу на правительственный берег. Тезис коммунистов: с Черномырдиным можно работать, ему мешает президент. Уничтожение Чубайса выделяется в отдельную задачу. А потому принимаются немыслимые парламентские резолюции об устранении Чубайса, не имеющие никакой правовой цены, и действующие, скорее, как самораздражитель парламентариев. Чубайс депутатами воспринимается как наркотик, лишившись которого Дума утратит чувственную полноценность.
Чубайса действительно не любила среда простолюдинов. Его электорат группа просвещенной, приближенной к власти интеллигенции, группа, не слишком многочисленная. А еще банковская и предпринимательская даже не элита, а сверхэлита. И университетская молодежь, увидевшая, в силу молодости, в Чубайсе некий прообраз своего близкого будущего. Вот и все. В появлении Чубайса существует определенная выгода.
В случае конфликта есть кого убрать в первую очередь. Но дело не только в этом. Чубайса из президентской администрации вытеснили обстоятельства. Президент посчитал себя выздоровевшим и решил, что кремлевская команда, страхующая правительство, ему теперь не нужна. Все остальное он сделал сам. Насколько прав Ельцин и что из этого получится, мы непременно узнаем.
МАНЕВР
Любопытную точку зрения высказал Егор Гайдар. Назначение Чубайса в качестве первого вице-премьера - не самый жесткий вариант, который мог избрать президент. Столкнувшись с бесперспективностью и полной неспособностью правительства, сформированного в июле 1996 года, изменить экономическую ситуацию в стране к лучшему, президент понял, что только решительные и кардинальные меры могут переломить ситуацию. Выбор этих мер у президента был ограничен, тем более что эксперимент с якобы коалиционным правительством результата не дал. Президент мог избрать классический парламентский вариант. Формирование правительства поручается лидеру большинства в Государственной Думе. Но в наших условиях довлеющей президентской власти это маловероятный вариант. C президента достаточно прокоммунистической Думы.
Одно уточнение. Анатолий Чубайс считает своей личной заслугой факт назначения Владимира Потанина на должность первого вице-премьера. Как известно, это было условие, выдвинутое банкирами. Банки за оказанную финансовую помощь команде Ельцина на выборах требовали гарантий на будущее. И такой гарантией соблюдения их интересов должен был стать русский банкир (кстати, его национальность обсуждалась достаточно активно).
В связи с национальной ремаркой вспоминается эпизод моей встречи с Борисом Березовским в 1993 году. Березовский предложил мне акционировать ВГТРК. Встреча длилась более трех часов. Помимо меня и Березовского, в разговоре участвовала Елена Дмитриева, руководитель юридической дирекции компании. Мы не столковались, к этому времени процесс акционирования "Останкино" шел полным ходом и начинать нечто подобное в ВГТРК было попросту абсурдно. Как я сказал тогда: "Борис Абрамович, я приговорен защищать государственные интересы". Но особую краску нашей встрече придал внезапный монолог Березовского. Анализируя перспективы банковского дела в России, Березовский вдруг заявил: "Это возмутительно, банковская элита в Москве на 90% монополизирована евреями". При этих словах Бориса Абрамовича Лена Дмитриева слегка закатила глаза, а затем каким-то испуганным взглядом посмотрела на меня. Мне ничего не оставалось, как согласиться с этим "славянским" гневом Бориса Абрамовича и не менее темпераментно от себя добавить: "Черт знает что. Совсем обнаглели". И теперь, располагая информацией о том, где и как обсуждалась кандидатура Потанина, мне понятно, кем было сделано это уточнение: "Мы должны рекомендовать русского банкира". Отметая привычную предвзятость, не без улыбки добавим: в этом же правительстве одним из вице-премьеров без приставки "первый" стал министр финансов Александр Лившиц.
3 марта 1997 года умер академик Шаталин. На похоронах собралась вся экономическая элита, прошлая и настоящая: от Абалкина, Петракова, Богомолова до Явлинского, Гайдара, Лившица, Ясина.
Чубайса на похоронах не было. Горбачев был. Мы с Егором Яковлевым приехали чуть раньше. У каждого из нас были свои отношения с Шаталиным, длительные, скоротечные. Он одним из первых обосновал тупиковость экономического развития социализма и вскрыл глубину кризиса, в котором находилась наша страна, заговорил об этом вслух, погружаясь в гул возмущенных партократов. Он спровоцировал идею Явлинского, получившую название "500 дней". То ревниво заявлял о своем соавторстве, или даже авторстве, то, чувствуя интенсивность атак, отмежевывался от этой программы. Ему нравились почести, и он был не чужд тихому самовосхвалению. Помню, с какой влюбленностью он повторял фразу известного не то американского, не то английского экономиста: "Чтобы оценить незаурядность российской экономической науки - достаточно назвать имя одного Шаталина". Он был удивительно добр и удивительно непостоянен в своих симпатиях и пристрастиях. Коммунисты и их лидеры речей у его гроба не говорили. Это были какие-то неосмысленные похороны. Наверное, потому, что его значимость осталась где-то на рубеже 90-го года, и его собственные ученики, сказав положенные при прощании слова, дальше этих лет его не пустили и старались не связывать с его именем свою повседневность, экономическую, дерзкую, не очень удачливую для страны. Я стоял в общей толпе, а за спиной слышал голос Абалкина: "Нет-нет, я буду с ним от и до. И на отпевании, и на панихиде, и на кладбище, и на поминках. Иначе нельзя. Понимаешь, - внушал кому-то Абалкин, - нельзя".
6 марта, 11 часов утра.
Президент выступает с ежегодным посланием Федеральному Собранию. Традиционно это происходит в Мраморном зале Кремля. Это было первое масштабное выступление президента после операции и последовавшей за ней болезнью. О предстоящем послании средства массовой информации говорили так, как если бы ожидался монарший манифест об отмене крепостного права.
Информация из якобы достоверных источников была насыщенна. Говорили о строгости послания, о его корректности, о его карающей направленности. И даже о расписании поездов и самолетов, в соответствии с которым отбудут новоиспеченные отставники и куда именно.
СМИ, как всегда, переусердствовали. Естественно, не по своей инициативе. Они тиражировали усердие аппарата власти. "Вот ужо появится царь, и тогда ... Полетят головы, ох полетят..."
Удивительная страна имеет удивительную власть, которой в радость царская плеть. Восторг, с каким премьер принимал жесткую критику президента в свой адрес, соглашаясь с ней и даже сокрушаясь, что ее было мало, напоминал поведение заядлых парильщиков в бане, когда один лупит другого веником что есть мочи, а тот кряхтит и довольно приговаривает: "А ну, поддай еще, еще... Хорошо-о-о-о..."
Нелепая ситуация. Масштаб критики со стороны президента беспрецедентный и вывод беспрецедентный: "правительство не в состоянии действовать без постоянных окриков президента". Так правительство критиковала только оппозиция. Казалось бы, финал очевиден - отставка правительства неминуема.
Это четвертый зал на моей памяти, слушающий послание президента. Мало что изменилось. Недоброжелательность зала обретает опасную устойчивость. Президент ни на йоту не приблизился к парламенту. В своем подавляющем большинстве парламент откровенно и скрыто враждебен президенту.
Настроение думской части зала напоминало парламент августа 1993 года. И президент своей речью напомнил мне президента 1993 года. Напористо наступать, а не расшаркиваться перед оппозицией. В целом послание сохранило реформаторскую направленность и было ориентировано на развитие рынка, но... Красная нить послания: порядок во власти, порядок в экономике, порядок в обществе. Сказать, что жесткая речь президента мобилизовала зал, объединила его... Вряд ли. Позиция оппонентов осталась неизменной.
Многим показалось, что настоящее послание правомерно назвать шагом совсем другого президента, более свободного и раскрепощенного в своих действиях, не отягощенного заботой сохранения власти, президента, нацеленного на будущее, на историю России, в которую он обязательно войдет как первый демократический президент.
Разумеется, страсти подогревались шквалом слухов о предполагаемых отставках в правительстве. Жестче других высказались "Известия": "Отставка Черномырдина - дело решенное". Затем слухи пошли внахлест. Предполагаемые жертвы нумеровались. Президент критиковал социальную политику, значит, приговорен первый вице-премьер Илюшин, а вместе с ним и министр труда. Недоволен состоянием армии - значит, пора прощаться с Родионовым. Бастуют учителя - завис министр образование Кинелев. Под реорганизацию правительства спишут тех, кто недогружен: вице-премьера Фортова (он курирует науку); Лобова (он вообще непонятно чем занимается); Игнатенко, этот буфер между правительством и средствами массовой информации; Лившица, министра финансов, - этот виноват всегда и во всем. Чуть позже журналисты позволили себе задуматься. А почему собственно Черномырдин?
После трехдневной канонады по поводу "заслуженно павшего", с точки зрения одних, и "незаслуженно третируемого", по мнению других, премьера, Виктор Степанович смог передохнуть. Страсти по премьеру так же внезапно стихли, как и недавно вспыхнули. Это лишь доказывает, что власть научилась регулировать дезинформационные потоки. Заговорили о возможном пришествии Чубайса. Так или иначе, интерес к грядущему посланию возрастал. Все ждали, что обнародует президент в его тексте, как будет выглядеть то, что уже давно называли "коренной реорганизацией правительства".
В эти дни Черномырдин не дал ни одного интервью. Президент выдержал свой стиль - вплоть до 6 марта держал премьера в подвешенном состоянии. Расширенное заседание правительства, как продолжение процедуры вокруг президентского послания, состоявшееся через три часа после его оглашения, было назначено еще за два дня до этой даты. Значит, как раз два дня назад Черномырдин и вздохнул более спокойно, хотя, зная характер президента, мог ожидать всякого. Экспромт президента на трибуне мог сломать в одно мгновение любые договоренности.
6 марта в 11 часов президент появился в зале. Все поднялись. В этом была хитрость организаторов. Зная конфронтационные настроения в Думе (нельзя было исключить вероятность каких-либо выходок), распустили слух, что процедура начнется с исполнения гимна. Гимн исполнили в конце, а скандальности, связанной с наглым пренебрежением к главе государства, удалось избежать. Однако все же часть коммунистической оппозиции, едва поднявшись, тут же демонстративно опустилась в кресла в отличие от остальных.
Президент хорошо и четко произнес свою речь, на этот раз он не отклонялся от текста. Это было его первое после операции и болезни продолжительное выступление. Президент волновался и решил не рисковать с экспромтами. Походка была уверенной, голос непривычно сильным. Похоже выздоровел! Речь произвела впечатление. А может быть, не речь, а восстановившиеся манеры и стиль уверенного президента. Ельцин произнес последнюю фразу, раздались достаточно дружные аплодисменты. Первым встал Чубайс. За ним поднялся весь зал. А затем грянул гимн.
Никаких кадровых изменений президент в своей речи не огласил. Никакой пофамильной критики в его речи тоже не было. Это сделало посещаемость открытого заседания правительства буквально стопроцентной. Один из чиновников заглянул в зал как бы из-за кулис. "Весело, - сказал. - Аншлаг". Заседание правительства назвать историческим нельзя. Доклад Черномырдина был традиционным. Придерживаясь канвы послания, он усилил ее эмоциональную риторику в своем стиле: "Не успел президент подписать Закон о бюджете, как началось кликушество: "невыполнимый, невозможный". Возможный! - настаивал премьер. - Трудный, но выполнимый! Нам нужен такой бюджет! И мы его выполним!" - с усилием выговорил он.
Однако и премьер ничего не сказал о предполагаемых перестановках в правительстве. Зал, ожидавший сенсаций, почувствовал себя одураченным и окрестил заседание "говорильней".
И тем не менее откровений случилось больше чем достаточно. Наиболее сильным оказалось выступление губернатора Тюменской области Ракитского, которому раскритикованный на Совете Федерации премьер обещал дать слово первым. Премьер полагал, что Ракитский достаточно выговорился на Совете Федерации и здесь его речь будет более сдержанной. Но он ошибся. Ракитский коснулся стиля управления страной. Выступление получилось сокрушительным. Отношения федеральной власти с регионами - это диалог глухого со слепым вот смысл его речи. Само проведение расширенного заседания правительства сразу после оглашения послания президента можно считать удобным по времени, но достаточно бессмысленным для правительства, которое через 3-5 дней должно претерпеть серьезные изменения. Возможно, так и будет, хотя маловероятно.
Тем не менее премьер спешил, как бы отвечая на слова президента. Примеряться и выжидать у него времени нет. Он знал, что он, Черномырдин, оставлен во главе кабинета, и это было для него главным. Гром грянул на следующий день.
7 марта 1997 года.
Президент подписал указ о назначении Анатолия Чубайса первым заместителем премьер-министра России и освобождении его от обязанностей руководителя президентской администрации. Реакция на новое назначение последовала немедленно. Коммунисты и ЛДПР, да и практически все оппозиционно настроенные силы отреагировали вызывающе отрицательно, пообещав президенту обострение ситуации, неспокойную весну и сокрушительное 27 марта - день, объявленный профсоюзами, как день Всероссийской забастовки, вызванной кошмарными невыплатами заработной платы и пенсий. Теперь уже нет сомнений, что забастовка превратится в основную политическую акцию коммунистов в марте.
Ельцин выбрал едва ли не самый острый и вызывающий кадровый ход. И это на фоне бесконечных требований оппозиции убрать краску под названием "Чубайс" вообще из палитры власти. Сначала Чубайса обвиняли в регентстве в связи с болезнью Ельцина. И президент всегда может сказать: вы требовали, чтобы он покинул пост главы администрации, я пошел вам навстречу. Разумеется, такой ответ выглядел бы почти издевательством, хотя формально он не лишен фактологической реальности. Ельцин сохраняет Черномырдина и, как ему кажется, прикрывает правительство слева. И все-таки, почему Ельцин сыграл на обострение? Желание наверстать упущенное по причине болезни? Бросить вызов Думе, которая не очень щадила президента, оказавшегося на операционном столе? Или вновь избранная тактика есть результат кропотливого анализа ситуации? Из чего следует, что после победы на выборах никакого анализа попросту не было, тогда преобладала иная точка зрения на ситуацию в целом. Не следует забывать, что два последних послания так или иначе были нацелены на компромисс. Предыдущее - на компромисс вынужденный. Состав Думы был подчеркнуто антиельцинским, коммунисты добились внушительной победы, и надо было по возможности без обострения добрести до президентских выборов. Игра в коалиционное правительство видимых результатов не дала. Именно на период этой компромиссной тактики оглядка на действия оппозиции привела исполнительную власть на грань краха. Давление финансово-промышленных групп, банковского капитала буквально раздавило исполнительную власть. Обслуживание сторонних интересов, в которых доля членов правительства была очевидной, едва ли не превратилось в стиль управления нынешней власти. Практически реформы остановились. Невыплата долгов по зарплатам и пенсиям обрела характер непреодолимого препятствия, с которым не в состоянии справиться власть. Идею компромисса на начальной стадии послевыборного периода, конечно же, предложил премьер. Понимая, что президент работает вполсилы, а чуть позже практически сосредоточился на собственной болезни и лишь формально участвует в управлении страной, Черномырдин избрал единственно верную тактику компромисса. На политическое противостояние при больном президенте, на обострение отношений с Думой у него не хватило ни сил, ни навыков, ни прав.
Второй, не менее важный вывод - Черномырдин вынужденно сближался с демократами. По существу, он с президентом имел похожее прошлое. Каждый из них прошел одну и ту же партийно-номенклатурную школу. Прошлый партийный ранг Ельцина был выше. Помимо прочего, это объяснялось еще и возрастом. После пятидесяти разница в 5-6 лет и малозначимая, и значительная. А уж тем более в должностном преклонении. Политическая среда Ельцина была неизмеримо более насыщенной, и его отношения с демократами и демократией имело свою историю. Ее осознанным финалом стала Межрегиональная группа на Съезде народных депутатов СССР. Ельцин не побоялся, пусть стихийно, возглавить демократическое движение. Этого, как мы уже писали, не сделал Горбачев, посчитав его несостоявшимся, а значит, не способным обеспечить его личный политический успех. У Ельцина, в отличие от Горбачева, в тот момент, а это был конец 80-х, не было выбора: либо раствориться в политическом небытии, либо воспрянуть. Это было рискованно. Ельцин пошел на риск. И на тот момент, бесспорно, выиграл. У Черномырдина не было опыта политической борьбы, опыта политического противостояния, который и сделал Ельцина Ельциным. У него, как в прошлом у крупного номенклатурного чиновника в ранге министра, демократы своей излишней говорливостью и демократия, разрешившая эту болтливость, вызывали скрытое раздражение. И в разговоре с оппозицией он проще находил общий язык с Зюгановым и Рыжковым, нежели с Явлинским. В чем-то он был прав. У большинства ставших властью демократов не было в прошлом масштабного дела. Они, как правило, вошли в жизнь через науку, к каковой у практиков традиционное отношение как к чистоплюйской жизни.
Не будем лукавить, Гайдар и его движение поддерживают Черномырдина не за его собственную сущность, а потому, что за Черномырдиным, так или иначе, стоит Ельцин. Шесть месяцев компромисса, усредненной безреформенной политики не дали результата. Правительство в том составе, в котором сформировал его Черномырдин, получилось расфокусированным и, с точки зрения ответственности, в угоду чисто групповым интересам и пристрастиям, с неявным, но меркантильным уклоном и с точки зрения внутренней неконтактивности - отсутствием двух команд.
11 марта, вторник.
Обнародован еще один указ президента - "О мерах, обеспечивающих эффективную деятельность федеральных органов исполнительной власти". Указом утверждены два человека персонально - Виктор Черномырдин (председатель правительства) и Анатолий Чубайс (его единственный первый заместитель). Все остальные члены прежнего кабинета определены как исполняющие свои обязанности, но не утвержденные в новых должностях. Как принято говорить в таких случаях, кабинет министров завис. Формально члены правительства еще власть, а по существу уже не власть. Такое положение долгим быть не могло. Маневр имел точный замысел. В какой раз не без улыбки вспоминаю Сергея Шахрая - комбинация в его духе. Премьер прежний - значит, утверждения Государственной Думой не требуется. Отправить в отставку может и президент, не называя это отставкой и определяя свой замысел как реорганизацию кабинета. Если в результате кабинет обретет масштабное обновление, нелепым будет выглядеть демарш Думы в конце марта, ее желание снести правительство. Только начали работать в новом составе и вдруг... Всегда можно упрекнуть депутатов, что суть их не интересует, им нужен повод для политической конфронтации.
Серединная мартовская неделя. С 10-го по 17-е. Год 97-й. Чубайс уклоняется от встреч с прессой, общаясь с газетами и телевидением буквально на ходу - никаких обстоятельных разъяснений. На телеэкране Чубайс образца 92-го года. Чубайс - глава Госкомимущества. Чубайс - вице-премьер. Чубайс первый вице-премьер. Чубайс до изгнания. Чубайс в изгнании. Бездолжностной Чубайс в Давосе. Чубайс - руководитель предвыборного президентского штаба. Чубайс - изгонитель скверны. Пресс-конференция по поводу злосчастной долларовой коробки и отставки О.Сосковца, А.Коржакова, М.Барсукова. Чубайс - возвращенец, глава президентской администрации. Телеэпизодов не слишком много - но они есть.
Комментарии сегодняшнего дня на фоне очень прошлого, менее прошлого, рядом стоящего прошлого Чубайса. Все ждут. Все недоумевают. Премьер, уязвленный чрезмерным интересом к Чубайсу, пытается погасить ощущение чрезвычайности и желание у демократических средств массовой информации придать образу Анатолия Чубайса черты "Анатолия-спасителя", этакого экономического Жукова1 нашего времени. "Весь разговор о структурной реорганизации правительства затеял я", - говорит Черномырдин и называет точный срок, когда его предложения на этот счет были высказаны президенту, - конец декабря 1996 года.
Значит, чрезвычайности никакой нет. Все выстраивалось заранее. Но один вопрос остается: почему правительство, провозглашенное Черномырдиным как правительство высоких профессионалов, столь скоро стало непригодным и потребовало коренной реорганизации? И почему эти самые профессионалы оказались непрофессиональными после того или вследствие того, что появились. А возможно, в правительстве компромисса, правительства смутной коалиционности нужны были совсем не профессионалы? Но так или иначе, все, в том числе и сам Черномырдин, признали, что полгода были бездарно потеряны. И никаких преимуществ, кроме частичного удовлетворения меркантильных интересов, команда, одержавшая победу на президентских выборах, не получила. Экономическая ситуация ухудшилась: спад производства продолжается, задолженность по зарплате сразу после выборов, вопреки обещаниям о полном и повсеместном погашении задолженности, стала катастрофически расти. Упрощая рассуждения, можно сказать: "Сейчас президенту нечего терять, он может себе позволить". Черномырдин, в отличие от президента, оказываясь вне правительства, может потерять все, разумеется, как человек вне власти и претендующий на власть большую.
Но вернемся к нашему неутоленному любопытству. Почему президент сыграл на обострение и из всех возможных вариантов выбрал самый непопулярный? Примерно так трактуют ситуацию политологи. Разумеется, сторонники Чубайса расставляют акценты по-иному, их анализ наступателен. Это усилит, повысит, дисциплинирует, придаст новый импульс правительству. Появятся новые люди. Ельцин понимает - у него нет выбора. Это последний шанс. И все-таки большинство аналитиков, если такие возможны в современных условиях, озадачены. Этим вызовом президента отношения с Думой совершенно очевидно, учитывая большинство нижней палаты, превратились в противоборство. Коммунисты, до сих пор отрабатывающие новую модель взаимоотношений с исполнительной властью, позволяли своему левому флангу шалеть, совершать скандальные наезды на президента в то время, как умеренные строили параллельно переправу на правительственный берег. Тезис коммунистов: с Черномырдиным можно работать, ему мешает президент. Уничтожение Чубайса выделяется в отдельную задачу. А потому принимаются немыслимые парламентские резолюции об устранении Чубайса, не имеющие никакой правовой цены, и действующие, скорее, как самораздражитель парламентариев. Чубайс депутатами воспринимается как наркотик, лишившись которого Дума утратит чувственную полноценность.
Чубайса действительно не любила среда простолюдинов. Его электорат группа просвещенной, приближенной к власти интеллигенции, группа, не слишком многочисленная. А еще банковская и предпринимательская даже не элита, а сверхэлита. И университетская молодежь, увидевшая, в силу молодости, в Чубайсе некий прообраз своего близкого будущего. Вот и все. В появлении Чубайса существует определенная выгода.
В случае конфликта есть кого убрать в первую очередь. Но дело не только в этом. Чубайса из президентской администрации вытеснили обстоятельства. Президент посчитал себя выздоровевшим и решил, что кремлевская команда, страхующая правительство, ему теперь не нужна. Все остальное он сделал сам. Насколько прав Ельцин и что из этого получится, мы непременно узнаем.
МАНЕВР
Любопытную точку зрения высказал Егор Гайдар. Назначение Чубайса в качестве первого вице-премьера - не самый жесткий вариант, который мог избрать президент. Столкнувшись с бесперспективностью и полной неспособностью правительства, сформированного в июле 1996 года, изменить экономическую ситуацию в стране к лучшему, президент понял, что только решительные и кардинальные меры могут переломить ситуацию. Выбор этих мер у президента был ограничен, тем более что эксперимент с якобы коалиционным правительством результата не дал. Президент мог избрать классический парламентский вариант. Формирование правительства поручается лидеру большинства в Государственной Думе. Но в наших условиях довлеющей президентской власти это маловероятный вариант. C президента достаточно прокоммунистической Думы.